Джо Клиффорд Фауст
Дьяволы Фермана (Ferman’s Devils)
Пролог
Пембрук, Холл, Пэнгборн, Левин и Харрис.
«Мы продаем Ваши товары по всему миру с 1969 года».
Офисы в крупнейших городах: Нью-Йорк, Монреаль, Торонто, Сидней, Лондон, Токио, Москва, Пекин, Чикаго, Осло, Филадельфия, Амарилло.
ЗАКАЗЧИК: Фармацевтика Интернешнл
ТОВАР: Линия продукции «Психотропы на Каждый День»
АВТОР: Боддеккер
ВРЕМЯ: 60
ТИП КЛИПА: Аудио
НАЗВАНИЕ: Ниспошли нам Психотропы на Каждый День
РЕКОМЕНДАЦИИ И ПОЯСНЕНИЯ: Не использовать музыки и фоновых шумов до указанного момента.
МУЖЧИНА: Отче наш, сущий на Небесах, да святится имя Твое! Дай нам наши психотропы на сей день…
ДИКТОР: Вы заметили, что вы постоянно молитесь о качестве и безопасности ваших психотропов?
МУЖЧИНА: Да будут они качественными, и да будут они безопасными…
ДИКТОР: Вы давно уже устали от бесконечных процедур контроля качества; ведь это означает, что вы теряете драгоценное время — а в ином случае рискуете отравиться.
МУЖЧИНА: И да принесут они мне отдохновение…
ДИКТОР: Вы пользуетесь дорогими синтетическими суррогатами, которые обещали вам наслаждение, но только облегчили ваш кошелек?
МУЖЧИНА: И да поддержат они меня…
ДИКТОР: Значит, вам нужны Психотропы на Каждый День от Фармацевтика Интернешнл. Психотропы на Каждый День производятся здесь, в Соединенных Штатах, и соответствуют строжайшим стандартам, установленным Администрацией Контроля Наркотиков. Не важно — курите ли вы, нюхаете, глотаете или колетесь — будьте уверены: только Психотропы на Каждый День гарантируют вам безопасность и качество!
МУЖЧИНА: И пожалуйста, Господи, не заставляй меня пользоваться тем рынком на углу…
ДИКТОР: Плюс… вы будете удивлены нашими ценами — при полном соблюдении всех рекомендаций Федеральной Торговой Комиссии.
МУЖЧИНА: Аминь!
ДИКТОР: Психотропы на Каждый День… Только самое лучшее — для вас.
1
Все дальше и дальше — в глубь вражеской территории
В тот миг, когда я услышал голос за спиной, я понял, что совершил очередную ошибку. Я немало их натворил за последние пару дней. Однако на сей раз я, кажется, превзошел сам себя…
И эта ошибка могла оказаться последней…
Итак, я вывалился из бара «У Огилви» и зашагал куда глаза глядят. Да, чувствовал я себя худо. Слишком много всего свалилось за краткий промежуток времени. Глупость? Несомненно! Я слишком близко к сердцу воспринял эти идиотские проблемы. А между тем я здесь ни при чем. Просто так вышло…
Отчасти виноват Хотчкисс и его депрессия. Не то чтобы беды Хотчкисса когда-либо влияли на меня подобным образом, но сегодня мне показалось, что он говорит правду, и мир в самом деле катится в пропасть. Конечно, может быть, Хотчкисс расклеился из-за ссоры с Дансигер, и все же это явно не единственная причина.
Затем последовало обескураживающее заявление о конце света, исходившее от одного из наших «стариков». Само собой, речь идет не о том самом конце, а всего лишь об окончании эпохи, говорил «старик». И еще: разумеется, есть способ спастись — но выживает сильнейший.
Вот здесь-то и начинались сомнения… Сейчас, шагая по мокрым нью-йоркским улицам, я отнюдь не был уверен, что отношусь к этим самым «сильнейшим».
К примеру, мне до сих пор не хватило духу сказать Бэйнбридж, что между нами все кончено. Или же в глубине души я этого вовсе не хотел?.. Возможно, меня вполне устраивало ее присутствие, хотя манера Бэйнбридж лебезить частенько заставляла напрягаться. Ее компания годилась только на крайний случай. Хотя она очень полезна в агентстве, поскольку всегда оказывается на подхвате… Меня это угнетало. Я понимал, что просто-напросто использую ее. И при этом сама Бэйнбридж своего недовольства никогда не показывала. Возможно, она полагала, что рано или поздно мы переговорим начистоту, и я наконец паду к ее ногам.
С другой стороны, может быть, однажды я завоюю расположение Хонникер из Расчетного отдела… Правда, здесь мои шансы равнялись возможности выиграть Большой Джек-пот в Китайской Лотерее. Все мужчины агентства — женатые или холостые — считали себя ее поклонниками, а Хонникер спокойно ухитрялась их игнорировать. По агентству циркулировали многочисленные предположения о причинах ее холодности. Теории выдвигались самые разные — от невероятных до непристойных.
Однако Хонникер любила творческих людей, а я к таковым относился. Как и пара сотен прочих сотрудников агентства. Но никто из них не удостоился ее внимания дважды за один день. Впрочем, когда это произошло в первый раз, я выставил себя круглым идиотом… А уж что до второго…
«Второй раз» случился у Огилви, когда Хонникер попыталась вовлечь меня в свой змеиный танец. Перед глазами вновь встало ее лицо, и я невольно улыбнулся. «Пойдем-ка, тряханем этот мир», — сказала она. Это был момент, который хочется навеки сохранить в памяти — и возвращаться к нему раз за разом, когда обуревают тяжелые мысли или просто похабно себя чувствуешь. В конце концов сколько парней в Пембрук-Холле могут похвастаться тем, что Хонникер из Расчетного сама предложила взять ее за задницу и потанцевать?
Размышляя о произошедшем, я вспомнил и странную женщину, в одиночестве сидевшую в баре. Она накачивалась выпивкой и постоянно заказывала музыкальному автомату песни одной из самых дурацких групп последнего столетия. А потом заявила Огилви, что сегодня ее последняя ночь на Земле. И как это следовало понимать?..
Что еще? Ах да. Весельчак и его розы… Заказ от «Бостон Харбор»… Суета вокруг «Мира Нанотехнологий»… Бедолага Пэнгборн…
И — самое главное — дом в Принстоне. Бесподобный дом, который я не мог заполучить…
На миг я остановился посреди улицы и тяжко вздохнул. Дыхание вырвалось изо рта облачком пара.
Да. Я отправился в Принстон, всерьез надеясь, что сумею обойти условности и хитрые пункты контракта. Первая большая ошибка…
Темнело. Я шагал по улице, минуя квартал за кварталом. Все дальше и дальше…
Определенно во всем виноват дом в Принстоне. Он стал средоточием моей жизни и обратил эту жизнь в хаос. Я был очарован, захвачен, влюблен… И все свалилось на меня, когда от проблем и так не продохнуть.
Этот дом — ошибка. Громадная ошибка. Такая же, как пить, не пригласив Бэйнбридж, как идти на работу с похмелья, как покупать розу у Весельчака или слушать излияния Хотчкисса. Я прохлопал ушами все, что говорилось на общем собрании, и в итоге, когда ко мне подошла Хонникер, выставил себя законченным кретином. В довершение всего — я готов держать пари — моя беседа со «стариком» тоже оказалась ошибкой.
Я вынужден был согласиться, когда Хотчкисс попросил меня прийти к Огилви. Я позволил ему купить выпивку. Я слишком долго смотрел на женщину без будущего и влюбился в ее глаза. Мне следовало отправиться с ней. Или же потанцевать с Хонникер… А вместо этого я ушел. Последнее, вне всяких сомнений, самая большая из ошибок. Я часто спрашиваю себя — как бы все повернулось, если б мы «тряханули мир» вместе с Хонникер из Расчетного отдела или если бы я пошел ублажать Мисс Без Будущего. Одним словом, если бы я не поддался вселенской депрессии и не отправился на прогулку…
Я дошагал до конца квартала и остановился на тротуаре. Проезжая часть была пустынна, но я не двигался с места, терпеливо дожидаясь зеленого света для пешеходов. Я расслабил пальцы в карманах брюк и выдохнул облако пара. Почему я стою столбом, дожидаясь зеленого света, когда в обозримом пространстве нет ни единого намека на движение? Возможно, в этом заключалось предостережение свыше, но я не сумел его разгадать. И перешел улицу.
Оказавшись на другой стороне, я понял, что мог прождать зеленого еще очень и очень долго: светофор кто-то разбил вдребезги. Я огляделся по сторонам и захлебнулся ужасом. Только теперь до меня дошло, куда я попал. И сразу же стало ясно: я совершил очередную ошибку.
По всей длине улице лавки и магазинчики щерились решетками на окнах; за пуленепробиваемыми стеклами витрин мигали огоньки сигнализаций… Доверху переполненные мусорные баки. Вход на станцию метро надежно заперт, двери выглядят так, словно никогда и не открывались. Большинство фонарей не работало — в лучшем случае горел один фонарь на квартал. Было невероятно, невозможно тихо.
Сделав еще несколько шагов, я вдруг увидел на стене дома картинку, нарисованную красной светящейся краской-аэрозолем. Портрет человека с козлиной бородкой и зубастой ухмылкой. Нос с горбинкой, горящие яростью глаза, заостренные уши и маленькие рожки надо лбом. Под этим лицом синим цветом сверкала надпись «Дьяволы», а оранжевый знак рядом указывал на принадлежность Дьяволов к сообществу Манхэттенских уличных банд.
А я стоял на улице, находившейся в самом центре их владений…
Я двинул себя кулаком по бедру и выругался. Потом поднял глаза на указатель, пытаясь определить — где же я, черт побери, нахожусь.
Я стоял на пересечении Шестьдесят шестой и Амстердам. Очень, очень далеко от Мэдисон-авеню, от Огилви — и отовсюду, где я бы мог почувствовать себя в безопасности. Хуже того: самый краткий путь между этими точками пролегал через Парк.
Темнота словно бы сделалась гуще. Мозг иглой прошил страх. Меня затрясло, но тут же на ум пришел один из моих собственных рекламных роликов. Ты попал в беду? Ты в серьезной опасности? Не паникуй! Что бы пи случилось, помощь всегда рядом, ведь…
Правой рукой я схватил запястье левой. Часов не было. Я закрыл глаза и мысленным взором увидел их — лежащими на рабочем столе. Так и есть: уходя с работы, я забыл надеть часы.
Никаких проблем. Это означало только то, что я лишился возможности позвонить в службу спасения. Право слово, какие мелочи!..
Большое спасибо, Боддеккер, сказал я себе.
Несколько секунд я стоял неподвижно, похолодев, и силился вдохнуть хоть толику воздуха. Звук моего дыхания — единственное, что нарушало могильную тишину улицы. Помимо воли мои губы искривились в ухмылке. Что ж, не это ли достойное завершение подобного дня?..
Нужно что-то делать. Самое лучшее — повернуть и отправиться туда, откуда я пришел. Проблема заключалась лишь в том, что я не имел ни малейшего понятия, как я здесь оказался. И сколько территорий, принадлежащих уличным бандам, мне придется пройти, прежде чем я достигну своей цели. Ситуация выглядела премерзко. И называлась она «Жри, покуда не съели тебя». Любопытно, как я буду смотреться на блюде с запеченным яблоком во рту?..
Я повернул назад, направив свои стопы на юг. А в следующий миг уголком глаза уловил мимолетное движение где-то впереди и чуть сбоку — как раз в той стороне, куда намеревался пойти.
Просто отлично! Мне перекрыли последний путь к отступлению.
Спокойнее, спокойнее. Беспечность. Немного развязности… Делаем вид, что так и надо… Я снова засунул руки в карманы и зашагал по Шестьдесят второй в сторону Парка.
— Не думаю, что тебе следует туда идти.
Не могу сказать с точностью, услышал я на самом деле эти слова, или это произнес Глас Рассудка, зазвучавший у меня в голове. Сердце заколотилось как сумасшедшее, и лишь неимоверным усилием воли я заставил себя не припустить со всех ног.
Добравшись до Колумбии, я повернул на юг, но призрак не отставал. Он вывернул из-за угла и прямиком направился ко мне. Я замер и покосился в сторону Парка. Нет уж. Я лучше умру. Подобный исход представлялся весьма вероятным — и не имеет значения, куда я пойду. Что ж, кому суждено утонуть — того не повесят… Я повернулся на каблуках и побежал обратно по Шестьдесят шестой, стараясь держаться середины улицы.
— Разумный выбор.
Я действительно услышал это. Голос раздался за спиной, а говоривший двигался за мной следом. Он бежал медленно и лениво, словно ни на миг не сомневался, что сумеет меня поймать. Впрочем, так оно и было…
Добавьте к перечню моих прочих глупостей попытку удрать от члена банды на его собственной территории. На моей могиле будет написана следующая эпитафия: «Здесь лежит Боддеккер, умерший в возрасте двадцати восьми лет хронического идиотизма».
Если тому и быть, то напоследок хотя бы заслужи уважение своего палача. Я перешел с середины улицы на тротуар и замедлил шаги. «Призрак», напротив, заспешил. Я сделал вид, что споткнулся, и, неловко балансируя, наклонился над переполненной урной. Уголком глаза я уловил движение, и едва лишь «призрак» приблизился — резко взмахнул урной, высыпав ее содержимое под ноги противнику. Он вздрогнул от неожиданности; глаза сверкнули яростью.
Я метнул урну. Она покатилась под ноги «призраку», и тот подскочил. Запнулся о край, пошатнулся и рухнул навзничь. Я попятился. «Призрак» взвыл и отшвырнул от себя урну. Я двинул его в живот и кинулся прочь. Вновь выскочил на середину улицы; на перекрестке рванул на север, делая вид, что собираюсь бежать к Амстердам. Потом затормозил, повернул на юг и понесся со всех ног.
Когда я опять попал на перекресток, кто-то внезапно навалился на меня сзади. Я увернулся и ударил врага плечом. Толчок отбросил его на мостовую, а я прыгнул на тротуар — к западной стороне улицы.
Обернулся назад. Оба моих противника лежали в неестественных позах, скорчившись от боли. Я стиснул кулаки. Меня переполняло торжество, кровь бурлила от невероятного притока адреналина. Тело было легким; я качнулся с пятки на носок, примериваясь сделать спринтерский рывок до конца квартала. Поднял голову, прикидывая путь… И вскрикнул. Прямо передо мной стоял большой, очень большой чернокожий парень. На его темном лице не отражалось и тени эмоций; он взглянул на меня, неуловимо быстрым движением вскинул руку и вцепился в мое горло…
…Когда цветные пятна перестали мелькать перед глазами и звон в ушах несколько стих, я обнаружил, что лежу на спине, распростершись на мостовой. Что-то тупое тыкалось мне в бок.
— Ты его ухайдакал, Джет? — проблеял тонкий, гнусавый голосок.
— Не-а. — Еще один тычок. — Пока что жив.
— Терпеть не могу, когда ты так делаешь.
— А ты чё, хочешь его отпустить? — спросил голос Джета. — После того как он прибил двоих из вас?
— Прекратите. — Новый голос был тихим и зловещим. От него у меня по спине побежали ледяные мурашки. Я постарался унять дрожь и лежать смирно, не подавая признаков жизни. Может, они просто обшарят мои карманы и бросят, посчитав мертвым. О большем не стоило и мечтать.
— Убьем его, Ферм? — спросил гнусавый.
— Пока не знаю, — отозвался тихий голос. — Он цивил.
— А чё он здесь делает в такое время? — проговорил Джет. — Я думал, он из Милашек. Мы можем стрясти с него денег.
— Формально — да, — вступил еще один голос — странно мягкий, по контрасту с холодным голосом Ферма. — Или убить его, поскольку он в нашей зоне. Гулял здесь, в такой час… Он, должно быть, законченный самоубийца.
Об этом я не задумывался.
— Или законченный кретин, — заметил Ферм. Увы, вот это гораздо ближе к истине…
— Я согласен с Джимми Джазом, — сказал гнусавый. — Пустим ему кровь.
— Я не утверждал, что мы обязаны его убивать, — поправил Джимми Джаз. — Я всего лишь указал на то, что мы имеем на это право.
— Не дело, — сказал Джет. — Он неплохо дрался. Для цивила.
— Говори за себя, — буркнул гнусавый. — Он дрался, как эти чертовы Милашки.
— Он дрался лучше любого из Милашек, — сказал Ферм. — Он тебя сделал, не так ли, Шнобель?
Послышался звук подзатыльника, и гнусавый голос недовольно пробурчал:
— Он и Ровера завалил.
— Ровер ничего не умеет. Ты умеешь. — И вновь подзатыльник.
— Что будем делать, Ферман? — спросил Джет.
— Вырежем ему печень и скормим Роверу, — предложил Шнобель.
— Я полагаю… — сказал Ферман и пнул меня в бок. — Полагаю, нам следует порасспросить этого парня.
Шнобель разочарованно заворчал.
— А потом вырежем его печень и отдадим Роверу., Просто отлично, подумал я. Меня предназначили на обед
какому-то псу. Подумать только, а я в своей жизни не сочинил ни одной рекламы собачьего корма…
— Очнись, спящая красавица! — Эти слова сопровождались еще одним пинком в бок.
— Джет угробил его, — надулся Шнобель.
— Нет, — сказал Ферман. — Он только прикидывается. Надеется, что мы обчистим его карманы, заберем бумажник и оставим в покое. — Чьи-то руки вцепились в отвороты куртки, приподнимая мою голову и плечи над тротуаром. В нос ударил запах чеснока, табака, каенны и какого-то из многочисленных психотропов. — Не так ли?
Я расслабил мышцы. Голова, мотнувшись, откинулась назад, словно я был без сознания.
Ферман вздохнул, вновь обдав меня ужасающей вонью.
— Ну что ж. Если ты такой несговорчивый, пожалуй, я позволю Шнобелю отрезать тебе яйца, и мы организуем бар-бекю на открытом воздухе.
Я вскинул голову и распахнул глаза.
— Умеешь ты разговорить человека, Ферман!
Он отпустил руки, и я стукнулся головой о тротуар. Меня обступили пятеро, обескураженно разглядывая мое неподвижное тело. Я опознал мальчишку, поименованного Шнобелем, — у него оказалось чумазое лицо, украшенное огромным носом, и серьга в одном ухе. Это его я сшиб урной. Еще одного я определил как Джета — огромная гора мускулов, повергнувшая меня на землю. Что же до трех остальных — здесь я не мог понять, который из голосов кому принадлежит. Высокий, смазливый паренек в очках, то и дело нервно оглядывавший пустынную улицу. Лицо второго почти полностью скрывала грива волнистых волос, а нервное подергивание губ выдавало лицевой тик. Третий был самым низкорослым. Его короткая стрижка даже не скрывала сети шрамов на черепе. А скупая растительность над верхней губой и на подбородке наводила на мысль, что ему не суждено приобрести нормальную бороду и усы.
Все пятеро носили белые камуфляжные куртки зенитчиков времен Норвежской войны, густо усаженные заклепками. На каждой куртке, на правой стороне груди, виднелось слово «Дьявалы» — за исключением парня в очках, у которого слово было написано правильно, и бедного Шнобеля, у которого оно вообще отсутствовало. Я вздрогнул и невольно задумался — где же их пес…
Парень с обритой головой открыл рот и голосом Фермана проговорил:
— Так как? Расскажешь нам, что все это значит? Или хочешь, чтобы мы приготовили барбекю? Тогда Шнобель наконец-то получит свой значок.
— Я предпочел бы иметь дело с кем-нибудь из Милашек, — заныл Шнобель.
— Ты предпочел бы отыметь кого-нибудь из Милашек, а? — сказал Джет, сложив пальцы в недвусмысленном жесте.
— Прекратите! — холодно сказал Ферман и уставился на меня. — Дайте сказать нашему гостю.
А я молчал. Я прикидывал, в какую сторону легче рвануть, когда я вскочу на ноги…
— Итак?
Что делать? Хорошую мину при плохой игре? Возможно, бравада окажется наилучшим образом поведения. Может быть, мне удастся заслужить их уважение… И я решился.
— А что я должен говорить, Ферман? — Я оттолкнулся локтями от асфальта и сел. — Что-нибудь эдакое? Играешь в вождя дикарей, который говорит жертве: «А ну-ка, задай мне загадку. Если не отгадаю — отпущу. А отгадаю — съем…» Так, что ли?
— Чё это он болтает? — спросил Джет.
— Если мы и приготовим сегодня какое-то блюдо… — Шнобель покосился на меня, — то его подам я.
Ферман развел руками, словно говоря: «Ну, что я могу поделать?»
— Похоже, придется его замочить, ребята. Смазливый паренек обвел улицу настороженным взглядом и переступил с ноги на ногу.
— Не думаю, что стоит это делать, — сказал он голосом Джимми Джаза. — То есть… Он же цивил.
— Ну и что? — Ферман скрестил руки на груди. — Я мыслю так: пусть он убедит нас не убивать его.
— О, вот это я понимаю, — фыркнул я. — Играла кошка с мышкой… Сперва вы глумитесь над людьми, лишаете их последних остатков человеческого достоинства — а потом пытаете и убиваете, чтобы дать выход своим садистским…
Шнобель шагнул ко мне и двинул ногой в скулу. Меня отшвырнуло назад, и я приложился спиной о тротуар.
— Слишком много болтаешь, — буркнул он. Вот тебе и бравада…
Эту единственную мысль я и успел сформулировать, прежде чем они накинулись на меня разом. Посыпались пинки и удары. Я скорчился на мостовой, защищая лицо и промежность, но тут же кто-то саданул меня по почкам. Пришлось перекатиться на спину — и меня ударили в живот и под ребра. Помню, в голове пронеслась странная мысль: «Н-да, эти ребята — настоящие профи».
А потом все закончилось. Я предположил, что атака была всего лишь предупреждением, а Ферман тут же подтвердил эту мысль. Он сунул руку в карман своей солдатской куртки и извлек какую-то длинную костяную штуковину.
— Давай! — крикнул Шнобель. — Барбекю!
— Тебе следует кое-что уяснить, — сказал мне Ферман. — Мы готовы предоставить… — Он принял озабоченный вид и обернулся к Джимми Джазу. — Я правильно употребляю это слово?
Джимми Джаз кивнул.
Ферман улыбнулся, очевидно, страшно довольный собой.
— …Предоставить тебе шанс, сэр. Возможность спасти свою вонючую жизнь, которая сейчас не стоит дырки от бублика, поскольку ты — на вражеской территории. Так вот, возможно, ты скажешь что-то такое, что заставит нас не убивать тебя.
Понял, — прохрипел я.
— Ну так начинай. И запомни: это должна быть правда. Иначе мы рассердимся всерьез.
Я поперхнулся.
— Итак?
Мне ничего не приходило в голову. Я представления не имел, какие слова заставят их сохранить мне жизнь.
— Не, — пробурчал Джет. — Он скучный.
— Давай же, — сказал Джимми Джаз. Парень заметно побледнел и, кажется, не был готов к убийству. — Неужели нет ничего?
Я пожал плечами.
— У тебя есть жена? Дети?
Я рассмеялся. Будь у меня жена и дети, разве я торчал бы сейчас здесь? Если б они знали!..
— Во, идея! — предложил Джет. — Ты большой доктор и делаешь важное исследование, чтобы избавить мир от Проникающей Хламидии.
— Извини, — выдавил я.
— Я придумал, — радостно сказал Шнобель — так, будто он участвовал в игре. — Его бедная старушка-мама умирает в больнице и ждет, когда он придет навестить ее.
Чудная мысль. Вот только моя матушка не лежала в больнице. Она жила с одним джентльменом, который сделал капитал на махинациях с отчетностью во время спасения затонувших домов Лос-Анджелеса и Сан-Франциско. Впрочем, моя бабушка жила в Вудстокском приюте альтернативного образа жизни повышенной комфортности, и я регулярно навещал ее. Хотя «Дьяволам» об этом знать не следовало…
Я покачал головой.
Ферман обошел меня, почесав свою лысоватую голову.
— Ни жены, ни детей. Ты никакой не большой и важный доктор. У тебя даже нет близких родственников, о которых можно было бы заботиться. Тогда зачем ты нужен? Я хочу сказать: что у тебя есть в жизни? Ты хотя бы чем занимаешься, паря?
Настало время неизбежного. Надо признаться, позволить им забрать мой бумажник и покончить с этим.
— Я занимаюсь рекламой, — сказал я.
— Так ты из этих… Ну, что болтаются от дома к дому со своими товарами? — помрачнел Джет.
— Нет, — поспешно отозвался я. — Я сочиняю ролики.
— Спам, постоянно лезущий в мой компьютер? — спросил Джимми Джаз.
— Нет, в моей фирме этим занимаются другие люди. — Здесь я погрешил против истины, но в подобных обстоятельствах ложь казалась вполне допустимой. — Я создаю видеорекламу.
Джимми Джаз кивнул.
— Хорошая причина оставить его в живых.
— Недостаточно хорошая, — покачал головой Ферман.
— В каком агентстве ты работаешь? — спросил Джимми Джаз.
– «Пембрук, Холл, Пэнгборн, Левин и Харрис».
— Да! — воскликнул Джаз и оглядел остальных. — Ребята, Пембрук-Холл! У него отличная репутация.
— Ты рекламировал музыкальные группы? — быстро спросил Шнобель.
— Ну, вообще… — сказал я. — Как раз сегодня мне поручили написать ролик… — Они глядели полными надежды глазами. — Для… э… «С-П-Б».
Парень со спутанными волосами отвернулся и сплюнул на тротуар. Лица остальных потемнели.
— Надеюсь, не эти старые «С-П-Б»? — нахмурился Джет. Я беспомощно развел руками.
— А как насчет «Исполненных ненависти»? — Джимми Джаз уставился на меня тяжелым взглядом. Впоследствии я пришел к выводу, что он пытался подать мне какой-то знак. В тот момент я был слишком испуган, чтобы это заметить.
— Нет… э… Ими занимаются другие.
— А может, «Безжалостный убийца»? — спросил Джет. Они переглянулись и принялись напевать, пощелкивая пальцами в такт словам: «Мне плевать, плевать, плевать на тебя! Мне плевать на весь мир…»
Это было уже чересчур. Я собрался оборвать их, но тут же пришел к выводу, что лучше предпринять активные действия — пока они отвлеклись. Я перекатился на бок и врезал неряшливому парню в пах. Он сложился пополам, а я тем временем долбанул Джета по ногам, заставив его потерять равновесие. Остальные заорали и ринулись на помощь своим друзьям. К тому времени, как они сообразили, что происходит, я вскочил на ноги и во весь опор мчался в сторону Амстердам.
— Держи его! — завопил Ферман.
Я вылетел на Шестидесятую и повернул к Колумбии, и тут кто-то ухватил меня за руку, толкнув к тротуару. Я споткнулся о бордюр и растянулся на мостовой, свалив урну и засыпав улицу мусором.
— Доверься мне, — прошептал над ухом чей-то голос, — и я вытащу тебя из этого дерьма…
В поле зрения показался Ферман. Он вывернул из-за угла и направился ко мне. Вся его доброжелательность куда-то улетучилась.
Ферман остановился, осмотрел меня, упер руки в боки и рассмеялся.
— Так-то, — проговорил он. — Я вижу, ты понял: наш Джимми Джаз — мастер быстродействия.
И действительно, на меня навалился тот самый смазливый мальчишка. Заломил он мне руку вполне профессионально.
— Прости, — прошипел парень сквозь сжатые зубы. Шнобель подошел к Джимми Джазу, а Джет присоединился к Ферману. Неряхи я не видел.
— Я тебе все кости переломаю, — сказал Ферман. — Ты неплохо разделал Ровера. Лучше молись, чтобы он не умер. Он — наш лучший пес.
Ровер… Наконец-то до меня дошло.
— Ты испортил нам веселье, — продолжал Ферман, вертя в пальцах свою костяную штуку. — И теперь нет ни единой причины оставлять тебя в живых. — Из костяшки выскочило яркое серебристое лезвие. Присев на корточки, Ферман поднес нож к моему горлу. Жуткий букет запахов снова обдал меня. — Что ты на это скажешь?
Вот так-то. На двадцать девятом году жизни быть зарезанным уличной бандой… Я ждал, когда вся моя жизнь пронесется перед глазами, однако ничего подобного не происходило. Вместо этого в голове завертелся меланхолический ролик, который я никогда уже не напишу для страховой компании. Тем более что моя творческая группа и не работала со страховыми компаниями…
Маленький мальчик играет посреди улицы. Он смотрит на зрителя и говорит: «Мой папочка сделал глупость: он вышел на улицу после наступления темноты. Его убили плохие парни».
«…Но действительно глупо другое… — Откат камеры. Теперь мы видим мать мальчика и то, что их окружает. Мы видим, что живут они в жалкой лачуге, а отнюдь не в роскошном доме Принстона. — …то, что в его страховку не внесли пункт, оговаривающий нападение уличных банд…»
Снова крупный план мальчика.
«Поэтому мы и оказались в этом аду», — говорит он.
Затемнение. На черном экране — название страховой компании. Голос диктора за кадром: «С нами вы будете в безопасности. Присоединяйтесь!»
Конечно! Просто блестяще! Почему подростки вступают в уличные банды? Комплекс неполноценности… Самоутверждение…
Слова сорвались с моих губ прежде, чем я успел сообразить, что говорю. Судя по выражению лица Фермана, он крайне удивился.
— Чего?
— Я предлагаю вам сниматься в рекламе. Видеоролик, для какого-нибудь товара. Мультирынок, десять крупнейших кабельных сетей — не говоря уже о дюжине дочерних. Твое лицо будет повсюду, в каждом городе мира.
— Мое? — снова переспросил Ферман.
— И твоих ребят. — Я обвел их рукой. — Джимми Джаза, Джета, Шнобеля и… — тут я заметил их припозднившегося сотоварища. — И Ровера.
— А нам за это заплатят? — спросил Джет.
— Разумеется. — Я кивнул. — По высшему разряду. В обиде не останешься.
Ферман чуть отодвинул лезвие.
— Ну, не знаю. Как я могу быть уверен, что ты нас не кинешь?
— Конечно же, нет, — поспешно встрял Джимми Джаз.
— Я возглавляю творческую группу, — сказал я. — Сам напишу ролик. Буду курировать съемку. Я настою на том, чтобы вас пригласили, и мы заключим контракт.
— А что за товар? — Шнобель взглянул на меня с подозрением. — Может, потом все станут потешаться над нами?
— Нет. Сказать по правде, я и сам пока не знаю, что это будет за товар. Но могу поклясться, что в состоянии устроить все наилучшим образом.
— Только никаких геморройных штуковин, — сказал Джет.
— И никаких нравоучительных роликов, вроде «Не трахайся — заработаешь сифилис», — предупредил Ферман.
— Никакого геморроя, никакой социальной рекламы, никаких проблем.
Ферман покачал головой.
— Я все еще сомневаюсь. Проще тебя прирезать.
— Брось, Ферм, — сказал Шнобель. — Звучит совсем неплохо.
Джимми Джаз послал мне озабоченный взгляд, затем его лицо прояснилось.
— Подумай о девчонках, Ферм.
Джету тоже понравилась такая перспектива.
— Ага, точно.
— Ты обеспечишь нам девочек? — спросил Ферман.
— Честно сказать, не могу гарантировать этого Шнобелю или Роверу, — сказал я. — Хотя, думаю, после того, как вы окажетесь на видео, долго искать их не придется.
Джимми Джаз чуть заметно кивнул мне.
— Все, что нужно сделать, — продолжал я, — это небрежно упомянуть в присутствии какой-нибудь девушки: «Я снимался в ролике такой-то компании» — и она ваша. Без всяких сифилисов и тому подобного.
Ферман посмотрел на свою банду. Все шло к тому, что они примут мое предложение. Ферман криво ухмыльнулся и неуловимым движением прижал лезвие ножа к моему горлу.
— Лучше не дури нас.
Я сунул руку в карман, вынул пластиковый прямоугольник и протянул Джимми Джазу.
— Это визитка, Ферм.
— Как его зовут?
Джимми прочитал. Я поправил произношение.
— Боддеккер. — Ферман улыбнулся. — Что ж, у нас есть твой номер. — Он обернулся к Джимми Джазу. — Откуда мужик?.. Из какого, говоришь, агентства?
– «Пембрук, Холл, Пэнгборн, Левин и Харрис», — прочитал Джимми Джаз.
— А ты не привираешь, Джимми? Ты всегда был чересчур добреньким.
— Прочитай сам, — предложил я. Ферман бросил на меня хмурый взгляд.
— Нет, — сказал он резко. — Я собираюсь тебе поверить. Обжигающе холодное лезвие коснулось моей щеки.
— А если обманешь… Мы знаем, где ты работаешь. Мы найдем тебя и переломаем все кости. Осознал?
Я кивнул. Ферман убрал нож.
— Джет, — рявкнул он. — Пригляди за нашим новым другом. Он должен уйти с нашей территории целым и невредимым.
— Можно я тоже пойду? — спросил Джимми Джаз. Ферман покачал головой.
— Ты присмотришь за Ровером. Убедишься, что с ним все в порядке.
Джимми опустил глаза.
— Ладно, — сказал он с несколько разочарованным видом.
На меня снизошло невероятное облегчение. Я судорожно сглотнул, чтобы промочить пересохшее горло.
— Спасибо.
— Будь поосторожнее, когда пойдешь назад, — предупредил Ферман. — Остроголовые хозяйничают на территории от Паркуэй до Восьмидесятой и от Пятьдесят девятой до Пятьдесят пятой. Пачкуны ходят от Пятьдесят пятой до Пятьдесят второй, между Амстердам и Седьмой, и с ними лучше не сталкиваться. Если поймают, мигом разделают. Будешь в безопасности, когда доберешься до Бродвея.
— И обходи Милашек, — предупредил Шнобель. Ферман сплюнул.
— Милашки — полные лохи. — Он посмотрел на меня. — Не беспокойся. Сейчас у них даже нет ни с кем договора. Они паразиты.
— Ладно.
Только теперь меня начала бить дрожь. Джет зашагал по Шестидесятой, я шел следом за ним, держась в добрых десяти футах позади. Проводник оставил меня на углу — там, где Бродвей пересекался с Парком.
Я долго брел по Бродвею, пока не поймал велорикшу, а потом трясся в коляске всю дорогу до Огилви. Там я приказал водителю купить бутылку скотча и всю дорогу домой огромным глотками вталкивал спиртное в себя, отчаянно стараясь расслабиться.
Казалось бы, стоило гордиться тем, как ловко мне удалось провести банду хулиганов. Но этого не происходило. Даже оказавшись в квартире, завернувшись в одеяло и включив видео для создания шумового фона, я не мог выкинуть эту историю из головы.
Беда не приходит одна. Это как цепная реакция. Как падающие одна за другой фишки домино. Наверное, никто не сумел бы сказать с точностью, когда это закончится. Зато я наверняка знал, когда все началось.
Все началось с того дома в Принстоне…
Пембрук, Холл, Пэнгборн, Левин и Харрис.
«Мы продаем Ваши товары по всему миру с 1969 года».
Офисы в крупнейших городах: Нью-Йорк, Монреаль, Торонто, Сидней, Лондон, Токио, Москва, Пекин, Чикаго, Осло, Филадельфия, Амарилло.
ЗАКАЗЧИК: Эй-Эн-Эс Продактс
ТОВАР: Атомная Капсула
АВТОР: Боддеккер
ВРЕМЯ: 60
ТИП КЛИПА: Аудио
НАЗВАНИЕ: «Атомная чистка № 71»
РЕКОМЕНДАЦИИ И ПОЯСНЕНИЯ: Использовать стандартный звук Атомной Капсулы № 3-а; инструментал; вокал в конце.
ДИКТОР: Когда-то давным-давно содержать ванную комнату в чистоте было проще простого, поскольку под рукой всегда находилась бытовая химия. Но в нашу эпоху экологического безумия и жестких законов по охране окружающей среды, уход за раковиной, биде или унитазом может свести с ума. Как же тогда совладать с постядерными болезнями вроде ретро-парво симплекса IV, трансформации лайма, ВИЧ-12, проникающей хламидии и тому подобных? Ответ прост: вычистить их так же, как мы вычистили замерзшие фьорды Норвегии! (СОПРОВОЖДЕНИЕ: грохот ядерного взрыва.) Интенсивная чистка с использованием радиоактивных гамма-лучей Атомная Капсула. Просто киньте ее в унитаз и на час покиньте дом. Дело сделано! Вы и ваши родственники могут больше не опасаться коварных болезней. Если ваша ванна не очень чиста — пусть поработают атомы!
«Атомные Капсулы!» Теперь доступны для всех!
2
Мой дом — не моя крепость
Это была любовь с первого взгляда.
Дом находился в полутора часах от Нью-Йорка, если лететь на цеппелине. На поезде — и того меньше. При условии, что вы можете позволить себе поезд. Я добирался по железной дороге; впрочем, уже наступили выходные.
На станции я поймал велосипедную коляску, и хмурый индеец-водитель довез меня до самого Принстона. Я извлек ноутбук, вывел на экран карту местности, предоставленную агентом, и с ее помощью растолковал парню, куда надо ехать.
Следуя моим инструкциям, водитель привез меня в средней руки район — уютный и милый. Я посмотрел на часы. До приезда агента оставалось еще пятьдесят минут, так что я выбрался из коляски и приказал водителю подождать. Парень заметно обрадовался. Он не мог прочитать надпись на плакате, выставленном перед домом, но и без того ясно, зачем я сюда приехал: дом продавался. Так что водитель присел на корточки рядом с коляской, вынул из сумки портативный телеэкран и углубился в созерцание игры «Хьюстонские гладиаторы» против команды Чайнатауна.
А мне на месте не сиделось. Я ступил на тротуар и направился к дому, озираясь по сторонам. Передний двор обрамляли деревья и синтетическая живая изгородь. Нижний этаж дома строители сложили из округлых камней — вроде тех, что встречаются на морском побережье или же возле озер. Плавные формы ласкали взгляд. Во дворе в художественном беспорядке валялись валуны, и самый мелкий из них был не меньше моего кулака… Очень удачный размер. Залог того, что местные детишки не станут швырять их друг в друга.
Вокруг царила тишина. Агент говорил мне, что дом давно пустует, однако же здание имело вполне ухоженный вид.
Есть что-то гнетущее в опустевших жилищах. Лишившись жильцов, дом словно начинает умирать. Гнить. Разлагаться. Я повидал немало домов за последние полтора года, и многие из них годились разве что на снос. Но здесь все оказалось иначе…
…Здесь было чудесно. Теплый терракотовый цвет штукатурки, роскошная панорама на юго-западе… Я обнаружил, что на окнах нет занавесок, и немедленно воспользовался этим, чтобы заглянуть внутрь. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что занавески и не предполагались. Окна закрывались при помощи опти-блокады. Агентство оставило их полностью открытыми — чтобы покупатели могли в деталях рассмотреть интерьер. Иные компании непременно запечатали бы окна, чтобы не дать возможность составить предварительное впечатление. Иначе сказать — впечатление, не прилизанное и не приглаженное их собственным агентом. Эта же компания предпочитала более гибкий подход. Собственно говоря, потому я ее и выбрал. Ибо по долгу службы искушен в подобных тонкостях.
Внутри я увидел пустую гостиную. Пол покрывал огромный ковер, цвет которого я не сумел разглядеть. Зато я обнаружил великое множество розеток с дополнительными портами для телефонов и модемов, кабельными доступами и сетевыми входами. В углу помещался сложенный из кирпичей камин, а при нем — лицензия на использование. В окно виднелась и маленькая столовая; дверной проем из нее мог вести только на кухню. Напротив двери располагалась лестница с деревянными перилами. Она уводила наверх и заворачивала вправо.
Там располагались спальни. Три штуки плюс ванная — как сказал мне агент. А на нижнем этаже — гостиная, столовая, кухня, прачечная и еще одна ванная.
Я все более убеждался, что дом подходит мне как нельзя лучше. Я повидал чертову уйму домов, и ни один из них не тронул мое сердце. Здесь же все было не так. Я начал влюбляться в это место. Я оглядывался кругом «с визгом и писком», как любила говаривать Бэйнбридж. С довольной улыбкой я отошел от окна и обогнул дом, дабы осмотреть сзади. Уже зная, что куплю его.
Оказавшись на заднем дворе, я принялся разглядывать водосточные желоба, окна, дорожки. Это место в отличном состоянии — сомневаться не приходилось. Прежний владелец заботился о доме, и, что более важно, агентство следило за зданием, сохранив его в первозданном виде. Штукатурка казалась совсем новой, хотя агент говорил, что в последний раз дом ремонтировали лет тридцать назад. Наверное, при ремонте использовалась одна из этих кислотостойких добавок. Так или иначе, штукатурка не поблекла и не поцарапалась. После того как годы и годы здесь хозяйничали дожди и ветры, она сохраняла свой цвет и текстуру.