Маргарет Барнс
Елизавета Йоркская: Роза Тюдоров
ОТ АВТОРА
Посвящается Этель, и Кит, и всему, что олицетворяет семья Гринуей. Маргарет Барнс
Во времена Плантагенетов и Тюдоров многие родители называли своих детей в честь членов королевской семьи, поэтому некоторые имена так часто повторяются. Я изменила имена нескольких незначительных персонажей. Чтобы было легче воспринимать повествование на протяжении всей книги, я называю некоторых персонажей только по титулам, принадлежавшим им раньше, если даже позднее им были присвоены еще и другие титулы.
Моя благодарность — заведующему библиотекой и всем работникам библиотеки Каунти Сили, Ньюпорт, остров Уайт, за то терпение, с каким они подбирали всевозможные книги и справочники, относящиеся к этому периоду.
М. К. Б.
Ярмут. Остров Уайт
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Возглас восхищения раздался в комнате, когда белый бархат был освобожден из скрывавшего его материала. Его тяжелые складки ниспадали с рук придворной дамы, так что каждая украшенная драгоценными камнями роза или королевская лилия ярко блистали в утреннем солнце. Остальные дамы, стоя на коленях, вытягивали руки, чтобы расправить все складочки длинного вышитого шлейфа. Юная Елизавета Йоркская, в нижней юбке и рубашке, задрожала от волнения, когда мастерица из Парижа накинула восхитительный материал ей на плечи. И принцесса остается молоденькой девушкой, которая не каждый день примеряет свое подвенечное платье.
— О, как прекрасно! — выдохнули помощницы-модистки из Англии.
— Просто великолепно! — подтвердила мастерица и ее французские помощницы.
Елизавета не поняла к чему больше относится этот комплимент — к ней самой или к роскошному платью, поэтому королевская дочь потребовала, чтобы ей принесли зеркало.
— Бесс, ты выглядишь совсем по-другому! — воскликнула ее младшая сестра Сесиль. Ей разрешили присутствовать при примерке.
Действительно, она выглядела совершенно по-иному — это подтвердило и металлическое зеркало.
Вместо юной девчушки, читавшей книги и учившей уроки, в зеркале отразилась высокая, стройная незнакомка, которая вскоре станет королевой Франции. Из-за гибкости еще не созревшего тела и она казалась выше. Пылавшие от возбуждения щеки очень красили ее. Елизавета всегда понимала, что красива, — это была фамильная черта Плантагенетов. Но никогда, казалось, она не была так прекрасна, как сейчас.
— Разве вуали не будет? — спросила она, внезапно засмущавшись.
— Сам король Людовик должен прислать ее! — ответила ее тетка, герцогиня Букингемская.
— Великолепные кружева Клюни из фамильного наследства!
— И когда я поеду по Парижу к Нотр-Дам, мои волосы должны быть распущенными?
— Конечно, — кивнула французская модистка.
— Чтобы показать, что нашему дофину досталась невеста-девственница, Ваше Высочество.
— Пожалуйста, пожалуйста, давайте посмотрим, как она будет выглядеть! — просила Сесиль, сидя на стульчике у окна.
Елизавета, как всегда, поняла ее и улыбнулась. Если все остальные видели в ней лишь невесту наследника французского престола, то Сесиль внезапно восприняла сестру как обворожительную незнакомку. Но если она сейчас опять увидит ее с распущенными волосами, то Елизавета снова станет для нее любящей старшей сестрой. Две молодые женщины сняли с Елизаветы головной убор, и волосы, хлынув золотым каскадом, едва не закрыли ее стройную фигурку.
— Дитя мое, у тебя столько своего золота, что тебе не нужна никакая корона, — шептала Метти, ее старая нянюшка, обожавшая Елизавету, и на глазах у нее выступили слезы умиления.
— Мадам ле Дофин, пожалуйста, постойте спокойно, — зашипела француженка, рот которой был полон булавок. Она примеряла какую-то другую вуаль.
— Мадам ле Дофин следует не забывать говорить по-французски, — вздохнула специальная гувернантка, которую нанял для этого отец Елизаветы.
«Мне нужно привыкнуть к обращению «мадам ле Дофин», — подумала Елизавета. Она услышала, как хихикает Сесиль. Когда они бывали одни, братья и сестры часто поддразнивали ее по поводу ее будущего положения и необходимости церемонности в обращении к ней. Через новое окно, изготовленное из свинцового стекла, она видела, как малыши играли в саду. Они изображали церемонию ее будущего бракосочетания. Эдуард нацепил на себя кусок развевающегося гобелена — он был дофином. На Энн был свадебный веночек из маргариток, Кэтрин изображала ее подружку, а Ричард оглашал церковный обряд венчания, стащив огромную книгу из библиотеки отца. Малютка Бриджит радостно ворковала, сидя на руках у своей няни. Елизавета нежно улыбнулась, глядя на прелестную группу. Ее вдруг перестал радовать белоснежный наряд, из-за которого ей придется уехать отсюда во Францию.
— Мне уже надоели все эти примерки! — пожаловалась она. — Умоляю вас, давайте все отложим!
— Но разве мы не станем ждать королеву, чтобы и она полюбовалась? — возразила гордая мастерица, сотворившая это произведение искусства. — Ее Величество так хотела все видеть сама…
— Моя сестра королева действительно обещала зайти, — подтвердила Кэтрин Буки.
— Если бы мама хотела прийти, она уже была бы здесь. Примерно полчаса или больше прошло, как закончилась церковная служба, но она поспешила в свои апартаменты, — сообщила Сесиль, сидя на самом выгодном месте у окна.
— Значит, ее задержало что-то весьма важное, — решили разочарованные женщины.
Итак, свадебный наряд был осторожно отложен в сторону, и принцесса Елизавета переоделась в свое обычное платье из коричневого бархата с квадратным вырезом, украшенным жемчугом. Не успели подколоть ее волосы, как пришел один из пажей. Растолкав протестовавших женщин, он подошел к Елизавете и поклонился ей.
— Алмерик, почему ты такой бледный? Тебе опять плохо из-за того, что ты объелся украденной у королевы земляникой? — поддразнила его Елизавета.
— Нет, мадам!
— Мадам ле Дофин! — резко поправила его герцогиня.
Алмерик или был очень упрямым, или просто ничего не слышал.
— Его Величество прислал меня передать, чтобы вы пожаловали к нему, — сказал он Елизавете без всяких церемоний.
— Тогда погоди, пока они уложат мне волосы, — спокойно ответила она. Ей надоели все примерки и будет приятно увидеть отца.
— Нет, мадам, мы должны пойти сразу. Его Величество приказал привести вас немедленно! — настаивал паж.
Елизавета не могла понять причину подобной спешки. Почему вдруг она так срочно понадобилась королю? Наверное, это касается последних договоренностей с французским послом. Или у него появилась новая книга, и он хотел, чтобы дочь прочитала ее? Скорее всего, новая книга, только что из-под пресса мастера Секстона. Или, может, со свойственной ему импульсивностью отец купил ей какой-нибудь подарок? Что-нибудь, что прибыло на иностранном судне с высокими мачтами, которое только что причалило и стояло в доке Святой Екатерины, — какие-нибудь приправы с другого конца света, маленькая мартышка или что-нибудь еще.
— Ты меня удивляешь, Алмерик, — заметила Елизавета со смешком и последовала за пажом. Ей пришлось почти бежать за ним по длинным галереям Вестминского дворца. Она напевала веселую песенку, поспешая за пажом и предвкушая встречу с отцом, которые она так любила, но которые теперь, когда эта женщина Шор захватила его в свои сети, стали такими редкими.
Эдуард IV, король Англии, был любящим отцом. Он был слишком снисходительным и не только к детям, но и к самому себе, как любила повторять королева. В последнее время, когда его жена стала все больше и больше вмешиваться в дела, он заметно обленился. Дети часто слышали, как родители ссорились из-за этого. Он обожал свою старшую дочь Елизавету и никогда не повышал на нее голоса.
Но сегодня, еще прежде чем Алмерик открыл тяжелую дубовую дверь, она услышала громкий гневный голос отца. Обычно спокойный король сейчас был в ярости и использовал весьма сильные выражения, какие были в ходу у его предков: они легко приходили ему на ум, когда он был сильно возбужден.
— Клянусь дыханием Господа, я отомщу за это предательское оскорбление! Он еще почувствует мой гнев!
Он продолжал бушевать, когда Елизавета вошла в комнату. Там, как ей показалось, происходил какой-то срочный совет. Но сейчас он уже закончился, и вокруг короля, как испуганные кролики, толпились собравшиеся. Даже Ричард, герцог Глостер, младший брат короля, и лорд Гастингс, его доверенный канцлер, выглядели оробевшими. Французский посол испуганно затих, как выпоротый котенок.
— Я даже отдал в качестве ее приданого Гиень и Аквитанию, за которые боролись наши предки, — грубо закончил Эдуард. Его сильные руки комкали письмо с печатью короля Франции. Он швырнул его на пол и наступил на него ногой в сапоге со шпорами. Его красивое лицо побагровело.
— Значит, это — война? — прошептал человек, стоявший недалеко от двери.
— Года два назад это вполне могло случиться, — прошептал его сосед. — Но сейчас, наверное, нет! Эта шлюха Джейн Шор смягчила его характер.
Никто в комнате не заметил, что в дверях стоит дочь короля, пока Глостер, который всегда все видел и замечал, не коснулся рукой руки брата. Ярость короля сразу стихла.
Эдуард, видимо, вспомнил, что посылал за ней. Взглянув на ее маленькое, побледневшее, испуганное личико, он постарался взять себя в руки и подошел к ней, резко отодвигая всех с дороги. И все быстро, толкая друг друга, ушли в другое помещение, чтобы там еще раз обсудить наглую выходку французского короля, допущенную им в письме Эдуарду IV. Задержался только Глостер. Он был ненамного старше Елизаветы, но уже участвовал во многих сражениях уходя, все с сочувствием смотрели на дочь короля. Но Глостер даже не взглянул на девушку, и она не могла понять, почему.
— Если вы распорядитесь, сэр, я смогу собрать армию и выступить против Франции, — послышался его приятный, спокойный голос.
Но король жестом отпустил его. Глостер вышел, а король все молчал. Ему нужно было овладеть собой. Наконец он заговорил:
— Как эти негодяи посмели сделать такое с тобой?! — едва смог он выговорить, когда закрылась дверь и они остались одни.
— Что же они сделали? — спросила она, стараясь не смотреть на письмо, валявшееся на полу.
— Они разорвали соглашение о помолвке. Елизавета, только что отвлекшаяся от примерок
и всех прочих приятных женских хлопот, даже теперь не до конца поняла, что же случилось. Высокая, ростом почти с отца, она вопросительно заглянула ему в лицо.
— Вы хотите сказать… что дофин передумал жениться на мне?
Ее слова, полные недоверия и стыда, тяжело повисли в тишине комнаты. Событие, которое могло изменить положение в мире, было прежде всего обидной для юной, красивой девушки.
При виде ее потрясенного лица король забыл о своем гневе, он захотел обнять дочь, но Елизавета упрямо отстранилась от него. Ей нанесли такое оскорбление, что она не желала, чтобы ее касался даже самый добрый из всех мужчин на свете.
— Он вместо вас сделал предложение дочери герцога Бургундского, — сказал отец, не вдаваясь в подробности.
Елизавета почувствовала боль, как от сильного, наотмашь, удара по лицу. Ее публично оскорбили: теперь весь двор, весь мир будет издеваться над ней и насмехаться. На секунду фигурки, изображенные на гобеленах, висевших на стенах, поплыли перед ней. Но она не желала поддаваться слабости и падать в обморок.
Она продолжала стоять, высоко подняв голову. В этот момент она перестала быть веселым ребенком, только что бежавшим напевая в покои отца, и стала взрослой, сильной женщиной. Женщиной, которая познала амбициозную жестокость мужчин.
— Бесс, дорогая моя! — умолял ее отец. Он не мог перенести вид боли на ее милом личике.
При звуке его голоса, в котором звучало столько любви, с ее лица соскользнула маска сдержанности, и Елизавета бросилась к нему в объятия.
— Разве они не могли прислать посланца с этим ужасным письмом до того, как все видели, что я мерила это платье?! — рыдала она, прижавшись к его груди.
Эдуард сел на трон и посадил Елизавету на колени. Он гладил ее волосы и пытался успокоить ее.
— Это совершенно не связано с твоими женскими достоинствами. Ты прежде всего должна понять это, — утешал он дочь. — Эта бургундская девчонка может быть страшной, как семь смертных грехов, но Франции на это наплевать! Людовик всего лишь желает избежать войны за наследование — такой же ужасной гражданской войны, которую мы уже пережили. Муж моей сестры Маргариты имеет армию в Бургундии, представляющую постоянную опасность для Франции, и дофин решил жениться на члене их семьи.
Пока Эдуард, тщательно подбирая слова, объяснял ситуацию своей дочери, он почти принял точку зрения Людовика Одиннадцатого и даже немного успокоился.
— Птичка моя, ты же знаешь, чего стоят эти браки! Наши дочери служат приманкой для политических альянсов!
— Да, — согласилась с ним Елизавета. Ее уже неоднократно предлагали в качестве хорошей наживки. Но другие предложения не были достаточно серьезными, да и она в то время была еще ребенком. Теперь же все переменилось. Ей нужно будет снова привыкать к прежней жизни.
— Жаль, что я потеряла столько времени, стараясь выучить французский! — Она старалась показать, что ей уже почти все равно.
Но, разумеется, ее сравнительно образованные родители не могли согласиться с подобной точкой зрения.
— От учения бывает только польза, — серьезно заметил Эдуард. — Особенно для людей нашего положения. Мы живем во времена изобретений. Например, Вильям Секстон делает книги все более доступными и удобными для нас. Взгляни, дитя мое, как он улучшил свои методы, с тех пор как я водил тебя и братьев, чтобы вы посмотрели, как он работает. Он даже иллюстрирует книги гравюрами.
На кипе бумаг, лежавших на столе, стояла коробочка, полная маленьких металлических буквочек, и король разбросал их по столу перед собой.
— Его печатная машина выпускает больше книг в месяц, чем было создано за многие годы напряженным трудом переписчиков-монахов.
— Они будут такими же красивыми? — спросила Елизавета.
— Наверное… со временем. Такая девушка, как ты, когда-нибудь будет просто счастлива, умея читать и писать на нескольких языках.
Елизавета старалась внимательно слушать, что ей говорит отец. Она понимала, что он пытается помочь ей пережить то потрясение, которое она только что испытала. Он ей сказал, что она может приходить сюда каждый день и читать здесь его книги.
— Но я не разрешаю никому, даже тебе, выносить их отсюда, — предупредил он.
— Слушаюсь, сэр, — тихо ответила ему Елизавета, зная, что Ричард, ее младший брат, играет сейчас одной из них в саду.
Эдуард сказал еще, что ей следует почитать «Высказывания философов», чтобы укрепить религиозные чувства, и «Кентерберийские рассказы» Чосера — для развлечения. Елизавета слушала отца и чувствовала, что королю уже пора заняться другими — государственными — делами.
— Мне нужно поговорить с твоим дядей и Гастингсом, — сказал он.
А она останется одна, и ей придется видеться с теми людьми, которые помогали ей готовиться к свадьбе, к этому великолепному бракосочетанию!
Еще хуже: ей придется смотреть на них покрасневшими заплаканными глазами. Она будет выглядеть как простая, одуревшая от любви и отчаяния молочница, которую бросил дружок!
— Простите, Ваше Величество, могу я посидеть у вас еще немного? — поморосила она дрожащим голосом.
— Конечно, моя красавица! — охотно согласился он. — Я пришлю к тебе твою мать.
Елизавета стояла, сжав руки и терзая их в складках своего платья.
— Пожалуйста, не надо… — начала она не подумав.
— Не надо?
Отец, уже собиравший бумаги, остановился и ждал объяснения.
Они оба притворялись, ибо в объяснении не было необходимости.
— Она будет стараться… расставить все по местам… Рассортировать все… — Елизавета старалась не заикаться и попытаться объяснить. Она при отце не старалась притворяться. Она опустила глаза, когда увидела хитрые огоньки в его глазах. — Я хочу сказать, что лучше, если со мной будет кто-то другой, кто не знает о том, что случилось. Кто не захочет обсуждать это и не станет думать: «Дофин не захотел жениться на ней!»
Король мягко посадил ее на место.
— Кого ты хочешь видеть, милая? — нежно спросил он.
Елизавете больше всего хотелось остаться одной, но в тишине были слышны крики играющих в королевском парке детей, и она сказала:
— Пусть ко мне придет Ричард.
— Мудрое решение. Я всегда считал его хорошим компаньоном, — заметил король уходя. С порога она слышала, как он приказал кому-то привести сюда герцога Йоркского.
Ричард пришел к ней, едва удерживая в руках тяжелую книгу в кожаной обложке.
— Дикон, ты взял «Историю Трои»! — упрекнула она.
— Я знаю, я ведь немного умею читать. Я взял ее из королевской коллекции, — заметил он, глядя на нее правдивыми глазами.
— Как ты мог это сделать?
— Нам нужна была книга, чтобы провести брачную церемонию.
Он казался всем деликатным, но в нем было неприятное упрямство, нехарактерное и для остальных детей королевской семьи. А ведь ему было всего лишь десять.
— Ну, она нам пока не нужна, — сказала ему Елизавета. — Давай поставим ее на место, к остальным книгам. К счастью, отец ее не хватился. Надеюсь, на ней нет следов от росы на розовых лепестках.
— Бесс, я очень аккуратно обращался с ней.
— Я вижу.
— Что ты здесь делаешь?
— Сначала я была в моей комнате на примерке… Они все время заставляют тебя заниматься этим.
Но теперь мы здесь одни. Бесс, мне больше нравятся книги, а не одежды.
— Дикон, ты знаешь, мне кажется, что книги мне тоже очень нравятся. Да, я почти в этом уверена.
Дикон осторожно поставил тяжелую книгу на полку и стал удивленно оглядываться.
— Послушай, ты сидишь на троне! — удивленно сказал он.
— Отец сам посадил меня сюда. Ты же знаешь, что иначе я бы не стала на него садиться.
— Конечно, нет, — согласился Ричард.
— Может, на нем когда-нибудь будет сидеть Нед.
— Я надеюсь, что до этого еще пройдут годы, — заметила Елизавета.
— И что, он удобен, этот трон?
— Нет. Очень твердый, — засмеялась девушка. Ее саму удивило, что она так скоро начала смеяться.
Мальчик подошел и прижался к сестре. Ей было так приятно, что он рядом с ней. Дикон начал строить замки из маленьких шрифтов мастера Сексто-на, а Елизавета погрузилась в свои мысли. В конце концов, если не считать обиженного самолюбия, почему она так взволнована? Она никогда не видела дофина. И теперь сможет остаться в Англии вместе с Ричардом и всеми остальными. Она крепко прижала к себе мальчика, думая, что он занят строительством башни, но с этим мальчиком никогда ни в чем нельзя быть уверенным. Видимо, он продолжал о чем-то серьезно думать, и эти думы, конечно, были навеяны разговорами взрослых.
— Как странно, не правда ли, Бесс, — заметил он, водружая бумажный флаг на башне. — Так много людей хотят восседать на королевском троне, невзирая на то, что там так неудобно сидеть!
ГЛАВА ВТОРАЯ
Через несколько месяцев Елизавета надела новое бархатное платье, но на этот раз черного цвета. Стоя у открытого окна, она чувствовала жаркие лучи солнца. Маленькие ивы вдоль берега реки покрылись золотым пушком, и сирень наполняла ароматом дворцовый сад. Радость апрельского утра, казалось, было совершенно невозможно совместить с видом гроба, в котором лежало тело ее отца.
Эдуард IV был хорошим солдатом и большим, сильным мужчиной, он умер легко, во цвете лет — гроб его был длинным и тяжелым. Похоронщики спотыкались, когда выносили его из церкви. Сверху они казались Елизавете странными человекоподобными коротконогими созданиями. За ними под звуки реквиема следовали лорды. Над катафалком возвышалась деревянная фигура Эдуарда Плантагенета в алом сверкающем плаще и переливающейся на солнце короне. Фигура казалась очень яркой среди мрачных, в темной одежде лондонцев, пришедших поглазеть на процессию. Елизавете казалось, что ни один человек среди этой толпы не может сравниться с отцом, — перед ним все мужчины выглядели карликами.
Когда мужчины сели на коней и похоронная процессия пришла в движение, Елизавета уже не смогла сдержать крик: отец, который так любил и оберегал ее, навсегда покидал дом. Он начал свое последнее путешествие, чтобы упокоиться в Виндзоре.
Сколько же всего случилось в эти последние страшные дни!..
Шарканье подошв людей, несших гроб короля по тихой улице, казалось, вот-вот доведет ее до сумасшествия.
Ей было хуже, чем дочери любого — обыкновенного — отца. В ее горе была тревога не только за ее собственное будущее, но и за судьбу династии, судьбу страны.
Выйдя из оконной ниши, где она стояла, Елизавета подошла к родственникам, она хотела получить у них утешение. Здесь собрались все, кроме ее старшего брата. Он неожиданно, и даже странно и страшно неожиданно, стал таким важным. Сейчас он находился со своим учителем в Лэдлоу. Елизавета внимательно посмотрела на них всех — на свою мать, королеву, теперь вдовствующую, сидевшую поодаль за столом, на своих младших сестер и на Ричарда — так непривычно выглядящих.
Видеть мать ей было неприятно; возмущало, что овдовевшая женщина держится спокойно, совсем без слез. Она что-то задумала: перед ней лежало незаконченное письмо: она, как всегда, старалась держать судьбу, управлять ею. Впрочем, даже это могло казаться естественным: ведь весь двор знал, что Джейн Шор, дочь перчаточника, имела больше причин искренне оплакивать короля. Она была самой заметной из всех многочисленных возлюбленных короля. И в то же время именно из-за нее даже блеск его имени несколько померк. По ее вине он провел последние годы в бездействии и лени. И хотя он честно заработал покой своими былыми смелыми победоносными войнами, но слава, добытая им, из-за связи с Джейн Шор несколько померкла. Елизавета подумала о том, что дочь перчаточника превратилась теперь в испуганную, потерянную, беспомощную женщину.
В семнадцать лет Елизавета Плантагенет знала об изменах своего отца все. Но чувствуя его любовь к себе, она не могла понять, как унижение может так зачерстветь женское сердце, из-за перенесенного унижения — именно это произошло с ее матерью.
У нее опять потекли слезы, и она повернулась ко всем спиной. Сейчас скорбная процессия поворачивала на Кинг-Стрит, и вскоре задрапированный бархатом гроб с огромным серебряным крестом на нем окажется за поворотом реки, и его снова станут окуривать ладаном подле креста красивой деревушки Чаринг. Неужели только она одна оплакивает короля? Но прежде чем процессия пропала из виду, она услышала легкие шаги, и маленькая холодная ручонка взялась за ее руку.
— Куда они несут его? — шепотом спросил Ричард.
— В Виндзор, — ответила Елизавета, крепко держа его за руку.
Когда он повернул голову, чтобы посмотреть на нее, то в ярком солнечном свете показался меньше и незащищеннее, чем всегда.
— Почему не в Тауэр, Бесс?
— Радость моя, в Тауэре люди или сидят в тюрьме, или живут некоторое время до коронации, — она тоже говорила шепотом.
— И там поселится наш брат Эдуард, до того, как его станут короновать?
— Наверное.
Он быстро обдумал проблему, как делал всегда, почему она и считал, что он очень умный и все быстро схватывает.
— Но Нед так молод, ты полагаешь, что он может быть королем?
— Ричард, ему уже тринадцать. Конечно, пока что вместо него будет править регент.
— Кто?
— Наверное, мама или дядя Ричард из Глостера.
— Мне бы хотелось, чтобы это был дядя Риверс.
— Но Риверс — всего лишь дядя с материнской стороны, из ветви Вудвилль, и в нем нет королевской крови!
Елизавета подумала, что именно в этом причина нашей неуверенности: в нашей матери не течет королевская кровь. Король тайно женился на ней, когда был совсем молодым.
Но такие проблемы не интересовали маленького Ричарда. Ему просто нравился лорд Риверс — такой веселый и простой, и нервировал дядя Ричард, при котором он смущался. Он вырвал свою руку из руки сестры и просуну голову в окно, чтобы лучше разглядеть, что происходит внизу.
— Как печальны все люди! — воскликнул он.
— И еще они поражены и озабочены, — добавила Елизавета.
Она как будто разговаривала сама с собой.
— Потому что у них не стало короля?
— Но у них есть король, Дикон, — возразила Елизавета.
— Конечно, Эдуард V, не так ли? Как странно это звучит!
Он не смог сдержаться и засмеялся.
— Он уже сейчас король, Бесс?
— Он им стал, как только наш отец умер.
Было очень трудно поверить, что тот, с кем вместе учили латынь, спорили и ссорились всего несколько недель назад, стал такой важной персоной. Если бы не эти несносные простуды, от которых он страдал всю прошлую зиму, и если бы мать не заставила его вернуться и показаться королевскому врачу! Тогда Ричард мог бы быть в замке Лэдлоу вместе с Эдуардом. А теперь бедный Нед должен надевать тяжелый горностаевый мех и присутствовать на этих нудных заседаниях, вместо того чтобы ехать с братом на охоту в горы Уэльса! Похоже, обоим придется жить в Лондоне. Но как бы все это ни было противно, с ними рядом будет Бесс. Как хорошо, что она не уедет от них, чтобы выйти замуж за дофина!
— Для нас все будет гораздо хуже, чем для всех остальных, — вздохнул он, садясь на корточки в нише окна. — У нас теперь нет отца!
Он прислонился своей светлой головкой к нагретым солнцем глубоким складкам ее платья. Елизавета нежно наклонилась к нему, и ее коса соприкоснулась с коротко подстриженными волосами Ричарда. Волосы молодого короля были такого же цвета, как и у их матери, — светло-русые. Волосы Елизаветы и Ричарда имели отблеск золота, как у всех настоящих Плантагенетов. Ей это нравилось, она обожала всех своих братьев и сестер, но больше всех любила Ричарда.
Однако королева гордилась старшим сыном. Его рождения ждали долго и нетерпеливо. Теперь, в тринадцать лет, он стал королем. Он был хорош собой — сильный и здоровый юноша, и обещал стать таким же надежным человеком, каким был его отец.
Спустившись по ступенькам от окна, Елизавета перешла через большую, богато украшенную гобеленами комнату и села рядом с матерью. Ей было жаль ее и хотелось помогать во всем, она уже забыла о своей вспышке возмущения против внешней бесчувственности матери.
— Он, наверное, уже знает, мадам. Сейчас хорошие дороги, и ваш посыльный уже добрался до Лэдлоу.
Королева пошевелилась.
— Да, бедный мальчик, он все уже знает. И рядом нет никого из нас, чтобы помочь ему пережить удар.
Она вздохнула.
— Так страшно, когда юноша наследует корону, а у него еще нет сил, чтобы защищать ее! Его руки слишком слабы, чтобы держать меч!
И мать, и дочь пережили ужасы гражданской войны и мечтали, чтобы рядом с ними был сильный мужчина, который мог бы защитить их. В течение многих лет сторонники Ланкастеров и Йорков, две линии великого Эдуарда Третьего, разрушали Англию, чтобы завладеть короной. Это был старый спор по поводу наследования короны. Их эмблемы — алая роза Ланкастеров и белая — Йорков. Они сорвали их во время яростной ссоры в саду в Тэмпле. Сейчас сильный, с колючками ствол их белой розы погиб, оставив лишь нежный бутон.
— С ним дядя Риверс, — заметила младшая Елизавета.
— И добрый сэр Ричард Воген. Вы помните, мадам, как он нас носил во время церемонии, когда мы с Недом были совсем маленькими, и всегда подсказывал нам, как следует себя вести? — присоединился к разговору Ричард. Он тоже пытался успокоить мать.
Ласково, но рассеянно королева протянула руку пригладила его взъерошенные волосы.
Конечно, рядом с ним мой брат Риверс, и Дорсет, и епископ Солсбери, — перечисляла она, как будто собирала силы Йорков на поле боя. — И хотя милорд Гастингс не любит нас и называет выскочки Вудвиллс», ваш отец взял с него клятву, что он всегда будет стоять на стороне наших сыновей. Это было несколько лет назад, пока ваш отец не попал в сети этой невыносимой женщины. Но он всегда ува- жал мою проницательность. В завещании, которое мне прочли прошлой ночью, ясно сказано, что я буду отвечать за организацию браков наших дочерей.
«Но теперь, наверное, ни один европейский принц не станет добиваться нашей руки», — подумала Елизавета. Она все еще не пришла в себя после отказа Людовика от ее помолвки с дофином.
Маленький Ричард перегнулся через стол. Он был так мил и красив в утреннем свете.
— Люди из Чешира собрались вокруг Лэдлоу. Я видел их, когда ехал на юг, чтобы присоединиться к вам. Они вооружены и следят за дорогой. — сказал он, чтобы утешить своих дам. — Нед сказал, что они никогда не доверяли ужасным Ланкастерам!
— Я совсем не доверяю не последователям Ланкастеров, — таков был странный ответ королевы.
Синие глаза мальчика широко раскрылись. Для него жизнь была очень простой: вы были на одной или на другой стороне. Белые и черные — как при игре в шахматы.
— Тогда кому же, мадам? — спросил он.
Но королева не ответила. Вместо этого она попросила его зажечь свечу, чтобы поставить печать на только что написанное письмо, лежавшее перед ней. Ричарду надоело рассуждать о серьезных проблемах, и он удрал, чтобы поиграть в прятки с пухленькой пятилетней Кэтрин.
— Наверное, пройдет неделя или больше, пока новости достигнут дядю Ричарда Глостера в Шотландии, — заметила Елизавета, когда они остались вдвоем с матерью. — Он постарается приехать как можно скорее.
Свеча начала мигать, и королева подождала с ответом, пока не потушила свечу. Она затушила ее очень аккуратно и быстро, как обычно делала все.
— Я молю Бога, чтобы он там и оставался! — И бросила оловянные ножницы на стол.
Елизавета непонимающе вгляделась в лицо матери. У нее были резкие черты. Светлые волосы, гладко причесанные под белой повязкой, придавали ей моложавый вид. На высоком умном лбу почти совсем не было морщин — удивительно для женщины, которой в жизни пришлось перенести столько волнений и проявлений чужой ненависти. Трудно было поверить, что когда она встретила короля, то уже была вдовой с двумя сыновьями.
— Но Глостер — единственный живой брат моего отца, — воскликнула удивленно Елизавета.
— Да, по узам крови он ближе всего, — согласилась с ней королева.
— И самый любимый, — добавила Елизавета. Ей не понравилось, как об этом говорила мать. Она была уверена, что отцу ее тоже не понравился бы такой ответ. — Он был верен ему!
— Ему — да!
— Но, мадам, все знают, что Глостер храбрый и умный!
Обе женщины разговаривали шепотом, и хотя Елизавета никогда особенно не отличала своего дядю среди других, она сочла своим долгом защитить его перед матерью.
— Мой отец всегда говорил, что хотя он не выглядит таким уж сильным, он лучший солдат в Англии! Он всегда оказывался там, где начинались волнения. Разве он когда-нибудь не поддерживал наше дело, дело Йорков? Он обожал короля!
Королева вытянула вверх ладонями свои украшенные кольцами руки. Она как бы хотела показать, что таким образом открывает свои мысли перед дочерью.
— Он всегда не мог терпеть меня! — сказала она.
Синие глаза дочери широко раскрылись. Поведение дяди Глостера по отношению к ее матери всегда было мягким и почтительным. Он был весьма тактичен, когда вокруг протестовали по поводу высоких должностей, которые получали ее родственники Вудвилли. Он, похоже, не возмущался, когда сильно возросли доходы ее сыновей от первого брака с сэром Джоном Греем. Казалось, что у него просто не было на это времени, — он был слишком занят войнами или иной помощью своему старшему брату. Правда, Глостер всегда был таким сдержанным, и его истинные мысли было сложно разгадать. Стольким людям не нравилась королева! Брак короля был непопулярным с самого начала, когда она, молодая, красивая и бедная вдова, разожгла молодую горячую кровь короля. Их тайный брак вновь не дал Англии заключить выгодный матримониальный альянс, который, может быть, помог бы тогда заглушить участившиеся ссоры между Йорками и Ланкастерами.
С тех пор, хотя она не смогла удержать в узде страсти своего мужа, она сумела повернуть себе на пользу его низменные интрижки, требуя власти в качестве компенсации за измены. Люди говорили, что каждый раз, когда король совершал «ошибку», проклятые Вудвилли получали от этого выгоды. Если дядюшка Глостер не любит ее, непочтительно подумала дочь, наверное, так и должно быть, потому что у нее такой же холодный и расчетливый ум, как у него самого.
— К счастью, я сделала Дорсета коннетаблем Тауэра, — говорила королева, как бы продолжая свои рассуждения. — Так что защита Лондона находится в наших руках.
Она послала за сыном еще до того, как двинулась в путь похоронная процессия. Он прибыл почти сразу, этот сводный брат Елизаветы. Он поцеловал руку королевы и сразу же спросил:
— Какие новости от молодого Эдуарда?
— Я написала вашему дяде Риверсу, чтобы он сразу привез его к нам. И чтобы их сопровождали все эти лучники, о которых говорил Дикон, — ответила мать, протягивая ему письмо, которое она уже запечатала. — Пусть ваш верный гонец доставит его сразу же в Лэдлоу. Они оба должны быть в Лондоне в мае. Том, вы должны будете послать им хорошую охрану из Тауэра.
Томас Грей, маркиз Дорсет, неохотно засунул письмо в кошель.
— Разве не лучше подождать решения Совета? — усомнился он.
Но женщина, давшая ему титул маркиза, только засмеялась.
— Не бойся, все равно все будет по-моему! Разве я когда-нибудь не добивалась своего? — постаралась она успокоить его. — Риверс сможет подготовиться, а нам дорог каждый час!
— Я успокоюсь, лишь когда, Нед будет коронован, — бормотал Дорсет, грызя ногти. Он всегда делал это при сильном волнении.
— Но я сомневаюсь, что даже дядя Риверс, каким бы он ни был умным, сможет скрытно подготовить войска без приказа с королевской печатью.
Елизавете их рассуждения и заботы казались неприличными, — сейчас, когда тело ее отца еще не прибыло к месту последнего пристанища. Однако, рассуждая здраво, кто-то же должен позаботится обо всем.
После того, как ее отверг дофин Франции, Елизавета решила никогда не пытаться изменить судьбу. Но она уважала тех и завидовала тем, кто это делал. Вечером, когда принесли зажженные свечи и младшие дети отправились спать, она поняла, как была права ее мать, заранее готовясь к худшему.
Прибыл архиепископ и вручил королеве Великую печать Англии, чтобы ее сохранили для нового короля.
Дорсет вернулся после выполнения секретного поручения. Один за другим усталые вельможи возвращались из Виндзора и заполняли зал. Собрался срочно созванный Совет.
— Мы должны все подготовить для коронации нашего суверена короля Эдуарда Пятого, — торжественно начал Лайонел Вудвилль, епископ Солсбери.
— Первое, что необходимо сделать, это быстро доставить Его Величество в Лондон, — настаивал
Дорсет. — Я пошлю эскорт в Хайбери, чтобы встретить его.
Казалось, ни у кого из присутствующих нет возражений, кроме богатого лорда Стенли. Может, потому, что его большой отряд не получил предложения сопровождать будущего короля, так как он женился на вдове герцога Ричмонда, приверженца Ланкастеров. Или же он возразил, потому что, по его мнению, выступило слишком много членов семьи Вудвилль.
— Почему вдруг такая спешка? — недоумевал он. О Елизавете все забыли.
Она стояла в тени занавесок у окна. С того места, откуда она наблюдала за ними, все мужчины, собравшиеся за столом, при свете свечей выглядели как на каком-то фламандском полотне. Королева сидела во главе стола, и ее лицо было ярко освещено. Свет подчеркивал волевой профиль лорда Гастингса — он сидел в конце стола. Елизавета понимала, что мать частично играла роль, а честный лорд Гастингс, только что вернувшийся с похорон короля, которого он искренне любил, был слишком расстроен, чтобы прибегать к каким-то уловкам. Несмотря на раннюю молодость, Елизавета обладала немалой проницательностью, она видела, что между матерью и Гастингсом существует антагонизм. В течение многих лет Гастингс фактически правил Англией. Много раз Елизавета видела, как отец, с улыбкой глядя на Гастингса, лениво заявлял:
— Делайте так, как вам кажется необходимым, мой дорогой Вилл, только не портите мне день охоты!
Елизавета прекрасно понимала, как невыносимо Гастингсу видеть эту властную женщину в кресле своего умершего короля.
— Я предлагаю, милорды, послать весть моему брату Риверсу, чтобы он немедленно привез сюда Эдуарда, — сказал вдовствующая королева. Она держалась так уверенно, как будто всю жизнь председательствовала в Совете. — И еще: надо, чтобы он полностью собрал полки Чеширской территориальной армии. Если дороги будут в хорошем состоянии, они смогут прибыть к маю. До коронации Его Величество, как требует традиция, будет находиться в королевских апартаментах в Тауэре. И если наш добрый мэр поторопится, чтобы все было в порядке, мне кажется, мы можем назначить коронацию на четвертое мая.
— Нет сомнения, что епископ Солсбери будет присутствовать от имени семьи и произведет акт коронации, — негромко пробормотал Стенли.
Взгляд королевы был цепким, а уши чуткими, и она все всегда прекрасно слышала и замечала.
— Нет, мой дорогой лорд Стенли. Кто лучше подходит для торжественной церемонии, чем наш архиепископ Йоркский? — мягко поправила она. — Но в настоящий момент самое главное, чтобы здесь был тот, кого нужно короновать! Я считаю минуты до этого торжественного момента. Надеюсь, в столице мой сын будет в безопасности.
В эту минуту Вильям Гастингс пробудился от своих печальных мыслей.
— В безопасности от кого, мадам? — спросил он. Елизавета заметила, как мать умело скрыла свое
замешательство за любезной улыбкой.
— От любого врага, милорд, — небрежно ответила она. — Он еще так молод…
Но Гастингс был не в том настроении, чтобы мириться с какими-то неопределенными намеками. Он резко поднял вверх подбородок.
— И как вы считаете, кто же враги Его Величества? — настаивал он. Его сильный голос от ярости опустился на два тона ниже. — Храбрый Глостер, который так преданно и смело защищал нас от шотландцев? Или же наш милый друг Стенли? Или, может быть, я?
Все застыли от напряжения, а королева высоко подняла свои белые руки, как бы отвергая все обвинения.
— Мой дорогой лорд Гастингс, — запротестовала она, — разве может наследник Йорков быть в большей безопасности, чем в ваших руках? Тех руках, которые так преданно служили моему мужу!
То, что она назвала Эдуарда IV не королем, а своим мужем, было оскорблением для большинства присутствующих здесь представителей знатнейших родов. На него следовало отреагировать.
— Тем не менее, король отправится в Лондон в сопровождении лорда Риверса, вашего брата, его встретит Дорсет, ваш сын, и его будет сопровождать целая армия лучших воинов Англии, чтобы все прошло весьма торжественно! — возмущался Гастингс.
— Это явится признанием власти Вудвиллей, — проворчал Стенли с ядовитой улыбкой.
Елизавете стало неприятно от этих грубых и жестоких слов. Хотя они напрямую никак не задевали ее, но ей самой показывали ее настоящее положение. Никогда в жизни она не слышала, чтобы кто-то так непочтительно разговаривал с королевой. Она видела, как покраснело бледное лицо матери. Младшая Елизавета понимала, как трудно матери сдерживаться. Понимала и то, что мать делала это ради Эдуарда.
— Я еще раз обращаюсь к Совету: необходимо привезти короля в Лондон как можно скорее, — повторила она, не обращая внимания на выпад Гастингса.
— Мадам, с этим мы все согласны, — хором подтвердили члены Совета.
— Но не с участием лучников! — настаивал Стенли.
— Разве они не состоят на службе моего брата короля? — озлобленно спросил Дорсет.
— Разве Англия не законопослушная страна? — попытался всех успокоить архиепископ Йоркский, кладя умиротворяющую руку священника на плечо королевы.
— Я умоляю вас, мадам, подумать о том, как вы унижаете своего покойного мужа тем, что так низко цените любовь и верность людей, преданно служивших ему! — уже более спокойно заметил Гастингс.
Елизавета Вудвилль, вторично овдовевшая, в первый раз слышала прямо выражаемые, не прикрытые этикетом мнения.
— В то время, когда я была королевой, я часто сталкивалась с отсутствием лояльности и верности в самые неподходящие моменты, — пытаясь оправдаться, неловко заметила она.
— Это правда, мадам, — согласился Гастингс, вспоминая, как она и ее милые дети должны были скрываться в церкви, когда восставшие Ланкастеры недолго были у власти после победы у Еджкоута. — Но вы не подумали, что, если люди увидят молодого короля под охраной такой мощной армии, они снова вспомнят те времена? Разве вам непонятно, мадам, что нельзя действовать так, как будто имеются какие-то сомнения в том, что он законный король?
Королева замолчала — она поняла свою ошибку. Сейчас она не то чтобы боялась Ланкастеров — ее душу точило смутное недоверие к ним, о котором она, конечно, не решалась сказать вслух. Не смогла она сказать этим хорошо настроенным к ее сыну людям, что понимает: если бы предложение о лучниках исходило не от Вудвиллей, то и они не стали бы возражать.
В этот момент заговорил мэр Лондона. Он поддержал Гастингса, человека, который много сделал для развития торговли в Лондоне.
— Пусть милорд Риверс привезет короля, и я буду отвечать за прием, который окажут горожане нашему милому Эдуарду, — прямо заявил он.
— Но я боюсь, Ваше Высочество, что вид армии, состоящей из голодных людей с севера и из Уэльса, которая будет защищать короля от нас, может привести к тому, что народ просто закроет ворота города. Население слишком хорошо помнит, как было съедено их продовольствие и были подожжены их дома во время битв лордов в годы гражданской войны.
— Итак, мы обо всем договорились, — заключил архиепископ Йоркский.
Двадцать усталых мужчин проворчали о своем согласии. Воля женщины не смогла пробить барьеры их длительного недоверия и ревности к ней.
«Они все такие умные. Но, Господи, пусть они поймут, что в этот раз она абсолютно права!» — молилась принцесса, которую никто из них, казалось, вообще не заметил в тени, у окна.
Когда Елизавета открыла глаза, они увидела, что мать встала. Она перестала разыгрывать жесткую женщину.
— Милорды, если я в прошлом вмешивалась в некоторые дела или старалась чересчур продвинуть членов своего семейства, прошу вас забыть об этом, — произнесла она. — В том, что вы сказали, много мудрости, но иногда у женщины бывают предчувствия, превосходящие мудрость. Я…
В какое-то мгновение она чуть не высказала им полную правду, но имя человека, которому она не доверяла, было настолько выше подозрений, что она не могла назвать его, и поэтому произнесла совершенно иные слова.
— У меня есть Главная Печать, — закончила она, поднимая символ власти, лежавший на столе перед нею. — Мой сын еще не достиг совершеннолетия, и от его имени я могу отдавать приказания. Я еще раз прошу вас, милорды, вызвать верных ему лучников!
Несколько секунд казалось, что Совет, поверив в ее искренность, может согласиться. Но Стенли заговорил, стремясь упредить этот момент, он даже не особенно старался выбирать выражения. А потом Гастингс вышел вперед, чтобы отдать другой приказ перед поднятой Печатью.
— Мадам, вы позволяете вашим женским предрассудкам возобладать над здравым смыслом, — без обиняков заявил он. — Вы же не считаете на самом деле, что я или кто-то из нас может нарушить нашу присягу королю, которого мы любили и которому верно служили? Или не обеспечить безопасность его сыну?
Королева могла не знать, что в отсутствие герцога Глостера никто не смог бы спорить с ней… Но и в его отсутствие ее попытка взять власть в свои руки явно не удалась. Всеобщее несогласие с ней быстро обратило ее надменность и властность в жалость к себе. Увы, в ее жилах текла королевская кровь, которая могла бы помочь ей настоять на своем…
— Итак, Совет не поддержал мои просьбы, — заявила она. — Я молю Бога, чтобы никто из присутствующих не дожил до того времени, когда он вынужден будет пожалеть об этом.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Дождь стучал в украшенные витражами окна гостиной настоятеля Вестминстерского аббатства. Время от времени большая капля срывалась с дымохода высоко под потолком и с меланхоличным звоном падала на ветки, украшавшие гостиную в честь Праздника весны. Высокие свечи мигали от дуновения воздуха, проникающего через дыру в стене: через нее слуги проносили мебель и сундуки с одеждой из соседнего дворца. На полу, на тростнике, расположилась королева. Она пристально смотрела вперед, почти не замечая беспорядка, и ее светлые волосы, в которых когда-то так быстро заплутал молодой король, свисали, закрывая ее подобно волшебному плащу.
Елизавете было нестерпимо видеть мать сидящую здесь на полу, такую отчаявшуюся. Почти так же нестерпимо было смотреть на великолепный гроб отца, — правда, отца она любила гораздо больше.
— Бесс, ты помнишь, как мы веселились на Майский день, когда скрывались в церкви прошлый раз? — спросила Сесиль, рассеянно срывая с веток пожухшие листочки. Пятнадцатилетняя Сесиль происходящие здесь события воспринимала болезненно, почти так же, как тот факт, что дядя Глостер посадил дядю Риверса и их сводного брата Грея в тюрьму в замке Понтефрект.
— Мы в любом случае не могли бы справлять Майский праздник, потому что умер наш отец, — напомнил ей Ричард. Он взглянул на них, оторвавшись от книги, которую читал, лежа на животе рядом с королевой.
— Все спокойно в монастыре! Все спокойно в монастыре! — повторяла маленькая розовощекая Кэтрин, танцуя вокруг негоревшего очага и поддерживая широкие юбочки. Для нее и для восьмилетней Энн все перемены в жизни казались просто новой игрой.
Только Елизавета понимала, что ее мать так убивается не по поводу безопасности своих дочерей и не из-за собственного покоя, а из-за того, что Эдуард находится в руках Глостера.
Каждый раз, когда Ричард пытался вскочить и присоединиться к игре младших сестер, рука королевы-матери тянулась к нему и ласкала, не отпуская от себя.
— Пока я держу их в разных местах, они оба в безопасности, — не единожды повторяла она.
Ее искусная стратегия была ответом на все плохие новости. Безумно волнуясь по поводу судьбы своего брата и сына Грея, она ночью подняла всех детей от второго брака с постелей и умолила аббата предоставить им пристанище. Он, бедняга, не считал возможным, чтобы они делили помещение с жуликами, которые скрывались в церкви от возмездия, и отдал им свой прекрасный зал. Он и представить себе не мог, что королева так поспешит перебраться в аббатство, что даже велит сломать стену, чтобы никто не видел, куда они уехали. Ее маневр был весьма неожиданным. Доброму и доверчивому аббату он показался совсем не обязательным, потому что молодой король уже ехал на юг под присмотром дяди. Он уже был провозглашен королем в Йорке согласно приказу Глостера. Но королева не доверяла никому, и ей казалось, что если она будет держать своего младшего сына там, где до него никто не сможет добраться, то они будут в безопасности. До тех пор пока будет в безопасности Ричард, бессмысленно как-то вредить Эдуарду — и даже лишать его короны.