ЛЕГЕНДЫ КОСМОДЕСАНТА[1]

Сорок первое тысячелетие.

Уже более ста веков Император недвижим на Золотом Троне Терры. Он — Повелитель Человечества и властелин мириад планет, завоеванных могуществом Его неисчислимых армий. Он — полутруп, неуловимую искру жизни в котором поддерживают древние технологии, и ради чего ежедневно приносится в жертву тысяча душ. И поэтому Владыка Империума никогда не умирает по-настоящему. Даже в своем нынешнем состоянии Император продолжает миссию, для которой появился на свет. Могучие боевые флоты пересекают кишащий демонами варп, единственный путь между далекими звездами, и путь этот освещен Астрономиконом, зримым проявлением духовной воли Императора. Огромные армии сражаются во имя Его на бесчисленных мирах. Величайшие среди его солдат — Адептус Астартес, космические десантники, генетически улучшенные супервоины. У них много товарищей по оружию: Имперская Гвардия и бесчисленные Силы Планетарной Обороны, вечно бдительная Инквизиция и техножрецы Адептус Механикус. Но, несмотря на все старания, их сил едва хватает, чтобы сдерживать извечную угрозу со стороны ксеносов, еретиков, мутантов. И много более опасных врагов. Быть человеком в такое время — значит быть одним из миллиардов. Это значит жить при самом жестоком и кровавом режиме, который только можно представить.

Забудьте о достижениях науки и технологии, ибо многое забыто и никогда не будет открыто заново.

Забудьте о перспективах, обещанных прогрессом, о взаимопонимании, ибо во мраке будущего есть только война. Нет мира среди звезд, лишь вечная бойня и кровопролитие да смех жаждущих богов.

Ник Ким

АДОВА НОЧЬ[2]

Дождь не может лить вечно…

Настроение у солдата, помогавшего тащить лазпушку через болото, было хуже некуда.

«Сотрясатели» начали обстрел. Монотонные звуки разрывов далеко впереди, на подступах к штабным укреплениям, заставляли артиллериста вздрагивать всякий раз, когда над головой с воем пролетал снаряд.

Это было нелепо: смертоносный груз, извергаемый осадными орудиями, проносился по крайней мере в тридцати метрах над солдатом, и все же он пригибался.

Выживание значилось высоко в списке приоритетов рядового — выживание и, конечно же, служба Императору.

— Да здравствует Император!

Приглушенный дождем крик справа привлек его внимание. Он развернулся, смахивая воду, которая капала с кончика его носа, и обнаружил, что лазпушка провалилась в трясину. Одно из задних колес лафета погрузилось в грязь, и пушку медленно засасывало неразличимое на первый взгляд болотное окно.

— Босток, подсоби!

Его звал второй артиллерист, Генк. Старый солдат — пожизненник — засунул приклад своего лазгана под увязшее колесо и пытался использовать его как рычаг.

Ночь наверху была расчерчена следами трассирующих снарядов. Магниевые вспышки прорезали темноту. Летя сквозь дождевую завесу, снаряд шипел и плевался.

Босток недовольно заворчал. Не разгибаясь, он тяжело потопал на помощь собрату-артиллеристу. Добавив собственный лазган к оружию товарища, солдат что было сил надавил на приклад, пропихивая его под колесо.

— Давай глубже, — пропыхтел Генк.

С каждой отдаленной вспышкой снарядов, бьющих в пустотный щит, на обветренном лице старого солдата выступала черная сетка морщин.

Щит расцвечивался огненными бутонами и дрожал под ударами артиллерии, но городская оборона пока держалась. Если 135-я Фаланга собиралась прорвать ее — во имя славы и праведной воли Императора, — им следовало бы подогнать больше орудий.

«Используйте генераторы на сто пятьдесят процентов, — пролаял сержант Харвер. — Подкатите орудия ближе. Приказ полковника Тенча».

Не слишком изощренная тактика, но они были Гвардией, Молотом Императора: грубый напор удавался рядовой солдатне лучше всего.

Генк начал паниковать: они отставали.

По полю сражения с полузасыпанными окопами и мотками колючей проволоки, топорщившимися над землей, как колючки утесника в какой-нибудь дикой прерии, солдаты 135-й волокли тяжелые орудия или торопливо маршировали в боевой формации.

Для того чтобы прорвать оборону, потребовалось немало людей, а чтобы проломить активизированный на полную мощность пустотный щит, даже при поддержке артиллерии, нужно было еще больше. Людей в Фаланге хватало: десять тысяч человек, готовых пожертвовать жизнью во славу Трона. А вот с дальнобойными орудиями, а особенно со снарядами для них, дело обстояло не так радужно. Ошибка какого-то служащего Департамента Муниторум оставила группу войск без пятидесяти тысяч столь необходимых им противотанковых снарядов. Меньше снарядов — больше протертых сапог и свеженьких покойников. Командование немедленно привело в действие более агрессивную стратегию: все лазпушки и тяжелые орудия подтянуть на пятьсот метров ближе к пустотному щиту и непрерывной бомбардировкой истощить его силовые резервы.

Невезение для Фаланги: войны всяко легче вести из-за перекрестья прицела. Легче и безопаснее. И полнейшее невезение для Бостока.

Хотя они с Генком и были целиком погружены в работу по высвобождению пушки, Босток заметил, что многих его товарищей скосил ответный огонь мятежников-сепаратистов, неплохо устроившихся под защитой пустотного щита, брони и треклятых батарей.

Ублюдки!

«Ко всему прочему им там сухо», — злобно подумал Босток. Дождевик распахнулся, зацепившись за кривошип лазпушки, и артиллерист отчаянно выругался, когда ливень обрушился на его красно-коричневую стандартную униформу.

Пока солдат застегивал дождевик и надвигал поглубже на лоб шлем с широким козырьком, пытаясь хоть как-то защититься от хлещущей с неба воды, спереди раздался крик. Расчет тяжелого болтерного орудия и половина пехотного отделения исчезли из виду, словно их поглотила земля. Некоторые старые огневые точки и траншеи остались незасыпанными, а теперь их наполнила грязная вода и размокшая глина. Смертоносно, как зыбучие пески.

Босток пробормотал молитву и начертил в воздухе знак орла. По крайней мере, повезло не им с Генком.

— Чтоб мне сгореть, солдаты, чего вы тут возитесь?

Это подоспел сержант Харвер. Шум наступления был оглушительным — крики людей и артиллерийская перестрелка. Сержанту приходилось орать во всю глотку, чтобы его услышали. Не то чтобы Харвер когда-либо обращался к своему отделению иначе, чем на повышенных тонах.

— Двигайте гребаную пушку, крысы помойные! — проревел он. — Прохлаждаясь здесь, вы задерживаете остальных.

Харвер жевал толстую сигару из виноградных листьев, свисавшую из-под тонких, как проволока, черных подкрученных усов. Похоже, сержант не замечал — или ему было плевать, — что сигара давным-давно погасла и жирным мокрым пальцем пристала к углу его рта.

Треск статики из мобильной коммуникационной вокс-установки прервал тираду Харвера.

— Прибавь звук. Громче, Ропер, громче!

Ропер, оператор вокса, кивнул. Опустив установку на землю, он принялся возиться с ручками настройки.

Через несколько секунд звук усилился, и вокс проорал голосом сержанта Рэмпа:

— …вижу врага! Они здесь, на нейтральной полосе! Ублюдки выбрались за щит! Я вижу, вот дерь…

— Рэмп! Рэмп! — заорал Харвер в трубку приемника. — Отвечай!

Затем его внимание переключилось на Ропера.

— Другой канал, солдат, — и поживее, сделай милость.

Ропер уже действовал. Каналы коммуникатора, обеспечивающие связь между пехотными подразделениями, артиллерийскими расчетами и друг с другом, сменялись под треск статики, вопли и приглушенные звуки канонады.

Наконец им ответили:

— …блюдки прямо перед нами. Трон Терры, это невоз…

Голос умолк, хотя связь не прерывалась. Из вокса опять зазвучал отдаленный орудийный огонь и что-то еще.

— Кажется, я слышал… — начал Харвер.

— Колокола, сэр, — высказался Ропер в редком приступе разговорчивости. — Это был колокольный звон.

Треск помех оборвал связь. На сей раз Харвер обернулся к рядовому Бостоку, который уже почти отчаялся высвободить лазпушку.

Колокола продолжали бить. Их было слышно и на этом участке поля боя.

— Может, звук разносит ветер, сэр? — предположил Генк, с ног до головы покрытый грязью.

«Слишком громко и слишком близко, чтобы это был просто ветер», — подумал Босток.

Вытащив лазган из-под пушки и взяв оружие на изготовку, он уставился во мрак.

Там двигались силуэты — стоп-кадры, выхваченные из темноты вспышками бьющих в пустотный щит снарядов. Это те из его товарищей, кто добрался до пятисотметровой черты.

Глаза Бостока сузились.

Там было еще что-то. Не орудия, не Фаланга и даже не мятежники.

Белое, оно чуть рябило и струилось, раздуваемое невидимым бризом. Босток удивился: дождь лил сплошной стеной, прижимая все к земле. Никаких воздушных потоков, ветерков и вихрей не плясало над полем сражения.

— Сержант, у нас тут есть церковники?

— Ответ отрицательный, солдат. Только отборные имперские псы: штыки, сапоги и кишки.

Босток ткнул пальцем в белый отблеск:

— Тогда что это за фигня?

Но отблеск уже исчез. А вот колокола продолжали звонить. Громче и громче.

В пятидесяти метрах от солдат люди закричали. И бросились бежать.

Сквозь прицел лазгана Босток видел ужас, написанный на их лицах. Потом люди исчезли. Артиллерист всмотрелся в то место, где они пропали, используя прицел как магнокуляр, но не нашел ничего. Поначалу Босток подумал, что солдаты угодили в канаву, как болтер и пехота перед этим, но поблизости не было канав, траншей или огневых позиций, которые могли бы поглотить их. Но кто-то несомненно их прибрал — кто-то, надвигавшийся из темноты.

Крики, слившиеся с колокольным звоном в один тревожный гул.

Это подстегнуло сержанта Харвера — солдаты Фаланги пропадали повсюду вокруг них.

— Босток, Генк, разверните пушку! — приказал он, выхватывая пистолет.

Лазпушка застряла надежно и крепко, однако она была установлена на подвижной платформе и могла поворачиваться. Генк бегом обогнул лафет. Старый солдат не понимал, что происходит, но привычно подчинился приказу и тем отгородился от нарастающего ужаса. С истерической силой дернув замок, он крутанул пушку и направил ее в сторону белых вспышек и криков.

— Прикройте его огнем, мистер Ропер, — добавил Харвер.

Вокс-оператор забросил за спину коробку передатчика и, вскинув к плечу лазган, присел за пушкой.

Босток встал на свое место у огневого щита и вогнал свежую силовую ячейку в зарядник.

— Готов к стрельбе!

— Стреляйте по своему усмотрению, солдат, — сказал Харвер.

Генку не понадобилось письменное приглашение. Он опустил ствол орудия ниже, взял на прицел белую вспышку и потянул спуск.

Раскаленные яростные лучи красными нитями прорезали ночь. Генк вел подавляющий огонь, направляя выстрелы по наклонной дуге, что говорило о его отчаянии и страхе. К концу залпа он весь покрылся потом, и не от теплового выброса пушки.

Колокола продолжали звонить, хотя источник звука оставался невидимым. Город, окруженный пустотным щитом, находился слишком далеко — черное пятно на темном полотне ночи, — а вибрирующий гул раздавался близко, повсюду вокруг солдат.

Ветер принес вонь кордита. Вонь и крики.

Босток щурился сквозь проливной дождь, который был куда эффективнее, чем любая камуфляжная краска.

Отблески все еще мерцали, эфемерные и нечеткие… и они приближались.

— Еще раз, если это вас не затруднит, — приказал Харвер со странной дрожью в голосе.

Лишь через пару секунд Босток сообразил, что дрожь вызвана страхом.

— Заряжено и готово! — отрапортовал он, вгоняя в зарядник новую силовую ячейку.

— Веду непрерывный огонь, сэр, — подтвердил Ропер, тщательно прицеливаясь, перед тем как нажать на спуск.

В ответ сержант Харвер открыл огонь из собственного оружия, прибавив к залпу треск пистолетных выстрелов.

Оглянувшись, Босток понял, что они остались одни — людской островок в море грязи. Однако навстречу им двигалась темная волна бегущих. Солдаты мчались, гонимые смертным ужасом. Люди исчезали на ходу, поглощенные землей, и крики их обрывались.

— Серж… — начал Босток.

Линия бегущих приблизилась. Что-то ворочалось в ее рядах — что-то, охотящееся на людей, подобно пираньям, напавшим на суматошно мечущийся косяк рыб.

Харвер, похоже, впал в ступор и лишь инстинктивно жал на спуск. Некоторые из его выстрелов, так же как и залпы лазпушки, поражали их собственных товарищей.

Ропер все еще сохранял самообладание. Когда орудие Генка замолчало, он выдвинулся вперед.

— Ч-черт!.. — выдохнул Харвер.

И тут Босток вскочил на ноги и сломя голову ринулся прочь.

Ропер исчез секундой позже. Ни крика о помощи, ничего — просто его лазган перестал стрелять, и наступившая тишина подтвердила, что отважного вокс-оператора больше нет.

С бешено колотящимся в груди сердцем, заливаемый водяными струями, Босток несся изо всех сил. Он мысленно клялся никогда больше не сетовать на судьбу, лишь бы Император пощадил его в этот раз, не дал ему исчезнуть под землей и быть погребенным заживо. Он не хотел такой смерти.

Должно быть, Босток развил недостаточную скорость, потому что бегущие от города солдаты обгоняли артиллериста. Человек слева от него исчез. Белая вспышка и дуновение чего-то отдающего сыростью и плесенью предшествовали смерти солдата. Другого бойца, в нескольких шагах впереди, разорвало пополам, и Босток метнулся в сторону, избегая гибельного места. Он рискнул оглянуться через плечо. От Харвера и Генка не осталось и следа. Лазпушка по-прежнему торчала в болоте, но рядом никого не было. Сбежали эти двое или их забрала мерцающая нечисть — неизвестно.

Некоторые из бойцов Фаланги поворачивались и отстреливались. Мужественная попытка — но против чего они сражались? Подобного врага Босток никогда не встречал и даже не подозревал о его существовании.

Все его мысли были лишь о бегстве — бегстве ради спасения жизни.

Надо только добраться до артиллерийских позиций — и этот кошмар закончится.

Но тут спереди раздался отчаянный крик, и Босток увидел окружившее осадные орудия белое мерцание. Под землей скрылся танкист, его шлем остался лежать на пусковой платформе.

Ледяной комок паники подкатил к горлу Бостока, грозя удушьем.

Возвращаться нельзя. Путь вперед тоже закрыт.

Он резко свернул влево. Может, добраться обходным путем до штабных укреплений?

Нет, слишком долго. Эта тварь настигнет его прежде, чем он туда добежит.

В темноте и секущих струях дождя Босток даже не мог разглядеть мощных стен крепости. Ни маяка, ни прожектора, которые указали бы дорогу. Смерть и мрак смыкались над артиллеристом.

Били колокола.

Кричали люди.

Босток мчался, и поле боя рассыпалось перед его расширившимися от ужаса глазами, как картинки в калейдоскопе.

«Надо бежать… Пожалуйста, Трон, пожа…» Земля под ногами солдата разверзлась — и он провалился. В первую секунду Босток оцепенел от страха, думая, что его схватили, — но потом сообразил, что просто упал в канаву. Грязная вода доходила ему до подбородка. Подавив желание выбраться из траншеи, Босток опустился ниже, пока мерзкая жижа не коснулась его носа, наполняя ноздри запахом тины и разложения. Вцепившись в край канавы дрожащими, мертвецки холодными пальцами, Босток взмолился Императору об окончании этой ночи, этого дождя и колокольного звона. Но колокола не умолкали. Они продолжали бить.

* * *

Тремя неделями позже…

— Пятьдесят метров до посадки, — объявил Хак-ен.

Голос пилота пропищал из вокс-динамиков десантного отсека «Огненной виверны».

Глядя через окулипорт в борту корабля, Дак-ир видел серый день и потоки ливня.

Хак-ен пилотировал корабль по наклонной траектории, выбрав курс, ведущий к посадочной площадке в нескольких метрах от Скалы Милосердия — штаба 135-й Фаланги и общего командования имперских сил на Вапорисе, к которым они должны были присоединиться. Судно заложило вираж, и пейзаж за обзорной щелью Дак-ира перевернулся. Показалась размокшая земля в грязных лужах и обвалившихся орудийных окопах. Ландшафт пробегал под брюхом корабля размытыми мазками.

Дак-иру хотелось видеть больше.

— Брат, — развернулся он к вокс-динамику, — опусти посадочный пандус.

— Как прикажете, брат-сержант. Приземляемся через двадцать метров.

Хак-ен деактивировал программу, запиравшую люки «Громового ястреба» на время полета. Когда операционная руна позеленела, Дак-ир надавил на нее, и пандус пошел вниз.

В отсек для перевозки личного состава, где боевые братья Дак-ира пребывали в сосредоточенном молчании, ворвались свет и воздух. Даже на фоне бледно-салатового рассвета броня воинов вспыхнула яркой зеленью. Эмблема с рычащим Огненным змеем на их левых наплечниках — оранжевая на черном поле — показывала, что они принадлежат к Третьей роте Саламандр.

Тусклые лучи восхода не только зажгли силовую броню космодесантников, но и изгнали красные отблески из их глаз. Горящие багровым подземным пламенем очи воинов словно впитали жар родного вулканического мира Саламандр — Ноктюрна.

— Да, это вам не кузни под Горой Смертоносного Огня, — мрачно пророкотал Бак-ен.

Хотя Дак-ир и не мог разглядеть лица товарища под шлемом, он не сомневался, что тот кривится при виде царящего за бортом ненастья.

— Здесь будет помокрее, — добавил Емек.

Подойдя к боевым братьям, он встал рядом с верзилой Бак-еном и уставился поверх широкого плеча Дак-ира.

— Но чего еще ожидать от муссонного мира?

Земля приблизилась, и, когда Хак-ен выровнял «Огненную виверну», Скала Милосердия предстала перед ними во всей своей неприглядности.

В прошлом здание могло быть даже красивым, но сейчас бастион уродливой горгульей расселся посреди бурой, залитой грязью равнины. Угловатые орудийные башни, ощетинившиеся автопушками и тяжелыми стабберами, ничего не оставили от ангельских шпилей, когда-то возносившихся в грозовое небо Вапориса; вездесущая броня скрыла фрески и причудливые колонны; древние триумфальные ворота с их росписями и филигранной резьбой уступили место серому, угрюмому и практичному сооружению. Дак-ир всего этого не знал, но мог разглядеть в углах и линиях здания отдаленное эхо изначальной архитектуры, следы чего-то изящного и далеко не грубо функционального.

— Вижу, мы не единственные новоприбывшие, — сказал Бак-ен.

Другие Саламандры, столпившиеся в открытом люке, вслед за ним посмотрели туда, где приземлилась черная «Валькирия». Ее посадочные опоры медленно погружались в грязь.

— Имперский комиссариат, — отозвался Емек, узнавший официальную печать на боку транспортника.

Дак-ир хранил молчание. Его взгляд устремлялся к горизонту, где под куполом пустотного щита темнел город Афиум. Сквозь шум корабельных двигателей космодесантник различал гудение генератора, обеспечивающего щит энергией. Подобные установки оберегали города-убежища в его родном мире от землетрясений и извержений вулканов — будничных явлений в жизни суровых обитателей Ноктюрна. В воздухе остро пахло озоном — другим побочным продуктом пустотных щитов. Даже непрекращающийся ливень не мог смыть этот запах.

Когда «Огненная виверна», воя стабилизаторами, зашла на посадку, Дак-ир закрыл глаза. В люк заносило водяные брызги, и космодесантник ступил вперед, позволив дождю барабанить по доспехам. Приятный перезвон капели успокаивал. Дождь — по крайней мере, прохладная, влажная и не кислотная разновидность — был редок на Ноктюрне, и даже сквозь фильтры его освежающее прикосновение доставляло удовольствие. Однако с дождем пришло и еще что-то смутное и неприятное. Тревога, беспокойство, привкус грядущей опасности.

«Я тоже это чувствую». Голос раздался в голове Дак-ира, и воин распахнул глаза. Космодесантник обернулся и обнаружил, что на него пристально смотрит брат Пириил. Пириил был библиарием, владевшим искусством телепатии. Он мог читать человеческие мысли с такой же легкостью, с какой другие читают открытую книгу. Глаза псайкера полыхнули яркой синевой, прежде чем вернуться к привычному красному мерцанию. Дак-иру совсем не по вкусу пришлось то, что Пириил роется у него в подсознании, — однако воин ощутил, что библиарий лишь слегка коснулся его разума. И все же Дак-ир уставился в другую сторону и почувствовал немалое облегчение, когда «Огненная виверна» наконец-то села в гостеприимно чавкнувшую грязь.



Когда Саламандры выгрузились, ветер донес холодное потрескивание лазерных выстрелов.

На другой стороне заболоченного поля, всего лишь в пятидесяти метрах от подъездной дороги к Скале Милосердия, расстрельная команда комиссариата казнила предателя.

Полковник имперской гвардии в красно-коричневой униформе Фаланги спазматически дернулся, когда его поразили раскаленные лучи, и больше не двигался. Привязанный к толстому деревянному столбу, человек повис на удерживавших его веревках. Сначала подогнулись колени, а затем убитый уронил голову, и его распахнутые глаза мертво застыли.

Комиссар — судя по знакам различия, лорд-комиссар — бесстрастно наблюдал за тем, как его телохранители зачехляют лазганы и уходят с места казни. Когда имперский чиновник развернулся, чтобы последовать за своими людьми, его взгляд встретился со взглядом Дак-ира. С козырька фуражки лорд-комиссара лилась вода, а надо лбом человека поблескивал значок с серебряным черепом. Глаза его были скрыты козырьком фуражки, но источаемый ими холод все равно ощущался. Чиновник комиссариата не стал задерживаться. Когда последние из Саламандр выгрузились и пандус захлопнулся, он уже подходил к крепости.

Дак-ир задался вопросом, что за события привели полковника к столь плачевному концу. Космодесантник почувствовал сожаление, когда «Огненная виверна» вновь поднялась в воздух, оставляя их одних в этом богом забытом месте.

— Такова судьба всех предателей, — произнес Цу-ган с намеком в голосе.

Даже под линзами шлема его глаза нехорошо поблескивали. Дак-ир ответил не более дружелюбным взглядом.

Между двумя сержантами Саламандр не было братской любви. До того как стать космодесантниками, они принадлежали к противоположным социальным слоям Ноктюрна. Дак-ир рос сиротой в пещерах Игнеи. Такие, как он, никогда прежде не вступали в ряды Астартес. Цу-ган, сын дворянина из города-убежища Гесиода, был настолько близок к аристократизму и богатству, насколько это вообще возможно в вулканическом мире смерти. Хотя обоих произвели в сержанты и они были равны в глазах капитана Третьей роты и магистра ордена, Цу-ган этого равенства не признавал. Дак-ир не походил на остальных Саламандр. В его душе сохранилось больше человеческого, чем у других братьев: острые чувства и способность к сопереживанию. Из-за своих особенностей он то и дело оставался в одиночестве и вынужден был терпеть отчуждение. Цу-ган видел это достаточно часто и заключил, что перед ним не просто необычный случай, а опасное отклонение. С первого же задания, когда еще новобранцами они сражались на погребальном мире Морибар, между двумя Саламандрами пролегла трещина. В последующие годы она лишь расширилась.

— Тяжело смотреть, как человека запросто пускают в расход, — ответил Дак-ир. — Хладнокровно убивают без всякого шанса оправдаться.

Многие ордены Космодесанта, и Саламандры в том числе, чтили порядок и наказывали за проступки, но они всегда оставляли согрешившим возможность покаяться и искупить вину. Лишь когда брат окончательно сходил с истинного пути: предавался Губительным Силам или совершал великое зло, которое невозможно забыть или простить, — смертный приговор оставался единственным решением.

— Тогда тебе стоит поработать над силой характера, игнеец, — глумливо хмыкнул Цу-ган, вкладывая в последнее слово как можно больше пренебрежения, — потому что твоя чувствительность неуместна на месте казни.

— Это не слабость, брат, — горячо возразил Дак-ир.

Пириил вклинился между ними, предотвращая дальнейшую перебранку.

— Соберите ваши отделения, братья, — твердо сказал библиарий, — и следуйте за мной.

Оба подчинились приказу: Бак-ен, Емек и семеро других космодесантников выстроились рядом с Дак-иром, а Цу-ган возглавил такой же отряд. Один из людей Цу-гана украдкой смерил Дак-ира презрительным взглядом, прежде чем переключить внимание на ауспик-сканер. Ягон — заместитель Цу-гана и главный его приспешник. Если Цу-ган не удосуживался скрывать свою неприязнь и враждебность, то Ягон был коварной змеей, намного более ядовитой и опасной.

Дак-ир проигнорировал высокомерную гримасу соратника и сделал своим людям знак выступать.

— Его отношение можно бы и подправить, — прошипел Бак-ен командиру по закрытому каналу связи, — я бы с радостью за это взялся.

— Не сомневаюсь, Бак-ен, — ответил Дак-ир, — но пока что давай попытаемся вести себя дружелюбно.

— Как скажете, сержант.

Дак-ир улыбнулся под прикрытием шлема. У него не было в ордене более близкого друга, и сержант не уставал благодарить судьбу за то, что тяжеловооруженный верзила прикрывает его спину.

Когда до ворот крепости осталось лишь несколько метров, внимание Бак-ена отвлек пустотный щит, высившийся слева от Саламандр. Лорд-комиссар со свитой уже вошел в командный центр имперских сил. Небо над головами солдат потемнело, и дождь усилился. День сменялся ночью.

— Какова твоя тактическая оценка, брат Бак-ен? — спросил Пириил, заметивший интерес товарища к щиту.

— Единственный способ его свалить — непрерывная бомбардировка. — Космодесантник замолчал, что-то прикидывая. — Или надо подобраться достаточно близко, чтобы проскользнуть внутрь во время кратковременного отключения поля и вырубить генераторы.

Цу-ган презрительно фыркнул:

— Тогда остается надеяться, что смертные именно это и сделают или хотя бы помогут нам выйти на огневой рубеж, чтобы мы могли поскорее убраться с этой слякотной планеты.

Услышав презрительный комментарий брата-сержанта, Дак-ир передернулся, но сдержал свои чувства. Он подозревал, что как минимум наполовину это было подначкой.

— Скажите-ка мне, братья, — добавил Пириил, когда над ними замаячили врата бастиона, — почему их артиллерия отступает?

И действительно, «Василиски» откатывались назад по низкому плато в виду крепости. Их длинные стволы разворачивались прочь от поля сражения, пока танки располагались на плацу в пределах внешних охранных границ бастиона.

«И правда, почему?» — задумался Дак-ир.

Саламандры миновали медленно открывающиеся ворота и вступили в Скалу Милосердия.



— Победа при Афиуме будет достигнута лишь упорством, смелостью и непобедимой артиллерией нашего бессмертного Императора! — вещал лорд-комиссар в тот момент, когда Саламандры вошли в обширный зал крепости.

Дак-ир заметил остатки вычурных фонтанов, колонн и мозаики, превращенных имперской военной машиной в груды щебня.

Зал был огромен, что позволило имперскому чиновнику одновременно обратиться почти к десяти тысячам человек. Полевая форма собравшихся носила следы недавнего сражения. Сержанты, капралы, рядовые, даже раненые и нестроевики были вызваны, дабы выслушать вдохновляющую речь комиссара и его блистательный план грядущей кампании.

К чести комиссара, он почти не дрогнул, когда в громадное помещение вступили Астартес, и продолжал разоряться перед рядами воинов Фаланги. Те, однако, проявили намного больше почтения, заметив появившихся среди них императорских Ангелов Смерти.

Войдя в зал, Огнерожденные сняли шлемы, явив ониксово-черную кожу и багровые глаза, тускло светящиеся в полумраке. Наряду с почтением при виде Саламандр некоторые из гвардейцев выдали охвативший их страх. Дак-ир заметил тонкую улыбку Цу-гана, который явно наслаждался человеческим испугом.

— Эффективен, как болт или меч, — поговаривал старый магистр Зен-де, когда они были еще новобранцами.

К сожалению, Цу-ган использовал эту тактику с чрезмерной готовностью, в том числе и против своих.

— Полковник Тенч мертв, — бесстрастно объявил комиссар. — Ему не хватало решимости и целеустремленности, которых требует от нас Император. Оставленному им наследию попустительства и трусости положен конец.

При последних словах штурмовики комиссара, облаченные в черные доспехи, подозрительно оглядели стоящих в первых рядах солдат — как будто выискивали тех, кто осмелится обвинить их повелителя в клевете.

Голос комиссара был многократно усилен громкоговорителем и эхом раскатывался по внутреннему двору, доносясь до каждого из присутствующих. Небольшая группка офицеров Фаланги — все, что осталось от командного состава, — выстроилась рядом с имперским чиновником и бросала в толпу угрюмые взгляды.

Такова воля Императора — нравится или нет, они обязаны подчиняться.

— И каждому, кто считает иначе, стоит получше всмотреться в кровавые поля за Скалой Милосердия — потому что это судьба, ожидающая тех, кому не хватает смелости совершить назначенное.

Комиссар пристально оглядел собравшихся, словно ждал возражений. Не дождавшись, он продолжил:

— Я беру командование на себя. Вся артиллерия должна немедленно вернуться на передовую. Пехоте разбиться повзводно и подготовиться к выступлению. Командиры отчитываются лично передо мной в стратегиуме. Фаланга выступает этой ночью!

Последний пункт он подчеркнул взмахом кулака.

На несколько секунд воцарилась тишина, а затем из толпы послышался одинокий голос:

— Но сегодня Адова Ночь.

Как почуявший добычу хищник, комиссар крутанулся на месте, пытаясь найти источник голоса.

— Кто это сказал? — требовательно спросил он, подходя к краю трибуны, с которой произносил свою речь. — Назовите себя.

— В темноте таятся ужасные существа, существа не из этого мира. Я видел их!

Вокруг отчаянно жестикулирующего солдата образовалась пустота, но он продолжал истерически выкрикивать:

— Они забрали сержанта Харвера, забрали его! Призраки! Взяли и утащили человека под землю! Они забра…

Грохот выстрела комиссарского болт-пистолета оборвал солдата на полуслове. Кровь и мозги обрызгали пехотинцев, оказавшихся рядом с обезглавленным человеком. Снова стало тихо.

Дак-ир окаменел при виде столь бессмысленного убийства. Он почти уже шагнул вперед, чтобы высказать все, что думает, но Пириил предостерегающе вытянул руку и остановил брата.

Космодесантник неохотно отступил.

— Я не собираюсь терпеть эту болтовню о призраках и ночных тенях, — объявил комиссар, засовывая все еще дымящийся пистолет в кобуру. — Наши враги состоят из плоти и крови. Они засели в Афиуме — но, когда мы возьмем город, нам будет открыта дорога ко всему континенту. Лорд-губернатор этого мира пал от руки тех, кому доверял. Отделение от Империума равнозначно объявлению войны. Этот мятеж будет подавлен, и свет имперского единства вновь осенит Вапорис. А теперь готовьтесь к сражению.

Комиссар брезгливо покосился на безголовый труп застреленного им солдата.

— И, кто-нибудь, уберите эту падаль.

— Он полностью деморализует своих людей, — прошипел Дак-ир. Голос его дрожал от ярости.

Два пехотинца потащили убитого прочь. На его окровавленной куртке была метка с именем: Босток.

— Это не наше дело, — пробормотал брат Пириил, пристально глядя на направлявшегося к ним комиссара.

— Но настроение у людей и правда паршивое, брат библиарий, — заметил Бак-ен, всматриваясь в неровные ряды солдат, которых гнали к выходу сержанты.

— Что-то их напугало, — буркнул Цу-ган, руководствуясь, впрочем, не заботой о гвардейцах, а презрением к проявленной ими слабости.

Пириил шагнул вперед, чтобы поприветствовать комиссара, который спустился к Саламандрам со своей трибуны.

— Милорд Астартес, — произнес тот с уважением, склоняясь перед библиарием. — Я комиссар Лот. Приглашаю вас и ваших офицеров пройти со мной в стратегиум, где я смогу проинформировать вас о тактической ситуации на Вапорисе.

Лот уже собирался идти, уверенный, что однозначно продемонстрировал, кто здесь главный, когда его остановил звенящий псайкерской силой голос Пириила:

— В этом нет необходимости, комиссар.

Лота это не впечатлило. Оглянувшись, комиссар вопросительно уставился на библиария. Тот охотно удовлетворил его любопытство:

— Нам известны наши приказы и тактическая диспозиция предстоящей баталии. Ослабьте щит, доставьте нас как можно ближе к генератору, чтобы мы могли высадить диверсионную команду, а остальное предоставьте нам.

— Я… то есть я хотел сказать — очень хорошо. Но разве вам не…

Пириил оборвал его:

— Тем не менее у меня есть вопросы. Этот человек — тот солдат, которого вы казнили, — что он подразумевал, говоря о «призраках», и что такое «Адова Ночь»?

Лот пренебрежительно фыркнул:

— Суеверия и паника. Этим людям уже давно не хватало дисциплины.

Он собирался на этом и закончить, но Пириил жестом выразил желание узнать больше. Комиссар неохотно продолжил:

— Слухи и сфабрикованные отчеты о предыдущей ночной атаке, когда люди якобы бесследно исчезали под землей, а по полю битвы бродили сверхъестественные существа. Адова Ночь — самый темный период вапорианского года… самая длинная ночь.

— И это сегодняшняя ночь?

— Да. — Лот оскалился. — Чистой воды идиотизм. Боязнь темноты? По-моему, всего лишь свидетельство подорванного боевого духа в этом полку.

— Безвременно почивший полковник… именно он подал вам эти отчеты?

Лот мрачно усмехнулся:

— Да, он.

— И за это вы приказали его расстрелять?

— Да, как и велит мой долг.

У Лота было лицо кулачного бойца: твердое и плоское, с широким сломанным носом и шрамом, который тянулся от верхней губы до лба и задирал угол рта в вечном оскале. По обе стороны от комиссарской фуражки торчали изорванные небольшие уши. Следующую фразу комиссар произнес с подчеркнутой бесстрастностью:

— В темноте не прячется ничего, кроме нелепых детских кошмаров.

— Мне приходилось видеть, как кошмары оборачиваются реальностью. — В голосе библиария прозвучало предостережение.

— Тогда нам повезло, что за нами приглядывают ангелы. — Лот поправил фуражку и одернул кожаный френч. — Я ослаблю щит, можете не сомневаться, кошмары там или нет.

— Встретимся на поле боя, комиссар, — сказал Пириил и повернулся к Лоту спиной, оставив того кипеть от бессильной ярости.



— А вы неплохо его приструнили, да, брат? — сказал Емек через несколько минут, от любопытства забыв о субординации.

Они снова вернулись в раскисшее болото. Издалека доносился рев выезжающих на позиции танков.

— Он ни во что не ставит человеческую жизнь, — ответил Пириил. — К тому же… у него плохая аура.

Библиарий позволил себе нечастую ухмылку, прежде чем надвинуть на лоб боевой шлем.

Тучи разорвал красный зигзаг молнии, и небо окрасилось багровым. Намного выше, в верхних слоях атмосферы Вапориса, бушевал варп-шторм. Блестящая дождевыми струями темнота над полем смахивала на чьи-то развороченные кишки.

— Адова Ночь; и похоже, не только по названию, — сказал Бак-ен, глядя в кровавые небеса.

— Зловещее предзнаменование? — предположил Ягон, заговорив впервые с момента посадки.

— О, горе-вестник проснулся, — шепнул Бак-ен своему сержанту.

Но Дак-ир не слушал подчиненного. Он глядел на Пириила.

— Сформируйте боевые отделения, — сказал библиарий, обнаружив, что на него смотрят. — Цу-ган, найди подходящую позицию.

Цу-ган стукнул кулаком по левому наплечнику. Бросив Дак-иру последний злобный взгляд, он разделил свой отряд на группы и двинулся в дождевой мрак.

Дак-ир не обратил на него внимания, по-прежнему не отрывая глаз от Пириила.

— Вы что-то чувствуете, брат-библиарий?

Пириил всмотрелся в темноту над нейтральной полосой, между крепостью и дальним мерцанием закрывавшего город щита. Это выглядело так, словно он пытается уловить отблеск чего-то на самой грани видимости, за пределами возможностей человеческого зрения.

— Ничего.

Дак-ир медленно кивнул и вернулся к своим обязанностям. Но он ощутил фальшь в голосе библиария и задался вопросом, что бы это значило.



Небеса сотрясал искусственный гром — это ревели тяжелые пушки в тылах имперских боевых расположений. Дым саваном окутал грязное поле, скрывая перебегающих от кочки к кочке солдат Фаланги, но дождь быстро прибивал клубящиеся облака к земле.

Войска двигались повзводно под вопли капитанов и сержантов, которые отдавали приказы, пытаясь перекричать грохот орудий мятежников и взрывов. Орудийные расчеты, по два человека на пушку, и бегущие по сторонам пехотинцы спешили к орудийным окопам, вырытым в пятистах метрах от щита.

На щите мелькали ослепительные вспышки от ударов снарядов «Сотрясателей», лазерных пушек и ракет, которыми наступающие войска поливали укрепления противника.

Саламандры находились в центре всего этого хаоса. Группами по пять человек они засели в укрытиях по обе стороны от пятисотметровой линии.

Библиарий Пириил присоединился к отряду Дак-ира, так что их стало шестеро. Пламя разрывов и кровавые тучи наверху придали синему доспеху Пириила мрачный фиолетовый оттенок. Синий обозначал ранг библиария, так же как и мистические знаки на его теле.

— Наша цель близка, братья. Вон там… — Пириил указал на приземистое здание генераториума примерно в тысяче метров от них.

Только космодесантники, с их оккулобными имплантатами, обладали достаточно острым зрением, чтобы разглядеть и идентифицировать сооружение. Его охраняли мятежники, обосновавшиеся в дотах позади траншей и укрепленных артиллерийских позиций. Во тьме и хлещущих с неба дождевых потоках даже Астартес со своим сверхчеловеческим зрением различали там лишь тени и вспышки выстрелов.

— Мы пойдем обходным маршрутом, вокруг восточного и западного края щита, — заговорил Дак-ир. — Сопротивление там будет минимальным, и мы должны это использовать.

После того как Цу-ган определил маршрут, Саламандры еще до начала полномасштабной бомбардировки невидимо проскользнули к пятисотметровой отметке. Они расположились на самых крайних точках наступательной линии — две группы на востоке, две группы на западе — в надежде, что смогут провести диверсионную операцию в сердце вражеского лагеря и уничтожить генераторы пустотного щита до того, как мятежники подтянут к точке прорыва свои резервы.

— Брат Пириил?

Дак-ир позвал настойчивее, потому что в первый раз библиарий не ответил.

Пириил вглядывался в купол пустотного щита, ежесекундно расцвечивающийся силовыми импульсами и тут же гаснущий.

— Что-то в этом щите… Его энергетическая подпись аномальна… — выдохнул библиарий.

Его глаза вновь полыхнули лазурью.

На сей раз Дак-ир не почувствовал ничего, кроме желания поскорее перейти к действиям.

— Что именно в ней аномального?

— Я не знаю… — Псайкерский огонь в глазах библиария за линзами шлема угас.

— Движемся в обход; атакуют две группы: первичная и вторичная — с востока и с запада, — заключил Пириил.

Дак-ир кивнул, но никак не мог отделаться от гнетущего ощущения, что Пириил чего-то недоговаривает. Он включил вокс и обратился к остальным боевым подразделениям:

— Мы выступаем, братья. План атаки — «змея». Брат Апион, ты нас прикрываешь. Мы идем первыми. Брат Цу-ган…

— Мы готовы, игнеец, — резко ответил второй сержант, прежде чем Дак-ир успел закончить. — Вектор атаки определен, я первый в западном направлении. Цу-ган дает отбой.

Связь внезапно оборвалась, и Дак-ир вполголоса выругался.

Вытащив плазменный пистолет и обнажив цепной меч, Дак-ир провел закованным в боевую перчатку пальцем по боковине клинка и пробормотал литанию Вулкану. Затем он встал на ноги.

— Огнерожденные, за мной!

Однако, прежде чем они успели выдвинуться, Емек вскинул кулак. Его палец был прижат к шлему.

— Ко мне поступает какая-то дикая белиберда от подразделений Фаланги. — Он замолчал, внимательно прислушиваясь. — С некоторыми отрядами потеряна связь.

Затем Емек поднял глаза. Во время многозначительной паузы Дак-ир догадался, что последует дальше.

— На них напали… призраки, — сообщил Емек.