Даня Шеповалов
Комплекс девственницы
— Макар! Скорее сюда!! Скорее!!!
Макар поспешно потушил недокуренную даже до половины сигарету и бросился в номер.
— Да скорее же ты!!! Скорее!!!
— Что случилось?!
— Мне скучно… — капризно сказала Катя.
— И это все?
— А еще ты не знаешь, о чем я думаю!
— Так это все?
— Не знаешь, о чем я думаю! — стала дразнить она его. — Ты не знаешь, о чем я думаю…
— Может, ты мне скажешь тогда?
— Неееет…
— Почему?
— Потому что тебе будет больно, бедняжке… Ой, я такая плохая, что у меня даже заболела голова. Ну посмотри, какая у меня стройная нога, посмотри… А какие красивые синяки под глазами, — засмеялась она, вспомнив записи, которые прочитала утром, — и лак ободранный — как это мило…
Ядовито-красный лак на ногтях Кати действительно слез. «Он закончился, мой любимый! Мой самый любимый лак!». Утром она нашла его дневник. От Кати невозможно было что-либо спрятать: естественное женское любопытство ее не знало границ, и в паре с сильно развитой интуицией невидимыми щупальцами изучало все вокруг в поисках новых тайн.
— А какая сексуальная бледная кожа, — продолжала издеваться Катя, — ну что еще, а вот, заусенцы, ты только посмотри на них, какие милые, — она шмыгнула носом, — а сопельки, они же просто сводят с ума!
— Перестань!
— Почему же? Я, кстати, рассказала о твоем дневнике: тебе теперь все очень сочувствуют. Бяша вообще говорит, что я сучка.
— Вот это новость…
— И вообще, мне скучно! — вновь капризно сказала Катя. — Я хочу снимать фильм ужасов! Я уже давно хочу, а ты ничего не делаешь!
На следующий день они пригласили всех, с кем приехали отдыхать на Украину, к себе в номер. Пришли Бяша и Миша, но самое главное — пришел кинорежиссер. Это была молодая девушка по имени Настя, повадками она походила на панду, которую смотритель зоопарка в шутку накачал одновременно пивом и крепким кофе. Мягкая пивная стадия раз в двадцать или тридцать минут сменялась кофейной — тогда Настя впадала в какой-то недосягаемый для остальных транс, во время которого она начинала распевать песни Захара Мая.
— Так в чем будет основная идея фильма? — спросила Настя.
— Я хочу ее изнасиловать, — сказал Макар, кивнув в сторону Кати.
— Неплохо, — одобрила Настя после недолгого размышления, — по крайней мере, какая-то динамика наблюдается…
— Спасибо.
— Я так понимаю, дальше этой фразы твоя мысль не сдвинулась?
Макар пожал плечами, виновато взглянув на радужные носки Кати с пальчиками. Все то же самое ощущение: будто бы он — распоследний грешник, нелегально, по поддельной карме пробравшийся в рай, и его разоблачат с минуты на минуту, но это уже неважно — потому что вот они, химические потертости на джинсах, обтягивающих узкие бедра, белый ремень, животик, посреди которого сияет созвездие из четырех родинок…
— Тогда я предлагаю такой вариант, — продолжила режиссер, с сожалением глядя на Макара, — она убегает от тебя по длинному темному коридору. Но коридор обязательно должен замыкаться сам на себя, вы должны бежать по кругу. Это очень важно. А в самом конце у нас происходит сцена насилия. Но снимаем мы ее фоном, сбоку, не в фокусе: главным у нас будет канатоходец с шестом, который будет идти по ровному полу, по начерченной белым пунктиром линии. Он пройдет мимо, посмотрит на вас — и закачается как от порыва ветра, — Настя вскочила с кресла и очень реалистично показала, как это должно выглядеть, — и вот он почти уже сорвется, но тут же исправится и дойдет до конца. Вы бежали по кругу, потому что не могли увидеть выхода из коридора, ослепленные (ты — желанием, а она — страхом) а на самом деле выход был… Как тебе?
— Мне нравится, — сказал Макар, — мне главное, чтобы я ее изнасиловал.
— Так, сюжет есть, теперь нам нужны детали: кто ты, где работаешь, есть ли у тебя собака, с каким гарниром ты ешь сосиски на ужин, любишь ли ты консервированный горошек и так далее… Мы должны узнать все о тебе!
— Подробности… Пусть Катя каждый вечер покупает в универмаге «Копейка» яблоки для пирога. А я буду кассиром, влюбленным в нее.
— Нет! — резко оборвала Настя. — Во-первых, тут, наверное, нет «Копейки». А во-вторых, никаких кассиров! Ты будешь охранником!
— Хорошо, охранником. Мне кажется, главное — это красивые крупные планы делать, — сказал Макар, — например, как нога проваливается сквозь твердый наст на огромном заснеженном поле.
— Подожди, какой к черту наст?! У нас же был длинный черный коридор, замкнутый в кольцо! И заснеженного поля еще полгода ждать.
— Хорошо, — поспешно согласился Макар, — она может бежать по полю с клевером и ромашками к зданию, где есть этот длинный черный коридор.
— Разумеется, может, — отмахнулась Настя, которая, судя по блеску в глазах, уже едва балансировала на грани кофейной фазы, — но почему она туда бежит? Почему? Что ей движет? Ты можешь мне это объяснить?
— Катя сначала бежит просто так: она тренируется, бегает, чтобы сбросить жир!
— Совсем офигел?! — обиделась Катя.
Она была болезненно-худой, в свои двадцать один производя впечатление девочки-подростка, каковой она на самом деле себя и ощущала. Мечта здравомыслящего педофила.
— А потом она уже убегает от меня, — продолжал Макар, — и вот мы подбегаем к зданию, снова крупный план с ногой, проваливающееся в наст… то есть в ромашки, ну, чтобы заполнить чем-то время. И так весь фильм идет, побеги по коридорам и прочее, потом — я трахаю Катю, держу ее за волосы, плачу и шепчу слова любви.
— Это все конечно да… — задумчиво согласилась Настя-режиссер. — Но очень важно заключить пространство в круглый коридор. Это будет длинный-длинный коридор, по которому вы должны будете бегать по кругу.
— Мммм… — мученически застонала Катя, нахмурив лоб, как она делала всегда, когда ей что-то не нравилось, и прием действовал безотказно: окружающим хотелось немедленно пожалеть ее, накормить, защитить, спасти от жестокости окружающего мира.
— Что-то не так?
— Все не так! — воскликнула она. — Какой же это фильм ужасов? А где кровь, топоры и вампиры?
— Да, крови у нас нет, — согласилась Настя.
— Кровь… — задумался Макар. — Крови полно! Катя может быть девственницей!
— Да, я могу.
— И название для фильма тогда сразу есть — «Комплекс Девственницы». Ну и мы Катю оденем как девственницу.
— Вы не знаете, как девственницы одеваются, — с явным вызовом бросила из угла молчавшая до этого Бяша.
Бяша напоминала призрак: она была бледная, молчаливая и какая-то незаметная, но не из-за застенчивости — казалось, что она отражает в несколько раз меньше света, чем все остальные, и совершенно не занимает физического пространства. Бяша не приходила и не уходила. Бяша исчезала. И Бяша появлялась. В вопросах одежды для девственниц ей действительно можно было доверять.
— Нет-нет-нет! — закричала Настя. — Давайте не будем опошлять все! Давайте сделаем так, что Катя девственница, но при этом русалка. И кино начинается с того, что Катя в костюме русалки лежит в траве, — она закрыла глаза, чтобы лучше представить себе сцену, — я смогу снять это. Это будет трудно, но я смогу! Я знаю, о чем речь… Она лежит, а мы не показываем ее лицо, просто ее тело. Нас интересует только тело! А потом она как рыба пытается ускакать, — режиссер резкими движениями тела продемонстрировала процесс ускакивания, — и еще нам обязательно нужен Дракон. Он будет завернут в полиэтилен, а плечи у него будут окровавленные, потому что ему отрубили две головы. И после того как ты изнасилуешь Катю, Дракон трахнет тебя.
— Нет, это уже какой-то голяк, — сказал Макар.
— Тебе не нравится Дракон?
— Нет, Дракон, конечно, имеет право на существование. Дракон без вопросов. Но… Ты только представь себе: лежит Катя, а…
— Не Катя, а русалка, — перебила его Настя.
— Да, русалка. За ней ползу я, а за мной — Дракон? Это как-то надуманно, мне кажет…
— Макар, ты гомофоб? — снова перебила Настя.
— Вроде нет… Но я категорически против того, чтобы Дракон трахнул меня. Во-первых, мы размываем символ: из страсти Дракон у нас превращается в государство и наказание, а во-вторых…
Настя молча встала из-за стола и направилась в прихожую, походя столкнув с холодильника большую прозрачную банку с разноцветными спичками. Они рассыпались по полу, как деревянный народ, павший от стихийного бедствия или оружия массового поражения — Настя была и тем и другим одновременно.
— Я думала, мы с тобой друзья, — донеслось из коридора, — я не буду с тобой работать.
Бяша выбежала вслед за режиссером:
— Настя, успокойся…
— Оставьте меня! Я не буду с ним работать! «Вставай со своей жопы, кончай пить растворитель, — запела она, — к вам едет из Европы Шива-разрушитель!»
— Настя, вернись!
— Зачем? Он нас всех продаст своим друзьям-монополистам, это по глазам видно!
— Настя…
— А ты, кем будешь ты, Бяша, в вашей бездарной продажной мелодраме?
— Она будет девушкой со спичками, — закричал Макар в дверной проем, поднимая упавшую банку. — Бяша будет все время пересчитывать спички! Такая педантичная старая дева: она будет пересчитывать, сбиваться, снова начинать. Но тут приходит Дракон, страсть, поджигает своим дыханием спички и освобождает ее от всего этого!
Ожесточенное сопение в коридоре затихло. Через некоторое время режиссер вновь появилась на кухне и погрозила Макару необутым ботинком:
— Хорошо, — сказала она, — но тогда Дракона никто не должен видеть, он будет невидимым для всех, кроме девушки со спичками. И еще девушка со спичками должна быть одета в свадебное платье.
— Договорились.
Режиссер удовлетворенно кивнула и, отобрав у Макара банку со спичками, протянула ее Бяше:
— Держи! — сказала она. — Учи роль…
— А где будет эта девушка, считающая спички? — спросил Макар.
— Она будет делать это у кассы, спрятавшись за очередью. Я настаиваю, чтобы люди в этом универмаге «Копейка» были совершенно разные. То есть ты покупатель, ты охранник…
— Я кассир!
— Ты охранник! — категорично отрезала Настя. — А Драконом будет… будет… Нам нужно найти подходящего Дракона.
— Дракон — это на самом деле главный персонаж. А мы с Катей — второстепенные.
— Итак, все дело происходит в универмаге «Копейка», под конец рабочего дня. И ты, значит, охранник… Понимаете, у нас будет несколько героев, так что нужно сначала построить сюжетную линию, иначе будет полный хаос на съемочной площадке, — она почему-то сделала ударение на втором слоге в слове «хаос», — у нас пять героев, может быть шесть.
— Да! Они ходят с тележками и стоп-кадр, когда они замечают друг друга. Они давно уже не замечали людей, им был важен только товар, расставленный на полках. Общество потребления. Товар заменил эмоции.
«Я помню, как все было… поставки товара, — запела Настя, — иметь свой бизнес на районе… уже не мало! Э, вы чё, не знаете что ли? Подпевайте!»
— Чего не знаем?
— MC Донателло. My Duck\'s Vision. Не знаете? Блин, ну вы лошье, с кем только приходится работать… Товар мой мигом расходился по барыгам разным… иметь свой бизнес на районе… очень опасно!
Настя сняла со стены отрывной календарь и принялась гадать на нем, отрывая листки с травными оздоровительными рецептами для бабушек:
— Замечают — не замечают, не замечают — замечают… Не замечают… Нет, наши герои не замечают друг друга! Они просто пересекаются, не обращая никакого внимания на других. Только зритель их замечает. А Мишка будет там грузчиком в этом магазине. И еще, давай тогда продумаем вот что. Это все Путь, так ведь? Ты все время преследуешь Катю. Так что нам обязательно нужна женщина, которая разливает из бутылки или банки сквозь сетчатую сумку молоко.
— Ну а где же тут фильм ужасов? — расстроилась Катя. — Я хотела нормальный фильм ужасов, а вы какое-то концептуальное говно придумали.
— Б-б-бараны, — радостно сказал Миша.
— Я хочу концептуальное говно! — воскликнула Настя.
— Нет, лучше и нашим и вашим, — попытался найти компромисс Макар, — концептуально-говеный фильм ужасов. Ну, давай думать дальше. Кассир после смены пересчитывает десятки на выходе из “Копейки”, и тут выходит принцесса-девственница, вся в таком сиянии… Подожди, а давай меня будет сбивать с пути праведного шлюха?
— Хорошо. Ее тоже будет играть Миша.
— Думаешь?
Мишу было сложно представить в роли шлюхи. Несмотря на крымскую жару, он был одет в практичную брезентовую куртку c многочисленными карманами, а рыжие усы подковой и легкие признаки аутизма как бы помещали его в широкий луч света. Несуразный, да, но над ним не хотелось, да и невозможно было смеяться, настолько он был органичен и самодостаточен, сам не подозревая об этом.
Настя-режиссер задумалась, подходит ли Миша на роль шлюхи. На первый взгляд, казалось, что это не самая лучшая кандидатура, однако, мало ли на свете настоящих извращенцев, а именно для извращенцев они и хотели снимать фильм. Для седовласых ебанько, которые будут смаковать каждый кадр за бокалом вина у камина, в ожидании студенток из эскорт-сервиса. В конце концов, Настя выбрала компромиссное решение:
— Хорошо, тогда Миша будет играть влюбленного богатого гомосексуалиста, который будет ходить в этот магазин, чтобы увидеть охранника.
— Кассира!
— Ты охранник! А Миша устроится туда работать грузчиком, чтобы чаще встречаться с тобой.
— Миша любит меня, а я люблю — Катю. Катя не любит никого. А девушка со спичками? Девушка со спичками любит Дракона, но она его не видит, а он бегает вокруг нее и изрыгает пламя, потому что он — это страсть!
— Да, и на протяжении фильма все эти персонажи будут знакомиться и пересекаться друг с другом и как-то общаться, а в конце фильма будет групповой секс.
Такой финал Макара явно не устраивал:
— Нет, ты запуталась! В конце я насилую Катю, но это не важно, а важен балансирующий канатоходец.
— В этом черном коридоре, в который привела всех Катя, — радостно подхватила Настя, вспомнив свою первоначальную идею. — А девушка со спичками — она постоянно меняется. То она кассирша, то появляется на пути у вас, ну не важно — отстраненный персонаж, как пятно на обоях, появляется везде. А Дракон, у него должна быть активная роль. В итоге он спасет Катюху от тебя.
— Стоп!
— А девушка с молоком — она будет символом. Символом того, что…
— Стоп, я не возражаю против девушки с молоком…
— Потому что я, это моя роль! — Настя-режиссер даже покраснела от волнения, это действительно было очень важно. — Я буду играть девушку с молоком. Я — Мэрилин Монро!
— Да! Но я Катю изнасилую по-любому!
— Да спи ты, с кем хочешь, хоть с Драконом!
Время уже давно перевалило за полдень, на улице тяжелым свинцово-солнечным зноем разливалась жара («Среднемаксимальная температура в пустыне Мохаве…», — беспрестанно повторял кто-то в голове Насти голосом Николая Дроздова). За окном сын хозяина отеля, в котором они остановились, чистил в ведре бычков, пойманных на ночной рыбалке, — их собирались пожарить на ужин. Позади него — синее, без облачка, украинское небо и степь. Настя вспомнила скамейки у библиотеки украинской литературы в Москве, на Трифоновской, которые она видела перед отъездом. Там рядом еще осенью, видимо, ностальгируя по девяностым, расстреляли джип какого-то бизнесмена. Верхняя часть скамеек была покрашена в синий, нижняя — в желтый, как флаг Украины. От вида этих скамеек всегда становилось тепло, даже в дождливый московский день. Синяя полоса, должно быть, символизировала небо, но для Насти это было море, в котором плавают бычки, похожие на речных пескарей. Пескари зарываются в песок, неподвижные, пятнистые, будто с веснушками, должно быть, и бычки так же.
“Вот бы открыть тут заводик, делать сушеных бычков и ни о чем больше не думать, — подумала Настя, — упаковывать их по трое в пакетики для любителей пива, и самой высушиться на солнце и море как они”.
— Раз по поводу насилия возражений нет, значит, теперь мы должны придумать, где тут ужас, — сказал Макар. — Катя хотела снимать фильм ужасов, нельзя ее разочаровывать.
— Ужас будет, когда Катюха будет глядеть на небо, лежа под тобой, — без особого энтузиазма ответила Настя, пододвинувшись поближе к вентилятору, который дарил прохладу. — Ужас будет в ее глазах. Уж ты мне поверь. Пока ты будешь пыхтеть и царапать ей щеку щетиной, вот тогда и будет ужас.
— Нет, я хочу, чтобы везде был ужас, — возразила Катя.
По телевизору в это время показывали постоянно сменяющих друг друга разжиревших чиновников, которые напоминали бобров, устраивающих запруды из денег.
«Таким образом, ситуация зашла в тупик!», — сказал очередной бобр, разведя в стороны руками.
— Нет, ужас все-таки можно подручными средствами, — предложила Настя, — кстати, можно социальный ужас сделать. У одной моей подруги бабушка вычитала в газете с народными рецептами, что нужно пить собственную мочу, чтобы оставаться вечно молодой. Поэтому они всей семьей и стали пить, включая подругу.
— Ну, это тоже не особенно ужасно, мне кажется, — сказала Бяша. — Я слышала, это действительно полезно. Даже Че Гевара пил собственную мочу.
— Одно дело Че Гевара, и совсем другое — Машка из соседнего подъезда. Кстати, она вообще очень крутой прототип для нас, ее опыт нам подходит, я знаю, что говорю. Ее весь двор знал, потому что она лишилась девственности случайно с помощью тюбика от зубной пасты. И всем об этом рассказывала, так что она реальной знаменитостью на районе была.
— Не хочу я никаких тюбиков! — сказала Катя.
— А меня? — спросил Макар.
— А тебя тем более!
На кухню вышла старшая сестра Кати, Лена, которая целыми днями сидела в номере, слушала казахские свадебные песни на мобильном телефоне и читала особые журналы (издававшиеся тиражом 2–3 тысячи), от первой до последней обложки набитые потоком сознания в духе «Эля! Счастье-любовь Создатель создает мир очищается очищается от мутаций и Создатель бесконечной любви приходит на Землю мутаций больше нет. Любовь и радость! Эля-нинана-любовь!». Первый номер журнала нужно было читать два раза, второй — четыре, и так далее, в геометрической прогрессии. Лена спросонья хмуро посмотрела на всех собравшихся и налила себе большую чашку чая с молоком и солью, который пила каждые полчаса.
— Ты мутант, Макар, — сказала она, — но самое страшное, что ты не занимаешься лечением.
— Чем он не занимается? — удивилась Настя-режиссер, разом избавившись от сонно-ленивого настроения.
— Лечением.
— Мочой?
— Нет, энергией, которая сейчас спасает Землю, — сказала Лена. — А вот ты, Макар, ты хотя бы чай пьешь? Нет, чай ты пьешь, но вообще это все так ужасно…
— Почему? — не поняла Настя. — В смысле? Что ужасно-то?
— У нее-то? — спросила Катя.
— Нет, она такая говорит все ужасно, я не совсем поняла, что ужасно…
— А, это она просто так, — сказала Катя, — она просто немножко сумасшедшая.
— Нормально, почему же… — возразила Настя. — У всех же какие-то свои идеи…
— Просто мы работаем над тем, чтобы спасти мир, — пояснила Лена, — для этого как минимум нужно пить чай. А вот эта свинья, — она толкнула Макара в бок, — не хочет ничего делать! Он вообще пообещал, что будет лечиться! И каждый день ни хрена не лечится…
— А чем он болен?
— Как это чем! Тем же, чем и все человечество. Он животное! И вообще, выключите ваш чудовищный телевизор. Макар, поставь лучше песню про катафалк.
— Про какой еще катафалк?
— Про тот, в котором все едут. Я не помню… не помню, не помню, но там был еще хоп.
— Хип-хоп?
— Да нет же! Хоп!
— Лена, я не понимаю, о какой песне ты говоришь.
— Ааа… Нет, не хоп! Iggy Pop… Или нет, я уже не хочу эту песню, я хочу другую, потому что она совсем красивая. Ты ее знаешь? Там есть такой «пам!».
— Я много таких песен знаю.
— Вот и найди тогда? Там «пам!», потом мулатка долго поет очень красивым голосом, а потом опять «пам!». Поставь ее! Ну, поставь, скорее же!
Режиссер смотрела, как Лена сосредоточенно мешает чай с молоком ложкой по часовой стрелке, нашептывая про себя что-то. Настя тоже решила налить себе спасительного чая («Зеркальный эффект», — прозвучало в ее голове, на этот раз уже голосом доктора Хауса), однако чайник оказался идиотским — заварка по большей части выливалась из-под крышки, а не из носика, так что она быстро оставила эту затею.
— Нет, я все же не до конца поняла про энергию, спасающую Землю. Это надо всем такой чай пить, чтобы ее спасти?
— Настя, ты хотя бы представляешь себе, сколько у тебя спиралей ДНК? — спросила Лена.
Вопрос поставил Настю-режиссера в тупик.
— Не очень. Ну, примерно.
— А я знаю! У тебя их две! А должно быть восемнадцать! И вообще, о чем вы все говорите, если есть второй закон термодинамики? Внутри у вас у каждого бомба, вы постоянно разваливаетесь на куски, и ни фига не лечитесь, пока полностью не развалитесь и не умрете! Вот ты Настя можешь отменить второй закон термодинамики? Я тебе скажу: не можешь!
— Да я даже не знаю, о чем он.
— Зато второй закон термодинамики очень хорошо знает, о чем он! И вот ты поешь про своего Шиву-разрушителя, а это именно он и есть. Так что о чем с вами говорить? Я могу вам только сказать, что когда у вас случится жопа, и вы придете ко мне, то единственное, что я смогу вам ответить, это что раньше я уже все вам говорила, но ничего не могла без вас сделать, а вы не хотите ничего делать, сколько бы вам я не повторяла. Так что все это очень грустно.
Насте-режиссеру и правда стало грустно, до такой степени, что захотелось уже не чая, а лечебной водки, в холодной и запотевшей бутылке, прямо сейчас, посреди дня. То, что у нее не восемнадцать, а всего лишь две спирали ДНК, не очень ее расстроило, а вот слова про разваливание на куски ей не понравились — в последнее время какая-то неведомая хрень побаливала в животе, особенно это чувствовалось, когда она ложилась спать. Настя даже звонила знакомому врачу и спрашивала, что делать, но тот сказал, что нужно срочно все резать, лезть внутрь щупом с видеокамерой и смотреть, что там такое, поэтому режиссер решила отложить вопрос с хренью в боку до лучших времен.
— 158, 159,160, - раздался в наступившей на несколько секунд тишине голос Бяши, пересчитывающей спички.
— Ужас на самом деле не так важен, — немного неуверенно сказала наконец Настя, возвращаясь к теме фильма. — Главное, что в конце во всем будет виновата баба с молоком.
— Я вижу, это какой-то глубокий очень символ из детства.
— Я хочу играть тетку с молоком!
— Хорошо-хорошо!
— Я буду идти с этой сеткой, и молоко будет вытекать! И будет белый след образовываться, и по этим следам мы сможем следить сюжетную линию. Я буду сопровождать главных героев на протяжении всего фильма.
— Как Дракон.
— Да — Молочница, Дракон и гей Миша.
— А гей Миша будет задавать философские вопросы все время. Кто я? Зачем это все? Кто этот милашка-кассир, и почему он полюбил эту сучку?
— Макар, у тебя есть костюм?
— Какой костюм? Мы же договорились, что будут спортивные штаны с пузырями на коленях и кожаная куртка. Я же кассир.
— Нет, я не могу объяснить этому человеку. Ты будешь ни фига не кассир! Кассиром будет она, — режиссер ткнула пальцем в Бяшу, — и она будет всем! А ты будешь охранником! А гей Миша будет жить в Южном Бутово в коттедже на отшибе, там же все дома спальные уродские, как гигантский конструктор, а он будет жить в смарт-хаусе таком с двадцатью интеллектуальными унитазами и спортивным поросенком на поводке. Про него мы снимем отдельную историю, уже в Москве, что вот он такой пидарок будет ломиться все время в эту «Копеечку», и зачем ему деньги, если нет любви. И он будет приезжать на своем бентли туда и работать грузчиком, чтобы увидеть тебя. Просто я хотела бы поднять вопрос того, что люди в поиске. А вот эта женщина с белым молоком, она просто в прострации, понимаете? Все вокруг уже считают, что она уже отработанный материал, но она-то совсем так не считает! И вот ходит она с этим молоком, и оно утекает, протекает…
— В общем, ей не дойти до дома.
— Да у нее нет никакого дома! А молоко вытекает, а люди страдают, а время как молоко протекает, вытекает, уходит сквозь пальцы.
— Тогда Дракон должен стучать членом по кастрюльке, как Даниил Хармс.
— Да!!! — радостно закричала Настя. — Прямо по дну!!! Миша, ты сумеешь так? Мне кажется, это очень сложная сцена будет. Нужен высокий уровень актерского мастерства.
Миша был застенчивым парнем, но сейчас по его глазам было видно, что внутри него идет сложная борьба.
— Миша, не надо, — тихо сказала Бяша, которая знала его лучше всех, и которой выражение глаз скромняги очень не понравилось.
Но было уже поздно — Миша схватил кастрюльку и торжественно продемонстрировал свой уровень актерского мастерства. Глухие звуки ударов по дну кастрюльки пронзили пространство комнаты и, хотя они даже не были лишены некоторой приятности, почти все присутствующие зажмурились, а на лицах их заиграло выражение неудовольствия. Глаза остались открытыми лишь у Насти-режиссера и Макара. Первая явно была в восторге — похоже, Миша справился со сложной ролью. Макар же грустно смотрел на опороченную кастрюльку, в которой сегодня собирался готовить.
— Н-нормально? — спросил Миша.
— Пойдет, — сухо ответил Макар, — только раз ты ее обесчестил, то теперь должен на ней жениться. И выкупить невесту по себестоимости. За 800 рублей.
Миша покраснел. Настя-режиссер же, вдохновившись действом, вновь превратилась в кофеинового мишку-гамми.
— Очень круто! Миха, ты гений, ты Марлон Брандо! Все, я все придумала. Значит, монтируем так: Дракон стучит по кастрюльке, Бяша пересчитывает спички, а весь ужас у Кати в глазах.
— Хорошо. Итого у нас есть два контрастных персонажа: невинная принцесса-девственница из страны первокурсниц и женщина с молоком. Но она такая умудренная опытом женщина, она не позитивный персонаж.
— Она просто потерянная женщина с утекающим молоком. Она даже ничего уже не ищет! Она символ текущего времени, проходящего зря.
— Если уж так воспринимать этот символ, то лучше тогда вместо молока использовать майонез «Рябушка», — предложил Макар.
— Нет, — возразила режиссер, — это слишком глубоко, зритель не поймет. Но ладно, пускай его тогда купит принцесса Катя. Катюха, тебе нужно будет купить майонез «Рябушка» и этот, как его, кошачий корм для попугайчиков.
— Йодированный, для щитовидной железы.
— И канцелярских товаров: пенал там, ранец. Фломастеры, наверное, надо тоже.
— Хорошо, давай перейдем к сцене насилия уже.
— Ну, она будет импровизированной, — отмахнулась Настя.
Судя по выражению лица Макара, тот уже не один десяток раз за время обсуждения фильма прогнал в своем воображении эту импровизированную сцену. Катя в своем зеленом халате сейчас стояла на полу у кровати, соблазнительно выгнувшись — дразнить его было одним из ее любимых увлечений. В его сознании уже давно не было ни одной мысли — все заполнило желание, кипящее и подавляющее все вокруг, порой доходящее до откровенного бреда и патологии. Не раз он уже представлял Катю с другими мужчинами, остро ревнуя к этим фантомам, однако, не останавливаясь и продолжая испытывать свой рассудок на прочность.
— Ладно, а что будет делать гей Миша в это время? — спросил Макар, пытаясь отвлечься от всех этих мыслей.
— Прятаться за деревом и страдать. Крупный план: он стоит за деревом, смотрит на вас, и слезы текут по его щекам. А Дракон стучит членом по кастрюльке и смеется ему в лицо. Стоп, а как Миша сыграет одновременно влюбленного пидорка и Дракона? Ладно, он у нас Марлон Брандо, так что справится… А ужас при этом в Катиных глазах. Катя, продемонстрируй нам, как ты покажешь ужас!
Катя продемонстрировала, но не очень убедительно. Она вообще сейчас думала о чем-то своем.
— Мне кажется, этот ужас может провалить все дело, — сказал Макар. — Нужна кровь все-таки. Кровь может течь в самом конце из пакета женщины с молоком. Эй, ты куда?
Настя поднялась и вновь направилась в коридор, и Макар уже было подумал, что опять обидел ее. Все-таки женщина с молоком — очень важная для Насти тема, а он тут не в тему лезет с какой-то кровью. Но, как оказалось, режиссер не обиделась.
— Я в туалет. Я быстро, не продолжайте без меня.
— Нужно связать молочницу, это чистота, кормление, материнство — и лишение девственности — это кровь. Молоко сменяется кровью. То есть у девственницы Кати во время насилия крови не видно, она будет только капать из пакета молочницы. А Дракон в это время поджигает спички. У нас будет хорошее кино со счастливым концом: мы с Катей счастливы, Дракон с девушкой со спичками счастлив, гей Миша поплачет и уйдет со шлюхой-блондинкой, которая меня пыталась сбить с истинного пути. Эй, меня кто-нибудь слушает вообще?
— Нет, Макар, — сказала Бяша, — ты извини, но ваша с Настей неконтролируемая словесная эякуляция в духе Мэддисона уже всех утомила… Эй, Миш, ну кто так делает, а? Разве нельзя было пакет просто развязать?
Миша, игравший с сушеным бычком, покраснел. Он действительно достал бычка из пакета, не развязав узел, а разорвав посредине. Этот акт всегда почему-то казался всем вокруг преступлением против человечества. Почему — Миша никогда не мог понять.
— А как вообще смывать у вас в туалете? — спросила Настя, выходя из уборной.
— Можно душем, — посоветовал Макар, — душем попробуй…
— 798, 799, 800! Восемьсот спичек уже! Осталось четыреста еще найти — их должно быть тысяча двести.
— Ты что, их считала уже?
Бяша не ответила, но была явно смущена. Макар с режиссером переглянулись — все-таки молодцы, как верно угадали для девушки роль.
— А д-давайте еще Д-дракон будет фанатеть от к-какого-нибудь безумного порно, — предложил все время молчавший до этого Миша.
— Порно про пироманию! — поддержал Макар. — И не нужно никакой цифры: это пугает людей, никаких компьютеров, и прочего цифрового — это пугает людей. Все цифровое — это упадок и разложение, ничего лучше игры Dune 2 пока что создано не было, мы, кстати, можем оттуда взять иконки, если будем выпускать DVD-версию. А так я против цифры. Вот кастрюльки это да! Нам нужна реальная жизнь.
— Блин, какие же мы крутые! — обрадовалась Настя.
— Разумеется, коллега! А девчонки сидят и не врубаются, ты посмотри на них! Сидят и думают: блин, какая чушь, вот бы сейчас лучше сдать экзамен, а потом влюбиться, выйти замуж и всю жизнь красить потолки.
— Да, девочки, а я думала, что вы крутые…
— Слушай, а на самом деле они крутые, а мы лохи! Сидим тут трепемся, а они уже вживаются в роль. Вон посмотри на Дракона: его уже час не видно, а девушка со спичками пересчитывает спички. А может, она будет постоянно сбиваться! Да, ты будешь постоянно сбиваться…
— Или, может, мы все-таки порно снимем? Только я ни разу не смотрела его, я не представляю, что там происходит. Девочки, вы смотрели порно?
— Я в детстве смотрела, — сказала Катя.
— И что там?
— Там какая-то тетка скакала на мужике, а потом они целовались.
— Ну и? Твои впечатления?
— Да никаких впечатлений. Я подумала, что когда вырасту — может вот так поскакать, как она, еще и смогу, а вот целоваться точно не буду, потому что это гадость.
— Да уж, Катя, мало от тебя толку. Но зато на роль ты хорошо подходишь. Надо парней спрашивать, они больше в теме. Макар, ты в детстве смотрел порно?
— Неа. Я смотрел в туалете вкладыши от жвачек Beach Girls. Там были девушки в бикини, а некоторые даже и без лифчика — у них такие белые незагоревшие треугольнички были на груди. А еще я смотрел однажды в лесу полиэтиленовый пакет «Эсмеральда», на нем женщина вообще в одежде была, но мне тогда было все равно. Это был момент истины!
— Истина… Истина… Выходит, с порно у нас ничего не получится, но зато мы связываем кульминационный момент с моментом истины. Правильно? Правильно! Только осталась одна важная деталь: что будет происходить с геем Мишей? Быть может, он влюбится в девушку?
— Какой же это момент истины? Может, мы его замочим просто? Миша, тебя загрызут бродячие собаки. Правда, мы собак-актеров не найдем. То есть найдем, конечно, но его же реально загрызут.
«Шива разрушитель», — пропела Настя и начала кружиться по комнате, расставив в стороны руки.
— Мы потеряли коллегу! Коллега, нам нужен ужас! Чего люди боятся?
— Бородавок на гениталиях. Знаешь, побаиваются.
— Не знаю, никто из моих знакомых этого не боится. Так чего люди боятся? В тюрьму бояться попасть.
— Ну, ты как насильник должен попасть!
— Вообще-то да.
— Но тебя оправдают!
— Да, закончится тогда все сценой суда. Меня осудили там на тысячу лет и последнее слово…
«И две тысячи лет война, война без особых причин…», — пропела Настя.
— И спрашивают: ну почему ты ее изнасиловал? А я говорю: потому что я ее любил. И меня тут же оправдывают. Слушайте, а я могу несколько раз Катю изнасиловать?
— У нас дублей будет много. Вообще ты должен мне давать взятки за такие вещи. Такой дал мне бабла, а я: «Дурочка! Ты забыла! По сюжету тебя трахают не один раз, а три!» Про это мы тоже снимем отдельный фильм: про коррупцию в кинематографических кругах.
— Я, кстати, слышал в метро одну фразу, ты ее можешь сказать как утомленная жизнью молочница. У тебя будет всего одна реплика за фильм. Такая: «Я дала врагу народа». Кстати, а вы помните, была такая считалочка. «Ехала машина темным лесом за каким-то интересом, инти-инти-интерес выходи на букву «С», а на буквочке звезда, здесь не ходят поезда…». Жесткая считалочка, я всегда все эти штуки пытался представить.
— Давайте снимем по этой считалочке кино! — предложила Настя.
— Давайте лучше вернемся к сцене изнасилования.
— Да что ж ты мусолишь ее все время? Снимем и все!
— А может, мы ее тогда прямо сейчас снимем?!
— Нет, я не могу с этим человеком работать, — возмутилась Настя. — Правильно Лена говорит, ты животное! Иди лечебный чай пей!
Фильм решили снимать вечером. Катя долго собиралась, примеряя перед зеркалом то один наряд, то другой. Сначала облегающее черное платье, потом что-то невообразимо цветастое и подростковое, потом еще что-то, еще и еще.
— А чулки подходят? — спросила она, примеряя очередной наряд. — Тебе нравятся?
— Да, неплохие.
— Знаешь, я обязательно разрешу их кому-нибудь на мне разорвать… — сказала Катя, — Какому-нибудь красавцу-мужчине. Или вообще, кому угодно: первому встречному. Мне раньше очень хотелось выйти на улицу и отдаться первому встречному. И сейчас я готова любому. Но только не тебе!
— Рад за тебя.
Катя надела короткую вязаную кофточку, обтягивающие бирюзовые шорты и малиновые туфли с завязками, которые высоко взбирались по голени. Она критически осмотрела себя в зеркале и явно осталась довольна результатом.
— А вот так хорошо?
— Отлично! — одобрил Макар. — Потрепанная юная шлюшка собирается на свой первый бал в пельменной.
— Ой, Макар, оставь эти свои неудачные попытки принизить меня ради своих непонятных целей…
— Катя, ты себя переоцениваешь. Ты самая обычная скучная девчонка, возомнившая о себе непонятно что. А так, ничего особенного. Ну, на одну ночь, ну может на две.
— Да, конечно! Расскажи это кому-нибудь другому.
Макар пожал плечами и направился в ванную, но стоило ему включить воду, как из коридора вновь раздалось:
— Макар! Макар! Скорее иди сюда! Ну, скорее же ты!
— Что на этот раз?
— Я теперь похожа на рысь.
Она и правда была похожа на рысь — хвостики у только что заплетенных косичек лежали на голове как кисточки на ушах у рыси.
— Я посмотрела на себя в зеркало и сказала сама себе, что я страшная рысь. А потом сама на себя обиделась, что я так сказала.
— С ума сойти.
В дверь постучали — долго и сильно.
— Але! — раздалось оттуда. — Что за бардак на площадке? Почему никто не готов? Всех уволю!
На пороге стояла баба с молоком. Настя полностью преобразилась: на ней был безразмерный балахон, под который в районе груди и живота она напихала тряпок, в руках авоська, на голове же красовался мятый и неряшливый берет малинового цвета — не то дань профессии режиссера, не то все настоящие молочницы, по мнению Насти, должны были ходить в таких.
Позади нее стоял смущенный Миша, замотанный в длинные куски полиэтилена (плечи его были залиты кетчупом, уже подсохшим на солнце) и бледная Бяша в свадебном платье, явно взятом на прокат и не раз уже бывшем в употреблении.
— Артисты они, блин, — продолжала возмущаться Настя, — шесть вечера уже, скоро солнце сядет, а они еще не одеты. Всех уволю, будете в провинциальных театрах юного зрителя алкоголиками работать.
— Мы не умеем.
— Научитесь. У меня папа тоже поначалу не умел, а потом проработал алкоголиком двадцать лет на хлебозаводе. Отпускать на пенсию даже не хотели, уговаривали остаться на полставки. Все, хватит, хватит прихорашиваться уже, идем. И возьмите на пару дней вещи — зубные щетки там, анальные шарики, чего вам там нужно, я не знаю.
— Зачем?
— Как зачем? Мы же не успеем за сегодня все снять, еще дня два хотя бы нужно.
— А мы разве не здесь будем снимать?
— Нет, тут слишком семейно все: парочки, толстопузы в шортах, дети. У нас же сейчас про девственницу фильм, так что надо заигрывать с молодежной аудиторией. Тут есть правда, я знаю, колоритная дискотека, но я ее пока поберегу — будем там потом снимать фильм «Суперхач», про супергероя Ашота в спортивных штанах, который всех спасает. Ну, там, хулиганы к девушке пристают, а суперхач их раскидывает. Я уже все придумала. Там главная сцена будет, как он одевается, типа как Шварценеггер в «Коммандо», вот так же и Ашот будет: белые носки натягивает, туфли, пылинку щелчком сбивает с плеча, и все под героическую музыку.
— Так куда мы поедем-то? — спросила Катя. — Далеко?
— Не, тут минут двадцать пять на машине. Там отличное место — настоящий диснейленд для наркопьяни. Туда сначала завозят голых девушек и бухло, а потом запускают вот таких как ты, Миха. И причем все это огорожено и вход-выход по пропускам, чтобы никто из асоциальных мерзких типов не слинял и не мешал жить цивилизованным гражданам.
На улице остановились у палатки: Миша разволновался перед съемкой и, чтобы успокоиться, решил купить сигарет. Чуть ли не половину пачки занимала антитабачная реклама — не только надпись о вреде курения, но и фотография, наглядно (в основном, на примере внутренних органов) демонстрирующая, к чему эта привычка может привести. Продавщица протянула Мише пачку с довольно невнятным, но особо отвратительным изображением и надписью «Курение вызывает импотенцию».
— А м-можно мне д-другую? — спросил Миша, немного повертев пачку в руках — Н-н-не с импотенцией.
— А с чем вам тогда?
— Н-ну, я не знаю. С раком л-легких хотя бы.
— С раком больше нет, их быстро разбирают, — заметила продавщица. — С пороками сердца еще остались. Будете брать?
— Хорошо, д-давайте с пороками.
Вокруг разливался спокойный украинский вечер, со всеми его цикадами, акациями и легким горячим ветром над степью. Настя-режиссер вышла на дорогу и быстро поймала машину. Пришлось немного поторговаться с водителем — он сначала требовал надбавки за пятого, лишнего пассажира, но сразу было видно, что Настя ему очень понравилась, и он довольно быстро сдался.