Артур Кварри

Коммандо

«Это была машина для убийства, достаточно огромная и необузданная, и она собиралась убить его, и это только для начала, и он был единственным, кто мог остановить его». С. Кинг. «Солнечный пес»
В свои сорок три он пришел к твердому убеждению: все человечество делится на две части — разумные и искатели приключений. При этом вторая — наиболее многочисленная! — часть, как правило, абсолютно к этому не приспособлена. И чем менее человек подготовлен к настоящему приключению, тем больше он мнит о себе. Парадоксально, но факт. Стоит такому парню попасть в настоящую передрягу, увязнуть в джунглях, потеряться в пустыне или сбиться с курса в океане, как бывший искатель приключений начинает вопить во все горло и со страхом озираться в поисках телефона, чтобы набрать три магические цифры.[1] Но зато, когда его спасут, он вполне искренне возмущается тем, что в пустыне на каждом шагу не стоят автоматы по продаже «кока-колы», в джунглях нет кемпингов, а в океане — дорожных указателей. Такие люди совершенно серьезно полагают, будто они самые большие специалисты по выживанию на все Соединенные Штаты.

Он принадлежал ко второй — меньшей — части человечества. Звали его Джон Метрикс, и ему нравилось просыпаться утром в своей постели, осознавая, что он дома, а не мокнет под тропическим ливнем в джунглях, не жарится под палящим солнцем в пустыне, не замерзает в горах. Ну и так далее. Много-много всяких «не». Кроме того, Джон терпеть не мог приключений в любой форме. И на это у него были действительно веские причины. Если для простого гражданина «приключение» означало поездку в какое-нибудь экзотическое местечко, то для Метрикса оно имело совершенно другой смысл — «война», «ведение боевых действий».

Видимо, того, кто определял жизненный путь Метрикса, это совершенно не интересовало, поскольку и на долю Джона таких приключений выпадало гораздо больше, чем приходится пережить обычному обывателю, и уж значительно больше, чем хотелось самому Джону!

Правда, у него все-таки было огромное преимущество перед рядовыми искателями острых ощущений. Во всем, что касалось выживания, он мог дать сто очков вперед самому толковому из них. Метрикс не кичился этим, отнюдь. Просто, оказавшись в той или иной ситуации, он поступал так, как того требовал инстинкт самосохранения. Джон Метрикс УМЕЛ оставаться живым. Он ЗНАЛ, каким образом надо поступать, чтобы выжить, и в нужный момент успешно пользовался своими знаниями. Его мозг постоянно анализировал происходящее, отфильтровывая малозначительные детали, выискивая признаки возможной опасности, оценивая степень угрозы, и принимал соответствующие решения, отдавая нужные команды крепкому натренированному телу. Эта кропотливая работа проходила помимо сознания Метрикса, где-то на самых задворках мозга, и, тем не менее, результат говорил сам за себя. В сорок три года, из которых чуть больше двадцати было посвящено войне, Джон оставался в списках живых. Мало того, его ранили всего лишь дважды, причем только один раз серьезно, несмотря на то, что на протяжении этих долгих двадцати лет постоянно кто-нибудь пытался умертвить это здоровое сильное тело. Сломать, искалечить до неузнаваемости.

Метрикс не думал о войне, как об убийстве. «Убийство» было для него словом, принадлежащим к гражданской жизни. Убить могли на улице или дома при ограблении. На войне же «выводили из строя». Джона не мучили угрызения совести относительно тех, кого довелось «вывести из строя» ему самому. На войне дело обстояло иначе, чем, скажем, за шахматной доской. Проиграв шахматную партию, вы пожимаете противнику руку и, обменявшись любезно-пустыми фразами, расходитесь в разные стороны.

Если же вы проиграете в бою, то ваше остывшее тело запечатают в отличный дубовый саван и спрячут на полутораметровую глубину под землю.

Случалось, конечно, что враги на какое-то время становились союзниками, объединяясь для борьбы с третьей, более сильной, стороной. Но в итоге финал, как правило, был закономерным.

Выводя из строя врага, Метрикс лишь спасал себя и выполнял возложенную на него задачу, и не более. Не более, чем работа. Он мог сколько угодно уважать противника, но это не мешало ему спокойно спускать курок. Джон даже не воспринимал врага как человека. Была сила, противостоящая его собственной силе. Победитель и побежденный. Кто есть кто, определяла схватка. Бой. Война.

Иногда его отделение получало задание уничтожить конкретное физическое лицо. Тогда Метрикс досконально, до мелочей, «прорабатывал» человека — будущую жертву. Он изучал жизнь, быт, биографию того, кого им предстояло устранить. Безликая фигура постепенно становилась реальной, почти осязаемой, подобно тому, как из размыто-блеклой картинки получается четкая и ясная фотография.

Жертва обрастала плотью, обретала голос, привычки, походку, манеру двигаться, одеваться. Метрикс старался узнать о человеке все, вплоть до того, о чем тот думает. Лишь после этого он мог с достаточной уверенностью сказать, что задание будет выполнено успешно, но даже в этом случае человек оставался врагом, способным вывести из строя его самого. Опасным и хитрым. Жертва, несмотря на то, что Метрикс знал о ней все, сохраняла некую абстрактность. Была и реальной, и бесплотной в одно и то же время.

Нечто подобное испытывает стрелок, глядящий сквозь прорезь прицела на картонного «болвана» с белыми пятнами на груди, голове и животе.

Да, для Метрикса жертва всегда оставалась менее реальной, чем ребята из его отделения: Лоусон, Форестон, Беннет.

Джон не любил полагаться на случай, не принимал его в расчет, старался исключить влияние этого фактора на ход своих дел.

И вовсе не потому, что отрицал случай, а потому, что был профессионалом. Полковником специального подразделения «коммандос».

* * *

За неделю до…

Роберт Лоусон проснулся от того, что на улице загрохотала мусоросборная машина. Точнее, он подумал, что это так. В то же время память услужливо подсунула опровергающий факт.

«День недели, — подумал Лоусон, не открывая глаз. — Какой сегодня день недели? — И тут же ответил сам себе: — Пятница. Сегодня пятница».

Способность моментально включаться в реальность, как только сон выпустит сознание из своих темных мягких лап, было предметом гордости Лоусона. За ту долю секунды, что проходила между тем, как он вздрагивал в последнее мгновение сна, и окончательным пробуждением, Лоусон успевал осознать происходящее вокруг него, оценить реальность и решить, что ему предпринимать дальше. Сейчас, слушая спокойное посапывание своей жены и мирное тиканье настенных часов, он пытался сообразить причину собственного беспокойства.

Тот факт, что мусороуборщики, вопреки обыкновению, приехали в пятницу, а не во вторник, да еще в такую рань, — полседьмого, не больше, определил Лоусон — не поддавался объяснению, а он с большой настороженностью относился к тому, чего не понимал.

Роберт медленно повернулся, стараясь не потревожить жену, но она завозилась, чуть приоткрыв глаза, и сонно опросила:

— Ты куда?

— На улицу. По-моему, за мусором приехали.

За окном угрюмо заворчал двигатель измельчителя.

— Сегодня же не вторник, — вяло удивилась женщина.

— Наверное, у них расписание изменилось.

Лоусон зевнул и, откинув одеяло, выбрался из постели.

Утреннее солнце заливало спальню, пробиваясь сквозь заслон тюлевых занавесок. Яркие квадраты уютно устроились на толстом ковре.

Мужчина торопливо натянул брюки. В какой-то момент у него появилось желание плюнуть на мусор и завалиться спать, но, представив пакеты с отходами у калитки, он чертыхнулся и принялся застегивать рубашку.

На улице что-то громыхнуло. Двигатель мусороуборщика завыл и поплыл к следующему дому;

— О, черт!

Мусор у ворот — штука крайне неприятная. И Боб Лоусон намеревался избавиться от него любой ценой. Грузовик направился в конец улицы. Шум двигателя становился все тише, по мере того как автомобиль удалялся. Но Лоусон знал, что в той стороне тупик. Для того чтобы выбраться из него, ассенизатору понадобится еще раз проехать мимо дома. На это-то Боб и рассчитывал. Он решил перехватить машину, когда она будет возвращаться.

Зевнув еще раз, Лоусон оглянулся на спящую жену и вновь почувствовал желание забраться под теплое одеяло, чтобы досмотреть остатки сна.

«Надо же, — не без раздражения подумал Лоусон, — если бы не эти парни со своей чертовой колымагой, удалось бы поспать еще, по меньшей мере, полтора часа. Теперь — все».

Стоило Бобу открыть глаза больше чем на пять минут, и сон полностью отлетал от него, как слетает засохшая листва с мертвого дерева.

Не то, чтобы это было очень страшно, но обычно Боб привык спать по восемь часов, и если ему доводилось вставать раньше, чем он получал свою порцию отдыха, то весь день чувствовал себя разбитым.

Можно было бы попробовать урвать часок сна днем, но Лоусон по собственному опыту знал, что это не принесет ожидаемого результата, а, напротив, выбьет его из седла еще больше.

Боб прошел в кухню, подхватил пластиковые пакеты, наполненные мусором, и через заднюю дверь вышел во дворик.

Утро выдалось просто чудесным. Свежее, радостное, оно обняло Лоусона. Налетевший ветерок взбодрил его. Он вдохнул легкий прозрачный воздух полной грудью и радостно улыбнулся, несмотря на отнятые полтора часа сна.

Шум грузовика послышался из-за домов слева. На мгновение Лоусон вновь почувствовал тревогу. Ему казалось, что обычно сбор мусора занимал у ассенизаторов больше времени, нежели сегодня, но поскольку грузовик приближался, а выбросить отходы все-таки было нужно, он захватил пакеты поудобнее и, быстрым шагом обогнув дом, направился к калитке. Желтая крыша машины торжественно проплыла мимо, и Лоусону пришлось закричать:

— Эй, подождите минуточку! Ребята, подождите!!!

Ассенизатор затормозил у соседнего дома, и Боб побежал, опасаясь, что грузовик все-таки уедет. В конце концов, они имели на это полное право.

В эту минуту его мозг подал второй сигнал опасности: машина была не той компании, которая обычно собирала отходы для переработки. Та, если ему не изменяла память, — а она вообще изменяла Бобу крайне редко, — называлась «Тед и Джо, ЛТД», на борту же этой машины название фирмы отсутствовало.

Собственно, ничего сверхъестественного в этом не было. Мало ли что могло случиться у славных парней Теда и Джо.

Тем не менее, тревога осталась, и радостное утро померкло. Лоусон даже оглянулся по сторонам, надеясь увидеть ранних прохожих или кого-нибудь из соседей. Но улица была пуста. Солнечные лучи прокладывали себе дорогу через густую тополиную листву и делали улицу фантастически легкой, почти невесомой. Казалось, что дома, дорога и стоящий у соседнего дома грузовой «шевроле», похожий на рыжего жука, сейчас оторвутся от земли и примутся парить в прозрачном потоке прохладного летнего ветерка.

Двое рабочих-мусорщиков наблюдали за Лоусоном, стоя у мусороприемника.

Первый — худощавый стройный метис с длинными темными волосами — смотрел с каким-то странным любопытством на Боба, словно тот был не простым клиентом, а по меньшей мере трехногим двухголовым уродцем. На губах метиса блуждала не менее странная, чем само любопытство, полуулыбка.

Лоусон автоматически отметил, что парень не выбрит, а спецодежда выглядит слишком новой. Невероятно новой. Какой-то девственно чистой, словно парень в ней работал не ассенизатором, а музыкантом.

Второй — коренастый, плотно сбитый негр с выбритым до блеска черепом и совершенно бесстрастным лицом. Красноватые глаза уставились на Боба с ленивым безразличием.

«Растяпа. Не успел вовремя выставить мешки, а мы торчи тут из-за него».

Лоусон торопливо зашагал к грузовику. В какое-то мгновение все застыло. Стих ветер. Перестала шептаться листва, замерло все, и в этот момент Боб услышал свои неправдоподобно громкие шаги и такое же оглушающее биение собственного сердца.

Его глаза отметили еще что-то, мелочь, пустяк. Но этот самый пустяк заставил Лоусона замедлить движение. Что-то было не так. Крохотный звонок тревоги бился под сводами черепа Боба, посылая хозяину сигнал опасности. Все еще пытаясь понять, что же его так напугало, он, скорее автоматически, чем осознанно, произнес:

— А я уж подумал, вы про меня забыли, ребята.

Негр спокойно качнул головой и так же бесстрастно ответил:

— Не волнуйся, приятель. Мы помним о тебе.



Рабочие повернулись к грузовику и одновременно запустили руки в мусороприемник. И в эту секунду Боб Лоусон сообразил, что именно ему показалось странным в ассенизаторской бригаде.

Он понял, зачем эти ребята здесь и что окажется у них в руках, прежде чем они обернулись.

Ножи мусороизмельчителя были совершенно чисты. Как и стенки кузова.

Парочка начала поворачиваться.

Эти люди не собирали мусор. Они вообще не ассенизаторы.

Лоусон разжал кулаки. Пакеты глухо ударились об асфальт. Жестянка из-под «кока-колы» выкатилась из одного и, сверкая красно-белыми боками, отправилась в длинный путь к колесам «шевроле». Метис обернулся первым. В ладонях его аккуратно устроился «Узи».

Боб рванулся в сторону, но в ту же секунду автоматная очередь прошила его насквозь, пули швырнули тело Боба на дорогу, но он нашел в себе силы подняться и побежал к ближайшему дому. Вторая очередь пробила ему бок, повалив на асфальт еще раз. Лоусон уперся окровавленными пальцами в гудроновое покрытие и попытался подняться на ноги. Третья очередь разорвала ему шею, и он рухнул на спину, захлебываясь хлынувшей из перебитой аорты кровью.

Боб Лоусон еще хрипел, когда негр, подойдя ближе, расстрелял его в упор.



Сосед, выглянувший из окна, услышав шум выстрелов, увидел лишь удаляющийся оранжевый «шевроле» и распластанное посреди улицы безжизненное, залитое кровью тело.

* * *

За пять дней до…

Если у Джорджа Форестона и был еще один столь же неудачный день, то он его не помнил. Во-первых, с утра дико болела голова. Во-вторых, Джордж забыл дома бумажник с правами, и — как назло — был остановлен полицейским за превышение скорости, со всеми вытекающими отсюда последствиями. В-третьих, из-за разговора с копом он опоздал на работу. Слава Богу, его очень ценили в агентстве, и обошлось без скандала. Но, тем не менее, настроение было испорчено окончательно, с чем Джордж сам себя и поздравил, чертыхаясь сквозь зубы.

В довершение всего очередной клиент, зашедший в салон, оказался угрюмым мрачным негром.

Нет, Джордж Форестон вовсе не был расистом, но этот измучил его до потери пульса. Вот уже сорок минут здоровяк хмуро бродил среди выставленных на продажу автомобилей, сопровождаемый радостной болтовней Джорджа.

Глядя в блестящую шоколадную лысину, Форестон испытывал огромное желание послать клиента подальше и пойти отдохнуть. А может быть, совсем уйти домой, сославшись на головную боль.

Джордж знал, что не сделает этого. Он, приветливо улыбаясь, ходил за негром и говорил, говорил, говорил… Если бы кто-нибудь знал, чего ему это стоило.

Заложив руки за спину, клиент спокойно прошел мимо «понтиаков», «фордов» и направился к стоящим поодаль «кадиллакам».

Форестон считался хорошим агентом, способным продать даже самый завалящий рыдван с таким пробегом, словно на нем ездил еще Адам. И это не было преувеличением.

Негр неторопливо обошел темно-коричневый «кадиллак» модели 1985 года, заглянул в салон и бросил быстрый взгляд на стоящего за спиной Джорджа, словно задавал вопрос.

— Отличная машина, не правда ли? — настолько радостно, насколько это вообще было возможно, улыбнулся Форестон. Негр обратил на реплику не больше внимания, чем мы все обращаем на летящее в небе облако. Похоже, сам агент его не интересовал. Но Форестон решил, что не отстанет от этого парня, пока тот не купит хотя бы самую дешевую из выставленных в салоне колымаг.

— Вы думаете, лучшие машины у японцев? Нет конечно. Лучшие машины у нас. Ну, иногда они нас обгоняют, но редко. А настоящие машины у нас. Только у нас!

Негр еще раз быстро взглянул на Джорджа, словно оценивая, можно доверять его словам или нет.

Форестону не нравился посетитель. Слишком уж он был угрюм. Обычно люди, приходящие покупать машину, бывают радостно-возбужденными. Одни больше, другие меньше, но всегда счастливые. Этот же человек был не просто спокоен, а фантастически спокоен. Бесчувственный, как манекен из папье-маше. Ни тени улыбки на морщинистом равнодушном лице. Никаких эмоций, ни одного лишнего жеста, ни одного слова за те сорок минут, что провел в салоне.

В какой-то момент Джорджа посетила интересная идея. «А что, если он глухой? Нет, в самом деле? То-то весело будет. Я хожу тут, рассказываю ему про машины. Целых сорок минут болтаю, как дурак, а он глухонемой?» Джорджу захотелось сграбастать негра и дико заорать ему в ухо, чтобы тот проявил, если уж не эмоции, то хотя бы их слабое подобие. Но этого Форестон тоже сделать не мог. И поэтому продолжил, улыбаясь еще шире:

— Вы, я вижу, любите «кадиллаки»? Конечно, в такую машину может влюбиться любой. Посмотрите, посмотрите какое чудо! — Джордж ласково провел рукой по капоту автомобиля, словно это был не бесчувственный металл, а красивейшая ножка какой-нибудь «Мисс Америки-85». — И вы тоже влюбились в него? Ну, разумеется. Это не просто машина. Это — произведение искусства! Мечта!! Сказка!!!

Лицо посетителя по-прежнему оставалось совершенно непроницаемым. Форестону понадобилось собрать всю свою волю, чтобы не схватить его за лацканы дорогого пиджака и не начать трясти как тряпичную куклу.

Негр секунду о чем-то думал, а затем, открыв дверцу, забрался на водительское сиденье. Теперь Джорджу пришлось согнуться, и от этого он разозлился еще больше.

— Удобно, правда?

Посетитель смотрел прямо перед собой. Глаза его оставались пустыми и безжизненными, будто у спящей рыбины. Крепкие кулаки легли на рулевое колесо, ноги нащупали педали. Движение это выглядело автоматическим, и Джордж подумал о том, что, скорее всего, парень смыслит в машинах не хуже его самого, а уж себя-то он считал знатоком во всем, что касалось автомобилей.

Широкая, плотно облегаемая пиджаком спина свободно откинулась на обтянутую кожзаменителем удобную спинку водительского кресла.

— Я знаю, о чем вы думаете! — сообщил негру Форестон. — Да, конечно, вы правы. Здесь нет кожи. Кожаной обивки. Но, подумайте сами, зачем машине кожа? Во-первых, это дорого. Во-вторых, кожа греется. В-третьих, она скрипит. Вы знаете что-нибудь более неприятное, чем скрипящая кожа? Уверен, что нет.

Джордж чертыхнулся про себя. Из-за неудобной позы у него еще сильнее разболелась голова. Клиент не проявлял к машине никакого интереса. Все доводы агента разбивались о его непроницаемость, подобно тому как волны разбиваются о волнорез. Сквозь широкую витрину негр рассматривал улицу, будто изучая обстановку. Джордж даже быстро посмотрел в ту же сторону, надеясь понять, что так заинтересовало странного посетителя.

Улица была такой же, как обычно. Прохожие спокойно шли мимо витрины. Некоторые из них бросали короткие взгляды на сверкающие хромом машины за стеклом и тут же торопились дальше по своим делам.

Джордж вздохнул и снова растянул губы в приветливой улыбке.

— Зато сколько здесь свободного места, вы только посмотрите! Вы видели еще какую-нибудь машину, в которой было бы столько же свободного места, как в «кадиллаке»? Если да, то назовите ее, я буду вам чрезвычайно признателен!

Ответом ему послужило все то же бесстрастное молчание. Негр спокойно снял руку с баранки и повернул ключ зажигания. Двигатель мгновенно заработал. Это, действительно, была отличная машина. Клиент еле заметно кивнул головой.

Это приободрило Джорджа, и теперь — первый раз за час! — он улыбнулся вполне искренне, довольный произведенным эффектом. Этот, вроде бы ничего не значащий, кивок послужил Форестону сигналом к новой словесной атаке.

Он засмеялся и чуть слышно хлопнул в ладоши.

— Давайте, давайте заводите! — Джордж внимательно следил за клиентом. По едва заметному повороту головы агент понял: негр прислушивается к двигателю, и еще раз убедился, что перед ним человек, отлично разбирающийся в машинах. — Послушайте, какой мотор, а? Чувствуете силу, мощь?

Ленивым расслабленным движением негр повернулся к Джорджу и бесстрастно спросил:

— Знаете, что мне нравится больше всего?

— Что же?

Форестон приготовился выслушать длинный монолог о достоинствах данной модели и поддакнуть в тон клиенту, заранее соглашаясь со всем, что сейчас скажет негр, но ответ был короток и лаконичен.

— Цена!

Двигатель «кадиллака» взревел, и машина резко покатила назад. Форестон на секунду оторопел. Он видел безразличное лицо клиента за рулем. Сквозь лобовое стекло глаза негра казались еще более пустыми и равнодушными.

— Эй, постойте! — крикнул Джордж, выходя вперед таким образом, чтобы оказаться между автомобилем и витриной. — Вы не можете так уехать! Погодите!!!

Но «клиент» явно придерживался другой точки зрения. Машина рванулась вперед. Те несколько метров, что разделяли ее и человека, она сожрала за ничтожно малую долю секунды.

Форестон уже не сомневался относительно намерений человека. Тот не просто угонял машину. Он хотел убить его самого, Джорджа Форестона. Причем делал это аккуратно и умело.

Жертву спасла только отличная реакция. За мгновение до того как хромированный передок «кадиллака» подмял бы Джорджа, тот подпрыгнул и рухнул сверху на коричневый, блестящий полировкой капот.

Вцепившись побелевшими пальцами в тонкие, служащие единственной опорой дворники, Форестон всеми силами старался удержаться на покатой поверхности и не сорваться под колеса.

— Что ты делаешь, мать твою!!! — заорал он, ударяя ладонью по лобовому стеклу. — Что ты делаешь, ублюдок!!!!

«Киллер» даже не взглянул на предполагаемую жертву. «Кадиллак» врезался в широкую витрину, разнося ее на миллион переливающихся в солнечных лучах осколков. Несколько острых стеклянных шипов впились Джорджу в спину, а один ударил в предплечье, перерезав бицепс. Теперь у него оставалась только одна рука, для того чтобы удержаться на этом «взбесившемся» автомобиле.

— Останови машину!!! Останови машину, ублюдок!!!

Стоящие на тротуаре люди бросились врассыпную. «Кадиллак» тряхнуло, колеса перевалились через бордюр. Джордж закричал. Это был не вопль о пощаде. Скорее, сожаление человека, не раз выбиравшегося невредимым из самых опасных переделок и теперь погибающего под колесами обыкновенного автомобиля. А в том, что ему суждено именно погибнуть, он уже не сомневался. Этот тип за рулем явно добивался его смерти, а Форестону нечего было противопоставить. Если бы не поврежденная рука, ему, возможно, и удалось бы спастись, но в том положении, в котором он находился сейчас, на это нечего было даже надеяться.

«Кадиллак» дико завизжал тормозными колодками, когда «киллер» вывернул руль. Машину занесло. Едущий по встречной полосе «форд» принял вправо, пытаясь избежать столкновения, но тщетно. Багажник «кадиллака» с хрустом смял капот «форда». Оторванный бампер со звоном покатился по дороге. От удара Джорджа резко бросило в сторону. Дворник изогнулся странной дугой, пальцы жертвы соскользнули с него, и Форестон, сорвавшись с автомобиля, покатился по дороге, прямо под колеса надвигающегося грузовика-трайлера…

Сидящий за рулем негр, внимательно наблюдавший за происходящим в зеркальце заднего обзора, увидел, как Джорджа смяло огромное колесо, раздавив грудную клетку бывшего агента по продаже автомобилей.

«Киллер» довольно улыбнулся и, покрепче сжав пальцами руль, прибавил газу.

* * *

За три дня до…

Клайв Беннет, сунув руки в карманы широких рабочих штанов, шагал по причалу к своему катеру. Вечер уже окрасил небо в темно-синие тона, добавив немного лилового. Первые звезды зажглись на темнеющем куполе.

Насвистывая модный мотивчик, Беннет оглядывал приткнувшиеся к причалу шлюпки, небольшие баркасы, изредка здороваясь с приятелями, возившимися со снастями.

— Привет, ребята! Как дела?

Те кивали в ответ, давая понять, что дела идут нормально, чего они, в свою очередь, желают и ему, Клайву Беннету.

Его собственный катер, носивший название «Утренняя звезда», стоял последним в длинной шеренге рыбачьих суденышек. Не потому, что ему не досталось места ближе, а потому, что так нравилось Беннету. Он любил после работы идти по причалу, втягивая запахи соленой воды, снастей и рыбы. Было в этом свое особое наслаждение. Клайву нравилось слушать, как плещутся о причал волны, приглушенные удары бортов, скрип веревок и грубоватые разговоры матросов.

Ветер, налетевший с залива, принес с собой ночную прохладу, просочившуюся даже под теплый свитер, облегающий крепкое тело Беннета. Мужчина зябко поежился и не без удовольствия вспомнил о теплой куртке, лежащей в рубке катера. Лето-летом, а ночной ветер, да еще на воде, — штука неприятная.

Беннет добрался до «Утренней звезды» и одним махом спрыгнул с причала на чуть покачивающуюся палубу. Он невольно улыбнулся, вспомнив, как первый раз поднялся на борт вот такого же катера. Правда, тогда штормило посильней. Помнится, его швыряло от борта к борту, и через пять минут он уже сидел в гальюне, успокаивая восставший против качки желудок. «Морская болезнь» — весьма неприятная вещь, особенно, когда испытываешь ее на собственной шкуре. Зато теперь он, Клайв Беннет, даже в очень приличный шторм держится на палубе так же уверенно, как и на твердой земле. И уже давным-давно забыл, что такое «морская болезнь».

Беннет отвязал канат и еще раз оглядел причал. В двадцати метрах от него, у дебаркадера, стоял крепкий негр в дорогом костюме. Среди довольно пестрого рыбацкого окружения он выглядел, как настоящий бриллиант, невесть как попавший на распродажу дешевой бижутерии.

Щегольский вид негра вызвал у Беннета еще одну улыбку.

М-да. Этот парень явно не вписывался в окружающий его пейзаж.

Он несколько секунд смотрел в направлении дебаркадера, а затем пошел в рубку и включил мотор.

Катер затрясло мелкой дрожью. «Звезда» напряглась, собираясь с силами.

Беннет прибавил ход, и катер, отвалившись от стенки, двинулся к середине бухточки. Мотор тарахтел, выплевывая в вечернее небо хлопья пара. Волны покачивали «Утреннюю звезду», но Беннет не замечал этого. Он смотрел через стекло на здоровяка-негра. А тот, в свою очередь, пристально наблюдал за движением катера. Темная вода вспенивалась, оставляя за кормой «Звезды» белесую дорожку.

Достигнув середины бухты, Беннет лихо завертел рулевое колесо, поворачивая катер в открытое море. Дождавшись, когда «Звезда» ляжет на нужный курс, он закрепил штурвал и вышел на палубу…

…Негр подождал, пока катер отойдет достаточно далеко, и вытащил из кармана пиджака плоскую коробочку миниатюрного передатчика. Пальцы нащупали нужные тумблеры. Не отрывая взгляда от белого, все больше растворяющегося в сумерках пятна, он нажал сперва один тумблер, а когда на панели пульта зажегся зеленый огонек, — и другой.

Прямо на черном зеркале воды зацвел оранжево-белый цветок взрыва. А через секунду мощный грохот потряс порт. Там, где только что был катер, возник гигантский костер. Пламя быстро сожрало крашеные борта, добралось до баков, и еще один, на этот раз менее сильный, взрыв достиг причала.

В воздух взметнулись доски, обломки бортов, тлеющие головешки. Все это, смешиваясь с языками пламени, представляло невероятное зрелище.

Некоторое время негр наслаждался плодами своей работы, а затем, сунув передатчик в карман пиджака, широко зашагал к выходу из порта…

* * *

Двадцать четыре часа до…

Последние два дня Метрикса мучили дурные предчувствия. Он не был суеверен, но не отрицал того факта, что человек, в принципе, способен почувствовать опасность на какое-то время раньше, чем она обнаружится. Иногда это чувство испытывал и Метрикс. От того, насколько оно было сильным, Метрикс делал выводы относительно грозящей ему беды. Чаще всего, прогнозы оказывались верными, хотя случалось, что тревога бывала беспочвенной. Тем не менее Метрикс прислушивался к этому чувству и не жалел об этом.

Так вот, последние два дня его мучили очень дурные мысли. Он пытался анализировать ситуацию, стараясь выловить в себе ту самую зацепку, которая и порождала тревогу. Безрезультатно. Если мозг и имел какую-то информацию, касающуюся психологического состояния своего хозяина, то выдавать ее упорно отказывался. Как правило, в таких случаях Метрикс просто ждал, пока разум не трансформирует эти знания в более удобоваримую форму.

Но не теперь. В данной ситуации самым худшим было то, что Джон не мог найти вообще никаких поводов для тревоги. Все как всегда, ни хуже, ни лучше.

Дженни Метрикс, его двенадцатилетняя дочь, заметила состояние отца и всеми известными ей способами пыталась привести Джона в нормальное расположение духа. Арсенал методов, используемых ею для этой цели, имел широчайший спектр, начиная от неожиданного тыкания мороженым в физиономию Джона и заканчивая походом в кино на новую кинокомедию с Эдди Мерфи в главной роли. Однако ее отчаянные попытки справиться с тревогой отца потерпели полный провал. Если Джон и улыбался, то мысли его все равно оставались где-то далеко.

Утро третьего дня объяснило все. Началась оно, впрочем, так же, как и утро второго или первого. Короче говоря, Джон Метрикс проснулся в восемь утра в своей спальне и некоторое время лежал неподвижно, прислушиваясь к звукам шагов Дженни. Вот на кухне звякнула сковорода, зашипела льющаяся из крана вода. Метрикс еще несколько минут тупо разглядывал потолок, ощущая нахлынувшую волну беспокойства. Оно было гораздо сильнее того, что Джон испытывал на протяжении двух дней. Это могло означать только одно — опасность достаточно близка. Она где-то совсем рядом, затаилась и ждет момента, чтобы вцепиться ему в хребет. Внизу нудно принялся бормотать чайник. Хлопнула дверца холодильника. Дженни начала готовить свои умопомрачительные бутерброды. С этими кулинарными изысками дело вообще обстояло довольно сложно. Каждый раз, съедая на завтрак очередной «шедевр» буйной фантазии дочери, Джон пытался добиться от нее, что же именно ему довелось употребить в пищу. Но во всем, что касалось готовки, Дженни стояла насмерть и секретов не выдавала. Как правило, отец несколько дней мучился этим вопросом, время от времени вновь пытаясь выудить у дочери рецепт ее очередного блюда, но все его уговоры пропадали зря, оказываясь не более чем простым сотрясением воздуха. В итоге, путем сложных умозаключений и тщательного обследования холодильника, Джону удавалось получить представление об основных ингредиентах бутербродов, волосы у него вставали дыбом, а на следующее утро Дженни подавала ему очередную горячую «загадку», в которой умудрялась совместить, казалось бы, абсолютно несовместимое.

Судя по звону посуды и ароматам, доносящимся с первого этажа, в кухне готовилось нечто, лежащее за гранью понимания Джона.

Метрикс потянулся, чувствуя, как хрустят суставы, и не без некоторого удовольствия ощутил силу собственных мышц. У него, действительно, была отличная фигура. Тугие узлы мускулов бугрились на руках, спине, груди. Форме ног могли бы позавидовать лучшие атлеты мира. Рост Джона составлял метр девяносто восемь, что являлось одновременно и недостатком, и достоинством. При желании, Метрикс мог бы без труда завоевать «Мистер Вселенная», но людям его профессии строго запрещалось афишировать себя. Для соседей и чиновников Джон Метрикс был Биллом Тайсоном, сорокачетырехлетним лесорубом из Канады. Молчаливым замкнутым вдовцом. Никто не знал о жизни Джона правды, кроме Дженни, генерала Френклина Керби — прямого начальника Метрикса — да троих ребят из его отделения.

Вот, собственно, и все.

Потянувшись, Джон хрустнул суставами и одним сильным рывком вытолкнул тело из теплых объятий постели. Проделав несколько энергичных движений, он подхватил полотенце и направился в ванную.

Проходя по балкончику второго этажа, Джон громогласно возвестил о своем пробуждении:

— Привет, Дженни! Доброе утро!

— Доброе утро, папа, — отозвалась из кухни дочь.



Один из недостатков Метрикса заключался в том, что вел он себя либо абсолютно бесшумно, либо — если в этом не было необходимости двигался словно медведь-гризли, прорывающийся сквозь бурелом канадских лесов. Но тогда-то уж Джон становился шумным настолько, насколько это вообще возможно. В таких случаях Метрикс разговаривал исключительно командным тоном, будто и не здоровался вовсе, а отдавал распоряжения целому батальону «коммандос».

Приняв контрастный душ, отфыркиваясь с явным удовольствием, Джон вытерся огромным махровым полотенцем и побрел обратно в комнату. На то, чтобы одеться, у него ушло не больше нескольких минут. По армейской привычке, летом он носил практически всегда одинаковую одежду, которая состояла из светлых теннисок и легких свободных брюк военного фасона. Джон считал подобный стиль наиболее удобным и подходящим для всех случаев жизни. Обувь Метрикс предпочитал легкую. Самое лучшее, если это были теннисные туфли — Джон недолюбливал высокие «джамп-бутсы», поскольку считал, что нога должна чувствовать почву. Тогда не подвернешь стопу и не проворонишь противопехотную мину-«лягушку».

Джон и сегодня не думал изменять своей привычке. Светло-синяя тенниска, темно-синие, почти черные, брюки и белые туфли, вот в таком виде Джон Метрикс спустился к завтраку.

Первое, что он увидел, было пурпурное бумажное сердечко, на котором неровным детским почерком Дженни старательно выведено: «Я люблю тебя, папа». Сердечко висело на дверце холодильника, пришпиленное магнитным зажимом в виде развеселого глуповатого Плуто.

— Я тоже тебя люблю! — крикнул Джон, улыбаясь.



На столе уже стояли тарелки, лежали вилки и горкой на блюде — румяные тосты. В специальных чашечках возвышались остроконечные яйца. Масло, покрытое мелкими капельками влаги, дожидалось в фаянсовой масленке со стеклянной крышечкой. Горячий кофейник еще выпускал из узкого носика струйки пара.

Метрикс устроился на стуле напротив окна и вздохнул, сглотнув слюну. Желудок уже давал понять Джону, что неплохо было бы и позавтракать, но Джон никогда не приступил бы к еде без дочери. Неписанный закон семьи Метриксов.

Дженни появилась на пороге маленькой столовой, гордо неся перед собой две накрытые салфетками тарелки.

— А вот и бутерброды, — сообщила она.

— Потрясающий аромат, — заявил Джон вполне искренне. Запах, коснувшийся его ноздрей, был очень знакомым, но в то же время к нему примешивались какие-то посторонние примеси.

«Похоже, сыр, — подумал Джон, — хотя… нет, пожалуй, все-таки сыр. Впрочем, я поостерегся бы поставить на это десятку».

Дженни торжественно поставила тарелки на стол и, словно известный трюкач, с хитрой гримаской сдернула салфетки.

«Ого!» — Джон был действительно восхищен. То, что открылось его взору, больше напоминало Вавилонскую башню, чем бутерброд. И это сооружение парило, текло, шипело расплавленным сыром, каким-то невероятным соусом и еще чем-то, не вполне понятным, пахнущим специями.

Тем не менее, Джон привык относиться к новым «детищам» Дженни с осмотрительностью. Некоторое время он молча наблюдал за дочерью и лишь после того, как она, фыркнув, впилась зубами в бутерброд, Джон взял свой и откусил от него гигантский кусок. Ему не раз приходил на ум вопрос: каким образом он умудряется есть эти бутерброды и при этом не вывихнуть себе челюсть.

На вкус новая фантазия Дженни оказалась вполне приятной — надо отдать ей должное — но определить составные блюда, кроме сыра, Джон так и не смог. Он сосредоточенно прожевал первый кусок, прислушиваясь к собственным ощущениям, а затем задал коронный вопрос, хотя заранее знал, что ответа не получит:

— С чем эти бутерброды?

Ответ все же последовал:

— Этого тебе лучше не знать, пап.

Дженни улыбнулась.

Джон пожал плечами, что, по всей видимости, должно было означать: «Ты, конечно, можешь молчать, но все-таки имей совесть». Девчушка улыбнулась еще шире, и он понял, что разъяснений ждать не стоит. Тяжелый вздох вырвался из его груди.

Дженни с довольным видом откусила в очередной раз от бутерброда и скользнула взглядом по фотографии Майкла Джексона, улыбавшегося с обложки свежего «Билборда». Метрикс заметил это и, зная, что дочь обожает певца, с нарочито безразличным видом заявил:

— И не удивительно, что некоторые сравнивают его с девушкой, ты не находишь?

Дженни возмущенно ответила:

— Да ладно, пап, ты сейчас говоришь, как столетний старикан.

Джон восторжествовал.

— Знаешь, — не меняя тона добавил он, — когда я еще был совсем маленьким, подобную музыку вообще хотели запретить.

— Да брось, пап.

Девочка махнула рукой. Она собралась возразить что-то, но тут же осеклась, заметив вдруг, как напрягся отец. Джон Метрикс сделал короткое движение рукой. У «коммандос» такой жест означает: «замри». Дженни моментально застыла.

У Джона был феноменальный слух. И сейчас он уловил новый звук, плавно влившийся в атмосферу утра. Рокот вертолетных лопастей. «Чоппер» пока еще находился на довольно значительном расстоянии, и нетренированный слух обычного «гражданского» вряд ли различил бы шум двигателя. Но Метрикс различал его достаточно легко.

А через секунду услышала и Дженни. Лицо ее превратилось в застывшую маску работы мадам Тюссо.[2]

— Папа, — голос девочки звенел от напряжения. — В чем дело? Ты опять уезжаешь?

Она внимательно смотрела на отца, ожидая ответа, но Джон молчал. Тревога, мучившая его, разрослась до огромных размеров. Он уже не сомневался: военные объявились не случайно. Произошло что-то очень плохое. Тем более, что среди военных, местонахождение Джона Метрикса знал всего лишь один человек — генерал Керби. Даже ребята из его отделения не знали этого. Как и он не имел ни малейшего представления, где находятся в данный момент солдаты отряда. И уж если Керби — вечно спокойный Керби! — летит сюда сам, лично… Это очень плохо. Очень. Подобная поездка могла быть предпринята только в самом крайнем случае. Рассекречивать агента, вышедшего на покой, запрещалось инструкцией Пентагона. Или…

Или это ловушка. В вертолете могут оказаться вовсе не военные. Да и вообще, «чоппер» может направляться вовсе не сюда…

Но это было не так. Джон знал.

Он поднялся.

— Папа, ты же говорил, что с этим покончено… — донесся до него встревоженный голос дочери.

— Да, с этим покончено, — подтвердил Джон.

Трудно сказать, чего ему больше хотелось, поверить самому в собственные слова или успокоить Дженни.

— Ты никуда не поедешь? Обещаешь?

— Я никуда не поеду, — твердо сказал он. — Обещаю. А теперь, Дженни, будь умницей, иди в свою комнату.

— Зачем?

Джон знал, что его дочь не из трусливых, но сейчас была не та ситуация, в которую стоит кидаться сломя голову.

Он улыбнулся и кивнул Дженни, словно говоря: «Успокойся, я никуда не еду. Обещаю тебе».

— О\'кей, — вздохнула она и, еще раз взглянув в сторону окна, направилась наверх.

А Джон прошел к двери, ведущей на улицу, открыл ее и, настороженно глядя в бело-голубое небо, мягким кошачьим движением выскользнул навстречу яркому солнцу.

Он вновь порадовался, что на ногах теннисные туфли, скрадывающие шаги. Джон разом подобрался, став похожим на гибкого, очень опасного хищного зверя, выслеживающего добычу.

Метрикс легко соскользнул с крыльца и двинулся в сторону высокой зеленой изгороди, обступающей дом с трех сторон…



…Генерал Керби посмотрел сквозь толстое боковое стекло вертолета на замерший дом полковника Метрикса. Он видел, как качнулись деревья, когда их накрыл турбулентный поток. Облако густой пыли поднялось с земли и закрутилось маленьким бурым смерчем. Кусты зашевелились, словно были не растениями, а диковинными экзотическими животными.

Вертолет чуть качнулся под порывом ветра и плавно опустился на площадку в десяти метрах от двухэтажного яркого, под красной черепичной крышей домика.

Больше всего Керби боялся, что он опоздал. Это был бы самый большой просчет за все время его карьеры. Мало того, что трое солдат уже погибли. И не просто солдат, а лучших, из отделения полковника Метрикса. Факт, сам по себе, малоприятный. Парни — профессионалы высочайшего класса, — и то, что их убрали так же просто, как зеленых необстрелянных новобранцев, настораживало. «Киллеры» либо действовали открыто до такой степени, что все трое до последнего момента не заподозрили грозящей им опасности, либо, напротив, были великолепно скрыты. Хотя, против второго варианта говорят способы убийств. Ну, случай с Лоусоном более-менее укладывался в представления Керби о наемных убийцах, зато два других явно не лезли ни в какие рамки. Способ с машиной малонадежен, а с взрывчаткой слишком велик риск быть обнаруженным. И вероятность того, что Беннет придет на катер, слишком ничтожна. Он вполне мог заболеть, уехать, да и мало ли что еще. Нет, профессионалы так не работают. Тут что-то совсем другое. Убийства — все три — совершены так, словно «киллеры» надеялись привлечь к факту смерти жертв максимальное внимание. И этого Керби тоже не понимал. Конечно, возможно, что акция совершена внешними врагами, скажем, сирийскими террористами. Но, как правило, подобные прецеденты имели массовый характер. У всех погибших были отличные «легенды». Для окружающих они вообще являлись другими людьми.

Убийцы явно знали тех, за кем охотились, в лицо, знали место их проживания, привычки и прочее. А это означало, что где-то в их департаменте произошла утечка информации. Достаточно серьезная утечка. И если Метрикс еще жив, можно будет считать, что удача не совсем отвернулась от них. Керби очень хотелось верить в это. Очень.

Конечно, Джон на голову выше самого лучшего из своего отделения, но все же… все же…

Вертолет опустился на площадку, коснувшись ее полозьями. Керби не стал дожидаться, пока смолкнут винты. Он открыл дверь и скомандовал:

— Джексон! Перес! Вперед! Пошли!

Двое сидевших в гулком чреве вертолета пятнисто-зеленых десантников подхватили автоматы и выскочили на улицу, в колышащееся буро-пыльное марево. Керби выпрыгнул следом.

Тот, кого назвали Пересом — высокий, коренастый негр с нашивками лейтенанта — отбежал под прикрытие кустов и, опустившись на колено, взял под прицел дом.

Второй — Джексон — молодой сержант атлетического сложения, метнулся к стене, с таким расчетом, чтобы оказаться в «мертвой зоне», и, подобно Пересу, припал к земле. Теперь он контролировал площадь перед домом, кусты, деревья и обрыв, уводящий к самой кромке воды.

Рокот винтов стих. На несколько секунд в воздухе повисла тишина, нарушаемая лишь шумом волн, разбивающихся о скалы.

Керби внимательно слушал эту тишину, стараясь уловить хоть какие-нибудь звуки, отличающиеся от монотонного шума прибоя. Голоса, работающий телевизор, смех, музыку… что-нибудь, говорящее о наличии в доме живых людей.

Тщетно. Генерал сложил ладони рупором и поднес ко рту.

— Джон!!! — тишина. Дом замер. Молчаливый, настороженный. На какое-то мгновение Керби показалось, что сама вилла — живое существо, ждущее, пока он, генерал Керби, войдет внутрь, чтобы затем смять его, раздавить, уничтожить. — Джооооооон!!!! Ты здесь, Джон? Это я — Керби! Если ты жив, выходи!!! Джоооон!!!

В следующую секунду он почувствовал холодный ствол армейского «Дабл игла», упершийся ему в шею, прямо под основание черепа.

— Будь я проклят… — пробормотал Керби.

Только один-единственный человек, из тех, кого знал генерал, умел передвигаться абсолютно бесшумно. Так, как это делал стоящий за его спиной.

— Джон…

— Я знал, что это ты, — спокойно произнес Метрикс, убирая пистолет. — Просто хотел удостовериться.

Керби обернулся. В глазах у него застыло напряжение, а Джон улыбнулся. Генерал вздохнул еще раз.

— Как всегда. Тебя не слышно и не видно, да?

Метрикс улыбнулся еще шире, протягивая Керби тяжелый «дабл иглз», который пять секунд назад извлек из кобуры, висящей на поясе генерала.

— Но ты ведь сам научил меня этому, — подтвердил он.

— Да, да… Я уже начал ржаветь потихоньку, — покачав головой, ответил Керби.

Дверь заднего выхода открылась, и на пороге появилась Дженни. Она одним взглядом оценила ситуацию и направилась к отцу. По ее решительным движениям Джон понял: назревает скандал. Дженни, когда хотела, могла быть жесткой, как кремень.

— Что здесь происходит? — довольно неприязненно спросила девочка, подходя к паре Керби — Метрикс и в упор глядя на генерала. Карие глаза, обычно теплые, сейчас выглядели стеклянными шариками.

— Добрый день, Дженни! — улыбнулся Керби, и Джон вдруг заметил, что он действительно сдал за тот год, что они не видели друг друга. Улыбка генерала выглядела блеклой, усталой. Морщины в уголках губ и у глаз обозначились отчетливей и резче. В волосах седина явно одерживала верх над темными прядями. Да и общий вид Керби, несмотря на все еще отличную выправку, изменился, причем не в лучшую сторону.

Джону даже стало жаль генерала. Ведь он помнил Керби еще довольно молодым — тридцатисемилетним — стройным мускулистым офицером. Что-то произошло с ним. Надломилась какая-то невидимая пружина в груди этого очень сильного человека. Джон незаметно вздохнул.

— Дженни, милая, мне нужно поговорить с твоим папой, — продолжил генерал.

— Да? А ордер у вас есть? — жестко смотрела на него девочка.

— Очень смешно, — одернул ее Джон. — Знаешь, иди-ка лучше в дом, хорошо?

Дженни нервно дернула плечом.

— Ну ладно.

Тон, которым она это сказала, подразумевал, что они с Джоном с настоящего момента в ссоре. До тех пор, пока он не попросит извинения.

Дженни резко повернулась и пошла к дому.

Мужчины проводили ее взглядом и вернулись к прерванной беседе.

— Итак, зачем здесь эти ребята? — Джон кивнул на стоящих посреди площадки десантников. — Только не убеждай меня, что ты проделал весь этот путь только потому, что безумно соскучился, а их захватил для компании.

Он попытался улыбнуться, но Керби не принял шутливого тона.

— Джон, возникла очень серьезная проблема, — генерал, прищурясь, смотрел в сторону залива. Несколько маленьких цветных парусов скользили по золотисто-лазурной воде, где-то за мысом протарахтел гидроплан. На секунду его белый корпус появился из-за скал, подобно гигантской морской птице. Затем самолет развернулся, подняв фонтан брызг, и снова скрылся за мысом. Керби проследил за ним взглядом и продолжил: — Кто-то убивает твоих людей, Джон.

Сперва Метриксу показалось, что он ослышался.

— Постой, Керби… но у них же новые биографии, имена, фамилии, никто не мог знать ничего об их прошлом!

— Да, — генерал согласно кивнул. — Но кому-то все же это удалось. Мы подозреваем утечку информации из нашего ведомства.

— Кто погиб? — лицо Джона превратилось в каменную маску.

— Все. Лоусон, Форестон, Беннет. Все трое.

— Дьявол! — на скулах Метрикса заиграли желваки. Он никак не мог привыкнуть к гибели вне войны. Нет, его люди оставались солдатами, даже вернувшись домой, но… все трое… — Как это произошло?

— Лоусона убили, когда он пошел выносить мусор, Форестона сбила машина, Беннета взорвали вместе с катером. Мы даже не нашли тела.

Керби заложил руки за спину. Жест, всегда выдающий профессиональных военных и полицейских.

— Кто это мог сделать? — Джон обдумывал поступившую информацию.

— Пока не знаем. Мы отрабатываем все варианты, но пока пусто, — генерал коротко взглянул на Метрикса. — Ты ведь и сам знаешь, Джон, у вас полно врагов повсюду. Это могли быть сирийцы, южноамериканцы, русские, террористы… Да кто угодно!

— И что будет дальше, по-твоему?

Метрикс и Керби медленно пошли к дому, разговаривая на ходу.

— Судя по всему, ты следующий в их списке, — констатировал генерал. — Пойми меня правильно. Я вовсе не собираюсь паниковать зря, но командование решило, что будет лучше, если вместе с тобой побудут двое охранников. Пока. Некоторое время.

— О, господи… — Джон качнул головой. — Я собирался пожить здесь нормальной жизнью. Мне не нужна охрана, — он остановился и внимательно посмотрел на Керби. — Ты же знаешь, я — профессионал, и могу сам позаботиться о себе.

— Да, знаю, — подтвердил собеседник. — Но Лоусон, Форестон и Беннет… Они тоже были профессионалами.

— Верно, но они не знали о грозящей им опасности, а я знаю, — возразил Джон. — Теперь знаю.

— Конечно, но это не моя личная прихоть, Джон. Так решило командование. Хотя, если бы решал я, скорее всего, было бы то же самое.

— Но, Керби, я хочу жить как нормальный человек. Начать хотя бы с того, что я уже не подчиняюсь вашему ведомству, и мне плевать, что именно думает по этому поводу командование. — Метрикс умел быть твердым, когда того требовали обстоятельства.

Керби тоже.

— Джон, ты и будешь жить как абсолютно нормальный человек, обещаю тебе. С той самой секунды, как мы поймаем этих ублюдков. Но до тех пор Джексон и Перес будут охранять тебя.

Метрикса так и подмывало задать вопрос: «А что, если вы вообще их не поймаете?». Но он сдержался.

— Ладно. Будь по-вашему.

Несколько секунд Джон не без некоторого любопытства разглядывал десантников, а затем спросил:

— Как они?

— Очень толковые ребята, — Керби усмехнулся. — До тебя им, конечно, далеко, но в общем…

— Ясно. — Джон еще раз осмотрел солдат.

— Значит, договорились. — Генерал протянул руку. — Как только удастся получить какие-нибудь сведения об убийцах, я тут же сниму пост. О\'кей?

— О\'кей, — согласился Джон.

Он смотрел, как Керби пошел к вертолету. Лопасти дрогнули и начали свое движение по кругу, сперва медленно, затем все быстрее и быстрее, пока не слились в одну серебристо-мутную окружность. Генерал пригнулся, придерживая черную пилотку, чтобы та не слетела с седой головы. У самого «чоппера», прежде чем забраться в кабину, Керби обернулся и махнул Джону рукой, словно хотел приободрить его.

Метрикс улыбнулся и махнул в ответ. Черная фигура военного скрылась в чреве пятнистого бронированного вертолета. Ветер, поднятый винтами, гнал через площадку пыль, срывал листья с густого кустарника. Казалось, что это не листва, а хлопья камуфляжа крутятся в турбулентном потоке.