Двое охранников вошли в библиотеку скорее с дежурным любопытством на лицах, чем готовые отразить нападение. Какие могут быть нападения в Швейцарии? Их разоружили и уложили на паркет так быстро, что любопытство от неурочного сигнала тревоги не успело просохнуть на их физиономиях.

«Жирные, ленивые коты!» — досадовал Олег Янович, подымаясь с тахты, выходя на освещенное место с поднятыми руками.

Олин из нападавших занял позицию у двери в библиотеку, держа на прицеле обоих распластанных на полу охранников, другой, подоткнув ствол своего автомата под ребро Олега Яновича, повел его к письменному столу. Наружная охрана проявила больше сообразительности, появившись готовой к неожиданностям со стороны террасы. Олег Янович едва привел себя в состояние спокойствия, как вдруг первая очередь с треском состригла лепнину потолка, следом посыпались осколки остекленной двери на террасу. Перестук стволов из-за двери, ответный из библиотеки, крики, отрывистый заборный мат, чей-то стон — все это казалось Олегу Яновичу полнейшей нереальностью, и лишь громоподобный голос над его ухом вернул ему страх за собственную реальную жизнь:

— Убью хозяина! На пол все!

Это возымело действие. Беспорядочная стрельба оборвалась. Тычок под ребро как приглашение к действию, и Олег Янович прохрипел осипшим от страха голосом:

— Не стреляйте!..

— Что за этой дверью? — спросил тот, кто за его спиной.

— Туалет…

Прикрываясь телом хозяина, пришелец отступал шажками к туалету, резко распахнул дверь и, стоя в проеме, свистнул. Его напарник не поднялся с паркета, лужица натекшей крови из-под лежащего тела объяснила молчание напарника.

— Стоять смирно! Кто дернется, пришью хозяина! — Выкрикивая, первый пришелец втянул Олега Яновича внутрь. — У нас переговоры…

Дверь захлопнулась, и, расклинившись в углу туалета, пришелец вполне нормальным голосом велел хозяину:

— Высунься и от себя лично вели всем уйти.

Приоткрыв на мизинчик дверь, Олег Янович исполнил приказ:

— Никаких действий! Всем сойти вниз!

— Верно понимаешь, — успокоился пришелец и кивнул на унитаз: садись, мол, хозяин.

Олег Янович опустил крышку, сел и сразу почувствовал полнейшую отчужденность от происходящего. Какой смысл трястись от страха, если не убили сразу? А когда убивают сразу, тогда пугаться некогда. Логично? И ради чего убивать курочку, несущую золотые яйца? Вполне спокойным голосом, готовым к дискуссии, он промолвил;

— Ну-с?..

— Старый знакомый, — стянул маску с лица пришелец.

В нем Олег Янович узнал человека, с которым столкнулся в салоне несколько часов назад. И тут, в критической ситуации, его глаза испускали насмешливость и умную подначку.

— Не очень старый. — добавил он на спокойное молчание хозяина. — Патронов жечь я не собирался, напарника зря убили.

Посторонние рассуждения Олега Яновича не привлекали.

— По какому делу? Кто прислал? не очень дружелюбно спрашивал он.

— Деловой разговор, — одобрил пришелец. — Поэтому я здесь.

— Вы слишком важная персона? — скептически спросил хозяин.

— Такая важная, что мог вместо себя армию прислать, — ответил пришелец, и Олег Янович разглядел в нем дерганость некстати, какая проскальзывает вдруг у новых русских теневиков, пусть и в самых респектабельных нарядах. Он и вовсе успокоился. О чем можно говорить с такими? Трата времени…

— Это Швейцария, а не Россия, — веско и холодно молвил Олег Янович.

— А мне все едино, палач везде хозяин. Сложите крылышки, не знаю, какого они у вас цвета, но явно не ангельской белизны, и сначала слушайте. — Пришелец выдержал паузу и продолжил: — Через педелю в России начнется дьявольский обвал, и, как ни странно, остановить У гражданскую войну можно с вашей помощью. Вы патриот России?

— Допустим, — выжидал Олег Янович. — И что?

— Допустим, если поможете.

— На денежную помощь не рассчитывайте. — Понял, не зачем здесь этот пришелец-мафиози с осмысленным взглядом. Допустим, он знает многое, но переиграть Олега Яновича… этого маловато.

— Вы неправильно меня поняли, — осклабился пришелец. — Я пришел не торговаться. Я — вор в законе, готов пойти на крайние шаги ради спасения отечества, а вы, патриот, — нет. Прав тот, кто сказал: патриотизм — «последнее прибежище негодяя.

— Не умничайте, — совсем осмелел Олег Янович. — Убьете меня? Тогда ничего не получите, пытать меня бесполезно, не те условия, а секретных шифров я вам не выдам, поскольку не знаю их полностью.

— Уважаю толковость собеседника, — усмешливо говорил пришелец. — Мы знаем их, знаем ключ, — добавил он и выставил перед хозяином ладонь. Первый раз уверенность Олега Яновича дрогнула, он узнал цифры ключа.

— Вам не известен оператор.

— К утру будем знать. А в Аргентину вам не улететь завтра. Как? Хорошо я подковам?

И снова дрогнула уверенность Олега Яновича: пришелец слишком осведомлен. Разум заметался в поисках выхода.

— Ради чего тогда вы пришли?

— За добровольным согласием. Все равно деньги не ваши, а народные, класть голову за тех, кого вы никогда не любили, проку мало. Поэтому пишите расписку: я, такой-сякой, добровольно жертвую на благо России сто миллиардов долларов.

На чье имя? — считал сказанное шуткой Олег Янович. — Кто конкретно прислал вас, кому известны шифры?

— А генералу Судских, — беспечно ответил пришелец и подбоченился. — Знаете такого?

Удар поллый. Такого поворота событий Олег Янович не ожидал. 1 (снимал, что во всем этом разговоре имя Судских пришито белыми нитками, но не ожидал. Требовалось все его спокойствие, чтобы не поддаться на такую наживку.

— Это невозможно. Указанная вами сумма вынесена уже на депозит, трансферт, невозможен, и требуется мое присутствие, моя личная подпись.

— Правильно, — не сразили доводы пришельца. — Сидя на унитазе, миллиардами не ворочают. Полетим вместе.

Он вынул мобильную рацию, выдвинул антенну и сообщил кому-то о готовности, чтобы подгоняли микроавтобус. В ответ услышал: полиция уже здесь. Олег Янович приободрился.

— Без бахвальства только, — урезонил его пришелец. — Поведу пол стволом, полетим вашим самолетом, пересадка в другом месте без хлопот. Я же говорил: сложите крылышки.

— Откуда вы такой сметливый? — брезгливо спросил Олег Янович. Пришелец переигрывал его с легкостью.

— Из органов, вестимо, охотно ответил тот. — И очень злой на всю вашу партийную шайку. Вы нас породили, мы вас и убьем. — Едва на лице Олега Яновича прорезался страх, он вполне мило растянул губы в улыбку и, будто спохватившись, добавил: — Да, чтобы не скучать в полете, прихватите с собой книжку «Загадки древних таинство, пятьдесят шестого года выпуска, Иркутск.

— А это вам к чему? — ничего не понял Олег Янович.

— А библиофил я, очень интересуюсь раритетами. Пошли…

Сначала пришелец выглянул в щель двери и, осмотревшись, пропустил вперед хозяина. Как и обещал, вел с приставленным к затылку пистолетом.

— Книгу сразу.

Олег Янович деревянными шагами двинулся к стеллажам. Зачем бандитам эта книга? Он лихорадочно искал ответа.

В некотором смысле она была уникальной. Вышла сигнальным экземпляром, а набор по чьему-то указанию сверху рассыпали. В шестьдесят четвертом году Олег Янович стал третьим секретарем райкома комсомола в Братске и получил ее в подарок от вдовы профессора-отшельника Немзерова. Братская ГЭС…

Была определенная связь между всеми открывшимися точками: Братская ГЭС, смешение Хрущева, запрет издания и даже его восхождение но ступенькам карьеры… Стеллаж неумолимо приближался. Олег Янович раздвинул стеклянные створки нужного отделения, провел рукой по корешкам, нащупал между томами тоненькую книжицу, выудил, и пришелец опередил его.

— К чему такая поспешность? — недоумевал Олег Янович.

— К факсу, — ткнул его пистолетом в шею пришелец.

Шаги Олега Яновича стали еще медленнее. Дойдя наконец до стола, он снял трубку аппарата, набрал выходной код и передач трубку пришельцу. Пришелец набрал номер и стал ждать, успевая держать в поле зрения пространство библиотеки, дверь, выход на террасу и затылок Олега Яновича под дулом пистолета.

Гриша, я готов, прими факс. Надо картинку?.. Есть на двадцать пятой странице… Тут значки какие-то. Они? Только их переслать? Принимай.

Пришелец бесцеремонно вырвал страничку из книжки. сунул ее в прорезь и нажал клавишу старта. Связь скоммутировалась, страничка поползла в щель.

Дробный звук лопастей и яркий свет ворвались в библиотеку, следом прозвучал усиленный мегафоном резкий окрик:

— Криминальная полиция кантона! Немедленно отпустите заложника и сдавайтесь! У вас нет выхода, дом окружен!

— Да как бы не так! — почему-то весело откликнулся пришелец, вынимая страничку с обратной стороны. — А международные правила? — Нажал клавишу вызова и спросил: — Как прошло, Гриша? Чисто? Тогда до встречи, тут горячо!

И будто не мозолил глаза яркий свет перед террасой, не висел перед окном стрекочущий вертолет, пришелец спокойно достал из кармана зажигалку и поджег страничку.

Только теперь догадка осей ил а Олега Яновича. В голове пронеслись слова вдовы Немзерова, до которых тогда не было памяти, и сама книжка с чернильным штампом «Сигнальный экземпляр» не имела ценности, а попала вдруг в разряд раритетов: «Олег, прошу нас, берегите ее как зеницу ока, она бесценна». Тогда это казалось обычной блажью, писательской бахвальщиной.

— Стреляйте! — завопил Олег Янович и бросился на пол.

Как бы не так! — успел прихватить его за шиворот пришелец. Треснула материя… Нет, не рубашка: снайпер из вертолета сразил пришельца выстрелом в висок. Он упал снопом.

Олег Янович подскочил к догорающей страничке, хлопнул ладонью, сбивая пламя — увы, остались клочки пепла, — и он завопил громче:

— Сволочь! Дьявол!

Насмешкой остался кусочек текста под картинкой: «…К сожалению, при маршрутных работах на строительстве Братской ГЭС скалу взорвали, и тайна осталась за семью печатями, чья рука начертала эти значки, что хотели сказать жители Земли, может быть, пришельцы. Одно могу сказать: впервые обнародовав наскальные знаки, я абсолютно уверен, что человеческий разум откроет тайну надписи».

— А будь ты проклят! — принялся пинать недвижимое тело Олег Янович. — Проклят! Проклят! Проклят!

3 — 16

Следом за посланием по факсу пришла печальная весть из Швейцарии: убили Мишу Зверева.

«И в этот раз я не сохранил Мишу, — с горечью подумал Судских. — Первый раз ему было начертано быть убитым, и сейчас смерть от чужой руки повторилась. Безжалостен Всевышний».

Наступление осени этого сатанинского года сопровождалось мрачными предчувствиями и напряженным затишьем, как случается перед бурей. Лили дожди, и хмурые москвичи без улыбок и шуток в просветы от хлябей копали картошку, чтобы не вымочил дождь. Чаще бились машины на дорогах, взрывались и разваливались здания, однако главной, хоть и неприметной отметиной нашествия злых холодов было исчезновение евреев. Как чирикающие но любому поводу воробьишки, исчезали картавые физиономии с экранов телевизоров, закуковали на иврите шифрины о горестях еврейской доли. Даже Кобзон не пел больше с хором МВД о еврейском местечке. Каждый спасался как мог.

Поганое дело. Пример подал Лившиц. Совсем недавно его приклеенная усмешечка убеждала всех, что все хорошо и все как надо. В ком-то живет Бог, в ком и дьявол, а у остальных глист, а наш президент такой весь справный, что в нем даже глисты не хотели селиться. И вдруг сей преданный муж отклеил усмешечку, словно фальшивую бородку, телевизионно покаялся за грехи и скрылся. Началось-таки, загнали-таки Россию в угол. Дьявол торжествовал: попались-таки, братцы-демократы! А что демократы? Не было их и не было, а попались опять лопоухие иваны, не смогли выбраться из мелкоячеистой сети соблазнов.

И убедились ведь, что Борька мудак и команда у него — мудозвоны из бывших коммуняк и вчерашних недоучившихся комсомольцев, а молчали. А коммуняки опять наговорили проникновенно и убедительно, что Ельцина гнать надо от власти метлой на букву «эс» и «рыжую шайку» гнать, и брюнетов гнать, и тех, кто «эр» не выговаривает. И все слушали. Молча. А шило на мыло менять не рискнули. Как еще говорится: хрен на хрен менять, только время У терять. Лишь один смелый юродивый возопил у мавзолея:

— Ох, брате, забыли окаянных? Кому верите?

Менты его поховали быстро. Тебе, мол, слова не давали.

Приближался мрак, предотвратить который трижды пытался генерал Судских. Лишился защиты Всевышнего и не понимает даже, в каком времени живет. В Японии окружающее принималось обычно среди нормальных людей, здесь его окружали хаос и вакханалия. Те, кто предлагал помощь извне, играли в свои игры, наживались. Тех, кто искренне старался помочь, убирали. Идиотизм.

Унылое настроение Судских передавалось от дождливого неба, собственная неприкаянность добивала — он никому не нужен. Он выполнил свою миссию в Японии, но слова благодарности не услышал. Помощник губернатора вручил ему билет до Москвы, где Судских, сказал помощник, сможет встретиться с ним — губернатор выехал во Францию. Красиво, да? А в Москве даже головы было негде преклонить, даже милиция и спецслужбы не искали его. Спасибо Лаптеву, приютил…

Почему-то вспомнился муравей, ползущий по своим делам, когда он выбрался из подземелий. Есть ли у него мозги или одни рефлексы, только таскает себе и таскает строительный материал в муравейник, пищу добывает, муравьишек растит — вот и вся материя бытия.

А плачет над изменой муравьихи или таких эмоций лишен, только стоят муравейники миллионы лет и стоять будут, пока греет солнце. А не будет светить, приспособятся к темноте…

Темнота — добру не попутчица. Из муравьишек разовьются уроды с челюстями, которым все едино, что стричь и перемалывать на пишу… Может, и мы уже переродились, все подряд перемалываем на жратву?

«Стоп-стоп! — остановил обличения Судских. — Я, кажется, с роликов скатываюсь».

Он потер виски и позвонил на службу Лаптеву. Смешно: звонил в снос управление. Бехтеренко так и не допустил милицию в свои владения, прекратил межеластие силовым методом. Выгнал ментов за ворота, и вся недолга. Зарплату УСИ не платили, зато никто и не вякнул на них из администрации президента. Почему? Вневедомственная охрана предназначалась юмашевским клеркам, а Ястржембский под красные флажки не пырнул, сам, как позже выяснилось, сидел на чемодане. Поэтому УСИ работало по заведенному графику и Гриша Лаптев спокойно обитал в своем бронированном убежите.

Факс, который до смерти успел переправить Зверев, Лаптева очень заинтересовал, он упросил Судских распустить текст до того, как Тамура получит его.

Это алгол! — уверял он. — Не знаю, как текст очутился в древнем хранилище, но это алгол.

— Как продвигается работа? — спрашивал сейчас Судских.

Эх, Игорь Петрович, ото такое, отчего волосы дыбом становятся. Если существует ключ архангела Михаила, то это мастер-ключ самого Господа Бога!

— Почему такие выводы? — не поверил Судских.

Григорий протестовал:

— Игорь Петрович, я половецкими плясками не увлекаюсь, мякиной не кормлю, вы меня знаете. Это универсальный ключ, каким можно отпереть все на свете и на том свете.

— Просветишь?

— Чуть позже. Идут последние счисления. Закончатся тотчас приеду, — уверил Лаптев.

Непонятные сомнения закрались в голову Судских.

— Только возвращайся с охраной, Гриша. А еще лучше, сам сейчас подъеду.

— Это разговор! — обрадовался Лаптев. — Пора вернуться в дом родной. Денег правительство нам не платит, зато и в душу не гадит. Жду!

Зато не согласился Бехтеренко. Настоял дождаться охрану УСИ. Во-первых, барабашкинские стянули целую дивизию к Окружной, во-вторых, от мудаков любой пакости можно ждать.

Сопровождение Бехтеренко прислал внушительное: «ниссан-патрол», «икон» и «галопе» с охраной, все при оружии. И с синими фонариками. Судских обнимали все подряд, будто причащались, и радовались как дети.

Часть пути до Ясенева кортеж спрямлял по Окружной, и колонна крытых грузовиков с сидящими в кузовах бойцами ОМОНа была последним доводом. Регулировщики тормозили прочие машины.

— Включи сирену и маяки, пошли они в задницу! — велел водителю Судских, чувствуя, как возвращаются к нему уверенность и осмысленность. На своей чай земле живем.

Угрожающий звук сирены и вид кортежа угомонили гаишников. Им дали дорогу.

— Так бы давно, — удовлетворенно молвил старший охраны Бурмистров. — Среди самых глупых беспредельщиков должен быть и самый умный. Самого Судских везем!

Угомонись, Ваня! — потеплело на душе у Судских: его помнят и любят. Его не хотят забывать. Чего ж хандрить?

Едва въехали на территорию УСИ, объятия и приветствия многократно увеличились. Застенчивый и счастливый, Судских кое-как пробился к Лаптеву.

— Срослось? — спросил он с порога.

— Еще как срослось! Никогда не поверю, что этот текст из древних рукописей. Никогда!

— Показывай! — подсел сбоку к Лаптеву Судских.

— Наблюдайте, Игорь Петрович, — указал он на монитор с рядами чисел. — Это кодировка высоких величин, субстракт математических производных времени и пространства, дверь, так сказать, в иные измерения. Начерталку помните?

— В общих чертах, — уклончиво ответил Судских. — Время — цилиндр, пространство — ось, пропущенная через него. И все это развернуто на эпюре. Так?

— Хоть экзамен сдавать, — похвалил Гриша. — А если так, то любой участок времени отмечен в пространстве. Забегая вперед, скажу, что фраза «Мама мыла Машу» раскладывается с помощью этою ключа на этимологию слова, семантику и географию назначения каждой единицы…

— Постой, Гриша. — остановил словоохотливого Лаптева Судских. — Когэн записал часть текста, как ты можешь судить о целом?

— Да универсальный ведь ключ! — засмеялся Лаптев таким простым для него понятиям. — А ключ — величина постоянная, системная. Если вы, к примеру, получаете часть чертежа летали, все равно известны размеры, материал и назначение. Неизвестную часть компьютер восстановит сам.

— И нарисует ключ для другой двери, — сострил Судских.

— Ошибаетесь, дражайший Игорь Петрович, — пресек Лаптев. — Вы мыслите как взломщик, а компьютерный мозг рассуждает целесообразно. Как открыть дверь, а не как исхитриться взломать замок. Возможно, в свитке были и другие ключи, более уникальные, но японец ваш срисовал этот первым. Нам он подходит. Может, до прочих у машины еще мозги не доросли.

— Вот это абсолютно понятно. Тупые в космос не летают, — подстроился под Лаптева Судских.

— Верно. Еврей слетал, хохлу там делать нечего.

— Ты от темы не отвлекайся, Гриша, — остановил его Судских.

— Пардон, Игорь Петрович. Это прелюдия, но тему я зацепил важную. Вы сказали, у вдовы Немзерова не осталось рукописи и даже первого экземпляра в издательстве нет, кто Дал команду рассыпать набор, мы не знаем. Стало быть, есть такие, кому о ключе известно.

— Ключ, ключ, ты толком скажи, что нам от этого ключа?

— Экий вы, простите, непонятливый, Игорь Петрович! — теряя терпение, сказал всезнающий Лаптев. — Сколько я возился с вашими аргентинскими счетами, притом имея две половинки шифра. Теперь я могу не только отпереть этим ключом любую дверь, но и запереть. Микроб на файл посадил, и сам хозяин войти не сможет. Будьте здоровы — хозяин денег должен был улететь в Буэнос-Айрес! Совсем я запамятовал…

— Гриша, а что можно сделать с аргентинскими вкладами? — спросил Судских озабоченно.

— Все, что угодно, — беспечно ответил Лаптев.

— К примеру, перевести в другой банк?

— Да хоть в Москву. Только без адреса. Велосипедом мы обзавелись, только ездить на нем не обучены. Личное участие даже ЭВМ приятно. Человечек нужен.

— Понимаю, — кивнул Судских. — Перебрасывай счета в Москву, а тут мы что-нибудь придумаем.

— Что-нибудь не выйдет, — замотал головой Лаптев. — Если вы такие деньги перебрасываете в швейцарский банк, этому не удивится на первых порах, а если в Москву — международный скандал как минимум обеспечен. Нужно частями и не к нам.

— Тогда, — решился Судских, — перебрасывай в Японию. С Тамурой я договорюсь.

— Игорь Петрович, без подписи хозяина невозможно дальнейшее прохождение денег. Счета именные, — охладил Лаптев. — Мое дело маленькое, но ворон ворону глаз не выклюет. Счета заблокируют до полного прояснения операции и разбирательства с ошибкой электронной системы. Потом их отправят обратно.

— И все же перебрасывай в Японию, — настаивал Судских. — Будем убеждать хозяина на месте, — заключил, и Лаптев молча развел руками. Нельзя, чтобы на эти деньги коммуняки спровоцировали новую гражданскую войну. Я буду честен с Тамурой, — сказал Судских. Сегодня вылетаю… до Аргентины. Пока он станет там разбираться с исчезнувшими деньгами, есть пространство для маневра.

Крупная игра началась, понимал Судских, такое на шалости не списывают…

В Нарита-Куко Судских встречал лично Тамура. Чувство благодарности к русскому переполняло его, и теснило удивление: откуда вдруг у Судских такие деньги, осевшие в одном из подконтрольных банков «Сакуралы»? Или он недооценил уважаемого генерала и тот не так прост?

Но сначала вручение наскального текста, благодарности и приглашение посетить хэд-офис Тамуры. И Только после всех церемоний вопрос к Судских по поводу денег.

— Возможно, я нарушаю многие трансконтинентальные законы, только нет корысти в моих действиях, — отвечал Судских. — Эти деньги — собственность России, украдены у нее грязными руками и предназначены для того, чтобы хозяева грязных рук вернулись в Россию. Вы хотите возвращения коммунистов?

Тамура переварил горячо сказанное и ответил:

— Я солидарен с вами по поводу неприятия коммунистов, но ни при каких условиях стать обладателем этих денег вы не можете. Хоть и грязный, но у них есть хозяин.

— Я знаю, — подтвердил Судских. — Есть средства убедить хозяина. Я не одинок в этом.

— Знаете, генерал, в плену я нагляделся на бесчинства прежней власти, а со стороны многое виднее. Самое мерзкое, когда под видом добра властвует зло. Новый приход зла отвратен всему миру, и человечество постарается не допустить этого. Однако в вашей стране произошла дичайшая трансформация коммунистического строя в олигархический. Мао Цзедун опробовал ваш метод главенства идеологии и отказался от насилия над экономикой, чем упрочил стабилизацию Китая. Зло и добро существуют в равных пропорциях, не пересекаясь друг с другом. Но Китай шлифовал идеологию с незапамятных времен, еще Конфуций назвал основные принципы формирования идеологической власти, когда России как таковой не было. Сейчас коммунистический урод о двух головах выжил в новых условиях, бандитизм возведен в ранг власти, и даже вы, уважаемый мной человек, добра ради ступили на стезю порока.

Судских густо покраснел. Его уличили в беззаконии.

— Политический бандитизм был и в Японии, — пробормотал он.

— Не спорю, генерал, но цели диаметрально противоположны. Через это прошли практически все нации, но только у вас надолго прижился властвующий бандитизм. Марксизм-ленинизм — это еврейская теория изгоев: пусть мир рухнет, лишь бы мы остались. Ваша власть не любит и никогда не полюбит землю, на которой зиждется. Коммунистическую экспансию разработали евреи, христианство — они же; и долгие годы скитаний лишили евреев привязанности, этот комплекс они насаждают среди тех, где приживаются, готовые в любой момент к новым скитаниям. Но в цивилизованных странах живут legaly minded — юридически мыслящие люди, они выработали защиту против еврейских штучек, а Россия, едва освободившись от крепостничества, впала в бандитизм: мол, все так живут. А мы подумали, что у меня будут большие хлопоты с этими аргентинскими деньгами? Мне мое имя дороже всех благ на свете, марать его я не хочу.

— Можно подумать, я украл их! — Заливала Судских краска стыда. — Я возвращаю их подлинным хозяевам.

— На благородные ли пели? — холодно спрашивал Тамура. — Ваш Сталин был разбойником, став вождем, он остался разбойником. Построил могучее государство. Но разбойничье. И все вы его дети и хотите без долголетних скитаний по пустыне в один день переродиться. Какие там благородные цели!.. «Не согрешишь — не покаешься; не покаешься — не спасешься» — вот ваш принцип. В этом и кроется гигантская ошибка русских.

До сих пор Судских никто так бесцеремонно не срамил. И кто? Человек, которому он оказал неоценимую услугу! От него он ждал поддержки и получил разнос.

Годом позже он не пожелает отдать президенту богатства России, такие нужные новой власти… Выходит, и эта уничижительная беседа приведет в дальнейшем к его перерождению? Неисповедимы пути Господни… Пересилив стыд, он спросил:

— А если бы Всевышний распорядился помочь человеку, которому вы перестали доверять?

— Значит, он лучше знает его, — насмешливо ответил Тамура, — Приказ Всевышнего — закон. Только я его не получал. А поэтому деньги сегодня же отправятся в обратный путь.

Встреча оказалась испорченной.

— И все же я не позволю этим деньгам служить низменным целям, — упрямо сказал Судских.

— Вот тут я вам помощник, — неожиданно одобрил Тамура. — Вам нужно не допустить эти деньги в вашу страну или употребить их на контрмеры?

— Именно не допустить их в этом году. Лишить финансовой подпитки коммунистов. Они замышляют переворот осенью.

— Друг мой, это делается законным путем. Существует международный арбитраж, где судьи обязаны спросить: откуда у хозяина эти деньги? И все исхищрения ваших политических бандитов будут раскрыты. И народные деньги вернутся к народу. Вы иногда советуйтесь с проклятыми капиталистами, ха-ха!.. Я буду вам надежным арбитром. Слишком много вы сделали для меня и Японии в целом.

Просто, понятно и без вывертов, дающих угрызения совести.

Позже, когда банкет в его честь закончился, когда он перебирал в уме события долгого дня, Судских мучительно соображал: почему Тамура, сделавший на аферах колоссальные деньги, считает себя праведником, он же. действуя не в целях личного обогащения, осознает себя аферистом?

Во внутреннем дворике небольшой и очень домашней гостиницы, где останавливались высокие гости и сутки проживания стоили больших денег, где стрекотал морзянкой сверчок, а цикады перекликались на своих волнах, где не гомонили лягушки, лишь хлопались в пруд от умильной сытости, где громадный Токио с миллионами своих машин, электричек не властвовал, стихая у каменного забора, слушал тишину, Судских наедине со своими мыслями был прям, но не строг.

Что, кажется, надо человеку, зачем он подчинил себе пар, энергию электричества и атомного дьявола? Не может жить спокойно. Не может и не хочет. Амбиции, что он самый-самый, не дают. Перед лягушками, что ли, выкозыривается? А в результате гробит мать-землю. Похож на увальня-переростка, который вонзает зубки в грудь матери, еще и с хитроватой подлянкой смотрит ей в глаза. Да больно же, больно! Мать добра, затреп не отвесит, а надо бы. Так ведь и другого рожать мучительно, а если балбес родится хуже этого? Может быть, потому Всевышний требует смирения, чтобы мать-земля не надорвалась, боится, что сам Он погибнет? Оттого и прощает человека…

Он долго не мог заснуть, а в седьмом часу утра его разбудил бесцеремонный звонок Тамуры.

Хозяин отыскал свои деньги, требует возврата. Сбой электронной почты — вполне разумное объяснение. Но в Буэнос-Айресе переполох. Я буду настаивать на международном арбитраже Но вам на всякий случай лучше немедленно вернуться в Россию. Вы улетаете сегодня?

Вопрос как предложение, коробящий самолюбие.

— Перед отлетом мы встретимся. У меня появился вопрос…

Судских знал, о чем спросит Тамура. Он обязан сказан. правду. Достаточно недомолвок.

— Непонятно мне, как вам удалось прокрутить такую аферу? — именно это и спросил Тамура. — Это не сто миллионов, это сто миллиардов. Потрясение на биржах мира и во многих умах. У вас суперхакеры? Сознайтесь.

— Да, есть такие. Могут вскрыть любую защиту, — отвечал Судских и не считал себя виноватым, как вчера.

— Но дня таких афер нужен совершенный ключ. Я кое о чем наслышан от сына. А вы не боитесь, что маленькие пакости рано или поздно приводят к большой подлости?

Судских понимал, что Тамура ходит вокруг да около, не решаясь спросить о главном. Картина прояснилась: секрет находки Когэна известен многим, тайну оберегают. Властители мира потеряли еще один рычаг могущества.

Неожиданно сам Тамура скакнул на волнующий Судских предмет:

— Я очень признателен вам за помощь, вы спасли уникальную вещь, но это всемирная ценность. Вы, как понимаю, тоже обладаете ею. Пусть будет так. Когда-нибудь мир узнает, что именно вы спасли для него.

Это прозвучало как условия сговора. Судских почтительно молчал. А молчание порой весомее подписи.

Из Японии Судских опять улетал во Влади восток. Прошлый раз он не смог повидаться с сыном, сейчас Судских намеревался задержаться дня на три и дождаться Севку из рейса.

Как будто он выполнил обещания перед всеми.

Три вынужденных дня ожидания Судских решил потратить на поход в тайгу за женьшенем. Давным-давно старый товарищ приглашал. Махнул на жизнь в столице, уехал в приморье и, кажется, не жалеет. Стал заправским таежником.

Не столько поход за корнем жизни интересовал Судских, сколько секрет жизни товарища. Прошлый раз виделись, так он выглядит куда моложе Судских. Чинов нет и подобострастия, зависти к нему ист. Живет и живет в ладах с совестью и Богом.

3 — 17

Примерно в два часа дня на двадцатом этаже билдинга, что рядом со знаменитым кафе «Имморталес», собрались четверо джентльменов. Трое из них — смуглые, почти как жители Буэнос-Айреса, волосы четвертого отливали золотом аргентинской пшеницы. Говорили они по-русски, жесты и речь их отличались от манер портеньос, коренных жителей столицы и латиноамериканцев вообще. Прибыли они из разных точек планеты, свела их вместе крайняя необходимость, она же заставила их зарегистрироваться в отеле под чужими именами. Мистер Симон Гримм, глава промышленной корпорации, прибыл из Нью-Йорка. Вениамин Бразовский, израильский финансист, Масуда-сан, банкир из Японии, и Анатолий Шубас, коммерсант из России. Перед Гриммом стоял стакан с содовой, Бразовский пил грейпфрутовый сок, японец ничего не пил, рыжий Шубас отдал предпочтение джину с тоником. Судя по напряженности разговора, который длился уже два часа, два брюнета и рыжий коммерсант уговаривали японца пойти на попятный. Масуда держался на своем до тех пор, пока ему не предложили отступного, дабы покрыть расходы его фирмы.

Сошлись на одной сотой процента от общей суммы. В других бы случаях и речи не велось о таком мизере, но сейчас этот малый процент составлял внушительную сумму. У брюнетов с рыжим сразу пропал интерес к встрече, однако японец не спешил откланяться.

— Господа, — поднял он руки, предлагая джентльменам снова сесть, — мы обсудили только возможность возврата денег без разбирательства в арбитражном суде, но Тамура-сан хотел бы знать происхождение денег.

— Какое это имеет отношение к нашему разговору? — спросил российский коммерсант.

— Самое непосредственное, — откинулся на спинку кресла японец, чтобы лучше видеть русского. — Кто мне даст гарантию, что эти деньги не навредят нам в самый неподходящий момент?

— Исключено! — горячо заверил рыжий коммерсант. — Мы не можем давать гарантию по всем случаям, так как никому не известно заранее, какими орбитами будут двигаться наши и ваши средства, где столкнутся.

— Кроме финансовых, есть еще и политические орбиты, и здесь как раз нужны гарантии, — настаивал японец. — Допустим, угроза революции в соседней стране, политический нажим на Японию.

— От этого никто не застрахован, — вмешался Гримм. — Но в вашем случае от имени присутствующих я такую гарантию даю.

— Не опрометчиво ли? — холодно спросил Масуда. — Мне доподлинно известно, что эти деньги принадлежат русским коммунистам и этой осенью они намерены сделать переворот.

— Масуда-сан, насмешливо возразил Гримм, — под этим понятием иностранцы числят всех без исключения бывших и нынешних марксистов. Да, в России блок Зюганова хотел бы захватить власть, но о том, что это будет возврат к прежним порядкам, и речи быть не может. Бывшие секретари обкомов и райкомов сплошь и рядом стали коммерсантами, наш русский собеседник был секретарем комитета комсомола — ну и что? Кто пожелает отдать свои накопления ради химеры?

— Никто, согласен. Тогда зачем вам понадобилось переводить сто миллиардов долларов в Россию?

— На этот вопрос отвечу я, — привлек к себе внимание израильтянин. Деньги нужны, и много денег, чтобы привести в нормальное состояние марксиствующую чернь, и новорусскую мафию, и одемократившихся болтунов, и национал-патриотическую молодежь. В остальном вхождение в капиталистическое государство продолжится. Мы поладим, Масуда-сан.

— И все же гарантии нужны, стоял на своем японец.

— Гарантий просит и семья президента, — вставил Шубас. — Слишком много желающих потребовать от нее покрытия убытков. Народ жаждет крови.

— Вы всем обязаны этой семье, а теперь намереваетесь откусить вскормившую руку? — возмутился японец. — Это уже почерк, каким будут написаны законы вашего нового государства. Оно не будет капиталистическим, оно останется бандитским. Господин Бразовский перечислил, кто именно мешает вам жить в вашем новом государстве после Ельцина. Именно так начинался фашизм. Сначала была подчинена интересам наци промышленность, потом разыгрался аппетит на чужое добро. Капиталистическим фашизм никогда не был, ваше сознание даже нацистским не станет, а вульгарно бандитским, и нам совсем не безразлично, кто станет соседом Японии. Добра от вас ждать нечего, из двух зол выбирают меньшее, поэтому я ставлю на вашего солдафона. Этот прям, как штык, и прост, как таблица умножения. Он честен той же честностью, какая свойственна людям неизвращенным. У нас побывал генерал Судских, прояснил ситуацию, и я верю именно ему.

— Наш пострел везде поспел, — сделал гримасу рыжий Шубас.

— Ошибаетесь, Масуда-сан. Судских двояко относится к Лебедю и не доверяет ему полностью. Он помогает ему как губернатору, но в президентах его не видит.

— Как не видит? Вы можете охаивать обоих, но оба поставили на возрождение Сибири, и я ставлю на это. Из вас, глубоко увязших в российском бизнесе, никто пока полушки не дал на возрождение России. Так вот мы даем деньги.

— Судских очаровал вас, но я готов познакомить вас с отрицательными высказываниями генерала месячной давности, — приготовился Шубас.

— Слова, слова, — отмахнулся Масуда.

— Это видеоматериал, — подчеркнул Бразовский. — Можете делать любую экспертизу, но это его подлинные слова. А были они произнесены на встрече с руководителем фашистских молодчиков Буйновым. Вот они; «Лебедя ни под каким видом нельзя пускать во власть. Он дилетант, и это главная опасность. Его держат за пугало, и это ему нравится».

Масуда не произнес сразу ни слова. Пожевал губами, что-то решил для себя и только потом молвил:

— Если ваши слова подтверждены, я, возможно, изменю свое мнение. Вы предоставите мне видеоролик?

— Решено! — возликовал Бразовский. Едва вы вернетесь в Японию, он будет у господина Тамуры. Кстати, не очень доверяйте Судских: он душевнобольной.



— Это не радуюший сюрприз, хмуро выслушал Тамура отчет своего посланника на встрече в Буэнос-Айресе. Кроме того, ему доложили о приватном визитере, который просил встречи именно с ним, Тамурой, пояснив, что прибыл он от Бразовского и Шубаса.

— Не хочу видеть его, — раздраженно ответил Тамура. — Возьмите ролик, поблагодарите, и все на этом.

Пленка оказалась подлинной.

Так неожиданно красноярский губернатор оказался один на один со своими могущественными противниками. Тамура хоть и считал губернатора меньшим из зол, зато себя лично числил первым из его союзников. Военные и бывшие понимают друг друга, их язык общения проще и доходчивее.

Но тот, кто заявляет, что познал Россию и русских, всегда ошибается. Себя-то русские не знают. Ни с какой ноги надо вставать, ни с какой руки за кавардак спрашивать.



Неугомонный Бразовский русским не был, но сумбурный склад русской души выучил отменно, и, лавируя между глыбами, трясясь на ухабах российского бездорожья, он нажил приличный капитан, оставаясь внешне застенчивым человеком. Каким он был внутренне, можно судить по нажитым капиталам, по скорости его передвижения на российских просторах. Он не поленился помчаться в Сибирь. отложив спешные дела, каких у него водилось предостаточно. С глазу на глаз в кабинете с красноярским губернатором за обсуждением щепетильных вопросов он между прочим, стыдливо пряча глаза то в одну, то в другую сторону, застенчиво сказал, что японский доброжелатель недоволен генералом Судских и готов исполнить свои обязательства, только когда Судских перестанет вмешиваться вдела губернатора.

— Лезет куда не просят! — вскипел губернатор.



***

А Судских ни сном ни духом не знал, что лишился заступника на земле. И стоит ли думать о плохом, если тельняшка его жизни повернулась к нему светлыми полосами наконец?

Это была любимая поговорка сына. Счастлив же стал Судских, когда увидел Севку на капитанском мостике. Его красавец теплоход внушительных размеров степенно швартовался к причалу порта, а Севка — старпом как-никак! — похаживал на крыле мостика, отдавал команды и на отца даже не взглянул. «Ну стервец!.. — ликовал в душе Судских. — Но хорош…»

Двое суток «месте.

Они посетили лучшие бары юрода, смотались на Орлиную сопку, умудрились попасть на свадьбу Севкиного товарища, где Судских строила глазки подружка невесты:

— Игорь Петрович, не будь вы женаты, пошла бы не задумываясь за такого красавца.

— Зачем вам это?

— О, Игорь Петрович, вы жизни не знаете. Но в годах и как смотритесь! В вас чувствуется стиль и марка, куда до вас моим сверстникам. Вы бы ценили во мне это. — И оттянула кожу на предплечье. Она была сообразительна, мила, почти красавица и уже огорчена жизнью. Севка приревновал. Она считалась его пассией. Морская ожидалочка.

— Почему не женишься? — спросил Судских.

— Зачем, па? Готовым пока себя не чувствую.

— Врешь. Боишься взять на себя ответственность.

Возможно, ты нрав. Сейчас мне обуза ни к чему.

Единственный серьезный разговор за двое суток. Судских нравилось наблюдать за сыном из спальни, когда Севка «тянул» суточную вахту на судне или решал судовые проблемы в кабинете. Деловой, принципиальный и понимающий. Эх, побродил бы он сейчас с внуком! Или внучкой. В песочнице покопались бы…

Эх, не случается прекрасного со всех сторон.

А вообще, наверное, за всю жизнь он не получил столько подарков от этой самой жизни. Зачем грустить о том, чего пока еще не случилось?

До подхода Севкиного теплохода было три дня, и старый товарищ встретил Судских прямо в аэропорту. И сразу увез к себе в тайгу. Однокурсник, когда-то он подавал большие надежды стать классическим ученым, но но непонятным причинам бросил столицу и уехал в Приморье. Пожалуй, только Судских поддерживал с ним переписку. Раз в полгода письмо, под Новый год и ко дню рождения открытки. Товарищ же писал почти регулярно письма на пяти — семи листах с философскими выкладками, притом не расхожие домыслы, а трезвые умные выводы.

— Пищешь книгу? — раз полюбопытствовал Судских.

— Зачем? Спешу жить…

Сначала он подвизался гидросмотрителем и был рад такой работе, потом пункт закрыли, и он, нисколько не тужа, заделался пасечником и, судя но вполне еще сносному японскому джину, жизнь любил по-прежнему.

— Это на выгребон в город, а для тайги у меня «ниссан-патрол» есть.

К удивлению Судских. товарищ оказался женатым. Когда подъехали, у калитки их встретила статная женщина, писаной, как говорится, красы. Ни оторванность от цивилизации, без клозета и паркета, ни хозяйство в глуши не источили ее матовой кожи и счастливого блеска в глазах.

— День добрый вам! — с удовольствием поздоровался Судских. Она кивнула, распахнула руки, пожалуйста, мол, заходите, будьте как дома, рады вам…

— Она немая, — буркнул товарищ себе под руку. Судских потребовалось усилие, чтобы стереть глупое недоумение с лица. — Зато королева во всем, и других не признаю.

На следующий день, после роскошной баньки и обильного парадного ужина, товарищ увез Судских рано утром в тайгу. Начался сезон копки женьшеня, и по своим нахоженным тропам он увел Судских в глушь, хотя сразу за огородом начиналась тайга.

— Это разве тайга? — воспротивился товарищ. — Когда я здесь обосновался, уже тогда не было тайги. Не изведи в эпоху сталинских пятилеток. Так, елки-палки остались. Лет десять назад в речушке за домом я десяток хариусов за полчаса надергивал, на жареху, уху и котам оставалось, пять лет спустя на жареху хватало, а сейчас и котам нету. Корневал раньше вблизи, а ныне, даст Бог, пару корешков, глядишь, изыщем подале, за Тимофеевой балкой. Свои берегу, — пояснил он, — на особый случай, когда лечиться надо будет.

Он говорил просто, вещи называл так, будто здесь столица, пуп земли, и Судских это нравилось. Как и должно было быть в жизни у нормальных людей.

Чего не было, так это вопросов тина: как там в центре, что слышно, что будет? О его спокойствии к животрепещущим проблемам Судских спросил на очередном привале.

— А зачем? удивился вопросу товарищ. — Меня никто не просит учить жить, и я не собираюсь узнавать, как надо жить. Игореша, это онанизм — дергать себя беспрестанно по разным поводам. Ой, Черномырдина сняли! Ой, опять Чубайса поставили! Ой, цены повысили, а в Китае наводнение! На хрен мне это сдаюсь? Я не читаю газет, не луплюсь в телевизор, краем уха слушаю мужиков, но сам не высовываюсь с мнением. Мужик, по-моему, должен всегда под рукой топор держать. И дом рубить к сроку, и головы с норову.

Вот так. И команда: двигаемся дальше, В молчаливой ходьбе за провожатым Судских не мог взять в толк: позирует товарищ или это его кредо? В принципе он и в студентах имел собственное мнение, но мнения других не оспаривал. И все же поза позой, а товарищ жизнью доволен. Сам себе крепость, сам и судья.

«А спроси он меня, доволен ли я жизнью бурной, неожиданными поворотами, не отвечу влет, — подводил итог Судских. — Суеты много, а похвастаться нечем. Вчера генерал, сегодня сам не знаю кто. Бомж-одиночка».

Лишь последнюю неделю Судских мог отнести к счастливо прожитым.

— Теперь не зевай, — прервал мысли Судских товарищ. — Здесь может повезти. Пригибайся и просматривай округу на уровне живота. Ходи кругами.

Как выглядит женьшень, он объяснил и картинку показал еще дома. Судских добросовестно выполнял наставление поводыря, двигался концентрическими кругами около часа и удивился, когда наткнулся на безучастно сидевшего на пне товарища.

— А чего ты сидишь?

Тебя жду. Когда крикнешь: танцуй! Нашел, значит.

— А ты нашел?

— Ты поищи. Подсказывать не буду.

Судских заставил себя вновь сосредоточиться. Напрасно или нет, только в пяти шагах от поваленного ствола, Там, где только что стоял сам, увидел он красавца, почти метр ростом.

— Пп-панцуй!

— Другое дело. Чего орешь-то? Женьшень тишину любит.

Товарищ явно подсмеивался над ним, растерявшим в городе навыки нормального человека, по это не обижало. Он в самом деле чувствовал себя в тайге неловким дикарем, отчего, боясь выглядеть профаном, делал массу ненужных движений и еще больше веселил товарища.

— Будя, — сказал он тоном старшего. — Насмотрелся на красавца, теперь копать начнем. Семисучковый, часа два провозимся. Готовь подлуб.

Термины мало что говорили Судских, он постигал их эмпирическим путем. Семисучковый — больших размеров, взрослый корень; подлуб — лубок, коробок под корень. Предстояло еще и сделать его самому. В тайге им попадались по пути прямоугольные срезы коры на соснах, где обязательно стояла чья-то отметина. Товарищ называл копателей по именам, угадывал, чей знак. Теперь Судских сам аккуратно срезал кору и смастерил коробочку.

Насыпал внутрь земли от корешка и показал товарищу. Тот с удивлением воззрился на подлуб и сказал:

— Да ты нормальный человек! И на фиг тебе город? Там же все разучились соображать!

— Копай, копай, — усмехнулся Судских. Похвала льстила.

Срезанной наискосок палочкой товарищ отгребал от стебля землю. Судских уже слышал от него, что корень металла не терпит, копать его надо в пел ости, не повредив ни одного волоска.

— А то, что китайцы да корейцы женьшеневую водку пролают, так то обманка, пеония. И в Канаде корень дерьмовый. и в Китае искусственный. В Приморье с гулькин хрен осталось. Тебе повезло, счастливчик. И я тебе вот что скажу: какой по виду копнем корень, такой по облику и президент у нас будет. Это не шутка. В год сатаны природа много знаков подаст.

— Шутишь?

— Ты слушай, слушай, — не возмущался товарищ. — Я дело говорю. Думаешь, я купил «тойоту»? He-а. у новорусского выспорил запросто. Я говорю, не будет дождя, к вечеру солнышко выйдет, а он аж обсерается, спорит, прогноз, дескать, слушал. Тупой… Но джип отдал честно. Теперь то в баньке косточки погреть наезжает, то за медком, то за арбузиками наведывается. — Копал неторопливо и рассказывал товарищ. — А когда его пулькой продырявили, примчался, еле дотянул, я его выходил. Так что джип авансом был, я им честно владею. Иди погуляй. На копку смотреть нечего, это процесс.

Судских побродил неподалеку, поел лесной малины, послушал пичуг и, различив свист товарища, вернулся.

— Вот наш новый хозяин, — показал он Судских корень. — Кто это, узнаешь?

Мистика или нет, только фигурка показалась удивительно знакомой.

— Не Лебедь, точно.

От корня веяло благородством.

— Соображай, Игореша, думай, — подбадривал товарищ. — Теперь это будет твой амулет.

«А верно сказал, — не сводил с корня глаз Судских. — Где я видел этого человека?.. Генерала в чинах напоминает».

— Ладно, давай. — забрал корень товарищ, стал аккуратно укладывать его в подлуб. — Насмотришься, еще надоест. Тайгу лучше послушай. Ты вот кого из певчих уважаешь? Небось ряженого Киркорова?

— Ни в коем случае! — открестился Судских. — Ободзинского.

— Во! согласился товарищ. — Святой голос был у мужика, и ушел мучеником. Настрадался.

— А ты зачем спрашивал?

— Проверял, сможешь песню тайги услышать. — И без долгих слов пошел ставить метку на сосне.

«Подначивает», — без обиды подумал Судских. Отошел дальше, прислонился к стволу и закрыл глаза.