1. Енох (ст. 14, 15)

Определить, о каком Енохе идет речь, не составляет труда, поскольку Иуда называет его седьмым от Адама. Он появляется в Быт. 5:21–24: «Енох жил шестьдесят пять лет и родил Мафусала. И ходил Енох пред Богом, по рождении Мафусала, триста лет и родил сынов и дочерей. Всех же дней Еноха было триста шестьдесят пять лет. И ходил Енох пред Богом; и не стало его, потому что Бог взял его». (В этом родословии Енох седьмой от Адама, если считать их обоих.) [353] Следующий раз о нем упоминается в Библии как о предке Иисуса (Лк. 3:37), а затем в Евр. 11:5, где он представлен как образец веры: «Верою Енох переселен был так, что не видел смерти; и не стало его, потому что Бог переселил его. Ибо прежде переселения своего получил он свидетельство, что угодил Богу». Хотя некоторые комментаторы настаивают на том, что Иуда пытался придать некое мистическое значение Еноху, соотнося его с числом семь [354], самое простое объяснение состоит в том, что автору нужно было отличить этого Еноха от другого человека с тем же именем, о котором упоминалось раньше, в Быт. 4:17 [355].

Проблема заключается в том, что Иуда воспринимает здесь Еноха не как героя веры, а как пророка (пророчествовал… Енох), тогда как о его пророческой деятельности в Библии ничего не говорится. Некоторые комментаторы, следуя пуританскому толкованию [356], говорят, что Иуда мог иметь доступ к пророчествам Еноха, которые до нас не дошли, или же ему это открыл непосредственно сам Бог. Но Отцы Церкви полагали, что Иуда цитирует небиблейскую книгу, известную под названием Первая книга Еноха (1 Енох)[357], которая впервые появилась во II в. до н. э. В ней проявляется сильное влияние Ветхого Завета, и начинается она с описания драматической ситуации судного дня. Затем идет пространное разъяснение первых шести глав Книги Бытие, в которых важная роль отдводится самому Еноху; далее приводится несколько притчей о суде и последнем времени; рассказ о Солнце и звездах в свете последних событий земной истории, а также видения конца времен. Завершается книга описанием событий, которые произойдут на Земле в конце времен, на заключительном этапе земной истории. Создается впечатление, что эта и подобные ей книги составляли неотъемлемую часть иудаизма новозаветного времени и интеллектуальную основу мировоззрения христиан из иудеев, что, естественно, относится и к оппонентам Иуды [358].

В одном месте в 1 Енох говорится: «Вот, [Бог] явит Свое присутствие с десятью миллионами святых, дабы произвести суд над всем сущим. Он уничтожит нечестивых и осудит всякую плоть по делам их, за все, что грешники и нечестивые совершили против Него»[359]. Несомненно, это очень напоминает сказанное здесь Иудой. Хотя все еще можно предполагать, что Иуда имел прямой доступ к непосредственному источнику, а не к этой книге[360], все более убедительным становится тот факт, что Иуда ссылался на хорошо знакомый другим материал.

Однако Иуда не просто цитирует, он адаптирует свой материал. Подобно тому как он извлекает библейские уроки из истории об архангеле Михаиле, он хочет убедить своих читателей, что эти фундаментальные истины по своему содержанию соответствуют Писанию. Цитата из Еноха — просто удобный способ подать целый ряд подходящих к данной ситуации ветхозаветных текстов.

Например, мы не знали бы, кто эти «десять миллионов святых», если бы не обратились к самой книге, в которой приводится прямая цитата из молитвы Моисея об Израиле перед его смертью (Втор. 33:2—4):




«…Господь пришел от Синая, открылся им от Сеира, воссиял от горы Фарана и шел со тьмами святых; одесную Его огнь закона. Истинно Он любит народ Свой; все святые его в руке Твоей, и они припали к стопам Твоим, чтобы внимать словам Твоим. Закон дал нам Моисей, наследие обществу Иакова».




Этот текст прекрасно вписывается в тему Послания Иуды, поскольку является еще одним ветхозаветным отрывком, связывающим дарование Богом Закона на Синае с присутствием «тьмы ангелов» — тех самых созданий, которых «злословят» оппоненты Иуды (ст. 8), отрицающие закон своими поступками.

Ветхий Завет сосредоточивает внимание на этой величественной сцене, захватывающей дух, и представляет ее в качестве прообраза Страшного суда Божьего, который грядет (Ис. 66:15,16):




«Ибо вот, придет Господь в огне, и колесницы Его — как вихрь, чтоб излить гнев Свой с яростью и прещение Свое с пылающим огнем. Ибо Господь с огнем и мечем Своим произведет суд над всякою плотью, и много будет пораженных Господом»[361].




И снова ангелы сопровождают закон Господа в Его пришествие, в это время суда и милости. Иуда называет Еноха пророком (пророчествовал, однако см.: Тит. 1:12), потому что он формулирует суть этого ветхозаветного учения. Но необходимо подчеркнуть, что он с большей осторожностью подходит к этой книге и к «взятию Моисея на небо», гораздо тщательнее подбирая ветхозаветные ссылки, чем ко всем другим примерам и текстам [362]. Баркли абсолютно правильно отмечает, что «Иуда поступает точно так же, как и все другие новозаветные авторы, — как и надлежит каждому писателю во все времена; он обращается к людям на языке, который они признают и понимают»[363]. С характерной для него образностью Иуда говорит, что пророчество о «сих людях» — это древнее и хорошо обоснованное свидетельство. То есть данное пророчество относится к лжеучителям, которые присутствуют в церквах и во времена Иуды, и в наше время. Томас Мэнтон говорит, что принцип Иуды состоит в том, что «сказанное в мире в общей форме касается нас так же, как если бы было сказано лично каждому из нас»[364]. Это хороший принцип прочтения Ветхого Завета, которого придерживается Иуда и которого должны придерживаться и мы, читая его послание. Если бы Иуда писал свое послание сегодня нашим церквам, он написал бы практически то же самое, поскольку мы сталкиваемся с теми же опасностями.

Иуда использует этот текст из–за двух терминов, каждый из которых употребляется четыре раза и четко выражает то, что произойдет в судный день. Первый термин — это pantes (все), а второй — asebeia (нечестие), а также связанные с ними слова.



1) Суд всеобщий

Четыре раза в пересказе текста Еноха мы встречаемся с мыслью о том, что никто не может избежать испытующего взора Божьего. Он будет судить каждого, осудит нечестивого, все его дела и все его непочтительные слова в Его адрес. Вполне вероятно, что, стремясь оправдать свое аморальное поведение, лжеучителя отрицали реальную силу суда Божьего, но совсем необязательно думать, что они отрицали возможность Второго пришествия (это было совсем другое заблуждение, с которым вынужден был разбираться Петр в 2 Пет. 3:3–13); скорее всего, они вели себя так просто потому, что знали: когда Он придет, то принесет им, мягко говоря, неприятности. Итак, будут ли спасены члены церкви, учителя, которым верили и которые, очевидно, многих привлекли к себе, но при этом стремились к накоплению материальных средств? Может быть, Бог захочет вознаградить их, а не судить? Но Иуда занимает твердую позицию и утверждает, что нет никакой возможности скрыть от Бога ни слова, ни дела, которые оскорбляли Его.



2) Суд нравственный

Четыре раза в этом отрывке (в греч. оригинале) Иуда использует слово нечестие (и родственные слова). Этот эмоциональный термин описывает абсолютное моральное разложение и духовное падение, «неверие, отсутствие благочестия в мыслях и поступках»[365]. Четырехкратное использование данного термина показывает, какое важное значение Иуда придает ему: здесь представлены формы прилагательного (asebeis, нечестивые грешники), существительного (erga asebeias, дела нечестия) и глагола (asebeo, действовать нечестиво). Иуда вначале называет людей, вмешивающихся в чужие дела, нечестивцами, нечестивые (ст. 4), а затем он завершает свой анализ их характера, подчеркивая, что они поступают по своим нечестивым похотям (ст. 18). Понятно, что этот термин подводит итог всему с уничтожающей точностью.

Некоторые люди считают, что они не подвержены испытаниям со стороны Бога и могут свободно чувствовать себя, не опираясь на Божественные критерии. Они относятся к Богу как к ворчливому, но добросердечному отцу, который лишь угрожает суровым наказанием своим детям, но никогда не приводит свои угрозы в исполнение. Такое представление есть и у многих благонамеренных людей, которые искренне верят в то, что Бог не поступит так, как обещал, и не будет судить в соответствии с моральным законом, который Он дал им. Такая позиция вредна для христианина, поскольку, перестав однажды верить в Бога, Которого открывает нам Библия, мы волей–неволей начинаем создавать себе образ Бога в своем собственном воображении. Мы изобретаем Бога, Который способен поменять Свое мнение о благовестии, поскольку предпочитаем думать, что спасен будет каждый или что Бог побуждает нас сосредоточиться лишь на духовных вещах, а потому перестаем интересоваться своими социальными обязательствами христиан, живущих в этом мире. Оппоненты Иуды изобрели Бога, Который не интересуется образом жизни христианина, и в результате они резко отмели христианские нормы жизни. Как правильно подметил Бенджел, «грешник плох… тот же, кто грешит без страха в душе, еще хуже»[366].

Слово «нечестие» обладает великой силой, но для некоторых читателей Иуды это удар ниже пояса, потому что они не считают, что их дела и поступки попадают в эту категорию. Итак, используя, как обычно, объединяющую все фразу, Иуда обращает свое внимание на «сих людей».



2. Эти люди (ст. 16)

Краткая характеристика, которую Иуда дает этим людям, становится все более и более конкретной. Хотя Иуда твердо убежден в том, что они были «издревле предназначены к осуждению» (ст. 4) и отражают библейские типы характеров, он использует при их описании настоящее время. И описывает их довольно подробно, что должно вогнать их в краску.



1) Эти люди — «ропотники»

Ропот — всегда вещь неприятная, но Иуда имел в виду библейскую категорию людей, ропщущих на Бога, а не просто тех, кто склонен к определенного рода критицизму. После того как Израиль перешел Красное море и увидел, что египетские отряды разбиты, прошло лишь три дня, и народ начал роптать на отсутствие нормальной питьевой воды. «И возроптал народ на Моисея, говоря: что нам пить?» (Исх. 15:24; в LXX, как и здесь, использован глагол gongyzo). Вскоре это стало для них болезненной проблемой; в Рефидиме «жаждал… народ воды, и роптал народ на Моисея, говоря: зачем ты вывел нас из Египта, уморить жаждою нас и детей наших и стада наши?» (Исх. 17:3). В результате Бог осудил их. «И сказал Господь Моисею и Аарону, говоря: доколе злому обществу сему роптать на Меня? Ропот сынов Израилевых, которым они ропщут на Меня, Я слышу. Скажи им: живу Я, говорит Господь: как говорили вы вслух Мне, так и сделаю вам; в пустыне сей падут тела ваши, и все вы исчисленные, сколько вас числом, от двадцати лет и выше, которые роптали на Меня» (Чис. 14:26–29).

И снова Иуда обращается к яркому и животрепещущему примеру из Ветхого Завета, видя, что творится ныне вокруг него. Израильтяне роптали по поводу тяжких условий в Синайской пустыне. Находясь там довольно продолжительное время, они, вне сомнения, задумались, не лучше ли им вернуться в Египет и жить там. Иуда проводит параллель с ропщущими христианами, которые недовольны условиями своей жизни на земле. Поскольку мы не были чудодейственным образом вознесены на небеса, но вместо этого должны постоянно бороться с искушениями и грехами, которые не всегда хотим преодолевать, то некоторые считают, что уж лучше не быть христианами и жить свободной жизнью, опираясь на свои собственные представления о нормах и потакая своим плотским устремлениям. Нам нечего бояться, беспокоиться о своей небесной судьбе, — возможно, думают они, — ведь мы уже спасены; но борьба за святость не потеряла своего значения.

Такой ропот против Бога в пустыне и такие резкие слова против Него в церкви Иуды приводят к неизбежному результату — к суду. Наказание, которое получили израильтяне, состояло в том, что им не позволено было войти в наследие — в Землю обетованную. Нашим наказанием будет исключение из наследия, на которое указывает Земля обетованная, а именно — из вечного наследия на небе (см. также: 1 Кор. 10:1–13, где описывается тот же самый урок).



2) Эти люди всем недовольны

Цторая иллюстрация Иуды взята им не из Ветхого Завета; он позаимствовал этот характер из современных ему комедий: вечно жалующийся на все человек, которого не устраивает его судьба, он недоволен всем [367]. Один греческий писатель так описывает подобный персонаж:




«Сварливый человек скажет своему другу, который, желая поделиться с ним своим обедом, приносит ему порцию со своего стола: „Ты пожалел для меня своего супа и этого бифштекса? Ведь ты бы мог пригласить меня отобедать с тобой\" Когда его любимая женщина целует его, он говорит: „Не думаю, что ты поцеловала меня от всего сердца\" Он недоволен Зевсом не потому, что тот не посылает дождя, а потому что он так медлит с этим. И найдя кошелек на улице, он тоже недоволен: „Ну конечно, разве я могу найти когда–нибудь сокровище!\" Если он дешево покупает раба, настойчиво требуя от продавца снизить цену, то в результате восклицает: „Наверное, товар не слишком хорош, если цена такая низкая\" Если он слышит хорошую весть о том, что у него родился сын, то добавляет: „Ну что ж, теперь можно сказать, что я потерял добрую половину своего состояния\"»[368].




В каждой церкви есть такие люди. Иуда сосредоточивается на особой их черте: они не испытывают радости в том, что являются христианами. Они постоянно смотрят за забор, где у нехристиан растет более зеленая (как они думают) трава, на людей, которые могут жить, как они хотят, и делать это с чистой совестью, опираясь при этом на собственные нормы. Иуда же хочет привлечь наше внимание к мудрости, которая описана в Прит. 23:17,18: «Да не завидует сердце твое грешникам, но да пребудет оно во все дни в страхе Господнем; потому что есть будущность, и надежда твоя не потеряна».



3) Эти люди поступают по своим похотям

Стать христианином означает стать новой личностью, христиане — это те, «которые следуют за Агнцем, куда бы Он ни пошел» (Отк. 14:4), тогда как «сии люди» отступают от своего первоначального посвящения Христу. Они, внимая зову своего прошлого, снова встают на путь потворства своим желаниям, склонностям своей грешной натуры, которые владели ими до того, как они стали христианами; они нашли другого господина, за которым следуют, — самих себя.

Иуда искусно показывает нам, как эти люди навредили сами себе. Они начали как ропотники, проявляя недовольство необходимостью следовать христианской дисциплине; затем стали придирчивыми и недовольными всем, принялись завидовать судьбе нехристиан, которым не нужно держать себя в узде христианской дисциплины, а теперь они вообще не видят в себе вины, поскольку поступают по своим нечестивым похотям.



4) Уста этих людей произносят «надутые слова»

Следующая ступень их духовного падения — они неверно понимают свою свободу. Они думают, что достигли уровня духовной зрелости, который не был достигнут обычными, рядовыми христианами; по их мнению, это ограниченные, с рабскими наклонностями люди, мыслящие буквальными категориями. Они, вероятно, хвалятся собой в кругу других христиан, но на деле в их сердце сокрыта более глубокая проблема: они думают, что нашли более короткий путь к духовной жизни, но на самом деле «их высокопарные слова направлены против Бога»[369].



5) Эти люди «оказывают лицеприятие для корысти»

Теоретически мы все в той или иной мере подвержены лицеприятию и можем поддаться лести, так как ее трудно распознать. Льстец дает точно такую же оценку нашим талантам и способностям, которую в глубине души мы даем себе сами. Он понимает наши побуждения и облекает их в такую форму, которую мы никогда бы не осмелились сами использовать. Он сулит нам будущее, о котором мы втайне сами мечтаем, и сосредоточивает внимание на тех достижениях, которые будоражат нашу фантазию. Такой человек может далеко увести нас от истины. Неудивительно, что Библия постоянно предостерегает нас от льстецов (см., напр.: Втор. 10:17; 16:19; 25:13–15; Прит. 18:5; Иак. 2:1–9). Самый опасный льстец — это тот, который уводит в сторону от духовной истины и говорит ложь о Боге, желая привлечь слушателя на свою сторону. Бог говорил слово осуждения священникам во времена Малахии: «За то и Я сделаю вас презренными и униженными пред всем народом, так как вы не соблюдаете путей Моих, лицеприятствуете в делах закона» (Мал. 2:9; см. также: Мих. 3:11). Эти люди намеренно искажают Евангелие, снижая его требования и обещая больше незамедлительных благословений, чтобы приобрести последователей и получить больший вес в глазах окружающих. Такой подход оказывается весьма опасным для слабохарактерных христиан, когда они сталкиваются с трудными местами Библии. Каждый христианин время от времени испытывает искушение смягчить влияние Слова Божьего, а эти люди предлагают альтернативный вариант. Но Иуда предостерегает нас от этого предательского пути, и мы должны проявлять бдительность, чтобы избежать его.

Иуд. 17–19 7. Знамения времени: предостережения апостолов


17 Но вы, возлюбленные, помните предсказанное Апостолами Господа нашего Иисуса Христа; 18 они говорили вам, что в последнее время появятся ругатели, поступающие по своим нечестивым похотям. 19 Это люди, отделяющие себя (от единства веры), душевные, не имеющие духа.




Если мы считаем странным, что Иуда цитирует Первую книгу Еноха или «Взятие Моисея на небо», то не более ли странен тот факт, что он цитирует апостолов Господа Иисуса Христа. Разве правомерно цитировать слова людей, составлявших группу из двенадцати современников Иуды, наряду с другими духовными гигантами? Ответ Иуды в том, что всякий апостол послан кем–то с поручением, а Двенадцать были посланы Иисусом Христом проповедовать Евангелие. Он послал их со словами: «Вот, Я посылаю вас, как овец среди волков» (Мф. 10:16; см. также коммент. к 2 Пет. 1:1). По отношению к Церкви апостолы были как пророки для Израиля, поскольку они уполномочены Богом передать нам Его слова, а потому вполне правомерно цитировать их наряду с другими столпами веры, подтверждая сказанное в Еф. 2:20 о том, что мы «утверждены на основании Апостолов и пророков, имея Самого Иисуса Христа краеугольным камнем». Поскольку Иуда разделяет эту точку зрения, он с легкостью переходит от цитат из Ветхого Завета к словам апостолов, нисколько не сомневаясь в уместности этого. Вероятно, обращение возлюбленные особо подчеркивает некоторую перемену в тональности, но он уже закончил первую часть своего послания и открывает тем же словом его заключительную часть (ст. 20).

В учении апостолов неоднократно подчеркивалось, что Церкви предстоит столкнуться с трудностями после их ухода, поскольку тогда откроется путь для всякого рода ересей. В ст. 18 Иуда не просто перечисляет сказанное апостолами (хотя это близко к 2 Пет. 2:10), но точно передает те опасения, которые они неоднократно высказывали по этому поводу (Деян. 20:17–35; 1 Фес. 4:13; 2 Фес. 2:5; 2 Тим. 4:1–8; 2 Пет. 3:3; 2 Ин. 7–11).



1. Знамения времени (ст. 17–18)

Читатели Иуды, очевидно, сами слушали предостережения, исходящие из уст апостолов [370], потому что Иуда не только призывает их вспомнить (см. коммент. к ст. 5), что предсказывали апостолы, но и то, что они говорили им. Если они жили в Палестине, то могли слышать на своих собраниях многих: непрерывный поток одаренных христианских проповедников проходил через Палестину. Иуда призывает их вспомнить постоянный рефрен их посланий не в его пересказе, а напрячь собственную память; форма имперфекта глагола, которая здесь использована, позволяет более точно перевести его слова следующим образом: «Они некогда говорили вам». Это вовсе не означает, что апостолы давно уже ушли из жизни [371]. Что же они постоянно говорили читателям Иуды?



1) Апостолы говорили о последнем времени

Когда Иисус начал Свое служение в синагоге в Назарете, Он открыл свиток Исайи и прочитал из Ис. 61:1,2 (рассказ об этом приводится в Лк. 4:16–21; цитата же дается в ст. 18, 19):




«Дух Господень на Мне; ибо Он помазал Меня благовествовать нищим, и послал Меня исцелять сокрушенных сердцем, проповедовать пленным освобождение, слепым прозрение, отпустить измученных на свободу, проповедовать лето Господне благоприятное».




Затем Иисус торжественно закрывает свиток и объявляет, что это пророчество исполнилось в Его служении. Он намеренно не цитирует вторую половину ст. 2 («день мщения Бога нашего»), разделяя тем самым ветхозаветное упование на две части. Ветхий Завет был устремлен вперед, на день спасения и день суда, — это два неотделимых друг от друга события, слитые воедино. Иисус разделил их и учил, что Его Первое пришествие как Спасителя отличается от Второго, когда Он придет как Судья. Этот промежуток времени между двумя пришествиями Христа апостолы называют здесь последним временем. Они говорят не о том, что это произойдет лишь в последние несколько недель или месяцев перед Вторым пришествием Христа, а о том, что это время будет знаменовать собой весь период ожидания — христианский век. Петр четко распространяет его от Первого пришествия Христа, «явившегося в последние времена для вас» (1 Пет. 1:20), до Второго пришествия, которое откроется «в последнее время» (1 Пет. 1:5). Таким образом, Иуда вполне мог говорить о пророчестве, которое исполняется и в его время, и которое можем ожидать и мы, в наше время. Это пророчество для наших дней. Что означает жить в последние времена?



2) Апостолы говорят, что появятся «ругатели»

Мы уже начали наблюдать то разложение, которое, по мнению Иуды, вызвано «жестокими словами», «ропотом» и «всем недовольными людьми» (ст. 15, 16). Эти слова исходят от пастырей, заботящихся лишь о собственном пропитании («утучняют себя», ст. 12). Свободомыслие и проповедь вседозволенности уже нанесли большой ущерб их собственным христианским нормам, и создается впечатление, что они начинают успешно работать в среде христиан, привлекая на свою сторону тех из них, кто с легкостью готов упорхнуть из гнезда апостольского учения.

Иуда не останавливается на том, что именно говорят нам эти люди [372], а подчеркивает опасность, исходящую от этих «ругателей», которые всегда могут найти себе сторонников. Библия постоянно предостерегает нас от того, чтобы мы не попали под влияние «кощунника» — скептически настроенного ума (Пс. 1:1; Прит. 1:22; 9:7,8; 13:1; Мф. 7:15; 24:11,24; Мк. 13:22; Деян. 20:29,30; 1 Тим. 1:3,4; 2 Тим. 4:3,4; 1 Ин. 2:18; 4:1–3); Иуда остро ощущает, что скептицизм и нехристианский образ жизни часто сопутствуют друг другу. Он не делает здесь никому никаких скидок; иногда все может начаться, казалось бы, с умных вопросов и высказываний о других представлениях о послушании. Но Иуда занимает четкую позицию: вначале приходят «нечестивые похоти», а затем под них подводится теоретическая база еретического богословия. Тот факт, что некто имеет богословские познания и способен подкрепить свою позицию цитатами из Библии, не гарантирует, что этот человек полностью честен перед самим собой в своих помыслах. Библия нередко используется для оправдания и поддержки самых разных порочных политических систем и неподобающего образа жизни, и те, кто попадает в эти сети, с трудом могут понять, где они ошиблись, хотя христианину со стороны это совершенно очевидно.



2. «Это люди…» (ст. 19)

Последняя характеристика, которую дает Иуда этим опасным людям, самая краткая и самая острая из всех пяти. В трех кратких и ярких выражениях он четко показывает губительные последствия их заблуждений.



1) Это люди, вносящие разделения

Одна из самых характерных особенностей их деятельности — стремление сформировать небольшую обособленную группу внутри церкви, пытаясь разделить ее на «реальных» христиан — «духовную аристократию»[373] и большинство. Каждая церковь сталкивается с таким разделением — на тех, кто спасен, и тех, кто не спасен, однако Иуда не останавливается на этом. Он употребляет причастие настоящего времени, подчеркивая, что эти люди постоянно действуют, способствуя размежеванию в церкви, и что они становятся источником недовольства и раскола. Некоторые христиане бросаются на их защиту, другие же не хотят иметь с ними ничего общего. (Как мы увидим далее, обе эти позиции неверны.) Третьи с удовольствием воспринимают их весть и приходят на встречи с ними в конце недели, когда они разъясняют свою позицию; четвертые испытывают смущение, поскольку их привычный образ жизни подвергается критике и утверждается, что это не имеет ничего общего с христианством. Хотя Иисус совершенно ясно возвестил, что в день суда будет четкое разделение между двумя группами людей, Он столь же ясно показал, что мы не можем совершить такого разделения, основываясь на человеческих суждениях (Мф. 13:24–30). Мы должны, конечно, заботиться о чистоте Евангелия и полагаться на его учение. Но когда люди хотят создать малые, «более истинные» церкви внутри собственных общин, используя человеческие ресурсы этих общин, а не стремясь вместо этого привести нехристиан к Христу, мы должны четко осознавать, что это серьезное заблуждение.



2) Эти люди просто следуют своим природным инстинктам

Те, кто воспринимает Послание Иуды как позднее послание II в., видят в этих словах отражение проблемы гностицизма в местных церквах [374]. В этой позднехристианской ереси придавалось огромное значение духовному «знанию» (греч. gnosis) и умалялось значение материального и физического в человеке. Одних это приводило к аскетизму, другие же верили, что они могут потворствовать всем своим физическим желаниям, поскольку деяния плоти никак не могут повлиять на духовное спасение. Но более вероятно, что Иуда берет на вооружение несколько ключевых слов этих заблуждающихся христиан и направляет эти слова против своих оппонентов.

Люди, просто следующие своим природным инстинктам, — это, возможно, одно слово (psychikoi, душевные), или близкое к тому понятию, которое Иуда использовал в ст. 10: «по природе» (т. е. «по инстинкту). Оно несет на себе уничижительный оттенок и употребляется по отношению к людям, живущим «на земле и сосредоточенным на внешних, физических аспектах»[375]. В устах лжеучителей это выражение «по природе» должно было сказать христианам Иуды, что они радуются не самому лучшему и что есть гораздо большее, чему они могут радоваться,\'если только сумеют избавиться от собственных сдерживающих ограничений. В устах Иуды это выражение служит для резкого осуждения людей, которые, будучи далеко не духовными гигантами, попадают под воздействие тех самых вещей, над которыми, по их заявлению, они одержали победу. Грех все еще контролирует их судьбу.



3) Эти люди не имеют Духа[376]

Иуда дает уничтожающую характеристику искаженному богословию этих людей, когда говорит, что они не только оправдывают свое поведение, цитируя Библию, но фактически утверждают, что Святой Дух ведет их к мятежу против закона. По их мнению, христиане, которые не спешат следовать за ними, вовсе лишены Духа.

Иуда, напротив, говорит, что они провозгласили себя людьми, «ведомыми Духом», но на деле не имеют Его, и их новые идеи отражают не открытость по отношению к Духу, а потворство своим собственным низменным желаниям. Очень легко утверждать, что ты ведом Духом Святым, любой христианин при этом почтительно задумается, раз некое учение преподносится от имени Духа Святого, и станет размышлять, правильно ли он был научен до этого. Но если Библия объявляется устаревшей и отрицается воскресение мертвых (следовательно, спасительная смерть Иисуса не имеет силы), или библейские предписания о сексе и браке подстраиваются под удобные для кого–то человеческие представления, и делается все это под лозунгом: «Так нас ведет Святой Дух», то можно с уверенностью сказать о полном отсутствии водительства Святого Духа в жизни таких людей.

Христиане ли эти люди? Мы не готовы говорить так с уверенностью о наших современниках, но резкий язык Иуды не оставляет у нас особых сомнений в этом. В ст. 22 и 23 он призывает к определенным действиям по отношению к людям, находящимся в разном духовном состоянии. И если следовать логике, то легко прийти к выводу, что люди, не имеющие Духа, не могут быть верующими.

Иуд. 20,21 8. Подвизаться за веру: христианин


20 А вы, возлюбленные, назидая себя на святейшей вере вашей, молясь Духом Святым, 21 сохраняйте себя в любви Божией, ожидая милости от Господа нашего Иисуса Христа, для вечной жизни.




В начале своего послания Иуда говорит, что хотя в его первоначальные намерения входило написать «об общем спасении», он сузил его до тезиса: «подвизаться за веру» (ст. 3). Под «спасением» и «верой» он, разумеется, имеет в виду одну и ту же весть; но разные слова, которые он использует и особо их подчеркивает, показывают его озабоченность по поводу происходящего в церквах. «Спасение» — это великое упование на Второе пришествие Иисуса, когда Он вернется как Спаситель, но эта надежда разбивается теми, кто не разделяет ее с Иудой и верными читателями. Аналогичным образом «вера» есть некогда данная христианская Благая весть, которая, однако, разрушается под влиянием тех, кто отрицает ее как веру, «однажды преданную святым», и обращает «благодать Бога нашего в повод к распутству» (ст. 4).

Когда мы сталкиваемся лицом к лицу с людьми, которые давят на нас, призывая изменить фундаментальное христианское учение или поведение, то как мы должны реагировать на это? Одни из нас пытаются игнорировать таких людей и надеются, что они сами со временем «выдохнутся». Они считают, что, хотя в Церкви всегда присутствовали лжеучителя, Бог сохранит истинное учение, а потому не стоит бить тревогу, а лучше сосредоточиться на укреплении нашего братского единства. Это выглядит наивным в глазах Иуды, поскольку он считает, что эти люди слишком охотно насмехаются над узами братства.

Они не собираются возвращаться назад в любви к истине, но, говорит Иуда, пиршествуют, «без страха утучняя себя» (ст. 12). Уклончивая позиция не приводит к добру.

Другие полагают, что мы должны подчеркивать практическую сторону, опираться на внутреннюю убежденность и уверенность, которые сродни страстному стремлению Иуды к истине и порядку[377].

Они говорят, что различие здесь не между истиной и ересью, а между личностями и ценностями. Но такой мягкий подход, который одобрили бы и лжеучителя, решительно отвергает авторитет Послания Иуды и означает, что мы находимся не под его влиянием.

Есть и еще одна позиция: присутствие ложного учения в церкви столь опасно, что единственный путь избавиться от него — это перейти в другие, более «чистые» церкви. Это могло бы разрешить проблему в короткие сроки; но в своем послании Иуда предостерегает против такой либерализации, которая всегда угрожает церквам, и «чистые» церкви одного поколения сталкиваются с реальной опасностью стать еретическими в следующем поколении. Итак, уклончивая позиция, терпимость и уход от острых вопросов не являются решением проблемы борьбы с заблуждением.

Сегодня трудность состоит в том, что наша христианская межконфессиональная позиция часто противостоит воззрениям Иуды. Мы можем сказать, что хотя и придерживаемся подчас разных богословских концепций, но все объединяемся вокруг Вечери Господней. В постановлении Всемирного совета церквей «О вере, порядке крещения, евхаристии и служения» записано: «Евхаристия показывает нам, что наше поведение не соответствует искупительным деяниям Бога в человеческой истории. Мы находимся под постоянным осуждением из–за всякого рода несправедливых взаимоотношений, которые господствуют в нашем обществе, где люди разделены по причине своей гордыни, материальных интересов и политических убеждений и, помимо этого, по причине непримиримых конфессиональных противоречий внутри Тела Христова»[378]. Иуда не отрицает, что Вечеря Господня является мощным цементирующим фактором, ибо он называет ее «вечерей любви»; но он мог бы поставить под сомнение тезис о том, что доктринальные различия, по определению, не оправданны или что такие различия должны исчезнуть ввиду более мощной общей концепции совместной трапезы. Иуда не призывает нас объединяться ценой отказа от учения; на деле он призывает нас объединиться в «общем спасении», но также и «подвизаться за веру» (ст. 3).

До сих пор Иуда объяснял только, почему мы должны «подвизаться за веру»: вследствие того, что вера эта будет подвергаться всяческим нападкам. В этом же последнем разделе из шести стихов он говорит, как мы должны утверждаться в своей вере, и показывает три шага, которым мы должны следовать. Во–первых (ст. 20, 21), мы должны позаботиться о самих себе, удостовериться, что правильно воспринимаем учение и сосредоточены на Боге и Его Благой вести. Во–вторых (ст. 22, 23), мы должны нести определенную ответственность за тех, кто по своему неразумию впал в ложное учение. В–третьих (ст. 24, 25), мы должны твердо уповать на великое будущее, которое нам обещал Бог. Ричард Бокхэм верно подметил, что эти стихи «являются не приложением к посланию, а его кульминацией»[379].

В этой главе будут рассмотрены три первых аспекта данной темы утверждения в вере. Опираясь на четыре момента пастырской мудрости, которые служат эффективным средством борьбы с духовной опасностью, Иуда призывает нас назидать себя и других. Мы должны действовать активно, помогая работе Бога–Отца, Господа нашего Иисуса Христа и Святого Духа.



1. Назидайте себя на святейшей вере вашей (ст. 20а)

Вера, с которой мы постоянно сталкиваемся в Послании Иуды, — это комплекс доктрин, взятых христианами на вооружение с самых ранних дней истории Церкви. Разумеется, христиане практиковали ее и выражали по–разному в разное время, но с самого начала всегда существовала Благая весть — Евангелие, требующее защиты. Павел написал об этом, вероятно, в самом своем раннем послании: «Кто благовествует вам не то, что вы приняли, да будет анафема… Возвещаю вам, братия, что Евангелие, которое я благовествовал, не есть человеческое» (Гал. 1:9,11). Поскольку это не плод нашего коллективного воображения, но исходит непосредственно от престола Самого Бога, то вера эта святейшая и способна сделать «святыми» (ст. 3) тех, кто утверждает себя в ней. В Ветхом Завете все то, что принадлежало святому Богу, автоматически становилось святым, а наказание за кражу святого или неподобающее обращение с ним каралось смертной казнью[380]. Иуда уже показал, что должно произойти с теми, кто хулит святейшую веру, которую Бог доверил нам.

Мы не должны совершать и другую ошибку, когда в благоговении к вере обращаемся с ней, как с хрупкой античной вазой, которую нужно держать под замком и оберегать ради ее сохранности. Когда Библия призывает нас защищать Евангелие, она также призывает нас бесстрашно нести эту Благую весть[381]. Мы должны относиться к ней с благоговением и почтением, но с твердой верой, стремясь назидать себя и возрастать в святейшей вере. В своем духовном возрастании как христиане и более тесном сближении со своими братьями мы должны исполнять свои обязанности так, как призывает нас Новый Завет, постоянно созидая в себе крепкую веру (1 Кор. 3:9–17; Гал. 2:18; Еф. 2:20–22; 1 Пет. 2:5). Иуда не стремится убедить нас в том, что прежде надо кратко сформулировать вероучительное кредо, а затем защищать его ото всех пришельцев. Такие фундаментальные доктрины могут быть полезны, но это всего лишь подведение итогов удивительной и непостижимой глубины и внутренней гармонии всего Писания. Иуда хочет видеть нашу жизнь во всей ее полноте: в нашем разуме, действиях, совести, побуждениях и воображении, во всем, что постоянно приводит нас к гармоничному восприятию Слова Божьего. Это жизненная программа. Иуда говорит, что мы должны постоянно «назидать себя»[382]. Множественное число («вы») показывает, что мы не только причастны к своим личным духовным заботам, но и должны приобщаться друг к другу в любви. Первый признак, указывающий на то, что христианин может свернуть с истинного пути, — это тенденция к уединению, уход от источников ободрения и духовной пищи. В христианском руководителе такая изоляция может указывать на опасную потерю ответственности с его стороны [383]. Если у нас есть друзья, которые отдалились от других христиан, мы должны использовать все усилия и убедить их, что они духовно «закрыты»; если у нас есть друзья, которые не пользуются преимуществами, даруемыми нам Богом в наших церквах, мы должны мягко попытаться вернуть их обратно. Иуда понимает, что христиане не должны уходить от истинного братства и присоединяться к еретикам, и хочет предостеречь нас, показывая, как опасно быть христианином в одиночку. Кирпич нельзя встроить в здание, если его нет на строительной площадке.



2. Молясь Духом Святым (ст. 20б)

Здесь Иуда во второй раз упоминает Святого Духа. Он говорил о том, что заблуждающиеся христианские лидеры не имеют духа (ст. 19), а теперь он призывает истинных христиан молиться Духом Святым. Ему могли возразить, что каждый христианин должен иметь Святого Духа, ибо Дух Святой — это дар Бога в день Пятидесятницы, дар Церкви и всякому обращенному в веру. Распространялась ложная весть, что есть христиане «низшей категории», которые спасены, но не обладают Духом, и есть христиане «высшей категории», которые наделены более высоким духовным знанием. Иуда переворачивает этот аргумент с ног на голову — ведь люди, которые учат подобным доктринам, на деле показывают, что они еще не обращены!

Разумеется, Библия учит, что мы должны быть наполнены Духом (Еф. 5:18), но это постоянное требование духовного возрастания для каждого христианина, а вовсе не упрек в адрес какой–то группы, причисляемой к более низкой категории христиан.

Один из аспектов деятельности Святого Духа состоит в том, чтобы убедить нас в следующем: разница между тем, как должно быть и как есть, может быть постигнута только при исследовании Библии. Когда мы убеждаемся в этом лично, то называем этот опыт осуждением греха. Когда мы видим это в другом человеке, то можем осознать, что ему нужно понять конкретную христианскую истину, чтобы стать христианином, или лучшим христианином, и мы называем такой опыт любовью. Когда мы познаем это на уровне церкви или организации, то этот опыт может обретать разные формы (Зах. 12:10; Ин. 4:24; Рим. 8:15,16,26,27; Гал. 4:6; Еф. 6:18). Мы можем предпринимать разные действия, но первый и непременный ответ должен быть через молитву, чтобы сократить этот пробел, особенно когда проблема требует основательной и постоянной молитвы. Кальвин мудро комментирует такую ситуацию: «Наша природа столь холодна, что нам не удается преуспеть в молитве без содействия Святого Духа»[384].

Важно понять, что Иуда не упрекает христиан за то, что они якобы неправильно, бездуховно, молятся, и не призывает их научиться молиться более возвышенно, как если бы это была молитва «вне» Духа, а также «в Духе». Данн (и многие другие), напротив, думает, что Иуда подвергает «суровой критике своих оппонентов за отсутствие у них Духа, за мирские привычки… за то, что они притязают на духовность (pneumatikoi, «духовные»), отрицая это в других». Далее он говорит: «Цель Иуды, по–видимому, заключалась в том, чтобы призвать к достижению того же равновесия даров, к которому побуждает Павел в 1 Кор. 14, поэтому можно полагать, что здесь речь идет о харизматической молитве, включая глоссолалию, т. е. говорение на языках»[385].

Но было бы огромной ошибкой считать, что Иуда призывает здесь к глоссолалии, даже просто предполагать это. Нет никаких оснований считать, что Иуда рассуждал с этих позиций. К такому заключению можно прийти, лишь заранее решив, что молитва в Святом Духе означает непременное использование подобного рода харизматических даров. Но это было бы уже привнесением в текст своего толкования, того, чего в нем не содержится. Иуда же просто хочет, чтобы мы молились.

В контексте рассматриваемой им темы Иуда утверждает, что наши молитвы за себя и за других не должны отклоняться от нашей веры и надежды. Мы должны своими молитвами заложить добрую и здоровую основу веры для новообращенных христиан; должны молиться о том, чтобы наши учителя и сами не впали в заблуждение, и нас не повлекли за собой; должны молиться за тех, кто впал в заблуждение, чтобы они смогли осознать это и вернуться к прежней вере.



3. Сохраняйте себя в любви Божьей (ст. 21а)

Бог проявляет Свою любовь ко всему человечеству. Иуда здесь понимает под этой любовью Его страстное стремление спасти нас от Своего праведного гнева в нашем состоянии неповиновения Ему. Он дал нам обетование о спасении, и правильный отклик народа завета Божьего на Его любовь — это наше повиновение Ему (Исх. 24:1–8; Втор. 6:5 и дал.). Есть две стороны этого вопроса. С одной стороны, как отмечает Павел, «любовь Христова объемлет нас» (2 Кор. 5:14) как необоримая сила, и он молится о том, чтобы эфесяне «могли постигнуть со всеми святыми» любовь Христову: что есть ее «широта, и долгота, и глубина, и высота» (Еф. 3:18). Но, с другой стороны, Иисус говорит нам: «Пребудьте в любви Моей. Если заповеди Мои соблюдете, пребудете в любви Моей, как и Я соблюл заповеди Отца Моего и пребываю в Его любви» (Ин. 15:9,10). Хотя любовь Божья пребывает с нами постоянно и является обетованием Его завета, все же для нас возможна ситуация, когда мы поставим себя вне этой любви и лицом к лицу столкнемся с Его гневом.

Иуда пишет о двух сторонах любви Божьей. Он начинает свое послание с утверждения, что мы «любимы (в русском синодальном переводе: «освящены». — Примеч. пер.) Богом–Отцом и сохранены Иисусом Христом» (ст. 1), и теперь призывает нас сохранять себя в любви Божией. В его послании подчеркивается, что мы должны в этом удостоверяться, находясь в постоянном послушании Богу. Если мы хотим знать, что происходит с теми, кто не поддерживает себя в любви Божьей, нам достаточно вспомнить примеры из жизни израильтян в пустыне, ангелов и жителей Содома и Гоморры, Каина, Валаама и Корея. Если мы хотим увидеть подобные параллели в современном мире, нам достаточно посмотреть на тех, кто ведет себя схожим образом и разделяет аналогичную позицию людей ветхозаветной эпохи, насмехавшихся над законом Божьим.



4. Ожидать милости от Господа нашего Иисуса Христа (ст. 21б)

Христианство имеет смысл в том случае, если Бог исполняет Свои обетования. Бог дал верующим ветхозаветной эпохи дивные обетования о том, что Он совершит, и они откликнулись на них, проявляя терпение и твердую веру в исполнение этих обетовании. Пророк Михей увидел, что все окружавшие его израильтяне нарушили завет с Богом. Он восклицает: «А я буду взирать на Господа, уповать на Бога спасения моего: Бог мой услышит меня» (Мих. 7:7; см. также: Пс. 129; Дан. 12:13). В начале Нового Завета мы читаем о непреклонной надежде, которая выразилась в молитве Захарии в храме, в присутствии множества народа, о пришествии Мессии. И когда младенца Иисуса внесли в храм в первый раз, старец Симеон увидел в Нем «спасение» Божье, а пророчица Анна «говорила о Нем всем, ожидавшим избавления в Иерусалиме» (Лк. 1:10; 2:26,38). Иисус сказал Своим ученикам, что Он собирается покинуть их и вознестись на небо, чтобы позднее вернуться, и обратился к ним со словами: «И вы будьте подобны людям, ожидающим возвращения господина своего с брака, дабы, когда придет и постучит, тотчас отворить ему» (Лк. 12:36).

Иуда призывает нас ожидать милости от Господа нашего Иисуса Христа, для вечной жизни, из чего ясно, что только окончательное вмешательство Бога послужит непреложным доказательством истинности Слова Божьего, и это великий дар тем, кто верит в сказанное. Мы, конечно, войдем в вечную жизнь как христиане, но пока мы еще живем в этом мире, поскольку все еще ждем обретения нового тела после воскресения, а эта жизнь полна борьбы. Павел пишет, что «вся тварь совокупно стенает и мучится доныне». Мы как христиане «в себе стенаем, ожидая усыновления, искупления тела нашего». Даже Святой Дух Сам «ходатайствует за нас воздыханиями неизреченными» (Рим. 8:22,23,26). Как важно осознавать возвышенную истину о том, что творение, христиане и даже Сам Бог «стенают» о вечной жизни. Обетования Божьи все еще ждут своего завершительного исполнения, и христиане всей своей душой устремлены в будущее.



Иуда говорит о жизни христиан вместе с Триединым Богом: они послушно сохраняют себя в любви Божьей, молятся Святым Духом и ожидают милости от Господа нашего Иисуса Христа. Это мощное, необоримое противоядие от влияния людей, которым противостоит Иуда. Они же, со своей стороны, обратили «благодать Бога нашего в повод к распутству» (ст. 4); они не могут молиться, потому что не имеют духа (ст. 19). Оппоненты Иуды не «стенают» в своем стремлении к святости, напротив, они ропщут (ст. 16), жалуются на то, что Бог предъявляет к ним такие суровые требования. Они поступают «по своим похотям», произнося пустые слова (ст. 16). Могут ли они иметь какую–то надежду на милость Господа в день суда? Только если мы предпримем усилия по их спасению, как пишет об этом Иуда.

Иуд. 22,23 9. Подвизаться за веру: падший христианин

Если мы укоренились в вере и духовно возрастаем во Христе, то должны, как полагает Иуда, активно участвовать в трудной работе: помогать тем, кто попадает под влияние опасного учения.




22 И к одним будьте милостивы, с рассмотрением, 23 а других страхом спасайте, исторгая из огня, обличайте же со страхом, гнушаясь даже одеждою, которая осквернена плотию.




Перевод в NIV, похоже, более ясно передает этот трудный греческий текст [386]. Многие комментаторы подробно рассматривают трудности, связанные с его переводом, и большинство из них предпочитает перевод NIV, особенно потому, что он отражает характерное для Иуды использование триплетов и триад: это позволяет предположить, что он говорит здесь не о двух, а о трех группах людей, хотя сходство может быть чисто внешним. Если же трехчленное деление действительно имеет место, то в примерах, которые приводит Иуда, можно выявить некую прогрессию. Он предлагает три подхода в служении падшим христианам.



1. Будьте милостивы к тем, кто впадает в сомнение (ст. 22)

Первая группа лиц, о которой говорит Иуда, — это сомневающиеся (diakrinomenous). Когда Он говорит о споре Михаила с сатаной, то использует для описания этих людей то же слово, что и в ст. 9: «споря». В данном контексте использованное греческое слово является практически юридическим термином (судить, оценивать), что помогает разобраться в существе дела; этот термин, вероятно, потерял свой изначальный смысл и здесь описывает людей, «которые задают вопросы», возможно потому, что они «в разладе с самими собой»[387]. Они начинают взвешивать аргументы обеих сторон и не могут в них разобраться.

Мы не должны причислять христиан, задающих такие вопросы, к неверующим еретикам! Эти люди так стремятся к чистоте учения, что для других подчас весьма трудно общаться с ними и отвечать на их вопросы, а им, в свою очередь, очень важно найти друга, с которым можно было бы в спокойной обстановке обсудить все наболевшие вопросы. Иуда говорит, что наша готовность к общению с такими людьми должна сопровождаться милостью, а причина этого указана в ст. 21: каждый христианин признает, что никто не может заслужить благоволения Божьего и что единственный путь быть с Ним в вечности — уповать на Его милость. Получая милость от Господа, мы и сами должны быть милостивы по отношению к тем, кто еще не укоренился в церкви, — это так естественно! Рассуждая о милости в таком ее двойственном проявлении, Иуда хочет, чтобы мы осознали, как важно уповать на милость. Мы не можем просто опираться на Благую весть или питаться иллюзией надежды на спасение каждого, независимо от наших отношений с Богом. Но тех, кто задает трудные вопросы и все еще не нашел прочной опоры в вере, мы всегда должны выслушивать с терпением и пониманием.



2. Других спасайте, исторгая из огня (ст. 23а)

Вторая группа христиан проявляет не только сомнение: по существу, они играют с огнем. Они начали с того, что примкнули к тем, кто обратил «благодать Бога нашего в повод к распутству» (ст. 4). Если люди думают, что определенный образ жизни приемлем для христиан, хотя традиционно он считается безнравственным, то они не видят оснований сторониться такой жизни.

В такой ситуации мы должны прежде всего осознать, сколь губительна такая позиция. Если прообразы Содом и Гоморра, «подвергшись казни огня вечного, поставлены в пример» (ст. 7), а наши друзья уже играют с огнем, то мы должны серьезно задуматься о том, какие действия следует предпринять, чтобы помочь им. У Иуды здесь указание на Ам. 4:11,12, где Бог говорит Своему упрямому народу:




«Производил Я среди вас разрушения, как разрушил Бог Содом и Гоморру, и вы были выхвачены, как головня из огня, — и при всем том вы не обратились ко Мне, говорит Господь. Посему так поступлю Я с тобою, Израиль; и как Я так поступлю с тобою, то приготовься к сретению Бога твоего, Израиль».




Суд Божий над этими городами и избавление от этой кары Его народа служат прообразами грядущего суда. Писатель–пуританин Томас Мэнтон написал: «Когда город охвачен огнем, мы не говорим бесстрастно: „Вон там пожар, прошу Тебя, Господи, не дай ему причинить вреда людям\". Во времена отступничества мы не будем читать скучнейшие лекции о созерцании Бога»[388]. Это для нас ценная корректива, особенно если мы принадлежим к церкви, которая сосредоточивает свое внимание на личном духовном росте христианина или на укреплении братских взаимоотношений. В любом месте, где бы ни разгорался огонь, это чрезвычайно опасно; некоторые же христиане, взявшись за руки, прыгают в него.

Иуда в ст. 9 делает опосредованную ссылку на Зах. 3, и теперь он снова обращается к ветхозаветному примеру. Захарии в видении был показан первосвященник Иисус, а также открыто, что Иисус был не достоин служить Богу из–за своего прошлого, а Господь силен избавить его от этого прошлого. «И показал он [Ангел] мне Иисуса, великого иерея, стоящего пред Ангелом Господним, и сатану, стоящего по правую руку его, чтобы противодействовать ему. И сказал Господь сатане: Господь да запретит тебе, сатана, да запретит тебе Господь, избравший Иерусалим! Не головня ли он, исторгнутая из огня?» (Зах. 3:1,2). «Огонь» в данном случае может означать изгнание в Вавилон — вавилонский плен, который стал Божьим судом для мятежного Израиля. Иисус был избран, чтобы избежать этого суда, вместе с группой израильтян вернуться из плена и восстановить храм [389].

Эти два ветхозаветных примера — огненный суд и избавление из огня — лежат в основе высказывания Иуды в данном стихе. Он говорит, что для людей, находящихся на краю гибели, еще есть возможность избежать суда Божьего и быть выхваченными из огня, как головня. Нам тоже необходимо знать это, если мы видим своих друзей, находящихся в таком же положении. Они выросли с мыслью, что гнев Божий — это устаревшее понятие и что современному христианину трудно в это поверить. Когда мы молимся за тех, кто так думает, или разговариваем с ними, то должны учитывать — без всякой обиды или равнодушия, — что Иуда призывает нас спасти их; этот огонь близко от них и все приближается, а мы должны быть бдительными, чтобы самим не пойти по тому же пути.



3. К другим же будьте милостивы со страхом (ст. 23б)

Еще одна тревога Иуды связана со спасением тех, кто полностью погрузился в ложное учение: возможно, среди них есть даже зачинщики и учителя. Но в сострадании к ним нужно проявлять осмотрительность, гнушаясь даже одеждою, которая осквернена плотию. Таким образом, Иуда подчеркивает, что мы должны вести себя с ними не так, как с другими, проявляя при этом сострадание.

Во–первых, он говорит, что сострадание наше должно быть «со страхом», поскольку мы уже знаем, какую страшную силу несет в себе огонь, более ясно представляем себе реальную опасность, которая угрожает этим людям. Возможно, Иуда имеет в виду, что мы должны опасаться оскверняющего влияния этих падших христиан. Возможно также, он имеет в виду методы, с помощью которых им удалось склонить на свою сторону так много христиан, присоединившихся к их движению. Возможно, он имеет в виду, что мы должны испытывать страх Господень, ибо Бог есть наш справедливый и святой Судья. Любые из этих возможностей являются веской причиной для страха, но никто не должен отступать от своей цели из–за такого опасения или под таким благовидным предлогом оставаться в стороне.

Во–вторых, Иуда говорит даже о ненависти, что в первый момент просто шокирует, однако он использует это слово особым образом. Мы «ненавидим» (в русском синодальном переводе: «гнушаясь». — Примеч. пер.) не грешника, но гнушаемся одеждою, которая осквернена плотию. Здесь у Иуды снова ссылка на Зах. 3:3,4: «Иисус же одет был в запятнанные одежды и стоял перед Ангелом, который отвечал и сказал стоявшим перед ним так: снимите с него запятнанные одежды. А ему самому сказал: смотри, Я снял с тебя вину твою и облекаю тебя в одежды торжественные». «Запятнанные одежды» Иисуса были связаны с его изгнанием на чужбину, в вавилонский плен. Когда же эти одежды были сняты, то, по заявлению Ангела, снят был с него и его грех. Иуда говорит тем самым о возможности полного прощения, полного очищения и смены одежды и для самых отъявленных грешников. Нет человека, чей грех был бы столь велик, что Бог не смог бы искупить его, омыв его запятнанные грехом одежды (Лев. 13:47–59; Ис. 30:22; Откр. 7:14).

Что же тогда мы должны ненавидеть? Если люди, о которых пишет Иуда, покаются, мы должны ожидать от них изменения, крутого поворота в жизни, перемены образа жизни и осуждения своего прошлого. Ради них же мы не можем требовать от них меньшего; их прошлая жизнь и их положение требуют отказа от прошлого, и здесь мы не должны идти на компромисс. Мы не можем снижать стандарты, требования Божьи в надежде на то, что если мы смягчим свои требования, то больше людей покается: это означает любить одежды и ненавидеть грешников, отрицая тем самым всю тяжесть их бедственного положения.



Иуда описывает здесь три ступени нашего служения: тем, кто находится в нестабильном состоянии, стоит на пороге падения, тем, кто впадает в грех, и тем, кто уже пал. Другие новозаветные авторы предлагают подобные же способы разрешения создавшихся ситуаций (Мф. 18:15–17; Лк. 17:3; Гал. 6:1,2; 2 Фес. 3:14,15; 1 Тим. 5:19,20; Тит. 3:10; Иак. 5:19,20). Необходимо подчеркнуть, что, как и во всех подобных случаях, христиане должны действовать совместно. Частные проблемы можно разрешить частным путем, но публичный грех такого рода требует средоточия усилий всех и молитвенного подхода.

Иуд. 24,25 10. Подвизаться за веру: общее спасение


24 Могущему же соблюсти вас от падения и поставить пред славою Своею непорочными в радости, 25 Единому Премудрому Богу, Спасителю нашему чрез Иисуса Христа Господа нашего, слава и величие, сила и власть прежде всех веков, ныне и во все веки. Аминь.




Эти завершающие слова послания Иуды хорошо знакомы всем христианам. Но если рассматривать это «величественное славословие»[390] в контексте всего послания, то можно увидеть, какая полная драматизма жизнь сокрыта в этом прославлении. Иуда завершает свое послание, как и начинает, — молитвой (ср.: ст. 1, 2), и его все еще переполняют те же мысли и чувства. Мы видим, что слова и обороты, которые он использует здесь (мы «призваны», «любимы» и «сохранены»; мы познаем «милость», «мир» и «любовь»), укрепляют нашу надежду на грядущее. В заключительной части своего послания Иуда показывает, что Бог силен соблюсти нас от падения и поставить пред славою Своею. Своим посланием Иуда стремится подготовить нас к длительному путешествию, и ныне, готовясь к встрече с нашим Спасителем, мы видим конец нашего пути.



1. Он может соблюсти вас от падения (ст. 24а)

Иуда говорит, что Бог «может», «силен». Таким образом, он отмечает два противоположных по своей сути действия Бога — одно уберегает нас от негативного (Он может уберечь, соблюсти нас от чего–то), а другое утверждает нас в позитивном (Он силен представить нас, поставить пред кем–то). Маленькое слово «может» (в форме причастия «могущему») несколько снижает могущественную силу, которую Иуда соотносит с Богом в этом стихе. Бог демонстрирует Свою великую силу во благо человеку (Рим. 14:24–26; Еф. 3:20,21).

Для примера давайте используем ставшие сейчас популярными марафонские забеги. Посмотрите, как их участники из последних сил, иногда с травмами, пересекают финишную линию и оживленно радуются тому, что сумели преодолеть такое большое расстояние, ни разу не упав. Предупреждая нас об опасностях, которые подстерегают даже самого простого христианина, Иуда одновременно дает нам твердую уверенность в том, что Бог может соблюсти нас от падения. Иуда написал об израильтянах, умиравших в пустыне, ангелах, не сохранивших своего достоинства, и городах равнины, которые были стерты с лица земли. Все это поставлено «в пример» (ст. 7). Мы видели Каина, Валаама и Корея, которые осквернили доверенные им знания о Боге, а также противников Иуды, которые «в упорстве погибают» (ст. 11). Люди подобного рода в наших церквах неизбежно оказывают на нас влияние, и мы начинаем думать, удастся ли нам добежать до финишной линии в нашем забеге, когда так много людей падает без сил на дистанции. Участники марафонского забега, если падают, то получают травмы, но мы, если упадем, потеряем саму награду — спасение.

Иуда уверяет нас, что Бог будет «оберегать нас настолько, что не даст нам споткнуться или оступиться, сделать неверный шаг»[391]. Мы никогда не упадем, и никто не способен сбить нас с пути. Он призывает нас сохранять себя «в любви Божией» (ст. 21), а теперь он приводит обетование Божье в ответ на послушание: Он сохранит нас от падения. Поскольку читатели Иуды постоянно сталкиваются с опасностью споткнуться на пути (это относится и к рядовым членам церкви, и к ее руководителям), то какое облегчение знать, что «не даст Он поколебаться ноге твоей, не воздремлет хранящий тебя; не дремлет и не спит хранящий Израиля»! (Пс. 120:3,4; ср.: Пс. 139:5; 140:9).



2. Он может поставить вас пред славою Своею (ст. 24б)

В христианском марафоне побеждает каждый, кто пересекает финишную ленту (1 Кор. 9:27; Гал. 5:7; 2 Тим. 2:5; 4:7,8; Евр. 12:1). Приз, которым Бог награждает нас, заключен в словах: может поставить пред славою Своею. Это несколько странное для нас выражение — еврейская идиома, способ выразить присутствие Божье во славе, в Его небесной славе, в Его «нравственном великолепии и сиянии славы»[392]. Это финальная сцена последнего суда, когда слава Божья воссияет во всей своей внушающей благоговейный страх чистоте: «явления славы великого Бога и Спасителя нашего Иисуса Христа» (Тит. 2:13; ср.: Лк. 9:26; 1 Пет. 4:13). Пророк Малахия, воображая величественную сцену небесного суда, восклицает: «Кто выдержит день пришествия Его, и кто устоит, когда Он явится?» (Мал. 3:2). Правильный ответ: никто не может устоять, поскольку этого не позволяет та жизнь, которую мы ведем. Вместе с тем Иуда видит, что чудодейственные перемены в жизни христиан позволят им беспрепятственно предстать перед этой святостью Божьей.

Иуда говорит, что Бог может представить нас перед Своею славой непорочными. Это поразительное по своей силе заявление. В скинии и в храме все, что представлялось Богу, должно было быть «без порока»: тельцы, овны, агнцы и все другие жертвы должны быть совершенными (см., напр., описание жертвоприношений в Чис. 28 — 29). Господь, давая подробные предписания Моисею, говорил ему: «Когда кто из вас хочет принести жертву Господу, то, если из скота, приносите жертву вашу из скота крупного и мелкого. Если жертва его есть всесожжение из крупного скота, пусть принесет ее мужеского пола, без порока» (Лев. 1:2,3). Израильтянам было показано, что беспорочными должны быть не только их жертвенные животные, но и они сами. Давид видел это абсолютно ясно: «Господи! кто может пребывать в жилище Твоем? Кто может обитать на святой горе Твоей? Тот, кто ходит непорочно и делает правду, и говорит истину в сердце своем» (Пс. 14:1,2). Если рассуждать с позиции человеческой логики, то никто не может пребывать в присутствии святого Бога. Это был один из тяжелейших уроков, который Израиль должен был извлечь из своего вавилонского плена (Лев. 18:24–28). «Никто не может обладать непорочностью и моральной чистотой, которую [Бог] в действительности требует от поклоняющихся Ему»[393].

Жертвенная смерть Иисуса Христа «как непорочного и чистого Агнца» (1 Пет. 1:19), умершего за нас, все меняет. Автор Послания к Евреям доводит до нас смысл этой кардинальной перемены: «Ибо если кровь тельцов и козлов и пепел телицы чрез окропление освящает оскверненных, дабы чисто было тело, то кольми паче Кровь Христа, Который Духом Святым принес Себя непорочного Богу, очистит совесть нашу от мертвых дел, для служения Богу живому и истинному!» (Евр. 9:13,14). Неудивительно поэтому, что новозаветные авторы, и среди них Иуда, используют священные слова Ветхого Завета для описания окончательного очищения христиан, ибо они разделят чудную чистоту Христову (см., напр.: Еф. 1:4; 5:27; Флп. 2:15; Кол. 1:22; 1 Фес. 3:13).

Те, к кому Иуда обращается как к «возлюбленным» братьям (ст. 3, 17, 20), принадлежат к церкви, в которой руководство было запятнано пороками (ст. 12), чьи грехи были подобны «одежде, оскверненной плотью» (ст. 23). Возможно, они чувствовали себя оскверненными, общаясь с такими людьми, и стремились избавиться от чувства вины. Иуда приберег для них изумительные слова, которые были сказаны Иисусу, «великому иерею»: «Смотри, Я снял с тебя вину твою и облекаю тебя в одежды торжественные» (Зах. 3:4). В такой момент, безусловно, это будет бьющая через край великая радость, которая переполнит наши сердца (ср.: 1 Пет. 1:6; 4:13), которой возрадуются ангелы (ср.: Евр. 12:22) и даже Сам Иисус Христос (ср.: Ин. 15:11).



3. Аллилуйя! Аллилуйя! Наш Спаситель! (ст. 25)

Иуда в конце своего послания возносит слова восторженной хвалы, не рассчитывая, вероятно, нато, что мы будем слишком дотошно анализировать их. Он хочет, чтобы мы прославили Бога, суверенное владычество Которого вовеки неизменно. Его ни с чем нельзя сравнить, ибо у Него слава и величие, сила и власть. Слава (doxa) — это видимое, неизбывное присутствие Бога, слава Его явления на Синае, в скинии и в храме, который Он покинул на время вавилонского изгнания Израиля. Она снова явила себя на земле в лице Господа Иисуса, и апостолы «видели славу Его, славу как единородного от Отца», полную «благодати и истины» (Ин. 1:14; ср.: Исх. 19:16–19; 40:34–38; 3 Цар. 8:10,11; Иез. 10:1—22). Мы же узрим ее, когда Он представит нас пред славою Своею. Его величие есть Его «внушающая благоговейный страх трансцендентность»[394], Его извечное право на суверенное владычество. Его сила подчеркивает Его уникальное, вечное право на престол, и Он использует эту силу Своей властью. (Греческое слово kratos, переведенное как сила, используется только по отношению к Богу и Его деяниям; см.: Лк. 1:51; Деян. 19:20; Еф. 1:19; 6:10; Кол. 1:11; 1 Тим. 6:16; Евр. 2:14; 1 Пет. 4:11; 5:11; Отк. 1:6; 5:13.)

Шкала времени, к которой обращается Иуда, захватывает дух, ибо он возвращает нас к истокам творения Вселенной и говорит, что Бог обладал Своей недоступной человеческому воображению силой прежде всех веков; несмотря на безбожие, которое господствует в этом мире, Он обладает этой силой и ныне, будет обладать и во все веки.

Славословие Иуды как будто перекликается с восхитительными строками славословия Давида из 1 Пар. 29:10–13:




«Благословен Ты, Господи, Боже Израиля, отца нашего, от века и до века! Твое, Господи, величие, и могущество, и слава, и победа и великолепие, и все, что на небе и на земле, Твое; Твое, Господи, царство, и Ты превыше всего, как Владычествующий. И богатство и слава от лица Твоего, и Ты владычествуешь над всем; и в руке Твоей сила и могущество; и во власти Твоей возвеличить и укрепить все. И ныне, Боже наш; мы славословим Тебя, и хвалим величественное имя Твое».




У Иуды в его славословии, однако, виден новый элемент, чего Давид не мог узреть сквозь пелену грядущего. Хвала и признательность обращены к Богу чрез Иисуса Христа Господа нашего. Это возвеличивает Иисуса, ибо «словами едва ли можно выразить более ясно веру Иуды в предвечное существование и вечность Христа»[395].

Этот славословие, хвала Богу, освещает Послание Иуды, насквозь пронизывая его светом; но для тех, кто живет в мире, печалясь и с ужасом взирая в будущее в ожидании суда Божьего, есть единственный луч яркого света, который дает им проблеск надежды. Надежда эта в нашем Боге Спасителе. Он единственный Бог, Который раскрывает обман и обольщение со стороны противников Иуды. Кроме того, Он действует по отношению к нам как наш Спаситель. Это слово утратило свою новизну и стало тривиальным для многих христиан — в их мыслях и славословии. Но, когда могущественный день Божий наступит (а он будет более страшным, чем мы можем себе представить), когда мы впервые узрим Того, против Кого посмели восстать, поймем, как прекрасны Его заповеди, как гнусен наш грех, как серьезны все Его предостережения о суде в Ветхом Завете — о суде над недовольными, ропщущими израильтянами, мятежными ангелами, над Содомом и Гоморрой, — тогда мы увидим со страхом, восхищением и трепетом всепобеждающую силу Креста Христова, которая была явлена на века. Тот факт, что Сам Бог (Лк. 1:47; 1 Тим. 1:1; 2:3; 4:10; Тит. 1:3; 2:10; 3:4) действовал во благо нам, дабы избавить нас от суда, которого мы заслуживали в преизбытке, означает, что небеса эхом откликнутся в вечности на наше славословие, хвалу Богу: Аминь.

Приложение. Авторство Второго послания Петра и Послания Иуды

Цель этой книги — представить обычный христианский, а не академический комментарий, а потому в ней не содержится глубокого анализа современных исследований по данному вопросу. Вместе с тем, по нашему мнению, следует, хотя и кратко, обозначить позицию автора, его приверженность определенным концепциям, которые идут вразрез с большинством современных мнений по обсуждаемой проблеме. Более подробный материал на эту тему заинтересованный читатель может найти во введениях к основным комментариям, а также в важных работах Гатри [396].

Здесь возникает масса проблем. Во–первых, комментаторы 2 Пет. не соглашаются с существующей разбивкой его на стихи, а некоторые из них предлагают разделить его на крупные блоки. Читателю Библии при этом трудно избавиться от чувства, что 2 Пет. — «самое проблематичное из всех новозаветных посланий»[397]. Во–вторых, даже при беглом прочтении этих посланий возникает вопрос об авторстве. Как мы должны расценивать явное сходство двух этих посланий? Большая часть сказанного в послании Иуды в той или иной форме встречается в послании Петра, а в двух–трех стихах обнаруживается почти полное сходство. Зависят ли они друг от друга, и если да, то какого рода эта зависимость? Дж. А. Т. Робинсон отмечает, что «вопросы хронологии и авторства здесь, как нигде более, связаны между собою теснейшим образом»[398].

При изучении Первого послания Петра возникает третий вопрос: может ли его автор быть автором Второго послания Петра? Греческий язык Первого послания считается по своему стилю одним из лучших во всем Новом Завете, тогда как греческий язык Второго послания можно отнести к разряду худших. Изучив мнения других исследователей о Втором послании Петра, Дж. Э. Ладд делает вывод: «Есть мнение, что это выродившаяся христология, субхристианская эсхатология и неудовлетворительная этика»[399].

Из–за слабого знания церковной истории возникает еще целый ряд трудностей. Происходила серьезная борьба за включение Второго послания Петра в канон Нового Завета. Дж. Н. Д. Келли говорит, что «ни за один новозаветный документ так долго и так трудно не боролись, как за Второе послание Петра»[400]. Историк ранней Церкви Евсевий с радостью воспринял включение в канон Первого послания Петра, но не приветствовал включение Второго: «Так называемое Второе послание мы не получили как каноническое, но тем не менее оно оказалось полезным для многих и изучалось наряду с другими Писаниями»[401]. Кальвин и Лютер оба выразили сомнения в его подлинности. Эразм Роттердамский вообще исключил его. Должно ли оно находиться в нашей Библии? Если оно написано Петром, то могло быть написано до его смерти в 68 г.; если же нет, тогда кем оно написано и когда?



1. Какое из посланий было первым?

Разумеется, нельзя отрицать определенного сходства между этими посланиями, хотя оно проявляется скорее на уровне общего сходства, а не четкой корреляции слов. Ладд несколько преувеличивает, когда говорит: «Послание Иуды представляет небольшой интерес с богословской точки зрения, в отличие от Второго послания Петра»[402]. Дональд Гатри, подсчитав количество общих слов в двух посланиях, написал: «Если автор Второго послания Петра заимствовал материал у Иуды, то он изменил 70% слов из Послания Иуды и больше добавил своих собственных; если же Иуда заимствовал слова из Второго послания Петра, то процент изменения несколько выше, в сочетании с уменьшением количества заимствований»[403]. Другими словами, есть несомненная связь между этими двумя посланиями, но какое бы из них ни появилось раньше, в обоих ясно просматривается оригинальный стиль. Из этого следует, что значение слова или фразы в одном послании не может служить достоверным указанием на смысл другого, и эти послания могут рассматриваться как самостоятельные произведения. В целом имеются три возможных варианта связей между двумя этими посланиями [404].



Вариант 1: Иуда адаптировал послание Петра

Эта точка зрения принадлежит более ранним исследователям. Самый важный их довод в том, что в послании Петра предполагается опасность появления лжеучителей в будущем («у вас будут лжеучители», 2:1), а в послании Иуды говорится об этом, как о свершившемся факте («таковые бывают соблазном на ваших вечерях любви», ст. 12), следовательно, 2 Послание Петра должно предшествовать Посланию Иуды.

Но этот аргумент ничего не доказывает по существу дела. Во–первых, могло случиться так, что церкви, к которым были обращены эти послания, находились очень далеко друг от друга, и опасная проблема в одной из них уже существовала, а в другой еще маячила где–то впереди. Следовательно, проблемы в двух посланиях одни и те же, тогда как на деле они существенно отличаются. Во–вторых, у Иуды заблуждавшиеся, по–видимому, в целом не отрицали Второго пришествия Христа. В–третьих, такая позиция не позволяет оценить заявление о том, что появление лжеучителей является признаком последнего времени, о чем говорится в обоих посланиях (2 Пет. 3:3; Иуд. 17); они присутствуют в церквах постоянно, и говорить о них можно и в настоящем, и в будущем времени. В–четвертых, трудно объяснить, почему Иуда переделал материал Петра, представив его не в хронологическом порядке, и (очевидно) сделал его не столь строго структурированным. Материал Иуды вполне хорошо стилизован, хотя это не бросается в глаза столь явно. Он использует много «триплетов»[405] и «ходовых выражений»[406]. Каждому из посланий свойственны свой стиль и логика, и эти факторы не объясняют, кто у кого и что именно заимствовал.



Вариант 2: В обоих посланиях адаптирован какой–то третий источник

Этой точки зрения, наряду с другими, придерживаются Бигг, Грин и Спик. Известно, что в Новом Завете есть упоминания о потерянных документах, известны источники, которые лежали в основе Евангелий, и нет (prima facie) никаких оснований полагать, что этого не произошло в случае с посланиями Иуды и Петра. Вопрос в том, нужно ли нам такое теоретическое предположение, если одно из двух посланий, несомненно, представляется подлинным. Тот факт, что аргументация в пользу обеих точек зрения тонко сбалансирована, не обязательно требует выдвижения какой–то третьей гипотезы. Более всего мы, по–видимому, нуждаемся в том, чтобы иметь больше свидетельств, а не гипотетических документов!



Вариант 3: Петр адаптирует Послание Иуды

Этот вариант имеет большое преимущество, он просто требует от Петра включить материал Иуды в более широкий контекст. Это также помогает объяснить очевидное различие между двумя посланиями именно тем, что Иуда тонко вплел в свой текст некий апокрифический материал, который отсутствует в послании Петра. Действительно, трудно вообразить себе, что Петр мог считать Послание Иуды ценным, но при этом стремился переписать его, исключая еврейский апокрифический материал, адаптируя свою весть для более широкой, языческой аудитории. Возможно, в первом письме, о котором говорится в 2 Пет. 3:1, было указание на то, что оно связано с Иудой; теперь же Петр приступает к более основательной переработке этого материала.

Допустимо ли, с точки зрения этики и апостольства Петра, адаптировать послание Иуды? Вполне. Как недавно показал Бокхэм, Иуда принадлежал к «кругам палестинских христиан из иудеев»[407] — как по авторству, так и по аудитории, для которой предназначалось это послание. Возможно, Петр чувствовал, что хотя Послание Иуды важно для более широкой церковной аудитории, оно не будет воспринято в церквах язычников Средиземноморья надлежащим образом. Следовательно, он мог взять материал Иуды и адаптировать его таким образом, чтобы он был понятен более широкому кругу читателей, а также добавил нечто от себя, придав посланию несколько иной контекст, внутреннюю связь.



2. Кто написал Послание Иуды?

В Новом Завете есть шесть человек, которые носили имя Иуда: предок Иисуса (Лк. 3:33), Иуда Искариот, сын Иакова (Лк. 6:16; Деян. 1:13; Ин. 14:22), Иуда Варсава (Деян. 15:22–33), Иуда Галилеянин (Деян. 5:37) и брат Господа (Мф. 13:55; Мк. 6:3). Из всех перечисленных только у последнего был брат Иаков. Если предположить, что под «братом Иакова» (Иуд. 1) Иуда имеет в виду кровное родство, а не брата по вере, то это имеет смысл только в том случае, если малоизвестный человек захотел бы подчеркнуть свое авторство, указывая на кровное родство с гораздо более известным старшим братом. (Причины, почему быть братом Иисуса важнее, чем обладать авторитетом, рассматриваются в описании ad loc.) Человеку, пишущему под именем Иуды, нет необходимости подтверждать свое авторство, ибо, насколько мы можем судить, он не обладал таким авторитетом, который кто–то мог бы оспорить. Бокхэм отмечает, что «Иуда, брат Господа, выдающийся миссионерский руководитель в палестинских церквах раннего периода христианства, несомненно, мог быть автором этого послания». Он делает вывод, который может задеть других: «Оно вполне может относиться к самым ранним новозаветным документам»[408].

В кругу современных исследователей тенденция к риторической критике открывает и другие возможности. Этот метод изучает формы аргументации, презентацию, логику и убеждение, которые отвечают характеру литературного произведения I в. н. э. [409] Слабость этой гипотезы состоит в предположении, что новозаветные авторы должны были и знать, и следовать этим методам, а это требует более высокого уровня софистики от Иуды, чем можно ожидать. Уолтьюс буквально «погрузился» в эту тенденцию, вообразив, какой диалог мог бы произойти между Цицероном и Иудой. Он проводит мысль о том, что Иуда просто не имел никакого понятия о тех сложностях, которые заключала в себе философская риторика[410].



3. Кто написал 2 Послание Петра?

Считается, что 2 Пет. было написано Симоном Петром, очевидцем служения Иисуса, и никакое другое имя никогда не возникает в связи с этим посланием в церковной традиции. Это само по себе весьма важное свидетельство. Раннехристианский автор Ориген называл Первое и Второе послания Петра «двойней труб апостола»[411], но его уверенность в том, что оба послания принадлежат перу одного автора, разделялась не всеми. Международная группа католических и лютеранских богословов в целом присоединяется к «почти единодушному вердикту критического богословия о том, что 2 Пет. написано не Петром и что это, может быть, самый последний документ Нового Завета»[412]. Странный оборот «к почти единодушному вердикту» свидетельствует о том, что существовала и другая точка зрения. Ее придерживается немецкий комментатор Карстон Тиде, который считает, что «Второе послание Петра, несомненно, несет на себе печать апостольского авторитета»[413]. Современные исследователи обычно склоняются к мнению, что 2 Пет. является не «подложным документом» в отрицательном современном смысле этого понятия, а представляет собой «завещание», то есть документ, написанный от имени и в соответствии с идеями почившего героя.



Мог ли автор Первого послания Петра написать Второе?

На первый взгляд кажется невероятным, что оба послания написаны одним и тем же автором. Греческий язык Первого послания — «один из самых прекрасных во всем Новом Завете… Тот, кто плохим греческим языком написал Второе послание Петра, едва ли может быть автором Первого послания, и наоборот»[414]. Однако трудно сравнивать такие короткие произведения, и мы не должны опираться на такие сопоставления. Но если различия существуют, то мы можем ожидать, что первые читатели были к ним еще более чувствительны, чем современные исследователи. Иероним пришел к выводу, что оба послания «различаются по стилю, характеру и лексической структуре»[415], и заключил, что Петр использовал разных секретарей при написании этих посланий [416]. Конечно, лингвистическая проблема возникает, когда речь идет о Первом послании Петра, поскольку маловероятно, что простой рыбак мог писать таким гладким греческим языком. Это несоответствие, вероятно, наилучшим образом объясняется предположением Иеронима о смене секретарей. В 1 Пет. 5:12 появляется Силуан. Он был коллегой Павла (2 Кор. 1:19; 1 Фес. 1:1; 2 Фес. 1:1), и это может объяснить влияние Павла на Первое послание Петра.

Напротив, 2 Пет. не отличается элегантностью стиля. Оно написано в резкой манере, разговорным греческим языком «серьезного, торопливого и неотложного послания»[417]. Нет ничего невероятного в том, что Петр хорошо знал греческий: как Иисус и, конечно, все евреи того времени, Петр владел двумя языками. Вероятно, дома он говорил на арамейском, а греческий язык служил ему, когда он занимался бизнесом в «языческой Галилее»[418]. Вполне возможно, что он мог даже знать и еврейский, посещая синагогу. Согласно Бокхэму[419], греческий язык Второго послания Петра показывает, что это послание «принадлежит к разряду эллинистического еврейского греческого языка». Но трудно понять, что это доказывает, поскольку мы не можем оценить уровень греческого языка этого галилейского рыбака, не знаем, насколько хорошо он овладел им в течение долгого периода своего служения в качестве христианского проповедника, а также степень влияния и помощь его секретаря. Дж. Н. Севенстер, который исследовал уровень владения греческим языком первых христиан, пришел к такому выводу: «Начальная проповедь Благой вести не ограничивалась территорией, где проживали евреи, но распространялась за пределами Палестины, где проживали язычники, а также охватывала еврейскую диаспору. Именно поэтому у христиан из иудеев была реальная возможность хорошо овладеть греческим. Часто они должны были говорить по–гречески, поддерживая контакты со своими христианскими собратьям в общине»[420]. Сам по себе стиль не является определяющим в решении вопроса об авторстве, хотя, по убеждению Лонгнекера, «возможно, так писал сам Петр, когда ему не помогали Силуан (1 Пет. 5:12), Марк (согласно Папию, при составлении Евангелия от Марка) или Лука (ср.: проповедь Петра в Деяниях Апостолов)»[421].

Отмечают также большое несоответствие между богословием Первого и Второго посланий Петра. Но вряд ли можно делать важные выводы на малом материале. Оба послания представляют собой краткие ответы на разные вопросы, и не стоит ожидать, что в таких коротких произведениях проявятся проблемы систематического богословия.

В своем комментарии на Первое послание Петра [422] Питер Дейвидс освещает позицию послания по отношению к эсхатологии и апокалиптике. Он рассматривает эти вопросы в свете двух тем: «Время» и «Пространство», а затем анализирует все послание. В рубрике «Время» он делает вывод о том, что Первое послание Петра учит следующему: а) материал, представленный в Книге Бытие (например, грехопадение), носит всеобщий характер; б) преследование, которому подвергается сегодня Церковь, — это эсхатологический кризис, столь же масштабный, как и глобальный потоп во времена Ноя; в) страдания предшествуют суду; г) завершительный суд сопровождается окончательным спасением. В рубрике «Пространство» он отмечает, что Первое послание Петра касается: а) других внеземных сфер — неба и ада; б) внеземных существ — ангелов и злых духов. Хотя Дейвидс обращает внимание на сходство Первого послания Петра с Посланием Иакова, эта модель поразительным образом подходит и ко Второму посланию Петра. Это можно проследить на примере нескольких отрывков из Второго послания Петра:



Время а) 2:4–8

б) 3:3–7

в) 2:1–3

Пространство а) 2:4; 3:12–14

6)3:4



Очевидно, что эти темы близки многим христианам. Тем не менее в этих отрывках обнаруживается существенное наслоение общих идей обоих посланий, что может указывать на одного и того же автора.



Есть ли свидетельства вне Нового Завета?

Хотя 2 Пет. редко цитировалось в первые два столетия, большинство исследователей пессимистически относятся к предположению, что существуют внебиблейские свидетельства в поддержку его подлинности. Тиде говорит о ранних авторах: «Даже те, кто отмечает сомнения, высказанные другими… похоже, не разделяют их всем сердцем и даже отвергают»[423]. Он и Грин цитируют Оригена, Климента Александрийского и Иеронима, которые считают подлинными оба послания, хотя это более поздние свидетельства — III века. В своем серьезном исследовании Грин пишет, что 2 Пет. «имеет несравненно больше данных в пользу его включения, чем ряд гораздо лучше аттестованных отвергнутых книг»[424].

Но когда написано 2 Пет.? Голландский богослов Гуго Гроций (1583–1645) первым определил дату написания послания: во времена императора Траяна[425]. Кэземанн [426], как известно, считал, что оно написано очень поздно, во II в., притом далеко не в его начале. В своей характеристике «раннего католицизма» он выделяет три главных момента: отсутствие надежды на незамедлительное пришествие Христа, строгую иерархию церковного руководства и регулирование основ веры. Но ныне широко признано, что даже если эта картина отражает реалии раннехристианской Церкви, она, конечно, не подходит для характеристики Второго послания Петра. В этом послании не говорится о потерянной надежде на Второе пришествие Христа, нет упоминания каких–то формальных церковных структур, формализация учения хорошо согласуется только с тем, что представлено в других частях Нового Завета[427].

Первая прямая цитата из Второго послания Петра приводится в Первом послании Климента (1 Климент), написанном примерно в конце I в. Тиде пишет, что после появления первых цитат «список их стал таким же длинным, как из Первого послания Петра или из большинства других посланий Нового Завета»[428]. В своей более поздней статье [429] он двояким образом объясняет это явление. Во–первых, он показывает, что такие ранние авторы, как Ириней и Ориген, имели весьма веские основания не приводить цитат из Второго послания Петра (именно вследствие его поверхностного сходства с нехристианским мышлением того времени). Тот факт, что эти авторы не цитируют Второе послание, вовсе не означает, что они не были с ним знакомы, просто они не находили там нужной им цитаты. На деле Тиде предполагает, что оппонент Оригена, Цельсий, цитировал 2 Пет. Во–вторых, Тиде показывает, что это послание Петра имеет гораздо больше общего с другими новозаветными посланиями, которые признаются многими исследователями, и делает следующий вывод: «Это твердо установлено в контексте Писаний, следовательно, это послание могло быть написано в любое время после завершения века [430].

Историк Евсевий разделяет все известные ему книги на три группы и включает 2 Послание Петра и Послание Иуды во вторую группу «книг, подлинность которых подвергается сомнению». Однако в рамках этой классификации они стоят вместе с Посланием Иакова и со Вторым и Третьим посланиями Иоанна — с общепризнанными каноническими книгами, несмотря на то что доводы об их включении в канон не столь строгие, как для книг, не подвергающихся сомнению в этом отношении. Ни одна из книг, которая была позднее исключена из Нового Завета, не причислена к той же группе, что и эти пять, и ни одна новозаветная книга не встречается вне этих двух категорий «подлинных» и «сомнительных, но принятых»[431]. Гатри завершает свое обширное исследование следующим утверждением: «Нет никаких свидетельств со стороны ранней Церкви по поводу того, что это послание когда–либо рассматривалось как подложное, несмотря на те колебания, с которыми оно было принято»[432].

Найден великолепный, хотя и не дающий основания сделать окончательный вывод фрагмент папируса среди кумранских свитков Мертвого моря. На одном фрагменте из пещеры 7 (7Q10) написано несколько букв, и если они вообще из Нового Завета, то это 2 Пет. 1:15. Если это верно, тогда самое раннее цитирование Второго послания Петра можно отнести ко времени до 68 г., когда эти пещеры были запечатаны. Однако даже самые оптимистически настроенные сторонники этой версии говорят, что это отождествление рукописи «весьма условное»[433].

Высказывается предположение, что Послание Иуды — более раннее и написано в Палестине, а 2 Послание Петра было написано позже и для более широкой читательской аудитории. Если заблуждения, о которых идет речь в обоих посланиях, связаны между собой (хотя и не идентичны, как показано выше), тогда это поможет объяснить, почему опасность, которая появилась в Палестине (Послание Иуды), еще не проявилась в более широком масштабе всей церкви (2 Пет.).



Могло ли 2 Пет. быть написано кем–то от имени Петра?

Как и в случаях с Павлом, Иоанном и другими новозаветными христианскими лидерами, после смерти Петра появилось немало произведений, которые были написаны от его имени, и среди них Евангелие от Петра, Деяния Петра и Апокалипсис Петра. Может быть, и 2 Пет. из благих намерений было написано одним из его учеников?

Приводится много свидетельств, подтверждающих псевдографический характер этого послания. Мид пишет: «Ни один из документов, включенных в Новый Завет, не имеет такого количества опровержений авторства, как Второе послание Петра. Аргументов предостаточно»[434]. Заявление о том, что автор является очевидцем событий, ссылки на учение Христа, дружеское упоминание о Павле и даже слова, открывающие послание, — все это свидетельствует о том, что автор стремился особо подчеркнуть подлинность своего послания. Келли говорит об имени «Симеон» (2 Пет. 1:1, во многих греческих рукописях) следующее: «Возможно, автор считал его семитским, и это, по его мнению, должно было убедить читателей, что послание вышло из–под пера самого Петра»[435]. Следует упомянуть и замечание Робинсона, который считает, что именно отсутствие таких штрихов часто используется в качестве доказательства, что Первое послание написано не Петром! [436]

Рассмотрим три главных довода, которые приводятся для обоснования псевдографического характера Второго послания Петра.

Во–первых, использование языка «познания» (gnosis) приводится в качестве аргумента в пользу гностицизма — течения, широко распространившегося во II в. С этой точки зрения, Второе послание является ответом, написанным от имени Петра, на решение проблемы, которую он не мог предвидеть. Однако просто использование слова «познание» необязательно показывает, что это ложное учение расцвело в то время пышным цветом. Гностицизм — течение эклектичное, оно включает в себя множество идей[437], а потому не ясно, на каком именно заблуждении в рамках гностицизма сосредоточено внимание во Втором послании. Возможно, речь шла об особом знании, которое даровало им свободу, и в этом смысле они могли быть своего рода «гностиками»; но о ложном учении II в. в послании ничего не говорится.

Во–вторых, приводятся три фактора, которые должны свидетельствовать о более поздней дате написания послания, чем считается: 1) дружеские отношения между Петром и Павлом; 2) утверждение о том, что Павел «писал Писание»; 3) включение разрозненных посланий Павла в канон (см.: 3:15,16).

Утверждения о дружеских отношениях между Петром и Павлом подвергались сомнению начиная с XIX в. Группа исследователей вслед за профессором Ф. Бауром из Тюбингена (отсюда происходит название: «тюбингенская школа»), основываясь на разногласиях между двумя апостолами (см.: Гал. 2:11–14), сделала вывод о постоянном и глубоком антагонизме между сторонниками Петра (христианами из иудеев) и Павла (христианами из язычников). Все, что показывало их отношения как доброжелательные — даже отсутствие упоминаний их разногласий, — рассматривалось как более поздние (начиная со II в.) попытки идеализировать раннее христианство.

Это нанесло сокрушительный удар по новозаветному богословию, поскольку теперь Павлу приписываются только Послание к Римлянам, Первое и Второе послание к Коринфянам и Послание к Галатам. Для нас же в данном случае важно, что 2 Пет., с этой точки зрения, является поздним посланием, да к тому же написанным не Петром.

Сегодня считается общепризнанным, что Баур слишком преувеличил значение этих свидетельств, что называется «перегнул палку». Ни его секулярная философия, ни преувеличение им роли кризиса в Галатии не находят ныне широкого признания. Хотя он вполне прав в том отношении, что в Послании к Галатам описаны серьезные разногласия, которые касались самой сути Евангелия, и хотя природа этих разногласий до сих пор вызывает споры, свидетельства их не столь убедительны, как это стремится показать Баур. В том что касается Второго послания Петра, то гипотеза Баура вносит скорее негативный, чем позитивный вклад в установление подлинности послания. Но даже если мы признаем, что Второе послание написано не Петром, это не доказывает его раннего происхождения: разногласия между Петром и Павлом, упомянутые в Послании к Галатам, не являются важным доводом против точности высказываний в 2 Пет. 3:15,16, как некогда полагали, а следовательно, это не может автоматически изменить дату написания данного послания на более позднюю.

Утверждение о том, что Павел писал «Писания» приводится как свидетельство более поздней даты, поскольку подразумевает определенный уровень доверия и уважения к посланиям Павла, чего не отмечалось в раннем христианстве. Вместе с тем, хотя слово «Писания» нигде более в Новом Завете не используется по отношению к посланиям апостолов, концепция записи ими слов Бога и назначение на роль учителя Самим Богом со всей очевидностью обнаруживается даже в ранних произведениях Павла. Например, в 1 Фес. 2:13,4 говорится о вверенном Павлу «слове Божием», о «благовестии» от Бога, о данном Павлу поручении возвещать Его заповеди (4:2,8), а также вспомним наказ Павла фессалоникийцам: «Заклинаю вас Господом прочитать сие послание всем святым братиям» (5:27), — вот что отражает взгляд Петра на роль посланий Павла. Каждый апостол ясно осознавал, что способен создавать Писание.

Аналогичным образом следует отвергнуть и мысль о том, что собирание посланий может доказывать позднюю дату их написания. Есть ясное свидетельство о том, что послания Павла широко распространялись (Кол. 4:16), и, по нашему мнению, у Петра были веские основания использовать в структуре своего письма мысль о том, что некий апостол написал «Писания», которые согласуются с ветхозаветным обетованием о Втором пришествии Мессии. Слова Петра не могут относиться к полному собранию посланий Павла и еще в меньшей мере — к формальному и окончательно установленному канону. Если поручение Павла распространять Первое послание к Фессалоникийцам было воспринято со всей серьезностью, то церквам не нужно было долго ожидать эти апостольские писания.

В–третьих, такие предполагаемые «описки», как упоминание «отцов» (3:4), переход от описания пророчества, грядущих событий к реальности текущих дней (3:3–5) и слишком высокая оценка апостольского служения Петра (1:16–18), считаются признаками, указывающими на более позднего автора, и, следовательно, доказывают, что послание не принадлежит перу апостола. Эти два довода опровергаются в упомянутых отрывках. Что касается третьего момента, то следует отметить, что в 1:16–18 автор обращается не к личному апостольскому авторитету Петра, а к авторитету апостолов в целом. Этот момент часто игнорируется. Петр сосредоточивает свое внимание на свидетельстве о небесной славе Иисуса, на Его обетовании о Втором пришествии — а это полностью отрицали лжеучителя. Петр выступает как апологет апостольского учения, которое согласуется с учением Ветхого Завета. Речь не идет ни о нападках, ни о защите апостольства Петра. Эти особенности лжеучения служат доводом в пользу ранней даты написания Второго послания, поскольку совокупный авторитет апостолов стал неотъемлемой чертой ортодоксии позднее.

Когда Мид высказывается по поводу аргументов Грина и Гатри в пользу авторства Петра, то он говорит, что «их защита зиждется на чистом и более объективном анализе использования псевдонима»[438]. Независимо от того, насколько справедлив анализ этой позиции, остается вопрос, ответ на который все еще не найден: «Этично ли с христианской точки зрения писать послание под другим именем?» Разумеется, использовались секретари, и, возможно, они могли серьезно исправить первоначальный текст. Но ведь их работа удостоверялась автором и рассылалась с его разрешения. Вопрос следует поставить острее и более четко: «Есть ли что–либо нехристианское в написании послания от чьего–либо имени без одобрения автора, именем которого оно подписывается?»

Христиане высоко ценят истину, и трудно вообразить себе, что ранние христиане могли бы опустить такой критерий в своих писаниях. При обнаружении подделок (например, Евангелия от Петра) христиане отказывались пользоваться ими. Если обнаруживалась подделка апостольского материала (даже из благих намерений), то следовало немедленное наказание: потеря положения, отстранение от официальной должности в церкви [439]. Поэтому те, кто стремился защитить псевдографическое 2 Пет, чтобы сохранить его в каноне, должны были доказать, что произведение под псевдонимом было признанным и принятым литературным жанром и что такая работа не была благонамеренной подделкой. Эллиот, например, пишет, что «это был общепринятый литературный жанр того времени, которым пользовались и иудеи, и христиане, чтобы прочно связать современную синагогу и церковь с личностями, к которым такая традиция, по их твердому и ревностному убеждению, восходит»[440]. Но такое утверждение не позволяет увидеть одну важную вещь.

Разумеется, в еврейских кругах было принято писать работы от имени давно ушедшего героя веры. Нужно вспомнить в этой связи Моисея и Еноха. Феномен ложной атрибуции в широком смысле также касается и Адама, Евы, Авраама, Иакова, Илии, Давида, Соломона, Исайи, Даниила и многих других [441]. Однако, само собой разумеется, даже самый придирчивый читатель не станет обсуждать вопрос об авторстве таких работ, которые, по–видимому, со временем все умножались количественно, по мере того как благочестивые потомки добавляли свое собственное представление о том, что могли сказать эти герои по тому или иному поводу.

Утверждение же о том, что дозволяется писать от имени недавно умершего или даже живого героя веры, будь он иудеем или христианином, это совсем другое. Хотя часто утверждают, что это общепринятая практика, никто еще не доказал этого, и параллели между двумя разными категориями использования псевдонима довольно слабые. В одном варианте писания могут быть анонимными, кроме случаев давно ушедшего из жизни автора, и их нельзя рассматривать как аутентичные. Но в другом случае есть возможность (если не вероятность) по–настоящему запутаться. Нельзя сказать, что не предпринимались попытки писать от имени христианских руководителей, ибо свидетельства говорят об обратном. Помимо крупных собраний апокрифических новозаветных книг [442] следует указать и на то, что в начале своего служения Павел столкнулся с проблемой писем, которых он не писал, но которые распространялись под его именем (2 Фес. 2:2). Разумеется, они были кем–то написаны. Вопрос, однако, в том, было ли принято писать в такой форме. Несмотря на твердую убежденность в этом многих исследователей, по существу это ничем не доказано. Хотя есть ясные свидетельства, что авторы таких работ были серьезно наказаны [443]. Каждая такая работа несет печать злоупотребления добрым именем и, с современных позиций, должна рассматриваться как подделка.

Единственное исключение из этого литературного жанра называется «завещанием», или «заветом». Завет писался от имени того, кто недавно ушел из жизни, и в нем кратко излагалась суть его учения. Завет бы личным посланием ученикам и включал в себя предсказание будущих событий. В последнее время самым убежденным сторонником гипотезы завета по отношению ко Второму посланию Петра является Ричард Бокхэм. Он серьезно исследовал этот жанр, выявил характерные для него стилистические особенности и на этом основании пришел к выводу, что 2 Пет. — одновременно и послание, и завет. Поскольку это произведение написано в такой хорошо известной форме, то «авторство Петра было явной фикцией»[444] (курсив Бокхэма) и читатели должны были понимать это. Если такое предположение верно, то Бокхэму удалось показать, что Второе послание написано не Петром и что в этом тем не менее нет ничего предосудительного [445].

Однако не все так ясно в этом отношении, как представляется Бокхэму.

Во–первых, 2 Пет. формально не отвечает всем требованиям «завета». Бокхэм и сам отмечает, например, что в завете должен непременно присутствовать элемент пророчества, но во Втором послании говорится, что лжеучителя уже реально существуют. Бокхэм объясняет это тем, что автор «может свободно нарушать законы жанра в литературных целях»[446]. Он убежден, что это послание Петра — псевдографическое произведение и что его автор мог нарушить законы жанра, чтобы подчеркнуть нечто особо важное. Но в условиях широкого распространения произведений, написанных под псевдонимом, каждый их автор должен был стремиться показать подлинность работы, а потому следует ожидать, что он, напротив, четко придерживался законов избранного им жанра.

Во–вторых, известные примеры работ, написанных в жанре завета, не доказывают принадлежность к этому жанру Второго послания Петра: они написаны либо давно ушедшими из жизни героями (и в таком случае вряд ли рассматривались как аутентичные произведения), либо современниками, и были отвергнуты церквами. Бокхэм не может привести пример завета, который был бы принят церквами в качестве такового.

В–третьих, в ранней Церкви при обсуждении вопроса о включении Второго послания Петра в канон никогда не говорилось, что это завет: рассматривали вопрос, написано оно Петром (и в таком случае послание могло быть включено в канон) или нет (в таком случае оно отвергалось). Если же это произведение было «явной подделкой», то тогда его и обсуждали бы с этих позиций; но ранние христиане не рассматривали его таким образом, и нет никаких свидетельств, что его причисляли к такому жанру. Конрад Гемпф высказывает такую мысль:




«Если бы работы, написанные под псевдонимом, включались в канон, тогда отцы Церкви должны были быть введены в заблуждение ясным литературным приемом, который изначально не был предназначен для таких целей»[447].




Наконец, тот факт, что произведение носит черты сходства с определенным жанром, не является доказательством его принадлежности к этому жанру. Литературный жанр «завета» перекликается с завещанием, которое в виде прощальных наставлений дают руководители в реальной жизни. Формальное сходство между Вторым посланием Петра и заветом[448] видят в общей ситуации — а что еще мог передать своим последователям апостол перед своей смертью?

Здесь есть много вариантов, если учесть, что большинство комментаторов полагает, будто 2 Пет. не написано этим апостолом. Мы, со своей стороны, придерживаемся той точки зрения, что нет убедительных аргументов, которые ясно бы доказывали авторство не Петра, а кого–то другого, и тем самым возлагаем весь груз ответственности за отрицание авторства Петра на тех, кто к этому стремится. Предположение о том, что 2 Пет. является заветом, ничего не меняет по сути этого спора. Карсон отмечает по поводу вывода, сделанного Бокхэмом в его в других отношениях прекрасном комментарии: «Почему он заключил, что Второе послание Петра не написано апостолом Петром, для меня остается неясным: его доводы мне кажутся совсем не убедительными»[449].



4. Является ли 2 Пет. единым посланием?

Первая проблема, с которой сталкиваются многие читатели, находится в утверждении: таков «замысел» этого послания. Разрыв между 2:22 и 3:1 виден даже при беглом чтении, на это впервые обратил внимание голландский богослов Гуго Гроций в 1641 г. [450] Как только читатели начали разделять 2 Пет. на две части, возникло мнение, что это послание не является единым целым, хотя какой–то единой модели его перестройки предложено не было. В 1915 г. Робсон пришел к пессимистическому выводу, что 2 Пет. похоже на «лоскутное одеяло; отдельные его части соединены какими–то беспорядочными, случайными нитями: от увещевания — до повествования, от повествования — до пророчества, от пророчества — до апокалиптики»[451].

Возникают две разные проблемы. Первая: является ли это послание в том виде, в каком мы его читаем, единым целым? Вторая: если это связный отрывок, то какова его структура?



Целостность 2 Пет.

По первому вопросу среди исследователей существует большее согласие. Хотя некоторые из них все еще хотят отнести 3:1 к какой–то другой части 2 Пет.[452], многие считают послание единым по словарю и тематике. Материал, заимствованный у Иуды, распределен неравномерно и сосредоточен вокруг гл. 2, но не обязательно исключать его, считая более поздней вставкой. Как мы уже отмечали, Петр адаптировал материал Иуды сообразно своей логике.

Очень трудно понять структуру, которая лежит в основе послания, и это препятствует более глубокому его изучению. Бокхэм полагает, что 2 Пет. — это последовательный ответ на четыре возражения, и эта мысль была в дальнейшем развита в статье Д. Ф. Уотсона. Он высказывал предположение, что структуры обоих посланий — Иуды и 2 Пет. — в значительной мере определяются принятой в то время моделью риторики. Это, разумеется, свидетельствует в поддержку единства каждого из этих посланий, но возникает вопрос, как удалось Петру и Иуде воспользоваться этой моделью. Уотсон говорит, что они «были знакомы с риторическими моделями своего времени, однако неизвестно, получили ли они специальные знания по этому предмету или это следствие повседневного постижения ими устной и письменной культуры»[453]. Даже если 2 Пет. не написано Петром, трудно совместить между собой этот уровень софистики с посланием, написанным на «плохом греческом»[454].



Как разные тексты 2 Пет. объединить вместе?

В данной работе мы придерживаемся правила: слушать «мелодию» автора, а не навязывать свою собственную. Для тех читателей, кто, возможно, интересуется раскрытием и разъяснением структуры, в этом разделе сведены вместе комментарии по другим ранее обсуждавшимся моментам, а также показано, что 2 Пет. можно рассматривать как единое связное послание.

Прежде всего нужно понять, что гл. 2 и гл. 3 содержат в себе два вводных подзаголовка: 2:10 (который находит свою параллель в 3:4) и 2:17 (который находит свою параллель в 3:11,12а). Если эти две главы сходны по своему характеру, то нет никакой проблемы в том, что между гл. 2 и гл. 3 нет плавного перехода. Вероятно, так и было задумано: скорее всего, обе главы опираются на 1:16—21. В этом разделе рассматриваются две неразрывно связанные между собой темы: «сила» и «пришествие», и обе они опираются на высказывания пророков и апостолов. В гл. 2 затем происходит переход к теме «сила», а в гл. 3 — к теме «пришествие». Каждая глава объясняет воззрения Петра, восходящие к Ветхому Завету (2:4–9; 3:5–7), и их подтверждение через апостолов (2:21; 3:15,16). Проблема, которую поднимают лжеучителя самим своим существованием, заключается в том, что якобы Бог не способен исполнить то, что Он обещал (2:9; 3:4). С нашей точки зрения, предметом рассмотрения в гл. 2 становится «сила Господа Иисуса судить (вопреки явлениям обратного характера)», а в гл. 3 — «обетование Господа Иисуса о Втором пришествии (вопреки явлениям обратного характера)».

Если мы вернемся к началу послания, то вся структура его станет более понятной. Раздел 1:3,4 служит заголовком для всего послания и отражает его суть: сила Божья дает нам все потребное для благочестивой жизни по Его заповедям — через личное познание Бога. Такова тема гл. 2, и это обращено к христианам — к тем, кто верит, а не к лжеучителям, которые сомневаются. Темой гл. 3 становится утверждение, что обетования Божьи способны избавить нас от огненного испытания в конце истории и мы сможем занять свое место в новой обители. Завершающие стихи послания (3:17,18) согласуются с этим началом, подчеркивая опасность для тех, кто побуждает нас следовать за ними в их неповиновении Божественным установлениям, что, как учит гл. 2, Бог осудит. Такое поведение не должно иметь места в нашем новом доме — этому учит гл. 3. В этой связи мы должны стремиться возрастать в познании Того, Кто будет нашим Спасителем.

Следующий раздел (1:5–7) опирается на начальные стихи. «По этой причине» мы должны жить такой жизнью, которая покажет нашу приверженность грядущим ценностям и нашу веру в Судью, Который будет судить нас, в Царя, который грядет, и в Спасителя, Который дарует нам спасение.