Ого! Вот так штука!
— Да…
— Что ты делаешь?! — всполошилась Эриза, глядя, как я поднимаю сердце и откусываю от него кусочек. — Не трогай!
— Не слышу!.. — внезапно заорал ее муж, — не слышу, что ты там промямлила. Повтори громче — понятно или же не понятно?..
— Лови! — Я сделала вид, что бросаю сердце ей, и девчонка с визгом зарылась в одеяло.
— Это гранат, — сказала я со смехом. — Самый обычный гранат. Настоящий. Кстати, зрелый, сладкий, только малость раздавленный. Хочешь попробовать?
— Из рук демона?!
— М-да. Ты права.
Я размахнулась и зашвырнула гранат в лес. Край неба уже начинал светлеть. В лесу перекликались ранние пташки.
— Ну ты и орать! — заметила я, снова забираясь в нагретый кокон одеяла.
— Так ведь это я от неожиданности... Слышу, кольчуга звякает. Я просыпаюсь, а он стоит и смотрит прямо на меня! Имахена, кто это был? Что ему от нас нужно?
Эриза помолчала и мечтательно добавила:
— А глаза у него были... огненные!
— О боги, — вздохнула я. — Это же облик! То, что под ним — совершенно омерзительно! Как у любого мужчины! В смысле — у любого человека! И заметь, я не о черепе с костями.
— Ну ты и сухарь! Теперь я верю, что ты ни в кого не была влюблена!
Я пожала плечами. Смутное ощущение досады не рассеивалось. Неужели амир демонов так плохо обо мне думает? Да за кого он меня принимает? Вот честное слово, мыслит, как эта малявка Эриза.
— Одного не пойму, — сказала я вслух. — Откуда в этих соснах взялся гранат?
– И как? Зинины пророчества часто сбываются?
ГЛАВА 11.Незримая Академия, урок целительства
– Часто. Вот Федя в гимназию поступил.
— А точнее?
– Может, ещё какие сбылись?
В том саду тоже были гранаты. Они как раз отцветали. Маленькие цветы с восковым блеском прятались среди мелких темно-зеленых листиков, алели на каменных плитах, плясали на воде. Да и фонтан там тоже был, но совсем маленький — просто струйка воды в бассейне размером с тазик. Да и сам сад был не больше десяти шагов в поперечнике. Дальше — невысокая кованая решетка, а за ней полная дикого ветра пропасть.
— Не помню.
– В прошлом году мальчика в окне увидала, по Моховой с родителями шел. Сказала, что завтра он умрет. И точно. Я его и отпевал, мальчика того…
— Не помнишь? Но что сбил его с ног, помнишь?
Мы сидели на каменной скамье в висячем саду на верхушке одной из невидимых башен — тех самых, о которых и так много слышала в хариме, но так и не смогла увидеть и день поступления. Пять неправдоподобно тонких башен из белого мрамора, соединенных сводчатыми мостиками без перил, вздымались над черепичными крышами Академии, уходя к облакам. Прямо над нами нависала центральная астрономическая башня, самая высокая. Левее и ниже маячила еще одна. Там не было сада, просто голая квадратная площадка. На ней тоже толпились студенты.
Дверь в квартиру отворилась.
— Ага.
Нас — четверо. Четыре женщины в белом. Две юные девушки с интеллектуальными лицами — адептки с факультета целительства. Маэстра Альмира, голубоглазая старая (по возрасту, но, конечно, не с виду) стерва.
– А вот и я. Настоятель крестины разрешил, – сообщила Анастасия Григорьевна. – Так что завтра в шесть, как и просили.
Опять шепотом.
– Отлично. После крестин Иван Дмитриевич, отец ребенка, приглашает всех к себе домой. И вас тоже.
— Ладно, рассказывай дальше. Как ты его бил?
И я.
– И меня? – спросила Зиночка.
— Кулаком. По скуле. В висок. Он рухнул навзничь и треснулся головой.
– Конечно, – улыбнулась ей княгиня и взглянула на часики. – Ой, кажется, мне за Володей пора. Анастасия Григорьевна, может, пойдем вместе?
То-то и скверно. Что малый упал и ударился затылком. С тех пор он лежит в больнице, да еще и эпилепсию заработал на всю оставшуюся жизнь. Н-да, невеселая история для кой-кого из участников.
Липова замялась:
Девицы сидят, сложив руки на коленях и потупившись, в таких изящных позах, что хоть гобелен с них тки. На них платья из тонкого льна с обережной вышивкой. На шее и на запястьях — медицинские серебряные амулеты. Будущие целительницы всегда должны быть безупречно аккуратными, располагающими к себе и внушающими доверие. Они не пачкают себя рисунками, не делают татуировок и уж тем более не таскают за поясом кистень, а в рукаве позавчерашний пирожок. И конечно, всегда ходят только в платье. Да скорее меня в саван нарядят, чем в этот балахон, в котором даже в мансарду по водосточной трубе не заберешься! Так и быть, из уважения к маэстре я сегодня пришла в белой рубашке. Точнее, утром она была белой... И глаз на затылке рисовать не стала. Все равно волосы уже отросли по самые плечи. Спереди. С недавних пор я заплетала челку в две косы и к каждой подвешивала амулет в виде куриной лапы, в результате чего на улицах ко мне постоянно приставали какие-то раскрашенные варвары — видимо, принимали за свою...
Я заглянул в бумаги, которые прихватил с собой.
– Благодарствую. Но Феденька мне запретил. Сказал, что уже взрослый, сам дорогу найдет.
— Девушки, приготовьтесь, я диктую. Тема сегодняшнего занятия...
– Ну как знаете.
— Есть четверо свидетелей случившегося. Пять вместе с пострадавшим, но от травмы он потерял память. Первый свидетель — старикан, который толком не присматривался, но запомнил, что тот, кто свалил жертву, был в красной куртке. На тебе такой куртки не было. Второй и третий свидетели — твои собственные друганы. Оба утверждают, что не запомнили ни секунды происшедшего. Не помнят ни что было сказано, ни что ты ударил. А четвертый свидетель…
Ветер отнес окончание фразы за решетку и развеял над зелеными просторами парка и белыми крышами амирского дворцового комплекса.
* * *
Мой клиент беспокойно заерзал.
Адептки послушно открыли тубусы из тисненой кожи, отстегнули с поясов серебряные тушечницы и развернули конспекты. Я же с интересом уставилась в противоположную сторону. На соседнюю башню, где на площадке толпился народ и, судя по всему, проходил зачет по левитации.
На арифметике «обстрелы на камчатке» были пресечены учителем Сергеем Ивановичем, который, устав делать замечания троице второгодников, своей волей пересадил Володю с Федей на первую парту.
— Тебе что, плохо? — спросил я, хотя спрашивать было глупо.
Научиться левитировать, в принципе, несложно. Потренируешься лет этак двадцать, уделяя все внимание только этому, — будешь летать, как птица. Только зачем? Мало кому из магов охота тратить время и усилия на один, в общем-то, второстепенный навык. А вот основы левитации нужны каждому магу-пракгику. Если, например, надо взлететь на отвесную скалу. Или, наоборот, если случайно с нее свалишься.
На чистописании Липова хвалили, а Тарусова пожурили за кляксу. Последним уроком было рисование, после которого мальчишки остались в классе одни.
— Все о\'кей.
– Давай я тебе буквы латинские покажу, – предложил Володя.
Техника обучения основам левитации была презанятная. Мы ее осваивали во сне. Однажды в аудиторию ворвался встрепанный, куда-то опаздывающий препод, наспех начитал заклинание, поводил руками в воздухе... И началось. Целый месяц нашей группе каждую ночь снилось падение в пропасть. Ночь за ночью мы срывались, разбивались, просыпались в холодном поту, с криками, в слезах, с нервным смехом... Это безобразие продолжалось до тех пор, пока каждый не научился во сне превращать падение в полет.
— Ладно, тогда продолжим. Четвертый свидетель — твой дружок Расмус, и, в отличие от остальных, он помнит все, что слышал и видел. Его история полностью совпадает с твоей.
– Так ведь нам нельзя заниматься. Слышал, что старший Келлерман сказал? Если будем учить уроки, останемся здесь до самого вечера.
Я отложил бумаги в сторону.
Я хорошо помнила этот миг: лечу в бездну с какой-то кручи, в ужасе и тоске готовясь к смерти (ведь во сне предыдущих смертей не помнишь, каждая — как в первый раз!), и вдруг внутри нарастает протест. И является странная мысль: «Да сколько можно»! Ощущаю свое тело, его вес, и начинаю усилием мысли его уменьшать, пока не становлюсь совсем невесомой. И получается! Боги, как же это оказывается легко! Почему я так не делала раньше? И вот я уже не падаю камнем, а планирую как воздушный шарик! Ура!
– Предлагаешь два часа в окно смотреть?
— Он, должно быть, один из ближайших твоих друзей, — сказал я голосом, насквозь пропитанным иронией. — Горой за тебя стоит. Изо всех сил старается, чтобы ты угодил в тюрьму за серьезное преступление, которое может возыметь далеко идущие последствия на всю оставшуюся жизнь. Отличный парень.
Больше мне такие сны не снились. Но тем же вечером вечно спешащий препод привел меня на вершину башни — той самой, соседней, где сейчас идет зачет, — и сказал:
– Кто вообще эти иностранные языки выдумал? Неужели нельзя всем говорить на одном?
Я наклонил голову набок и увидел в глазах клиента слезы.
— Ну, показывай, чему научилась!
– Тогда учителя останутся без куска хлеба.
— Давай сначала, — сказал я. — Рассказывай, как все было.
Признаться, страшно было до обморока. Но чародейка и страх — понятия несовместимые. Мощным волевым усилием я подключила разум. Никто не допустит, чтобы я разбилась! Зря они, что ли, тратили время и силы на подготовку студента, чтобы сейчас его убить? Конечно, препод подхватит меня, если что! Я ничем не рискую! А ну-ка, попробуем уменьшить вес тела...
– Ну и пусть. Зато никто не будет мучиться.
Он открыл рот, но я перебил:
И уверенно шагнула вниз.
Володя взял мелок, подошел к доске и нарисовал букву «А»:
— Хотя… хрен с ним. Расскажи, почему ты врешь.
– Это А. Точно такая же, как в русском.
Он хотел было ответить, но я снова перебил:
— Аа-а-а-а!
Он быстро её стер и нарисовал вторую букву латинского алфавита…
— И для ясности — не говори, что не врешь. Потому что ты врешь. Причем плохо.
Маленькая фигурка (отсюда не узнать, кто), размахивая руками и ногами, сорвалась с края площадки и, крутясь в воздухе, исчезла где-то внизу. Крик постепенно удалялся, пока не затих. Адептки вздрогнули и уставились на маэстру, держа наготове перья.
На протяжении двух часов Келлерман несколько раз заходил их проверить, но, заслышав шаги, Володя тотчас стирал буквы с доски. Стоять же у доски не возбранялось.
Клиент выглядел усталым. Долго молча сидел на стуле, потом наконец заговорил. Я уже подумал, что победа за мной. Что он расскажет, как все случилось на самом деле. Но увы, этого не произошло.
— Итак, тема сегодняшнего занятия — черепно-мозговые травмы, — невозмутимо продиктовала Альмира. — Ставим цифру один... Что такое? Почему не пишем?
– Ты бы сел, что ли, – предложил Володе Данила Андреевич на одной из проверок. – В ногах-то правды нет…
— Я не вру, — сказал он.
— Пожалуйста, подождите, — мелодичным голоском попросила одна из адепток. — Имахена не успела подготовиться.
– Думаю, её нет и в заднице, – ответил Тарусов.
Он словно бы вырос, произнося явную ложь.
– Ты дерзкий, очень дерзкий. Такой же дерзкий, как твой брат. Я его лупить. – В минуты волнения бывший прусско-подданный Келлерман начинал путать времена и окончания глаголов.
— Не вру, — повторил он, на сей раз громче. — Я сбил этого чувака с ног. Но вовсе не собирался причинять ему такую травму.
Все трое выжидающе уставились на меня. Я скрипнула зубами, достала из-за голенища помятый свиток — конспект по всем предметам — и обкусанный свинцовый карандаш. Заботливые вы мои! Под укоризненными взглядами адепток нарочно поковыряла им в ухе и приготовилась писать. Порыв ветра чуть не выдрал свиток из рук. Я поймала его в последний миг, ругнувшись в солдатском стиле мэтра Тиего. Нежные девицы залились румянцем. Маэстра Альмира презрительно скривилась.
– А лупить нас нельзя. Царь запретил, – напомнил Володя.
Повисла тишина.
А, к бесам, я даже не помню, как их зовут, этих жеманниц! Я слишком вульгарна для факультета целительниц. Их воротит от моих кожаных штанов и манер, точнее, их отсутствия. Не для того я так долго и старательно вытравляла из себя всякую память о ненавистной хариме, чтобы заново учиться этим, чтоб их разорвало, церемониям! Хочу домой, к любимым боевым магам!
Больше воспитатель мальчиков не тревожил, и Тарусов, набравшись смелости, открыл учебник латыни и объяснил Федору, как переводить с помощью словаря.
— Ну, тогда я не знаю, как тебе помочь. — Я развел руками.
— Имахена, вы меня слушаете? Повторите последний абзац!
Ровно в три их отпустили.
Парень вызывающе смотрел на меня:
— Это который?
Мальчишки, спустившись с крыльца, прошли через сад к калитке.
— Это не имеет значения. Так или иначе, я виноват. И теперь должен понести наказание.
— Там, где перечисляются признаки внутричерепной гематомы!
– Давай подвезем тебя до дома, – предложил Липову Тарусов.
Он заморгал и потупился, но я успел заметить страх в его глазах.
Неожиданно мне все это страшно надоело.
– Тебя что, мама встречает?
Однако страх был не тот, какого я ожидал. Не тот, что обуревает людей, которые боятся грядущего наказания. Совершенно другой. Не имеющий отношения к драке.
— Зачем все это нужно? Только тратить время на запоминание лишней информации, — объявила я, сворачивая конспект.
– Не знаю. Может, и папа, если суд у него закончился.
Я медленно собрал бумаги и сказал:
– Он судья?
— Я еще вернусь.
Девицы уставились на меня, неэлегантно приоткрыв рты.
– Ты что, ничего про моего папу не слыхал? Князь Тарусов, знаменитый адвокат.
Парень молча сидел на стуле, когда я уходил.
Эта фраза, услышанная краем уха, заставила остановиться и пойти следом за гимназистами крючочника Кешку, который направлялся к дворнику Василию Павловичу за костями. Володя с Федей внимания на оборванца не обратили, продолжая весело болтать.
Страх в его взгляде не давал мне покоя.
— По-вашему, базовые медицинские знания — это лишняя информация? — ядовито спросила Альмира.
– А я мамаше запретил меня встречать и провожать. Я ведь теперь взрослый, – признался Федя.
Хе-хе. Сейчас я еще не так ее шокирую.
Быстро убрав окурки и сигаретный пепел, Шейла поднялась и деревянным голосом произнесла:
Володе стало стыдно.
И выдала то, что накануне выслушала на лекции у моего доброго приятеля Альвы, который в этом семестре читал нам историю магии. На его-то уроках я никогда не считала ворон!
– Я тоже запрещу. Прямо сейчас.
— Понятно…
— Вся эта новомодная медицина не выдерживает проверки практикой! Древние, которые были мудрее нас, считали, что причина всех болезней — вмешательство демонов. Или даже так: болезнь — это и есть демон. Стало быть, лечение будет заключаться не в знании анатомии и запоминании всяких там признаков гематомы, а просто-напросто — в изгнании соответствующего демона...
Александра Ильинична вылезла из коляски:
Пройдя в кабинет шерифа, Дэйл Купер осмотрелся: он не в первый раз бывал в кабинетах шерифов провинциальных городков, и всякий раз удивлялся скудности фантазии, с которой те обставляли свои апартаменты. Угловатая мебель, несколько разноцветных телефонов на обшарпанном столе, засиженная мухами карта города на крашенной маслом стене. После официального знакомства Купер сразу же перешел к делу:
Девицы неуверенно захихикали. Альмира нахмурилась. Даже морщина проступила на идеально гладком лбу.
– За что вас задержали на два часа? Что вы натворили? Я хотела пойти к директору, но он уехал в министерство.
— Значит, так, шериф: у вас есть хоть кто-то, кого вы подозреваете?..
— Вы такой специалист по изгнанию демонов?
– Да ерунда на постном масле, – заверил её Володя. – Я слишком громко разговаривал, а Федя не ответил латынь.
Трумен несколько секунд раздумывал, стоит ли говорить этому заезжему о своих подозрениях насчет Боба Таундеша и, поколебавшись, решил, что стоит. «Все-таки нам с ним какое-то время работать вместе, — подумал Трумен, — а они там, в ФБР, все-таки профессионалы…»
— Да, есть немного, — скромно сказала я, вспомнив некий урок боевой магии. — Кое-какой опыт имеется.
– Садитесь, поехали…
— Есть. — Кивнул Гарри, — то есть, я хотел сказать — были… У этой Лоры Палмер был парень, Боб Таундеш. Я действительно подозревал его кое в чем, но с последним происшествием — имею в виду Ронни Пуласки — он никаким образом не связан. Ее обнаружили вчера, а у Боба есть алиби…
Училка поджала губы.
– Нет, мама, мы пойдем пешком. И больше провожать меня не надо.
Купер заложил ногу за ногу и, внимательно посмотрев на Трумена, продолжил:
— В самом деле, не далее как в прошлом веке эта точка зрения на болезнь преобладала, — признала она. — Болезнь считали одержимостью и применяли к больному экзорцизм. Иногда больной лишался болезни вместе с жизнью. Это считалось положительным результатом. Здоровье души — важнее здоровья тела. Вам нравится такой подход, Имахена? Вы бы хотели, чтобы его применили к вам?
Мальчики пошли по Соляному переулку, а обескураженная барыня приказала ехать домой на Сергеевскую. Кешке очень хотелось пойти следом за гимназистом Володей. Но что он ему скажет? «Познакомь с папой, попроси, чтоб помог»?
— Так… Вы делали обыск дома у Палмеров?..
— Ну...
Да и Василий Павлович ждать не будет, отдаст кости кому-нибудь другому. И Кешка повернул обратно в гимназический сад.
Такая манера разговора — слишком, на взгляд Трумена, деловая — явно не понравилась шерифу. «Этот тип, похоже, воображает себя Джеймсом Бондом, — подумал он, — наверняка сейчас начнет меня поучать, как надо вести следствие…»
— В темные времена, при особенно обеспокоенных здоровьем нации амирах, под предлогом лечения людей порой запытывали насмерть. В тех, конечно, случаях, если больным не удавалось своевременно откупиться от врачей...
* * *
Трумен сухо кивнул.
— Но ведь многим помогало! — заикнулась я.
Про Фроську Крутилин вспомнил далеко не сразу, вызвал её ближе к вечеру.
— Да, сделали.
Собственно, я была с ней согласна и спорила исключительно из вредности. Но маэстра этого не знала и испепелила меня гневным взглядом.
– Садись.
— И каковы результаты?..
— Настоящий целитель, — каркнула она, — готов пожертвовать жизнью ради того, чтобы избавить больного от страданий. И прошу вас заметить — своей жизнью, а не жизнью пациента!
– А выпить-то нальешь?
Не отвечая, Гарри открыл шухляду письменного стола и, вытащив оттуда видеокассету, молча протянул ее Куперу.
— Теория!
– Ты мне не тычь. Садись и отвечай на вопросы.
— Вы уже просмотрели ее?
Альмира недобро прищурилась.
– Сначала налей.
Шериф отрицательно мотнул головой.
— Желаете доказать ваши абсурдные утверждения на практике?
– Ах ты дура этакая. Ты хоть соображаешь, что здесь подписала? Разве это ты Чванова убила?
— Нет, не успели. Энди Брендон принес мне ее всего полчаса назад.
— Легко!
– Я. Ей Богу, я. Хочешь крест поцелую?
Дэйл коротко кивнул в ответ.
– Ты врешь.
— Остается только найти больного, — с ехидной улыбкой ввернула одна из адепток.
— Хорошо. Мы обязательно посмотрим ее. А теперь я хотел бы осмотреть труп.
– А ты докажи.
— Да мой экзорцизм сам его найдет! — самонадеянно заявила я, холодея.
Спустя полчаса полицейский «ниссан-патроль» подъехал к зданию городской клиники.
– Не бойся, докажу. Я Крутилин. Слыхала про такого?
Ну я и влипла!
Морг в клинике находился не в подвале, как обычно принято, а на последнем этаже. Трумен открыл дверцы лифта.
– Слыхала, что ты грязная ищейка.
Целительницы смотрели выжидающе — надо было что-то делать. Быстро раскинув мозгами, я решила совместить три заклинания: радиальный поисковый импульс, приснопамятный универсальный экзорцизм и недавно изученное на уроках целительства общее диагностическое сканирование силовым полем. Что после этого останется от моего собственного здоровья, даже не хотелось задумываться. Но отступать некуда! Так, чем связать элементы заклинания?
— Прошу…— кивнул он Куперу.
Вконец рассвирепевший Иван Дмитриевич дернул за сонетку:
Нужен единый носитель информации... Что-нибудь из первоэлементов... Взгляд упал на фонтанчик...
Гарри никак не мог запомнить, на какую кнопку надо нажать — от частых прикосновений цифры на них давно вытерлись. Шериф ткнул наугад первую попавшуюся, и лифт плавно поехал наверх. Через несколько секунд он остановился, и шериф, открыв дверцы, вышел на коридор. За ним последовал Купер.
– Увести, – приказал он вошедшему надзирателю.
Точно — вода!
Рядом с лифтом находился пост медсестры. Присев на краешек стула, какой-то мужчина в белом халате с поволокой во взгляде, выдававшей в нем скрытого эротомана, рассказывал молоденькой медсестре некую жуткую историю — до слуха Купера долетали обрывки фраз: «Ей было всего четырнадцать… „Ее трахал отчим…“ „У нее еще не было даже месячных…“
* * *
Дальше все было делом техники. Я по памяти начертила на ладони пентаграмму, встала, подошла к фонтанчику, набрала горсть воды, прошептала над ней заклинание поиска и активировала радиальный пульсар.
Подняв голову, мужчина в белом халате сразу же заметил вышедших из лифта Купера и Трумена.
Около восьми Дерзкий вывернул из Кирпичного на Большую Морскую. План его был прост – зайти в здание сыскной, открыв с помощью отмычек замок, спрятаться на чердаке, дождаться ухода сыщиков со службы и снова используя отмычки, добраться до камеры вещественных доказательств. Найдя медальон, Дерзкий планировал вернуться на чердак, дождаться там утра и покинуть здание.
Громкое шипение слилось с моим воплем, когда вода мгновенно испарилась у меня в руке. Пентаграмма полыхнула и погасла, оставив только запах гари и черные, словно обугленные, линии у меня на ладони.
Но на Большой Морской его ожидал неприятный сюрприз – несколько сотен городовых из школы резерва. Прикурив папиросу, он повернул назад, по Малой Морской дошел до Невского и отправился к себе на Знаменскую.
— Одну минуточку, — кивнул он медсестре, — потом дорасскажу… — Привстав, он быстро подошел к шерифу и его спутнику и, фамильярно поздоровавшись (Дэйл Купер позже отметил в своем звуковом дневнике, что у этого типа было очень вялое рукопожатие и потная рука), произнес:
Кешка к тому времени уже битый час ждал у Спаса на Сенной Петьку Абаса. Он даже внутрь вошел, купил свечку, дошел до алтаря, внимательно разглядывая прихожан. Петьки среди них не было. Кешка вернулся на площадь. В животе его урчало, ведь он целый день не ел. Но мальчишка боялся упустить Абаса. Присев на ступени храма, он терпеливо ждал. В начале десятого церковь закрыли. Кешка встал, решив про себя, что Петька про него забыл.
— Ожог второй степени, — услышала я за спиной злорадный голосок.
— Лоуренс Джакоби, доктор. Очень приятно, мистер Трумен. — Обернувшись к Куперу, он развязно поинтересовался: — А вы кто будете?..
– Эй, ты что здесь делаешь? – раздался вдруг голос Вики.
Этот тип почему-то сразу же не понравился Дэйлу, и он, смерив его презрительным взглядом, медленно произнес, глядя в глаза:
– Петьку Абаса жду.
Я проигнорировала и реплику, и жгучую боль в руке, прислушиваясь к своим ощущениям. Что-то определенно получилось, только вот что? Удалось ли связать водяной пар с бесогонными чарами? Поисковый импульс ушел, но куда?
— Купер. Дэйл Купер, специальный агент Федерального Бюро Расследований.
– Не жди. Убили его.
Доктор Джакоби заулыбался, всем своим видом стремясь доказать, что знакомство с агентом Федерального Бюро Расследований доставляет ему огромное, ни с чем не сравнимое удовольствие.
– Как убили?
Ответ получила очень скоро. Башня дрогнула. Мраморный пол под ногами заходил ходуном. Девушки с воплями повскакали со скамейки, кинувшись под крылышко к маэстре. Та растерянно вертела головой, не больше моего понимая, что тут творится. Еще толчок... Землетрясение? Снизу нарастал глухой рокот. Прямо перед нами, поперек садика, побежала трещина. Девицы пронзительно завизжали. Вода, плеснув, ушла из фонтанчика, жалобно затрепетали гранатовые цветы... Медленно и величественно половина висячего сада отвалилась и рухнула вниз. Я следила за ее полетом, как зачарованная. Тяжелый удар; площадка развалилась при столкновении с аркадным мостиком, разрушив и его, и полетела дальше вниз в виде разрозненных кусков мрамора.
— Вы, видимо, прибыли сюда из Сиэтла?
– Взяли да и убили. И его, и Оську Хвастуна. Так что в Лавру сегодня не суйся. Там облава.
— Боги! — прошептала маэстра в глубочайшем шоке. — Что это было?!
Купер холодно кивнул.
– А где же ночевать? – спросил Кешка, обрадовавшись тому, что успел сбыть кости тамошним маклакам до начала облавы.
Я разразилась нервным хохотом.
— Да.
– Пошли со мной на Горячее поле.
— Видали? Интересно, на кого все это грохнулось?
— Наверное, в связи с этим, — Джакоби щелкнул пальцами, — с этим ужасающим убийством?
По Горсткиной улице идти не решились, сделали крюк по Гороховой. Затем по Фонтанке дошли до Обуховского проспекта и по нему, через Обводный, покинули город, очутившись в самом страшном его предместье – на Горячем поле. Оно начиналось от Московских Триумфальных ворот и тянулось в длину аж до Пулковских высот, в ширину же простиралось до Автово.
На лицах адепток отразился ужас. Я подошла к краю разлома и осторожно заглянула вниз. А в самом деле... Далеко-далеко шла какая-то суета. Бегали, кричали...
— Совершенно верно…
– Полицейские сюда не суются. Потому что здесь армия нужна, чтобы всё поле оцепить. А если не оцепить, никого и не поймаешь, – хихикал по дороге Вика. – Это тебе не Вяземская лавра.
— Целителя! — услышала я на грани слуха. — Целителя!
Голос доктора опустился до доверительного шепота.
– Почему же тогда столько народа в Лавре живет? Почему все сюда не уйдут? – поинтересовался Кешка.
Мне сразу стало как-то совсем не смешно. Неуверенно взглянула на Альмиру — та стояла с закрытыми глазами, зрачки быстро двигались под опущенными веками, губы шевелились, передавая ментальное сообщение. Адептки смотрели на меня так, как будто это на меня только что упал воз камней.
— А вы знаете, эта… Лора Палмер, она несколько раз обращалась ко мне…
– Во-первых, Лавра, считай, в самом центре города. Проснулся и сразу отправился по своим делам. А отсюда две, а то и три версты надо идти. Во-вторых, когда дождь, тут мокро. В-третьих, жить здесь можно только летом. Зимой в шалаше или в землянке долго не протянешь.
Проклятие!
— Доктор Джакоби, — оборвал шериф Лоуренса на полуслове, — об этом вы расскажете нам как-нибудь в другой раз. Извините, мы очень торопимся, нам необходимо обследовать труп.
– А если печку поставить?
Я кинулась к краю и, ни на миг не задумавшись, спрыгнула вниз. В конце концов, зачет по левитации я сдала успешно.
Поднимаясь по лестнице, Купер поинтересовался:
– Так дым от печки тебя и выдаст. И тогда полицейские цап-царап. И отдадут хозяину.
... Когда, больно стукнувшись пятками, я приземлилась во дворе Академии, то сразу очутилась посреди суетящейся толпы. Вся площадка была завалена крупными осколками камня, в воздухе висела пыль. Я заметила нескольких однокурсников, из числа сдавших левитацию, — они сосредоточенно разбирали завал, где виднелись обрывки синей преподавательской мантии и чьи-то ноги в кожаных башмаках. Меня бросило в холодный пот.
— А этот Джакоби, он кто — гинеколог?..
– Какому ещё хозяину?
— Я целитель, пропустите! — закричала я, протискиваясь вперед.
— Нет, — ответил шериф, не оборачиваясь, — это психиатр. Он сравнительно недавно приехал в наш город. До этого жил в Калифорнии, занимался трудными подростками. Специализировался исключительно на сексуальных посягательствах на несовершеннолетних.
– От которого я когда-то сбежал. У мамки с папкой семеро нас было по лавкам, вот и отправили меня, самого старшего, в город ремеслу обучаться. Фактор пообещал им, что на завод устроит, токарем…
Толпа расступилась. Ребята как раз подняли осколок мрамора размером с могильную плиту. Под ним, в крови и белой каменной крошке, обнаружился не кто иной, как Альва.
— А почему он приехал в Твин Пике?
– Кто-кто пообещал?
Я прикусила пальцы, чтобы не заорать. Парни стояли рядом, глядя на расплющенное тело также растерянно, как и я. И думая, наверно, о том же самом. Что невозможно выжить после того, как на голову упадет скала размером со стол... Что он мертв, безнадежно мертв!
— Это какая-то очень темная и запутанная история, — ответил шериф, — я точно не знаю… И вообще, этот доктор Джакоби немного, как бы это поточней выразиться… со странностями… У него есть маленький пунктик — он завернут на своей аквариумной рыбке Розалине, каждый день таскает из зоомагазина сушеных дафний… Говорят, что он даже беседует с ней… Впрочем, я сам этого никогда не видел и не слышал…
– Ну, делец. Который ездит по деревням, присматривает мальчишек, родителям обещает их в городе хорошо пристроить, деньги за это берет… А сам, сволочь, меня в портерную отдал, пиво по бутылкам разливать.
«Нет, он не умрет так просто! — стучало в голове. — Это же не какой-то студент! Альва опытный маг... Пусть и теоретик, но...»
Наглухо застегнутый ярко-оранжевый мешок был единственной бросающейся в глаза вещью в помещении морга. Он лежал на старом оцинкованном столе, отражаясь в дверцах стеклянного шкафа, стоявшего напротив.
– Обманул, значит?
Я опустилась на колени рядом с бездыханным телом, зажмурилась, открыла глаза на руках (правая ожгла резкой болью) и начала осмотр.
Шериф осторожно расстегнул замок-молнию. Куперу сразу же бросились в глаза скомканные пряди длинных льняных волос…
– Все они такие, эти факторы. А все потому, что завод за ученика им не платит. А хозяин портерной за меня червончик отстегнул. Вот и стоял я в холодном подвале по колено в воде с шести утра и до двенадцати ночи. Денег мне хозяин не платил, мол, я у него в обучении, кормил впроголодь, спал я в сарае вместе с коровой и поросятами. А ещё избивали меня. Иногда за дело, когда бутылку разобью или пиво пролью, а чаще всего просто так, от злобы. Вот однажды, когда хозяин сильно пьян был, стащил я у него бумажник и был таков. Прибился к таким же мальчишкам, как и я. Сперва милостыню просили, теперь уже не просим, отбираем.
Несмотря на то, что тело, как и положено в подобных случаях, было тщательно забальзамировано, его уже кое-где тронуло тлением. Зеленоватые трупные пятна виднелись на кистях рук, на животе — ниже пупка они сливались с лобковыми волосами, и, особенно на груди…
Оценка состояния больного с помощью собственной ауры имеет только один минус: такая оценка верна, когда врач сам полностью здоров. Остальное — пустяки. Просто сличаешь две картинки, два образа — здоровый и не очень. «Найдите десять отличий». У некоторых этот метод действует более замысловато. Например, один мой приятель рассказывал, что воспринимает ауру как мелодию, и, обследуя больного, тихо напевает, пока каждая фальшивая нотка не будет найдена и перепета правильно.
– А если поймают и на каторгу отправят?
Шериф отвел глаза — за истекшие полутора суток он еще никак не мог свыкнуться с мыслью, что это тело — все, что осталось от дочери адвоката Лиланда Палмера.
Я сличала картинки, и ситуация удивляла меня все сильнее. Никаких смертельных повреждений... Сотрясение, и, кажется, довольно сильное. Альва сейчас в глубокой отключке — и только. Как это у него получилось? Неужели он успел отразить камень защитным полем? Вот это реакция!
– Значит, на роду мне так написано. Да и что каторга? Оттуда деру можно дать. Знаешь, сколько тут на поле варнаков?
Купер же, наоборот, смотрел на тело Лоры разве что как на вещественное доказательство преступления — и не более того.
Но внутри, глубже, чем я могла заглянуть, творилось что-то очень нехорошее. Настолько нехорошее, что я всерьез обеспокоилась за жизнь пациента. Возникало смутное ощущение некой болезненной, кровоточащей раны, но ладонями ее не разглядеть.
«Это потому, — решил Трумен, — что он не знал ее лично, при жизни…»
– Кого-кого?
Что ж, выхода нет. Придется забраться и посмотреть. Я не забыла о невидимой оплеухе, полученной в день нашего с Альвой знакомства, но готова была получить еще десяток — главное, не дать ему умереть. Это мой долг целителя, и человеческий долг тоже. Когда-то он спас мне жизнь — теперь мой черед...
Купер, аккуратно натянув резиновые перчатки, вытащил из нагрудного кармана небольшой, сверкающий никелированными поверхностями пинцет, и, взяв руку покойной, принялся внимательно осматривать ее ногти.
Я закрыла глаза на руках, глубоко вздохнула и медленно открыла око сердца.
– Беглых из ссылки и каторги. Самые страшные на Горячем поле люди. Знаешь, что я думаю? Петьку с Оськой кто-то из варнаков и завалил.
«Завидное хладнокровие, — с неподдельным уважением отметил про себя шериф, — я бы наверняка так не смог, это уж точно…»
И на меня кипящим потоком обрушилась боль.