Перечислив условия, Дюк замолчал и стал ждать ответной реакции. Но на бледном лице Роджера застыла маска ненависти.

– Это все? – наконец глухо спросил Роджер.

– Нет. Вы напишите письменное обязательство в следующем: ваша дочь Ева и падчерица Арабелла получают разрешение посещать Оулесвик, когда им вздумается. Никаких угроз, наказаний. Не говорю, что вы бьете их кнутом, сэр, но вы тиранили их, а мне это не нравится. И если вы принимаете мое предложение, то позаботьтесь о них, как я вам сказал, или я вымажу вас в грязи, ославлю на всю страну. Итак, что скажете?

Первым поползновением Роджера было разбить кулаком ненавистное лицо Дарка. Перед ним стоял вырядившийся цыган в щегольской одежде, со сверкающими на пальцах золотыми перстнями, загорелый фигляр из какой-то пьесы о нездешней жизни, такого нельзя не проучить. Но... Роджер колебался, и в эти секунды благоразумие взяло верх.

Золото ему может пригодиться, да еще как. Он не питал иллюзий по поводу той долговой ямы, в которой очутился. Его ждет бесчестье, если не произойдет чуда. И вот это чудо ему предлагают, правда, в унизительной для него форме.

– Ну что ж, – наконец сказал Роджер, – хоть вы шантажист и подлец, мистер Дарк, дела обстоят так, что я вынужден согласиться. Но не думайте, что ваша победа долговечна. Я еще отыграюсь. А пока я требую, чтобы все было оформлено по закону.

– У меня есть нотариус и все, что требуется для оформления сделки, – ответил спокойно Дюк. – Итак, решено.

И он повернулся к выходу.

– Минутку, – остановил его Роджер, – мою записную книжку.

Лукавая усмешка скользнула по губам Дюка, когда он полез в карман и, достав оттуда книжку, протянул Роджеру.

– Все здесь, за исключением нескольких страниц, так, на всякий случай, если вы вздумаете уклониться от данного слова.

Роджер скрипнул зубами.

– Убирайся, – процедил он, – убирайся, пока я...

– Не вышвырнете меня? Но вы не сделаете этого сейчас, я же ваш спаситель, спаситель Фернгейта. Увидимся вскоре, всего хорошего, Куртни.

Дюк отвесил шутовской поклон и несколько секунд спустя за ним захлопнулась дверь.

8

Несмотря на оскорбительное для помещика и аристократа соглашение с Дарком, Роджер, как только дело было улажено, умудрился представить все в выгодном для себя свете. Безжалостный авантюрист временно одержал верх, получил часть земель Фернгейта. Роджер ничего ему больше не должен. Честь рода Куртни почти не была задета.

Дюк оказался щедрым, и представленная им сумма почти погасила долги Куртни. Но Дюк Дарк теперь был богат, и эта сумма не имела для него большого значения. Зато теперь он испытывал радость, глядя на двух девочек, получивших свободу.

Располагая деньгами, Роджер нанял садовника, который привел в порядок усадьбу, и Арабелла сказала Леоне в один из своих визитов в Оулесвик, что на кухню взяли в помощь еще одну девушку.

– Конечно, работы еще осталось много, – призналась она, – но мой отчим теперь не такой раздражительный и сварливый. Хотя... – Она не договорила и нахмурилась.

– Что ты хотела сказать? – спросила Леона.

– Он немного странный. Все время о чем-то думает, и это, по-видимому, очень беспокоит его. Его мысли бродят где-то далеко. Откуда он взял столько денег? Он никогда не говорит об этом, хотя дарит мне небольшие подарки. Мне это не очень нравится, если честно. И временами он странно на меня смотрит. А когда дотрагивается до меня... я не хочу жаловаться, но он делает это так, как будто обожает меня, а я ведь всего-навсего его падчерица. Если бы на моем месте была Ева, тогда другое дело. Но самое печальное – он вообще не обращает на нее внимания. А она такая милая.

– Да, очень милая, – согласилась Леона, – но не беспокойся за Еву. Ее кумир Дюк, а он готов для нее на все, как будто она его собственный ребенок.

Арабелла, уловив мелькнувшую на лице Леоны гордость при упоминании имени Дюка, вдруг опрометчиво спросила:

– Как ты думаешь, если Сарн не вернется, вы с мистером Дарком могли бы пожениться?

И замолчала, смутившись, что задала нескромный вопрос. Но за последние недели Арабелла сдружилась с этой женщиной, которая, хотя и была намного ее старше, стала для нее близкой подругой.

Арабелла напрасно беспокоилась, Леона спокойно ответила:

– Я не хочу загадывать на будущее. Пусть все идет своим чередом. Нужно радоваться каждому прожитому дню. И потом, у меня есть уже сын. Не забывай про Сола.

– Я никогда не смогла бы это сделать.

– Вот в это я верю. – Леона внимательно посмотрела на девушку. – Вы любите друг друга, верно?

Арабелла закусила губу и кивнула.

– Что ж, только не надо торопиться. Вы еще очень молоды. Уже не дети, но еще и не взрослые.

– Мне скоро исполнится шестнадцать, – заявила Арабелла, – а жизнь моя заполнена скучной тяжелой работой. Иногда мне кажется, я не вынесла бы, если бы не могла приходить сюда и видеть вас с Солом. – Она вздохнула. – И, конечно, папа Куртни. Он иногда выглядит таким беспомощным. Кажется, он целиком переложил Управление домом на меня. Но это несправедливо, верно?

– Нет. – Леона вспомнила, что в шестнадцать уже была женой Сарна – благодаря Роджеру Куртни.

– Ты ненавидишь его? Из-за того, что он...

Леона резко оборвала ее.

– Ты слишком любопытна. Оставь в покое мои чувства, договорились? – Глаза ее стали жесткими и холодными как лед. – Есть много разных дел помимо того, чтобы совать нос в чужую жизнь. Тебе, пожалуй, лучше вернуться в Фернгейт, иначе могут быть неприятности.

– Пожалуй, – согласилась Арабелла, – я уже давно ушла. Но мне сейчас так не хочется туда. Скоро Сол должен вернуться с рудника.

– Он не на руднике сегодня. Работает в своем сарае. Дюк привез ему из Пензанса специальные инструменты для резки, и Сол задался целью сделать несколько фигурок или украшений и продать в местном магазине. И ты знаешь, каким он становится, если его увлекает новая идея.

– Да. Ну что ж, – Арабелла встала, поправив волосы небрежным жестом, – я тогда пойду. – Она застенчиво посмотрела на Леону. – Спасибо, что ты поговорила со мной и не рассердилась по поводу нас с Солом.

Строгие красивые черты Леоны смягчились, а появившаяся на губах ласковая улыбка сразу превратила ее в привлекательную молодую женщину.

– Что толку сердиться? Все равно жизнь возьмет свое. Иди, я скажу потом Солу, что ты приходила.

Роджер нетерпеливо расхаживал по холлу, когда Арабелла вошла через черный ход из кухни. Он выглядел расстроенным и, как показалось Арабелле, был не совсем здоров. Роджер стал меньше пить после того, как уладились его финансовые дела, но напряжение, ненависть, ревность сделали свое дело, к тому же он страдал подагрой.

– Ты была, конечно, у них? – спросил Роджер, стараясь не показать виду, что это его глубоко задевает.

Она пожала плечами.

– Мне хотелось прогуляться, подышать свежим воздухом.

– Ты когда-нибудь ходишь гулять в противоположную сторону от фермы?

– Там пустынно, и я боюсь этой ужасной ямы.

– Но ее не видно с нижней поляны, к тому же она теперь надежно заделана.

– Я знаю, но... – Арабелла замолчала, потом сказала: – Почему ты задаешь мне так много вопросов, куда я хожу и зачем? Это несправедливо. Я надрываюсь на работе по дому, в кухне, чтобы ты мог получать свои любимые блюда, и я нигде не бываю – ни на балах, ни в гостях. Впрочем, вряд ли я пошла бы, даже если бы меня пригласили.

Она с отчаянием посмотрела на свое поношенное голубое полотняное платье с узкими длинными рукавами. Да, этот наряд не назовешь элегантным, недовольно решил Роджер, и она носит его уже давно. Но в его глазах дешевая ткань и поношенность платья только подчеркивали сияющую красоту падчерицы: блестящие, окаймленные пушистыми ресницами глаза, белую чистую кожу, прелестные черты лица и роскошную гриву золотистых волос. Да, она настоящая красавица! Если бы Кларисса имела хотя бы четверть от этой красоты дочери и была доброй хорошей хозяйкой, они счастливо могли бы прожить долгую жизнь вместе. Или если бы разница в возрасте с падчерицей не была столь велика... Роджер почувствовал волнение и сипло спросил:

– Почему ты не сказала мне, что тебе нечего носить? Я теперь разбогател. Ты должна была попросить, и все. – Он вынул из кармана кошелек и, достав из него несколько золотых монет, протянул ей. – Вот, можешь их потратить, как захочешь. Старый Джон пусть возьмет завтра выходной и отвезет тебя в экипаже в Пензанс.

Арабелла вспыхнула и стала отказываться:

– Но здесь очень много. Я не могу... Нам еще столько нужно сделать в доме...

– Это мое дело, – прервал он решительно, – возьми их. И делай, как я сказал. И, может быть, теперь ты улыбнешься мне? – сказал он добродушно.

Арабелла не хотела бы быть обязанной Роджеру, но радостное возбуждение от мысли, что она может потратить деньги, как захочет, возобладало, и она поблагодарила отчима, послушно сложив губы в полуулыбку. Потом напомнила:

– Есть еще и Ева. У нее с нарядами еще хуже, чем у меня. Ты не будешь возражать, если я поделюсь с ней?

Роджер возражал бы, конечно, но не хотел портить дружескую атмосферу, каким бы ни был коротким этот миг.

– Если ты себя не обделишь, – сказал он. – Я хочу однажды вечером увидеть тебя в наряде, достойном молодой хозяйки этого дома.

Он потрепал Арабеллу по плечу, потрогал и поправил растрепавшийся локон, подержал в пальцах шелковистые волосы и ушел к себе в кабинет, оставив ее стоять с растерянным видом. Потом она вспомнила о Еве и, подхватив юбки старого платья, бросилась наверх, в спальню сестры.

Удовольствие от разговора с Арабеллой на короткое время освободило Роджера от депрессии, мучившей его на протяжении нескольких лет. Днем мрачные мысли и подавленность, а по ночам повторявшиеся кошмары: черная густая вода и раскрытый рот поднимающейся на поверхность головы – и все это освещено мертвенным светом луны.

Никто не знал об ужасе, охватывавшем Роджера, когда он, пытаясь проснуться, весь в поту, хотел освободиться от цепких пальцев скелета, покрытых слизью. Он долго лежал потом в темноте, пережидая, когда перестанет бешено колотиться сердце, потом вставал, наливал виски и ругал себя за глупость.

– Черт бы всех побрал! Этот человек был сам виноват. У меня просто поднялось давление, вот и все. Все равно его было невозможно спасти.

Днем страшные кошмары отступали, и Роджер мог заняться делами. И в довершение всего его беспокоил Руперт. Его успехи в школе становились все хуже. Роджеру сообщили, что Руперт получает низкие баллы даже по математике, несмотря на способности к ней. К тому же подросток оказался хвастуном и задирой и нарушал дисциплину, нанося урон доброму имени школы. Роджера настоятельно просили поговорить с сыном, а если Руперт и после этого не прекратит изводить учителей, школьный воспитатель будет вынужден применить к нему свои меры воздействия.

Роджер, кипя от гнева, поговорил с Рупертом, с трудом сдержав сильное желание поколотить его. Руперт с холодным безразличным выражением прищурил глаза.

– Очень хорошо. Я буду примерным маленьким мальчиком. Но он все равно старая задница.

Это выражение и презрительно искривленный рот, произнесший бранные слова, сбили Роджера с толку. И он не очень удивился, когда в следующем семестре Руперта выгнали из школы за плохое поведение. Роджер не старался выяснить, в чем именно провинился сын. Во всяком случае, не надо было больше тратить деньги без всякой пользы. И эту-то трату Роджер осиливал с трудом.

Руперту исполнилось в этом году пятнадцать, и он был достаточно взрослым для того, чтобы, зарабатывая, вносить свою долю хотя бы на собственное содержание. Об университете не могло быть и речи.

После долгих размышлений, посоветовавшись со старыми друзьями на фирме в Пензансе, Роджер решил устроить сына младшим клерком в ту же контору, где когда-то начинал и сам. У Руперта неплохо варит голова, а Роджер присмотрит, чтобы сын ее правильно использовал.

9

1905

Компания «Веал Фэнси» процветала: была установлена новая дробилка для руды; Дюк, глава компании, принял на службу в качестве компаньона, казначея и менеджера Ричарда Льюиса из Уэльса, который, как и Дюк, обладал даром предугадывать будущее. Несмотря на низкие из-за кризиса цены на олово и на медь, он вложил значительный капитал в приобретение нового парового двигателя и электронасоса. Шахта на противоположной стороне горы от долины ниже Фернгейта и Оулесвика оказалась богатой как медью, так и оловом, и разработки продолжались в этом направлении, а это означало, что поместье Роджера Куртни окончательно оказывалось вне интересов индустриализации, шахта с новым поселком отступила далеко за гору.

Тем не менее Роджер не мог подавить волну возмущения, которая окатывала его каждый раз, когда глаза останавливались на горизонте, затянутом пылью и дымом. Иногда ему казалось, что земля содрогается от работы техники и от взрывов.

– Это может вызвать оползень, – часто повторял он даже тогда, когда никто другой не слышал шума.

Он проклинал власти за то, что они позволили Дюку приобрести эту землю и дали ему права на разработку ископаемых, а ведь раньше эта территория была общей. На самом деле, часть приобретенной Дюком земли находилась в собственности последнего из рода Труро, который был только рад продать ее по самой низкой цене – за небольшую долю акций компании.

Порой Роджер думал, что это все еще его земля. Жульническое извлечение выгоды из его земли в ущерб ему портило для него весь вид Фернгейта. Это зрелище временами преследовало его даже во сне, что в какой-то степени было даже милосердным, потому что помогало вычеркивать из памяти другие, более темные картины. Кроме всего прочего, его изводила проблема с Рупертом, поскольку Роджер пытался демонстрировать перед сыном чувство собственного достоинства и искал утешения в бутылке лишь наедине с зеркалом в своем кабинете или в спальне.

Руперт оставался для него загадкой и продолжал разочаровывать его. Он не проявлял никакого интереса к поместью, хотя оно было для него предметом гордости и хвастовства. Он не любил работу в Пензансе, хотя, обладая живым умом, легко справлялся с ней. Фирма была Довольна его работой, но в то же время все наудили манеры Руперта неприятными. Он следил за девушками, особенно за Арабеллой, у которой его внимание вызывало лишь отвращение и огорчение. В конце концов, он был ее братом.

Когда Руперт был дома, она постоянно чувствовала его присутствие где-то рядом. Ей было трудно выбраться в Оулесвик, чтобы он не знал об этом.

Идя на свидание к Солу, Арабелла обычно несколько раз оглядывалась, ожидая, что откуда-нибудь из-за куста выглянет узкое лицо брата или что его угловатая фигура будет преследовать ее на некотором расстоянии. В отношении Евы он не был так бдителен. Хромоножка, в конце концов, не бросала ему вызова, она была просто его сестрой и совершенно его не интересовала, если только он не желал помешать ее прогулке в сторону Оулесвика не только из-за Дарков, но и потому, что это нравилось отцу. Руперт отлично знал свои недостатки и болезненно ощущал неполноценность, видя себя глазами своего отца.

Но он все-таки был наследником Фернгейта. Ничто не может изменить его права. И однажды он будет обладать достаточной властью, чтобы поставить на колени этого невыносимо самодовольного красавчика Сола. Как это произойдет, он еще не представлял. Но это время придет, о да, придет, и тогда надменная Арабелла поймет, где ее место. Он покажет ей, что может быть нежным и добрым, если она будет заботиться о нем. Он хотел ее и собирался жениться на ней когда-нибудь, а на родственные узы ему было наплевать.

Однажды вечером Руперт спешил следом за ней, когда Арабелла направлялась к ферме. Услышав треск веток за своей спиной, она быстро обернулась и с раздражением спросила:

– Чего ты хочешь? Почему ты идешь за мной? Тебе нечем заняться? Правда, Руперт, всему есть предел.

Он улыбнулся, и впервые она почувствовала что-то уязвимое, какую-то слабость за его обычной бравадой. Это и тронуло, и встревожило девушку.

– Иногда мне хочется побыть с тобой, – сказал он. – Почему ты не любишь меня, Арабелла? Ты мне так нравишься. Ты мне всегда нравилась, а этот Сол тебе не подходит – подумай, кто ты и кто он! Ведь ты же идешь к нему, не так ли?

– А что, если и так? Это не твое дело. А ты меня и так достаточно видишь дома. Странно, что я не могу одна выйти на прогулку без того, чтобы ты не пошел за мной по пятам. Возвращайся. Твое поведение глупо и раздражает меня. – Два красных пятна загорелись на ее щеках. Арабелла сделала властный жест рукой. – Пожалуйста, иди.

Руперт пожал плечами и внезапно помрачнел.

– О, хорошо. Если ты этого хочешь. Но не всегда будет так. Он обыкновенный мужлан, хам. Я считаю его несносным, и однажды ты увидишь, что я прав.

Он повернулся и ринулся через кусты, цепляясь за них руками, вниз по склону к Фернгейту.

Арабелла, все еще встревоженная, немного постояла, а потом продолжила путь вверх по тропинке к ферме. Она была удивлена, когда увидела, что ее встречает Сол. Сегодня он пришел рано. Раздражение было тотчас же забыто, Арабелла побежала ему навстречу и оказалась в его объятиях. Сол нежно поцеловал ее в губы, в волосы, в шею, в плечо... Потом он отпустил Арабеллу, и они посмотрели друг на друга широко открытыми изумленными глазами, как будто все чудеса мира принадлежали им. Всегда было так. За последние два года их любовь усилилась, а не уменьшилась. В ней не было ничего обыденного. Всякий раз, когда они встречались, им казалось, что они заново родились и впервые познают красоту друг друга. У них было свое тайное место: березовая роща в дальнем конце торфяника, которую они называли своим домом. Когда у них была возможность, они лежали там, переплетая руки и тесно прижавшись друг к другу, слушая биение сердец с ощущением счастья и желания.

Сол хотел ее. Он был здоровым и сильным, и страсть кипела в его крови. Арабелла отвечала ему столь же пылким желанием. Но оба понимали, что момент еще не настал. Когда она будет принадлежать ему, это будет совсем не так, как у всех других в этих краях. Их брачная ночь станет праздником, осиянным счастьем.

Высвобождая ее из объятий и глядя в ту сторону, куда ушел Руперт, Сол спросил Арабеллу:

– Он беспокоит тебя, этот дурачок?

Как ни старался, он не смог скрыть своей досады.

Арабелла засмеялась.

– Сол, дорогой, не будь таким – раздраженным и сердитым. Он мой брат... хорошо, наполовину брат. После того, как он оставил школу...

– После того, как его оттуда попросили, – перебил ее Сол.

– Это имеет значение?

Он пожал плечами.

– Продолжай, я послушаю. Впрочем, я и так знаю. После того, как он оставил школу, он все время преследует тебя, пытается встать между нами – между мной и тобой. Я не настолько слеп, любимая. У меня есть глаза и уши, и я знаю тебя. Что бы ты ни говорила, я вижу, как меняется выражение твоего лица, когда ты слышишь его имя. Ты сразу же становишься мрачной и озабоченной, как будто на тебя набегает тень. Почему? Скажи мне.

Он притянул ее к себе, и его прикосновение к ее волосам было таким приятным и нежным, что Арабелле трудно было вынести наплыв чувств, которые переполняли ее. Она любила Сола, ах как она любила его! Иногда ей казалось просто невероятным, что этот красивый юноша, похожий на античного бога, действительно принадлежит ей. Каждое прикосновение к нему казалось ей чудом. И ее привлекала не только его внешность, но и его сила, и честность; иногда он, правда, был упрям. Еще ей очень нравилась его любовь к природе и к живым существам, его умение видеть суть вещей. У него, конечно, вспыльчивый характер, но и у нее тоже. Огонь, который горел в Соле, возбуждал в Арабелле нежность и решимость.

– Да здесь нечего рассказывать или объяснять, – ответила она. – Просто я буду чувствовать себя спокойнее и увереннее, когда мы будем навсегда вместе.

– Конечно, – твердо сказал Сол, – я позабочусь об этом.

Так он и сделал.

Не откладывая в долгий ящик он съездил в деревушку недалеко от Труро, где его никто не знал, и выспросил у доброжелательного пожилого священника, как получить разрешение на брак. Архивариус тоже был очень любезен и, не выясняя, сколько молодым людям на самом деле лет, выдал документы, в которых указывалось, им по двадцать одному году.

Предстоящий побег держался в строжайшей тайне от всех, кроме Евы, с которой Арабелла просто не могла не поделиться, как с самым близким в доме человеком.

– Ты не будешь возражать, если мы с Солом поженимся? – спросила она сестру однажды вечером, когда они шли навещать старую Сару.

Была весна, и Ева держала в руках букет нарциссов. На ней было платье зеленовато-голубого цвета, что придавало ее облику, как заметила Арабелла, что-то сказочное, она походила на эльфа из легенды.

Ева подняла глаза, улыбнулась и переспросила:

– Поженитесь? Ты и Сол? А почему я должна возражать? Ах, Арабелла, конечно нет. Вы поступите абсолютно правильно, потому что любите друг друга. Я знаю, как ужасно для тебя жить в одном доме с Рупертом. Я часто спрашиваю себя, как тебе удается все это выносить.

– А как же ты?

– Мы по-прежнему будем видеться, правда? И потом, у меня есть рисование. И папа, конечно. Он знает?

– Нет, разумеется. И ты не должна никому говорить ни слова. Даже мистеру Дюку. Думаю, что папа будет недоволен. Будет много шума, так что лучше, если об этом будешь знать только ты.

– Даже и не знаю. Он стал любезнее со мной в последнее время, с тех пор как я начала продавать рисунки в том же магазине, где Сол продает свои резные камни.

– Конечно, деньги. – Арабелла вздохнула.

– Нет, не только деньги. Возможно, теперь я уже не кажусь ему полной неудачницей. – В голосе Евы слышалась тоска. – Я имею в виду, что раз уж я такая...

– Ты лишь чуть-чуть прихрамываешь, а это почти ничего не значит. Иногда это совсем не заметно.

– Неправда. Не притворяйся, Белла. Ты же отлично знаешь, что мы оба – Руперт и я – всегда были огромным разочарованием для отца. Это правда, и я привыкла к этому. Тем не менее, – она светло улыбнулась, – если я смогу сделать себе имя как художница, пусть даже маленькое, это будет приятно отцу. Не потому что его интересует искусство, но он не отрицает его, как отрицает все, что делает Руперт. Бедный Руперт...

– Бедный?

Ева кивнула.

– Он никогда не был счастлив. У него нет никакой отдушины, я думаю, что он даже не знает, что это такое. – С минуту она с пониманием смотрела на сестру, потом добавила: – Если не считать того, что он везде следует за тобой и хочет быть с тобой рядом. Так что, может быть, будет даже лучше, если ты выйдешь замуж.

Арабелла, покраснев, ответила:

– Ты очень мудрая. Или ты просто стараешься успокоить меня?

– И то, и другое. Все, временами даже ты, считают меня ребенком или немного простушкой. Но я владею собой. И я знаю, что мне нужно от жизни, так же, как Сол. Думаю, талант сделает его когда-нибудь знаменитым, а ты будешь очень-очень счастлива и будешь гордиться им, Арабелла. Я рада за тебя, правда.

Итак, все было решено. Все сомнения, касающиеся младшей сестры и возможной реакции сэра Роджера на этот неожиданный брак, отметены. Сердце Арабеллы было наполнено легкостью и счастьем, когда они с Евой шли по тропинке между деревьев, одетых в весеннюю листву. На земле играли тени. С ветки цветущего дерева вспорхнула птичка.

Ева наклонила голову к букетику нарциссов.

– Я, возможно, нарисую их, – сказала она, – и подарю тебе в качестве свадебного подарка. Я уверена, что мистер Дюк сделает рамку. Он так же хорошо умеет делать все руками, как и Сол.

Нет, не так, как Сол, подумала Арабелла. Сол другой, он уникальный мастер, его искусство обязательно сделает его знаменитым. Она не думала о том, что этот дар может когда-нибудь омрачить их жизнь или явиться причиной непонимания между ними. Она станет помогать Солу и воодушевлять его как только это будет возможно на протяжении всех последующих лет.

Они любят друг друга, и только это имеет значение.

Итак, в конце апреля Сол повез Арабеллу в Труро, якобы по магазинам, а оттуда еще три мили на север до деревушки, где их и обвенчал священник.

Роджер в это время был в деловой поездке, а в день своего возвращения нашел на столе в библиотеке записку от Арабеллы, в которой она извещала его о происшедшем событии. Он вскрыл конверт, и, пока читал, с его лица исчезли все краски, оно стало настолько бледным, что казалось пепельно-серым. Уголок его рта подергивался, рука, в которой он держал письмо, дрожала. Он несколько мгновений стоял неподвижно, потом еще раз прочитал письмо, написанное твердым почерком Арабеллы.

«Дорогой отчим.

То, что я собираюсь сообщить, будет ударом, я знаю. Но пожалуйста – пожалуйста/ – постарайся понять. Мы с Солом поженились сегодня. Мы любим друг друга, и мне хотелось бы, чтобы нанашей свадьбе присутствовал и ты. Но я знаю, что ты никогда не согласился бы и постарался бы остановить нас, поэтому все так и произошло. Я не ожидаю, что ты простишь меня, зная твое отношение к Даркам, но если бы ты смог, то это 5ыло бы лучше для всех нас и я могла бы часто видеться с тобой. В любом случае, с тех пор как в Фернгейт взяли новую девушку помогать по дому, во мне нет необходимости. И у тебя есть Ева. Она любит тебя по-своему. Если бы ты нашел время уделять ей побольше внимания, я уверена, что она стала бы для тебя огромным утешением.

Я оставила в гардеробе чудесные платья, которые купила, когда ты на этом настоял, а взяла лишь голубое атласное для особых случаев – если, конечно, такие будут в Оулесвике. Остальные Ева может взять себе. Она может быть красивой, ты се знаешь. Или ты этого не замечал?

Надеюсь, что Руперт будет продолжать работать и станет вести себя как следует.

Спасибо за все, что ты для меня сделал.

Твоя Арабелла».



Очень медленно Роджер достал из кармана фляжку, поднес ее к губам и допил остававшийся бренди. Затем он тяжело опустился на стул и сидел некоторое время неподвижно, сильно ссутулившись; пот струился по его лбу и подбородку, галстук больно врезался в шею. Его бросало то в жар, то в холод.

Он опять перечитал письмо. Им владела лишь одна мысль: Арабелла оставила его – ушла к этому молодому гиганту, сыну Леоны, плоду его собственной неосмотрительности, который и появился-то в результате глупой опрометчивости семнадцать – или уже восемнадцать – лет назад. Будь же он проклят за то, что украл у не то единственное, что он, Роджер Куртни, ценил в Фернгейте. Арабелла была его единственной любовью и привязанностью. Как она могла так поступить с ним, так лгать и притворяться, что заботится о доме, когда единственной ее мыслью было тайно сбежать в объятия молодого Дарка, его, Роджера, врага.

Первым его побуждением было вскочить в седло и кинуться следом. Он заставит признать этот брак незаконным! Они еще несовершеннолетние. Он вернет ее обратно. Да, он так и сделает. Закон будет на его стороне. Но Роджер с горечью осознал, что не может зайти так далеко в отношении собственной дочери. Но он еще разберется с ними, Арабелла будет страдать оттого, что причинила ему боль.

В таком настроении следующим утром он поскакал на ферму, надеясь застать молодую парочку там; Дюк к этому времени должен быть, как обычно, на шахте.

Он уже успел оправиться от первого потрясения и старался держать себя в руках. Роджер надеялся с помощью самообладания и едких слов подчинить себе волю молодых и заставить пожалеть об их поведении.

Он требовательно постучал в дверь и, поскольку та была не заперта, сразу же вошел в дом. После яркого солнечного света он не сразу заметил в комнате чью-то фигуру. Леона шагнула ему навстречу и остановилась на расстоянии вытянутой руки. Роджера охватило острое восхищение, смешанное с неприязнью. Леона почти не изменилась. Правильные черты и загадочные вызывающие глаза были все те же – холодные и ненавидящие. Как у рыси, охраняющей свою территорию, подумал Роджер. Только территория не ее, а моя.

– Что вам нужно? – спросила она.

– Мои права, – ответил он, сжимая в руке кнутовище. – Или вы считаете, что у меня нет никаких прав на дочь?

– На дочь?

Она коротко засмеялась – или это чирикнула птица за окном? Леона как будто намекала ему, что следовало бы сказать «сына».

– Где они? – спросил он, стараясь сдержать закипающее раздражение.

– В хижине Сола, если вы знаете, где это...

– Конечно, знаю. Я знаю здесь каждый акр. Прощайте.

Легкая загадочная улыбка пробежала по ее губам.

– Счастливо, – напутствовала Леона с легким сарказмом.

Роджер выскочил на улицу, кровь стучала у него в висках: почему эта женщина так действует на него? Она даже не красива в общепринятом смысле этого слова, просто гордая, этим и отличается от всех женщин, которых он знал.

Когда он ехал через торфяники к хижине Сола, непрошеные воспоминания нахлынули на него. Роджер думал о том, что молодой человек, с которым он собирается встретиться, мог бы быть наследником Фернгейта. Судьба любит злые шутки. Он женился на Клариссе, которая подарила ему слабых близнецов и юную Арабеллу, не связанную с ним узами крови.

И вот теперь – Арабелла и Сол!

Послав лошадь в галоп, Роджер вскоре достиг хижины. Не успел он спешиться, как дверь распахнулась и на пороге показался Сол. Из-за его плеча выглядывала Арабелла.

– Я хочу сказать пару слов, – заявил Роджер, глядя на них прищуренными глазами.

– Папа, – неуверенно произнесла Арабелла.

– Зайдете? – спросил Сол.

Даже не сказал «сэр», подумал Роджер с досадой.

– То, что я хочу сказать, может быть сказано и здесь, – жестко ответил он. – И вы прекрасно знаете это, оба. Ты, – обратился он Арабелле, – не только лгала и обманывала меня, принимая подарки, мое хорошее отношение и гостеприимство. Стоило мне отвернуться, и ты улизнула, как... как... – Он помолчал, подыскивая хлесткое сравнение, потом произнес слова, от которых краска залила его лицо: – Как какая-то деревенская проститутка!

Сол рванулся вперед.

– Не смейте оскорблять мою жену! Если бы вы были моложе...

– Тогда что? Бог мой! Вы не имеете права сделать что-либо. Вы оба несовершеннолетние. Ты совратил мою падчерицу. И ваш брак не имеет силы. Если ты, конечно, женился на ней. Это так? – напористо допрашивал Роджер.

Сол, сжав руки в кулаки, сделал быстрый шаг вперед, желая ударить человека, который оскорблял его. Но между ними встала Арабелла.

– Не надо! – крикнула она. – Остановитесь, оба! Я не вынесу этого – я не вынесу!

– А я не собираюсь сносить – ни от кого оскорблений в твой адрес, – твердо сказал ее молодой муж, – поэтому вам бы лучше поскорее уехать отсюда, сэр. Что бы вы там ни думали, мы с Арабеллой поженились вчера, по закону это или нет, но с этим ничего нельзя поделать. Вам следует это запомнить раз и навсегда. Можете обратиться в суд, и пусть вся округа перемывает вам кости. Вы же и окажетесь посмешищем. А если меня отправят в тюрьму, то и Арабеллу, по-видимому, тоже. В любом случае, больше всех будет страдать она. И есть еще одна вещь, помните об этом: вы и моя мать когда-то были так близки, что в результате родился я. – Сол замолчал и покраснел.

У Арабеллы перехватило дыхание. Роджер внезапно показался старым и сломленным.

– Ты знаешь? – прошептал он.

Сол мрачно кивнул, его рот подергивался.

– Только я, – ответил он, – и дядя Дюк.

– Дюк Дарк, этот хвастун?

– Не бойтесь, он никому не скажет. Он, как и я, стыдится такого родства. У меня хорошая мать, и этого для меня достаточно.

Сам того не желая, Роджер вздрогнул.

– Другими словами, сэр, – продолжал Сол, – вам не следует вмешиваться в нашу жизнь, и мне кажется, что было бы лучше вам с Арабеллой не встречаться. Я не хочу, чтобы кто-то причинял ей боль, у нее этого в последнее время было достаточно в Фернгейте. Я собираюсь сделать ее счастливой.

Роджер вдруг обратился к падчерице:

– Я заботился о тебе, думал, что между нами существует доверие. Нет ничего, что бы я отказался сделать для тебя, в пределах разумного. Ты была мне больше чем дочь. Ты была... была... – он подыскивал слова, – всем, ради чего стоило жить. Тем не менее ты сбежала за моей спиной.

Ее охватила жалость.

– Нет, папа, нет.

– И тебе необязательно говорить «папа». Я никогда им не был, и теперь уже не буду.

– У тебя есть Ева, – сказала она. – И вы можете быть друзьями. Она нуждается в тебе. Если только…

– Ева? – Роджер повысил голос. – Ей никто нужен. Она рождена быть монахиней.

Он шагнул к лошади, вскочил в седло и, ни разу не оглянувшись, поскакал в сторону Фернгейта.

Сол обнял Арабеллу за плечи и притянул к себе.

– Не огорчайся, любовь моя. Мы больше не услышим о нем. Самое худшее позади.

– Да? Но как это может быть – он действительно твой отец?

– Какое это имеет значение? Я никогда не знал его; он никогда не был моим отцом и никогда им не будет. Я никогда не прощу ему то, что он так поступил с мамой.

– Может быть, она... сама не возражала... тогда? – предположила Арабелла. – Возможно, она любила его. Могло быть и так. И потом...

– Когда я родился, он просто повернулся и ушел. Вряд ли это было по-мужски.

– Ах, дорогой... – Арабелла протянула руки и приблизила его лицо к своему. – Дорогой, пожалуйста, давай не будем спорить. Мы уже женаты. У нас впереди счастливая жизнь. А он – сэр Роджер – он неудачник, неужели ты не видишь? У него нет ничего, чего ему хотелось бы. Руперт совершенно разочаровал его, и он прав в отношении Евы, я просто не понимала этого раньше. Нет, я не о том, что она рождена быть монахиней, это просто глупо. Но она вся в себе. У нее собственный мир. – Арабелла помолчала немного. – Твой дядя Дюк помог ей найти его, частично, конечно, потому что они совсем не похожи, ведь он такой старый.

Сол рассмеялся.

– Пойдем. Он вовсе не такой уж древний. В любом случае, то, что их объединяет, не имеет никакого отношения к возрасту. Это умение смотреть на вещи и видеть то, что другим недоступно.

– У тебя с твоими камнями и статуями то же самое.

Он кивнул.

– Если хочешь, да. Это дар быть ближе к природе, которым наделены цыгане, шестое чувство. Белла, дорогая, я, может быть, говорю бессвязно? Говорю, говорю, говорю, когда все, что нам нужно, это мы сами. Пойдем, любовь моя! Видишь вот это? – Обняв ее одной рукой за талию, Зол указал на причудливый гранитный менгир, – Никто не знает, сколько ему лет, – продолжал Сол. – Тысячи, наверное. Тысячи и тысячи. Пойдем. – Он мягко потянул ее за собой, ветерок подхватил ее волосы, трепал платье.

– Что? – Арабелла засмеялась. – Что нашло на тебя? Посмотри, Сол, на мое платье – ежевика... ее не отстирать...

– Не волнуйся о платье. Стоит ли заботиться о вещах?

Он побежал быстрее, и странное волнение поднималось в Арабелле – это чувство было даже сильнее того, что она испытала прошлой ночью, после того как они поженились.

– Вот мы и пришли, – ликующе прошептал он, когда они достигли камня. – Моя королева, моя любовь.

Он уложил Арабеллу на весеннюю траву и снял с нее одежду. Вскоре их тела соединились. Позже она дотронулась до виска Сола, на котором пульсировала бронзовая кожа, покрытая капельками пота.

– Я люблю тебя, Сол, о, как я люблю тебя...

Он склонился к ней, и его губы нежно прикоснулись к ее щеке, потом к шее, к атласному плечу.

– Я тоже, – пробормотал он, в его голосе слышалось вновь просыпающееся желание.

Но Арабелла быстро села и протянула руку к юбке.

– Нет, дорогой, не сейчас и не здесь. Позже. А то...

– Что?

– Кто-нибудь увидит.

– Кто? Кролики?

Она игриво кивнула.

– Может быть.

– Ты колдунья!

Она вскочила и счастливо рассмеялась.

– Пойдем. Ты говорил, что собираешься закончить работу. Посмотри на этот смешной старый камень. Похоже, он хмурится. А вдруг он заколдует нас? Превратит в какую-нибудь гадость?

– Мне все равно, если ты останешься со мной.

Так, болтая чепуху, они вернулись домой.

Это была настоящая мастерская, с верстаком и инструментами, с рабочим столом, двумя стульями, со шкафами и полками.

За последний год статуэтки и ювелирные изделия Сола стали популярными. Он едва успевал удовлетворять спрос на свои изделия. Многие из тех, кто посещал Корнуодл, были поражены этими статуэтками, они увозили их с собой и потом часто присылали заказы. Сол идеально чувствовал характер камня – оникса, сердолика, хрусталя. Иногда его уносило в страну фантазии, и тогда на свет появлялись фигурки русалок, колдунов, которые были плодом его воображения.

Но это вовсе не означало, что он совсем не занимался рудным делом: Дюку нужна была его помощь, поэтому два дня в неделю он занимался делами. Дюк сумел заставить его понять трудности и опасность жизни шахтеров под землей, сумел объяснить ему, что без их тяжелого труда руда лежала бы под землей без всякой пользы. Жизнь Сола была полна и разнообразна не только из-за его любви к Арабелле, но и потому, что его дни были заполнены разнообразным творческим трудом.

В первые недели их брака Арабелла часто сопровождала Сола в мастерскую, где наблюдала, как под его руками оживает камень. Иногда он делал короткие перерывы, во время которых тянулся к ней и шептал нежные слова. Но она скоро поняла преданность своего мужа работе и иногда уходила на берег, чтобы разыскивать камни для его статуэток и ювелирных изделий.

По дому ей почти нечего было делать, поскольку Леона твердо сказала, что в этом нет необходимости, как нет и такой кухни в Оулесвике, где могла бы разместиться вторая хозяйка.

– Ты можешь следить за вещами Сола, – сказала она Арабелле, – пока у вас не будет собственного дома. Я уже поговорила с Дюком, и он согласен, что вам нужно построить дом, где вы могли бы жить независимо. Конечно, – она секунду помолчала, – я буду поблизости на всякий случай, да и Дюк тоже. Но, думаю, вам уже надоело слушать, что и как надо делать. Вы сами должны понять, что такое жизнь в браке. Я имею в виду не только строительство и домашние обязанности. Мне кажется, ты уже понимаешь, какой у Сола характер. – Она улыбнулась. – С ним не всегда просто, так ведь? Он мой сын. И неважно чей еще. А пока Дюк закончит строительство, у тебя будет несколько свободных от домашних дел недель, и ты сможешь помогать Солу разыскивать для работы камни. Он предан своему ремеслу, ты же знаешь.

– Да, знаю. Это очень важно для него.

– Даже более того, как ты потом поймешь. Я только надеюсь. – Леона вдруг замолчала, пожала плечами и отвернулась. – Нет, ничего. Я желаю вам обоим всего самого лучшего, Белла. Не хочется всякий раз называть тебя Арабеллой, это слишком длинно. А ты можешь называть меня Леоной. Леона и Дюк. Мы совсем еще не старые.

– Я никогда так и не думала.

– Конечно. Но все старятся, и моя юность уже прошла, она пролетела еще до того, как мы с Дюком поженились, а то у меня, может быть, были бы еще дети.

Арабелла сумела скрыть удивление, услышав новость о женитьбе. Она знала, что Леона и Дюк близки, но Сол ничего не говорил ей о смерти Сарна. Она абсолютно ничего не знала и о том, что Леона и Дюк обвенчались по обычаю цыган. Леона уловила удивление, мелькнувшее в ее глазах, и спросила:

– Ты не знала, что мы женаты? Ну, теперь знаешь. И это все, что тебе следует знать. Я – миссис Дарк, а Дюк – мой муж. Так что не спрашивай ни о чем моего сына. А если кто-то другой, услышав мое имя, что-нибудь скажет, сожми губы и ничего не говори. Поняла?

– Нет, – призналась Арабелла. – Но это не мое дело. В любом случае, – она покраснела, – для меня имеет значение только Сол. Боюсь показаться невоспитанной, но я не собираюсь вмешиваться в ваши дела, да и не хочу. У нас своих дел хватает.

– По крайней мере, честно. Хорошо. Теперь мы знаем, что к чему.

Конечно, сама Арабелла этого не знала. И хотя ее интересовало, что же случилось с Сарном, но Сол никогда не упоминал его имени, и для нее он как бы растворился в воздухе.

В течение первой недели после того, как они обвенчались, их дважды навещала Ева. Она была счастлива за сестру, но и немного грустила.

– Ева, дорогая, что тебя беспокоит? – волновалась Арабелла, когда они оставались одни. – Это потому, что тебе приходится слишком много работать по дому? Я чувствую себя виноватой.

– Нет-нет! – быстро перебила ее Ева. – Дело совсем не в этом. Просто... ну... папа...

Арабелла нахмурилась.

– Да? И что с ним? Я так и думала, что будут сложности. Расскажи мне все.

– Он несчастлив, Белла.

– Так было всегда.

– Нет, теперь все по-другому. Он не выходит из себя, ничего такого, даже с Рупертом. Нет, что-то тревожит его. Он не спит по ночам; просыпаясь иногда ночью, я слышу, как он ходит по своей комнате и что-то бормочет. Однажды я встала и решила послушать, приоткрыв чуть-чуть дверь. Я увидела, как он идет к лестнице, дошел до ступеней и покачнулся, я даже подумала, что он упадет. Но он схватился за перила и пошел вниз. – Она с трудом улыбнулась. – Мне не стоило говорить всего этого. Я не хотела портить тебе настроение, но надо же было поделиться хоть с кем-нибудь.

– Я понимаю. Может быть, мне заглянуть в Фернгейт? Я собиралась вскоре это сделать, просто ждала, когда все успокоится...

– Да, – согласилась Ева. – Может быть, мне не стоило ничего рассказывать. Но иногда мне очень страшно оставаться только с папой и с Рупертом. – Она выдавила улыбку. – По сути, мне хотелось найти предлог, чтобы навестить тебя. Тебе не стоит беспокоиться из-за меня, Белла, правда. На кухне мне помогают, а по дому я могу ничего не делать, если сама того не захочу. Это тоже странно, папа соглашается с любым моим предложением. И он стал нежадным на деньги. Я могу покупать любые вещи, какие захочу. – Она вздохнула. – Но ведь вещи не самое главное.

– Но деньги для него важны, – заметила Арабелла, – и это означает, что он стал относиться к тебе по-другому, как к своей дочери.

Ева медленно покачала головой.

– В этом я не уверена. Он видит что-то, но я не понимаю что. Иногда, когда мы с ним разговариваем, у меня возникает такое чувство, что я могу помахать рукой у него перед глазами, а он этого не заметит. Может быть, посоветоваться с врачом?

– А он захочет?

– Трудно сказать.

– Тогда оставь все, как есть. А я скоро загляну.

На этом разговор закончился. Но вскоре произошел случай, который подтвердил опасения Евы относительно состояния Роджера.

Арабелла бродила по берегу, выискивая камешки оникса и хрусталя для работы Сола, когда что-то, возможно инстинкт, заставило ее посмотреть вверх.

Был серый, абсолютно спокойный вечер, без единого дуновения ветерка. Вдалеке она увидела лошадь и рядом – неподвижную фигуру мужчины, который смотрел в ее сторону.

Сэр Роджер.

Арабелла приподнялась с песка, ожидая какой-нибудь его реакции, хотела позвать его по имени, но была не в силах пошевелиться от страха.

Хотя чего ей бояться? Отчим не имеет над ней никакой власти. Все, что должно было быть сказанным, уже сказано. Он не может причинить ей вреда. Она чувствовала, что он испытывает к ней не ненависть, а что-то более сильное и прочное.

Неожиданно Роджер вскочил в седло и ускакал.

Чувствуя себя неуютно, Арабелла решила, что на сегодня собрала уже достаточно. Внезапно ей захотелось оказаться подальше от этого пустынного берега, почувствовать себя в объятиях Сола. В этот день он уехал очень рано, и она надеялась, что он уже вернулся из Пензанса.

Но он не вернулся.

На кухне был Дюк.

– Ты пришла как раз вовремя, к чаю, – сказал он, когда Арабелла вошла. – Леона только что заварила.

– Да, – ответила Арабелла, посмотрев на чайник, – я вижу. – Она улыбнулась, оглядываясь.

– Ждешь Сола?

– Я думала, что он уже вернулся.

– Вернется. Он работает как одержимый. Не хочу сказать, что виню его за это, особенно теперь, когда ему нужно содержать такую очаровательную молодую жену. – Дюк наклонился вперед. – Тебе следует привыкнуть, Белла, к тому, что он так занят работой. Думаю, не всегда будет просто, но в конце концов ты будешь благодарна ему за это. Это – потребность создавать. Ты поймешь, о чем я толкую, когда у тебя появится парочка малышей.

Арабелла покраснела. Ей нравится Дюк, но его манера говорить обо всем прямо смущала ее. Она сомневалась, что он мог бы разговаривать так с Евой. Наблюдая за их отношениями, Арабелла понимала, что с ее сестрой никто так не обращался. Дюк каким-то чудесным образом нашел ключ к воображению Евы, которое стало проявляться в ее акварелях. Ее работы и статуэтки Сола стали привлекать внимание прессы Корнуолла.

У Сола из-за работы оставалось меньше времени для Арабеллы, но, когда они были вместе, он восхищался ею еще больше. Для него не существовали другие женщины, даже богатые, хотя некоторых из них интересовали не только его ювелирные изделия и статуэтки, но и сам красивый молодой человек, в котором, несмотря на неблагородное происхождение, чувствовались гордость и сила.

Арабелла была занята новым домом, который строил Дюк и Сол, но постепенно ею стало овладевать чувство одиночества, ей нечем было заполнить долгие часы, когда Сола не было рядом, это раздражало и угнетало. Ей нравилось гулять и располагать своим временем, но все-таки она предпочла бы, чтобы Леона разделила с ней часть обязанностей по дому. Она часто думала о том, что если бы у нее был ребенок, то все было бы по-другому, ей было бы чем заняться.

Почему же этого не происходит, если мы так сильно любим друг друга и хотим этого? – спрашивала себя Арабелла.

Она разыскивала камни для Сола, но часто то, что она приносила, не представляло для него никакого интереса.

– Не унывай, дорогая, – говорил он ей тогда. – Нужно время, чтобы найти нечто стоящее. И потом, какое это имеет значение? У меня есть ты. Только это важно.

Но так ли это? В Фернгейте Арабелла всегда была нужна. У нее не было ни одного свободного часа, она была постоянно занята домашней работой. Теперь же ее жизнь, казалось, лишилась всякого смысла.

Но однажды ранним осенним утром в Оулесвик прибежала бледная испуганная Ева.

– Что случилось?! – встревожилась Арабелла. – Сядь, дорогая. Что-то с Рупертом?