Разумеется, я счел необходимым все проверить. Закуренная сигарета и несколько слов украдкой, конечно, могли свидетельствовать о предательстве, но это нужно было еще доказать. Немного поломав голову, вполне можно было придумать самое невинное объяснение случившемуся. К тому же в нашей профессии немало разочаровавшихся в человечестве людей, готовых с легкостью делать самые неблагоприятные выводы насчет окружающих. Это наша профессиональная болезнь, и мне самому случалось страдать от этого недуга. Поэтому я решил еще раз все проверить.
Минут через десять из ресторана вышел и крючконосый. Все это время он нервничал и несколько раз взглянул на часы, как человек, боящийся опоздать на важное деловое свидание. Я прицепился к нему. Он немножко поблуждал по отелю, проделал; несколько стандартных в таких случаях маневров, дабы удостовериться, что за ним никто не следит. Но делал он это без души, не ожидая получить никаких неприятных сюрпризов, и я постарался, чтобы он их и не получил. Она, похоже, убедила его, что я уже двигаюсь в сторону Лахаины. Вскоре он махнул рукой на предосторожности, вышел на дорожку, ведущую к берегу, и двинулся по ней. Изобел ждала его в потемках.
Довольно долго они о чем-то там шептались. Я не стал рисковать и потому не подкрался на такое расстояние, чтобы слышать, о чем у них там шла речь. Мне уже достаточно было того, что разговор имел место. Похоже, мое первоначальное подозрение там, в Гонолулу, оказалось верным, несмотря на опровержения Монаха. Женщину подсадили мне очень умело и с убедительной легендой. Короче, кем бы она ни являлась, то, что она секретничала с одним из молодцов Монаха, означало лишь новые неприятности для меня.
Наконец их совещание закончилось, и он пошел к берегу, а она в отель. Она прошла мимо того места, где прятался я. Глядя ей вслед, я отметил, что в отличие от большинства женщин в узких платьях и на высоких каблуках она шла, практически не виляя бедрами. У нее был весьма респектабельный, шикарный вид, и держалась она с достоинством, ничем не напоминая женщину, которая способна спокойно отдаться мужчине только для того, чтобы войти к нему в доверие. Я внутренне хмыкнул и напомнил себе, что все идет хорошо. Даже отлично. Этот новый поворот заметно повысил мое настроение. Надежные женщины возлагают на тебя слишком большие обязательства, напомнил я себе, особенно если они к тому же хороши собой. Начинаешь испытывать чувство ответственности перед ними и их чертовой красотой. С другой стороны, коварные обманщицы — независимо от внешности — позволяют твоей совести спать спокойно. И от них порой больше пользы. Например, они могут знать то, о чем и не подозревают женщины надежные.
— Спокойно, Эрик, — услышал я за спиной голос, который сразу же узнал. Это Фрэнсис, он же Билл Менандер. — Теперь вы смотрите прямо, если не хотите получить дырку в черепе. Вы проверьте свое снадобье, которым угощали меня: я проспал всего час с четвертью.
— Передам медикам, — пообещал я. — Что будем делать сейчас?
— Медленно, не торопясь, передайте мне свою пушку.
— Прошу, — я подал револьвер, который Фрэнсис тут же забрал. — А теперь?
Не успел он ответить, как кто-то подбежал к машине.
— О`кей, Билл, — услышал я незнакомый мужской голос. — Я разобрался с канакой. С ним порядок. Он без сознания.
— Надолго?
— Надолго. Давай убираться отсюда, пока Пресман не заявился к своему крутому приятелю. Давай, шевелись. Эй, кому говорят.
Говорили мне, и я зашевелился. У меня, конечно, было про запас несколько впечатляющих ответов, но большинство из них приводит к тому, что ваш собеседник оказывается мертвым. Отбирать револьвер у человека — занятие, мягко говоря, рискованное. Отбирать его и оставлять оппонента целым и невредимым — занятие, имеющее смысл, только если у вас есть одна-две запасных жизни. Сложившаяся ситуация обещала любопытные повороты. Мне хотелось спокойно исследовать эти варианты и не разыгрывать из себя лихого киногероя.
Я послушно уселся справа от водителя, чувствуя затылком револьверный ствол. Неизвестный мне молодой человек сел за руль, и мы спустились с холма, на котором раскинулся отель, а потом покатили по шоссе в южном направлении.
— Что такое канака? — осведомился я. Водитель бросил на меня недовольный взгляд, словно собираясь попросить меня заткнуться, но Фрэнсис подал голос с заднего сиденья.
— Это в общем-то означает “человек”, точнее, “туземец”. Джек Лондон когда-то написал рассказ под названием “Прибой Канака”. Там рассказывалось о могучем прибое канака, с которым могли справляться только туземцы — в отличие от прибоя малахини, ерунда для белых туристов. Когда-то это было гордое слово, канака. Но нынче его употребляют в пренебрежительном смысле. В общем надо быть осторожнее с этим словом. Например, Рог вряд ли посмел бы назвать канакой мистера Глори в глаза, верно я говорю?
— Иди к черту, — отозвался шофер. — Плевать я хотел на этого туземца. Если бы ты видел, как я с ним разобрался. Он и опомниться не успел...
— Мистер Глори? — переспросил я. — Это бронзовый спортсмен в “джипе”?
— Вообще-то его зовут Джимми Ханохано, — сказал Фрэнсис. — Он считает себя потомком королей...
— Подумаешь, — фыркнул шофер. — Ну и что с того?
— Ханохано по-гавайски означает честь или слава, — продолжал Фрэнсис. — Поэтому он именовал себя мистер Глори в своем оркестрике. Мистер Глори и его Короли Прибоя. Он и сейчас иногда поет и играет на гитаре в барах, а также занимается любовью с туристками. Они от него все млеют. Иногда у него неплохо получаются старинные местные штучки, но это зависит от настроения. Только не дай Бог попасться ему, когда он пьян и в руке у него битая бутылка.
— Да заткнись ты, — буркнул Рог. — Хватит его рекламировать. Не такой уж он крутой.
— Надеюсь, ты его надолго вывел из строя. Он из тех, с кем бы я не хотел столкнуться один на один. Ну, и с Пресманом тоже. Этому крючконосому распорядиться, чтобы нас укокошили, все равно что яичницу на завтрак заказать.
— Может, он уже так и поступил. Он или Монах... Вот кто меня пугает. Одни голубые глаза чего стоят... Погоди, можно и свернуть, пожалуй, хватит ехать по шоссе...
При повороте фары высветили красочный щит местного туристского бюро. Такие щиты указывают на разные достопримечательности. Затем машина стала переваливаться с кочки на ухаб. Мы виляли среди мескитовых деревьев... виноват, среди киаве. Затем дорога нырнула в заросли сахарного тростника, казавшиеся в темноте бесконечными. Справа и слева от машины в свете фар возникали и убегали высокие зеленые стебли. Наконец мы доехали до какого-то подобия каньона, уходившего к высоким горам. Рог остановил машину за укрытием в виде скалы, выключил фары и вырубил мотор. Воцарилась тишина. Потом Фрэнсис похлопал меня по плечу.
— Вот ваш револьвер, мистер Хелм, — сказал он, протягивая его рукояткой вперед.
Я испытал нечто вроде испуга. Я уже говорил, что мы давно разуверились в человечестве и не верим в Санта-Клауса. Существует немало грязных трюков, и начинаются они именно с того, что пленнику возвращают его оружие. Но не успел я взять револьвер, как Рог протянул руку и выхватил его у Фрэнсиса.
— У тебя совсем шарики за ролики закатились? — свирепо спросил он.
— Нам нужна его помощь, — ответил Фрэнсис. — Кроме как к нему, нам не к кому обратиться. А кто будет помогать под дулом револьвера? Верни ему пушку. — Затем он обратился ко мне: — Извините за такой арест, но нам нужно было поговорить с вами, а вы находились под надзором. У нас не было иного пути... Верни ему пушку, Рог...
— Не кипятись. Сначала давай послушаем, чем он сможет нам помочь, а потом уж будем раздавать оружие. Спроси его насчет Джилл.
— Что вас интересует? — спросил я.
— Нас беспокоит вот что, — начал Фрэнсис. — Дело в том, мистер Хелм, что у вас утром было с ней нечто вроде свидания. Она собиралась вам рассказать... — Он замолчал.
— Что она собиралась? — переспросил я.
— Вы с ней утром виделись? — подозрительно осведомился Рог.
— Виделись. Она учила меня серфингу.
— Представляю, — мрачно отозвался Рог. Некоторое время я разглядывал его, благо освещение это позволяло. Очередной экземпляр одного из этих загорелых, мускулистых, смазливых, нахальных мальчиков с длинными волосами, каких вокруг хоть отбавляй. Нет, я не имею ничего против длинных волос, Билл Хикок, например, отрастил волосы до плеч, и никто не жаловался. Но у Билла имелось кое-что еще, не только длинные волосы. Про Рога можно было сказать одно: на его фоне Фрэнсис выглядел гораздо приятнее, несмотря на пухлую физиономию и дурацкие усики.
— Кончай, Рог, — сказал Фрэнсис. — Не сердитесь на него, мистер Хелм. Просто он напугался. И я тоже. Мы понятия не имеем, во что впутались. Дом на Килауеа-стрит не функционирует, телефон не отвечает, Ланни погиб, а Джилл исчезла. Разве вы не знаете, кто она? Она говорила, что вас прислали по поводу информации, которую она передала в Вашингтон. Она собиралась открыться перед вами, как только найдет в себе силы. Она вам ничего не сказала?
Я ответил не сразу. То, что Джилл доверилась этим юнцам, стало неприятным сюрпризом, обратив в фарс наши конспиративные потуги, особенно теперь, когда Фрэнсис разболтал это теплому ветру. Мне не нужно было долго размышлять на предмет того, насколько можно довериться ему и его партнеру. Я им не верил ни на грош. Даже если они говорили от чистого сердца, что еще нужно было доказать, они совершенно очевидно не отличались ни опытом, ни смекалкой, необходимой в подобных делах.
Впрочем, это не имело особого значения, потому как в потемках имел место некто, кого я опасался еще больше, и этот некто уже услышал слишком многое.
Глава 17
Я, правда, не знал, кто именно там находился, но слух и опыт безошибочно подсказали мне, что нас выследили, словно лосей на поляне. Я сразу исключил Изобел. Эта работа была явно не для нее, да и одета она была не самым подходящим образом. Это вполне мог быть крючконосый, которого, как я теперь выяснил, звали Пресман, или его бронзовый подручный мистер Глори. Рог, правда, утверждал, что вывел его из строя и надолго, но для меня Рог не являлся авторитетом.
Так или иначе, скрытничать теперь было бесполезно. Мы говорили обычными голосами, окна машины были открыты. Вечер выдался тихий, идеальный для подслушивания. Я исходил из того, что человек в потемках услышал такие сведения о Джилл, каковые не должен был уже никому рассказать. Поэтому не имело значения, услышит он кое-что еще или нет. Пусть наслушается вдоволь, а потом уж я постараюсь заманить его туда, где и успокою.
Поэтому я сказал четко и достаточно громко:
— Она кое-что мне рассказала. Правда, не упомянула о том, что посвятила в свои планы половину населения Гавайских островов. Кто же еще знает, что она вступила в контакт с Вашингтоном?
— Только мы, мистер Хелм, — сказал Фрэнсис. — И еще Ланни, но он погиб.
— Кто такой Ланни и как он погиб?
— Нас было четверо — Джилл, Ланни, Рог и я. Мы, так сказать, работали вместе. Ну, сами знаете, над проблемой мира... Джилл была нашим лидером. Всегда полна разных идей...
— Ясно. Она успела поплакаться мне насчет бедных азиатов. Это в сторону. Теперь давай о Ланни. Он погиб? Где?
Фрэнсис сказал не без некоторого упрямства:
— Сначала послушайте, как мы оказались завербованными, сэр. Видите ли, после одного из наших собраний Джилл встретилась с человеком, которого звали Рат.
— С Монахом, — перебил его я. — Она мне рассказывала. Он подкинул ей идейку, а она подкинула ему вас. Вы собирались спасти мир за счет правительства США.
Подслушивающий явно приблизился. Мне просто не верилось, что мои юнцы его не слышали. Но городские мальчики, которые никогда не бродили по лесу с винтовкой, по сути дела, глухи, как не знаю кто. А может, они все прекрасно слышали, но их задание и состояло в том, чтобы разговорить меня, а их сообщник все услышал бы. Пока я был только рад пойти им навстречу.
— В конце концов, речь идет о наших жизнях. Человек имеет право знать, зачем его посылают в чертовы джунгли и за что он умирает?
Я не видел необходимости вступать в дискуссию по этому поводу. Вместо этого я спросил:
— Как же погиб Ланни? Или он умер естественной смертью?
— У него сломана шея, — сказал Фрэнсис, поежившись. — Мне кажется, это сделал Монах. Собственноручно. Ланни лежит в доме на Килауеа-стрит. Мистер Хелм, по-моему, нас обвели вокруг пальца. Просто Монаху потребовалась группа молодых людей, известных своими пацифистскими взглядами для прикрытия того, что делали люди, имена которых держались в тайне. Собственно, мы не прошли, по сути дела, никакой подготовки. И никто не получил выговора за то, что участвовал в политических выступлениях — и продолжает участвовать. Похоже, Монаху было выгодно, чтобы мы оставались на виду. И Монах не давал нам никаких поручений. Первое мое задание было следить за вами, когда вы прилетели в Гонолулу. Кажется, я делал это не очень умело.
— Скажем так: я тебя быстро вычислил, — отозвался я. — Скорее всего. Монаху это и было нужно. А теперь, если не возражаете, вернемся к вашему другу Ланни. Итак, он лежит мертвый в доме на Килауеа-стрит, так? Этот дом Монах использовал как штаб-квартиру?
— Официально да, — отозвался Фрэнсис. — Но теперь я начинаю думать, что он это использовал больше как крышу.
— А теперь дом закрыт? И в нем никого, только Ланни?
— Ну да, — подтвердил Рог. — Мы прямо-таки споткнулись об него, когда туда залезли.
— Мы стали звонить, мистер Хелм, — продолжал Фрэнсис, — чтобы получить новые инструкции, но все обычные телефоны не отвечали. Как только я проснулся, то сразу стал звонить. Я хотел передать то, что вы мне тогда сказали. Я нашел Рога, но ни с Джилл, ни с Ланни связаться не удалось. Мы еще раз позвонили по всем контактным телефонам. Без толку. Тогда поехали туда. Там было пусто. Никаких машин, никого в доме, кто бы нам открыл. Только стояла “хонда” Ланни. Мы обошла дом кругом, заметили приоткрытое окно, залезли через него и обнаружили труп Ланни. Похоже, он действовал так, как мы. Звонил без успеха, потом приехал и нашел в доме того, кого видеть был не должен. Вот его и убили.
— Значит, и Джилл вы тоже не смогли найти?
— Нет.
— Ты не рассказывал ему о катере, — напомнил напарнику Рог.
— Когда мы выбрались из дома, то решили проверить катер, — сказал Фрэнсис. — Тот, что побольше, отсутствовал уже два дня, а маленький исчез совсем недавно.
— Джилл говорила мне о них, — подтвердил я. Человек в потемках был совсем рядом. Он подкрадывался к нам слева. Меня это вполне устраивало. Между ним и мной был Рог. Я надеялся, что молодой человек обладал некоторой пуленепробиваемостью. Если дело дойдет до выстрелов, он мог бы сослужить мне неплохую службу.
— Еще пара вопросов, — сказал я. — Первый: слыхали ли вы о месте, которое зовется К? — Они покачали головами, и я продолжил: — У Ланни была только свернута шея и все? Никаких ожогов от сигарет, никаких признаков того, что его пытали?
— Нет, сэр, — отозвался Фрэнсис. — Ничего такого.
— Тогда будем надеяться, что Джилл пока что вне подозрений и на свободе. Если она, конечно, жива. Надеюсь, вы больше никому не протрепались обо всем этом?
— По-вашему, мы полные идиоты, да? — буркнул Рог. — Если бы Монах пронюхал, что мы решили выйти на связь с Вашингтоном, он бы нас всех поубивал.
— А почему вы решили выйти на связь с Вашингтоном? — спросил я.
— Я же говорил вам, сэр, — отозвался Фрэнсис. — Нам показалось, что он нас морочит. Он явно затеял что-то крупное, попахивающее государственной изменой. Нам не хотелось, чтобы он нас всех подставил. А когда Джилл сказала, что он вступил в контакт с Пекином...
— Да, я говорил, что война — штука грязная, а всеобщая воинская повинность — позор, но это, так сказать, в семейном кругу, — вмешался Рог. — Если Монах решил ввести в игру китайцев, то мы ему не товарищи. Лично я пас. Ладно, о чем вы там договорились с Джилл?
— Сейчас расскажу, — отозвался я и, понизив голос до шепота, стал излагать свою историю. Подслушивающий, естественно, не мог ничего расслышать, а потому стал придвигаться. Я же рассказывал чистую правду. Так было проще, чем на ходу что-то сочинять. К тому же это уже не имело никакого значения.
Мои спутники хоть и оказались туги на ухо, но все же не полностью оглохли. Фрэнсис вдруг поднял руку, и я осекся. Рог включил фары. Бронзовый мальчик был совсем рядом, и в руке у него сверкал револьвер.
Гаваец отскочил в сторону и выстрелил. Для человека, ослепленного фарами, выстрел получился отличным. Первая пуля досталась Рогу. Я не стал дожидаться второй, и, вывалившись из машины, бросился наутек. Убегая, я услышал новые выстрелы. Один глухой из машины, затем два четких выстрела Ханохано.
Я добежал до поворота, где дорога уходила в плантацию сахарного тростника. Затем за спиной у меня грохнул еще один выстрел, пуля ударилась о сухую, твердую как камень землю и рикошетом просвистела недалеко от меня. Я успел повернуться целым и невредимым, думая, что мистер Глори остался с одним-единственным патроном в барабане, если у него была стандартная пятизарядная модель. Или с двумя, если шестизарядная. Это, впрочем, особой роли не играло. Если он знает толк в деле, то не помчится за мной с почти пустым револьвером, а сделает паузу, чтобы перезарядить его и обдумать ситуацию.
Я еще немного потопал по дороге, изображая из себя насмерть перепуганного человека, который думает о том, как бы скорее удрать. На бегу я заметил, что на отростке дороги, уходящем влево, виднеется “джип” без верха. Я пробежал и мимо него, замедляя ход, делая вид, что выбился из сил и запыхался, что, собственно, было недалеко от истины. Затем я и вовсе перешел на шаг. Ханохано, я надеялся, услышал все, что мне было нужно. Потом практически бесшумно я вернулся к “джипу”. Он стоял в тростнике, поблескивая ветровым стеклом и металлическими частями. Я рискнул и приблизился к нему, поставив все на то, что сумел определить его хозяина. Ставка принесла успех. Никто не выстрелил в меня, не набросился с кулаками. Затем я прислушался. Стояла тишина, нарушаемая легким шорохом тростника, когда налетал очередной порыв ветра. Я тщательно выбрал позицию в тростнике, предварительно вооружившись кое-чем, чтобы оказать мистеру Глори достойную встречу.
Я по-прежнему сильно рисковал. Он вполне мог перехитрить меня, двинувшись на своих двоих к ближайшей телефонной будке. Оттуда он мог подать весточку партнеру с рацией — я не сомневался, что таковой имелся, а тот, в свою очередь, мог связаться с Монахом и доложить, что на острове находится предатель — если, конечно, Джилл добралась до острова.
Учитывая важность услышанного, это был самый надежный способ передать информацию. Лично я был ему не нужен, да и “джип” мог переночевать в поле. Но Ханохано не хотел идти пешком, когда можно было прокатиться с ветерком. Этот потомок гавайских королей не придавал большого значения еще одному слабаку из племени хаоле, то бишь белых. По крайней мере, я был готов побиться об заклад, что именно так он стал бы рассуждать.
И опять я выиграл у себя пари. Ханохано на сей раз подкрался почти бесшумно. Я и сам на такое способен, но, конечно, тот, кто ждет моего появления, все равно расслышит мои шаги. Ханохано же возник, как самый настоящий призрак. Там, в каньоне, он либо спешил, либо проявил беспечность, либо просто недооценил нас. Скорее всего, он просто поспешил, стараясь не упустить ничего из нашей беседы. Он решил, что мы так увлечены дискуссией, что перестали что-либо слышать и видеть. Но теперь он проявил осторожность — вдруг я затаился поблизости.
Я увидел его в лунном свете с поблескивающим револьвером в руке. Он шел, то и дело останавливаясь и прислушиваясь. Я не умею двигаться так бесшумно, зато способен затаиться. Тут у меня была богатая практика. Я присел на корточки, поджидая его, а когда он приблизился, махнул ремнем.
Ханохано едва не опередил меня, но все же тяжелая пряжка сделала свое дело — его револьвер полетел на землю. Гаваец было бросился за ним, но ему сразу же пришлось уворачиваться от второго удара, и, не желая потерять скальп, он решил забыть про револьвер, вскочив мягко на ноги, словно большая кошка, уставился на меня.
На нем не было рубашки. Он скинул ее то ли потому, что она была слишком яркой, то ли потому, что мешала двигаться бесшумно, то ли потому, что он вообще предпочитал действовать максимально раздетым. Он также разулся. Похоже, гавайцам так было сподручнее. Я вспомнил босоногую танцовщицу в парчовом платье. Его мощные плечи и грудь поблескивали в тусклом освещении. Он угрожающе помахивал руками, словно мастер карате. Да, он был явно сильнее меня, а возможно, и искуснее в рукопашной. О поединке, впрочем, было лучше не думать. Мы были не в спортзале, и прежде чем мой оппонент мог с кем-то поделиться услышанным, он должен был умереть.
— Не вздумай меня ударить еще раз этим ремнем, — прошипел он. — Только попробуй, и я разорву тебя на куски.
— Ханохано, ты обманщик, — рассмеялся я. — Было бы время, я бы как следует тебя от... Но я буду нежен. Я просто убью тебя.
Он усмехнулся, и его белоснежные зубы сверкнули в темноте.
— Мы постучали себя в грудь, как гориллы. А теперь давай подеремся. Держись, хаоле!
Он чуть присел, сделал ложный выпад, потом бросился на меня. Я сделал шаг в сторону, махнул ремнем и чуть было не огрел его. Он ловко упал на землю, чтобы увернуться от этого жала. Затем он снова стремительно вскочил на ноги и, покачиваясь, стал наступать. Я же стал медленно отступать, держа ремень перед собой и с вызовом им помахивая. Увидев, что ремень приковал его взгляд и он усвоил то, что я пытался внушить ему, я сделал шаг вперед и махнул ремнем. Махнул, не торопясь, так, чтобы мистеру Глори не составило большого труда ухватить его. Он так и поступил и с силой рванул ремень на себя. Я успел опередить его: тоже шагнул и его сторону, отчего он потерял равновесие и полетел навзничь, а я на него. Я вытащил нож и всадил ему в грудь по самую рукоятку. Я успел ударить его второй раз, чуть повыше, после чего откатился в сторону. Нот не производит ошеломляющего эффекта пули. Человека можно убить ударом ножа, и все же он успеет уничтожить тебя, пока до его мозга дойдет сигнал: “ты умер”.
Я вскочил на ноги, готовый увернуться, отступить или пойти в последнее наступление и прикончить его. Но он лишь сумел встать на колени. Он стоял на коленях у “джипа”, Зажимал большими коричневыми руками свои раны, из которых обильно хлестала кровь, и осуждающе смотрел на меня. Я приблизился, соблюдая, однако, осторожность. Рисковать в конце игры не было никакого смысла.
— Ты... ты обхитрил меня, хаоле, — пробормотал он, облизывая губы.
Извиняться мне было некогда, да и мои извинения были ему ни к чему. Ему хотелось лишь удостовериться, что умирает Он от руки мужчины, а не сопляка, который потом будет проливать слезы по поводу содеянного.
— Я профессионал, канака, — сказал я резко. — Я делаю это не для удовольствия.
На его лице вдруг снова блеснула улыбка.
— Это ты зря, — пробормотал он. — Ты много теряешь. Очень много.
Только теперь роковой сигнал достиг его мозга, и он рухнул ничком в тростник. Как полагается, я немного подождал, потом проверил пульс. Пульса не было. Он не притворялся, а умер взаправду. Самое смешное во всем этом то, что, хотя я и не знал его, я испытал странное чувство горечи.
Я встал, Запомнив себе, что главное заключалось в том, что тайна Джилл так и осталась в сохранности.
По крайней мере, человек, лежавший у моих ног, уже не в силах ничего разболтать. Затем я напомнил себе, что секрет этот был настолько важен, что из-за него стоило убивать.
Я сел в “джип”. Ключ был в зажигании. Я завел мотор, включил огни, объехал труп и направился к каньону, где стоял “форд”. Мистер Глори и впрямь поработал на славу. Рог был убит одной пулей в голову. Фрэнсис получил две в грудь и тоже уже отходил.
— Вы нас бросили, — прошептал он, когда я открыл дверцу “форда” и склонился над ним. Похоже, мое поведение сегодня вызывало нарекания у всех подряд. — Вы убежали...
— У вас были все пушки, — возразил я. — Что мне оставалось делать — сидеть и кидаться камнями?
— Где Ханохано?
— Он больше не вернется.
— Вы его... убили?
— Убил.
— А! — Какое-то время Фрэнсис молчал, с трудом вдыхая и выдыхая воздух. — Хорошо. Эта самая Маклейн...
Я не сразу понял, о чем он. Я уже думал о ней, как об Изобел Марнер, хотя, возможно, и это было ненастоящее имя.
— Ну так что она?
— Обыск в ее номере... ложный ход... чтобы вы ничего не заподозрили. Остерегайтесь... Не верьте... — Он замолчал. Я подумал, что он скончался, но он успел прошептать: — Джилл. С ней порядок. Спасите ее... Она осталась одна... из всех нас... Спасите ее...
— Спасу, — пообещал я.
Обещание это было непросто исполнить, но это уже не имело значения для Фрэнсиса. Он умер. Сегодня на этом острове умерли все. Остался один я.
Глава 18
По крайней мере, такое впечатление сложилось у меня в этом пустынном уголке у подножия гор. Когда я добрался до Лахаины, выяснилось, что кое-кто еще вполне жив и здоров. Улицы были прямо-таки заполнены уцелевшими. На окраине городка я свернул с главной улицы и остановил машину. Я решил, что ее могут узнать и не надо, чтобы она слишком бросалась в глаза с незнакомцем за рулем. Но все же “джип” меня устраивал больше, чем “форд” весь в крови и дырках от пуль. Кроме того, у него были нормальные тормоза, и скорости переключались старомодным рычагом. Мне было проще управлять именно такой машиной.
— Я вернулся в центр города, отыскал телефонную будку возле причала и какое-то время стоял и смотрел, как пестрая загорелая масса, туристов и местных циркулирует в замкнутом пространстве, где располагались отель, ресторан и бар, напоминавшие о былых временах, когда китобои заходили в эту гавань в поисках спиртного и женщин. Я ждал, пока меня соединят с Вашингтоном. В нормальных обстоятельствах я бы связался с нашим человеком в Гонолулу, и он бы вывел меня на вашингтонское бюро, но существовала опасность, что весь наш гавайский аппарат находился в руках Монаха, и потому я решил действовать напрямик. Прошло немало времени, прежде чем меня соединили сначала с секретаршей, а потом уже с Маком.
— Говорит Эрик, — сказал я. — Без крыши. Это означало, времени в обрез и надо поскорее обменяться информацией, не отвлекаясь на обычные церемонии.
— Ясно, Эрик. Слушаю.
— Сначала, общая обстановка, сэр.
Я быстро изложил ему все, что случилось со мной за это время. Я говорил и смотрел на похожего на пирата типа в белых грязных брюках и полосатом свитере, который вроде невзначай забрел на веранду старого отеля и вовсю делал вид, что не смотрит в мою сторону. Для потного сходства с пиратом ему не хватало деревянной ноги и черной повязки на одном глазу.
— Вот и все, сэр, — закончил я рассказ. — Если вы действительно хотите покончить с этим тихо-мирно, как вы ранее говорили, то пришлите поскорее уборщиков. До рассвета. Остается надеяться, что ночью никто не поедет по этой дороге на любовное свидание при луне. Пусть повернут у доски, указывающей на какие-то петроглифы в каньоне. Да, да. Петроглифы. На всякий случай — это рисунки или надписи на камне. У нас есть неплохие образцы в Нью-Мексико.
— Правда? Ну хорошо, Эрик, продолжайте.
— Да, сэр. Они без труда найдут машину там, где я говорил, сэр. Машину и все, что в ней находится. Еще один отдыхает ярдах в двухстах к югу у дороги в тростнике. Они найдут его по следам от “джипа”. Пусть поищут там же револьвер Ханохано. Мне некогда было его искать. Кстати, почему это тем, кто работает здесь, выдают новые пушки из нержавейки, а нам приходится обходиться старыми, из вороненой стали, которые ржавеют прямо на глазах?
— Судя по тому, как часто вы меняете оружие, Эрик, — отозвался Мак, — они просто не успевают заржаветь, так что не все ли вам равно? Погодите, я сейчас кое-кого пошевелю.
Коротая время, я снова поглядел на веранду, но пират в полосатом свитере куда-то исчез. Какие-то хорошенькие девушки в муу-муу весело щебетали с молодыми людьми в длинных мешковатых пляжных шортах, которые нынче вошли в моду, вытеснив славные плотно обтягивающие чресла куски материи. Молодые люди напоминали Рога, что вовсе не свидетельствовало в их пользу.
— К полуночи они будут на Мауи, — услышал я в трубке голос Мака. Из этого я сделал вывод, что на островах у него еще есть верные ему люди — он не успел бы так быстро послать бригаду из Штатов. Словно подтверждая мои догадки, он спросил: — Каковы ваши дальнейшие планы, Эрик? Помощь понадобится?
— Человек, который реально может мне помочь, или уже на месте, или на него рассчитывать не придется. Ну, а что касается плана, то это старый добрый метод под названием “Троянский конь”. Надо дать возможность неприятелю затащить тебя в их цитадель и надеяться на удачу. Если Джилл успела туда добраться, то при небольшом везении все выйдет как надо, если нет...
— Вот именно, — перебил меня Мак. — Вы уже трижды полагаетесь на везение. Вы только предполагаете, что К. на острове Молокаи. И опять-таки вы \"можете только предположить, что если вас поймают в непосредственной близости от базы, то доставят на нее, а не уничтожат.
— Конечно, если мне удастся отыскать их лежбище незамеченным и проникнуть туда тайком, я это сделаю. Но на такое надеяться не приходится.
Мак продолжал, словно не слышал моих слов.
— И наконец вы предполагаете, что если вас туда и доставят, девушка тоже окажется там и сможет вам чем-то помочь.
— Пока мне везло, сэр, — отозвался я. — Хочу надеяться, что Джилл не ошиблась в своих расчетах места базы и что Монах отреагирует так, как мне хотелось бы. Слишком давно уж он меня ненавидит, сэр. А потому, что толку глумиться над мертвым врагом. Вот когда он жив, но у тебя в плену, это совсем другое дело.
— Это все так, но не забывайте, что этот человек знает все наши методы, и он работал с вами на одном и том же задании, а значит, неплохо изучил и вас. Попав к нему в плен, вы без посторонней помощи с ним не справитесь. Если девушки там не окажется или если она не оправдает ваших ожиданий... — Мак немного помолчал и сказал: — Может, лучше, чтобы она сделала там то, что в ее силах, а вы тем временем спокойно разобрались бы с местонахождением базы и вызвали подкрепление?
— Но как? Мы, конечно, можем привести в боевую готовность — весь американский флот, отправить его прочесывать все подряд на Гавайях, но разве Монах этого не предусмотрел? Может, и удастся понять, где он бывал, но его самого там не окажется. Одному человеку он, может, и позволит приблизиться, особенно если это ваш покорный... Ему известно, что я, как правило, работаю в одиночку. Ему надо свести со мной счеты. Но когда он увидит, что против него разворачивается крупная операция, он сгинет. А главное, что мы можем сказать морякам, сэр? Что один из наших ведет себя как-то странно и вроде бы замыслил какую-то пакость, только вот непонятно, какую? Так что, мол, пожалуйста, мобилизуйте всех ваших морских пехотинцев и в путь? Да они просто рассмеются нам в лицо. К тому же Монаха тут же предупредят о первых признаках повышенной активности ВМС США.
— Я не собирался пускать в дело флот, Эрик. Я думал о таком варианте, но объяснить им, что именно происходит, было бы непросто, тем более, что мы сами теряемся в догадках. — Помолчав, Мак спросил: — Вы по-прежнему так и не выяснили, что затеял Монах?
— Нет, сэр. Создается такое впечатление, что он движется во все стороны сразу. Он создает крышу — группу сторонников мира в Азии. Это с одной стороны. С другой возникают какие-то китайцы с непонятными гостинцами в чемоданах. Ума не приложу, что это за проект, в котором Монаху потребовалась помощь китайцев. Первое, что приходит в голову, это затея со взрывчатыми веществами, но он и сам тут большой умелец. Если это что-то масштабное, связанное с атомным оружием, у него для этого нет соответствующих устройств, аппаратуры, людей...
— Да, это вес сплошные догадки, — сказал Мак. — Зачем людям из Китая, не могущего похвастаться особыми достижениями в области ядерного оружия, передавать что-то подобное американскому агенту, даже если он изменник? Это же абсурд.
— Надеюсь, вы правы, сэр, — сказал я. — Хотя пока ясно одно: мы понятия не имеем, куда он может прыгнуть. Нам только известно, что он скоро совершит такой прыжок. В конце концов, он запер свою резиденцию в Гонолулу, оставив там покойника. Довольно скоро покойник даст о себе знать. Кстати, заодно скажите ребятам, чтобы они почистили и этот дом, когда им представится удобный случай.
— Я уже все им сказал, — ответил Мак.
— Из всего этого можно сделать вывод, сэр, что он предпримет какие-то действия в пределах ближайших сорока восьми часов. Вы по-прежнему поддерживаете с ним официальный контакт?
— Отчеты из Тихоокеанского региона приходят по расписанию.
— Естественно. Зачем ему вызывать лишние подозрения, прекратив их? Но я не сомневаюсь, что вам не удастся выйти с ним на связь лично.
— Я и не пытался. Лучше оставить его в покое. — Поколебавшись, Мак добавил: — Вы слишком сильно рассчитываете на эту девушку. Вы отдаете себе в этом отчет, Эрик?
— Нет, сэр, я как раз слишком слабо на нее рассчитываю. В этом все и дело.
— В каком смысле?
— Господи, я вовсе не желаю рисковать больше, чем необходимо. Если бы я знал, что она добралась до базы и сможет сделать все, что нужно, сама, я бы с удовольствием не ввязывался во все это. Мне совершенно не хочется попадать в руки Монаха. Но Джилл — хрупкий \"тростник. Готов заключить пари, что она не сможет провернуть операцию сама, даже если окажется в нужном месте в нужное время. Она хорошая девочка, и у нее похвальные намерения. Она выглядит как храбрая юная богиня, и все же ее сила духа оставляет желать лучшего. Вспомните, как она пыталась добиться от вас обещания не ставить ее покой под угрозу. Вспомните, как мне пришлось пристыдить ее, прежде чем она согласилась мне помогать. Она просто студентка, которая играет в разведчицу. Она не сделает ни шагу, если рядом будет некому держать ее за руку. Да и тогда остается только надеяться, что она найдет в себе силы вынуть нож, когда настанет время перерезать веревки.
— Ясно, — сказал Мак и замолчал. Я отчетливо представлял его там, в Вашингтоне, за тысячи миль отсюда, хмурящегося в своем кабинете. — Значит, это лишь осложняет вашу задачу.
— Есть, правда, один момент, о котором я не упомянул.
— Какой?
— Я обещал прийти ей на помощь, если мне это удастся. — Мак издал нечто похожее на фырканье. Он явно принимал мои обещания Джилл не больше всерьез, чем свои обещания мне. Что ж, честь не самое главное в нашей работе. Я сказал: — Итак, сэр, я передам привет от вас Монаху, если представится такой шанс. Я заканчиваю, сэр.
Выйдя из будки, я увидел моего пирата в дверях салуна. Он решительно не желал на меня смотреть. Я же с помощью бармена договорился с одним молодым человеком, который за весьма приличное вознаграждение согласился прокатить даму и джентльмена по ночному океанскому простору. Затем я двинулся к “джипу”, ненавязчиво сопровождаемый пиратом. Однако он не сделал попытки тоже сесть в машину и двинуться за мной. Похоже, он действовал исключительно в пределах города Лахаина, и теперь ему оставалось добраться до телефона и сообщить Пресману, что я сделал все, что хотел, и теперь возвращаюсь назад, в отель.
Добравшись до отеля, я посмотрел на часы и удивился тому, как еще рано. Погибли люди, разворачивались операции, от которых зависели судьбы целых наций, а было всего-навсего начало десятого. Я проверил, нет ли на мне пятен крови или грязи, а также продет ли пояс во все петли. Я взял свой револьвер у Рога. Он так и не выстрелил из него, и хорошо сделал, потому что все равно толку от патронов не было бы.
Потом я подумал, не захватить ли мне и оружие Фрэнсиса, но в конце концов решил обойтись одним револьвером, из которого нельзя было стрелять. Мне ведь предстояло иметь дело с дамой, из-за которой я, собственно, и разрядил его. Впрочем, сейчас я снова начинил его настоящими патронами и пошел разбираться с остальными.
Глава 19
Они не создали мне никаких препятствий. Изобел сидела и ждала меня, где ей было ведено. Пресман нес вахту на боковой террасе, как и прежде. Никаких особых предосторожностей с его стороны я не заметил. Я убедился в этом, использовав несколько разных наблюдательных пунктов в отеле.
Что ж, они не видели причин проявлять излишнюю осторожность. Я посвятил их в план своих действий и пока неукоснительно ему следовал.
Я доехал до Лахаины, по пути избавился от хвоста, как и обещал. Правда, появились еще кое-какие детали, но они были не в счет. Опять-таки я нанял катер в Лахаине, оговорив с владельцем наличие двух пассажиров — мужчины и женщины. Теперь же я вернулся, чтобы переодеться, забрать свою даму и вывести из игры Пресмана так, чтобы он не помешал нам совершить морскую прогулку. Конечно, последнее не устраивало Пресмана, но Изобел явно убедила его, что ему будет сделан укол, который усыпит его на пару часиков, и потому он согласился принять участие в игре. Тем временем его подручный-пират в Лахаине готовился подхватить нас, когда мы появимся у причала.
Мне опять стало грустно. Пресман, похоже, был достаточно компетентным сотрудником, как и Ханохано. Но они плохо прочитали мое досье. Они должны были знать, что я не стану играть по правилам в игру, в которой нет правил. Монах, конечно, не совершил бы подобной ошибки, но его с ними не было и некому было их предупредить.
Я продолжил наблюдение.
Торопиться мне было некуда. Рядом с Пресманом был занят лишь один столик. Но вскоре парочка, сидевшая там, поднялась и ушла. Это было мне на руку. Когда я прошел через распахнутые двери, Пресман даже не повернул головы в мою сторону. Его человек из Лахаины, разумеется, предупредил, что я возвращаюсь, но откуда ему было знать, что у меня на уме? Он ожидал, что я появлюсь внизу у бокового столика, где стройная дама в нарядном платье нервным движением подносила зажигалку к сигарете, всем своим видом давая понять, что она покинута и терпению ее приходит конец, равно как и возможности потреблять спиртное.
— Эй, Пресман, — окликнул я крючконосого. Он быстро оглянулся, начал было подниматься со стула, но опять упал на него. Он сидел, не шелохнувшись, и глядел на короткоствольный револьвер, который я прижимал к своему боку.
— Эрик, — тихо сказал он. — Что тебе надо?
— Твой гавайский мальчик был неплох, Пресман, — пробормотал я, — но все-таки он проиграл. Может, ты теперь хочешь попробовать?
Пресман был профессионалом, и мой вопрос вызвал у него улыбку.
— Нет, конечно, — сказал он. — Считай, что я испугался, приятель. Револьверы вызывают у меня страх. Видишь, я весь дрожу? Ну ладно, что мы хотим?
— Мы встаем — очень спокойно, потом возвращаемся в отель. В наш номер. То бишь в твой. И ручки держим на виду. Потому что, как только одна куда-нибудь денется, мы сразу умрем.
Он посмотрел на меня, пытаясь, похоже, понять, означает ли изменение моей программы в смысле неожиданного появления не там, где предполагала Изобел, перестановку и в других ее пунктах. Затем он покорно пожал плечами и встал. Путешествие до его номера показалось мне очень долгим. Может быть, ему тоже. У двери он вопросительно посмотрел на меня. Я кивнул. Он осторожно сунул руку в карман, вынул ключ и отпер дверь. Первым зашел я, включил свет. Ничего не произошло. Тогда я вышел, жестом велел ему входить, вошел следом и запер дверь.
— На кровать лицом вниз, — распорядился я. Он стоял спиной ко мне и колебался. Ему явно хотелось посмотреть на меня, прежде чем полностью отдаться мне в руки. Но пытаться расшифровать выражение лица оппонента — занятие для дилетантов. Он же был профессионалом. Поэтому он снова пожал плечами, а потом улегся на кровать, как ему было ведено. Я сделал три быстрых шага и прижал его голову одной рукой, а другой вытащил шприц и всадил его в затылок, туда, где волосы могли скрыть след от укола.
Он понял, что его ожидает вовсе не короткий сон, а нечто более длительное. Он сделал запоздалую попытку освободиться. Он стал барахтаться, но я крепко держал его, и понадобилось несколько секунд, чтобы “лекарство” достигло мозга или сердца, где оно и сделало свое черное дело.
Я извлек иглу, а шприц положил назад в аптечку. Затем я пошел в ванную, взял салфетку и аккуратно вытер капельку крови, которая могла бы привлечь внимание к уколу на шее. Сам по себе яд практически невозможно распознать, а симптомы очень похожи на сердечный тромб — по крайней мере, так нам объяснили ребята, которые снабжали нас этим зельем. Они очень гордились своим изобретением. Что ж, мы скоро узнаем, насколько обоснована их гордость. Затем я бросил салфетку в унитаз и спустил воду, пользуясь носовым платком, чтобы не оставлять отпечатков пальцев на ручке. “Группа уборки” Мака не будет заниматься этим клиентом. Пусть его найдут те, кто должен знать, что я настроен решительно. Стало быть, покойник должен выглядеть так, чтобы полиция не смогла ничего понять.
Прежде чем уйти, я еще раз взглянул на покойника. Так уж я устроен. Я терпеть не могу тонкие натуры, которые способны уничтожать тысячи людей нажатием кнопки, но не в состоянии взглянуть в лицо своей жертве. Да, я совершил мерзкое, хладнокровное убийство, но другого выбора у меня не было. Безобидное снадобье в наших аптечках дает всего два часа сна, а если верить Фрэнсису, то его доза оказалась даже слабее. Он сказал, что проснулся гораздо раньше.
Мне же требовалось больше, чем два часа. Кроме того, надо было, чтоб все выглядело правдоподобно: я старался всеми мыслимыми и немыслимыми способами расчистить себе дорогу. Если я заявлюсь как ни в чем не бывало на базу, Монах живо смекнет, что я рассчитываю на помощь кого-то из его людей.
Конечно, мистеру Пресману не позавидуешь, но иного выхода у меня не было. От этого зависел успех операции. Ну, и еще от того, как сложится обстановка на базе, если я туда попаду.
Я взял револьвер и вытряс из барабана боевые патроны, которые вставил из уважения к Пресману. Одно дело сильный мужчина, другое — слабая — относительно — женщина, которая скорее всего не вооружена. Против нее ни к чему применять огнестрельное оружие — и вовсе уж незачем предоставлять ей шанс использовать твой же револьвер против тебя. Но сам по себе револьвер может спровоцировать ее и окончательно выдать себя и свои намерения. Я пошел к Изобел.
Когда я появился на террасе, она подписывала очередной счет.
— Сколько же можно пропадать? — фыркнула она, когда я уселся на стул рядом. Я вспомнил, что велел ей встретить меня в штыки по возвращении. Она продолжала с весьма правдоподобной злостью: — Ты знаешь, сколько я здесь сижу? Если ты думаешь, что я прилетела сюда из Гонолулу, чтобы просто...
— Пресман умер, герцогиня, — тихо сказал я. Даже темные очки не могли скрыть от меня удивление и испуг в ее глазах. Я также заметил, как она украдкой посмотрела на верхнюю террасу. Она облизала губы и заговорила. Злость в ее голосе как ветром сдуло.
— Я... я не понимаю, о чем ты, Мэтт. Кто умер?
— Хватит, — оборвал я ее. — Не надо притворяться. Его нет в живых. Я только что прикончил его. Давайте прогуляемся к морю, и я расскажу все подробнее. — Она не двигалась до тех пор, пока я, поднявшись со стула, не сделал ей резкий знак рукой. Она стала выбираться из-за стола довольно неуверенно, и я решил помочь ей, вложив ей в руку белую сумочку.
— Спокойней! — сказал я. — И надо меньше пить, герцогиня. Вы неважно выглядите.
Эта реплика разозлила ее так, что она волей-неволей пришла в себя — резко выдернула свою руку и бросила на меня взгляд, где страх и ярость смешались воедино. Она пошла вперед, уже не шатаясь. Я за ней. Когда мы оказались в темной аллее, я поравнялся с ней и взял ее под руку, поскольку ей было непросто идти по песку на высоких каблуках. На сей раз она не вырвала руку, только странно усмехнулась.
— Что смешного? — спросил я.
— Ох уж эти рекламы тропических курортов. Там всегда изображены мужчина и женщина в шикарном платье на ночном берегу. Ничего приятного в такой прогулке нет, только песок набивается в туфли. Не ходить же в одних чулках!
— Ни в коем случае. Этого не будет. Она подозрительно покосилась на меня.
— Вы хотите и меня убить, Мэтт? — спросила она, поколебавшись.
— Пока не решил, — сказал я. — Давайте присядем и спокойно обсудим ситуацию. Присаживайтесь на эту лодку.
Изобел провела рукой, чтобы удостовериться, что лодка чистая, и села. Я сел рядом. Она с подчеркнутой тщательностью стала выколачивать песок из туфель. Ветра, по сути дела, не было, лишь изредка налетал легкий бриз. На берегу в ряд отдыхало шесть парусных лодок, их мачты четко вырисовывались на фоне светлого песка. Выше светились огнями отель и терраса, на которой мы еще недавно сидели. Казалось, это был совсем иной мир. Изобел снова издала странный нервный смешок.
— Я не верю, что вы способны убить меня, мой милый Мэтт, — сказала она. — И мистера Пресмана вы тоже не убивали. Это вы просто пошутили.
— Ну да, — сказал я. — Я всегда так шучу. Нет ничего потешнее убийства. Вы бы посмотрели на него, то-то посмеялись бы. Лежит на кровати с каменным лицом, а на затылке след от укола. Он-то думал, что я просто усыплю его ненадолго. Умора! Вы не знаете, откуда у него возникли такие странные идеи, герцогиня?
— Может, я... — начала Изобел. Но я не дал ей продолжить.
— Вы бы просто померли со смеха, если бы увидели, как он переполошился, когда понял, что отдает Богу душу. В жизни не видел ничего подобного — последний раз я так смеялся, когда дядя Гектор упал с сенокосилки и она искромсала его в клочья.
— Мэтт, пожалуйста...
— А если покойники вас приводят в веселое настроение, чего стоит Ханохано. Тот, который прицепился к нам в аэропорту. Лежит в сахарном тростнике с двумя дырками в груди. Это я его немножко порезал ножиком. Всюду кровь! Очень смешно. Отличная шутка получилась. Жаль, вас там не было. Вы бы потешились на славу. — Я вздохнул и продолжал: — Но вообще-то мне жаль Ханохано. Как известно, на Гавайях живет три четверти миллиона человек, но всего десять тысяч из них коренные гавайцы. Еще немного, и от них не останется и следа. У меня теперь такое чувство, словно я застрелил редкого зверя из Красной книги. Но самое смешное не это. Когда я прибыл в Лахаину, там, у причалов, меня уже поджидал человек, который проявил ко мне огромный интерес. Он явно знал, что я там должен появиться. Но только откуда? Ведь об этом не знала ни одна живая душа, кроме вас.
— Мэтт, вы просто не понимаете, — с отчаянием начала она.
— Вы продали меня, Изобел, — сказал я другим, более жестким тоном. — Или вы с самого начала работали на Монаха? Ладно, это неважно. Короче, сегодня вы пошалили со мной в постели, потом заставили разговориться за выпивкой, — и продали с потрохами врагам. Я толком не знаю, кто вы, какую роль играете во всем этом и сколько вам удалось узнать, но вы не настолько глупы, чтобы не понимать, какое наказание грозит тому, кого застали вот так, на месте преступления...
— Позвольте мне объяснить...
— А что тут объяснять. Я убил двоих мужчин, против которых не имел ровным счетом ничего. Но они стояли на моем пути. Из-за этого у меня на душе легкая тяжесть. Повторяю, легкая. С вами я расправлюсь, и глазом не моргнув. Гавайцев сейчас на планете раз-два и обчелся, но зато лживых стерв хоть отбавляй. Как воробьи и голуби, они будут с нами всегда. Так что, киса, никто не станет горевать, если одной стервой сделается меньше. — Я помолчал, затем медленно продолжил: — С другой стороны, от вас мне может быть незначительная, но польза. Может, я рискну сохранить вам жизнь — на какое-то время, если вы будете молчать, если вы не дадите мне повода для беспокойства, если вы будете беспрекословно выполнять то, что я вам скажу. Никаких фокусов, никаких дискуссий. Ну, что скажете?
— Как же вы собираетесь меня использовать, Мэтт? — спросила Изобел. — Что вы со мной хотите сделать?
— Скажу, когда настанет время.
После недолгого молчания Изобел тяжело вздохнула:
— У меня невелик выбор. Ладно, я сделаю все, что вы мне скажете, Мэтт.
Я бросил на нее короткий взгляд и встал с лодки.
— Договорились. Теперь беритесь за один борт, а я за другой. Спустим ее на воду.
— Кого ее?
— Лодку! Какая непонятливая! Неужели, по-вашему, я и правда собирался возвращаться в Лахаину, где меня ждут люди по вашей наводке. Ну, давайте пошевеливайтесь. Мы плывем на Молокаи.
— Но это же безумие! До Молокаи много миль. Мы не доберемся до него в такой скорлупке.
— Ничего, — возразил я. — Полинезийцы приплыли сюда в выдолбленных бревнах из южной части Тихого океана. Если я не смогу доплыть на этом непотопляемом фибергласовом судне по проливу длиной в десять миль в хорошую летнюю погоду, мои предки-викинги отрекутся от меня.
Изобел поглядела на воду, потом на маленькое суденышко у наших ног. Плавать на нем было не намного сподручнее, чем на доске для серфинга. У шлюпки, правда, имелись мачта, руль, опускной киль, а также крошечный кокпит, куда можно было сунуть ноги, оставаясь на открытой палубе в буквально считанных дюймах от воды. На лице Изобел медленно стала появляться улыбка. Я совсем позабыл о том, что в ней жило озорство, которое и раньше порой давало о себе знать. Она закинула голову назад и рассмеялась.
— Вы сошли с ума, мой милый. Рехнулись. — От меня комментариев не требовалось, и я промолчал. Затем она сказала полувопросительно: — Я полагаю, переодеваться мне не придется.
Это также не требовало ответа, и я снова промолчал. Независимо от того, что я планировал — или говорил, что планирую, я ни за что не стал бы трудиться и отводить ее к лодкам незаметно для окружающих с тем, чтобы позволить ей вернуться к себе в номер, где вполне мог находиться кто-то еще, не говоря уже о фокусах, которые она могла выкинуть по пути. Она не дала мне повода проявлять излишнюю заботу о ней или ее туалетах, да и в конце концов, одежда была необходима в это время года? Ведь мы не собирались в арктическую экспедицию!
Изобел задумчиво оглядела себя, словно пытаясь понять, как она будет выглядеть пару часов спустя. Резким движением она бросила сумочку в лодку и наклонилась, подняв юбку так, что показались резинки от пояса. Правда, учитывая нынешнюю моду, слишком уж задирать юбку не пришлось. Вскоре она уже стояла и держала в руках чулки и туфли, избавившись от тех и других с быстротой неожиданной для дамы, которая совсем недавно сетовала на то, как трудно ходить по песку в чулках и на высоких каблуках.
Улыбочка, блуждавшая на се лице, говорила, что она еще мне покажет. К черту туалеты, говорила эта улыбка. Ты безумен, но я еще безумнее. У меня появилось странное ощущение, что она меня победила, только как и в чем, я не мог сказать.
— Я готова, шкипер, — сказала она.
— Бросьте ваши причиндалы в кокпит и за дело! Вдвоем мы стащили лодку в воду и стали толкать ее от берега. Я увидел, как поморщилась Изобел, когда первая же волна окатила ее до пояса. После этого она уже вела себя так, словно на ней бикини. Мы проверили руль, поставили на место опускной киль, приладили парус и забрались в лодку. Затем лодка тихо заскользила от берега, оставляя позади пять своих спящих сестричек. Впрочем, я был уверен, что до утра никто не заметит пропажу одной лодки. Люди Монаха вряд ли предположат, что кто-то осмелился поплыть на такой скорлупке. Скорее всего, они лишь доложат, что умер Пресман, а мы с Изобел бесследно исчезли.
Рядом со мной зашевелилась Изобел.
— Уф! Если что-то липнет к телу сильнее, чем мокрый купальник, так это мокрый пояс. Мэтт!
— Да?
— Я все равно вас ненавижу и презираю. Просто у меня слабость к безумным людям и безумным планам. Понятно?
— Да. Постараюсь не очень-то полагаться на эту вашу слабость, мэм, хотя ничего гарантировать не могу. А пока что было бы хорошо, если бы вы немного сдвинули ваш мокрый пояс чуть по ветру, для лучшего равновесия. В море будет качка.
Глава 20
Отсутствие настоящего морского опыта не позволяет мне подробно, в деталях, описать наше плавание. Главная задача была проста: нам нужно на север, к острову Молокаи. Но пассаты, которые дуют здесь с северо-востока, словно задались целью этому помешать. В результате такого конфликта устремлений на палубе сделалось мокро и ветрено, особенно когда мы вышли из бухты в открытое море.
Я ожидал, что нас порядком поболтает, а потому загодя подготовился. Я собрал туфли, сумочку, очки Изобел, а также мои туфли и револьвер в кучу, завернул их в мой пиджак, а узел прикрепил к мачте чулками Изобел, что вовсе не прибавило мне популярности в ее глазах. Редкой женщине приятно видеть, как ее нейлоновые чулочки превращаются в жгуты. Но так или иначе мы были готовы к сражению со стихией. Все, что могло упасть за борт, было прочно привязано, и когда мы вошли в пролив, выяснилось, что мы не зря готовились.
В теории парусная шлюпка может двигаться под углом в сорок — сорок пять градусов к ветру. То есть при северо-восточном ветре продвижение на север было теоретически возможно. По крайней мере, так учил меня один старый моряк, когда я изучал теорию и практику вождения малых судов в Аннаполисе. Помню, как он объяснял нам, почему парусная шлюпка может идти против ветра, и рисовал нам на доске параллелограмм сил. Потом, когда начались практические занятия, он брал нас поодиночке в море и командовал:
— Ну-ка, повернитесь задом к ветру и глаз не спускайте с паруса.
Все это казалось нехитрым искусством средь бела дня в большой шлюпке в хорошо укрытом от непогоды заливе Чесапик. Но совсем иначе выглядело это ночью в проливе Пайлоло, когда ты сидишь в фибергласовой лодочке и когда вокруг завывает пассат, уже пронесшийся тысячу миль по океанским просторам, и бушуют волны высотой с мачту. Правда, мачта была не Бог весть какой высокой, да и волны были пониже, но после часа таких упражнений, однажды перевернувшись, я начал сомневаться в том, что путешествие окажется успешным.
Нет ничего приятного в том, что тебе приходится барахтаться в воде, судорожно вцепившись в перевернутую лодку, даже если ты понимаешь, что она не утонет и ты сможешь вернуть ее в исходное положение, как только отдышишься и придешь в себя от купания. Да и вода была достаточно теплая, и нам не угрожала опасность замерзнуть насмерть. Тем не менее у меня стало закрадываться подозрение, что те самые полинезийцы на своих бревнах, похоже, были настоящими мужчинами, чего не скажешь обо мне.
Когда мы снова взобрались в нашу шлюпку, я снова услышал странный смех Изобел.
— Милый Мэтт, вы ужасный моряк, — сказала она. — Дайте я поработаю, а то мы никуда не уплывем.
— Почему?
— Мы не движемся вперед. Ну-ка, дайте мне румпель.
Я вам сейчас покажу... Ладно, можете мне не доверять, но пожалейте лодку.
— Это в каком смысле? — удивился я.
— Лодку же! Вы напрасно тратите ее усилия. Вы слишком высоко ее задираете. Вы так туго натягиваете латинец, что не может забрать ветер. Потому-то мы и перекувырнулись. Только она начинает набирать ход, вы ставите се против ветра, и она останавливается как вкопанная.
Было странно слышать морской жаргон из уст столь декоративного столпа общества, пусть даже промокшего до нитки. Впрочем, сейчас мне было не до ее внешнего вида. Волна окатила палубу, нас и залила кокпит. В нем имелось какое-то приспособление для откачки воды, но какое-то время наше суденышко перестало слушаться руля, изнемогая от перегрузки.
Я вытащил из кармана компас и ткнул в бок мою спутницу, чтобы та обратила внимание на светящуюся иглу.
— Нам надо на север, так? Молокаи на севере, а не на северо-востоке... Изобел рассмеялась.
— Лодку не провести по компасу. Главные ориентиры — ветер и море. Молокаи растянулся на тридцать миль, мы уж его не пропустим. Когда мы подойдем к нему ближе, то сможем скорректировать курс. Мы же плывем не на гоночной яхте с тяжелым свинцовым килем и хорошим ходом. Это же просто плоскодонка с доской вместо киля. Не надо идти крутой бейдевинд. Ослабьте парус, пусть заберет ветер. Дайте ей набрать ход, а то мы будем крутиться на одном месте до утра.
Снова морской жаргон показался мне странным в устах моей спутницы, но не время было размышлять над этим. Может, она что-то и задумала, но в конце концов черт с ней. Хуже, чем сейчас, я уже не выступлю. Я отпустил шкот, который управлял парусом, затем навалился на румпель, и лодочка выровнялась и запрыгала по волнам как послушный пони.
Я почувствовал, что за нейлоновый канат взялась чужая рука, оглянулся и увидел рядом Изобел.
— По крайней мере, дайте мне шкот, — крикнула она мне в ухо. — Вы поняли главное. Теперь пусть она прибавит хода.
Вот, собственно, и все, что я могу рассказать о плавании — если не считать того, что оно заняло пять с лишним часов на ветру и под брызгами волн. Когда мы приблизились к Молокаи, было еще темно. Я увидел линию бурунов, а на темном звездном небе — силуэты гор. Некоторое время мы еще шли против ветра, но когда, устояв перед очередным натиском пассата, обогнули восточную оконечность Молокаи, то пошли уже по ветру — даже не пошли, а полетели. Небо за нами стало светлеть, слева открывался северный берег.
Я было свернул в первую попавшуюся бухту, но заметил там автомобиль, на песчаном берегу — наверное, это были рыбаки, — а затем увидел дорогу, петлявшую в холмах. Я вспомнил рассказ Джилл о шоссе, которое доходит до восточного края острова, но дальше не идет. Похоже, я поторопился. Я повернул в море, миновал еще пару бухт и затем опять стал править к берегу, но так резко взял фордевинд, что мы опять окунулись. Изобел, пожалуй, была права. Я был худший моряк в мире.
Но мы уже успели неплохо изучить повадки нашего судна, а потому довольно быстро поставили его и сами вскарабкались обратно. Затем мы вошли в узкую бухту между двух высоких скал. Мы увидели белый песок берега и речку. К горам вела долина, заросшая пышной зеленью. В первых лучах солнца сверкал водопад. Мы оказались в каком-то фантастическом месте. Но и ситуация, согласитесь, тоже была фантастическая. Одно дело приплыть сюда на моторном катере соответствующим образом экипированными, и совсем другое — прикатить на доске для серфинга в одежде, которая годилась для вечернего ресторана. Все было настолько нелепо, что придавало происходящему какие-то нереальные очертания — словно во сне.
Я убрал киль. Мы спрыгнули в воду и вытащили наше судно на сушу. Затем мы пристально посмотрели друг на друга. Конечно, на многие вопросы нам предстояло еще ответить, но сейчас было важно другое: мы победили Тихий океан, или, по крайней мере, какой-то его уголок. Между нами возникла связь, которую уже не просто было порвать.
Изобел откинула со лба спутанные, промокшие пряди. После пережитого на море я узнал ее ближе. С другой стороны, она оставалась загадочной незнакомкой в промокшем платье для коктейлей и с лицом, с которого океан смыл грим без остатка. От этого, впрочем, она выглядела как раз очень соблазнительно. Нет ничего ужасного в том, что женщина выходит промокшей до нитки на берег тропического острова, особенно если там никого нет и только-только рассветает. Просто надо на время расстаться с предрассудками насчет отутюженных платьев и выглаженных брюк.
— Добрались, — удивительно тихо сказала Изобел. — Ох уж, вы и ваши предки-викинги. Если бы Лейф Эриксон взял вас на свой корабль, он бы утонул, так и не попав, куда собирался.
— Самые тщеславные люди в мире, — улыбнулся я, — это те, кто усвоил различие между шкотом и фалом.
Разумеется, наши слова имели мало общего с нашими мыслями, а наши — вернее, мои — мысли имели мало общего с понятиями долга и чести. Плевать я хотел на Монаха. Если ему охота меня сцапать, пусть сам ищет меня, а я поберегу силы.
Но пора было решать еще одну проблему. После долгого путешествия мы устали и вымокли, но все же оказались в Эдемском саду. В прошлом между нами возникли трения, и теперь нужно было многое уладить.
Я сказал то, что обычно говорит промокший киногерой, глядя на промокшую киногероиню.
— Снимите мокрое, а я пока разведаю, что тут и как.
— Как банально, Мэтт, — улыбнулась Изобел. — Мне не холодно, и как только взойдет солнце, я высохну. — Она улыбнулась еще шире. — Но если вы просто хотите, чтобы я сняла платье, придумайте что-то более убедительное.
Так я и сделал.
Глава 21
Это было проявлением вопиющего непрофессионализма с моей стороны, и если бы меня застукали на открытом берегу в роли Адама, в компании темноволосой Евы, то это было бы только справедливо. Но этого не случилось. Только потом я сделал то, что должен был сделать сразу же: спрятал лодку выше по течению реки и проверил, нет ли признаков враждебного присутствия или вообще любого человеческого присутствия.
— Я вас обидела, Мэтт? — осведомилась Изобел, похлопывая меня по руке. — Ну разве я не могу просто немного отдохнуть душой от нашего сумасшедшего мира? Неужели мне непременно надо делать вид, что я безумно влюблена? — Она быстро рассмеялась как бы от смущения и продолжала уже нормальным тоном: — И если бы кто-то сказал мне, что я буду когда-нибудь сидеть на камне в джунглях в помятом платье на голом теле, с растрепанными волосами и рассуждать о счастье... — Она замолчала и глубоко вздохнула. — Лучше займитесь вашей пушкой...
— Пушкой?
Я совершенно забыл о револьвере. Этого бы никогда не случилось, будь он заряжен, но мое подсознание не желало возиться с револьверами, из которых все равно не выстрелить.
— Ваша пушка, мистер Секретный Агент, находится в кармане пиджака, — напомнила Изобел. — Я его вам принесла. — Она нагнулась и подобрала пиджак, вытащила из кармана револьвер и с любопытством на него уставилась.
— Как его открыть?
— Там есть такая штучка сбоку. Нажмите, и барабан выскочит.
— Ой, там всего пять патронов. А я думала, шесть. Это ничего, что в него попала вода? Он выстрелит?
— Конечно. — Я слегка устыдился своей лжи и быстро продолжил: — Современные боеприпасы неплохо защищены от влаги и всего прочего.
Она вернула барабан в исходное положение.
— А как из него стрелять?
— Надо заткнуть уши ватой, потом взять револьвер в правую руку — если вы, конечно, не левша, — обхватить ее левой, и плавно нажать на спуск, чтобы раздался жуткий грохот. Так надо проделать пять раз, а потом отбросить железку в сторону, взять бейсбольную биту, подойти к противнику и бить его по башке, пока он не сыграет в ящик.
— Не очень-то вы доверяете инструменту вашей профессии, мистер Хелм, — рассмеялась Изобел. Она вытерла револьвер подолом платья. — И как далеко он стреляет? Так, чтобы убить...
— С моим опытом можно застрелить человека на расстоянии пятидесяти ярдов, если он стоит неподвижно. Зам же вряд ли удастся уложить его и с десяти — разве что сильно повезет. — Я несколько нервничал от того, что в ее руках была эта не совсем сейчас огнестрельная игрушка. — Впрочем, возможно, вы на самом деле разбираетесь в оружии лучше, чем прикидываетесь.
— Прикидываюсь? — удивленно посмотрела на меня Изобел.
— Почему вас так интересует этот вопрос? — осведомился я.
— Даже не знаю, — в голосе Изобел появились прохладные нотки. — А почему вас так интересует женская грудь, мистер Хелм? Пистолеты всегда меня возбуждали. Мне хотелось знать, как они действуют, но когда я задавала людям вопросы, они думали, что я валяю дурака или задумала убить своего мужа. Может, для меня это что-то вроде фетиша? Пистолет — это часом не фаллический символ?
— С вами не соскучишься, — отозвался я. — Положите этот символ, а то это плохо кончится.