– Это все может разорить меня, – сказал Хоффер. – Меня предупреждали, чтобы я не принимал мясо от \"Ройял\", но я не предполагал, что дело зайдет так далеко.

– Ну, я думаю, что вы как-нибудь уладите дело, мистер Хоффер, – успокоил его Пат и присоединился к Тому в патрульной машине.

– Ты получил от него что-нибудь? – спросил его Том, как только Пат сел в машину.

Тот поглядел на него с укоризной:

– Ты шутишь? Парень и так почти разорился. Департамент здравоохранения накинулся на него сразу после того, как мы арестовали водителя грузовика.

– Странно, – задумчиво сказал Том. – Такие вещи всегда случаются парами. Ты не предполагаешь, что твой осведомитель знал немного больше, чем сказал тебе?

Пат пожал плечами:

– Ты хочешь когда-нибудь выбраться из этой машины, не так ли? Для этого надо провернуть кучу хороших операций. Вот эта была хорошей, так что не жалуйся.

Глава 27

Пат Конте смотрел на трех королей, четыре бубновые карты подряд – от семерки до десятки, четверку треф и козырные десятку пик и туза. Немного подумав, он сбросил четверку.

Лейтенант Артур Марсери поглядел минуту на нее, взял из колоды следующую карту сверху, сбросил десятку лицом вниз.

– Я взял девять пунктов, – сказал он.

– Ох, да Бога ради! – сказал Пат и записал разницу в двенадцать пунктов в колонку Артура.

Двенадцать пунктов давали Артуру победу в первой игре и ставили его в пределы десяти пунктов во второй.

– Ты просчитываешь слишком много вариантов одновременно, – заметил Артур. – Не надо так долго придерживать сильные карты. Вот например, зачем ты так долго держал эти две картинки?

– Я хотел избавиться от них за несколько следующих сдач.

– Сбрось их прямо сейчас, – посоветовал Артур. – Ты должен чувствовать, когда следует избавляться от Лишнего груза.

Они играли в задней комнате клуба на Малбери. За последние несколько месяцев они встречались там за картами примерно раз в месяц. Во многих отношениях Артур служил как бы мостом между Патом и остальной частью Семьи. Никогда не забывая о том, что Артур обладал властью над ним, Пат все же чувствовал себя в его присутствии довольно свободно. Они были людьми почти одного поколения и вполне понимали друг друга.

– Тебе нравится патрулировать в машине? – спросил Артур.

– Конечно, – ответил Пат. – Это хорошее дело. Мне Шестой больше по душе, чем Пятый.

– Тебе случалось бывать возле колледжа, около Нью-йоркского университета?

Пат отрицательно качнул головой:

– Меня туда практически никогда не вызывали. Один только раз, в факультетский дом на Вашингтон-сквер. Какой-то профессор обнаружил, что его машину угнали прямо из-под окон его квартиры.

– Как ты думаешь, кто-нибудь знает тебя там?

– Нет, я не знаю никого из тамошних ребят. А в чем дело?

– Ну, я говорил с Рэем, Сэмом и остальными из семьи. Мы все считаем, что было бы неплохо, если бы ты еще немного поучился. А ты что об этом думаешь?

– Может быть, мне, действительно, стоит поучиться.

– В общем, есть работа тайного агента, которую я могу пробить для тебя в университете. У тебя будет два задания – следить за комми и проверять баскетбольных воротил. Некоторых из этих ребят поймали за нечестную игру, В результате всяких махинаций страдают, и весьма серьезно, букмекеры. Кроме того, комиссару хотелось бы хорошенько почистить все заведение. Ты молод, сложен атлетически. Может быть, тебе удастся попасть в их компанию. А может, даже возьмут в команду.

– Я не подхожу для такой спортивной карьеры.

– Так или иначе, можешь записаться в колледж, Мы позаботимся, чтобы ты поступил. Работая, ты сможешь сдавать экзамены по предметам, которые могут понадобиться в дальнейшем. Все это время будешь получать полную ставку.

– Работать буду в штатском?

– Да.

– Могу ли я подумать?

– Конечно. Сможешь просто забыть об этом разговоре, если хочешь.

– Я просто хотел знать.

– Как дела со свадьбой? – спросил Артур. – Какие планы по этому поводу?

– Конни хочет устроить все летом, – ответил Пат. – И я согласен.

– Ладно, но дай Сэму знать как можно раньше. Он хочет устроить большую свадьбу.

– Да, – сказал Пат. – Думаю, что надо поговорить с ним в ближайшие дни.

Артур привез его в Вилледж около полуночи. Пат вышел на Бедфорд-стрит и зашел выпить на сон грядущий к Чамли, где Рэй Бартендер учил его играть в шахматы. Хотя Пат был в этой игре еще новичком, она ему очень нравилась. Рэй – маленький, седеющий филиппинец, казалось, служил здесь с времен основания бара, где прежде была конюшня.

Рэй разговаривал с мужчиной плотного сложения с седеющими волосами цвета соли с перцем, зачесанными назад жесткими щетинистыми космами. На мужичине был синий саржевый костюм и белая рубашка, ворот которой, пропотевший и запятнанный, был расстегнут. Тугой узел темно-красного галстука висел на четыре-пять дюймов ниже пуговицы у ворота рубашки. Серые глаза мужчины были влажными, как будто он недавно плакал. Рэй представил Пата незнакомцу:

– Барни, это – Пат Конте. Пат – полицейский. Может быть, вам стоит рассказать ему о своей проблеме.

Рэй обернулся к Пату, объясняя:

– Барни Морсман – мой поставщик из мясной фирмы \"Ройял\". Он рассказал мне о том, что какие-то парни толкутся вокруг, угрожают и давят на него. Ему кажется, что это люди из мафии, которая пытается завладеть компанией.

– Не хочу разговаривать с копами, – упирался Морсман. – У меня и без них достаточно неприятностей.

– Возможно, вы правы, – сказал Пат. – Если у вас есть основания для подобной жалобы, надо обратиться к детективам. Я ведь простой патрульный, езжу по участку в машине с передатчиком. Не имею ничего общего с такими делами.

– Вы должны обратиться к Биллу Пассананте, – сказал Рэй. – Как-никак, он наш представитель в мэрии. Для чего мы избираем этих людей, если они не в состоянии помочь нам, защитить нас?

Морсман тер воспаленные глаза пальцами, желтыми от никотина. Говорил он с трудом, проглатывая слова, и порыв сильного запаха бурбона сопровождал каждую произнесенную им фразу.

– Долбаные политиканы, – произнес он с презрением. – Бесполезные, как сосцы у борова. Пассананте – хороший человек, но ничего не значит здесь, в городе. Это все Десапио: Десапио и О\'Дуайер, Десапио и Костелло. Это все мафия, и это ее парни охотятся за мной. Черт подери, мне-то чего беспокоиться? Ведь не моя же это компания. Кто бы ни победил, возможно, я все равно смогу поставлять им свой товар.

– Вы правы, – согласился Рэй. – Все политиканы – мошенники и педики. Лорея, Магсэйсэй – все проклятые мошенники и негодяи. О\'Дуайер – тоже долбаный мошенник. В Нью-Йорке теперь нет никого, кроме ирландских, итальянских и еврейских мошенников. Вскоре, может быть, совсем скоро, у нас будут черные негодяи – пуэрториканские негодяи, но они не наберут достаточно голосов.

Морсман смахнул несколько банкнот из пачки сдачи, лежавшей перед ним.

– Ты прав, Рэй, – сказал он. – Купи этому, как его там зовут, копу выпивку и себе заодно тоже.

Рэй отложил два доллара из пачки, пробил чек на доллар в кассовом аппарате, подал Пату грант с содовой и нацедил две унции пива в маленький стаканчик, который держал для себя на такой случай.

– Мабухай! – сказал Рэй, чокаясь со своими посетителями.

– Ваше здоровье, – ответил Пат.

– Одним глотком, – сказал Морсман, выпив бурбон из маленького стаканчика, а затем смочил губы водой из стакана, стоявшего рядом.

– Да, сэр, – продолжил Морсман, – ожидается масса неприятностей на здешнем мясном рынке. Мой босс надеется, что сможет обхитрить этих парней, но я-то знаю, что ничего у него не выйдет. Как я слышал, даже копы связаны с ними.

Пат весьма твердо поставил свой стакан на стойку бара из красного дерева:

– Мне кажется, что я не расслышал того, что вы сказали, мистер.

– Я... я не хотел... я имею в виду, что есть хорошие копы и плохие копы – так, как и во всем.

– Полицейские бывают только хорошими, – сердито сказал Пат.

– Это точно, – сказал Рэй. – Ты прав. Ты хороший коп. Здесь бывают только хорошие копы.

Пат оставил полупустым свой стаканчик и вышел через боковую дверь во двор, а затем – на Бэрроу-стрит. По пути домой он раздумывал над словами Барни Морсмана. Он знал, что за арестом Джино Росси и последующим закрытием рынка из-за нарушений правил санитарии лежала какая-то серьезная семейная причина.

Выполняя определенные поручения, которые ему передавал Артур Марсери, Пат уже сознавал, что стал бинтиком в гигантской семейной машине. Ведь у него были огромные преимущества перед другими полицейскими – блестящие связи наверху, связи, которые по-настоящему окрепнут после его вступления в брак с Констанцей.

Такова была суть Семьи. Можно было работать с евреями, ирландцами и вообще с кем угодно, но по-настоящему в Семье не доверяли никому, кроме ее членов, а наиболее предпочтительными считались кровные родственники. В крайнем случае годились люди, происходившие из того же итальянского городка, которых знали из поколения в поколение, чья история была известна во всех подробностях.

Семья всегда заботилась о своих членах. Участвуя в делах Семьи, человек чувствовал себя в безопасности, большей, чем на гражданской службе. Кроме того, человеку Семьи была предоставлена возможность, вернее, масса возможностей для продвижения по службе, вплоть до самых высоких сфер.

С того дня, как Пат заявил отцу Раймундо, что не нуждается в ничьей помощи, прошло много времени, Теперь-то он понимал, что никто не сможет достичь успеха в одиночку.

Глава 28

Реган Дойл не смог уйти с работы пораньше накануне того уик-энда, когда предстояла свадьба, и вылетел из Атланты только поздним вечером в пятницу. Его самолет приземлился в Лагардии в полночь. Он подумывал о том, чтобы позвонить Китти сразу же после прилета, но боялся разбудить ее. Они заранее обсудили этот вопрос по телефону: он подхватит ее по дороге в полдень на следующий день.

Дойл уже решил, что не будет добираться до Бронкса, чтобы переночевать у родителей. Он позвонил Пату домой и в участок, но нигде не застал его. Дойл решил немного выпить на ночь в тех местах, которые они с Патом когда-то посещали вдвоем, а затем переночевать в гостинице \"Эрл\".

Реган привез одежду для празднества в холщовой сумке. Ему пришло в голову, что теперь, когда Пат и Конни решились на брак, возможно, Китти тоже изменит свои намерения. Так или иначе, ему казалось, что, отслужив положенное время в Атланте, он смог бы добиться перевода в Нью-Йорк.

* * *

Пат Конте в тот день работал в смену от восьми до четырех. Он отметил конец дежурства на Чарльз-стрит и пошел к себе на Кристофер – принять душ и переодеться. Конни позвонила около пяти часов и сообщила о последних приготовлениях перед свадьбой. Следовало доставить белый пиджак и парадные брюки в дом в Ривердейле, после чего все, что ему останется сделать – появиться там самому около двух часов дня.

Пат снял спортивный пиджак, отстегнул кобуру с личным пистолетом и положил ее на ночной столик, после чего стянул с усталых ног мятые, несвежие трусы. Запустил в душе самую горячую воду, какую только смог выдержать, и несколько раз энергично протер тело мочалкой. Затем, слегка промокнув себя полотенцем, лег, все еще влажный, на широкую кровать, чтобы охладиться. Смешал в бокале немного гранта с большим количеством содовой и снова лег, попивая и обдумывая последующие действия.

До сих пор Пат позволял судьбе распоряжаться своей жизнью, плыл, как пойманный уличной уборочной машиной клочок бумаги в потоке воды. Но теперь все будет совершенно иначе. Становясь в результате этого брака членом семьи Мэсси, он совершал весьма решительный поступок, который должен по-настоящему окупиться.

Конни во многих отношениях была девушкой, которую любой мужчина мечтал видеть своей женой: аккуратная, хорошенькая, милая и преданная. Кроме того, она была интеллигентна и способна доставлять массу удовольствий, хотя отличалась излишней болтливостью. Иногда Пат чувствовал дикое раздражение, слушая ее бесконечную взволнованную болтовню об одежде, которую она только что купила или собиралась приобрести; о книгах, которые читала, о спектаклях, которые видела. Конни превращалась в полную фанатичку, когда дело касалось церкви. Она была единственной из всех знакомых ему женщин, способной отменить свидание, если это был священный день обязательного посещения церкви.

Констанца всегда расспрашивала его о работе, но почти сразу прерывала его щебетом о каком-нибудь смешном случае, произошедшем с ней сегодня. Пат подозревал, что она боится его работы, страшится выслушивать его рассказы о подробностях различных происшествий, в которых он принимал участие. Конечно, он никогда не посвящал ее в задания, которые ему приходилось выполнять для Семьи. Но, казалось, даже упоминания об обыденных событиях его службы пугали ее. Что же касается самой Семьи, Пат знал точно, что Констанца не имела даже представления о диапазоне и глубине деловых интересов Семьи, не говоря уж о ее огромном могуществе.

Когда был решен вопрос об их браке, секса в их отношениях стало еще меньше, чем при первых свиданиях. В начале знакомства между ними происходили обмены длительными, мучительными, невинными ласками, вполне удовлетворявшими школьные представления Конни о любовных свиданиях. Пат же возвращался домой с посиневшими яйцами.

Но позже такие свидания и вовсе, казалось, утратили всякий смысл. Почти каждый раз, когда он, целуясь, желал ей на прощанье доброй ночи, она хватала его за плечи, страстно прижимаясь и жадно раскрывая рот. Но Пат теперь еле-еле выдерживал такие не удовлетворяющие его нежности. Всегда, обнимая ее, он думал о Китти.

Китти была самой щедрой из всех женщин, с которыми он встречался. Она отдавала ему себя всю, без остатка. Не имело значения, когда желание одолевало его – она всегда была готова на нежность, ласки и упоительную близость.

Именно она научила его поцелуям, позволявшим ощутить тот особенный, сладкий вкус жидкости, исходившей из глубины пышущей жаром щели между ее ногами. Это она просветила его в отношении того, что даже пальцы на его ногах, оказывается, являются фантастическими сексуальными инструментами, так же как и внутренний изгиб колена или внутренние поверхности бедер.

Лежа на кровати, Пат вдруг ощутил необычайную по интенсивности эрекцию. На миг он подумал о мастурбации, затем его мысли переключились на Китти. Пат быстро повернулся на кровати, схватил телефонную трубку и набрал ее номер. Ответа не было. Он задумался над тем, где Китти проводит время. Вот уже много раз случалось так, что она не отвечала на звонки, хотя не выезжала из города. В последнее время Китти неоднократно признавалась ему в том, что после того, как они стали проводить время вместе, она перестала испытывать сексуальный интерес к другим мужчинам.

– Я бы очень хотела обратного, подонок ты этакий, – сказала она ему однажды. – Ты просто разрушаешь всю мою жизнь. Мне кажется, что я смогла бы хорошо проводить время, всегда имея на выбор нескольких мужчин. Но, как ты полагаешь, чем должна я заниматься остальные шесть ночей каждую неделю? Получать сексуальное наслаждение с помощью бананов?

Если бы такие слова произнесла другая женщина, Пата поразила бы ее вульгарность, но с Китти все казалось естественным, видимо, из-за того, что их взаимоотношения были столь же натуральными. Он чувствовал, что она ему ближе, чем любая другая женщина, чем любое другое человеческое существо. Но, черт подери, где ее носит сейчас, когда она ему так нужна?

Внезапно он ощутил всепоглощающее, жгучее желание. Все тело возбудилось – от корней волос до пяток. В этот момент он мог изнасиловать кого угодно – старую леди, юного паренька, толстую мамашу, костлявого негра, кошку, собаку, цыпленка, – за исключением, может быть, гомика.

Торопясь, он натянул на себя джинсы и спортивную рубашку. Ему казалось, что если он прогуляется по привычному кольцу и пройдет весь путь через \"Рыбный котелок\", таверну \"Минетта\", Луи, \"Ривьеру\" и \"Белую лошадь\", то обязательно наткнется на что-нибудь стоящее. Он не собирался быть очень разборчивым. В другие вечера, когда его не волновали такие дела, эти шлюхи так и вились перед ним.

Завтра он будет уже женатым мужчиной. Кто знает, что при этом случится? Может быть, закончатся все эти путешествия по большому кольцу в Вилледже. Может быть, он станет приходить домой каждый вечер, садясь перед телевизором со спортивными страницами \"Дейли ньюс\", а женщина ему будет нужна всего лишь два-три раза в месяц согласно святому римскому календарю.

Где-то глубоко внутри он был уверен, что все сложится не так. По крайней мере, пока он коп и работает в самые сумасшедшие времена суток. Не так, пока он будет оставаться мужчиной.

В этот субботний вечер жизнерадостная толпа запрудила Вилледж. Веселились от души студенты из колледжей, пользуясь обретенной длительной свободой. Воздух был теплым, и только легкий пахучий ветерок с Гудзона перемешивал застоявшийся воздух городского района.

Пат поднялся до \"Котелка\". Выпил рюмку и вышел. \"Минетта\" была заполнена туристами, пришедшими поглазеть на старого профессора Джо Гульда, который мог отвлечь любого захожего зеваку от его кружки пива, рассказывая свою \"устную историю сотворения мира\". Пат выпил и там пару рюмок. Это было заведение, куда часто приходили приезжие люди, особенно женщины, ощущавшие одиночество и жаждущие развлечений. Пат приметил девушку с толстыми коленками в деревенском платье в оборочку на талии с глубоким вырезом на груди, приоткрывающим пару больших, веснушчатых, похожих на дыни грудей. Длинные косы перевязаны красной ленточкой, на лице нет никаких следов косметики, зубы выдаются вперед. Пат оценил ее вес примерно в сто пятьдесят три фунта, рост в шесть футов семь дюймов.

В толпе веселящихся, смеющихся, жестикулирующих, спорящих людей девушка сидела одна, погрузившись в чтение романа Генри Миллера \"Тропик Рака\". Пат увидел название книги, заглянув ей через плечо. Он протиснулся через узкое пространство в толпе и сел рядом с девушкой, заказав себе грант с содовой. Толпа притиснула его к девушке, но она; притворяясь, что не ощущает давления, продолжала внимательно читать.

– Весьма завлекающая книга, не так ли? – обратился он к ней с вопросом.

Она поглядела на него испуганными, остановившимися глазами:

– Что?

– Я сказал, что это весьма занимательная книга.

– Ох, эта? Да, он действительно очень значительный писатель. Мой друг привез ее мне из Франции.

– Да, я слышал о ней, – сказал Пат. – А вы сами из Нью-Йорка?

– Я приехала сюда на лето, – ответила девушка.

– Да? А где же вы живете?

– Я остановилась в Квинсе вместе с тетей.

Тетя – большой минус для девушки. После некоторых вопросов он убедил ее, чтобы она позволила угостить себя пивом. На самом деле она выглядела не столь плохо и у нее было тело того типа, которое оказывалось гораздо лучше в обнаженном виде. Но вскоре он обнаружил, что его бешеный импульс слабеет, как и сексуальное возбуждение, по мере того как продолжался их разговор. Он почувствовал, что победа была бы не из легких.

Если он все же захочет покорить эту девушку, ему придется весь вечер беседовать с ней, угощать обедом, а затем практически похитить, чтобы привести к себе в квартиру. После третьей рюмки, с напряжением поддерживая беседу, слушая ее полусырые теории о преступлении и мерах исправления преступников, он готов был поскорее дать ходу.

Девушка обратила внимание на висевшие вокруг карикатуры старинных постоянных посетителей, превратившихся в реликвии раннего Вилледжа.

– Я слышала, что в этих местах всем заправляет мафия, – боязливо сказала она.

Пат расхохотался и бросил несколько долларов – плату за напитки.

– Должно быть, вы шутите, – сказал он. – Нет такой организации, которая называлась бы мафией. Наверняка вы прочли слишком много волшебных сказок.

Когда он выходил, девушка, казалось, была разочарована. Пат, в свою очередь, раздумывал, не переоценил ли он ее сопротивляемость. Черт с ней, в конце концов наверняка любовница она никудышная.

У Луи тоже была толпа, но трудно было определить, какие из девушек здесь в одиночестве. Как только в бар входила и присаживалась девушка, сразу к ней подлетали двое-трое парней, кружа и жужжа, как мухи над конским навозом.

\"Какого черта я должен так распинаться, – думал Пат, – чтобы трахнуть любую такую шлюху? Они и сами хотят того же не меньше меня. Ведь я, возможно, доставил бы им больше удовольствия, чем девяносто процентов парней, ошивающихся здесь постоянно?\"

Пат пил уже седьмую рюмку и чувствовал себя соответственно. Скотч казался более горьким во рту и постепенно поднимался в желудке, как пузырек с кислотой. Громкий смех, заигрывания, пение – все, казалось, загоняло его в пучину отчаяния. Он не мог поддерживать разговор более пяти минут, не почувствовав отвращения к собеседнику.

Пат немного охладился, пройдя пешком пять кварталов в направлении набережной Гудзона, чтобы заглянуть в \"Белую лошадь\". Его всегда радовал вид Джимми Вашингтона – высокого блондина с приветливой улыбкой. Всегда, когда Пат подходил к его бару, его уже ожидала рюмка гранта с содовой.

Братья Кланси сидели по привычке в задней комнате, распевая \"Восход луны\". Какая-то девушка, облокотившись о край бара, неторопливо поедала сваренное вкрутую яйцо. У нее были длинные, золотистые волосы, показавшиеся ему знакомыми. Пат с трудом добрался до нее и хлопнул по плечу.

– Китти? – спросил он.

Девушка обернулась и улыбнулась, сверкнув кривоватыми зубами:

– Прошу прощения?

Боже, как ему могло прийти в голову, что это Китти? Это животное? Он выудил из кармана брюк монетку в десять центов, подошел к платному телефону-автомату в углу и набрал ее номер. Раздались два гудка, и ему ответил заспанный, хриплый голос:

– Алло?

– Китти, это я, Пат. Иду к тебе, – сказал он.

– Пат? Где ты? Похоже по голосу, ты пьян.

– Я в \"Белой лошади\". Буду у тебя через несколько минут.

– Пат, – сказала она, – не приходи, пожалуйста. Не сегодня ночью, ради Бога! Ты завтра женишься, помнишь?

– Плевать на это. Я иду к тебе, – сказал Пат.

– Я не впущу тебя в квартиру.

– Нет, черт подери, впустишь как миленькая!

Он пробил себе путь сквозь толпу, вышел на теплый речной воздух на Гудзон-стрит и направился длинными, решительными шагами через Одиннадцатую к дому Китти.

Глава 29

Пат нажал на звонок в холле, но ответа не последовало. Выбежал из дома, взглянул на окно во втором этаже и увидел в нем свет. Прошел внутрь и позвонил еще несколько раз. Затем извлек свою целлулоидную карточку с удостоверением личности и с ее помощью открыл задвижку внутренней двери. Взбегая по лестнице, накрытой ковром, он преодолевал по две ступеньки зараз. На втором этаже со злостью стал колотить в дверь Китти.

– Китти, это я, Пат. Открой же!

– Уходи.

– Да хватит тебе. В чем дело? Открой. Это я!

– Знаю, что ты, – сказала Китти по другую сторону двери. – Уходи. Завтра у тебя свадьба. Иди домой и отдохни.

– Китти, если ты не откроешь, я взломаю эту проклятую дверь.

– Хы пьян, Пат. Иди домой. Разбудишь криками всех в доме.

– Плевать мне на тех, кого я разбужу, – ответил Пат. – Я войду и буду трахать тебя сколько захочу!

Дверь частично открылась, насколько позволяла цепочка. Узкая полоска света просочилась из комнаты, осветив ковер и пылающее от гнева лицо Пата.

– Пат, иди домой, – сердясь, прошептала Китти. – Я не разрешаю тебе делать абсолютно ничего, когда ты настолько пьян.

Он отошел назад примерно на фут и ударил дверь плечом. Винты, крепящие цепочку, вылетели из дверной рамы. Дверь распахнулась. Китти побежала от него за диван. Пат закрыл за собой дверь и помчался за ней. Ясно было, что она очень испугана.

– Пат, – сказала она, – это какое-то сумасшествие! Мы не должны так вести себя. Я просто не могу быть с тобой в эту ночь. Не хочу быть с тобой. Нам необходимо положить этому конец.

– Ты – шлюха, – заявил Пат. – Ты хочешь быть со мной. Ты, черт подери, очень хочешь быть со мной!

Он начал расстегивать джинсы, они упали до колен, при этом револьвер с грохотом вывалился на пол. Освободившийся от брюк, Пат стоял в смешном виде – в носках, ботинках и спортивной рубашке. Сквозь разрез белых боксерских трусов торчал, как полицейская дубинка, его воспаленный красный член.

* * *

Дойл выпил пару рюмок у Делэни, заглянул к Луи, где теперь все было заполнено до упора. Он решил вернуться в \"Эрл\" и немного поспать. Но когда направился на запад к Шестой авеню, подумал, что мог бы пройти мимо дома Китти и просто взглянуть на ее окно. Может быть, если увидит свет, попробует позвонить ей.

На тихой улице, засаженной деревьями, были освещены только несколько окон. На этой улице обитали старожилы Вилледжа – богатые люди, не имеющие никакого отношения к ночной жизни богемы. Для них Вилледж означал спокойное место со старыми домами, деревьями, антикварными вещами, удобством и высокой платой.

Заметив свет, проникающий сквозь ветки китайского ясеня перед домом Китти, он разглядел, что окно во втором этаже было освещено. Он засмеялся, удовлетворенный. Даже если он не увидится с ней, то сможет немного поболтать по телефону.

Затем ему показалось, что белые просвечивающие занавески беспокойно задвигались, как будто кто-то задергивал или тащил их. За окном маячили, двигаясь и танцуя, какие-то тени. Подойдя поближе, он услышал звуки бьющегося фаянса и кричащие голоса.

Не раздумывая, Дойл вбежал в холл и хорошо рассчитанным ударом тяжелого сапога в дверь сдвинул в сторону легкую задвижку. Спотыкаясь, он промчался по покрытой толстым ковром лестнице на второй этаж и, не постучав в дверь, ввалился в квартиру Китти.

Комната была странно освещена снизу: горела напольная лампа, которую, видимо, недавно разбили. Куски битого стекла усеяли пол. Пат держал Китти за одну руку и срывал с нее синий халат, который она старалась удержать вокруг шеи. Одна ее грудь вырвалась наружу и смотрела, как подглядывающий глаз. Большие красные полосы горели на щеке: вероятно, Пат ударил ее по лицу. Темно-красный ручеек крови бежал из уголка рта, капли с подбородка падали на светло-розовую грудь. Нижняя губа распухла и треснула.

Между обоими сражающимися фигурами совершенно нелепо иногда мелькал огромный, раздувшийся член Пата. Все они стояли в оцепенении, как в живой картине, пока весь страшный смысл произошедшего не дошел в полной мере до Дойла. Тогда, дрожа от нестерпимой ярости, он прыгнул на Пата Конте и ухватил его одной рукой за ткань спортивной полосатой рубашки.

Размахнувшись, Дойл нанес Пату удар по скуле, и тот, перекатившись через софу, упал на восточный ковер. Пат оказался настолько ошеломленным и, возможно, столь пьяным, что даже не смог собраться с силами и защититься. Кроме того, он был на три дюйма ниже и на двадцать пять фунтов легче Дойла, еще недавно изучавшего приемы рукопашной борьбы.

Пат начал, спотыкаясь, подниматься на ноги, но Реган жестоко ударил его ногой по ребрам, отчего у того занялось дыхание. Пат опять свалился на пол, зарывшись лицом в ковер; его вырвало. Китти схватила Дойла за руку.

– Пожалуйста, Реган, не надо больше. Ты убьешь его. Это все не так, как ты думаешь.

– Этот сукин сын пытался изнасиловать тебя! – вскричал Реган. – Я убью его! Клянусь!

Пат встал на колени, ленточка зеленоватой жидкости бежала у него изо рта и падала на ковер. Грудь его тяжело поднималась в отчаянных усилиях обрести нормальное дыхание. Внезапно он увидел возле руки рядом с джинсами тускло поблескивающий личный \"смит-и-вессон\", мирно лежащий, как спящее животное. Пока Дойл и Китти спорили, Пат судорожным движением схватил пистолет и мгновенно вынул его из кобуры. Затем, перекатившись на спину, быстро нажал на спусковой крючок. Два выстрела оглушительно прозвучали в маленькой комнате, за ними последовал звон стекла. Больше Пат ничего не успел сделать, так как Реган ногой выбил из его руки дымящийся пистолет и забросил оружие за кресло, в угол комнаты. Дойл в беспощадной ярости обернулся к Китти:

– Что с ним такое? Сошел с ума?

Затем, не дожидаясь ответа, Дойл нацелился с силой ударить Пата ногой в пах, в сексуальную дубинку, которой тот совсем недавно так лихо размахивал. Теперь это оружие превратилось в обвисший, втянувшийся внутрь кусок мяса. Дойл промахнулся всего на пару дюймов, и удар пришелся на низ живота. Пат согнулся вдвое, агонизируя от страшной боли. Затем молниеносным ударом Дойл схватил согнутое, полуголое тело избитого противника и за плечи протащил его по полу через всю комнату, открыл обитую деревом дверь квартиры, доволок его до начала лестницы и столкнул вниз.

На лбу Дойла дико пульсировала вена, глаза покраснели от ярости. Единственный раз в жизни он до такой степени потерял контроль над собой. Он снова вошел в пустую комнату, поднял валявшиеся на полу джинсы и кобуру и бросил на лестницу, вслед за Конте, даже не взглянув, что с ним случилось после падения. Окрашенная в красный цвет дверь в холле напротив открылась, и из нее осторожно выглянул седоволосый мужчина в атласном купальном халате.

– Здесь все в порядке? Мне показалось, что я слышал выстрелы.

– Все в порядке, – спокойно сказал Реган.

Он быстро взмахнул значком перед лицом соседа, чтобы тот не заметил, что это значок служащего ФБР.

– Я из полиции. Мы только что поймали бродягу в квартире мисс Китти Муллали. Правда, мисс Муллали?

Китти молча кивнула, и Дойл закрыл дверь. До них доносились стоны Пата, лежавшего в агонии на нижней площадке лестницы.

– Реган, – сказала Китти, – может быть, он серьезно расшибся. Может, сломал какие-то кости.

– Надеюсь, что этот сукин сын подыхает, – ответил Дойл.

– Да, но...

Затем они услышали скрип открывающейся входной наружной двери дома, после чего она с грохотом захлопнулась. Реган выглянул на лестницу и убедился в том, что Пат ушел. Он закрыл дверь на задвижку и повернулся к Китти, которая, прижавшись к нему, шептала: \"Ох, Реган, Реган\". Ему показалось, что он слышит в ее голосе жалость и какую-то вину.

– Реган, что я могу тебе сказать?

Он плотно прижал ее к себе, ощущая ее дыхание сквозь свою рубашку. Халат частично распахнулся, и он чувствовал, как ее теплая грудь прижималась к его ребрам.

– Бедняжка ты моя, – произнес он.

Они сидели на постели и целовались.

Китти вздрогнула:

– Ох, моя губа.

– Извини, дорогая, – сказал Дойл и стал целовать ее в шею, в уши, груди и соски.

Внезапно их взволнованные вздохи утратили признаки жестокой опасности и приобрели более замедленный ритм, стали глубже и спокойнее. С нежностью, замедленными движениями, как во сне, Китти помогла ему освободиться от одежды и легла, раскрыв свой синий халат. Без слов он обнял ее, и они слились в одно целое, а затем, казалось, стали перетекать друг в друга, почти не осознавая производимых движений.

Позже Дойл лежал и думал о случившемся. Это произошло между ними впервые.

– Я всегда ощущал, что в Пате слишком сильна сицилийская кровь, – сказал Реган. – Должно быть, он просто сошел с ума! Как случилось, что он повел себя таким образом?

Китти села и зарыдала, уткнувшись себе в колени.

– Реган, я должна сказать тебе. Все было не так, как ты думаешь. Мы были... Мы были любовниками. Но сегодня вечером я просто не могла. Не только потому, что завтра у них свадьба. Сегодня я почувствовала, что все кончено, а он не мог перенести такой удар.

Мысли Регана закрутились, как кинокадры при монтаже фильма. Он вспомнил все их совместные свидания в течение прошлого года. Их теплую компанию смеющихся, задиристых, счастливых молодых людей – все это было в каком-то далеком, туманном детстве. Но теперь эти сцены, просматриваемые в обратном хронологическом порядке, больше походили на поблекшие от времени фотографии в старинном семейном альбоме. Внезапно эти фотографии удалились в столь далекое прошлое, что их края, казалось, пожелтели у него на глазах. Он обнял рыдающую девушку за обнаженные плечи.

– Китти, но как же ты могла?

– Господи, не знаю, – всхлипывая, сказала Китти. – Не знаю. Когда я с ним, то не могу перебороть себя. Он – как обезьяна у меня за спиной. Это было так, как будто мое тело действует независимо от меня и я не отвечаю за него.

Ее трясло при всяком порыве ветра, проникавшем через окно, разбитое пулей Пата.

– Мне надо срочно заняться окном, – сказал Реган, – а то ты просто замерзнешь.

Китти взглянула на окно с тупым удивлением.

– Бог мой! – воскликнула она. – Он мог убить тебя! Он действительно мог убить тебя!

Глава 30

На следующее утро Пат проснулся в девять весь мокрый от пота. Во рту ощущался вкус застоявшейся крови, а от света ныли глаза, хотя веки были прикрыты. Он сел на постели с закрытыми глазами и опустил ноги на пол. Он чувствовал себя так, как будто его мозг свободно плавал и болезненно ударялся о внутреннюю поверхность черепа. Открыв глаза, он мгновение ничего не видел из-за пленки слизи, покрывавшей их.

Взглянув вниз, очень удивился, обнаружив, что на нем были носки и ботинки. Разбитая скула реагировала на прикосновение легкой болью. Его воспоминания о прошлой ночи оказались весьма смутными. На мгновение он почувствовал себя слишком уставшим, чтобы попытаться восстановить в памяти эти события. Он снял шорты, ботинки, носки и, двигаясь не совсем уверенно, прошел в ванную. Там он запустил на полную мощность холодную воду в душе.

Струи воды, попадая на участок пораненной кожи, вонзались в нее, как иглы, производя одновременно и болезненное, и благотворное воздействия.

В то время как он вытирался полотенцем, осторожно промокая синяки, зазвонил телефон. Это была Конни.

– Все идет хорошо, любимый?

– Разумеется, все великолепно, – ответил Пат.

Он никак не мог вспомнить, о чем Конни говорит.

– Мы пришлем за тобой машину примерно в 10.00, хорошо?

\"Машина, – подумал он. – О, Боже! Ведь сегодня я женюсь!\"

– Послушай, а как насчет 10.30?

– Хорошо. Думаю, что и тогда у нас будет масса времени. Твоя одежда уже здесь. Эсперанца покажет тебе, куда пройти. Мы приготовили комнату, где ты сможешь переодеться. Возможно, мы не увидимся до самой церемонии. Все наверняка пройдет великолепно. Вот увидишь. Поставили тент во дворе, повсюду масса цветов. Все будет прекрасно. Пат, я действительно люблю тебя.

– Да, – сказал он. – Да, я тоже люблю тебя. До встречи.

Он повесил трубку.

Вовремя бритья Пат пытался вспомнить события прошедшего вечера. Никогда в жизни он не напивался до такой степени, чтобы настолько отключиться, и только смутно ощущал какое-то неудобство, пытаясь вспомнить вчерашние события. Помнил, что заходил к Луи, а затем, спотыкаясь, добрался до \"Белой лошади\". Затем позвонил Китти, и они из-за чего-то поссорились. Последующие события помнил весьма туманно, но он был там точно, а потом, кажется, ему приснился какой-то сон.

И вдруг Пат вспомнил, что в квартире у Китти появился Реган Дойл. И они подрались; правда, в основном дрался Дойл. Пат просто поднимал руки вверх и защищался. А затем вынул пистолет и выстрелил. Он вспомнил оглушительный звук.

Далее он не смог восстановить в памяти ничего, за исключением того, что проснулся от холода в темном холле Китти. Помнил, что поймал такси, чтобы проехать всего несколько кварталов, и, спотыкаясь, вошел в лифт.

Закончив бритье, Пат надел брюки и позвонил Китти но никто не ответил. Он снова подошел к зеркалу и осмотрел свежевыбритое лицо. Его десна воспалилась, а один из дальних зубов слева, казалось, качался. Внутренняя полость рта покрылась шрамами и порезами. Левая челюсть воспалилась и распухла. Очевидно, кто-то нанес ему сильный удар правой рукой. Должно быть, Дойл. Глаз тоже распух, но, к счастью, синяк пока не появился. Плечи болели так, как будто по ним молотили большими молотами; кроме того, он чувствовал острую боль справа, как будто было сломано ребро. Ладно, если кто-либо спросит, он всегда сможет сказать, что у него возникли трудности при задержании преступника. Одно преимущество в профессии копа было несомненным – всегда можно было правдоподобно объяснить вещи, подобные этим. Когда он выходил из дома, швейцар Олли передал ему коричневый бумажный пакет.

– Какой-то мужчина оставил для вас этот пакет сегодня утром, – сказал Олли. – Велел передать, когда вы будете выходить из дома.

Пат взял увесистый пакет из рук швейцара и поблагодарил его. Один из лимузинов \"флитвуд\" Мэсси ожидал его у дверей. За рулем сидел Томми, плотный молчаливый шофер, отвозивший Пата и семью Марсери в ресторан Дьюка в самом начале, много лет тому назад. За эти пять лет Томми мало изменился, разве что отрастил более длинные волосы, а на шее, с правой стороны, над линией воротничка у него появился глубокий шрам, как будто след от зубчатого ножа.

– Сегодня большой праздник, да? – сказал Томми, и Пат понял, что к нему уже относятся с уважением, как к хозяину.

– Точно, – ответил он и поглубже сел на мягкое серое сиденье в чехле, оставив закрытым стекло, разделяющее его и шофера, – сегодняшний день не располагал к беседе.

Пат разорвал пакет и обнаружил свой личный \"смитт-и-вессон\", который Дойл отобрал у него прошлой ночью. Записки не было, а револьвер был разряжен. Он подумал о том, что надо будет его вычистить завтра, так как вспомнил, что дважды стрелял из него в прошлую ночь. Он засунул его в кобуру, которую автоматически пристегнул к поясу, одевая утром джинсы.

По пути к верховью реки он откинулся на спинку сиденья лимузина и попытался очистить голову от неприятных воспоминаний. Когда они доехали до ворот дома в Ривердейле, там уже были запаркованы несколько лимузинов, а кроме того, стоял грузовик фирмы \"Конкурс\" – поставщика обедов. Из другого грузовика выгружали складные стулья и столы.

Эсперанца встречала его у дверей. Горничная провела его в большую светлую спальню на втором этаже с окнами, смотрящими в глубь сада. Сквозь окно он увидел огромный полосатый тент со столами, уставленными посудой и цветами.

На кровати в пластиковом мешке для одежды лежал его бледно-голубой клубный пиджак, вечерние синие брюки, строгая рубашка, синий вечерний галстук и запонки. Все было продумано, за исключением нижнего белья. Две-три недели тому назад с него сняли мерку, а потом все сшитое подогнали по фигуре.

Пату пришлось повозиться с упаковками запонок и подтяжек, так как он не надевал ни то, ни другое ни разу в жизни. К счастью, галстук-бабочку надо было только застегнуть под воротником рубашки. В соседней ванной комнате стояло зеркало во весь рост. Закончив одеваться и причесав волосы, Пат внимательно осмотрел себя со всех сторон и решил, что похож на Хэмфри Боггарта в \"Касабланке\". Сейчас он мог вообразить себя проходящим через казино, выпивающим большие кружки пива и расшвыривающим по сторонам пьяных. Пат никогда раньше не был уверен в том, что ему нравится собственная внешность, но теперь был вполне удовлетворен своим видом. Когда он поворачивался к зеркалу правым боком, то шишка на подбородке и опухший глаз становились практически незаметными.

Пиджак был длинным – достигал кончиков пальцев, а брюки – широкими у коленей в модном стиле, постепенно сужаясь книзу до консервативных пяти дюймов у обшлага. Кушак каштанового цвета охватывал его тонкую, крепкую талию.

– Пат Конте, – сказал он самому себе в зеркало, – тебе следовало стать актером, а не копом.

Теперь, невзирая на сумятицу в уме по поводу вчерашнего вечера и чувство тошноты, преследовавшее его весь день, он чувствовал себя прекрасно. Он знал уже абсолютно достоверно, что выбрался из лачуг навсегда. Теперь двигаться можно было только наверх, и вскоре он сможет позволить себе не терпеть никакого дерьма практически ни от кого. Если даже ему и придется стерпеть иногда немного, то только потому, что поднимется выше, даже если не знал наверняка, куда именно.

Послышался громкий стук в дверь:

– Эй, Паскуалино! Выходи. Спустись и пропусти рюмочку. Поговори с нами.

Это был отец Раймундо. Пат не видел его уже несколько недель и чувствовал себя несколько виноватым.

– Сейчас спущусь. Налейте мне скотча с содовой.

Мужская часть семьи – Артур, отец Раймундо, Дон Антонио и Сэм – уже ожидали Пата, собравшись в библиотеке. Артур и Сэм были также в бледно-голубых пиджаках. Дон Антонио надел свой полосатый костюм с широкими лацканами и жилет с черным галстуком, как будто собирался на похороны. Отец Раймундо был в белом льняном костюме и белой сутане. Сэм налил всем, и мужчины подняли бокалы с приглушенным тостом: \"Ваше здоровье!\"

– Ну, Сэм, – сказал отец Раймундо, – это большой день, не так ли? Впервые я чувствую себя не просто Отцом Раймундо, а настоящим отцом. Так я ощущаю себя в отношении мальчика. Он – хороший малыш. Ты не делаешь ошибки. Правильно я говорю, Артур?

Артур кивнул:

– Я думаю, в нем есть нечто особенное. Он честолюбив, он умен и он тверд, весьма тверд.

– Как тебе кажется, – спросил Сэм, – он понимает что-то в отношении Семьи?

Артур рассмеялся:

– Он – один из нас. Пат вырос среди нас. Он – сицилиец. Его родители приехали из Сицилии. Мог ли он вырасти и так и не узнать, что здесь происходит? Конечно, я никогда не рассказывал ему ничего, когда, просил что-то сделать, но он все знает. Уверен, что знает. Если бы я все ему подробно растолковывал, он никогда не стал бы тем парнем, который вам нужен.

– Да, – подтвердил Дон Антонио. – Он кажется весьма смышленым. Умен. Знает, как нужно разговаривать. Кроме того, уважает старших. Но я постоянно задаюсь вопросом, почему мы сделали его сыщиком? Я не хотел бы никого оскорблять, Артур. Прекрасно, что работаешь на нас в полиции, но есть масса важных дел, которые тоже следует выполнять. Мы нуждаемся в людях, которым можно довериться.

– В том-то и дело, – подхватил Сэм. – Именно в этом, Энтони. Мы научились делать множество дел в этой стране. Я узнал очень многое. Я посещал школу. Думаю, она принесла мне большую пользу. Вначале все наши люди восставали против школы. Хотели все жить по соседству и защищать друг друга. Но теперь они растут, выезжают из привычных мест в город. Я живу здесь.

Он обвел жестом богато меблированную комнату с кожаной обивкой и сверкающими деревянными панелями.

– Это окружение сильно отличается от домов на Малбери-стрит. Правильно?

Он с удовлетворением осмотрел библиотеку.

– Вы думаете, что я не стал более счастливым? Нет, я счастлив! Конечно, иногда я приезжаю в старые места купить пасты, увидеться с друзьями, выпить пару чашечек капуччино. Иногда немного играю в карты. Я не забыл свою родину, наш народ. Но каждое новое поколение должно совершенствоваться.

– Да, – согласился Дон Антонио. – Но иногда мне кажется, что, вырастая, люди отдаляются от нас. Так много их получило образование. Они роднятся с посторонними. Женятся на иностранках.

– Согласен, – сказал Сэм. – Вот почему мне нравится этот мальчик. Он скроен из старого материала. Один из нас. Ему можно довериться. Я в этом не сомневаюсь. Но я не знаю, сколь долго он должен оставаться в полиции. Что это за занятие? Извини, Артур, но насколько хорошее будущее может его ожидать на этой службе? Конечно, ты теперь стал лейтенантом и, возможно, продвинешься выше до ухода на пенсию. Но чувствую, что даже ты не достигнешь того, чего смог бы, если бы работал с нами.

– Но я и так с вами, – возразил Артур.

– Я имею в виду, если бы ты работал в нашем бизнесе вместе со мной.

Артур пожал плечами:

– Ну что ж, так на сегодня обстоят дела. Сейчас мыпредпринимаем меры, чтобы мальчик получил некоторое образование, одновременно работая в департаменте. Это поможет открыть для него некоторые двери. Возможно, позже он захочет сменить работу. А пока может быть нам весьма полезным. Кроме того, у нас появится шанс изучить его лучше и выяснить, на какой работе ему будет легче проявить свои способности.

Он обернулся к двери.

– Сейчас он войдет, наш жених. Подожди, подожди, Сэм. Я налью еще раз всем по кругу. Мы должны выпить в честь жениха.

И Артур налил шотландское виски в небольшие рюмки, которые все подняли, чтобы поздравить входящего Пата.

– За здоровье новобрачных!

Сэм крепко обхватил Пата за плечи и обнял его. Затем расцеловал в обе щеки.

– Добро пожаловать в нашу семью, сынок, – сказал он, и Пат удивился, заметив, что глаза его увлажнились.

Сэм всегда казался человеком, высеченным из камня. Но, может быть, такое впечатление он производил только на посторонних.

К тому времени, когда в празднично украшенном саду дворца Сэма Мэсси в Ривердейле официальная церемония венчания закончилась, Пат уже выпил шесть рюмок с будущими новыми родственниками и ощущал себя погруженным в приятный туман. Был свежий солнечный летний день, и сама свадебная церемония проводилась в саду под навесом из свежих цветов.

Отец Рэй был единственным \"родственником\" со стороны Пата. Со стороны Конни присутствовала масса родственников (по крайней мере, так ему показалось): толстые тети, костлявые, голенастые двоюродные сестры; бледные, похожие на американцев родственники с другой стороны реки, из Кливленда, Буффало.

Совершал церемонию отец Бернард Донато – настоятель монастыря Святой Агнес, бывший исповедником Констанцы и выбранный ей самой для венчания. Констанца выглядела такой белоснежной и пушистой, такой неземной, как кучевые облака, проносившиеся над ними. На ней было великолепное пышное платье из белого атласа, украшенное алансонскими кружевами. Платье было точной копией свадебного наряда, в котором Элизабет Тэйлор выходила замуж за Ники Хилтона.

На траве раскатали роскошный голубой ковер, по обеим сторонам его расставили раскладные стулья. Под пушистой поверхностью ковра Пат ощущал мягкий, упругий дерн лужайки. Он двигался летящей походкой и, казалось, плыл рядом со своей, похожей на облачко, юной невестой. Пат стоял перед незнакомым священником, слушая бормотание на латыни, прерываемое вопросами: \"Согласен ли ты?\", \"Согласен ли ты?\", \"Согласен ли ты?\"

Отец Рэй, стоявший рядом, подал Пату кольцо, и затем священник произнес: \"Отныне провозглашаю вас...\"

Позже Пат стоял на лужайке, пока армия двоюродных сестер и теток толпой двигалась мимо него, шепча: \"Боже, разве он не прекрасен?\", а мужчины торжественно говорили: \"Добро пожаловать в семью\", а иногда что-нибудь о его профессии. Например, \"Ну, это хорошая, постоянная работа\", или \"Нам нужны в семье и копы\", или \"Он получит хороший опыт для работы в дальнейшем\".

Каждый мужчина, подходя к Пату передавал ему конверт, принимаемый им с благодарностью, – подарок новобрачным.

Позже подали страсбургский паштет, каплуна, шербет и шампанское, море шампанского. Были провозглашены тосты. Затем начались танцы, открывшиеся тарантеллой и старинными плясками. Но вскоре их сменили ритмы буги и свинга, исполнявшиеся группой Лестера Ланина, нанятой на весь день. Все музыканты были одеты в бледно-голубые пиджаки, так что если бы Пат вышел на импровизированную сцену, его вполне могли бы принять за саксофониста.

Пат чувствовал себя так, как будто все это происходит с кем-то другим, а он смотрит в бинокль на все это празднество из какого-то окна на той стороне лужайки. Он видел себя, высокого и стройного, с темными кудрями, широкоплечего, в бледно-голубом пиджаке и сверкающих вечерних туфлях.

Кроме родственников присутствовало много людей, лица которых казались ему знакомыми. Присутствовали важные люди из Семьи: Анастасиа; Дженовезе; Вилли Моретти, чувствовавший себя раскованным и веселым, в то время как другие мужчины глядели на него с любопытством и за его спиной со значением похлопывали себя по лбу; Гамбино, мягкий и умиротворяющий; Костелло, искренний и дружелюбный; Томми Лючезе; Десапио, выглядевший в своих темных очках значительным, и отстраненным.

Были приглашены также конгрессмены – множество политических, деловых и личных друзей Мэсси и Семьи Марсери. Пат не представлял до сих пор, насколько широко и глубоко простиралось могущество этой Семьи.

Позже, на улице, чувствуя себя счастливым и немного навеселе, Сэм обнял Пата снова и сказал:

– А теперь я хочу сделать тебе сюрприз. Маленький дополнительный свадебный подарок.

С этими словами он провел молодых на передний двор. Там возле въездных ворот стоял, сияя на солнце, красный \"меркурий\" со спущенным верхом и с белыми кожаными сиденьями.

– В конце концов, Пат, – сказал Сэм, – ты не можешь все время разъезжать в лимузинах. Ты – рабочий человек. У тебя должны быть собственные колеса, правильно?

Пат стоял, совершенно ошеломленный. Для него, может быть, это был самый счастливый момент за весь день. У него никогда не было собственной машины, а это была машина, и какая машина!

– Ты уверен, что сможешь вести ее, мальчик? – серьезно спросил Сэм, пока Пат обживал \"меркурий\", дотрагиваясь до сверкающих деталей, проверяя ногой упругость покрышек и блаженно улыбаясь.

– Не беспокойся, Сэм. Я в полном порядке.

– А ты не забыл о конверте, который я передал тебе для Нормана Гоффмана?

Пат дотронулся до узкого твердого конверта во внутреннем кармане:

– Конечно, конечно.

На самом деле он почти забыл о нем.

– Помни, – наказывал ему Сэм, – когда войдешь в \"Националь\" в Гаване, позвони по этому номеру в \"Сан-Суси\" и дай знать Норману о своем приезде. Норман Гоффман – так он зовет себя в этом городе – даст тебе знать, что делать с этим конвертом.

– Хорошо, – ответил Пат. – Безмерно благодарен. До свидания.

Пат и Конни \"взлетели\" в своем красном \"меркурий\", направляясь в гостиницу \"Плаза\", где должны были провести брачную ночь, прежде чем отправиться в Гавану, где собирались провести медовый месяц.

Глава 31