Дэвид Моррелл
Осужденных волокли к месту сожжения, где должно было состояться аутодафе. Несчастных облачали в желтые балахоны и остроконечные колпаки. На одеждах приготовленных к смертной казни были изображены устремленные книзу черные языки пламени. Остальные осужденные не знали, что их ждет. Приговор святой инквизиции оглашался только когда они всходили на эшафот. Лишь немногие получали освобождение. Их признанию поверили, хотя им и предстояло еще искупать грехи. Кого-то приговаривали к тюрьме, что означало лишь медленную смерть, кого-то — к гарроте. [1]
Однако самых злостных еретиков сжигали на костре. Их пепел развеивали по ветру так же, как и прах тех, кто умер до того, как до них добрались инквизиторы. Подозреваемых в ереси не оставляли в покое даже после смерти. Тела их извлекали из могил и подвергали очищению огнем.
Столь ревностно католическая церковь защищала свою веру дольше, чем обычно полагают. На протяжении многих столетий, начиная от позднего средневековья, затем в эпоху Возрождения и вплоть до так называемой эры Просвещения, инквизиция силой насаждала католичество. И только в 1834 году этот мрачный институт перестал существовать. Во всяком случае, официально. Однако ходили разные слухи.
Часть 1 Причины и следствия
«Господь тебе судья»
Глава 1
Шумные дебаты в сенате по поводу законопроекта о контроле за чистотой атмосферы
ВАШИНГТОН, ОКРУГ КОЛУМБИЯ, 10 июня (Ассошиэйтед пресс). В напряженной обстановке самого острого за последний год конфликта между демократами и республиканцами начинается сегодня слушание вызвавшего горячую полемику законопроекта Баркера — Хадсона, который предполагает не только ввести на федеральном уровне недавно принятый в Калифорнии закон о контроле за чистотой атмосферы, но и ужесточить его.
«Воздух, которым мы дышим, ничем не лучше, чем дым от сотен горящих автомобильных покрышек, — заявил вчера сенатор Баркер (демократ от штата Нью-Йорк) во время пресс-конференции на ступенях Капитолия. — Попробуйте поглубже вдохнуть, если у вас достанет смелости, и вы задохнетесь. Нам всем следует носить противогазы».
«И не выходить на улицу, — добавил соавтор законопроекта, сенатор Хадсон (демократ, штат Нью-Хэмпшир). — Мы с женой вчера вечером вышли прогуляться, но больше пяти минут не выдержали. Мы бросились домой и первым делом удостоверились в том, что все окна закрыты. Лет десять назад я бросил курить. Да только зря старался. Согласно моим сведениям, мы каждый день вдыхаем столько гадости, как будто выкуриваем по две пачки сигарет. Если вам самим все равно, чем вы дышите, то защитите хотя бы ваших детей. Пора прекратить губить своих детей и собственные легкие».
Законопроект Баркера — Хадсона предусматривает полное запрещение курения во всех общественных местах, чрезвычайно высокий штраф, налагагаемый на производителей автомобилей, если они в течение двух лет не сократят содержание вредных веществ в выхлопных газах, не менее высокий штраф для промышленников, если они не уменьшат вредные выбросы в атмосферу в течение того же периода, повышение налога на владельцев более чем одного автомобиля, обязательные фильтрующие системы для ресторанов, химчисток и…\"
Глава 2
Джорджтаун, Вашингтон, округ Колумбия
По многолетней привычке сенатор-республиканец от штата Мичиган Роланд Дейвис проснулся в шесть утра и осторожно, чтобы не потревожить жену, встал с постели. Он спустился вниз, приготовил кофе, накормил кота и, приоткрыв входную дверь и подняв со ступенек свежую «Вашингтон пост», вернулся с газетой в кухню. Лучи раннего июньского солнца, пробившись сквозь мутное от смога стекло эркера, тускло освещали стол. Дейвис отхлебнул горячего кофе, надел очки и, развернув газету, стал просматривать ее в поисках своего имени. Он наткнулся на него очень скоро. В статье на две колонки, где речь шла о законопроекте Баркера — Хадсона, он часто упоминался как лидер республиканской оппозиции «экстремистскому, репрессивному, радикальному и экономически самоубийственному подходу к временной, хотя, следует признать, серьезной проблеме, требующей для своего решения времени и внимательного изучения».
Дейвис кивнул, одобряя и собственные слова, и точность их изложения. Дейвису исполнилось пятьдесят восемь. Это был высокий седовласый мужчина с благородным лицом патриция и стройной фигурой, что бросалось в глаза на всех фотографиях и ради чего он каждый день по полчаса проводил на велосипеде-тренажере.
Пора нажать на педали, подумал он. Предстоит тяжелый день. Кроме того, ему хотелось успеть посмотреть утренние новости.
Но прежде надо дочитать статью в «Вашингтон пост». Баркер с Хадсоном сделали еще несколько апокалиптических заявлений насчет «отравления атмосферы, способствующего усугублению „парникового эффекта“ и утончению озонового слоя… участившихся случаев заболевания раком кожи… угрозы засухи… тающих полярных льдов… повышения уровня мирового океана… введения чрезвычайного положения». Все это походило на сценарий для научно-фантастического фильма.
Дейвис фыркнул. У этих демократов нет ни единого шанса провести свой законопроект в сенате, хотя надо отдать должное Баркеру и Хадсону — они умеют привлечь к себе внимание прессы, а это не помешает, когда подойдет время выборов. Впрочем, возможно, их тактика обернется против них же самих: кто захочет переизбирать проигравших, а Баркер с Хадсоном сегодня точно проиграют. Чистый воздух? Это, конечно, замечательно. Но вся штука в том, что американцы не любят в чем-нибудь себе отказывать. Они предпочитают, чтобы жертву приносили соседи. Каждый курильщик, владелец нескольких автомобилей, фабричный рабочий, боящийся оказаться на улице, — каждый, чей образ жизни или кошелек окажутся в зависимости от законопроекта, будет убеждать своего сенатора голосовать против.
Но разве Баркер с Хадсоном не знают, что такое «компромисс»? Может быть, «умеренность» не входит в их лексикон? Неужели они не понимают, что любой серьезный вопрос следует решать взвешенно, а не с наскока?
Дейвис дочитал статью, довольный, что его еще раз процитировали в конце и что его суждение прозвучало как голос разума: \"Думаю, мы все согласны с тем, что воздух действительно не такой чистый, как хотелось бы. Да, перед нами стоит проблема, во всяком случае, в больших городах и во всяком случае, с июня по сентябрь. Тем не менее, положение улучшится, когда станет холоднее. Это не означает, что я призываю сидеть сложа руки. Однако нельзя изменить общество за один день, хотя мои уважаемые коллеги, похоже, стремятся именно к этому. Требуется тщательно продуманное, полномасштабное решение, которое я и предложу, как только ознакомлюсь со всеми статистическими данными.
Нужно время. Проблема загрязнения воздуха возникла не сразу и не сразу исчезнет\".
«Отлично, — подумал Дейвис. — „Вашингтон пост“ отвела мне кучу места, а в Мичигане прессы будет еще больше. Мои избиратели-курильщики почувствуют себя увереннее. А также семьи с двумя автомобилями, которым грозит дополнительный налог. Но самое главное, — думал Дейвис, — что производители автомобилей будут мне чертовски благодарны, если им не придется соблюдать новые требования очистки выхлопных газов и вредных выбросов. Чертовски благодарны. И не поскупятся. Нет, сэр, не поскупятся».
Раздался звонок в дверь. Дейвис, нахмурясь, посмотрел на электронные часы на панели управления микроволновой печи: в часов 14 минут. Кто бы это мог быть? И сразу в голову пришел очевидный ответ: нетерпеливый репортер. В этом случае следует выглядеть презентабельно. Дейвис пригладил руками волосы, потуже завязал халат, вышел из кухни и открыл дверь, изобразив на лице жизнерадостную улыбку. Однако тут же в недоумении свел брови, потому что на крыльце никого не оказалось. Он недовольно оглядел затянутую дымкой улицу, вдоль которой выстроились роскошные особняки, но она была пуста, если не считать заворачивающего за угол автомобиля.
Кто это, черт побери, звонил?
Вдруг внимание сенатора привлек лежащий на крыльце предмет. Это был большой конверт из плотной коричневой бумаги. Еще суровее сдвинув брови, Дейвис поднял его, снова оглядел улицу и, войдя в дом, запер за собой дверь.
«Это не могла быть моя помощница, — подумал Дейвис. — Если бы у Сьюзен было что-нибудь важное и срочное, она сначала позвонила бы. И даже не будь у нее возможности предварительно позвонить по телефону, она не умчалась бы, бросив конверт под дверь».
Обеспокоенный Сенатор вскрыл пакет — в нем были какие-то документы. Не в силах сдержать любопытства, он тут же на пороге пробежал глазами первую страницу, но не дошел и до середины, как с его губ сорвался стон. О Боже! Господи Иисусе!
Дейвис быстро дочитал страницу и пролистал другие. Мать их!…
В бумагах перечислялись даты, места, имена и суммы — каждая полученная им взятка, каждый незаконный взнос в избирательную кампанию, каждая оплаченная третьими лицами поездка на курорт, каждая!… А под бумагами лежали фотографии, при виде которых Дейвис покачнулся и ухватился за стену в страхе, что резкая боль в сердце означает инфаркт.
На черно-белых фотографиях — четких, отглянцованных, выполненных профессионалом — был изображен Дейвис вместе со своей юной красавицей помощницей в обнаженном виде на палубе яхты, когда они занимались любовью, причем предпочитая извращенные, неодобряемые обществом способы. Дейвис живо вспомнил этот восхитительный летний день. Они с помощницей порознь приехали на тот маленький уединенный остров в Карибском море, предварительно убедившись, что за ними никто не следит. Остров принадлежал одному из самых влиятельных избирателей Дейвиса, и тот заверил сенатора, что на острове никого не будет, однако в качестве дополнительной меры предосторожности Дейвис вывел яхту в море, туда, где за ними никто не смог бы шпионить. Но кто-то смог!
Судя по ракурсу, фотографии были сделаны с помощью длиннофокусного объектива с самолета. При этом изображение было таким четким, что казалось, будто Дейвис и его помощница специально позируют. И, конечно, на каждом снимке были ясно видны лица, за исключением одного, на котором Дейвис оказался затылком к камере, потому что лицом зарылся между ног помощницы.
И, черт побери, это было еще не все! Кроме фотографий, при взгляде на которые грудь сенатора стала вздыматься уже не от боли, а от ярости, в конверте лежала отпечатанная на машинке и неподписанная записка, прочитав которую Дейвис содрогнулся. От таившейся в ней угрозы потянуло Могильным холодом.
«ПРЕДЛАГАЕМ ВАМ ПЕРЕСМОТРЕТЬ ПОЗИЦИЮ ПО ПОВОДУ ГОЛОСОВАНИЯ ПО ЗАКОНОПРОЕКТУ БАРКЕРА — ХАДСОНА».
Дейвис разорвал документы, фотографии и записку пополам, потом еще пополам, потом еще и еще. Пачка обрывков стала такой толстой, что пришлось разделить ее на части, но он продолжал с остервенением рвать эти клочья, яростно, но очень тихо ругаясь, чтобы не разбудить жену.
Вонючие извращенцы, с ненавистью подумал он, смутно осознавая, какой насмешкой звучат эти слова в устах человека, лихорадочно пытающегося уничтожить свидетельства собственных извращений. В то же время Дейвис понимал, что, на какие бы мелкие клочки он ни порвал проклятые бумаги, пославшие их — кто бы они ни были — не такие дураки, чтобы не оставить копий, и потому его ярость бессильна. Да! Кто бы они ни были! Но, несомненно, он знает, кто они. Баркер и Хадсон!
Дейвиса затрясло от негодования. Как осмелились какие-то ничтожные сенаторишки-демократы угрожать заслуженному сенатору-республиканцу? Неужели они не понимают, каким влиянием, какой властью обладает такой опытный политик, как Дейвис? Я им!… Да? Ты им?… Что ты им сделаешь? Вступишь с ними в борьбу и тем самым подкрепишь обоснованность их улик? Чем бы ты ни грозил им — это ерунда по сравнению с тем, что они могут сделать с тобой, если решат разгласить содержимое этого конверта. Твоей карьере конец, станешь всеобщим посмешищем! И что ты будешь делать тогда?
— Дорогой!
Дейвис вздрогнул, услышав, что жена спускается вниз по лестнице. Он поспешил запихнуть порванные документы в конверт.
— Мне показалось, что звонили в дверь.
Жена Дейвиса появилась на нижних ступенях лестницы. Окруженные сеткой морщин опухшие от сна глаза, обвисшие щеки и живот, седые волосы накручены на бигуди.
— Да, любимая, — ответил Дейвис. — Но это — всего лишь посыльный со свежей информацией о законопроекте о контроле за чистотой атмосферы.
— О Господи, как это все надоело! Когда же они перестанут беспокоить нас в такую рань?
— Я понимаю, моя радость. Но это действительно серьезная проблема. Я склонен пересмотреть свою позицию. Я начинаю симпатизировать Баркеру и Хадсону. Надо подумать о детях, дорогая. Надо защитить наших детей. Надо гарантировать им чистый воздух и здоровые легкие.
— Да, но как быть с…
— С моими щедрыми спонсорами из Детройта? [2] Думаю, следует убедить их, дорогая. — Дейвис вспомнил фотографии и исходящий от тела его помощницы возбуждающий запах. — Да, да, придется во что бы то ни стало убедить моих щедрых спонсоров.
Глава 3
Бассейн реки Амазонки, Бразилия
Небо было затянуто пеленой дыма. Хуанита Гомес в длинном черном платье и густой вуали, с трудом сдерживая рыдания, смотрела сквозь слезы на грубо сколоченный гроб, в котором лежало тело ее мужа. «Да, ты должна быть сильной, — убеждала она себя, хотя сердце ее разрывалось от горя. — Должна. Ради Педро. Он не одобрил бы твоих слез». Она знала, что все, кто собрались вокруг гроба ее мужа, не сводят с нее глаз. Если она потеряет самообладание, если даст им малейший повод подозревать, что горе ослабило ее решимость продолжать дело мужа, тогда враги Педро действительно добьются того, чего хотели. Ради Педро, думала она, будь сильной! Хуанита, которой исполнилось двадцать пять лет, была невысокой худой женщиной с узким смуглым лицом. С готовностью признавая, что она вовсе не отличалась красотой, Хуанита никогда не могла понять, почему Педро выбрал именно ее. Красивыми были лишь ее волосы, темные, ниспадающие на плечи и блестящие, несмотря на скудное питание. Как любил Педро гладить их! Как хвастался, что двое их маленьких детишек унаследовали прекрасные волосы Хуаниты! «Что же я буду делать без тебя?» — мысленно воскликнула Хуанита, едва справляясь со слабостью в ногах. И в ответ, казалось, услышала страстный голос Педро, который заставил ее выпрямиться: «Будь мужественной, Хуанита. Не сдавайся. Пусть ненапрасной будет моя смерть. Займи мое место. Зажги сердца моих павших духом последователей. Найди верные слова. Воодушеви их!»
Да, решила Хуанита и обвела злым взглядом потемневшее от густеющей мглы небо. Верные слова. С тех пор, как два дня назад застрелили ее мужа, Хуанита чувствовала неодолимую потребность высказаться. Хотя у нее не было удивительного ораторского таланта мужа, она вдруг поняла, что обязана выступить перед собравшимися у его могилы. Как будто услышала повеление свыше. Все то время, пока она готовилась к похоронам, пока изрешеченное пулями тело мужа лежало на поистине драгоценном льду, который здесь невозможно найти, Хуанита мысленно повторяла то, что ей диктовала некая сила свыше. Прошлой ночью, обезумевшая от горя, она не могла уснуть и нашла верные слова. Сейчас, когда престарелый священник закончит бормотать над гробом положенные слова, наступит ее очередь и она скажет свои. Педро, ее любимый муж, будет говорить в ней, вместе с ней, через нее, и, если она останется сильной, последователи покойного мужа преодолеют страх и растерянность и продолжат борьбу за спасение земли. «Будь сильной».
Старое кладбище с покосившимися от времени деревянными крестами высилось на голом холме, откуда хорошо просматривались хижины деревни Кордова и задохнувшийся в иле, грязно-коричневого цвета приток когда-то величественной Амазонки. Хуанита знала, что ил появляется от эрозии, оттого, что дождь смывает в реку почву, которую огромный прекрасный лес больше не мог скреплять своими корнями. Из-за огня. Из-за того, что лес валили и жгли враги ее мужа.
Это они принуждали крестьян рубить деревья и поджигать их, чтобы засеять расчищенную землю. Вот почему густая пелена дыма затянула небо. В Хуаните закипал гнев. Оттого, что вдали по краям вытесняемого леса полыхал огонь. Слой плодородной почвы был чрезвычайно тонким и, даже покрытый пеплом сожженных деревьев, истощался после нескольких лет интенсивного возделывания. В результате сжигалось еще больше деревьев, очищались и засеивались все новые и новые площади, пока не истощались и они, — ужасающий процесс разрушения был бесконечным.
Но и это не все. Враги ее мужа, владевшие здешними землями, заставляли крестьян покидать свои дома и пригоняли тяжелую технику, чтобы добывать из-под изуродованной земли ее богатства. В конце концов не оставалось ничего мало-мальски ценного. Куда бы ни взглянула Хуанита, кругом лежала голая, обезображенная пустыня.
Заупокойная служба подходила к концу. Хуанита ощутила жар в душе, нестерпимое желание произнести перед единомышленниками мужа страстную речь, чтобы побудить их продолжать борьбу.
Педро убедил крестьян воспротивиться намерению богатых, жадных, злых людей из столицы и дальше разрушать все, что создано Господом. Педро узнал от приезжавших иностранцев — как они называли себя? экологи? — что густой дым от обширных лесных пожарищ отравляет воздух. Еще иностранцы говорили, что этот самый большой на планете лес поглощает из воздуха что-то плохое (она вспомнила непонятные ей слова «двуокись углерода») и добавляет что-то хорошее (кислород?), что, если лес исчезнет, — а это неизбежно при нынешних темпах уничтожения его на миллионах акров ежегодно, двуокись углерода станет накапливаться в атмосфере, пока не изменится климат, не поднимется температура и не начнется страшная засуха.
Жизнь на всей планете зависит от этого леса, утверждали иностранцы. Пожары надо остановить! Педро понял, как велика опасность, о которой говорили приезжие, но он также сознавал, что крестьяне не станут бороться за спасение леса только потому, что, как кто-то утверждает, это важно для всех на земле. И в то же время Педро знал, что крестьяне будут бороться за спасение своих домов, за сохранение каучуковых деревьев, которые давали им убежище и возможность заработать на жизнь, за реку, где задыхалась в грязи рыба — их основное пропитание. Они будут бороться, если кто-то их научит, сплотит, если кто-то поможет им осознать, что в единстве — сила. Вот Педро и взял на себя эту задачу, и некоторое время им сопутствовал успех: они изгнали с земли своих врагов. Но, видно, успех их был слишком велик, потому что злые люди из столицы прислали наемных убийц с автоматами застрелить, нет, изрешетить Педро, когда он выступал перед крестьянами в соседней деревне, и теперь густые клубы дыма снова поднимаются в воздух. Снова полыхают зловещие пожары.
\"Не сдавайся! — услышала Хуанита голос Педро. — Ты должна продолжить борьбу!\" Когда священник отступил от гроба, она повернулась к соратникам мужа, собираясь поднять вуаль, чтобы они увидели яростную решимость в ее глазах.
Однако неожиданное появление на пыльной ухабистой дороге длинного черного автомобиля остановило ее порыв и отвлекло внимание собравшихся у могилы.
Крестьяне в замешательстве смотрели, как из роскошного лимузина, остановившегося у подножия холма, вылез незнакомый человек — высокий, одетый в черный, как и его дорогой автомобиль, костюм. Галстук на нем был тоже черный, а рубашка такая ослепительно белая, какой крестьянам никогда прежде не доводилось видеть. Неспешным, величавым, приличествующим ситуации шагом незнакомец подошел к багажнику, вынул картонную коробку и; с печальным видом поднялся на холм, где раскинулось унылое кладбище.
— Прошу прощения, сеньора Гомес, — прошептал человек и почтительно поклонился. Его изысканная речь и правильное произношение выдавали в нем горожанина. — Приношу свои искренние извинения за то, что вынужден потревожить вас в столь скорбный час. Примите мои соболезнования, я возношу молитву за упокой души вашего мужественного, безвременно почившего мужа. Я никогда не осмелился бы вас побеспокоить, однако пославший меня человек поручил мне, даже потребовал, чтобы я сделал это.
— Пославший вас человек? — Хуанита, насторожившись, разглядывала незнакомца с подозрением. — Какой человек?
— Не знаю. Мой клиент не назвался. Вчера он неожиданно приехал в мой офис… Я владелец службы проката дорогих автомобилей. Заказчик заплатил за то, чтобы я доставил вам посылку… он сказал, это подарок… его надо вручить именно во время похорон.
С еще большим подозрением Хуанита уставилась на коробку.
— Подарок? Что это?
Ей тут же пришло в голову, что злые люди из города прислали бомбу, намереваясь убить ее на похоронах мужа, чтобы последователи Педро раз и навсегда потеряли охоту бороться за свою землю.
— Мой клиент так и не сказал, что в ней, и даже предупредил, что, если я ее вскрою, он обнаружит мой проступок и жестоко за него накажет. Он уверил меня и просил уверить вас, что посылка не опасна, что она послужит вам утешением.
Хуанита неприветливо покосилась на него.
— Проделать немалый путь… и с таким таинственным поручением… вам, должно быть, очень хорошо заплатили.
— Да, сеньора. Я уже признался, что гонорар был весьма щедрым. — Среди этих бедняков незнакомец, казалось, чувствовал себя неловко в своем дорогом костюме. — Прошу принять вместе с соболезнованиями моего клиента, — проговорил он, протягивая коробку.
Хуанита неохотно взяла ее в руки. С виду это была коробка от торта. Однако ее содержимое оказалось намного тяжелее. Не в силах скрыть тревоги, Хуанита поставила коробку рядом со скромным гробом мужа. Дрожащими пальцами она попыталась вскрыть коробку, но не смогла, и тогда из толпы вышел один из крестьян и помог вдове, пустив в ход нож. Хуанита осторожно приподняла крышку и заглянула внутрь. От изумления у нее перехватило дыхание. Помогавший ей крестьянин был ошеломлен не меньше. С губ вдовы вдруг сорвался стон, но не горестный, а торжествующий, и она стремительно выхватила из коробки лежащий там предмет. Это была человеческая голова. Голова одного из злых людей, которые приказали убить ее мужа.
Искаженные в страшной агонии черты лица свидетельствовали о мучениях человека в тот момент, когда его обезглавили. Голова была упакована в пластиковый пакет, очевидно для того, чтобы сочившаяся из шеи кровь не запачкала коробку. С победным воплем Хуанита сорвала пакет, схватила голову за волосы и подняла как можно выше, чтобы соратники мужа могли увидеть чудесный подарок, посланный неизвестным благодетелем Педро. Посыльный из города в ужасе отшатнулся и поднес руку ко рту, сдерживая рвоту. Чуть не сбивая его с ног, крестьяне бросились вперед, чтобы получше рассмотреть драгоценный дар.
— Продолжайте бороться! — закричала Хуанита. — Ради Педро! Ради себя! Ради нашей земли!
Крестьяне ответили ей решительными возгласами. Хуанита, поднося голову к гробу, воскликнула:
— Мой муж! Мой любимый! Ты видишь голову своего врага? Ты умер не напрасно, о отец моих детей! Нас никто не победит! Мы будем бороться! Мы и дальше будем бороться! Мы не прекратим нашу борьбу до тех пор, пока не победим! До тех пор, пока не погаснет огонь!
Глава 4
Коралловое море, южная часть Тихого океана
«Аргонавт» — супертанкер с грузом сырой нефти из Персидского залива, направляющийся в нефтеналивной порт неподалеку от Брисбейна, на восточном побережье Австралии, — опережал расписание на три часа. На протяжении всего рейса танкеру сопутствовала ясная погода и полный штиль. Никаких происшествий. Лучшего рейса не придумаешь, радовался капитан Виктор Мэлоун — ветеран с двадцатилетним стажем, большая часть которого приходилась на службу в корпорации «Пасифик Рим петролеум». Мэлоуну исполнилось сорок восемь, среднего роста, крепко сбитый, он начинал лысеть. Хотя в море капитан редко выходил на палубу, лицо его, слегка одутловатое, имело красноватый оттенок. На мостике, где, несмотря на прекрасный обзор, он с некоторых пор испытывал клаустрофобию, Мэлоун проверил показания барометра, сонара, радара и навигационных приборов. Ничего необычного. Еще десять часов, и мы будем в порту, предвкушал он. К завтрашнему утру — наверняка.
Уверенный, что вечер не сулит никаких неожиданностей, капитан сказал вахтенному офицеру, что спустится к себе.
— Если понадоблюсь, я в своей каюте.
Через пять минут, заперев за собой дверь, Мэлоун щелкнул замком ящика письменного стола и вынул полупустую бутылку водки. Одним из условий его контракта было полное воздержание от алкоголя на борту судна, и почти все годы службы Мэлоун придерживался этого правила. Снедаемый чувством вины, он теперь не смог бы вспомнить, когда начал действовать в обход этого правила, а потом и вовсе пренебрегать им. Возможно, причиной тому явилась душевная травма, когда три года назад от него ушла жена, влюбившись в агента бостонской конторы по продаже недвижимости, где она работала, в человека, который, как она объяснила, не станет бросать ее одну на несколько месяцев кряду. А возможно, все дело в одиноких вечерах в иностранных портах, давным-давно потерявших для него свое очарование. Как бы там ни было, глоток-другой перед сном превратился в изрядное количество спиртного, в котором Мэлоун пытался утопить скуку слишком многих долгих плаваний. Сознавая, что не властен над своим пороком, он решил во время этого рейса держать себя в руках и позволял себе выпить только в минуты отчаянной необходимости. И тем не менее почти прикончил все восемь бутылок водки, которые тайком пронес на борт. Удивительно, как быстро они пустеют, размышлял Мэлоун, наливая в стакан порцию водки и откидываясь на спинку кресла. Жаль, что у него нет льда и вермута, но завтра утром, пришвартовавшись в порту, как только все его обязанности будут выполнены, он сойдет на берег, найдет в каком-нибудь укромном месте бар, где ему не встретится никто из знакомых, и снова насладится мартини. Несколькими порциями мартини. Он снимет комнату, чтобы отоспаться после выпивки, а на следующий день вернется на танкер, и никто ничего не узнает. В этом вся прелесть водки. После нее не остается запаха.
После нескольких глотков Мэлоун с удивлением обнаружил, что стакан пуст. Он озадаченно покосился на него затуманенным взором, поразмыслил и решил: «Какого черта, судно почти в порту. Это мои последний шанс выпить, прежде чем мы пришвартуемся. Рядовой рейс. Никаких проблем не предвидится. Не выливать же оставшуюся водку». Мэлоун плеснул в стакан еще одну порцию, и к тому времени, когда он через полчаса заснул в кресле, и бутылка и стакан опустели.
Внезапно Мэлоуна разбудил встревоженный голос вахтенного офицера:
— Капитан!
Мэлоун с большим трудом приоткрыл глаз.
— Капитан!
Едва разлепив правое веко, Мэлоун оглядел каюту, пытаясь найти источник звука, и нашел — на переборке висел интерком.
— Капитан, у нас проблемы с сонаром.
Мэлоуну удалось поднять голову. Он потряс ею, открыл оба глаза и несколько раз мигнул, поскольку видел все как в тумане. С колен упал стакан, когда он, пошатываясь, встал и оперся о стену, нашаривая кнопку внутренней связи.
— М-м… да, что? М-м… что такое?… Повторите.
— Капитан, я сказал, что у нас проблемы с сонаром.
Мэлоун потер лоб — в голове гудело.
— Проблемы? Какого рода?
— Постоянно отключается.
Язык Мэлоуна едва ворочался, он старался говорить медленно и отчетливо:
— Похоже на… — Дальше слово заковыристое. Губы плохо повиновались ему. — Электрическое замыкание.
— Мне тоже так показалось, капитан. Я приказал ремонтникам разобраться.
— Хорошо. Да, хорошо. Ремонтникам. Хорошо. Потом доложите, что они обнаружат.
— Капитан, по-моему, вам лучше подняться сюда.
— Конечно. Я тут вздремнул. Сейчас поднимусь. Соберусь и поднимусь. — Опасные слова — слишком много в них \"с\", сообразил Мэлоун, несмотря на хмель в голове. Он поднял стакан, сполоснул его и поставил на полку. Затем убрал бутылку из-под водки и запер ящик. Надо почистить зубы. Надо прополоскать рот и умыться.
Мэлоун посмотрел в зеркало над раковиной, увидел свои красные глаза и остановившийся взгляд и ужаснулся. «Ну, давай же, — приказал он себе. — Проснись!» Он умылся горячей, потом холодной водой и проглотил пару таблеток аспирина. С тревогой заметил, что форменная рубашка помялась. Лучше сменить ее, решил он. Нельзя выглядеть неряшливым! Из интеркома вновь раздался обеспокоенный голос вахтенного офицера.
— Капитан, сонар отказал. — Послышался шум других голосов. — Совсем отказал.
Мэлоуну удалось сделать несколько шагов до интеркома и не покачнуться. Он нажал кнопку.
— Совсем?
— Экран пуст.
— Переключитесь на резервную систему.
— Переключился, но она тоже не работает.
— Не работает?… — Мэлоун вздохнул. Боже мой! — Сейчас иду. — Дрожащими пальцами он застегнул свежую рубашку. В последний момент решил сбрызнуть лицо лосьоном после бритья на тот случай, если кто-нибудь из команды вдруг учует водочный запах, которого вроде бы не должно быть.
Господь смилостивился над ним. Никто не видел, как Мэлоун выбрался из каюты, оперся о переборку, выпрямился и, пошатываясь, поднялся на мостик.
— Доложите обстановку! — приказал Мэлоун, надеясь, что произнес это достаточно властным тоном.
— Без изменений, — ответил вахтенный офицер. — И основная и резервная сонарные системы не функционируют.
— Дайте навигационные карты.
— Я их уже приготовил, капитан. Остановить двигатели?
— Нет! Пока нет! Пока не будет крайней необходимости. — Мэлоун свирепо посмотрел на помощника. Какого дьявола он торопится? Разве не понимает, сколько времени потребуется, чтобы остановить огромный, неповоротливый «Аргонавт», а после того как сонар починят, опять разогнать до максимальной скорости? — Три часа! Мы опережаем график на три часа! Порт нас ждет. Мы, вполне возможно, получим премию за скорость. А если остановимся, чтобы устранить мелкую поломку, кроме ругани не получим ничего и к тому же опоздаем. Бог знает на сколько!
Мэлоун сознавал, что похмелье делает его излишне агрессивным, но преодолеть себя уже не мог. Он рассчитывал пришвартоваться к завтрашнему утру и освободиться от своих обязанностей, сойти с этого огромного корабля, который в последнее время начал угнетать его. Но главное — он рассчитывал вознаградить себя несколькими порциями мартини! Он почти ощутил во рту его вкус.
— Но, капитан, без сонара…
— Это всего лишь замыкание, — настаивал Мэлоун. — Ремонтники найдут неполадку и устранят ее. — Он разложил на столике навигационные карты и начал изучать их, обратив внимание на резко меняющуюся глубину океанского дна и на цепочку рифов. Да! В этих водах все было хорошо знакомо Мэлоуну. Чтобы обойти рифы севернее пролива Торреса, он вел «Аргонавт» вокруг Новой Гвинеи, затем на юг в Соломоново море и из него в Коралловое, осторожно обходя Большой Барьерный риф у северо-восточного побережья Австралии. Как только они пройдут Большой Барьерный риф, путь к Брисбейну открыт, если не считать нескольких мелких рифов.
— Где мы находились, когда отключился сонар?
— Вот здесь, капитан. — Вахтенный офицер указал точку на карте, назвав широту и долготу.
— Прекрасно. — Голова у Мэлоуна раскалывалась, словно в нее вбили гвоздь. — Нет проблем. Все, что нам нужно, — это обогнуть два этих рифа. — Он отвернулся от карты, стараясь не покачнуться. — Двадцать градусов право руля.
— Есть, капитан, — сказал вахтенный офицер. Он передал коррекцию курса рулевому, и тот повторил: — Есть двадцать градусов право руля.
Мэлоун дрожащими руками прикурил сигарету.
— Ну а теперь давайте займемся сонаром. — Для пьяного, подумал Мэлоун, он соображал удивительно хорошо! — И распорядитесь принести кофе. Нам предстоит длинная ночь.
Через полтора часа Мэлоун запросил подтверждение скорости «Аргонавта», определил по карте нахождение танкера, порадовался, что первый риф пройден, и, повернувшись, чтобы отдать приказ о следующей коррекции курса, неловким движением опрокинул свою чашку с кофе.
— Черт! Скажите, чтобы здесь прибрали! Десять градусов право руля!
— Есть, капитан. Десять градусов право руля.
На мостике все напряженно затихли. Мигнул экран сонара.
— Капитан, ремонтники устранили неполадку. Мы готовы к… Вот, сонар работает.
— Я же говорил. Небольшая поломка. Никакой причины для остановки двигателей.
Мэлоун и находившиеся на мостике офицеры наклонились к светящемуся экрану.
— Господи Иисусе! — прошептал кто-то. Мэлоун поднес ко рту руку, заглушая возглас ужаса.
Перед ним мелькнули очертания рифа. В ту же секунду корпус «Аргонавта» со страшным скрежетом врезался в неожиданно возникшую преграду. Когда Мэлоун, не удержавшись на ногах, упал, пролитый кофе испачкал брюки. Капитан, раскрыв от изумления рот, потрясенно смотрел на мокрые брючины, а танкер еще раз содрогнулся от удара. Кофе. Такой темный. Совсем как…
Глава 5
«Добрый вечер. С вами Разер, новости Си-би-эс. Ситуация в районе самой крупной за последнее время экологической катастрофы — крушения супертанкера „Аргонавт“ — продолжает ухудшаться. Танкер, принадлежащий компании „Пасифик Рим петролеум корпорейшн“, напоролся на рифы у восточного побережья Австралии, и до сих пор неизвестно, сможет ли он остаться на плаву. Предпринимаются меры по предотвращению загрязнения, однако тревожит то, что они чрезвычайно неэффективны. Примерно тридцать миллионов галлонов сырой нефти разлилось по поверхности девственно чистого Кораллового моря, течение сносит ее к одному из природных чудес света — тысячемильному Большому Барьерному рифу. Ученые предсказывают, что чувствительные к загрязнению микроорганизмы, из которых формируются кораллы, должны погибнуть, а вместе с ними перестанет существовать и Большой Барьерный риф. Как сообщает наш корреспондент в Брисбейне, еще одному бесценному сокровищу нашей планеты грозит уничтожение».
Глава 6
Австралия
Не в силах унять дрожи, вконец измученный, капитан Виктор Мэлоун вышел из здания суда в Брисбейне, где его на протяжении целого дня допрашивали следователи по поводу ошибочного приказа, который он отдал вахтенному офицеру. Мэлоун настаивал, что сказал: «Десять градусов лево руля».
Но вахтенный офицер и рулевой утверждали, что было сказано: «Десять градусов право руля». Дураки! Нет, не дураки — трусы! Вот кто они! Чертовы неблагодарные трусы! Эти ничтожества не могут поддержать своего капитана. А некоторые из команды даже заявили, что капитан, похоже, был пьян. Хорошо еще, что никто не догадался взять у него кровь на анализ сразу после катастрофы. А теперь уже прошло больше двенадцати часов. Даже если проверка покажет какое-то количество алкоголя, Мэлоун может сказать, что выпил для успокоения нервов после того, как вертолет доставил его на берег.
Когда Мэлоун вышел из здания и фотокорреспонденты защелкали камерами, он недовольно загородил лицо рукой и заторопился вниз по ступенькам к взятому напрокат автомобилю. Его всего трясло. «Мартини с водкой, — твердил он себе, — вот все, что мне нужно… Если удастся улизнуть от этих ублюдков… Мартини! И тогда все будет в порядке!»
Мэлоун въехал локтем в грудь фоторепортеру, оттолкнул согнувшегося пополам бедолагу, не обращая внимания на его страдальческий возглас, и добрался до своей машины. Но она была пуста. Где же водитель, черт бы его побрал? Ну конечно, подумал Мэлоун. Сукин сын смылся! Испугался толпы! Он такой же трус, как его офицеры!
Мэлоун вскочил на водительское место, захлопнул дверцу и, рывком повернув ключ зажигания, вдавил акселератор. Темный седан, взревев двигателем, умчался от здания суда. Когда капитан поворачивал за угол, — ускользнув от своих преследователей, ухмыляясь в предвкушении мартини, — его тело перестало существовать. Так же, как и автомобиль. Взрыв, которого он не услышал, разметал кровавые брызги, кости, волосы и металлические обломки машины на тридцать ярдов вокруг. Место взрыва было выбрано идеально. Как объяснил на следующий вечер Дэн Разер, «по всей видимости, жертвой должен был стать только капитан „Аргонавта“. Больше никто не пострадал».
Глава 7
Гонконг
Чендлер Томпсон, исполнительный директор «Пасифик Рим петролеум корпорейшн», гордо выпрямившись, стоял за трибуной на подиуме в пресс-центре штаб-квартиры компании, стараясь не отворачиваться от бьющих в глаза телевизионных софитов. Сорокавосьмилетний мужчина со строгим, словно высеченным из камня лицом, он чрезвычайно неохотно согласился на встречу с репортерами, однако усиливающаяся шумиха вокруг катастрофы не оставила ему другого выбора. Он должен положить конец кривотолкам и поддержать пошатнувшуюся репутацию компании. Его костюм ценой в тысячу долларов был безукоризненно отглажен. Прежде чем выйти, блистая военной выправкой, и встать за трибуну, Томпсон убедился, что все пуговицы пиджака застегнуты.
— Знали ли мы, что капитан Мэлоун выпивал?… Нет. Строжайшее правило компании, обязательное для всех наших моряков, требует полного воздержания от приема алкогольных напитков на борту судна, а также в течение двадцати четырех часов перед выходом в плавание. Делаем ли мы анализы крови, чтобы удостовериться в соблюдении этого правила? Раньше мы не считали это необходимым. Прежде чем приступить к работе в компании, весь плавсостав проходит тщательную проверку. Мы, безусловно, доверяем своим служащим. Нарушение капитаном Мэлоуном этого правила — единственный случай в нашей практике. У нас нет оснований сомневаться в профессиональных качествах наших офицеров, однако теперь мы намерены проводить выборочные тесты на алкоголь и наркотики… Есть ли у нас какие-либо соображения относительно того, кто ответственен за убийство капитана Мэлоуна? Полиция ведет расследование. С нашей стороны было бы преждевременно кого-либо обвинять… Задержка при отправке спасателей на место утечки? О какой задержке может идти речь? Спасатели начали действовать, как только мы узнали о крушении… Неукомплектованные штаты? Отсутствие опыта и неоперативность? Нехватка оборудования? Ерунда. Мы были готовы к любым неожиданностям… Пожалуйста, по одному. Я не расслышал вопрос… Да, это так. Несколько спасателей в момент аварии находились дома, но наш ночной дежурный немедленно оповестил их. Я уверяю вас, что теперь ночная команда спасателей будет работать по такому же графику, как дневная… Нет, к сожалению, мы не смогли остановить утечку нефти с «Аргонавта»… К сегодняшнему дню тридцать миллионов галлонов? К несчастью, это правда. Усилия по предотвращению дальнейшего загрязнения пока не приносят результатов. Часть Большого Барьерного рифа, к моему глубочайшему сожалению, действительно пострадала… Повторите, пожалуйста, вопрос… Да, кое-какое спасательное оборудование оказалось неисправным. Слухи о панике? Смятение? Двадцатичетырехчасовая задержка с вылетом спасателей? Почему корпус «Аргонавта» не был двойным, чтобы рифы не пробили трюмы? Прежде чем ответить на дальнейшие вопросы, я хочу заверить вас, что «Пасифик Рим петролеум корпорейшн» — это солидная и серьезная компания, полностью осознающая свою ответственность перед обществом…
К великому неудовольствию Томпсона, его отвлекло какое-то движение слева. На возвышение, где стояла трибуна, торопливо поднялся перепуганный чиновник «Пасифик Рим» со сложенной запиской в руке. Лицо его было пепельно-серым. «Ах ты, идиот, — подумал Томпсон. — Ты же все испортишь!… Господи, неужто он не соображает, что меня нельзя прерывать? Мы обязаны продемонстрировать уверенность». С трудом подавив раздражение, Томпсон взял записку и мысленно поклялся, как только закончится пресс-конференция, выгнать с работы этого болвана.
— Леди и джентльмены, прошу прощения, — извинился Томпсон перед репортерами. Стараясь сохранить преисполненный достоинства вид, он развернул записку, прочел напечатанный на машинке текст и немедленно забыл про свой гнев. Сердце его забилось так сильно, что стало дурно. Чтобы не пошатнуться, он схватился за трибуну. Буквы расплывались.
«По сведениям нашего отделения в Брисбейне, Кевин Старк, директор по планированию спасательных операций…» Старк! Еще один высокопоставленный чиновник, которого Томпсон собирался уволить. Этот ублюдок оказался не в состоянии справиться с основной утечкой нефти. Именно Старк был виновен в задержке спасательных работ из-за нехватки людей и неисправности оборудования. Именно по вине Старка пятно разлившейся нефти достигло Большого Барьерного рифа и сейчас убивает там все живое.
«…был найден час назад утонувшим в бочке с нефтью».
Репортеры, увидев явное замешательство исполнительного директора, ринулись к нему, выкрикивая вопросы. Томпсон, по-прежнему ощущая дурноту, нащупал на трибуне стакан воды и выпил, обратив внимание на ее горьковатый привкус. И тут же желудок словно объяло пламя, у Томпсона перехватило дыхание, ноги подкосились. Засверкали вспышки. Видеокамеры приглушенно жужжали, фиксируя, как Томпсон уронил стакан, упал на колени, схватился за живот, захрипел и ничком повалился на пол, успев, однако, забрызгать хлынувшей изо рта кровью стоявших перед ним репортеров.
Глава 8
Хьюстон, штат Техас
Вирджил Краузе, только что назначенный исполнительным директором «Пасифик Рим петролеум», торопливо засовывал в папку документы, готовясь навсегда покинуть свой кабинет на верхнем этаже американской штаб-квартиры компании. Через час он должен быть в международном аэропорту Хьюстона, где спешно готовился к вылету принадлежавший «Пасифик Рим» реактивный самолет, который срочно доставит Краузе в Гонконг. Сорокалетний Краузе отличался завидным здоровьем, энергией и жизнерадостностью, однако неожиданное продвижение по службе застало его врасплох. Ему удалось выкроить всего лишь пять минут, чтобы позвонить домой и объявить жене о новом назначении. Она должна была при первой же возможности присоединиться к нему в Гонконге. Между тем Краузе предвидел, что ему предстоит не только проанализировать ошибки, приведшие к крушению «Аргонавта», но и придумать, как удалить нефтяное пятно и предотвратить появление еще одного. Одним словом, Краузе предстоял бессонный перелет, потому что он боялся, что повышение, о котором он мог только мечтать, окажется для него роковым.
Мэлоун, Старк и Томпсон. Их ужасная смерть потрясала не меньше, чем трагедия «Аргонавта». «Неужели я буду следующим», — думал он, застегивая дрожащими пальцами папку. Секретарь перехватила Краузе, когда он выскочил из кабинета.
— Вам телеграмма, сэр.
Краузе не глядя сунул листок в карман пиджака.
— Я спешу. Прочту в самолете.
— Но посыльный сказал, что это очень срочно. Он просил прочитать ее немедленно.
Краузе в нерешительности остановился, выдернул телеграмму из кармана и разорвал наклейку.
Три фразы, которые он прочитал, повергли его в еще большее смятение.
«За ошибки не избежать наказания. Не допусти новой катастрофы. Бог тебе судья».
«Благослови вас Господь»
Глава 1
Манхэттен
В своем кабинете на пятнадцатом этаже закопченного здания, стоящего на Бродвее недалеко от 32-й улицы, Тэсс Дрейк поставила на стол репродукцию картины. На картине, написанной в начале XIX века, был изображен заросший лесом склон Адирондакских гор в северной части штата Нью-Йорк. В типичной для той эпохи манере художник идеализировал дикую природу, создав настолько идиллический пейзаж, что он казался рекламным плакатом, приглашающим первопроходцев поселиться здесь, в этом американском Эдеме. Рядом с репродукцией Тэсс поставила фотографию 1938 года, на которой был запечатлен тот же горный склон. Из-за несовершенства фототехники того времени краски на снимке были не такими сочными, как на репродукции. К тому же фотография не идеализировала заснятый пейзаж, изобразив поросшие лесом вершины такими, какими они были в натуре, отчего эти непроходимые чащобы выглядели особенно впечатляюще.
Наконец, Тэсс поставила фотографию того же склона, сделанную на прошлой неделе, и контраст между двумя снимками поражал, но отнюдь не высоким качеством фотографии. Совсем наоборот. Последний снимок был на удивление тусклым. За исключением серовато-голубого цвета неба, по существу, никаких красок. Никакой буйной зелени. Только грязно-коричневый цвет, словно пленку испортили при проявлении. На самом деле пленка была ни при чем.
Люди отравили атмосферу, дождевые облака. Эту часть леса погубили кислотные дожди, та самая вода, которая должна была бы питать его. Деревья, лишенные листьев, выглядели безобразными скелетами, склоны, лишенные травы, казались проклятыми.
Тэсс откинулась на спинку стула и с отвращением посмотрела на пейзажи. Серия изображений производила настолько тягостное впечатление, что этот иллюстративный материал окажется скорее всего более убедительным, чем сама статья, хотя, конечно, ее надо написать, и Тэсс уже написала Бог знает сколько публикаций о подобных экологических катастрофах в надежде, что люди наконец примут меры для спасения планеты. Это чувство ответственности перед природой объясняло, почему она отклонила заманчивые предложения таких известных изданий, как «Космополитен» и «Ярмарка тщеславия» и пошла работать в журнал «Матерь Земля». Она считала себя в долгу перед планетой.
По правде говоря, — и Тэсс вовсе не отрицала этого, — ее идеализм не требовал больших жертв. В возрасте двадцати восьми лет, когда большинство ее ровесников, казалось, были одержимы мыслями о деньгах, благодаря оставленному ей покойным дедом капиталу Тэсс могла себе позволить не гнаться за высокооплачиваемой работой. По иронии судьбы это обстоятельство не только делало ее независимой, но и подтолкнуло к тому, чтобы посвятить себя защите окружающей среды: значительную часть дедовского капитала составили огромные доходы от продукции химических заводов, чьи стоки погубили реки и отравили питьевую воду в нескольких районах Нью-Джерси и Пенсильвании. Тэсс утешалась мыслями о том, что своей работой возмещает нанесенный природе ущерб.
Высокая — пяти футов и девяти дюймов ростом, — с красивым свежим лицом, она поддерживала себя в форме ежедневными занятиями в оздоровительном клубе недалеко от своей квартиры в Сохо. У нее были ярко-голубые глаза, на лице никакой косметики, лишь слегка подкрашены губы. Одеваться Тэсс предпочитала в джинсы, кроссовки и хлопчатобумажный пуловер. Девушка протянула руку к стоящей на столе вазе с фруктами, взяла яблоко, с удовольствием откусила и в ту же минуту спиной почувствовала чье-то присутствие: в дверном проеме кабинета стоял мужчина.
— Опять работаешь допоздна? — улыбнулся он. — Мне стыдно уходить домой. — Это был Уолтер Траск, главный редактор журнала «Матерь Земля», пятидесятипятилетний грузный человек с редеющими седыми волосами и одутловатым серым лицом. Пиджак Траска был перекинут через руку, воротник измятой рубашки расстегнут, галстук приспущен.
— Допоздна? — Тэсс глянула на часы. — Боже мой, уже семь часов? Я обдумывала статью о кислотных дождях и, похоже, так увлеклась, что…
— Отложи ее до завтра, Тэсс, и отдохни. Планета это как-нибудь переживет. Но ты долго не протянешь, если будешь так усердствовать.
Тэсс пожала плечами.
— Пожалуй, можно сходить в бассейн.
Траск покачал головой.
— Мне бы твою энергию.
— Это все витамины и физические упражнения.
— Мне они не помогут. Мне бы скинуть лет тридцать. Читала газеты? Об убийствах в «Пасифик Рим петролеум корпорейшн» после утечки нефти. Что ты об этом думаешь?
Тэсс приподняла плечи.
— Этого следовало ожидать.
— Да?
— Утечка кого-то ужасно разозлила.
— Да, конечно. — Траск вздохнул. — Но я не то имел в виду. Как ты считаешь, нам об этом надо написать?
— Журнал «Матерь Земля» — не бульварная газетенка. Наша тема — утечка нефти, а не убийства. Они — ерунда, побочная проблема. Фанатики только вредят нашему делу. Слишком многие считают нас тоже фанатиками, паникерами, преувеличивающими угрозу…
— Да, конечно, — повторил Траск. — Но мы несем убытки. Если бы… Ладно. Не забудь, пожалуйста, запереть, когда будешь уходить. И не задерживайся, договорились?
— Даю честное слово.
— Хорошо. До завтра, малышка. — Устало сутулясь, Траск исчез в коридоре.
Через полминуты Тэсс услышала, как спускается лифт. Она доела яблоко, еще раз изучила иллюстрации к статье и решила, что Траск прав, — ей надо отдохнуть. Она, однако, знала, что после бассейна в клубе и душа, вернувшись домой и поужинав салатом и макаронами с томатным соусом без мяса (с грибами, луком и зеленым перцем), она все равно непременно захочет поработать над статьей. Поэтому, несмотря на совет Траска, Тэсс уложила фотографии и материалы для статьи в две картонные коробки, перекинула через плечо сумочку, нагрузилась коробками и своим большим блокнотом с желтой бумагой, локтем погасила свет в кабинете и пошла по коридору, по дороге нажимая на выключатели. Локтем же она включила сигнализацию и закрыла редакционную дверь, в которой автоматически сработал замок. В небольшом холле перед лифтом Тэсс исхитрилась нажать кнопку вызова, услышав, как поднимается кабина, прислонилась к стене и наконец призналась самой себе, что устала.
Из— за усталости или по воле судьбы, но когда двери раскрылись и Тэсс вошла в лифт, она уронила блокнот. Он упал, и прикрепленная к нему золотая ручка «кросс» [3] покатилась по полу. Ручка, подарок отца по случаю поступления в колледж, значила для нее многое -отец так и не дожил до ее выпускного вечера.
Огорченно сморщившись, Тэсс нажала кнопку с надписью «Вестибюль» и, когда лифт пошел вниз, не выпуская из рук коробок, нагнулась, чтобы поднять блокнот и ручку. Она так и застыла в этой неловкой позе, когда кабина неожиданно остановилась. Двери открылись, и Тэсс из-под руки взглянула назад и увидела неясный силуэт высокого мужчины. При мысли о своей неуклюжей и не совсем приличной позе Тэсс почувствовала по меньшей мере смущение. Можно сказать, демонстрирую свою лучшую часть тела, подумала она. Но доброжелательная улыбка мужчины тут же ее успокоила. Сочувственно пожав плечами, он поднял блокнот и ручку, и, как Тэсс поняла позже, эта ни к чему не обязывающая любезность изменила всю ее жизнь. Когда в последующие дни и недели Тэсс заставляла себя проанализировать их первую встречу, ей приходила в голову мысль: что было бы, если бы она не уронила блокнот? Может быть, они так и не заговорили бы. Может быть, тогда ее миновали бы боль и страдание, весь тот ужас, который ей довелось пережить. Но Тэсс всегда приходила к одному и тому же выводу. Она была не властна над событиями, наоборот, они управляли ею. Какими бы жуткими ни оказались последствия, она ничего не могла изменить, как не смогла побороть вдруг охватившее ее влечение к этому человеку. Вздор? Нелепость? Да. Можете назвать это химическими процессами в организме или биотоками. Можете назвать влиянием планет либо благоприятным расположением звезд. Каким бы ни было объяснение, колени у нее задрожали, в низу живота потеплело, и на миг Тэсс испугалась, что упадет в обморок. Тем не менее ей удалось выпрямиться и повернуться лицом к мужчине, даже не покачнувшись.
Он был высоким, по меньшей мере шести футов ростом, а Тэсс, тоже высокая, уважала мужчин, плечи которых оказывались не ниже ее собственных. У него было красивое загорелое лицо со здоровым румянцем, правильными чертами и волевым подбородком. Мускулистая и в то же время худощавая фигура отличалась совершенством пропорций. Его одежда походила на ее: кроссовки, джинсы, голубая хлопчатобумажная рубашка под легким, вишневого цвета пуловером. Но больше всего Тэсс поразили его глаза. Они излучали сияние, исходящее, казалось, прямо из души, и были того самого серого цвета, каким авторы обычно наделяют глаза героев любовных историй, которыми Тэсс, будучи подростком, тайком зачитывалась.
В то время как Тэсс пыталась побороть смущение, незнакомец продолжал приветливо улыбаться.
— Тяжелый день?
— Не слишком тяжелый. Просто длинный.
Мужчина показал на ее коробки.
— И, по всей видимости, еще не закончился.
Тэсс покраснела.
— Вероятно, я стараюсь делать слишком много.
— Это лучше, чем делать слишком мало. — Незнакомец нажал кнопку «Вестибюль» и, прищурившись, взглянул на ее ручку. — Золотой «кросс», — сказал он. Тэсс показалось, что он произнес название фирмы с каким-то особым, понятным ему одному значением. Он прикрепил ручку к блокноту и передал ей. На мгновение их пальцы соприкоснулись. Наверное, между ними проскочил электрический разряд, потому что кончики пальцев Тэсс словно ударило током.
— Вы работаете в журнале «Матерь Земля»? — спросил незнакомец.
— А как вы догадались?
— Написано на коробках.
— Ах, конечно. — Тэсс опять покраснела. — А вы? Вы вошли этажом ниже, а там только одна фирма — телевизионная «Видеоправда».
— Верно. Между прочим, я читал ваш журнал. Отличное издание. Кстати, я монтирую документальный фильм, который по тематике близок к вашей работе: о недостаточной безопасности радиоактивных захоронений. У нас с вами самая нужная в мире работа.
— Постараться спасти планету? — невесело спросила Тэсс. — Если бы так думало побольше людей…
— Ну, в этом-то и проблема, не правда ли?
— Да? — Тэсс нахмурилась. — Я полагаю, она не единственная. Какая, по-вашему, главная?
— Спасти человеческую натуру. Я вообще не уверен, что планету можно спасти.
Его ответ удивил Тэсс.
Лифт остановился.
— Вам помочь с коробками? — спросил незнакомец.
— Нет, спасибо, я справлюсь.
— Тогда давайте я придержу дверь.
Они вышли на улицу, и их окружила суетливая толпа пешеходов, рев автомобилей, удушливый чад выхлопных газов и тусклый, задымленный свет заходящего солнца.
— Вот это я и имел в виду. — Незнакомец покачал головой, голос его звучал мрачно. — Я не уверен, что планету можно спасти. — Он помог Тэсс поймать такси, огляделся, словно выискивая кого-то, и, сказав: — Благослови вас Господь, — исчез, как по мановению волшебной палочки растворившись в толпе.
Кончики пальцев Тэсс все еще покалывало.
Глава 2
На следующее утро, ожидая в вестибюле лифт, Тэсс, случайно взглянув в сторону дверей, увидела, что в здание вошел вчерашний незнакомец, и почувствовала, как у нее заполыхали щеки.
— Еще раз привет, — сказал он.
Польщенная вниманием и изо всех сил стараясь скрыть это, Тэсс вежливо улыбнулась.
— Доброе утро.
— Действительно, доброе, Когда я сегодня вышел пробежаться, ветер с моря разогнал смог, так что воздух был довольно чистым.
— Вы по утрам бегаете?
— Каждый день.
— И я тоже, — сказала Тэсс.
— Это заметно.
Тэсс покраснела еще больше.
— В здоровом теле, — сказал незнакомец, — здоровый дух.
— Наверное.
Они замолчали. Прервав затянувшееся молчание, Тэсс со вздохом сказала:
— Это не лифт, а мучение!
— Да. Ужасно медленный. Но я стараюсь принимать вещи такими, какие они есть.
— Вроде как «терпение — добродетель»?
— Назовем это самодисциплиной, — возразил незнакомец.
Дверцы распахнулись.
— Ну вот, видите, — заметил он, — всему свое время.
Они вошли в кабину.
— Обещаю ничего не ронять, — сказала Тэсс.
— Мне было приятно вам помочь.
— Но я даже не поблагодарила вас.