Кэтти Уильямс

Друг детства







ГЛАВА ПЕРВАЯ



Когда Элли переступила порог своей квартиры, часы показывали половину десятого. В течение многих недель это было самое раннее время, когда она попадала к себе домой. Она настолько привыкла к постоянным перегрузкам, что отдых казался ей теперь вещью, оставшейся далеко в прошлом, чем-то таким, что могут себе позволить только какие-то другие люди, люди, у которых есть время смотреть телевизор, гулять и читать книги.

Работа врача диктует такой образ жизни, при котором сон рассматривается как вещь необязательная, да и спать приходится вполглаза, чтобы быть готовым вскочить при звуке пейджера или звонке телефона.

На ковре лежали три конверта. Элли автоматически подобрала их, сняла свой жакет и включила автоответчик. Пока слушала сообщения, налила себе стакан сока.

Звонков было четыре. Двое друзей интересовались, жива ли она еще. Магазин информировал ее о том, что пальто, которое она заказала, получено. И Генри, который спрашивал ее, остается ли в силе их договоренность об ужине в субботу. Генри, Генри, Генри… Она вздохнула, отхлебнула сока, а затем потерла глаза, мечтая о том, как было бы здорово проспать беспробудным сном сорок дней и сорок ночей подряд.

Элли исполнилось тридцать четыре года, и она была не замужем. Неожиданно ей пришло в голову, что большинство женщин ее возраста, не обремененных семьей, развлекались бы, наслаждаясь свободой. Они нашли бы себе работу, которую могли бы выполнять только в рабочее время, и имели бы достаточно свободного времени для развлечений.

Но без труда не вынешь и рыбку из пруда, сказала она себе, выходя из полутемной кухни в изящно обставленную гостиную. Я полностью довольна своей работой, и я свободна. К тому же совсем не одинока, потому что у меня есть мой дорогой Генри.

Она зашла в ванную и открыла оба крана. Затем распустила волосы. Светлые и прямые, они упали ей на спину почти до самого пояса. Но она никогда не появлялась в больнице, не заколов их особенно тщательно. Она выглядела моложе своих лет. Любая другая женщина на ее месте радовалась бы этому, но для ее работы это, было недостатком. Пациенты недоверчиво относятся к молодым врачам. Большинство из них считает, что годы дают опыт, и им совершенно невозможно объяснить, что опыт еще не означает компетентность.

Только когда закрыла воду в ванной, Элли вспомнила о письмах. Два первых она просмотрела мельком. Это были счета. Третье письмо — толстый кремовый конверт — она повертела в руках с любопытством. Затем разделась, забралась в ванну и с наслаждением предалась размышлениями о том, от кого могла бы быть это письмо. Эта детская игра помогла ей расслабиться после трудного рабочего дня в больнице.

Наконец с неохотой она открыла конверт и нашла там короткую записку, которую быстро пробежала глазами. Ей потребовалось несколько секунд, чтобы смысл прочитанного дошел до нее. Ее отец был серьезно болен. Инсульт, весьма неожиданный. Выздоровление проходит нормально, но ее присутствие, как писал человек, отправивший это письмо, было бы весьма желательно.

Она бросила взгляд на подпись, и постепенно в ее памяти всплыл давно забытый образ довольно угрюмого юноши.

Джеймс Келлерн. Его отец владел огромным поместьем, располагавшимся сразу за более чем скромным земельным участком ее отца. Этого темноволосого молодого человека она видела иногда во время каникул. Отец Джеймса был другом и пациентом ее отца — как, впрочем, и все люди, жившие в этой ирландской деревне. Доктор Миллз был единственным врачом на всю округу, и только он имел право выписывать лекарства и давать советы по лечению того или иного заболевания.

Однажды Элли представили Джеймсу Келлерну, и это обстоятельство не оставило у нее приятных воспоминаний. Тогда она была подростком, и, хотя Джеймс был старше ее всего на четыре или пять лет, он показался ей пугающе мудрым и снисходительным.

Элли наспех вытерлась, устроилась на кровати и уставилась в зеркало, расположенное напротив, отчужденно разглядывая в полутьме свое нечеткое отражение. Зеленые глаза с пушистыми темными ресницами, небольшой прямой нос и правильной формы рот. Такое лицо могло выглядеть сексуально — при определенных обстоятельствах.

Потом она набрала номер, указанный в письме. Был уже двенадцатый час ночи, но ей ответили после первого же гудка, и Элли с автоматической вежливостью произнесла:

— Я очень извиняюсь за столь поздний звонок, но не могла бы я поговорить с Джеймсом Келлерном?

— Зачем?

Голос, который донесся из трубки, был более глубоким, более сильным и, несомненно, более раздраженным, чем она ожидала.

— Во-первых, кто вы такая, и, во-вторых, что вам надо?

— Соедините меня с Джеймсом Келлерном немедленно!

Последовало короткое молчание. Затем опять раздался глубокий и сильный голос, на этот раз спокойный и вежливый:

— Мисс Миллз… или мне следует сказать — доктор Миллз? По голосу я понял, что вы женщина с сильным характером. Доктор Миллз, это Джеймс Келлерн, Как я понял, вы получили мое письмо?

У Элли появилось неприятное чувство, что мужчина, разговаривавший с ней, стоит напротив нее.

— Все так, — ответила она твердым голосом. — Как себя чувствует отец? Могу я поговорить с ним?

— С вашим отцом все хорошо, лучше, чем можно было рассчитывать. Но вы не сможете с ним поговорить, потому что он спит. Я надеюсь, вы отдаете себе отчет, который сейчас час?

— Расскажите мне, что именно произошло и почему меня не известили вовремя?

— Четыре недели назад у вашего отца случился инсульт, и…

— Четыре недели? А я узнаю об этом только сейчас? — Ее голос звучал гневно, но вместе с тем и в какой-то степени виновато, хотя она надеялась, что ее собеседник не заметил этого. Ее отношения с отцом были натянутыми и в лучшие времена, а последние несколько месяцев, а может, и лет, они превратились просто в формальный обмен открытками к праздникам, случайные телефонные звонки и редкие встречи.

Элли прикусила губу и внезапно почувствовала угрызения совести. Как только она приезжала домой, до самого отъезда ее не покидало чувство тоски, одиночества и осознания того, что она — единственный ребенок в семье — расстраивает своего отца.

— Ваш отец все время уверял, что с ним все в порядке и нет никакой необходимости тревожить вас.

— Понимаю, — выдавила Элли, задыхаясь от гнева. — Никто там из вас и не подумал, что мне, его единственной дочери, не все равно, что с моим отцом.

— Честно говоря, нет. — Ее собеседник сделал небольшую паузу. — Он был непреклонен, мисс Миллз. Так что я не видел причины идти против его желания. К тому же вы ведь не часто появлялись здесь. Кажется, последний раз вы приезжали сюда два с половиной года назад на уик-энд.

Она покраснела так, как будто в чем-то оправдывалась, хотя для этого не было никаких причин.

— А сейчас он знает, что вы связались со мной? — Спросила она, пытаясь придать своему голосу холодность и спокойствие.

— Нет. — Последовала новая пауза. — Однако мне показалось, что я должен это сделать. Состояние вашего отца таково, что возникают некоторые обстоятельства, требующие прояснения.

— Обстоятельства? Что вы хотите этим сказать? Что еще за обстоятельства?

— Мне кажется, это лучше обсудить при встрече. — Его голос был ровным и спокойным. — Когда вы сможете приехать? — (Элли задумалась: кто из пациентов нуждается в индивидуальном заботливом уходе и какие случаи требуют ее особого внимания.) — Вы ведь сможете приехать в обозримом будущем, не так ли? — повторил свой вопрос Келлерн.

Мисс Миллз, женщина с сильным характером, разгневавшаяся из-за того, что ее не уведомили о состоянии ее отца, вдруг засомневалась в том, сможет ли она приехать навестить его. И никому не понять, что это только из-за того, что ей просто нужно уладить неотложные дела, которые решить в одну секунду невозможно.

— Конечно же, я приеду, мистер Келлерн, — произнесла она холодно.

— Рад слышать. В таком случае, может быть, вы приедете в эту субботу?

Элли отметила, что Джеймс задает вопросы таким тоном, как будто не ждет на них ответов. Где он этому научился? Она попыталась вспомнить, чем он занимается, но не смогла. Элли почти не интересовалась жизнью у себя на родине, а ее отец не писал ей длинных, пространных писем. Он отнюдь не был разговорчивым и откровенным человеком, по крайней мере с ней.

— Я боюсь…

— Послушайте, мисс Миллз, — твердо сказали на другом конце провода, — вы нужны своему отцу. Я бы советовал вам постараться попасть сюда в субботу. Если вы выедете рано утром, то будете здесь в середине дня. Я пошлю в аэропорт машину встретить вас.

— Но суббота уже через два дня! А мне нужно чуть больше времени, чтобы уладить все мои дела…

Очевидно, пока она говорила, Джеймс просмотрел расписание, потому что в следующей фразе сообщил ей точное время, когда она должна выехать в субботу, и точное время ее прибытия в аэропорт.

— Вас встретят, — сказал он ей и повесил трубку.

И все! Просто повесил трубку! Элли не могла в это поверить! В своем кругу она была очень уважаемым человеком, люди всегда прислушивались к ее мнению. Впервые ей пришлось оправдываться перед кем-то, и сей факт разозлил ее.

Неужели она так привыкла командовать, что ей трудно даже допустить, что кто-то может командовать ею? По-видимому, заниматься самоанализом следует постоянно, и жаль, что у нее на это нет времени.

Элли стала припоминать давно прошедшие дни. Ее отношения с отцом были замешены на гордости, упрямстве и скрытности. Даже сейчас она могла чувствовать смущение и страдание, которые никогда не покидали ее в детстве. Отсутствие настоящей дочерней привязанности, постепенное осознание того, что она не может и никогда не сможет дать отцу то, что ему нужно, всегда преследовали ее.

Она вспомнила тот ужасный разговор, который подслушала под дверью кухни двадцать пять лет назад. Глэдис, горничная, работавшая у них в то время, и повариха мило сплетничали о бедной крошке Элеонор.

— Как жаль, что ее мать умерла во время родов, оставив, доктора Миллза с девочкой на руках, тогда как все знали, что он хотел сына. Сына, который был бы продолжателем рода. Бедный, бедный ребенок! Разве она виновата в этом?

Даже сейчас, будучи взрослой, Элли не могла без боли вспоминать тот разговор!

В последующие дни она приложила массу усилий, чтобы уладить все неотложные дела и уехать в субботу. Элли не знала, на сколько она едет. Но ей казалось, что не больше чем на неделю. Ведь ее отец вне опасности и уже выздоравливает.

Самым трудным оказался для нее звонок Генри, хотя теоретически он должен был быть самым легким. И трудным он был потому, что она позвонила ему поздно вечером в пятницу, как раз перед тем, как отправиться в постель.

Сейчас, сидя в самолете и глядя в иллюминатор, Элли припоминала, что Генри был полон сочувствия, но в его голосе вместе с тем звучало раздражение.

— Я не видел тебя целых две недели, — возмущался он. — Мы собирались провести эту субботу вместе.

С горечью она подумала о том, что Генри плохо представляет себе, насколько она занята. Он тоже был врачом, но занимался обычной практикой и потому распоряжался своим временем более свободно. Он мог планировать свои дела и быть уверенным, что реализует свои планы. Элли часто удивлялась тому, что, хотя у них с Генри была одна и та же профессия и он вполне мог войти в ее ситуацию, тем не менее, когда из-за неотложных дел она отказывалась провести с ним время, он начинал раздражаться.

— Я всегда могу найти время, чтобы встретиться с тобой, — говорил он, не желая слушать никакие объяснения.

На самом деле она не могла позволить себе роскошь иметь постоянного друга, это мешало ее карьере, по крайней мере так было в данный конкретный момент. Генри придется немножко подождать. Элли боялась и думать о том, что случится, если он не захочет ждать, — ведь он так ей нравился! Ей казалось, что она любит Генри. Когда его не было рядом, она скучала по нему.

То, что у нее сейчас есть время спокойно посидеть и поразмышлять обо всем, радовало Элли. Постепенно нервное напряжение спало, и она расслабилась. Интересно, что она будет делать, когда приедет домой? Она всегда представляла своего отца неуязвимым. Не станет ли он еще холоднее и ворчливее из-за того, что теперь будет нуждаться в ее помощи? Эти мысли расстроили ее, и она тут же почувствовала себя виноватой в том, что в течение долгих лет пренебрегала своими дочерними обязанностями.

Элли вышла из самолета и пошла к терминалу аэропорта — это было как путешествие в далекое прошлое. Ее охватили воспоминания о том, как она каждый год возвращалась домой на каникулы из общеобразовательной школы в Суррее. Позже, когда она училась в университете в Кембридже, она частенько проводила каникулы с друзьями в других местах. Или просто оставалась в университете, по большей части занимаясь, а в оставшееся время общаясь с другими студентами-медиками. Сейчас она утратила связь с большинством своих друзей.



Был великолепный весенний день. Она стояла около здания аэропорта, высматривая такси, которое должно было приехать за ней, когда позади нее раздался знакомый голос.

— Мисс Миллз? — Это был тот же глубокий, значительный голос, который так разозлил ее по телефону.

Она оглянулась, в глаза ей ударило полуденное солнце, и Элли пришлось прикрыть их рукой, для того чтобы рассмотреть говорившего.

Джеймс Келлерн.

Последний раз она видела его еще тогда, когда была девчонкой. Теперь она посмотрела на него глазами женщины. Высокий худощавый мужчина. У него было волевое лицо с крупными чертами и серыми глазами. Волосы были почти черными. Элли потрясла не столько внешность Келлерна, сколько ощущение силы, исходившей от него.

— Да, это я, — сказала она вежливо и отвела глаза. Ей показалось, что ему может быть неприятно то, что она так внимательно разглядывает его, хотя, без сомнения, им любовались многие женщины. Очевидно, большую роль в этом играла его самоуверенность.

Кивком головы он указал влево:

— Вон моя машина. Вы позволите взять вашу сумку?

— Я и сама справлюсь.

Джеймс улыбнулся и пошел к зеленому джипу.

— Положить вашу сумку в багажник? — спросил он. — Или вы хотите сделать это сами?

— Спасибо, — с раздражением произнесла она: желание мужчин опекать ее всегда вызывало у нее раздражение.

— Как мой отец, только честно? — спросила Элли, когда они тронулись.

— Если честно, ему много лучше. — Джеймс бросил на нее быстрый взгляд. — У него частично парализовало правую сторону. Ему трудно говорить. И он плохо контролирует правые руку и ногу, хотя врачи уверяют, что со временем это пройдет. Сейчас ему кажется, что эти небольшие физические неудобства очень трудно переносить.

— Могу себе представить, — сказала Элли, глядя в окно. У ее отца всегда было прекрасное здоровье. Теперь, думала она, он чувствует, что тело предало его.

— Я нанял сиделку, приглядывать за ним, — сообщил ей Джеймс. — Это опытная медицинская сестра.

— Вы наняли?

— Да, нанял.

— Когда вы только успели так близко сойтись с моим отцом?

— Вы этого не одобряете?

— Ничего подобного, вам это просто показалось, мистер Келлерн.

— Можете звать меня Джеймс. Ведь мы с вами соседи с самого детства.

— Хорошо, пусть будет Джеймс. — Честно говоря, она предпочла бы «мистер Келлерн», потому что это как бы оставляло между ними определенную дистанцию, которую ей совсем не хотелось сокращать. Соседями-то, может, они и были, но только лишь в том смысле, что жили неподалеку друг от друга. Она знала больше о почтальоне, чем о человеке, который сейчас сидел рядом с ней.

— Откровенно говоря, Элеонор…

— Элли, — поправила она автоматически.

— Элли? — Он внимательно посмотрел на нее. Ей показалось, что он пытался понять, соответствует ли имя ее внешности. Потом продолжил: — После того как ваш отец вышел из госпиталя, нужно было, чтобы кто-нибудь присматривал за ним. Единственным возможным решением было пригласить сиделку.

— Извините, моя работа… — начала Элли с чувством вины в голосе, между тем осознавая, что обязанности по уходу должны теперь лечь на ее плечи.

— Я вовсе не имел в виду, что вы могли бы… Просто сказал, что ваш отец нуждался в уходе, и я проследил за тем, чтобы он получил этот уход.

— В таком случае почему же папа не у себя дома? Почему живет у вас?

— Потому, — терпеливо объяснил Джеймс, — что миссис Гиббс уходит в шесть вечера и не возвращается до восьми утра. А мне не кажется, что вашему отцу можно оставаться одному на всю ночь.

— Понятно. — Какое-то время Элли смотрела в окно, а потом спросила сухо: — Вы до сих пор еще мне не рассказали, как это вы с моим отцом стали такими близкими друзьями. Он не обмолвился о вас ни в одном из своих писем.

При этом она не добавила, что в своих письмах отец упоминал лишь об очень немногих вещах. Эти письма приходили редко, и обычно в них не содержалось никакой информации о его личной жизни. Она прекрасно знала мнение своего отца о правительстве, экономике, об ухудшении образования и медицинского обслуживания и ничего не знала о том, что касалось лично его.

— Мой отец и ваш были близкими друзьями. И когда после смерти отца я приехал и стал управлять имением, я сохранил дружбу с вашим отцом. Это было, — добавил он, искоса взглянув на нее, — почти четыре года назад.

— На что вы намекаете?

— Да ни на что. Просто отвечаю на ваш вопрос.

— У меня такое чувство, что вы осуждаете меня, не так ли?

— Ничуть, — ответил Джеймс ровным голосом. — Может быть, вам это просто показалось?

— Я понимаю, что не соответствую вашим представлениям о хорошей дочери…

— Честно говоря, вы не соответствуете представлениям о хорошей дочери большинства людей…

— …что вполне понятно, но мне совсем не кажется, что нам требуется выяснять какие-либо отношения между собой. Я о вас ничего не знаю, да и не хочу знать. И вам советую вести себя так же, в общем, держите свое мнение при себе. Не думаю, чтобы вы могли понять, что движет мною, но я и не прошу вас понимать это.

— А что движет вами? — спросил он с любопытством. — Мне и правда интересно.

Черт тебя подери, подумала Элли с неожиданным раздражением.

— Я хочу быть первой в своем деле.

— Вы имеете в виду педиатрию?

— Верно. Именно поэтому я не могу часто навещать своего отца. Я с трудом успеваю выпить чашечку кофе сидя, а не на бегу.

— И вам нравится постоянная спешка?

— Это просто особенность моей работы. — Она взглянула на него изучающе, размышляя о том, действительно ли он это может понять или он, как типичный мужчина, считает, что женщина должна выйти замуж, родить детей и сидеть дома, выполняя обязанности жены и матери. Не так ли всегда думают эти самоуверенные и болтливые мужчины? Они полагают, что только у них есть право пренебрегать всем ради карьеры; но когда это касается женщины, им кажется, что карьера для них пустой звук и женщина лучше выглядит на кухне.

Элли окунулась в воспоминания о том, когда была молодой и глупой — всего лишь восемнадцатилетней. Она вспомнила то кратковременное и катастрофическое чувство, которое испытывала к Камерону Кларку — обворожительному Камерону Кларку, чарующему блондину с острым и проницательным умом.

Он был бы великолепной парой для любой женщины. Но не для нее. Потому что считал, что жена не должна работать. Он считал, что в семье женщина должна посвятить себя удовлетворению потребностей мужчины.

Она редко вспоминала о Камероне Кларке, и сейчас ей показалось, что Келлерн и он чем-то похожи.

— Когда вы в последний раз отдыхали?

— Это что, допрос? — Каким-то образом Джеймс умудрился втянуть ее в перепалку.

— Вас это задело? — Он кинул на нее тяжелый изучающий взгляд.

— Нет, не задело. Честно говоря, последний раз я отдыхала… — она нахмурилась, пытаясь вспомнить, — около года тому назад я ездила в Париж.

— Замечательный город! Сколько вы там пробыли?

— Весь уик-энд.

Он затрясся от смеха.

— Что можно увидеть за один уик-энд? Вы, должно быть, бегали от одной достопримечательности к другой.

Они поехали туда вместе с Генри. Отдыхом там, разумеется, и не пахло. Однако она солгала:

— Если вам так интересно, я очень хорошо отдохнула.

Они миновали Дублин, свернули со скоростной трассы и теперь ехали по сельской дороге.

Вскоре показалась развилка: налево — дом ее отца, направо — Куртни Меннер, поместье Джеймса.

— По телефону вы сказали, что нужно кое-что обсудить. Что вы имели в виду?

— Все в свое время, — ответил Джеймс.

— Мне кажется, сейчас вполне подходящее время, — попыталась настоять на своем Элли.

— Ну а мне так не кажется. Я думаю, вам нужно сначала встретиться с отцом. Я предупредил его о вашем приезде.

Они свернули направо, въехали в открытые деревянные ворота и по узкой дорожке приблизились к дому.

— Боже мой! — воскликнула Элли. — Ваш дом в тысячу раз больше, чем мне помнилось.

— А я думал, что со временем все начинает казаться меньше.

Она с удивлением обнаружила в себе неожиданное волнение. Джеймс улыбался, и его сильное, мускулистое тело поразило Элли своей сексуальной мощью. Она быстро отвела от него глаза и стала смотреть только на дом. Он был огромный, янтарно-медовый, весь утопающий в зелени, с лестницами цвета слоновой кости. В старые добрые времена, когда они с отцом приходили навестить старика Келлерна, то приближались к дому сбоку, поэтому у нее не возникало такого впечатления о доме, как сейчас.

— Ну что, теперь он не кажется вам меньше? — пробормотал ей на ухо Джеймс, когда они зашли внутрь.

Элли обвела глазами огромный зал с бело-черными изразцами и рядами дверей, ведущих в комнаты, о назначении которых она даже не догадывалась.

— Напротив, мне кажется, что придется попросить у вас карту, чтобы найти дорогу назад. — Она повернулась к нему: — Вы знаете, я, наверное, заберу отца домой на то время, пока я здесь.

— Это будут бесполезные хлопоты, по крайней мере в настоящее время.

В настоящее время? Ей почему-то не понравилось то, что он сказал.

Джеймс повернулся и пошел по широкому коридору. Вдоль его стен были развешаны картины с изображениями животных, в основном лошадей. Некоторых из них она узнала.

— Ваш отец ожидает вас в гостиной, — бросил он через плечо. — Я не спросил, не хотите ли вы отдохнуть после полета, перед тем как встретиться с ним, поскольку предположил, что вы предпочтете сначала взглянуть на него.

— Вы очень любите делать предположения, не так ли, мистер Келлерн… я хотела сказать — Джеймс?

Он остановился и повернулся к ней лицом.

— Вы не находите, что у вас очень самоуверенная манера разговаривать?

Ее сердце забилось быстрее.

— Как у учителя, что ли?

— Я почти чувствую себя обязанным отвечать урок. Это тоже часть вашей работы?

Элли озадачило его замечание. Главное было не то, что он сказал, а как. Время ее закалило и сделало почти неуязвимой для насмешек и уколов. Но слова и тон этого человека задели за живое.

— Мне не кажется, чтобы вы отвечали как на уроке, — сказала она, и он рассмеялся. — Ну что, мы идем к отцу? — продолжила Элли. — Или проведем время во взаимном пикировании?

— Следуйте за мной, леди.

Почему-то именно сейчас Элли пожалела о том, что заколола волосы в обычный маленький пучок. Ей захотелось, чтобы они были распушены. Тогда Джеймс Келлерн, может быть, заметил бы, что она женщина, а не просто квалифицированный врач.

Отец ждал ее. Его руки лежали на коленях. Углы рта были опущены, и на лице застыло выражение, которое бывает у людей, угнетенных невозможностью двигаться. Элли непроизвольно схватила Джеймса за руку, остановив его для того, чтобы еще в течение нескольких мгновений понаблюдать за своим отцом, оставаясь незамеченной. Он выглядел болезненным, таким она его никогда не видела, менее неприступным, более ранимым. Несмотря на то что в комнате было очень тепло, отец был одет в рубашку с длинными рукавами и галстук. Он всегда был приверженцем строгого стиля, но сейчас это только подчеркивало его худобу. Она с трудом перевела дыхание и сказала шепотом Джеймсу:

— Я готова, — но на самом деле обращалась к себе. Она тяжело дышала и облизывала губы. — Привет, папа!

Старик после долгого изучающего взгляда мрачно кивнул ей.

— Элеонор, моя дорогая. Я же говорил Джеймсу, что ему не следовало беспокоиться.

Элли вздохнула, прошла через комнату и как бы по обязанности поцеловала отца в лоб.

— Инсульт — это же так ужасно, папа. — Она села в кресло напротив, отметив про себя, что Джеймс тактично удалился. — Надо было дать мне знать, я бы приехала намного раньше.

— Чепуха, дочь моя. Скоро я стану на ноги. Тебе совсем незачем было торопиться сюда. Я уверен, это доставило тебе массу хлопот.

— Ну что ты, совсем нет. — Элли улыбнулась, но сердце ее при этом сжалось. Ну почему так всегда у них? Они говорят лишь из вежливости, не более того. Неужели это никогда не изменится? Еще с детских лет она хорошо помнила эти их разговоры: те же самые обычные вопросы, те же самые обычные ответы, она помнила ту же самую тень неодобрения, скрывавшуюся в отцовских глазах. И каждый раз говорила себе, что когда-нибудь сможет покончить со всем этим и в какой-нибудь из ее редких приездов поговорит с ним начистоту.

— Тем не менее я очень рад тебя видеть. А теперь расскажи мне, что происходит в Лондоне. Я прочитал в газетах: больницу, в которой ты работаешь, могут закрыть. Что все это значит, дочка?

— Газеты исказили факты. — Элли вздохнула и взглянула в окно, на огромный сад, залитый весенним солнцем. Она не переставала гадать, узнает ли она когда-нибудь, что творится в душе человека, сидящего перед ней, и узнает ли он, что делается в ее душе.



ГЛАВА ВТОРАЯ



— Папа выглядит ужасно, — сказала Элли, посмотрев на Джеймса, сидевшего перед ней с чашкой кофе в руках.

Между тем, отметил Джеймс, она меня совсем не видит, а мне хотелось бы понять, о чем она думает. И это было странно, потому что обычно его не заботило, что о нем думают представительницы противоположного пола. Он прошел через близкие отношения с женщиной, закончившиеся катастрофой, и теперь его интерес к ним сводился к минимуму. Его вполне устраивало изредка встречаться с ними, и все.

Хмурясь, он ответил Элли следующее:

— Ваш отец выглядит лучше, чем раньше. У него появился румянец. Почему вас так взволновала встреча с ним?

— Что вы имеете в виду?

Теперь она смотрела на него внимательно. Он ощутил желание пробить холодность Элли и приблизиться к пониманию того, что скрывалось за ее спокойной внешностью.

Правда, это, наверное, скучно — заигрывать с женщиной, которую волнует только ее карьера. Пожалуй, будет лучше, если я допью свой кофе и отправлюсь восвояси. Но вместо этого он продолжал говорить:

— Вы остановили меня у двери и так глубоко вздохнули, как будто оказались перед чем-то ужасным.

— У вас разыгралось воображение. Мне просто хотелось посмотреть, как на отца повлиял инсульт.

— Понятно, чисто профессиональный интерес.

— Что-то вроде этого.

Джеймс допил кофе и решил, что сейчас самый подходящий момент уходить, потому что мисс Миллз раздражала его своими невежливыми ответами. Однако с нарастающей злостью он откинулся в кресле и устроился в нем поудобнее.

— Какая у вас человечная, непосредственная реакция. — В его голосе звучал сарказм; она поняла это и бросила на него холодный взгляд.

— Неужели вам кажется, что вы имеете право навязывать мне свое мнение?

— А почему бы и нет? Вы что, не терпите замечаний?

Джеймс подумал: а как бы Элли выглядела с распущенными волосами? И перевел глаза на ее ровную длинную шею, а потом ниже, на грудь.

— А кто-нибудь любит замечания в свой адрес?

— Ну, большинство людей не имеют ничего против небольшой и здоровой критики.

— Что ж, почему бы вам не разыскать этих людей и не оттачивать свое мастерство на них?

Черт возьми, что она себе позволяет! Любой другой поклонился бы ему в ноги за то, что он сделал для ее отца, за то, что он заботился о нем вместо нее. Любой другой, но только не Элеонор Миллз! Она так погружена в свою работу, требующую ее постоянного присутствия в Лондоне, что даже отец постеснялся обратиться к ней в минуту нужды.

Он думал, что ей надо дать хотя бы ночь, чтобы освоиться с новым положением, но ее очевидная неприязнь к нему заставила его отбросить всякое благородство и не откладывать разговор. Джеймс встал, оттолкнул стул и спросил:

— Не желаете ли выпить чего покрепче? Нам нужно обсудить кое-какие вопросы. И лучше сделать это в более удобном месте.

— О да, эти таинственные вопросы.

Она встала. У нее была стройная, почти мальчишечья фигура. У женщин такого типа, как правило, небольшая грудь и ничего — особо сексуального. Но все-таки в Элли было что-то, что вызвало в Джеймсе безотчетное возбуждение. Может, тот намек на женщину, что промелькнул в этом роботе? — подумал он и напомнил себе, что она совсем не в его вкусе. Ему нравились крупные, грудастые женщины, которые любят пофлиртовать и повеселиться, не особенно интересующиеся его интеллектуальными способностями и, как и он сам, легкомысленно относящиеся к сексуальным удовольствиям.

Она прошла за ним в гостиную.

Джеймс направился к бару.

— Не желаете? — спросил он вежливо. И ничуть не удивился, когда Элли покачала головой. — Только не говорите, что вы вообще не притрагиваетесь к спиртному.

Повернувшись, он заметил, что она села на стул, стоявший дальше всех от дивана. Что он собирается делать, по ее мнению, — наброситься на, нее?

— И все же, — настаивал он. — Неужели вы всегда настолько заняты, что не можете позволить себе время от времени выпить?

Элли глянула на него из-под нахмуренных бровей.

— Нет, конечно. Иногда я могу выпить. Просто последнее время у меня слишком много работы. Вам это может показаться странным, но пить на работе у нас не принято.

— Однако сейчас вы не на работе, — заметил он.

— Вы что, всегда так настойчивы? Ну хорошо, хорошо. Я выпью, то же, что и вы.

Он плеснул ей джина с тоником, раздумывая о том, смягчится ли она от выпивки. Да нет, конечно, нет, сказал он сам себе с легкой усмешкой. Это ее постоянное состояние, и он сомневался, способна ли она вообще когда-нибудь полностью расслабиться.

Во всяком случае, сейчас мисс Миллз совсем не была расслаблена. Об этом можно было судить по тому, как она сидела на стуле — выпрямившись, скрестив ноги и положив ладони на колени.

— Вы вообще когда-нибудь развлекаетесь? — спросил он, пытаясь вызвать у нее хоть какую-нибудь естественную реакцию.

— Давайте лучше обсудим вопросы, которые вы имели в виду. — Она отхлебнула из бокала, и на ее щеках заиграл румянец. — Мы ведь именно за этим здесь, не так ли?

— Я предпочитаю сочетать приятное с полезным, — сказал Джеймс, принудив себя улыбнуться. — Я ведь вообще ничего не знаю о вас, кроме того, что мне говорил ваш отец.

— И что же он говорил?

— Немного. Лишь чем вы занимаетесь. Не правда ли, забавно, что, живя в соседних домах, мы практически ни разу не встречались?

— Вообще-то говоря, эти два дома разделяет порядочный кусок земли, — сказала она. — И оба мы учились в школах-пансионах. Так что, если подумать, в этом нет ничего удивительного. Кроме того, после поступления в университет я даже на каникулы сюда почти не приезжала. — Она покраснела и продолжала смущенно: — Я хотела сказать, что занятия медициной требовали от меня большого упорства, и до сих пор требуют.

— Да, преподаватели всегда так говорят: работать, работать, и никаких развлечений.

— А разве не так? — Ее глаза расширились, и это взволновало его. — А кстати, как вы развлекаетесь? Управление поместьем не может занять все ваше время. И что вы делали перед тем, как переехали сюда жить?

Люстра в гостиной не была включена, просто горел торшер. Благодаря его мерцающему свету ее лицо было погружено в интригующую полутьму. Волосы Элли слегка растрепались, и их пряди упали вдоль шеи, что придавало ей какую-то хрупкость: в ней ничего не оставалось от доктора.

Она смотрела на него с любопытством, и, допив свой джин с тоником, Джеймс понял, что наконец-то пробил брешь в ее холодности.

— Честно говоря, я проводил время почти так же, как вы, — отвечал он. — В университете… хотя занимался не медициной, должен вам сказать. Я никогда не выносил вида крови. Изучал экономику. Затем — прекрасная карьера в Лондоне. — Он посмотрел на нее, стараясь понять, сколько она знает о нем от отца, — кажется, совсем немного. — И, о да, совсем небольшой период я был женат.

— Что-что? — Это явно вывело Элли из равновесия. Она была поражена тем, что он остановился именно на этом эпизоде своей жизни.

— Я был женат, — повторил Джеймс. Господи, когда он последний раз произносил это слово? Он не мог вспомнить. Да и зачем говорить об ошибках, вместо того чтобы извлекать из них уроки? — Женат; я думаю, вы знаете, что это значит?

— Мой отец никогда не писал об этом.

Джеймс видел, что она пытается что-то вспомнить.

— Вероятно, потому, что это продолжалось недолго. — Он криво усмехнулся.

— И что же случилось?

— Мы поженились, совершенно не подумав и едва зная друг друга. У нас обоих была великолепная работа в Лондоне, и мы наслаждались жизнью. Нам показалось вполне резонным сочетаться браком.

— Действительно, почему бы нет? — сказала Элли сухо.

— Но как только мы поженились, в наших отношениях появилась трещина. Кульминация настала после смерти моего отца, когда я решил вернуться сюда и заняться делами фермы. Антонию не устраивала деревенская жизнь.

Джеймс не любил рассказывать об этом, но обнаружил, что не может остановиться. Закрыв глаза, он мог увидеть прекрасное, но недовольное лицо своей бывшей жены так, как если бы она была в этой комнате. Он мог услышать ее злой, раздраженный голос, которым она сообщала ему, что не хочет хоронить себя в этой грязной провинции и уж лучше будет постоянно ездить из Дублина в Лондон.

— Очень скоро после того, как я переехал сюда, жена сообщила мне, что беременна, но, несмотря на то, что ее беременность проходила тяжело, она не отказалась от того, чтобы разрываться между жизнью здесь и работой в Лондоне. Конечно, это кончилось выкидышем.

— Сочувствую.

— Правда? — Джеймс встал, подошел к бару, налил себе еще и понял, что у него появилось желание вступить с ней в спор. Он сел, но, пока придумывал какой-нибудь провокационный вопрос, она спокойно сказала:

— А теперь ферма занимает все ваше время?

— Это что, ваша манера беседовать с больными? — воскликнул он. — Выслушать пациента и даже не попробовать ободрить его?

— Вам не следовало говорить об этом, если вы не хотели.

— Ради всего святого, почему я должен молчать? В наши дни развод — не какой-нибудь позорный секрет. — Элли никак не прореагировала на слова Джеймса (просто живая статуя!), и он продолжал: — Сейчас я управляю коммерческим банком в Сити частично отсюда, частично из моего офиса, а также имею несколько компаний — так сказать, инвестиции; ведь никогда не знаешь, когда придет черный день.

— Надеюсь, что не придет. — Она опустила глаза, и ему стало интересно, почему отец Элли ничего не рассказывал ей про него.

— Хотите спросить еще что-нибудь? — Джеймс продолжал смотреть на нее сквозь стекло бокала, и она тоже подняла глаза на него.

— Так все-таки, о чем выхотели поговорить со мной?

— А, да. — Он поставил свой бокал и посмотрел прямо на нее. — Ваш отец. За последние две недели ему стало намного лучше, и можно предположить, что через какое-то время, скажем через несколько месяцев, он сможет вернуться к работе, но, безусловно, лишь на неполный рабочий день. Он может оставить за собой только несколько старых пациентов, но основная нагрузка по приему больных…

— Это будет для него тяжело, — сказала Элли тихо. — Хотя медицина — дело всей его жизни. Отец практиковал здесь очень долго. Что он думает об уходе на пенсию?

— А вы не разговаривали об этом с ним сами?

— Нет, не разговаривала, — сказала Элли резко, закинув ногу на ногу. — Кто принимал больных во время его болезни?

— Один молодой парень, доктор Сельверн. Возможно, вы не слышали о нем. Он не местный и не очень популярен здесь.

— Как же вам удалось выяснить все эти подробности? — спросила Элли, и Джеймс улыбнулся, наслаждаясь изумлением на ее лице. Конечно, подумал он, она не очень сексуальна, но, когда не напускает на себя холодность, выглядит довольно-таки привлекательной.

— Если вы не забыли, новости распространяются со скоростью лесного пожара. Сельверна назначили сюда временно, предполагая, что в конце концов он будет работать здесь постоянно, но похоже, ему это не очень нравится. Я встретил его пару дней назад, и он сказал мне по секрету, что намеревается поехать за границу, в какую-нибудь страну третьего мира: он еще молод и горит желанием спасти человечество.

— Ага, и он предпочитает делать это в мировом масштабе?

— Похоже на то.

— И когда этот молодой доктор собирается отбыть?

— Как только придет вызов. Он получил подтверждение о назначении на работу в Африке.

Джеймс посмотрел на Элли, пытаясь понять, доходит ли до нее скрытый смысл его слов, но ее глаза оставались ясными и ничего не выражающими.

— Ну, — сказала она наконец, — несомненно, я буду иметь это в виду, но, как вы понимаете, в Лондоне трудно встретить врача, который хотел бы переехать в Ирландию.

К огромному удивлению Джеймса, она поднялась со стула. Неужели решила, что разговор закончен? Для такой умной женщины было удивительно страдать до такой степени отсутствием проницательности, чтобы не прочесть между строк истинный смысл их разговора. Его брови поползли вверх.

— Куда вы собираетесь?

— Спать, конечно. У меня был длинный день. — Она посмотрела на него с некоторым смущением. Теперь под ее внешней холодностью Джеймс обнаружил очаровательную женственность. Он вспомнил, что его жена тоже была такой же волевой женщиной, соблазнительной для любого умного мужчины. Но тогда-то он был дураком, сейчас стал умнее. Теперь-то он знает, что именно на такую женщину никогда не мешает надавить.

— Мы не закончили, — сказал Джеймс резко. — Сядьте.

— Пожалуйста, не приказывайте мне.

Она опять отдалилась. Теперь он мог сконцентрироваться на том, что собирался сказать, вместо того чтобы волноваться из-за этих проклятых сверкающих зеленых глаз и постоянно напоминать себе, что подобный тип женщин ему не подходит.

— Тогда не вынуждайте меня делать это! — Он с удовлетворением заметил, что она села. — Элли, вашему отцу нужна замена. Это должен быть кто-то, кому он доверяет, кто-то, кто позволит ему решать самому, какую часть работы перепоручить другому. Согласен с вами: медицина — это дело его жизни. Разве ваш отец сможет жить без работы?

Элли сильно покраснела, но голос ее не дрогнул, когда она заговорила:

— В таком случае ему нужно быть очень требовательным во время проведения интервью для приема на работу.

— А зачем вообще прибегать к ним?

— Что вы хотите этим сказать?

Она подалась вперед, и, кажется, до нее начало доходить.

— Я хотел предложить вам заняться практикой здесь.

Последовало короткое молчание.

— Вы что, сошли с ума? — (В ее глазах он прочел, что сама она ни капельки в этом не сомневается.) — У меня есть работа в Лондоне, и очень привлекательная. Как вам вообще пришло в голову, что я могу работать тут?

— Почему вы думаете, что карьеру можно делать только в Лондоне?

— Я не думаю, что карьеру можно делать только в Лондоне, я просто думаю…

— Что вы будете ее делать не здесь?

— Вы все драматизируете, но в принципе — да, верно. Если хотите знать, всю мою жизнь я трудилась, чтобы оказаться на том месте, на котором нахожусь сейчас. Я не хочу провести остаток моих дней, сидя за столом деревенского врачебного кабинета, вместо того чтобы работать в большой больнице и делать то, что я люблю делать больше всего.

— В Дублине есть несколько великолепных больниц. Вы можете проводить какое-то время здесь, а какое-то — в больнице. Вы вполне сможете разделить практику между вами и отцом.

— Скажите, это отец попросил вас сделать мне такое предложение?

— Нет, что вы, но он беспокоился о том, что в дальнейшем случится с его практикой, если он не подыщет соответствующую замену.

— Вы говорите так, будто найти подходящую замену — это все равно что найти иголку в стоге сена.