Степан Чепмэн

Тройка

Часть первая

Семейная болезнь

Глава 1

— Жили-были три сестрицы, — скороговоркой начала Соня, — что сидели на дне колодца… — Сидели на чем? — переспросила Алиса. Соня на минуту задумалась. Потом сообщила: — На сладком. — Но так не полагается! — вскричала Алиса. — От этого можно заболеть! — Они и болели, — подтвердила Соня. — Очень тяжело болели. ЛЬЮИС КЭРРОЛЛ. Алиса в Стране чудес
Втроем они пересекали песчаную белую пустыню. Сколько они себя помнили, они всегда двигались по ней. Сегодня в путешествии их сопровождал ветер. Ветер не успокаивался весь день. Он вырезал узоры на песке, их кривые изгибы напоминали линии изобар, что отмечают уровень атмосферного давления на географической карте.

Два солнца уже зашли, третье еще пылало на закатном небе. Оно поджаривало бока валунов с растущим на них лишайником. Колебания раскаленного воздуха заставляли колыхаться три цепочки следов, пересекавшие пустыню. Это были следы человека, следы машины и следы какого-то крупного зверя.

Голова бронтозаврихи склонилась почти к земле, неуклюже раскачиваясь из стороны в сторону на серой кожистой шее. Бронтозавриха была пяти футов в ширину и пятнадцати в высоту. Она с трудом волочила артритные ноги. Боль в суставах просто убивала ее.

Джип двигался следом за ней, четыре мощных колеса сидели на двух ведущих осях. Черные глянцевые панели гальванических фотоколлекторов выступали углом над задником машины, улавливая последние лучи света уходящего дня. Ременный привод ослаб, перегретый мотор издавал жалобный вой.

Старуха мексиканка брела позади джипа. Кожа ее была цвета терракоты, волосы белы как снег. На ней был мешковатый зеленый комбинезон с многочисленными карманами на молниях и полотняные туфли. На носу красовались очки с цветными оранжевыми стеклами в медной проволочной оправе.

Ее звали Ева, и она была то ли наполовину, то ли совсем сумасшедшая. Иногда она часами ходила по кругу, возбужденно размахивая руками и бормоча что-то себе под нос. Когда она так делала, Алекс и Наоми вынуждены были дожидаться, пока она выйдет из этого состояния. Алекс был джипом, Наоми — бронтозавром.

Все трое существовали с невероятно древних времен. Первые их воспоминания относились еще к Двадцатому Веку. Алекс среди них претендовал на старшинство. По правде сказать, следовало предположить, что бронтозавр древнее, чем джип, но Наоми соглашалась с Алексом и поддерживала мнение, что она, Наоми, младше, чем он.

Ни один из них всерьез не верил в те истории, которые они рассказывали друг другу. Похоже, все трое забыли, откуда пришли. Кроме того, они не понимали, где находятся сейчас. Пустыня, по которой они двигались, тянулась перед ними веками.

— Триады, — подумал Алекс про себя. — Мне нужно большее количество триад. Животный, растительный и минеральный организмы, вот из чего составлена эта. Один из них при этом ранен в сердце, другой заперт в холодильнике, третий не стоит на собственных лапах! Ха!

Наоми повернула морду к старухе.

— О чем говорит отец? — спросила она.

— Не приставай ко мне! — раздраженно откликнулась Ева. — Почему я должна это знать, черт возьми? Спроси его сама, проклятая тупица!

— Да, мама, — подумала Наоми.

— Она раздражена, — встрял Алекс.

— Она всегда раздражена, — подумала Наоми. — Ей стоило бы поспать.

— Без боли? — спросил Алекс. — Или после пытки?

Наоми прожевала шарик жвачки и задумалась над этим вопросом.

Ветер несся со свистом над гребнями белого песка. Алекс объехал Наоми и вырвался вперед. Ева продолжала брести последней. Это позволяло ей смотреть хоть на что-то, а не только на бесконечные узоры из песка, выходы обнаженной породы песчаника или лишайники. Последнее солнце завалилось за столовую гору. Вскоре похолодает. Тогда они остановятся на ночь.

Поведение трех солнц было непредсказуемо. Одно из них могло всходить, когда другое садилось, тогда как третье имело обыкновение висеть в точке зенита целыми днями. Иногда они всходили одновременно. В их движениях не было никакой упорядоченности. Одна только путаница.

Ева споткнулась о камень и посмотрела под ноги. Все камни заросли лишайниками разного цвета, от огненно-оранжевого до светло-голубого или бледно-зеленого.

Бронтозавриха шествовала вслед заходящему солнцу, из кожаных глазниц капали крупные слезы, она мучилась от боли в суставах. Долгие годы, проведенные под палящим солнцем и жестоким ветром, оставили на ней следы. Некогда гладкая шкура была покрыта испещренной бороздами корой, какая бывает на старом дереве. Застывшая корка свисала неровными краями со спинного гребня, прикрывая ребра.

Она жевала жвачку и так морщилась от боли, что на усатой морде непроизвольно открывалась пасть, в которой можно было увидеть бурые обломки зубов и съежившиеся куски красной резинки.

Внутри джипа Алекс зафиксировал на экране картинку, полученную из видоискателя, наведенного на морду Наоми, и сравнил с той, что была сделана двадцать лет назад. Да, эти жвачки явно никуда не годятся. Старый зверь выглядит хуже некуда.

Древнее создание разваливается на глазах. А учитывая знаменитое алексовское «везение», он запросто может завтра очнуться внутри головы бронтозавра. Что же это за жизнь?

По мнению Алекса, все они малость сдвинутые. Неважно, по каким причинам, но они выпали из нормы. То ли от жары, то ли от холода, то ли от одиночества, а может, из-за проклятых смерчей. Да, вероятно, из-за них. Ураганы со смерчами кого угодно сведут с ума.

Песок шуршал под покрышками его колес. Ветер свистел в солнечных панелях, что в сложенном виде высились над задником, как блестящие крылья черного жука. Непрерывное приглушенное жужжание двигателя напоминало стрекот цикад. Когда его колеса подпрыгивали на выступающих из земли глыбах известняка, покрышки скребли внутренние поверхности. Амортизаторы совершенно износились.

У Алекса была гипотеза, что он когда-то родился в виде человеческого существа, хрупкой конструкции из плоти и костей. В каком-то уголке сознания он улавливал разрозненные обрывки воспоминаний из жизни того человека, они были похожи на кадры, вырванные из документальной киноленты. Алексу хотелось бы узнать, что произошло с тем человеком.

Обрабатывая картинку из видоискателя с изображением Наоми, он переместил очертания ее головы в файл технических чертежей — белые контуры по синему полю. Он упростил анатомические параметры и перевел их в строгие геометрические формы — вид спереди, вид сбоку, вид сзади. Алексу нравилось выстраивать в голове ступенчатые модели. Это было одним из его хобби. Но постоянное бормотание Евы отвлекало его от занятий.

— Я больше не вынесу, — говорила она сама с собой. — Это длится до бесконечности. Это неотвязно. Он, должно быть, спятил. Нет, он не мог спятить. Он умер. Машины ведь не сходят с ума. И Наоми не сумасшедшая, она просто отстает в развитии. Значит, спятила только я одна. Все это моя ошибка. Ох, Наоми! Если бы только мы могли убежать от него! Ты и я, мы были бы счастливы вдвоем. Но я ничего не могу сделать! Этот ублюдок сказал, что убьет меня! Он обещал мне, Наоми. Он обещал. А-а, все это пустые слова!

Ева ускорила шаги, обогнала бронтозавриху и пристроилась впритык позади джипа. Песок набился в ее туфли. Наоми скосила один глаз в ту сторону. Внутри ее головы Ева ругалась с Алексом.

— Переключи на третью, ты, дерьмо! Ты уже затрахал эту передачу! Переключи на третью!

— Ты сама вляпаешься в дерьмо, — думал про себя Алекс. — Продолжай в том же духе — не замечай меня, крутись вокруг своей любимой ящерицы, ползай вокруг нее, устраивай скандалы, и все это кончится тем, что ты окажешься по уши в дерьме!

— Лучше уж сидеть в дерьме с ней, а не с тобой, — подумала Ева.

Джип неожиданно затормозил. Ева, шедшая сзади, наткнулась на бампер машины. Мотор взревел, джип дал задний ход, наезжая на Еву. Она рванулась в сторону, чтобы не оказаться под колесами. Алекс захохотал и отъехал, взметнулись белые клубы песка.

Ева поднялась с земли, тяжело дыша.

Гнев матери отдавался внутри Наоми так, будто в голове ее перекручивали жилы.

— Ну мама! Пожалуйста! Папа! Пожалуйста, не ссорьтесь! Смерч надвигается. Нам надо идти скорее.

Наоми была права. Надвигался ураган. Как правило, он обрушивался на них на закате раз в несколько дней. Ураганы были мучительной пыткой. А когда Алекс с Евой ссорились, мучения становились еще болезненнее.

Никто из них не знал, откуда берутся ураганы. Они могли лишь строить разные предположения. Ни один из них не знал, кто насылает ненастье и каким образом во время ураганов происходит то, что происходит. Они знали только, что пересекают пустынную землю на протяжении многих веков. Но что обнаружится по ту сторону пустыни? Это оставалось загадкой.

Они могли бы двигаться быстрее, если бы женщина согласилась ехать в джипе или на бронтозавре. Но она предпочитала идти пешком. Езда в машине приводила ее в состояние ступора, после она не могла заснуть и не видела сны. Если же Ева не спала и не видела сны, то ее бессонница неминуемо навлекала на них очередной ураган. И они становились все ужаснее. Одна мысль о том, что их ожидает, сводила Еву с ума. Смерч был орудием пытки. Но где прячется палач?

Кто сделал так, что они не могли умереть? Кто перечеркивает все летальные исходы? Кто запрещает самоубийство? Ева умирала много раз, пока они шли через пустыню. Однажды она бросилась со скалы, в другой раз Алекс свернул ей шею, потом Наоми навалилась на нее и придушила. Но разницы не было никакой. На них налетал очередной ураган, после чего Ева просыпалась в отремонтированном теле.

Кто занимался этой починкой? Кто дергал за ниточки, что сводили ее с ума? Кто приводил в движение музыкальную шкатулку, в которой оживает тело? Хотела бы она знать!

Первая звезда появилась на небе. Ветер усиливался.

Наоми подняла шею и заметила впереди расщелину в скалах, где можно укрыться от ветра. Ущелье выглядело подходящим убежищем для ночевки. Наоми смогла бы свернуться в клубок и жевать камни у своих ног. Потом она бы пописала в устройство для очищения воды, имевшееся у Алекса, и покормила бы Еву жвачкой. Потом они бы все заснули. Может быть, буря сегодня пройдет мимо.

Алекс бормотал себе что-то под нос. Его громкоговоритель был выключен, однако Наоми и Ева продолжали его слышать.

— Не хватало еще, чтобы такие, как она, указывали мне, как водить! Я научу ее себя уважать! Мерзкая сучка! Сраная маленькая сучонка! Омерзительная маленькая… сучка!

— Он ругается? — спросила Наоми.

— Пытается, — ответила Ева. — Не обращай внимания.

— У папы не в порядке с головой, да, мамочка?

— Не в порядке, милая. Это уж точно.

— Когда мы пойдем дальше? — спросила Наоми.

— Завтра, — ответила Ева.

— А мы когда-нибудь выйдем отсюда?

— Не знаю.

— Ты мне скажешь, когда выйдем?

— Да, Наоми, скажу.

В ущелье было слышно глухое ворчание ветра. Ева присела и занялась солнечными очками, дужки которых запутались в волосах. Высвободив их, она загляделась на красные блики заката, игравшие на медной оправе.

Ева сложила очки и сунула их в карман. Потом села, обхватив себя руками. Под мышками толстая материя промокла, и даже сквозь комбинезон Ева чувствовала, что ее тело горит. Она сжала кулаки.

— Если бы я была динозавром, как Наоми, я бы пришлепнула его, как маленького металлического жучка!

Но Ева была бронтозавром, и только на прошлой неделе. Перед последним или предпоследним ураганом. Она была бронтозавром! Ей следовало пришлепнуть его, когда у нее была возможность это сделать!

Перед последним или предпоследним ураганом. Или это все один и тот же ураганный вихрь, одна и та же мучительная круговерть, в которой они находятся постоянно?

Где они шли неделю назад? Ева попыталась вспомнить. Поля растрескавшейся застывшей грязи. Мили серовато-коричневой грязи, пересеченные трещинами, напоминавшими миллион расплавленных сотовых ячеек.

Сегодня она внутри женщины, где когда-то и возникла. И Наоми, сообразила Ева, тоже в ее естественной форме. Сегодня они все на правильных местах. Она только что это заметила.

Дно ущелья покрывал сыпучий песок, заполнивший пространство между двумя скальными стенами. Ветер приглушенно гудел над головой. Ева, сильно вытянув шею и наклонив голову, разглядывала песок между ног. Никто из них не произнес ни слова.

Наоми подняла голову повыше, где бушевал ветер, и, высунув длинный красный язык, слизнула со скалы лишайник, забившийся в трещину.

Ева двинулась вдоль ущелья, обдирая сухие лишайники со скал с помощью перочинного ножа. Она набрала кучу коричневых обрывков и бросила грудой на песок для костра.

Алекс припарковался на плато, поблизости от входа в ущелье.

Звезды сияли. На небе ни облачка.

Внезапно все они вдруг почувствовали, что смерч уже близко.

— Проклятье! — вскричал Алекс.

Они сделали то, что делали всегда. Им надо было свести головы вместе. Это был единственный способ, который позволял сделать ураганную пытку чуть менее мучительной.

Ева выскочила из ущелья и побежала к джипу. Она взобралась на капот и прижалась щекой к ветровому стеклу. Комбинезон не защищал от холодного воздуха сверху, но внизу под собой она чувствовала сухое тепло металлической поверхности машины. Дрожащими руками Ева вцепилась в воздухозаборники. Голова бронтозаврихи угнездилась рядом с ней, она почувствовала теплое влажное дыхание Наоми. Огромное темно-серое тело обвилось вокруг джипа. Хвост Наоми очертил петлю вокруг них и уперся концом в песчаную гряду. Безмолвные пески, безмолвная гряда облаков над ними. Громадный корпус зверя защищал от порывов ветра.

Алекс злобно зашипел на Еву:

— Что это ты не рыдаешь? Делаешь вид, что тебе не страшно? Как бы не так! У тебя внутри все переворачивается от ужаса! Думаешь, нам есть до этого дело?

— Заткнись! — прохрипела Наоми. — Вы оба, что, не можете заткнуться?!

— Надеюсь, этот ураган унесет вас обоих на Луну и сбросит там на скалы, — монотонно бубнил джип. — Там вы можете рыдать, сколько вам угодно, все равно никто не услышит.

Наоми закрыла глаза. Пленка внутренних век, обрамленная складчатой морщинистой кожей, скользнула над громадными глазными яблоками.

Трое путников замерли в ожидании надвигающегося урагана. Чем ближе друг к другу они оказывались во время смерча, тем менее болезненными были ощущения. В противном случае они давным-давно разбежались бы в разные стороны. Эти ужасные ураганы держали их вместе.

Ветер продолжал гудеть ровно, не тише, не сильнее. Грозовой фронт неумолимо надвигался.

Наоми внезапно распахнула глаза и выпучила их от изумления. Она задрала морду к небу, разглядывая грозовые тучи. В их недрах, в глубине серо-сизой поверхности, передвигались сверкающие фигуры. Фигуры с белыми крыльями, сотканными из света, с головами, увенчанными сияющими нимбами.

— Ангелы! — вскричала Наоми. — Я вижу ангелов на облаках!

— Успокойся! — резко осадила ее Ева.

И тут на них набросился ураган. Мощный смерч начал засасывать их внутрь колоссальной черной воронки. Три души — три колючие морские звезды — царапались и скреблись изнутри о швы одного черепа. Все трое рыдали, плакали, стенали, рвали на себе волосы, умоляли, безумствовали, истекали кровью. Потом иссякли слезы, дыхание прервалось, вытекла вся кровь. Только опухоль на голове Наоми все еще кровоточила, но не было возможности достать до нее, сковырнуть ее зубами.

Их выдернуло и скрутило — челюсти, когти, руки, колеса, проволоки, кожа, плоть, Ева, Алекс, Наоми, — вырванные из собственных тел, неслись в неизвестном направлении. Потом они начали падать. Они падали и падали вниз. Не было челюстей, не было осей, не было рук, в отчаянии цепляющихся за воздух.

Наоми с громким хрустом открыла один глаз. Глаз оказался расположен с левой стороны морды на уровне ноздрей. Она снова была бронтозавром.

Ева открыла глаза, сначала один, потом второй, потом все четыре. Ее батареи садились. Она выключила фары.

Алекс очнулся в теле старухи мексиканки, дрожа и задыхаясь. Его голова, как подломленная, упала на грудь. Он в отчаянии закрыл лицо руками.

— Я больше так не могу, — сообщил он им.

Но у него не было выбора.

Небо заполнилось звездами. Это были не те звезды, что можно увидеть с Земли. Они горели ярче, их было слишком много. Металлическая оболочка джипа в холодном ночном воздухе сжималась, издавая время от времени сухие пощелкивания, звучавшие то ли как «пинг», то ли как «понг».

Наоми потянулась, выгибая спину, словно кошка. Потом побрела ко входу в ущелье, бормоча про себя сутры в такт дыханию.

Алекс спрыгнул с капота и упал на колени на белый известняковый склон. Длинные белые волосы упали ему на лицо. Он зарыдал.

Ева поставила на подзарядку магнитные батареи и запустила вхолостую двигатель. Отличная ночка для поездки, если бы не севшие батареи. А так ничего не остается, как только спать.

— Спать, — подумал Алекс. — Какая отвратительная привычка!

— Я еще не сплю, — подумала Наоми.

— Ложись спать, — сказала ей Ева.

— Не могу, — капризно подумала Наоми. — Папка противный, он не хочет рассказывать сказку!

— Расскажи ей какую-нибудь историю, — устало подумала Ева.

— Да! — ободрилась Наоми. — Ну папочка, миленький! Я еще не сплю. Расскажи сказку!

— Да, расскажи какую-нибудь историю, — поддержала ее Ева. — Помоги нам заснуть.

— Я не знаю сказок.

— Ну придумай что-нибудь, — не отставала Наоми. — Расскажи про завод!

— Я никогда не работал на заводе.

— А вот и работал! Ты же все время видишь сны про завод. Папочка, ну что ты вредничаешь? Рассказал бы нам сказку!

И он приступил к рассказу. Стоило ему начать говорить, как Наоми задремала. Она слышала его рассказ будто в полусне и не могла бы потом сказать, была ли история, рассказанная Алексом, настоящей, или это была выдумка, или он видел это во сне, а может быть, это привиделось во сне самой Наоми.

Глава 2

Однажды вздумав обозреть свои носки, где тонкой вязью оторочены мыски, познал в отчаянье он жизни маету, узрев зияющую пустоту. ЭДВАРД ЛИР
Сказку? Занимательную историю? О, у меня в голове эти истории кишмя кишат! Шныряют туда-сюда, будто глисты в заднем проходе. Я чувствую себя бывалым солдатом, инвалидом войны, что может порассказать кучу баек про свои оторванные конечности. Или — маленьким черным жучком, опрокинутом на спину, болтающим в воздухе отсутствующими членами, пока в его черной тягучей крови коагулируют силиконовые обломки. Да-да, я знаю кучу историй!

Когда-то, давным-давно, у меня были руки. Две мягкие человеческие руки из плоти и крови. Хотите услышать, как я потерял их?

Расскажу-ка я вам про то, как потерял левую.

Мне было двадцать лет, я был человеком, и меня звали Алекс. Кроме имени у меня была еще и фамилия. Все как у людей. Я жил в Чикаго и работал на заводике, выпускающем пластмассовые модели из стирола.

Работал я на складе в ночную смену, с двенадцати ночи до восьми утра. Треть зарплаты уходила на подоходный налог, другая треть шла профсоюзам, а оставшегося хватало, чтобы снять себе жилье.

Иногда теплыми летними вечерами я шел на работу пешком. Завтракал около полуночи, время позднего ужина. Кофе и яйца, тост с джемом. Двадцатый Век! Разве можно такое забыть?

Как-то ночью я работал на складе, скрепляя картонные ящики на пневматическом прессе. Я брал со стеллажа сложенные картонки, одну за другой, раскрывал их, раскладывал боковые стенки и скреплял их вместе. Пневматическое устройство напоминало деревянный молот с клыками. Нажимаешь ножную педаль, и клыки защелкиваются, оставляя после себя блестящую медную скрепку.

Одна моя рука уже тогда была из пластмассы. Правую кисть я потерял за год до того. Несчастный случай на том же заводе. После этого меня перевели из производственного цеха на склад. Мне поставили механический протез МЕХ-1-90. Тяжелый, но надежный. Затем я обменял свой МЕХ на ортопедический протез ОРТО-4-70; именно ОРТО-кисть я использовал для работы в то лето.

Проблема моя тогда заключалась в том, что правая рука с протезом весила больше, чем левая, и мне трудно было сохранять равновесие. Я походил на скособоченного краба. Мне требовалась дополнительная операция.

Спертый воздух на складе пах пылью и шинной резиной. Я в полудреме стоял перед прессом и придерживал картонные ящики, пока пневмоустройство щелкало скрепками, выплевывая мне в лицо тонкую струю воздуха. Неужто я в самом деле был когда-то тем человеком с мягкой и уязвимой плотью? Прямо не верится.

Вера подошла к прессу. Верой звали мексиканку, с которой я работал. Она носила хлопчатобумажные брюки цвета хаки, на голове — красную бандану, на боку — громко орущий радиоприемник.

— Ау, Алекс! — крикнула она. — Прием!

— Ты не можешь убрать звук? — спросил я.

— Нет. Чем ты занят?

— Скрепляю ящики. А ты чем занята?

— Действую тебе на нервы.

— Вера, что тебе надо?

— Подними правую руку, — сказала она.

Я, как идиот, поднял руку. Вера вытащила из кармана блузы ворох бланков заказов — белые, желтые, розовые — целая тоненькая пачка. И всунула их в мою ОРТО-кисть.

— Мастер, — передала она, — велел собрать все это барахло до конца смены. Срок отправки — на прошлой неделе.

— Это мастер или ты мне удружила?

— Тебя выбрали за исключительную опытность. Ты у нас единственный, кто в состоянии разыскать эту кучу оборудования. А теперь, извини, опаздываю на свидание у вентиляционной шахты, меня ждет грузоподъемник.

С этими словами Вера, в своей красной бандане и в обязательном мексиканском вязаном жилете, удалилась.

Я отшвырнул последний скрепленный ящик в груду других и пошел искать первый номер из списка. Каталожный номер: Q-14738. Количество: 1 шт. Описание изделия: сверхзвуковой реактивный самолет с глянцевыми наклейками.

Закавыка была в пятизначном каталожном номере. Я понятия не имел, где его можно искать. Любой другой поискал бы да нашел. Но не я.

Для начала я пошарил в нижних отсеках, они были огромными, каждый размером чуть не с городской квартал. Подходы к некоторым были завалены поддонами, кое-где приходилось перебираться через горы грузовой тары.

Q-14738, Q-14738, сверхзвуковой реактивный самолет. Ну где этот чертов мерзавец? «Летательный аппарат на солнечных батареях с челночным ходом». «Подводный агрегат для буксирования подводных грузов, модель Т, Рептилия Форд»… Ящики. Стены из ящиков.

Я осмотрел каждый сантиметр по обе стороны прохода между тянувшимися горизонтально металлическими брусьями стеллажей, внимательно разбирая надписи на ярлычках, пришпиленных снизу полок. В узком проходе с трудом можно было повернуться и едва хватало света, чтобы различить неразборчивые карандашные каракули.

Q-14738, Q-14738. А! И ладно! Хрен с ним! Как пить дать, опечатка.

Затылок у меня задеревенел. Я покрутил головой, пытаясь размять мышцы. Прислушался к шуму кондиционера.

Вот если бы сейчас началось землетрясение, то я оказался бы погребен под десятью тоннами грузовых ящиков. Привычка воображать внезапные землетрясения появилась у меня уже давно. Это была игра воображения, ничего больше. Но иногда мое воображение уносило меня далеко от настоящего, в другие места, в другие времена.

В тот раз, например, на меня нахлынули воспоминания о том дне, когда я получил ОРТО-кисть.

До центра протезирования я добрался на автобусе. Моя МЕХ-кисть требовала регулярного осмотра. Я вошел в демонстрационный зал, устланный мягким ковром. На блестящих стеклянных полках с подставками из стирофама возвышались различные части человеческого тела: тут изысканная азиатская ножка, там суровое африканское колено. А внутри стеклянных витрин был представлен широкий ассортимент пальцев, мысков и гениталий. Я был тут, по видимости, один.

Но внезапно появился медперсонал, и вскоре я оказался на покрытой черной виниловой пленкой кушетке в квадратном закутке, огороженном со всех сторон ширмами. Служащие в белых халатах и резиновых фартуках столпились вокруг меня и начали проверку МЕХ-кисти с помощью линз, нутромеров и диагностических электродов.

— А скажите-ка мне, — обратился ко мне один из тамошних спецов, пожилой мужик в очках, — малютка крепко держит? Нет проблем?

— Ну, — ответил я, — она иногда вдавливается, когда я задвигаю ящики.

Он подвигал мою МЕХ-кисть туда-сюда.

— Ничего страшного. Мы сейчас, когда откроем ее для смазки, проведем некоторые тесты. Вы пока подождите в зале.

Раньше или позже, но я должен был решиться и сказать, зачем, собственно, я сегодня к ним приехал.

— Я хочу обменять этот протез на OPTO, — бухнул я.

Все как один замерли и вытаращились на меня.

— Вы понимаете, — начал увещевать очкарик, — замена протеза повлечет за собой хирургическую операцию. Дополнительная операция, а потом опять физиотерапия, и опять техотладка. Вы ведь уже один раз прошли через все это!

— Да, я понимаю, во что ввязываюсь, — ответил я.

— Конечно, вы должны это понимать! И учтите также, что производственная страховка не покрывает стоимость дополнительной хирургии.

— Я выдюжу. Мне кажется, что ОРТО-кисть лучше подойдет для моей профессиональной деятельности. Я прочел брошюрку на эту тему.

Пожилой спец выглядел растерянным.

— Так вы поставите мне OPTO или нет? — спросил я. — Я видел подходящую кисть в вашем демонстрационном зале.

В конце концов они согласились. Они пришли к тому же решению, к какому приходит всякий, кто сталкивается с проявлением непробиваемого упрямства. Они просто позволили мне идти своим путем. Ведь всем известно, что если упрямец вбил себе что-то в голову, то это нельзя выбить и кувалдой. Они в тот же день отсоединили МЕХ-кисть от обрубка моей руки.

— Это может быть болезненно, — предупредил пожилой.

МЕХ-кисть непроизвольно задергалась, когда спецы начали ее снимать. Ее пневматические трубы тяжело хлюпали. Когда их разрезали, из них на операционную стойку потекла ядовитая жидкость. Я смотрел на это с радостью.

— Мы найдем ей применение, — сообщил спец, стягивая перчатки.

Я почесал запястье. У меня всегда начинался зуд, когда из руки торчали обнаженные провода.

Разве можно запретить человеку стремиться к самоусовершенствованию?

Где это я?

Q-14738! Инвентарный номер глядел прямо на меня, свисая с нижней полки на другой стороне прохода. Сукин сын!

Этот чертов Q-14738 был прямо передо мной! Но надо освободить подход к стеллажам, чтобы можно было подкатить роликовую стремянку. Нужно вызвать грузоподъемник и очистить проход. Скособочившись, я вылез из узкого туннеля, где находился, и громко кликнул Веру.

Когда Вера сидела на своем грузоподъемнике, по сторонам только искры летели. Она умудрялась править так, будто грузовичок «2019» был частью ее самой: втискивалась в тесные проходы, втыкала два снабженных крюками узких полоза под ящик, затем давала задний ход. Она никогда не роняла груз. С ревом и грохотом носилась она но складу на «2019», оставляя позади себя запах горящих подшипников.

— Эй, Вера! Мне нужна помощь!

— Успокойся, — прокричала она в ответ. — Дай я сначала освобожу проезд.

Так она и сделала. Я объяснил, куда мне надо подобраться, и отошел к чайному столу, чтобы выпить чашку холодного кофе. К тому времени, как я вернулся, проход был чист.

Перевернув несколько ящиков на нижних полках, я выяснил, что никакого Q-14738 тут нет. Забравшись на приставную лесенку, осмотрел второй ярус. С тем же успехом. Подкатил стремянку на колесиках, взобрался на нее и прочитал ярлыки на третьем ярусе стеллажей. Ни следа Q-14738! Придется лезть на самый верх.

Перспектива меня не вдохновляла, я никогда не любил забираться высоко. Всегда питал к высоте стойкое отвращение. И хотя квартирка моя тогда располагалась на третьем этаже, но все окна изнутри были прикрыты картоном. Когда мне пришлось восстанавливаться после той передряги, меня несколько раз проверяли специалисты, и моя реакция на высоту всегда оставалась отрицательной. Однако в настоящий момент я точно знал, что это необходимо сделать. Задача была ясна. Я опять позвал Веру.

Она прикатила на своем желтом грузовичке и затормозила в сантиметре от моих ботинок, попыхивая выхлопными газами мне в лицо.

— Мне нужен подъемник, — сообщил я ей.

— Ты жутко смотришься, — сказала она. — Тебе надо передохнуть.

— Мне нужно посмотреть три верхних яруса, — объяснил я.

— Никаких проблем. Залезай!

Я огляделся в поисках тормозного башмака.

— Дай я найду колодку, чтобы подложить под колеса.

Вера фыркнула.

— Что за глупости! — отрезала она. — Я не собираюсь тебя ронять.

Одна колодка, с сильно помятыми краями, валялась неподалеку, но в нее был воткнут домкрат. Я попытался покрутить рычаг домкрата, но чем больше вертел, тем глубже он увязал в чертовом башмаке. Я бросил это занятие и вскарабкался на полозья подъемника.

— Поднимаемся, — спокойно предупредила Вера.

Мотор зарычал, цепи зазвякали, цементный пол стал удаляться от меня. Три нижних яруса стеллажей остались внизу. Вибрация мотора подъемника через полозья передавалась мне в ноги, коленки дрожали. На четвертом ярусе Q-14738 не обнаружилось. То же повторилось на пятом.

— Медленнее! — крикнул я вниз.

Вера приглушила мотор.

— Я тебя не слышу, — проорала она.

Полозья, вздрогнув, внезапно остановились. Я раскинул руки, чтобы сохранить равновесие.

— Не смотри вниз! — завопила Вера.

На шестом, самом верхнем ярусе, стоял ящик с оборудованием для грузоподъемника «3025».

Крыша склада оказалась у меня прямо над головой. На уровне моих локтей светились привинченные к потолку люминесцентные лампы. Ничего приятного.

Рядом с оборудованием для «3025» стояла какая-то большая коробка странной формы. Ярлыка не было видно. Ну, она просто обязана быть проклятым Q-14738! Как бы ее повернуть?

Я всегда отличался упорством и методичностью. Некоторые называли это упрямством. Упорство без границ, вплоть до того, что я забывал о безопасности.

Полки верхнего яруса стеллажей выглядели достаточно прочными, чтобы выдержать мой вес. Я схватился одной рукой за опорную стойку, пригнул голову и перевалился с полозьев подъемника на полку.

Там оказалось уютно, чем-то даже напоминало укромную пещерку в скале. Внезапно снизу послышался грохот — ящик с оборудованием для «3025» с громким треском рассыпался, соприкоснувшись с цементным полом. Очевидно, я задел его, когда влезал на полку.

— Ты пытаешься меня угробить? — закричала мне Вера.

— Всерьез обдумываю эту проблему, — крикнул я в ответ.

— А-а, ладно! Ты, Алекс, как всегда, чертовски серьезен.

Лежа на боку, я начал поворачивать загадочную коробку, надеясь разглядеть инвентарный ярлык. Но ни на одной из четырех сторон не оказалось никаких ярлыков. На крышке и на днище их тоже не было.

Я сжал крепкими протезными пальцами одну из верхних картонных створок и отодрал ее. Затем повернул коробку и оторвал вторую картонку. Чертов груз! Мне придется искать инвентарный номер внутри коробки. Снизу ко мне обратилась Вера.

— Алекс, могу я задать тебе один очень личный вопрос?

— Нет! — заорал я. — Никаких вопросов! Я занят!

Я вытащил модель из упаковки и посмотрел на яркую наклейку. Она была расположена в углу. «Детская игрушка. Ходячий луноход № 3031».

Нынче точно не мой день.

— Когда ты меня пригласишь, или, вернее, пригласишь ли ты меня вообще? — продолжала Вера. — На свидание, понимаешь? Я спрашиваю потому, что это очевидно. Ясно, что я тебе нравлюсь. То есть, если бы я тебе не нравилась, ты бы так не раздражался, верно?

— Неверно! — сообщил я ей. — Я для тебя слишком стар! И никогда не хожу на свидания! Я очень занят!

У меня не было сил с ней спорить. Я перекатился на спину и вытащил из кармана сигарету.

— Эй, Алекс! — позвала Вера. — Ты еще там? У меня кончается рабочий день. Прямо сейчас. Ничего?

— А ничего, если я скину сейчас ящик на твою башку?

— Ха! — ответила Вера. — Я не желаю стоять здесь и выслушивать глупые угрозы!

С этими словами она включила мотор и выкатилась из прохода между стеллажами.

Когда звук мотора заглох вдали, я зажег сигарету и устроился, откинувшись на стенку коробки № 3031. Интересно, как я теперь буду отсюда спускаться?

Странно, как иногда наш мозг отказывается решать непосредственные проблемы. Оказавшись в затруднительном положении, я вдруг обнаружил, что погрузился в воспоминания о той ночи, когда потерял правую кисть, ту, что была у меня от рождения. Я помнил эту ночь до мельчайших подробностей. Это был классический несчастный случай на промышленном производстве. Человек входит в соприкосновение с машиной… Хрясть!

Тогда я работал в ночную смену в производственном отделе в старом фабричном здании с унылыми кирпичными стенами и тусклыми верхними лампочками. Работа заключалась в том, чтобы перемешивать мелкие кусочки пластмассы и скармливать их формовочной машине, засыпая в приемную воронку.

В цехе на резиновом конвейере двигалась бесконечная череда тоненьких пластиковых планочек, похожих на веточки. Каждая из них имела отростки, вроде листочков, на которых держались части моделей. Там были фюзеляжи и посадочные шасси самолетов. Были иллюминаторы и половинки поршней с тоненькими штырьками, которые нужно было втыкать в узенькие отверстия. Несколько рабов зарплаты сидели на высоких табуретках, упаковывая пластмассовые веточки и вкладыши с инструкциями в картонные коробки.

Однако тот формовочный станок, что оттяпал мне руку, был не из цеха, не из больших прессов. Нет, этот особый станок стоял в старом темном коридоре фабричного здания, окна которого выходили на Райтвуд-авеню. Он был всего двух ярдов в ширину, но очень высок. Каждый цикл формовки занимал около минуты, а когда он заканчивался, машина издавала шипение, и из нее по крутому желобу, трясясь и дребезжа, выкатывалась готовая часть. Моя работа заключалась в том, чтобы засыпать гранулы бакелита в приемную воронку машины.

Так вот, было два часа ночи и я заполнил доверху приемную воронку этой самой машины. Я посмотрел вниз, в бункер, куда ссыпались уже готовые части. Части эти были головами пилотов из игрушечного набора «Мегабот морских пехотинцев». Защитные шлемы, защитные очки, решительные подбородки. Сотни защитных очков смотрели на меня из ящика. Сотни решительно сжатых подбородков.

Я поглядел на приборную панель. Стрелка термометра стояла на зеленом. Слишком низко.

Осмотрев станок внимательно, я обнаружил, что нижняя и верхняя половинка пресса не сходятся до конца. Вечная проблема с этими формовочными станками!

Когда с грохотом и жужжанием половинка пресса поехала вверх, я смог рассмотреть, в чем там дело. Три пилотские головы сплющились в большую лепешку и прилипли. Громко шипевшие выдувные шланги не могли их сдвинуть. Однако у меня в распоряжении полминуты или около того, пока опустится верхняя половинка пресса. Я успею их достать.

Я вытащил из заднего кармана перочинный нож и поддел им сплющенные головы пилотов. Ближний край пластмассовой лепешки отошел легко, однако, чтобы дотянуться до дальнего, мне пришлось перехватить нож, обхватить другой рукой крышку станка и продвинуть руку с ножом немного глубже.

Мне следовало вовремя заметить, что пресс пошел вниз. Мне не следовало зевать.

Первое, что я почувствовал, это был запах. Будто жареная колбаса. Лишь затем я увидел, как пресс опускается на конец руки, туда, где была моя кисть.

Я подумал про себя: «Когда же это успело произойти?»

И только после этого я услышал звук: глухой стук сомкнувшихся половинок пресса, хруст костей и шипение горячей струи пара. Услышал, после того как все произошло.

Самое худшее было уже позади, но мне еще надо было дождаться, пока верхняя часть пресса подымется, чтобы вытащить остатки руки. Смотреть на остатки я совершенно не желал. Чтобы их не видеть, было бы хорошо закрыть глаза. Но этого я боялся больше всего на свете, потому что был убежден, что стоит мне закрыть глаза, и на меня навалится боль. А боли я хотел избежать. Потому стоял и ждал.

В горле першило от горящего пластика. Из бункера сотни желтых голов смотрели сквозь защитные очки в разные стороны. Интересно, кто будет заполнять воронки, когда меня увезут в больницу?

Когда крышка пресса поднялась, я привалился спиной к кирпичной стене и стал смотреть вверх, на крышу. Я не поворачивал головы, потому что не хотел видеть свою руку. Кто-то из работающих, очевидно, заметил меня и в панике нажал на пожарную кнопку. Изувеченный человек не является пожаром, но мне была понятна такая логика действий. Огнетушители под потолком разом принялись извергать струи холодного тумана, который, опускаясь, оседал на кирпичных стенах каплями мелкой измороси. Заводской шум превратился вдруг в один-единственный звук, подобный гулу гигантского гонга. Я потерял сознание.

Иногда меня начинает мучить любопытство: что стало с той моей кистью? Ведь мастер должен был вытащить ее из пресса. Может быть, он завернул ее в салфетку и отправил в палату скорой помощи? А там медсестра равнодушно выбросила ее в мусорную корзину? А потом мусоросборник вывез ее за город на какую-нибудь свалку вместе с использованными хирургическими зажимами, грязными тряпками и столовой посудой из фольги с остатками хлеба и гороховой похлебки? Я никогда этого не узнаю.

Однако, лежа на верхней полке склада и докуривая вторую сигарету, я почему-то вдруг почувствовал уверенность, что для меня было правильно избавиться от той старой руки. Той руке нельзя было доверять. Та рука явно продемонстрировала саморазрушительные наклонности. Должно быть, с ней что-то было не так.

Но как бы то ни было, а я должен спуститься со стеллажа, рано или поздно. Я предвкушал, как добираюсь до автобуса, что повезет меня домой. Если я успею на автобус до Пуласки в восемь утра, то, как всегда, буду ехать еле живой и в полудремотной маете мне будут сниться коралловые змеи, изоподы, ксилофоны и костный мозг, светофоры, планета Нептун, полный нуль…

Подозрительный звук вывел меня из задумчивости. Затылок мой упирался все в ту же коробку № 3031, и в этой коробке что-то шевелилось.

Я быстро отодвинулся и, развернувшись, встал на четвереньки, таращась на нее. Одна из боковых стенок коробки прорвалась, и из нее выползала… рука. Вернее, кисть. В точности такая же ОРТО-кисть, как у меня! Только не правая, а левая.

Кисть резво выпрыгнула из дыры в коробке и приземлилась на полку. Не обращая на меня никакого внимания, она деловито направилась в угол стеллажа, к опорной стойке. По ней она торопливо спустилась на предыдущий ярус.

В коробке вновь послышалось шевеление. А потом — они разом посыпались из нее. Механические кисти! Одна лучше другой! Каждая следующая, казалось, блестела еще ярче, была более изящной, чем предыдущая. Одна за другой они спрыгивали на полку, стройной цепочкой двигались в угол и спускались по опорной стойке вниз. Сверху я увидел, как они собрались внизу, на полу склада. Почему-то мне показалось, что они ожидают меня.

И я последовал за ними. Я скользил по опорной стойке с яруса на ярус, все вниз и вниз. Оказалось, это совсем не сложно.

И успел как раз вовремя. Кисти уже собрались вместе и дружной толпой двинулись по проходу к выходу из здания, их шествие напоминало движущийся ковер из металлических пальцев. И я пошел за ними.

Я вовсе не был обязан следовать за ними. Я мог бы пробить свой пропуск и спокойно удалиться, пройтись пешком, овеваемый утренним ветерком, сесть на скамейку в Гумбольдт-парке под шелестящими кронами деревьев и любоваться блеском брошенных бутылок на зеленой травке.

Но я выбрал другой путь, я последовал за ними. Мне не хотелось, чтобы они на меня рассердились.

Мы вместе пересекли порог и вошли в ярко освещенное помещение цеха производственного отдела. Черная женщина с проворными пальцами и пустыми глазами и сутулый испанец складывали листки с инструкциями и упаковывали ветвистые планки моделей в коробки. Никто в цехе не заметил толпу кистей. Никто не заметил и меня. Все были слишком заняты.

Кисти выстроились двумя рядами в проходе между двумя формовочными станками, напоминая почетный караул. Я тоже пошел по проходу и повернул к машине, стоявшей слева. Пока я смотрел сквозь панель из безопасного стекла, верхняя половинка пресса поднялась, а из отверстия станка вылетела планка-веточка с миниатюрными деталями автомобиля. Пресс вновь быстро опустился.

Тут две механические кисти соединились там, где должно быть запястье, и быстро парой взобрались на верхушку машины, передвигаясь как какое-то странное насекомое. Они сняли защитное стекло со станка. И тут меня будто что-то толкнуло. Я теперь знал, что мне следует сделать.

Пресс поднялся. Я положил левую руку внутрь.

На этот раз, перед тем как половинка пресса опустилась, я закрыл глаза.

Видите ли, у меня был план. Я желал самоусовершенствования.

Обычная кисть была для меня уже недостаточно хороша.

— Алекс, посмотри-ка на луну! Какой узкий серпик, прямо как месяц в детских сказках!

— Так ты хочешь слушать мою историю или нет?

— Мне показалось, она уже закончилась.

— Ага, верно.

— Наоми она очень понравилась. Она сразу заснула.

— Ага, заснула. А ты? Может, расскажешь что-нибудь свое?

Глава 3

Ойаноконик ин нанакаостли Йа нойол ин чока Я выпил вино из мухомора, И мое сердце плачет. Народная индейская песня.
Звездное полотно небосвода медленно плыло над ночной пустыней. Похолодало. Высившиеся с обеих сторон стены ущелья были невидимы в темноте, лишь белый песок ярко светился под ногами.

Его матовое свечение окружало колеса джипа и окутывало женщину, что спала рядом. Свернувшийся в стороне от них бронтозавр напоминал очертаниями могильный холм. Алекс развел костер из сухих лишайников, но он погас уже несколько часов назад.

Ева не могла нормально заснуть. Рядом с джипом она чувствовала себя неуютно. Она выслушала рассказ Алекса о его руках. Потом погрузилась в прошлое и вспомнила тот невероятно далекий день, когда она чуть не потеряла сердце. Это тоже произошло неведомо сколько времени назад, все в том же Двадцатом Веке.

Тогда она была молода и красива. Ей было семнадцать лет, и у нее были черные пышные волосы. А сейчас она превратилась в нелепую и смешную старуху с рассыпающимися зубами, ободранными ногтями и в туфлях без шнурков. И рядом ее семья, о, она всегда вместе с семьей, чудовищной, превратившей ее жизнь в тюрьму.

Спятивший муж, встроивший в себя части автомобиля, и слабоумная дочь, весящая не меньше тонны. И она сама, слишком старая, чтобы сохранить в себе что бы то ни было человеческое. Но когда-то, давным-давно, она была юной и красивой. Когда-то она была центром своей собственной Вселенной. И сейчас Ева вспоминала ту пышноволосую девушку, какой была когда-то.

Давным-давно, в Двадцатом Веке, жила-была на Земле девушка, и жила она только ради своего дела. Она принадлежала к гордому народу, и этот народ поставил перед ней возвышенную задачу. Это дело, или задача, указывали ей путь и руководили каждым шагом ее жизни.

Девушка обитала в Юкатане, в монастыре Жертвователей Четумала. Она могла бегать быстрее ветра, и головка ее была полна туманно мерцающими священными легендами пополам с монастырскими сплетнями. Она была блаженной идиоткой, но поставила перед собой задачу.

Огороженные стенами постройки монастыря были расположены в центре старого Ботанического сада. Внутри этих стен располагалась тенистая роща хлебных деревьев. Каждое утро мужчина под три метра ростом с головой черепахи привозил к воротам Ботанического сада туристическую повозку, в которой сидела группа детей с малюсенькими креветочными головками. За детьми следил суровый сутулый человек с головой попугая. Послушницы из рода морских ангелов подсматривали за детьми сквозь дыры в ограде монастыря.

Каждую ночь двадцать послушниц засыпали на каменных плитах темного дормитория. Шейки их мерцали перламутровыми розовыми и голубыми полосками. Ева была одной из них.

Ева встречала свою семнадцатую весну, когда приблизился день Сердечной церемонии. Послушницы не могли говорить ни о чем другом. Всем было любопытно узнать, на кого падет выбор, кто в этот раз станет Избранной Жертвой. В ночь накануне великого дня они, как обычно, лежали на каменных плитах, но никто не мог заснуть. Ева лежала и прислушивалась к их дыханию. Из садовой беседки доносились резкие крики омароптиц.

Настоятельница с кальмарьей головой, спрятанной в складках капюшона монашеского одеяния, вошла в дормиторий и двинулась сквозь пространство, полное теней. Ее ноги прошлепали по луже лунного света, что проливался на бирюзовые плитки пола сквозь небольшое окошко. Приоресса остановилась рядом с Евой и пробормотала путаные слова заклинания. Она объявила Еву мертвой. Ева обрадовалась, что ее избрали.

По обычаю, Избранная Жертва должна была встать до рассвета и, одевшись в тонкую муслиновую тунику и сандалии, спуститься вниз и прогуливаться в рощице, где росли хлебные деревья. Евин наставник, суетливо расправляя крылья на лету, выпорхнул из ниши под потолком и последовал за ней. Он приземлился ей на плечо и сложил чешуйчатые крылья. Он был видоизмененной реморой, или рыбой-прилипалой, он руководил ее занятиями.

Ева прогуливалась по мощеным дорожкам среди клумб с цветами и травами. Она задержалась около цветущей груши. Над крупными желтоватыми цветами, как стайки мелкой рыбешки, метались насекомые, переносящие пыльцу. Наставник Евы пел ей успокоительную мантру. Неугомонный ветер тряс верхушки зеленых деревьев.

— Посмотри, наставник, эти деревья будто танцуют!

— Это ветер, — ответил он.