Настройки шрифта

| |

Фон

| | | |

 

24 вида горы Фудзи кисти Хокусая

1. Вид горы Фудзи от Овари

Кит жив, хотя он похоронен неподалеку отсюда, а я мертва, хотя я вижу розовый вечерний отблеск на облаках над горой вдалеке и дерево на переднем плане для подходящего контраста. Старый бондарь превратился в пыль; его гроб тоже, наверное. Кит говорил, что любит меня и я говорила, что люблю его. Мы оба говорили правду. Но любовь может означать много вещей. Она может быть орудием нападения или проявлением болезни.

Меня зовут Мэри. Я не знаю, будет ли моя жизнь соответствовать тем формам, в которые я переселюсь в этом паломничестве. Но не смерть. Итак, начинаю. Любой отрезок круга, как этот исчезающий обруч бочонка, мог бы привести в то же самое место. Я должна прийти для убийства. Я порождаю скрытую смерть, в противоположность секрету жизни. И то, и другое неустойчиво. Я взвешивала и то, и другое. Если бы я была посторонней, я не знала бы, что выберу. Но я здесь, я, Мэри, следующая магическим путем. Каждый момент целостен, хотя у каждого есть прошлое. Я не понимаю причин, только следствия. И я устала от игр изменения реальности. Все будет становиться яснее с каждым успешным шагом моего путешествия и как тонкая игра света на моей магической горе, все должно измениться. В каждый момент я должна немного умереть и немного возродиться.

Я начинаю здесь, так как мы жили недалеко отсюда. Я была здесь раньше. Я вспоминаю его руку на моем плече, его иногда улыбающееся лицо, его груды книг, холодный, плоский глаз терминала его компьютера, снова его руки, сложенные в медитации, его улыбка теперь другая. Далеко и рядом. Его руки на мне. Сила его программ, расколоть коды, затем собрать. Его руки. Смертельно.

Кто бы мог подумать, что он уступит этому быстро разящему оружию, деликатным инструментам, изгибам тел? Или я сама? Пути…

Руки…

Я должна вернуться. Вот и все. Я не знаю, достаточно ли этого.





Старый бондарь в обруче своей работы… Наполовину полный, наполовину пустой, наполовину деятельный, наполовину бездеятельный… Могу ли я вести себя как инь и янь этой известной гравюры? Могу ли считать, что она символизирует Кита и меня? Могу ли я рассматривать ее как великий Ноль? Или как бесконечность? Или все это слишком очевидно? Одно из этих утверждений лучше оставить незаконченным? Я не всегда деликатна. Пусть оно будет. Фудзи стоит внутри него. А разве не на Фудзи нужно подняться, чтобы дать отчет о своей жизни перед Богом или богами?

У меня нет намерения подниматься на Фудзи, чтобы давать отчет Богу или кому-нибудь еще. Только неуверенность и неопределенность нуждаются в оправдании. Я делаю то, что должна. Если у богов есть вопросы, они могут спуститься вниз с Фудзи и спросить меня. С другой стороны, между нами тесное согласие. Такое, преодоление пределов которого может быть одобрено только издалека.

Действительно. Я единственная из людей знаю это. Я, которая попробовала запредельность. Я знаю также, что смерть это – только бог, который приходит, когда его зовут.

По традиции хенро – пилигрим – должен быть одет во все белое. Я нет. Белое не идет мне, и мое паломничество – частное дело, тайная вещь, до тех пор, пока я смогу его выдержать. Сегодня я надеваю красную блузу, жакет и слаксы цвета хаки, кожаные туристские ботинки; я подвязала волосы, в рюкзаке за спиной все необходимое. Я все-таки беру посох, отчасти для того, чтобы опираться, что иногда бывает нужно, отчасти как оружие, которое может понадобиться. Я сторонник его применения в обоих случаях.

Посох, как сказано, символизирует веру в паломничестве. Вера – это вне меня. Я останавливаюсь на надежде.

В кармане моего жакета лежит маленькая книжка, содержащая репродукции двадцати четырех из сорока шести картин Хокусая с видами горы Фудзи. Это подарок, очень давний. Традиция выступает против паломничества в одиночку, в целях безопасности и товарищеского общения. Итак, дух Хокусая – мой компаньон, так как он присутствует в тех местах, которые я хотела бы посетить, так же, как и повсюду. Мне больше не нужны никакие компаньоны, и что за японская драма без привидений?

Охватывая взглядом эту сцену и думая мои думы и чувствуя то, что я чувствую, я начинаю. Я немного жива, немного мертва.

Мой путь не будет полностью пешим. Но большая часть пути – да.

Есть определенные вещи, которых я должна избегать в этом путешествии приветствий и прощаний. Простодушие – мой темный плащ и, вероятно, пешая прогулка будет для меня полезной.

Я должна следить за моим здоровьем.

2. Вид горы Фудзи из чайного домика в Иошиде



Я изучаю репродукцию: мягкая голубизна рассветного неба, слева Фудзи, на которую через окно чайного домика смотрят две женщины; другие изогнутые, сонные фигуры, как куклы на полке…

Здесь уже не та дорога. Они ушли, как бондарь – люди, чайный домик, рассвет. Только гора и репродукция помнят момент. Но этого достаточно.

Я сижу в столовой гостиницы, где я провела ночь, мой завтрак съеден, чашка чая передо мной. В комнате есть еще обедающие, но не рядом со мной. Я выбрала этот стол из-за вида, открывающегося из окна и напоминающего вид на репродукции. Хокусай, мой молчаливый компаньон, мог бы улыбнуться. Погода была достаточно благосклонна, чтобы я могла заночевать под открытым небом, но я ужасно серьезно отношусь в моем паломничестве к подозрительным ситуациям в этом путешествии между жизнью и смертью, которое я предприняла. Это отчасти причина поиска, и частично причина ожидания. Вполне возможно, что она может исчезнуть в любой момент. Я надеюсь, что нет, но жизнь редко соответствует моим надеждам – или, что то же самое, логике, желанию, опустошенности, или чему-то другому, относительно чего я их измеряю.

Все это неподходящее отношение и занятие для ясного дня. Я выпью мой чай и посмотрю на гору. Небо меняется на глазах…

Изменения… Я должна соблюдать осторожность, когда я буду покидать это место. Есть границы, которые не должны быть нарушены и предосторожности, которые должны быть выполнены. Я продумала все свои движения – от того, как поставлю чашку на стол, поднимусь, повернусь, возьму свои вещи, пройдусь – до тех пор, как я снова буду на природе. Я должна все еще следовать образцам, потому что мир – числовая ось, повсюду плотная. У меня очень малый шанс быть здесь.

Я не так сильно устала после вчерашнего перехода, как думала, и я принимаю это за хороший знак. Я старалась поддержать приличный вид, несмотря ни на что. Картина на стене справа от меня изображает тигра, и мне хочется, чтобы это тоже был хороший знак. Я родилась в год Тигра, и сильное и бесшумное движение большой полосатой кошки – это то, что мне больше всего нужно. Я пью за тебя, Шер Хан, кот, который гуляет сам по себе. Мы должны быть твердыми в нужное время, нежными в подходящий момент. Выжидать…

Во-первых, мы были связаны почти телепатически, Кит и я.

Нас тянуло друг к другу, и даже сильнее в те годы, когда мы были вместе, Шер Хан, в джунглях сердца. Сейчас мы охотники.

Ожидание окончилось – и саки, начало…

Я наблюдала изменения на небе до тех пор, пока все небо не стало одинаково светлым. Я допила чай. Поднялась, взяла свои принадлежности, надела рюкзак, взяла посох. Я направилась через короткий холл, который вел к задней двери.

– Мадам! Мадам!

Это один из местных служащих, маленький человечек с испуганным выражением лица.

– Да?

Он кивнул в сторону моего рюкзака.

– Вы покидаете нас?

– Да.

– Вы не отметили отъезд.

– Я оставила плату за комнату в конверте на туалетном сто лике. На нем написано «плата за проживание». Я подсчитала необходимую сумму.

– Вы должны зарегистрировать отъезд.

– Я не отмечала свой приезд. Я не буду отмечать отъезд. Если вы хотите, я могу проводить вас до комнаты, чтобы показать, где я оставила плату.

– Извините, но это должно быть сделано кассиром.

– Извините меня тоже, но я оставила плату и не буду отмечаться.

– Это нарушение. Я должен буду позвонить управляющему.

Я вздохнула.

– Нет. Я не хочу этого. Я пройду через вестибюль и отмечу выезд, так же как и въезд.

Я замедлила шаги и повернула в сторону вестибюля.

– Ваши деньги, – сказал он. – Если Вы оставили их в комнате, Вы должны пойти и принести их.

Я отрицательно покачала головой.

– Я оставила и ключ.

Я вошла в вестибюль. Подошла к креслу в углу, самому дальнему от конторки. Села.

Маленький человечек следовал за мной.

– Будьте добры, скажите им, что я хочу зарегистрировать отъезд – попросила я его.

– Ваша комната номер…

– Семнадцать.

Он слегка поклонился и направился к стойке. Он говорит с женщиной, которая бросает на меня несколько взглядов. Я не могу слышать их слов. В конце-концов он берет ключ и уходит. Женщина улыбается мне.

– Он принесет ключ и деньги из Вашей комнаты, – говорит она.

– Вам понравилось у нас?

– Да, – отвечаю я. – Если он позаботится об этом, я, пожалуй, пойду.

Я начинаю подниматься.

– Пожалуйста, подождите, – говорит она, – сейчас я все сделаю и дам Вам квитанцию.

– Мне не нужна квитанция.

– Мне необходимо отдать ее Вам.

Я снова усаживаюсь. Я держу мой посох между коленями. Я вцепилась в него обеими руками. Если я попытаюсь уйти сейчас, она, вероятно, позовет управляющего. Я не желаю привлекать к моей особе еще больше внимания.

Я жду. Я контролирую дыхание. Я освободила сознание.

Через некоторое время человечек возвращается. Он передает ей ключ и конверт. Она шуршит бумагой. Она вставляет бланк в машину. Нажимает кнопки. Вытаскивает бумагу из машины и осматривает ее. Считает монеты в моем конверте.

– Вы оставили правильную сумму, миссис Смит. Вот Ваша квитанция.

Она отрывает верхнюю часть листа.

Что-то происходит в воздухе, будто луч света упал сюда секундой ранее. Я быстро вскакиваю на ноги.

– Скажите пожалуйста, это частная гостиница или филиал?

При этом я двигаюсь вперед, так как знаю ответ наперед.

Ощущение усиливается, локализуется.

– Это филиал, – отвечает она, оглядываясь в затруднении.

– С центральной конторой?

– Да.

Особым способом, когда ощущения объединяются с действительностью, я вижу, что эпигон, похожий на летучую мышь, устраивается рядом с ней. Она уже чувствует его присутствие, но не понимает. Моя обязанность – мо чи ч\'у, как говорят китайцы, немедленное действие, без раздумий и колебаний – поэтому я подхожу к конторке, кладу мой посох под подходящим углом, наклоняюсь вперед, как будто бы собираюсь взять квитанцию, и слегка подталкиваю посох так, что он скользит и падает, перелетая через конторку, его маленький металлический наконечник попадает в гнездо терминала компьютера. Верхний свет гаснет немедленно. Эпигон съеживается и рассеивается.

– Перебой с электричеством, – замечаю я, поднимая мой посох и поворачиваясь. – До свидания.

Я слышу, как она приказывает служащему проверить щиток.

Я выхожу из вестибюля и захожу в комнату отдыха, где принимаю таблетку, так, на всякий случай. Затем я возвращаюсь в небольшой холл, пересекаю его и покидаю здание. Я рассчитывала, что это произойдет раньше или позже, так что я не была не готова.

Сверхмалого напряжения внутри моего посоха было достаточно для этого случая, и в то же время, как я надеялась, это могло случиться позже. Но, вероятно, лучше для меня, что это произошло сейчас. Я чувствую себя более живой, более настороженной после этой демонстрации опасности. Это ощущение, это знание полезно мне.

И он не достиг меня. Все закончилось ничем. Основная ситуация осталась неизменной. Я счастлива, имея преимущество столь малой ценой.

Я хочу выйти прочь и войти в природу, где я сильнее, а он слабее.

Я вхожу в свежий день, кусок моей жизни сверх утреннего момента созерцания горы.

3. Вид горы Фудзи от Ходогайя



Я нахожу место изогнутых сосен на Токайдо и останавливаюсь, чтобы посмотреть на Фудзи из-за них. Путешественники, которые проходят во время первого часа моего бодрствования, не похожи на путешественников Хокусая, но это неважно. Лошадь, носилки, голубые одеяния, большие шляпы – все в прошлом, путешествует только на картине. Купец или дворянин, вор или слуга – я смотрю на них как на пилигримов того или иного сорта. Моя болезненность, спешу я добавить, является причиной того, что мне нужно добавочное лечение. Однако сейчас я хорошо себя чувствую, и не знаю, медикаменты или медитация обусловили мою повышенную чувствительность к тонкостям света. Кажется, Фудзи почти движется под моим пристальным взглядом.

Паломники… Я была бы не против путешествовать с Мацуо Басе, который сказал, что все мы путешественники каждую минуту своей жизни. Я вспоминаю также его впечатления от заливов Мацусима и Кисагата – первый обладает искрящейся прелестью, а второй – прелестью плачущего лица. Я думаю о виде и выражениях Фудзи и захожу в тупик. Печаль? Покаяние? Радость? Воодушевление? Они соединяются вместе и разворачиваются. У меня нет гения Басе, чтобы выразить это в простой характеристике. И даже он… Я не знаю. Похожесть говорит о похожести, но описание должно пересечь бездну. Восхищение всегда содержит в себе недостаток понимания.

Этого достаточно для того момента, чтобы увидеть.

Паломники… Я думаю также о Чосере, когда смотрю на картину. Его путешественники хорошо проводили время. Они рассказывали друг другу грязные истории и стихи, присоединяя в конце мораль.

Они ели и пили и обманывали друг друга. Кентербери был их Фудзи. У них была вечеринка всю дорогу. Книга кончается перед тем, как они прибывают. Подходяще.

Я не без чувства юмора. Может быть, Фудзи действительно смеется надо мной. Если так, я очень бы хотела присоединиться к ней. Мне действительно не нравится мое теперешнее настроение и капелька медитационного перерыва не помешала бы, если бы был подходящий объект. Рыдающее таинство жизни не может продолжаться все время на самых высоких нотах. Если они могут сделать перерыв, я не против. Завтра, быть может…

Черт побери! Мое присутствие наконец должно быть замечено, в противном случае эпигон не появился бы. Я была очень осторожна. Подозрение – это еще не уверенность, и я надеюсь, что мои действия были достаточно решительными, чтобы предотвратить подтверждение. Мое теперешнее местонахождение вне досягаемости и знания. Я снова возвращаюсь к Хокусаю.

Я хотела бы провести остаток моих дней на тихом Орегонском берегу. Место не без своих особенностей. Но я полагаю, именно Рильке сказал, что жизнь – это игра, которую мы должны начинать, не узнав хорошенько ее правил. Узнаем ли мы их когда-нибудь? И действительно ли это правила?

Вероятно, я читаю слишком много поэзии.

Но что-то, что кажется мне правилом, требует, чтобы я сделала это усилие. Справедливость, долг, месть, безопасность – должна ли я взвесить их по отдельности и определить процент их участия в том, что движет мною? Я здесь, потому что я здесь, потому что я следую правилам – какими бы они ни были. Мое понимание ограничено результатами. Его – нет. Он всегда мог делать интуитивные скачки. Кит был грамотей, ученый, поэт. Такое богатство. Я беднее во всех отношениях.

Кокузо, хранитель всех, кто родился в Год Тигра, разрушь это настроение. Я не хочу его. Оно не мое. Пусть это будет болью старой раны, даже обновленной воспалением. Но я не могу позволить ей быть мною. И покончить с ней вскоре. Моя болезнь в сердце и мои причины благородны. Дай мне силы отделить себя от этого, Ловец в Бамбуке, господин того, кто одет в полоски. Отбрось унылость, собери меня, дай мне силы. Уравновесь меня.

Я наблюдаю игру света. Откуда-то доносится детское пение.

Через некоторое время начинается тихий дождик. Я надеваю пончо и смотрю. Я очень слаба, но я хочу увидеть Фудзи, возникающую из тумана, который начал подниматься. Я отпиваю воду и капельку бренди. Остались только очертания. Фудзи превратилась в привидение горы на Таоистских рисунках. Я жду до тех пор, пока небо не начинает темнеть. Я знаю, что гора больше не придет ко мне сегодня, и я должна позаботиться о сухом месте для ночлега. Это может быть моими уроками из Ходогайя: Склоняйся к настоящему. Не старайся приукрашивать идеалы. Имей достаточно разума, чтобы уйти из-под дождя.

Я спотыкаюсь о небольшое дерево. Сарай, сеновал, гараж…

Что-нибудь, что стояло бы между мной и небом.

Через некоторое время я нахожу такое место. Мне снится не бог.

4. Вид горы Фудзи от Тамагавы



Я сравниваю картину с реальностью. На этот раз не так плохо. Лошади и мужчины на берегу нет, зато на воде есть маленькая лодка. Не совсем такая лодка, если уж говорить по правде, и я не могу сказать, что она сделана из дерева, но и этого достаточно.

Я была бы удивлена, если бы нашла полное совпадение. Лодка плывет прочь от меня. Розовый свет восхода отражается на воде и на тонком слое снега на темных плечах Фудзи. Лодочник на картине отталкивается шестом. Харон? Нет, я сегодня более бодра, чем в Ходогайя. Слишком маленький корабль для «Narrenschiff», слишком медленный для Летучего Голландца. «La navicella». Да. «La navicella del mio ingegno» – «маленькая лодка моего разума», на которой Данте поднял парус, чтобы преодолеть второй круг ада, Чистилище. Теперь Фудзи… Вероятно так. Ад внизу, небеса наверху, Фудзи посередине – конечная остановка. Утонченная метафора для паломника, который хотел бы очиститься. Подходяще. Как я прекрасно вижу на противоположном берегу. Для этого есть и огонь, и земля, и воздух. Перенос, Изменение. Я прохожу.

Спокойствие нарушается и моя мечтательность кончается, когда маленький самолет, желтого цвета, спускается к воде откуда-то слева от меня. Мгновением позже его комариное жужжание достигает моего слуха. Он быстро теряет высоту, скользит низко над водой, разворачивается и устремляется назад, на этот раз двигаясь вдоль береговой линии. Когда он приближается к точке, наиболее близкой ко мне, я замечаю вспышку отраженного света в его кабине. Бинокль? Если так, слишком поздно прятаться от его интересующихся глаз. Моя рука проникает в нагрудный карман и вытаскивает оттуда маленький серый цилиндр. Я сбиваю легким ударом его колпачки, пока подношу его к глазам. Секунда на поиск цели, другая на фокусировку…

Пилот мужчина, и так как самолет улетает прочь, я схватываю только его незнакомый профиль. Что это за золотая серьга в его левом ухе?

Самолет улетел в том направлении, откуда появился. Он не вернется.

Я дрожу. Кто-то прилетел с единственной целью бросить на меня взгляд. Как он нашел меня? И что он хочет? Если он решит, что я очень испугана, то атака последует в совсем другом направлении, чем то, к которому я приготовилась.

Я сжимаю руку в кулак и тихо ругаюсь. Не готова. Это история всей моей жизни. Всегда быть готовой к ошибочным вещам в соответствующий момент? Всегда пренебрегать тем, что имеет наибольшее значение?

Как Кендра? Я отвечаю за нее, она одна из причин, моего присутствия здесь. Если я преуспею в этом, я, по крайней мере выполню часть моего долга перед ней. Даже если она никогда не узнает, даже если она никогда не поймет…

Я выталкиваю все мысли о дочери из своего сознания. Если он только подозревает…

Настоящее. Вернуться в настоящее. Не расплескивать энергию в прошлое. Я стою на четвертой стоянке моего паломничества и кто-то проверил меня. На третьей станции эпигон попробовал обрести форму. Я приняла исключительные меры предосторожности при возвращении в Японию. Я здесь по фальшивым документам, путешествую под чужим именем. Годы изменили мою внешность и я помогла им в том, чтобы усилить темноту моих волос и цвета лица, изменив свою манеру одеваться, манеру речи, походку, обычную еду – что было для меня легче, чем многим другим, у меня уже была практика в прошлом. Прошлое… Снова, черт побери! Может быть, оно работает против меня даже таким образом? К черту прошлое! Эпигон и, возможно, человек-наблюдатель объединяются вместе. Да, я нормальная сумасшедшая и была ею много лет, если хорошенько поразмыслить.

Однако, я не могу позволить моему знанию действительности повлиять на мои нынешние суждения.

Я вижу три возможности. Первая в том, что самолет ничего не значит, так что он мог появиться, если бы кто-нибудь другой стоял там, или никого бы не было. Прогулка или поиски чего-нибудь еще.

Это может быть и так, но мой инстинкт выживания не может позволить мне принять это. Таким образом, кто-то разыскивает меня. Это либо связано с появлением эпигона, либо нет. Если нет, то большое жизненное искушение появляется передо мной и у меня нет идеи, как начать расплетать переплетенное. Здесь имеется так много возможностей из моей прежней профессии, хотя я предполагала долгое время не пользоваться ими. Вероятно, я не должна этого делать. Поиск причин выглядит невозможным предприятием.

Третья возможность наиболее страшная: существует связь между эпигоном и летчиком. Если дела дошли до того, что задействованы оба агента, тогда я обречена на неудачу. И даже более того, это будет означать, что игра приняла другой, устрашающий характер, который я не рассматривала. Это будет означать, что население Земли находится в большей опасности, чем я предполагала, что я единственная, кто знает о ней и поэтому мой персональный поединок вырастает до глобальных масштабов. Я не могу рисковать, отнеся это сейчас к моей паранойе. Я должна предполагать худшее.

Мои глаза переполнились. Я знаю, каково умирать. Однажды я узнала, каково терять с изяществом и надрывом. Я не могу больше позволить себе такое роскошество. Если у меня и были какие-то скрытые мысли, теперь я изгоняю их. Мое оружие хрупко, но я должна владеть им. Если боги спустятся с Фудзи и скажут мне: «Дочь, мы хотим, чтобы ты прекратила все это», я должна продолжить это до конца, хотя бы в аду я страдала от «Йу Ли Ч\'ао Чуан.» Никогда прежде я не осознавала так силу судьбы.

Я медленно опускаюсь на колени. Для того и бог, чтобы я могла победить.

Мои слезы больше не для меня.

5. Вид горы Фудзи от Фукугавы в Эдо



Токио. Гиндза и неразбериха. Движение и грязь. Шум, цвет и лица, лица, лица. Когда-то я любила подобные сцены, но я не была в городе уже очень давно. И возвращение в город, такой как этот, обессиливает, почти парализует.

Старый Эдо на картине совсем не тот, и я пользуюсь случаем прийти сюда, хотя осторожность угнетает каждое мое движение.

Трудно найти подходящий мост, чтобы увидеть Фудзи под тем углом, под которым она изображена на картине. Вода не того цвета и я закрываю нос от запаха; этот мост не тот мост; здесь нет мирного рыбака; и зеленщик ушел. Хокусай смотрит, как и я, на Фудзи под металлическим пролетом. Его мост был грациозной радугой, произведением ушедших дней.

Здесь все еще есть нечто от истины и мечтаний любого моста.

Харт Крейн мог бы найти вдохновение в вещах этого сорта. «Арфа и алтарь, переплавленные в неистовстве…»

И мост Ницше – гуманность, простирающаяся до сверхгуманности…

Нет. Мне этот мост не нравится. Лучше было бы не смотреть на него. Пусть это будет мой «pons asinorum.»

Легким движением головы я подбираю перспективу. Теперь кажется, что как будто Фудзи поддерживает мост и без ее поддержки он может быть разрушен, как Бифрост, удерживающий демонов прошлого от нападения на наш теперешний Асгард – или, может быть, демонов будущего от штурма нашего древнего Асгарда.

Я снова двигаю голову. Фудзи пропадает. Мост остается целым. Тень и материя.

Задние огни грузовика заставляют меня вздрогнуть. Я только что приехала и чувствую, что была здесь слишком долго. Фудзи кажется слишком далекой, а я слишком незащищенной. Я должна вернуться.

Урок, душа конфликта, у меня перед глазами: я не хочу, чтобы меня тащили через мост Ницше.

Иди, Хокусай, «укийо-е» Привидение Рождественского прошлого, показывай мне другую сцену.

6. Вид горы Фудзи от Кайиказавы



Туманная, таинственная Фудзи над водой. Чистейший воздух, который входит в мои ноздри. Здесь есть даже рыбак почти на том месте, где он должен быть, его поза менее драматична, чем на оригинале, его одежда более современна.

По пути сюда я посетила маленький храм, окруженный каменной стеной. Он посвящен Каннон, богине милосердия и прощения, утешительнице во времена страха и скорби. Я вошла. Я любила ее, когда была девочкой, пока я не узнала, что на самом деле это мужчина.

Тогда я почувствовала себя обманутой, почти преданной. Она была Гуаньинь в Китае, и тоже утешительницей, но она пришла из Индии, где она была бодисатвой по имени Авалокитесвара, мужчиной – «Господином, Который Взирает с Состраданием». В Тибете он был Чен-ре-зи – «Он с Сострадательными Глазами» – тот, кто регулярно перевоплощается как Далай Лама. Я не верила во все эти чудеса с перевоплощением и Каннон потеряла для меня часть своего очарования с моим всезнайством по истории и антропологии. Но я вошла.

Мы мысленно возвращаемся в обстановку детства во времена тревог.

Я осталась там на некоторое время, и ребенок внутри меня танцевал все это время, затем все прошло.

Я наблюдала за рыбаком на этих волнах, маленьких копиях большой волны Хокусая, которая для меня всегда символизировала смерть. Я могла бы увидеть Христианские символы или Иудейский архетип. Но я помню, как Эрнст Хемингуэй сказал Бернарду Беренсону, что секрет величайших произведений в том, что в них нет символизма. Море есть море, старик есть старик, мальчик – это мальчик, марлин – это марлин и акула такая же, как и остальные. Люди домысливают все сами, заглядывая за поверхность, всегда ищут большего. Для меня это, по крайней мере, непонятно. Я провела мое детство в Японии, отрочество в Соединенных Штатах. Во мне есть часть, которая любит видеть в вещах намеки и соприкасаться с тайной. Но Американская часть никогда ничему не доверяет и всегда ищет материальный источник во всем.

В целом, я должна сказать, что лучше не доверять, хотя линии интерпретации должны быть обнаружены раньше, перед перестановкой причин, которую я позволяю своему мозгу. Я все та же, не отказываюсь от этого качества характера, которое хорошо служило мне в прошлом. Это не аннулирует точку зрения Хемингуэя, так же как и мою, так как ни одна не претендует на полную истину. Однако в моей теперешней ситуации, я уверена, моя – больший потенциал для выживания, так как я имею дело не только с «вещами», но и с избранными временем Державами и Княжествами. Я хотела бы, чтобы это было не так, и тогда эпигон был бы не более чем артефактом, сродни мыльным пузырям. Но за всем этим что-то стоит, вне всякого сомнения, так как у желтого самолета был пилот.

Рыбак видит меня и машет рукой. Я машу в ответ с удовольствием.

Я удивлена той готовностью, с которой я воспринимаю это ощущение. Я чувствую, что это должно быть связано с общим состоянием моего здоровья. Этот свежий воздух и путешествие пешком, по-видимому, укрепили меня. Мои чувства стали острее, мой аппетит лучше. Я потеряла в весе, но приобрела мускулы. Я не пользовалась лекарствами несколько дней.

Отчего бы это?… Действительно ли это хорошо? Правда, я должна поддерживать мои силы. Я должна быть готова ко многим вещам. Но слишком много сил… Может быть, это саморазрушение в терминах моего общего плана? Равновесие, вероятно, я должна искать равновесие.

Я смеюсь, в первый раз не помню с каких пор. Смешно пребывать в жизни и смерти, болезненности и здоровье таким же способом, как и герой Томаса Манна, когда я уже прошла четверть всего пути. Мне понадобится вся моя сила – и, возможно, еще больше во время пути. Раньше или позже счет будет предъявлен. Если ожидание окончено, я должна сделать мой собственный «саки.» Между тем, я решаю наслаждаться тем, что у меня есть.

Когда я нанесу удар, это будет моим последним вздохом. Я знаю это. Этот феномен известен мастерам военного дела разных вероисповеданий. Я вспоминаю историю, рассказанную Евгением Херригелем об обучении с наставником «киудо», о натягивании тетивы и ожидании, ожидании, пока что-то не даст сигнал отпустить ее. Два года он делал это, пока его «сенсей» дал ему стрелу. Я забыла, как долго после этого он повторял это действие со стрелой. Итак, все это начало получаться вместе, истинный миг мог бы появиться и стрела могла бы полететь, могла бы полететь в цель. Прошло много времени, прежде чем он понял, что этот момент всегда приходит с последним выдохом.

Так в искусстве, так и в жизни. По-видимому, такие важные вещи, от смерти до оргазма, происходят в момент пустоты, в точке остановки дыхания. Вероятно, все они не более чем отражение смерти. Это глубокое осознание для таких как я, что моя сила должна с необходимостью следовать из моей слабости. Это управление, способность найти именно тот момент, который больше всего мне подходит. Но, как я верю тому, что нечто во мне знает, где ложь? Слишком поздно теперь пытаться построить мост к моему сознанию. Я составила свои маленькие планы. И поместила их на заднюю полку своего сознания. Я могу оставить их там и вернуться к другим делам.

Тем временем я впитываю этот момент вместе с соленым воздухом, говоря себе, что океан есть океан, рыбак есть рыбак и Фудзи всего лишь гора. Затем я медленно выдыхаю…

7. Вид горы Фудзи от подножия



Огонь в ваших внутренностях, следы зимы как пряди древних волос. Картина более устрашающая, чем реальность этим вечером.

Этот ужасный красный оттенок не пылает на рое облаков. Я все еще двигаюсь. Перед лицом древних сил Кольца Огня трудно не стоять с внутренней дрожью, скользя назад через геологическую вселенную ко временам творения и разрушения, когда возникали новые земли.

Великое излияние, ослепительные вспышки, танец молний как корона.

Я погружаюсь в огонь и изменение.

Прошлую ночь я спала в пристройке маленького Сингонского храма, среда кустарников, подстриженных в виде драконов, пагод, кораблей и зонтиков. Там было много обычных пилигримов и священнослужитель вел огненное священнодействие – «гома» – для нас. Огни Фудзи напомнили мне об этом, так же как тогда огонь напомнил мне Фудзи.

Священник, молодой человек, сидел перед алтарем, на котором стояло блюдо для огня. Он прочитал речитативом молитву и разжег огонь. Я наблюдала, полностью очарованная ритуалом, как он начал кормить огонь ста восемью лучинками. Это, как мне сказали, представляет сто восемь иллюзий души. Так как я не знаю весь список, я чувствовала, что могла бы представить парочку новых.

Неважно. Он пел псалом, звонил в колокольчик, ударял в гонг и барабан. Я взглянула на других «хенро». Я увидела, что они все полностью поглощены молебном. Все, кроме одного.

Он присоединился к нам, войдя в полном молчании и остановился в тени справа от меня. Он был одет во все черное, и крылья широкого капюшона скрывали нижнюю часть его лица. Он смотрел на меня. Как только наши глаза встретились, он отвел свои в сторону, уставившись на огонь. Через несколько мгновений я сделала то же самое.

Священник добавил ладан, листьев, масла. Я начала дрожать. В мужчине было что-то знакомое. Я хотела бы подробнее рассмотреть его.

Я медленно продвинулась вправо в течение следующих десяти минут, как будто отыскивая место, откуда лучше видно церемонию.

Затем внезапно повернулась и уставилась на мужчину.

Я снова перехватила его изучающий взгляд, и снова он быстро отвел глаза. Но отсвет пламени осветил все его лицо, резкое движение головы привело к тому, что его капюшон упал.

Я была уверена, что это именно тот человек, который пилотировал желтый самолет на прошлой неделе в Тамагава. Хотя у него не было золотой серьги, раковина его левого уха выдавала его.

Но кроме этого, было еще кое-что. Увидя его лицо полностью, я была уверена, что видела его где-то раньше, годы тому назад. У меня необычно хорошая память на лица, но почему-то я не могла припомнить его в предыдущих ситуациях. Он испугал меня, и я почувствовала, что для этого были свои причины.

Церемония продолжалась до тех пор, пока последняя лучина не была помещена в огонь и священник закончил службу, когда она сгорела. Тогда он повернулся, вырисовываясь на фоне света, и сказал, что пришло время для тех, кто чувствует недомогание, втереть целительный пепел, если они хотят.

Двое из паломников продвинулись вперед. Еще один медленно присоединился к ним. Я взглянула направо еще раз. Мужчина ушел в таком же молчании, как и пришел. Я окинула взором всю внутренность храма. Его нигде не было. Я почувствовала прикосновение к моему левому плечу.

Повернувшись, я взглянула на священника, который легонько ударил меня трехзубым медным инструментом, которым пользовался в церемонии.

– Иди, – сказал он, – и вотри пепел. Тебе нужно лечение для твоей левой руки и плеча, поясницы и ноги.

– Как Вы узнали об этом?

– Мне было дано увидеть это этим вечером. Иди.

Он показал место слева от алтаря и я пошла туда, пугаясь его проницательности, так как в тех местах, которые он назвал, онемение усиливалось в течение дня. Я воздерживалась от приема лекарств, надеясь, что приступ пройдет сам по себе.

Он массажировал меня, втирая пепел погасшего огня в те места, которые он назвал, потом показал мне, как продолжать дальше. Я так и сделала, по традиции немного потерев в конце голову.

Позднее я осмотрела все вокруг, но моего странного наблюдателя нигде не было. Я нашла укромное место между ногами дракона и расстелила там свою постель. Мой сон не потревожили.

Я проснулась перед рассветом и обнаружила, что чувствительность восстановилась во всех онемевших местах. Я была рада, что приступ прошел без применения лекарств.

Остаток дня, пока я путешествовала сюда, к подножью Фудзи, я чувствовала себя удивительно хорошо. Даже теперь я полна необычной силой, что пугает меня. Что, если пепел церемониального огня обладает целебными свойствами? Я боюсь, что может сделаться с моими планами, с моим решением. Я не уверена, что знаю, как поступать в этом случае.

Итак, Фудзи, Господин Скрытого Огня, я пришла, готовая и опасающаяся. Я буду ночевать неподалеку отсюда. Утром я двинусь дальше. Твое присутствие переполняет меня. Я хочу отойти для другой, более отдаленной перспективы. Если бы я когда-нибудь взобралась на тебя, интересно, смогла бы я бросить сто восемь палочек в твой священный очаг? Я думаю, нет. Есть иллюзии, которые я не хочу разрушать.

8. Вид горы Фудзи от Тагоноуры



Я поехала на лодке, чтобы посмотреть на берег и склоны Фудзи. Я все еще чувствую себя выздоравливающей. Стоит ясный день, с моря дует холодный ветер. Лодка раскачивается на небольших волнах, пока рыбак и его сын, которым я заплатила, чтобы иметь возможность воспользоваться их лодкой, направляют ее по моему требованию так, чтобы дать мне возможность найти точку обзора, наиболее приближенную к картине. Так много из бытовой архитектуры этих мест представляют мне носы кораблей. Расхождение эволюции культуры, где сообщение представляет собой среду? Море – это жизнь? Добывая пропитание под волнами, мы всегда на море?

Или море – это смерть, оно может подняться и разрушить наши страны, потребовать наши жизни в любой момент? Таким образом, мы должны помнить это «memento mori», даже когда над нашими головами крыша и стены, которые поддерживают ее? Или это знак нашей силы, над жизнью и смертью?

Или ни то, ни другое. Может показаться, что я затаила сильное желание смерти. Это не так. Мое желание как раз обратное.

Это действительно может быть, так как я пользуюсь картинами Хокусая как разновидностью пятен Роршаха для самопознания, но скорее это восхищение смертью, нежели желание ее. Я полагаю, это понятно при сильном страдании.

Достаточно об этом. Это означало только извлечение моего оружия с тем, чтобы проверить его остроту. Я обнаружила, что оно в порядке и я снова вкладываю его в ножны.

Серо-голубая Фудзи, посоленная снегом, длинный край слева от меня. Похоже, что я никогда не видела одну и ту же гору дважды. Ты изменяешься так же, как и я, поэтому остаешься тем, что ты есть. Что означает, что для меня есть надежда.

Птицы. Позвольте мне послушать и понаблюдать за вами какое-то время, воздушные путешественники, ныряющие и питающиеся.

Я наблюдаю, как мужчина работает с сетью. Приятно наблюдать за его проворными движениями. Через некоторое время я начинаю дремать. Мне снятся сны и я вижу бога Кокузо. Это не может быть просто так, потому что когда он вытаскивает свой меч, вспыхивающий как солнце, и указывает им на меня, он говорит свое имя. Он повторяет его снова и снова, так как я трепещу перед ним, но тут что-то не так. Я знаю, что он сказал мне что-то еще, кроме своего имени. Я слышу это, но не могу понять смысл. Затем он показывает острием куда-то позади меня. Я поворачиваю голову. Я вижу мужчину в черном – пилота, наблюдателя в «гома». Что ищет он на моем лице?

Я проснулась от сильного раскачивания лодки, так как начался шторм. Я хватаюсь за планшир, за которым сижу. Я вижу, что мы вне опасности и снова смотрю на Фудзи. Смеется ли она надо мной? Или это смешок Хокусая, который сидит на коленях позади меня и рисует картины на влажном дне лодки длинным слабеющим пальцем?

Если тайна не может быть понята, она должна быть сохранена.

Потом. Позднее я вернусь к сообщению, когда мой мозг перейдет в новое состояние.

Новая порция рыбы загружается в лодку, придавая остроту этому путешествию. Рыбины извиваются, но они все-таки не смогли избежать сети. Я думаю о Кендре и удивляюсь, как поддерживает мысль о ней. Я надеюсь, что ее страх передо мной уменьшится. Я верю, что она не сбежит из своего заточения. Я оставила ее на попечение знакомых в простой, изолированной коммуне на Юго-Западе. Мне не нравится ни место, ни те, кто там живут. Но они обязаны мне кое-чем и поэтому будут держать ее там, пока не пройдут некоторые события. Я вижу ее тонкую фигуру, глаза лани и шелковые волосы. Ясная, грациозная девушка, привыкшая к роскоши, без ума от долгих омовений и частых душей, хрустящего белья. Она, вероятно, сейчас грязная и пыльная, выносит помои свиньям, ухаживает за растениями или собирает плоды, или еще что-нибудь, в этом духе. Вероятно, это будет полезно для ее характера. Она обязана получить какие-нибудь другие впечатления, кроме как предосторожности от возможной ужасной судьбы.

Время идет. Я обедаю.

Позднее я размышляю о Фудзи, Кокузо и моих страхах. Сны – это только проводники страхов и желаний сознания, или они иногда верно отражают неожиданные аспекты реальности, что-нибудь, что дает предупреждение? Отражать… Сказано, что совершенный ум отражает. «Чинтаи» в своем ковчеге в своей гробнице – вещь, полностью посвященная богу – маленькое зеркало – не изображение.

Море отражает небо со всеми облаками и голубизной. Как Гамлет, можно дать много интерпретаций случайному, но лишь одна может иметь ясные очертания. Я снова вспоминаю сны, без всяких вопросов. Что-то движется…

Нет. Я почти постигла это. Но поторопилась. Мое зеркало разбилось.

Когда я смотрю на берег, там уже появилась новая группа людей. Я вытаскиваю мой маленький шпионский бинокль и рассматриваю их, уже зная, что я увижу.

Он снова одет в черное. Он разговаривает с двумя мужчинами на берегу. Один из них показывает рукой по направлению к нам.

Дистанция слишком велика, чтобы можно было разглядеть все подробности, но я знаю, что это тот же самый человек. Но сейчас я не испытываю страха перед тем, что я знаю. Медленный гнев начинает разгораться внутри моей «хара». Я обязана вернуться на берег и разобраться с ним. Это только один мужчина. Теперь я все выясню. Я больше не могу позволить себе пребывать в неизвестности, так как я уже подготовилась к этому. Его нужно встретить подходящим образом, отделаться от него или принять в расчет.

Я прошу капитана доставить меня на берег немедленно. Он ворчит. Ловля прекрасная, день только начинается. Я предлагаю ему большую плату. Он неохотно соглашается. Он приказывает сыну поднять якорь и направиться к берегу.

Я стою на носу. Пусть он получше рассмотрит. Я посылаю мой гнев вперед. Меч так же отражает объект, как и зеркало.

По мере того, как Фудзи вырастает передо мной, мужчина бросает взгляд в нашем направлении, передает что-то другим, затем поворачивается и легкой походкой уходит прочь. Нет! Нет способа ускорить наше движение и он уйдет раньше, чем я пристану к берегу. Я ругаюсь. Я хочу немедленного удовлетворения, а не продолжения таинственности.

А мужчины, с которыми он говорил… Их руки засунуты в карманы, они смеются, потом идут в другом направлении. Бродяги. Он заплатил им за то, чтобы они что-то сказали? Похоже что так. И теперь идут куда-нибудь в пивную, чтобы пропить плату за мое спокойствие? Я окликаю их, но ветер относит мои слова прочь. Они тоже уйдут, прежде чем я достигну берега.

Так оно и есть. Когда я в конце-концов стою на берегу, единственное знакомое лицо – это моя гора, сияющая как алмаз в лучах солнца.

Я вонзаю ногти в ладони, но мои руки не могут стать крыльями.

9. Вид горы Фудзи от Наборито



Я в восторге от этой картины: отлив обнажил затонувшие развалины храма Чинто и люди копаются среди них, отыскивая съедобные ракушки. Фудзи, конечно, видна на фоне руин. «Где бы могла быть христианская церковь под волнами с Раковиной Бога?» – проносится в моем мозгу. Однако спасает география.

А действительность отличается полностью. Я не могу определить место. Я на этом самом месте и вид Фудзи подходящий, но развалин нет и у меня нет способа узнать, есть ли здесь затонувший храм.

Я сижу на склоне холма и смотрю на воду, внезапно чувствуя себя не усталой, но опустошенной. Я прошла много и быстро в эти несколько последних дней, и кажется, что усилия полностью истощили меня. Я посижу здесь, посмотрю на море и небо. В конце-концов, моя тень, мужчина в черном, нигде не был виден после берега в Тагоноура. Молодая кошка охотится за мотыльком у подножья холма, бьет лапами по воздуху, лапки в белых перчатках мелькают.

Мотылек набирает высоту, несется под порывом ветра. Кошка сидит некоторое время, большие глаза наблюдают за ним.

Я проделываю путь до откоса, который я заметила раньше, там я буду защищена от ветра. Снимаю рюкзак, раскладываю мой спальник, пончо под него. Снимаю ботинки и быстро залезаю в спальник.

Я, видимо, немного простудилась, и конечности очень тяжелые. Мне следовало бы сегодня спать под крышей, но я слишком устала, чтобы искать пристанище.

Я лежу и смотрю на свет темнеющего неба. Как обычно, в моменты большой усталости, я не могу заснуть быстро. Это из-за усталости или от чего-нибудь другого? Я не хочу принимать лекарства и поэтому лежу некоторое время, ни о чем не думая. Это не помогает. Мне очень хочется чашку горячего чая. Так как его нет, я проглатываю бренди, которое согревает меня изнутри.

Сон все еще не приходит и я решаю рассказать самой себе историю, так я часто делала, когда была очень молодой и хотела превратить мир в сон.

Итак… Во времена неурядиц, последовавших за смертью Отошедшего от дел Императора Сутоки несколько странствующих монахов различных вероисповеданий пошли этим путем, встретились на дороге, путешествуя, чтобы найти передышку от войн, землетрясений и ураганов, которые так разрушают страны. Они хотели основать религиозную коммуну и вести созерцательную жизнь в тишине и покое.

Они натолкнулись на строение, похожее на пустынный храм Чинто, и расположились там на ночлег, удивляясь, какая моровая язва или стихийное бедствие привели к исчезновению всех жителей. Все выглядело хорошо и нигде не было следов насилия. Они обсуждали возможность основания здесь своей обители. Им эта мысль понравилась и они провели большую часть ночи, строя планы. Однако утром внутри храма появился древний священник, как будто выполняя свои дневные обязанности. Монахи попросили его рассказать об истории этого места и он сообщил им, что раньше здесь были другие обитатели, но все они исчезли во время бури много лет тому назад.

Нет, это не храм Чинто, хотя издалека она выглядит похоже. Это храм посвящен очень старому богу, а он его последний служитель.

Если они хотят, они будут желанными гостями и могут присоединиться к нему, чтобы познакомиться со старыми обрядами. Монахи быстро обсудили это и решили, что так как место выглядит очень привлекательно, было бы очень неплохо остаться и послушать, что за учение у старого священника. Так они стали жителями этого странного храма. На этом месте некоторые из них сначала испытывали беспокойство, так как по ночам им казалось, что они слышат зов мелодичных голосов в шуме волн и морского ветра. И время от времени казалось, что голос старого священника отвечает этим призывам. Однажды ночью один из них пошел по направлению звуков и увидел старого священника, стоящего на берегу с поднятыми вверх руками. Монах спрятался, а потом заснул в расселине скалы. Когда он проснулся, полная луна стояла высоко в небе, а старик ушел. Монах спустился туда, где он стоял, и на песке увидел множество отпечатков перепончатых лап. Потрясенный монах вернулся к своим товарищам и все им рассказал. Они провели недели, пытаясь хотя бы мельком увидеть ноги старого священника, которые всегда были обуты. Им это не удалось, но со временем это беспокоило их все меньше. Учение старого священника оказывало на них свое действие медленно, но верно. Они начали помогать ему при выполнении ритуалов и узнали имя этого мыса и его храма. Это был остаток большого затонувшего острова, который, как он уверял их, поднимался благодаря чудесной случайности, чтобы показать последний город, населенный слугами его господ. Место называлось Р\'лие и они были бы счастливы пойти туда однажды. К этому времени такое предложение показалось им неплохой идеей, так как они заметили определенное утончение и разрастание кожи между пальцами ног и рук, а сами пальцы стали более сильными и удлинились. Теперь они участвовали во всех церемониях, которые становились все отвратительнее. Как-то раз, после особенно кровавого жертвоприношения, обещание старого священника выполнилось с точностью до наоборот. Вместо поднятия острова, мыс затонул, чтобы присоединиться к нему, увлекая гробницу и всех монахов вместе с ней. Так все их мерзости теперь в воде. Но раз в столетие целый остров действительно поднимается на ночь и их шайки бродят по берегу в поисках жертв. И, конечно, сейчас именно ночь…

Чудеснейшая дремота наконец пришла ко мне. Мои глаза закрыты. Я плыву на хлопковом плоту… Я – Звук! Надо мной! По направлению к морю! Что-то движется в моем направлении. Медленно, потом быстро. Адреналин огнем проносится по моим жилам. Я тихо и осторожно протягиваю руку и хватаю мой посох.

Ожидание. Почему сейчас, когда я ослабела? Опасность всегда ближе в худшие моменты?

Что-то тяжело падает на землю позади меня и я перевожу дыхание.

Это кошка, чуть побольше той, которую я видела раньше. Она приближается с мурлыканьем. Я протягиваю руку и хватаю ее. Она трется об руку. Через некоторое время я запихиваю ее в мешок.

Она ластится ко мне, мурлычет. Хорошо иметь кого-то, кто доверяет тебе и хочет быть рядом с тобой. Я называю кошку Р\'лие. Только на одну ночь.

10. Вид горы Фудзи от Эджири

Обратный путь я проделываю на автобусе. Я слишком устала, чтобы идти пешком. Я приняла лекарство, как, вероятно, мне и нужно было бы делать все это время. Может быть, пройдет еще несколько дней, пока оно принесет мне некоторое облегчение и это меня пугает. Я не могу позволить себе такого состояния. Я не уверена, что я должна двигаться дальше.





Картина обманчива, так как часть ее воздействия обусловлена изображением действия сильного ветра. Небеса серые, подножье Фудзи теряется в тумане, люди на дороге и два дерева рядом с ней страдают от порывов ветра. Деревья изогнулись, люди вцепились в свои одежды, шляпа летит высоко в воздухе и бедный писарь или сам автор пытается поймать подхваченный ветром манускрипт (напоминает мне старую гравюру – Издатель и Автор: «Забавная вещь случилась с вашей рукописью во время праздника Святого Патрика»). Сцена, которая предстает передо мной, не столь метеорологически бурная. Небо действительно затянуто облаками, но ветра нет, Фудзи темнее, прорисована более ясно, чем на картине, в окрестностях нет крестьян. Поблизости гораздо больше деревьев.

Фактически я стою рядом с небольшой рощей. Вдалеке видны строения, которых нет на картине.

Я тяжело опираюсь на мой посох. Немного жить, немного умереть. Я достигла моей десятой остановки и до сих пор не знаю, дает ли Фудзи мне силы, или отнимает их. Наверное, и то, и другое.

Я направляюсь в сторону леса и пока я иду, на мое лицо падают капли дождя. Нигде нет признаков присутствия человека. Я иду дальше от дороги и наконец натыкаюсь на маленькое открытое пространство, на котором несколько скал и булыжники. Это будет моим привалом. Мне больше ничего не нужно для того, чтобы провести остаток дня.

Вскоре у меня горит маленький костер, мой миниатюрный чайник стоит на камне в костре. Дальний раскат грома добавляет разнообразия к моим неудобствам, но дождя пока нет. Однако земля сырая. Я расстилаю пончо и сижу на нем в ожидании. Я точу свой нож и откладываю его. Ем бисквит и изучаю карту. Я полагаю, что должна бы чувствовать некоторое удовлетворение, ведь все идет так, как я предполагала. Я хотела бы, но не чувствую.

Неизвестное насекомое, которое жужжало где-то позади меня, внезапно перестает жужжать. Секундой позже я слышу хруст ветки у себя за спиной. Моя рука сжимает посох.

«Не надо», говорит кто-то сзади.

Я поворачиваю голову. Он стоит в восьми или десяти футах от меня, мужчина в черном, его правая рука в кармане пиджака. Кажется, что у него есть еще что-то, кроме этой руки, засунутой в карман.

Я убираю руку с посоха и он приближается. Носком ботинка он отбрасывает мой посох подальше, вне пределов моей досягаемости.

Затем вынимает руку из кармана, оставляя там то, что держал. Он медленно двигается вокруг костра, поглядывая на меня, усаживается на камень и опускает руки между коленями. Затем спрашивает:

– Мари?

Я не отзываюсь на мое имя, но смотрю на него. Свет меча Кокузо из сна вспыхивает в моем сознании и я слышу, как бог называет его имя, только не совсем правильно.

– Котузов!

Мужчина в черном улыбается, показывая, что вместо зубов, которые я выбила очень давно, сейчас стоит аккуратный протез.

– Вначале я был совсем не уверен, что это Вы.

Пластическая операция убрала по крайней мере десяток лет с его лица вместе со многими морщинами и шрамами. Изменились также глаза и щеки. И даже нос стал меньше. Он стал выглядеть гораздо лучше с тех пор, как мы с ним виделись.

– Вода кипит, – говорит он. – Не предложите ли Вы мне чашку чаю?

– Конечно, – отвечаю я и тянусь за рюкзаком, где у меня есть запасная чашка.

– Спокойно.

– Конечно.

Я отыскиваю чашку, готовлю чай и наполняю обе чашки.

– Нет, не передавайте ее мне, – говорит он и берет ее с того места, где я ее наполнила.

Я подавляю желание улыбнуться.

– Нет ли у Вас куска сахара?

– Увы, нет.

Он вздыхает и лезет в другой карман, откуда вытаскивает маленькую фляжку.

– Водка? В чай?

– Не будьте глупой. Мои вкусы изменились. Это турецкий ликер, удивительно сладкий. Не хотите ли немного?

– Дайте мне понюхать его.

Запах сладости определенно присутствует.

– Прекрасно, – говорю я и он добавляет ликер в чай.

Мы пробуем. Неплохо.

– Как давно все это было? – спрашивает он.

– Четырнадцать лет тому назад – почти пятнадцать. В конце восьмидесятых.

– Да.

Он трет подбородок.

– Я слышал, что Вы уже отошли от дел.

– Вы слышали правду. Это было примерно через год после нашего последнего столкновения.

– Турция, да. Вы вышли замуж за человека из вашей шифровальной группы.

Я киваю.

– Вы овдовели тремя или четырьмя годами позже. Дочь родилась после смерти мужа. Вернулись в Штаты. Поселились в деревне. Вот все, что я знаю.