Настройки шрифта

| |

Фон

| | | |

 

Все цвета детектива

ЧЕРНЫЙ

Татьяна Устинова

Вот так история





Очень долго она промаялась в аэропорту, не понимая, что произошло и почему ее никто не встречает. Сто раз могла уехать на такси, но не уезжала, все стояла и названивала — зачем, если все равно никто не отвечает?..

Все было оговорено заранее — рейс, место, человек с табличкой.

«Не забудьте, на табличке будет написано название отеля и ваше имя. Вас доставят прямо на место. Ни о чем не волнуйтесь!..»

Она ничего не забыла, но ее никто не встречал!.. И телефоны не отвечали, как будто конец света наступил, и мобильной связи больше не существует. И вообще никакой связи не существует!..

— Фройляйн?

Она оглянулась. Какой-то аэропортовский служащий смотрел на нее участливо. Видимо, заметил, что она давно стоит, уставившись в стену и не отнимая от уха телефон.

Она взглянула и отвернулась.

Я все понимаю, но сейчас мне не до тебя. Ну, правда, не до тебя. Я не знаю, что мне делать. Здесь, во Франкфурте, меня должны ждать, встречать, книжная выставка сегодня открылась, и у меня завтра выступление на стенде, а я никак не могу уехать. Кажется, весь мир уже уехал и улетел по своим делам, а я все стою со своим мобильным телефоном, судорожно прижатым к уху, все звоню и звоню, и никто мне не отвечает!

Она заправила за ухо волосы, которые мешали и лезли в глаза. Всем хорошо известно, что у каждой женщины есть свой собственный пунктик помешательства, и у нее это были волосы — она ухаживала за ними изо всех сил. То ей казалось, что они утратили «блеск и жизненную силу», и тогда она покупала специальные средства для «блеска и жизненной силы», то вдруг мерещилось, что они как-то несанкционированно выпадают, и она кидалась принимать витамины. Витамины везли специально из Германии. Почему-то она всегда считала, что в Германии самые лучшие средства для ухода за волосами!..

Ее волосы безропотно все сносили и на самом деле были хороши — недаром давешний служащий принял ее за «фройляйн», хотя какая такая «фройляйн» в сорок-то лет?!

Телефон по-прежнему гудел унылыми гудками. Трубку никто не брал.

Должно быть, что-то случилось. Что-то непоправимое и ужасное, и ее никто не ждет в этом чужом и огромном городе.

Может, книжную выставку отменили? Впрочем, что за ерунда?! Франкфуртскую выставку не в силах отменить никто, должно быть, даже сам папа римский.

Вот интересно, папа римский пробовал когда-нибудь отменить книжную ярмарку во Франкфурте?!

Какая чепуха. Ужасная чепуха. Мне в голову лезут всякие глупости, потому что я не знаю, почему осталась совершенно одна в аэропорту и ни один телефон не отвечает, а меня должны ждать, по меньшей мере, десяток человек — издатель, редактор, переводчик, литературный агент, люди из международного отдела, журналисты, которые будут представлять в Германии мою новую книжку!

Волосы все лезли в глаза, и она заправляла их за ухо растерянным, беспомощным жестом. Человек, который все время наблюдал за ней из бара, понял, что паника почти накрыла ее с головой, и неторопливо поднялся из-за стола.

Теперь — он знал это совершенно точно — с ней можно будет сделать все, что угодно. Он знал, как она боится толпы, как ненавидит самолеты, аэропорты и неопределенность. Он знал, что она совсем не говорит по-немецки и ее беспокоит предстоящее выступление, которое должен переводить профессиональный переводчик.

Он знал о ней все — ну, или почти все! — и это знание давало ему определенную власть над ней. Сейчас, глядя на нее, растерянную и одинокую, обтекаемую равнодушной толпой, неловко приткнувшуюся к стене — прямо за ее плечом рекламный красавец с горными лыжами на плече предлагал всем угощаться некой минеральной водой, — он чувствовал эту власть особенно остро.

Ему не было ее жаль. Он точно знал, что будет дальше, и нисколько этого не боялся.

Она в последний раз набрала номер и последний раз прослушала серию унылых гудков. А потом вздохнула и огляделась.

Значит, придется все брать в свои руки и как-то выбираться самостоятельно. В конце концов, она не в Мозамбике, а в самом крупном и людном аэропорту старушки Европы, с ней здесь ничего не может случиться! По крайней мере, не должно.

Она так хотела, так мечтала, чтобы ее книжку представляли именно на этой, самой знаменитой европейской выставке, ей так нравилось думать, что вот и она стала настоящей писательницей, и все не зря, все сбылось, а тут вдруг… такая история!

Ведь они же все знают, что она ненавидит самолеты, аэропорты и толпу! Они обещали ее встречать, и поддерживать, и помогать во всем. И вот никого нет. А если ее убьет какой-нибудь поклонник или, наоборот, ненавистник?! Она же пишет детективы, а всем известно, что истории с убийствами особенно возбуждают сумасшедших!

Она еще повздыхала, с тоской посмотрела на рекламного красавца, его лыжи и воду и осторожно вступила в людской поток, который шумно и широко тек рядом, то разливаясь на ручейки, то закручиваясь в водовороты.

Ничего, ничего. Ей бы только до такси добраться, а там… А что там?!

Чужой город, завтрашнее выступление, толпа, которой она так боится!..

Он шел в двух шагах позади нее и как будто слушал ее мысли.

Он даст ей еще немного помучиться, а потом…

И тут она оглянулась и остановилась как вкопанная.

Он не ожидал этого, ну никак не ожидал!

Теперь они стояли в самой середине людской воронки, которая клокотала и ревела вокруг них.

— Привет.

Она кивнула, рассматривая его. Взгляд был не очень приветливый. Прямо скажем, так себе был взгляд. Если бы из глаз у нее сию минуту посыпались искры или вдруг стали бить молнии, он бы нисколько не удивился.

— Как это я не догадалась, — задумчиво выговорила она и заправила за ухо блестящую прядь. — А должна была бы… Ты что, звонил в мое издательство? Чтобы меня никто не встречал и трубки никто не брал?

— Звонил, — покаялся он.

— Молодец, — похвалила она. Похвала тоже звучала так себе.

Он понял, что должен оправдываться, иначе дело кончится плохо. Как в ее детективном романе!.. Убийство произойдет непосредственно здесь, в зале прилета аэропорта города Франкфурта.

— Я так хотел полететь с тобой!.. А ты мне что сказала!

— Что я тебе сказала?

— Ты сказала, что я тебе буду только мешать!.. — Он подошел к ней поближе и забрал у нее из рук сумку. — А у тебя выступление, да еще на выставке, да еще в Германии!.. Я сразу решил, что встречать тебя здесь буду только я, а не какие-то там агенты и издатели.



— И ты сделал все для того, чтобы я нервничала и бесилась, да? Он кивнул очень серьезно.

Людской водоворот крутился и кипел вокруг них. Она подошла поближе.

— Ты ужасный человек. Он опять кивнул.

— Хочешь, я сейчас же улечу в Москву? Провожу тебя в отель и улечу.

 — Он помолчал и добавил: — Ну, если я так уж мешаю тебе жить!

Тут она вдруг его поцеловала, взяла за руку, и они пошли, сразу став частью течения, которое неслось вокруг них.

— Ты мне мешаешь жить уже пятнадцать лет, — сказала она и смешно сморщила нос. — Не знаю, что бы со мной было, если бы ты был не такой сумасшедший и тебе тогда, давно, не пришло бы в голову на мне жениться. По крайней мере, писательницей я бы точно не стала!.. И моя жизнь не была бы похожа на детектив. А это иногда так… забавно!



Наталья Солнцева

Золотой павлин



Человеку бывает непросто понять, чего он на самом деле хочет. Жизнь так запутана, так противоречива… Или, наоборот, проста. Не иначе как сами люди ее и усложняют — непостоянством своих желаний, безрассудными поступками, скоропалительными решениями. Недрогнувшей рукой подправляют линии судьбы, начертанные на небесах…

Забывают, что небеса внакладе не останутся, — непременно подкинут любителям позабавиться какое-нибудь дополнительное развлечение. Мало одной игрушки? Получите несколько!

Когда Ванда заметила, что муж изменился, — неуловимо, в каких-то незначительных мелочах?  Стал более молчаливым, задумчивым, отвечал невпопад, блуждал рассеянным взглядом по комнате.

— Миша, ты в порядке? — спрашивала она.

Он улыбался, уверял ее, что все хорошо — и на работе, и дома, и со здоровьем. Вроде бы повода для беспокойства не было. Однако семейная лодка определенно дала течь. Ванда чувствовала это по тому напряжению, которое появилось в их отношениях с мужем. Они оба скрывали его, но от этого оно никуда не девалось, даже нарастало.

Пожалуй, все началось с того разговора о ребенке…

Ванда Шаранова была замужем три года, и все это время их семья являлась образцом взаимной любви и счастья. Ее супруг, Михаил, служил в крупной телефонной компании, прилично зарабатывал, и Ванда — как она всегда мечтала — могла посвятить себя домашнему хозяйству. По образованию она тоже была связистом, но после получения диплома твердо решила, что с этим покончено. Удел женщины — не карьера, а нечто совершенно другое.

Михаил не возражал, когда она объявила:

— Буду сидеть дома, готовить тебе пельмени, варить борщи, гладить рубашки. Если питаться всухомятку или портить желудок в столовой, к сорока годам станешь инвалидом! Я, конечно, могу устроиться на работу, но тогда квартира превратится в свинарник, а вещи придется носить в прачечную. Я не собираюсь надрываться и тут, и там!

Муж не стал спорить. Ему было приятно приходить домой, где царили чистота и уют, отведывать приготовленные женой кушанья и все свободное время отдыхать у телевизора. Дважды в неделю по вечерам Шарановы ходили на прогулки, по выходным — в театр или на выставки. В праздники старались навестить родителей. Дни рождения отмечали в узком кругу друзей. Ванда не признавала ресторанной кухни — готовила сама, каждый раз придумывая какое-нибудь новое оригинальное блюдо. Гости наперебой расхваливали ее стряпню. Мужчины осыпали Ванду комплиментами и откровенно завидовали Михаилу. Женщины слегка раздражались, но не подавали виду.

Закадычных подруг у Ванды не было. Она придерживалась мнения, что женская дружба — мираж, который коварно отводит глаза, тогда как надо смотреть в оба. Уводить мужа у подруги стало модным развлечением. Она бы себе такого не позволила, да и незачем — у нее есть Шаранов! Но другим женщинам повезло меньше. Их, в принципе, можно понять: всем хочется любви, ласки, внимания и… материальных благ. А порядочного мужчину днем с огнем не сыщешь. Если же он еще и при деньгах…

В общем, после замужества Ванда всю себя отдавала семье. Шаранов тоже оказался домоседом. Любимые сильным полом рыбалка и охота его не привлекали, на футбол он не ходил, пил умеренно и только под хорошую закуску, приготовленную искусными руками жены. Отпуск они традиционно проводили на море — в Крыму. Один раз после свадьбы слетали в Турцию. Ванда плохо переносила сильную жару. Вдобавок она боялась перелета — в последнее время авиалайнеры слишком часто начали падать, — и это испортило ей отдых. Она сказала мужу, что ей больше нравится Ливадия в бархатный сезон, и Михаил не возражал. У него был на редкость покладистый характер.

Ванда быстро привыкла к свободе, к достатку, к тому, что за Шарановым она как за каменной стеной. Родители не могли обеспечить ей такого уровня жизни — они постоянно экономили, а когда дочка поступила в институт, вынуждены были взять кредит, который с трудом отдавали. Их скромная квартирка в подмосковном поселке не шла ни в какое сравнение с квартирой Шаранова, где были евроремонт, новая мебель, полный набор бытовой техники. Словом, Ванда обрела с милым истинный рай в этом «шалаше».

Казалось бы, чего еще надо? Ан нет… Не бывает земного счастья без червоточинки, без изъяна: на то оно и земное. Поскольку Михаил не давал жене никакого повода для недовольства или ревности, она принялась искать сама. И нашла!

— Как у вас дела? — спрашивала по телефону ее мама.

— Хорошо, — отвечала Ванда.

Раз за разом повторяя одно и то же, молодая женщина задумалась. Как-то подозрительно все хорошо у них с Михаилом! Никаких стычек, никаких споров, на работе муж не задерживается, денег не жалеет, пароль на сотовый не ставит, чужими духами от него не пахнет. Странно!

Ванду настораживало: Шаранов не заговаривал о ребенке. Более того, во время любовных игр он тщательно предохранялся. Сначала это привело ее в восторг — обычно мужчины не особо пекутся о безопасности секса, а ее Миша и в этом являл пример заботливого супруга. Но постепенно Ванда все чаще стала задумываться, в чем причина подобной предусмотрительности? Не то чтобы она собиралась немедленно обзаводиться малышом — ей хотелось годик-другой пожить для себя, насладиться всеми благами, которые предоставило удачное замужество. Разумеется, она будет рожать — потом. Миша, казалось, разделял ее точку зрения. Однако по прошествии трех лет в его поведении ничего не изменилось.

— Я хочу ребенка, — одним дождливым осенним утром заявила Ванда.

Она сказала это нарочно, чтобы проверить реакцию мужа. Он долго молчал, глядя в потолок. Они проснулись и продолжали лежать в постели — впереди было воскресенье, никуда спешить не надо. Холодильник забит едой, билеты на модный спектакль куплены заранее, нарядное платье приготовлено и висит на плечиках, так что до вечера полно свободного времени.

— Почему ты молчишь?

— Думаю, — лениво ответил Михаил. — Тебе всего двадцать четыре. Куда спешить?

— Зато тебе — тридцать два! Он рассмеялся.

— Я не против ребенка… Только давай еще подождем. Поездим по Европе. Ты же сама мечтала! Ребенок — это серьезно, дорогая.

Ванда была с ним согласна. Ее совершенно не привлекали бессонные ночи, пеленки, катание коляски по загазованному скверу у дома, многочасовые бдения у песочницы. Пока что не созрела она для материнства. Но в ней разбушевался дух противоречия.

— Может, у тебя уже есть ребенок, поэтому ты… Он не дал ей договорить, закрыл рот поцелуем.

— Хватит городить чепуху.

— У тебя были женщины… до меня?

— Конечно, — не отпирался Шаранов. — Ты прекрасно знаешь, что любой мужчина имеет добрачные связи. Я не исключение.

— В сущности, мне ничего о тебе не известно…

— По-моему, наоборот.

— Ты меня любишь?

Давно она не спрашивала мужа об этом. Как-то само собой подразумевалось, что он любит ее, она — его.

— У тебя возникли сомнения?

«Да, да, возникли!» — хотелось сказать ей.

— Нет.

Странные существа — женщины. Мужчины, пожалуй, тоже.

— В чем же тогда дело? — недоумевал Михаил. — Тебе приснилось что-то плохое?

Не говоря ни слова, Ванда поднялась, сунула ноги в мягкие тапочки и отправилась в ванную — наводить красоту. «Может быть, Миша не хочет детей? — гадала она, стоя под душем. — Или у него есть другая? Жены всегда узнают об этом последними. Я — шляпа! Рассиропилась, размякла от сладкой жизни, потеряла бдительность…»

Она гнала от себя тревожные мысли, но они присосались, словно пиявки, — попробуй избавься. Ванда не относилась к числу недалеких простушек, главным достоинством которых была кукольная внешность. Ее цепкий ум принялся анализировать разные подозрительные мелочи в поведении Шаранова. Например, он вроде бы смотрел телевизор, тогда как на самом деле думал о чем-то своем. Несколько раз случалось так, что Ванда делала какое-нибудь замечание по ходу фильма или шоу, а Михаил отмалчивался. Ему нечего было сказать! В театре муж скорее делал вид, что увлечен спектаклем, а потом ничего толком не мог вспомнить. Однажды Ванда не выдержала.

«Ты будто спал, — возмутилась она. — Неужели не понравилось? Сама Лагутина в главной роли!»

«Мне не интересно, — отмахнулся он. — Я хожу в театр ради тебя!»

В общем, ничего особенного. Других мужей в театр силой не затащишь: они проводят время в саунах с девочками, устраивают загородные пирушки, куда жен не приглашают… Развлекаются, как в голову взбредет. Почему же Ванда испытывала муки ревности, казалось бы, на пустом месте? Наверное, ей не хватало остроты чувств… Слишком уж все гладко, благополучно у них с Шарановым. Слишком пресно.

Когда-то еще в школе она без памяти влюбилась в учителя физкультуры — бывшего легкоатлета, который из-за травмы вынужден был бросить большой спорт. Страдала, не спала ночами, не смея никому признаться в «запретной страсти». А потом однажды увидела его в парке с женой — подвыпившего, небрежно одетого. Супруги ругались, не стесняясь прохожих. Кумир Ванды рухнул с пьедестала, и любовь как рукой сняло. С тех пор она дала себе слово, что выйдет замуж только за достойного мужчину, о котором будет знать все.

На поверку вышло иначе. Шаранов свалился как снег на голову, закружил, увлек, очаровал. Очнулась Ванда уже после свадьбы, его законной супругой. И не жалела об этом.

«Должно быть, Миша тут ни при чем, — трезво рассудила она. — Просто счастье тоже приедается. Как любое, даже самое изысканное блюдо».

Придя к такому неутешительному выводу, Ванда все же решила пристальнее приглядеться к мужу — наверстать то, что не успела сделать до брака. В сущности, они встречались всего пару месяцев, и Шаранов сразу предложил руку и сердце. Любовь ослепила, застила белый свет. Любовь ли? А что, если расчет?

Ванду бросило в жар. Испугавшись собственного предположения, она выскочила из душа, замотала волосы полотенцем и занялась привычным делом — приготовлением завтрака. Поставила чайник, взбила омлет. Намазывая тосты абрикосовым джемом, она почти успокоилась. Михаил прав: с ребенком лучше повременить.

За столом супруги сидели молча. Ванда видела, что муж ест без аппетита… но вопросов не задавала. Хватит на сегодня.

Она поймала себя на том, что с болезненным любопытством прислушивается к его телефонным разговорам, наблюдает, как он собирается на работу: не выбирает ли лучшую рубашку, не многовато ли парфюмерии использует?

В конце концов она рассердилась. «Я превращаюсь в ревнивую мегеру. Не хватало закатить бабскую истерику! Михаил не поймет и будет прав…»



* * *



В понедельник Ванда нарушила свой распорядок — вместо магазина отправилась в парикмахерскую: захотелось обновить прическу, сделать маникюр. Сидя в кресле и вверив свои волосы мастеру, она опять погрузилась в ревнивые мысли. Что-то не так пошло у них с Шарановым. Где-то засбоила программа «благополучная семья». В систему проник вирус.

Ванда задумалась о любви — не как наивная и восторженная девочка, а как взрослая женщина, замужняя дама. Когда в ней проснулось это чувство? На ум пришел учитель физкультуры. Ванда пренебрежительно фыркнула.

— Что случилось? — спросил парикмахер. — Слишком коротко?

Она придирчиво посмотрела в зеркало. Пожалуй, он и правда увлекся, многовато снял на висках… А, не все ли равно?

— Нет, просто непривычно…

Он снова защелкал ножницами, а она пустилась в воспоминания. В классе за ней бегал Женька Ратников, проходу не давал. Но куда ему было тягаться с учителем? Многие мальчишки-одноклассники отставали в росте и развитии от девочек, вот и Ратников едва доставал Ванде до уха. Какая могла быть любовь к такому вихрастому коротышке?

Она усмехнулась, чем вызвала новую волну беспокойства у мастера:

— Здесь подлиннее оставить?

— Не надо, — качнула головой Ванда. — Я полагаюсь на ваш вкус…

А Ратников, между прочим, таскался за ней тенью, дарил на день рождения дорогие подарки. И где только деньги брал? Наверное, копил месяц за месяцем, отказывая себе в бутербродах и мороженом. Над ним смеялись, а он не обращал внимания — безропотно решал за Ванду задачки, дежурил вместо нее, на школьных вечеринках охотно ей прислуживал: то подай, это унеси… Ему было плевать на злые шутки одноклассников, их откровенное подтрунивание.

В одиннадцатом классе Ванда заметила, что Женька перерос ее, — вытянулся, возмужал, поумнел. В его ухаживании стало меньше угодливости и больше предупредительной вежливости, — как бы она сейчас сказала, галантности. Но любви в сердце Ванды он разжечь не сумел. Или она еще была не готова. Хотя как же учитель? Видать, то чувство называлось как-то иначе: обожание, первое влечение к мужчине, поклонение идеалу… А идеал-то оказался никудышный! Выходит, не разбирается она в людях, не видит их внутренней сути. Может, и в Шаранове ошиблась?

«Интересно, где сейчас Ратников? — подумала Ванда. — Каким он стал? Кем работает? По-прежнему любит меня или давно забыл? Конечно, забыл…»



* * *





После ночных заморозков деревья начали стремительно терять листву. Аллеи были сплошь усыпаны бронзой и червонным золотом кленов. Сквозь голые ветки светило бледное ноябрьское солнце.

Ванда неторопливо прогуливалась, набирая номер бывшей одноклассницы, который чудом сохранился в ее справочнике. Она не отдавала себе отчета, зачем делает это.

— Привет, Алька, как дела?

— Нормально. А у тебя?

Пустые, ничего не значащие фразы, наигранная радость в голосе. Давно они не встречались, не болтали по душам. Если быть до конца честной, Ванда ни с кем не делилась сокровенным, ни у кого не спрашивала советов. Жила как умела, как считала нужным. В ее жилах текла малая толика польской крови — от бабушки, — но и той хватало, чтобы «шляхетская гордость» порой затмевала остальные черты характера.

Вероятно, эта самая гордость когда-то помешала ей ответить взаимностью Ратникову. Не только росточком не вышел кавалер — не было в нем ни мужской стати, ни удали, ни того особого лоска, которые могли привлечь капризную разборчивую Ванду. Зато Шаранов сразу покорил ее сердце.

— Ты виделась с кем-нибудь из наших? — спросила она.

Знала, какой вопрос задать. Первая сплетница в классе, Алька затрещала без умолку, — с годами это ее качество усилилось. На Ванду обрушился поток информации, который она не успевала осмыслить. О каких девчонках идет речь? О каких мальчишках? Некоторые фамилии напрочь выветрились из памяти.

— Женьку Ратникова помнишь? — с трудом вклинилась она в бурный Алькин монолог.

Бывшая соседка по парте на мгновение запнулась, но тут же разразилась новой тирадой. Она работала продавщицей в бутике, цены там были запредельные, покупатели заходили редко, и Алька целыми днями изнывала от скуки, слоняясь между вешалок с изысканными нарядами от-кутюр. А тут такой повод отвести душу!

Спустя четверть часа Ванда услышала о Ратникове столько, что у нее голова пошла кругом. Оказывается, Женька отслужил в армии, женился, развелся, устроился в милицию, уволился и открыл частное детективное агентство.

— Ты шутишь! — вырвалось у Ванды. — Я думала, он в авиастроительный пойдет. Он же был помешан на самолетах!

Разумеется, основные вехи послешкольной биографии Ратникова Алька обильно пересыпала всевозможными подробностями. Большую часть Ванда пропустила мимо ушей, но сообщение о детективном агентстве несказанно удивило ее. Женька посещал авиамодельный клуб, умело мастерил миниатюрные летательные аппараты и каждый называл одним и тем же именем…

Однажды она уступила его настойчивым просьбам и отправилась на поле, где юные авиамоделисты запускали свои изделия. Ратников показал ей маленький белый самолет с надписью на боку — «Ванда». Это ей польстило… А когда самолет взмыл вверх и закружился в небесной синеве, она на краткий миг испытала некое подобие влюбленности в Женьку. Но когда полет закончился, ее чувство странным образом иссякло…

— Я тоже мечтала стать врачом, изобрести лекарство от старости, а застряла в продавщицах, — с сожалением вздохнула Алька. — Жизнь обламывает нас, и это правильно. Не всем же быть звездами! Кому-то надо смотреть на них снизу вверх. Я пришла к выводу, что смотреть даже интереснее.

Эту теорию Алька развивала еще в школе и теперь решила опробовать на практике. Судя по голосу, результаты ее удовлетворяли не полностью.

— Не могу представить себе Ратникова детективом! — выпалила Ванда. — В голове не укладывается!

— А ты наведайся к нему. То-то Женька обрадуется! Небось, до сих пор сохнет по тебе. Потому и развелся с женой.

— Ну да, как же! Мало ли кто развелся…

Алька с ней согласилась — многие из их класса уже успели обзавестись вторыми мужьями и женами.

— Здорово, что ты позвонила, Ванда! — с новой силой затарахтела она. — А то пропала совсем! Мы хоть изредка, но собираемся…

Под звуки ее пронзительного голоса Ванда задумалась о превратностях судьбы. Еще вчера ее счастье казалось нерушимым, а сегодня в душу закрались страх и ревность, и она вспомнила о Ратникове. Тот всегда готов был подставить ей плечо, прийти на помощь в любых обстоятельствах. Разве не чудесное совпадение, что он сделался детективом именно тогда, когда это может ей пригодиться? Не зря она позвонила Альке.

— …записывай адрес и телефон! — раздалось в трубке, и Ванда включилась в разговор. — Женька всех приглашал на новоселье.

— Он квартиру купил?

— Да нет же, в офис, — захихикала бывшая одноклассница. — У него как раз ремонт закончился. Устрой ему сюрприз!

— Он… спрашивал обо мне?

— Не решился. Он боится тебя! Ты ведь и раньше его отшивала, а теперь…

— Теперь я замужем.

— Вот именно, — почему-то скептически хмыкнула Алька. — Ты у нас слишком гордая! На встречу выпускников ни разу не явилась. И вообще, как в воду канула. Мы вынуждены перебиваться слухами…

— Не люблю я эти бестолковые тусовки. Люди, которых ничего не связывает, кроме прошлых глупостей, собираются и начинают либо хвастаться своими успехами, либо плакаться, либо перемывать кости отсутствующим.

Алька захихикала.

— Я же говорю, гордая ты! А гордиться — грешно. Ладно, ручка есть? Пиши… — она продиктовала адрес детективного агентства. — Вдруг пригодится?



* * *



На следующий день с утра зарядил проливной дождь.

Шаранов уехал на работу, а Ванда неожиданно расплакалась. Между ней и мужем будто кошка пробежала. Он то замыкается в себе, то неестественно много говорит. Даже его голос изменился: стал напряженным и фальшивым.

Ванда упала духом. Она не знала, как ей быть. Единственным человеком, которому она могла довериться, была ее мать. Съездить к родителям? Но что она скажет? «Миша меня разлюбил? Он мне изменяет?» Откуда у нее подобные мысли?

Она пожалела, что не научилась водить машину: можно было бы проследить за мужем. Ванда смотрела на косые хвосты дождя, лужи на тротуарах, беспросветное серое небо и задыхалась от слез. Если вдуматься, у нее нет никакого повода обвинять Шаранова в измене. Она будет выглядеть смешно в глазах собственной матери, пожалуй, та ее не поймет.

Чтобы хоть немного отвлечься, Ванда взялась за приготовление обеда. Утка с черносливом и яблоками получилась жестковатая, спинка подгорела. Пирожки не подошли. У нее все валилось из рук. Какая из нее домохозяйка? Наверное, ей не стоило отказываться от карьеры… Шаранов каждый день видит в офисе молодых хорошеньких женщин, накрашенных, причесанных и модно одетых. Они соблазняют его… Он же не каменный.

«А мне что делать? — сокрушалась Ванда. — Укладывать волосы, наносить макияж и наряжаться в дорогое платье, чтобы стоять у плиты?»

Пометавшись по квартире, она наткнулась на коробку с мелочами — дешевой бижутерией, статуэтками, рамками для фотографий и прочими безделушками.

— По фэн-шую, накопление хлама не способствует свободному движению энергии, — пробормотала Ванда. — Давно пора все перебрать и выбросить.

Ей попалась забытая вещичка — позолоченный павлин с красным камушком вместо глаза. Не брошь, потому что без застежки; не кулон, потому что без петельки; не пряжка, не заколка для волос… Валяется без толку. Никуда его не приспособишь.

Этого затертого прикосновениями чьих-то рук, потускневшего от времени павлина подарила ей на свадьбу тетка из Калуги. Ванда чуть со стыда не сгорела, развернув маленькую бандероль. Правда, тетка была двоюродная, на торжества ее не приглашали. Откуда она узнала о предстоящем браке подмосковной племянницы, осталось для Ванды загадкой. Павлина сопровождало короткое письмецо, написанное крупным наклонным почерком. Тетка сообщала, что птица испокон веков считается символом семейного счастья, и павлин этот верой и правдой служил ей. «А теперь послужит и тебе, дорогая Ванда, — заключила свое послание тетка. — Береги его и храни. В нужный момент он тебе пригодится!»

Ванда положила павлина на ладонь и расхохоталась. Смеялась и смеялась, не в силах остановиться. То слезы, то нервный хохот. Похоже, у нее истерика…



* * *



Ратникова было не узнать. Он выглядел на все тридцать — раздался в плечах, окреп, лицо обрело выражение спокойствия и уверенности, в волосах серебрились ниточки седины. Это в двадцать четыре года! Видать, потрепала его жизнь, потискала в медвежьих объятиях.

— Ванда? Не ожидал… — без прежнего трепета в голосе произнес он. — Почему не позвонила? Я бы приготовился к встрече. Шампанское, цветы, конфеты. А так у меня только коньяк с лимоном.

— Давай коньяк, — кивнула она. — Тем более что повод есть.

Он не спросил, какой повод. Промолчал. Достал из шкафчика бутылку, бокалы.

— У тебя и секретарша есть? — оглянулась по сторонам Ванда. На стуле висел женский шарфик пестрой расцветки.

— Помощница…

— Где она?

— Сейчас дома, приболела.

Они выпили. Ванда до дна, а Ратников только глоток. У него был довольно приличный офис: много света, пальмы в больших горшках, кожаная мебель, телевизор, два компьютера. Пара авиамоделей на полках — дань юношескому увлечению.

— Дела идут неплохо, — поймал ее взгляд бывший поклонник. — На хлеб с маслом хватает. Ты, я слышал, замужем. Счастлива?

— Плесни еще…

После второй порции спиртного Ванда слегка захмелела и осмелела. Ей почему-то стало обидно, что Женька не проявляет никакой влюбленности. Быстро же испаряется «вечное чувство»!

— Как тебя теперь называть? Евгений, господин Ратников? Она невольно прыснула. Он остался невозмутимо вежливым.

— Решай сама. А ты все такая же… красивая. Нет, ты стала еще лучше.

Он произнес это как обычный комплимент. Если что-то и шевельнулось в его сердце, то он ловко прикидывался безразличным. Ванда хотела еще выпить, но стеснялась попросить. А Ратников не догадывался или делал вид, что не догадывается.

Они поменялись ролями. Раньше он терялся, мучительно краснел, не мог найти слов. Сейчас Ванда ощущала скованность и неловкость в его присутствии, словно была в чем-то виновата перед ним.

— Я пришла за помощью, — выдавила она. — Ты готов выслушать меня… по старой дружбе?

Он уставился на нее взглядом сыщика, а не влюбленного. Зря она старалась — тщательно подкрашивалась, долго выбирала платье и наконец остановилась на кремовом шерстяном со скромным декольте, которое должно было напомнить школьные годы. Выходит, короткая у мужчин память.

— Для тебя все что угодно… — улыбнулся Ратников. — Просите, и дано вам будет!

— Не знаю, с чего начать…

— Тебе кто-то угрожает? Шантажирует?

— Бог миловал, нет. Это касается… моего мужа.

— Собираешь компромат для развода?

— Нет, что ты! — испугалась Ванда. — До этого пока не дошло. Я просто хочу удостовериться…

Она достала из сумочки платочек и прижала к губам, забыв о помаде. Взяла передышку. Может, ей вообще встать и уйти? В сознании всплыл павлин. Его глаз вспыхивал красным, словно предупреждая об опасности.

«Без помощи мне не обойтись, — подумала Ванда. — Ратников, по крайней мере, будет держать язык за зубами. Он смолоду умел хранить тайны. Да и профессия обязывает».

В школе Женька зачастую подделывал автограф родителей в ее дневнике и сочинял записки от их имени про несуществующую болезнь дочери, которая тем временем прогуливала уроки, бродя по парку или сидя в кино на дневном сеансе. И никто об этом доныне не узнал. В любом случае, больше обратиться не к кому.

— Я тебе заплачу, — сказала она, стараясь придать голосу деловой оттенок. — У меня есть деньги.

— Разберемся… Так чем могу быть полезен?

— Какие у тебя расценки?

Ратников сообразил, что Ванда оттягивает момент болезненных признаний.

— Я оказываю услуги состоятельным людям, но с тебя, разумеется, не возьму ни копейки. По старой дружбе.

Он повторил ее же слова с подчеркнутой иронией.

— Ладно, раз так, то… — Она комкала в пальцах платочек, испачканный губной помадой. — В общем, муж что-то скрывает от меня…

— Что именно? Счет в банке? Любовницу?

— Понятия не имею. Думаю, вряд ли это деньги… Он не богат.

— Но состоятелен?

- Д-да… У него хорошая зарплата, и его отец занимается бизнесом. Миша — единственный сын у родителей. Сам понимаешь, кому они все оставят. Ой, о чем я говорю?! Это не касается денег…

— Значит, любовница?

Ратников с безжалостной прямотой высказывал то, о чем Ванда боялась подумать.

— Не знаю… Его поведение изменилось…

— Хочешь, чтобы я проследил за ним?

Она покраснела — лоб, щеки, шея залились жарким румянцем. Вот так же она краснела и в школе. Не умела справляться со своими эмоциями.

«Я тоже не умел, — подумал Ратников. — Жизнь заставила научиться!»

И поскольку Ванда растерянно молчала, ответил за нее.

— Хочешь.

Она действительно похорошела, став женщиной. Ее фигура обрела мягкость линий и завершенность, в жестах сквозила непринужденная грация, волосы слегка вились. Интересно, это заслуга парикмахера или природы?

— Миша ничего не заметит? — робко спросила Ванда.

— Даю гарантию. Он не ожидает, что за ним…

— Боже, как мне стыдно! — Она опустила голову. — Я ужасная жена, да? Это подло, мерзко следить за… Прости, Женя. Я не то имела в виду… Я о себе! Наверное, я напрасно подозреваю мужа! Я просто ревнивая дура!

— Не ты первая, не ты последняя…

Он сделал неуклюжую попытку утешить ее. Она горько усмехнулась.

— Когда будут новости, я позвоню, — вздохнул Ратников. — Отвезти тебя домой?

— Вызови такси…



* * *





Он позвонил через неделю, полную душевных терзаний. Ванда уже успела раскаяться и едва не призналась мужу в собственном предательстве. Каждый день приносил ей новые страдания. Оказывается, она любит Шаранова сильнее, чем ей казалось. Он по-настоящему дорог ей, близок, как никто другой.

Встреча с Ратниковым открыла ей глаза. Она убедилась, что между мужчиной и женщиной существует невидимый любовный ток… Это неодолимое притяжение не имеет ничего общего с дружбой, симпатией и прочими видами человеческой приязни. Когда ток есть, можно не сразу его заметить. Но когда его нет…

Между Вандой и Ратниковым его так и не появилось. Ее не тянуло к нему. Вздумай она в отместку изменить мужу с бывшим поклонником, это было бы тягчайшим насилием над собой.

Звонок детектива застал ее в магазине. Ванда поспешно расплатилась и вышла, прижимая к уху мобильник.

— Мне удалось кое-что выяснить, — сообщил Ратников. — Тебе кратко изложить или с подробностями?

На улице моросил холодный дождь. Все казалось серым: воздух, небо, дома, лица прохожих. Ванда раскрыла зонт и держала его в той же руке, что и сумку. Жутко неудобно.

— Перезвонить позже? — уловил он ее замешательство.

— Нет-нет, говори…

— Ты оказалась права. Твой Шаранов встречается с женщиной… У Ванды внутри все сжалось, горло свел спазм.

— Не могу судить, любовная это связь или нечто похуже, — добавил он. — Что молчишь? Ты в порядке?

Губы Ванды не слушались. Она пыталась сделать вдох — получился всхлип.

— Слушай, давай я подъеду, — забеспокоился Ратников. — Куда-нибудь поближе к твоему дому. По телефону такие вещи обсуждать нежелательно. Посидим в кафе, я покажу тебе фотографии. Эй, отзовись!

— Д-да… хорошо…

Ей не хватало воздуха, тело сотрясал озноб.

— Не волнуйся! Я и не с таким сталкивался… — звучало в трубке. — Все уладится. Только не переживай…



* * *





Ратников, в доказательство своих слов, представил ей фотографии. Шаранов подходит к двери с какой-то вывеской. Что написано на вывеске, не разберешь. Шаранов беседует с женщиной, и это вовсе не его сотрудница. Во всяком случае, не похожа на сотрудницу. Они сидят за столиком, Шаранов наклоняется к ней, она берет его за руку…

— Не могу разглядеть ее лица, — прошептала Ванда.

— Снимки пришлось делать через окно, — пояснил детектив. — Поэтому качество плохое.

— Кто она?

— Понятия не имею. Пока…

— А что они делали?.. Я имею в виду, куда они пошли после?..

—- Она осталась, а твой муж сел в машину и отправился к себе на работу. Я поехал за ним, как ты понимаешь…

— И часто они… встречаются?

— За прошедшую неделю я видел их вместе два раза. В одном и том же кафе.

Ванда закрыла глаза и застонала.

— Не спеши устраивать семейный скандал, — посоветовал Ратников. — Мы с тобой тоже сидим вместе в кафе, и это еще ничего не значит.



— Я не буду, — пообещала она. — Я вообще не умею скандалить. Подвальчик, куда пригласил ее бывший одноклассник, напоминал винный погребок: низкий сводчатый потолок, полумрак, стены старого кирпича, грубые деревянные столы и стулья, подвесные лампы. Живой огонь в камине лизал дубовые поленья. Ратников заказал глинтвейн даме и кофе себе. Он был за рулем.

— Пей, ты продрогла и намокла. Твой зонтик никуда не годится. Ванда не отрывалась от фотографий. В ее чашке остывал глинтвейн, источая аромат гвоздики и кардамона. В небольшом зале находились только они двое и скучающий мальчишка-официант. Было слышно, как трещат сухие дрова.

Ратников колебался: говорить ей все или повременить. Пусть свыкнется с тем, что узнала. Она подняла на него умопомрачительной глубины глаза. В этой зеленой глубине он чуть не утонул когда-то…

— Вот это… что за учреждение? — спросила Ванда, показывая на снимок. — Куда Шаранов идет? Ты видел надпись на вывеске?