Море, словно прорвав плотину, уже бушевало внутри. Симон бежал, а по пятам за ним следовала прозрачная стена. Его едва не смыло, но он успел ухватиться за перила лестницы; подтянувшись, Симон оказался на лестнице, но и здесь вода наступала, поднимаясь. Перепрыгивая через три ступеньки, он в мгновение ока преодолел шесть этажей. Аварийное освещение едва мерцало. Охранники не препятствовали его продвижению: одних он запер, других устранил из этой жизни.
На верхнем уровне Симон двинулся по подвесному переходу. С трудом сохраняя равновесие на наклонном полу, он приближался к салону. Видя движение теней, слыша голоса Джулиана и Майкла, он прильнул к стене, осторожно высунулся и увидел, что передвижениям Майкла и его отца препятствует здоровый охранник, держа Стефана на мушке.
Медленно подняв пистолет, Симон прицелился Кадриму в голову. Уравновесив движением тела крен корабля, уперся ногами в стенки, заклинив себя, и тихонько спустил курок.
Голову охраннику разорвало, его пистолет выстрелил в стенку, мертвое тело рухнуло на пол. Симон направил пистолет на Джулиана. Впервые он в упор смотрел на этого человека. Ухоженный и красивый, обаятельный и лощеный; идеальный фасад для человека, воплощающего в себе антитезу всему, за что боролся Симон. Ибо он являл собой то, против чего выступал священник; он облекался в одеянье божьего пастыря, скрывая под ним свое истинное «я», пряча обитающего в себе дьявола. Перед ним был человек, который убивал без сожалений, за доллар обещал рай и расправился с собственной матерью, с восторгом наблюдая, как из нее уходит жизнь. Но Симон увидел в нем и кое-что еще.
И за это мгновение гнева, при всей его краткости, отцу Беллатори пришлось расплачиваться. Потому что когда он прицелился и замер, охваченный яростью и чувством узнавания, в позвоночник ему ударилось что-то стальное и тут же отпрянуло. Бросив взгляд через плечо, Симон увидел капитана. Тот стоял на безопасном расстоянии — очевидно, он не был так глуп, как его инженер, — и производил впечатление человека, подготовленного к пиратским захватам и прочим внештатным ситуациям. Симон сразу понял, что любые попытки сопротивления кончатся смертью. Но пока Джулиан жив и шкатулка не уничтожена, он не желает умирать.
Заставив Симона зайти в салон, капитан разоружил его.
— Сэр, через три минуты корабль затонет, — обратился капитан Бертран к Джулиану, вручая ему пистолет Симона. — Нужно грузиться в шлюпку.
— Где все остальные? — осведомился Джулиан.
— Погибли, — произнося это, капитан взглядом указал на Симона.
Глядя на темноволосого человека, Джулиан приблизился к нему.
Зивера и Беллатори стояли лицом к лицу, пристально глядя один на другого, размышляя и сравнивая.
— Кто ты? — спросил Джулиан.
Симон улыбнулся.
Джулиан пригляделся; прошло несколько секунд, прежде чем разбуженные осознанием чувства нахлынули на него и проявились на лице.
— Ты понял? — произнес Симон.
Своими одинаковыми сапфировыми глазами они сверлили один другого. Не считая разного цвета волос, они выглядели как близнецы с разницей в возрасте в шестнадцать лет.
— Здравствуй, брат, — с грозной улыбкой произнес Симон.
— Брат? — Джулиан рассмеялся.
Но веселье мгновенно покинуло его, когда он еще раз заглянул в глаза Симона и увидел в них правду. Джулиан начал задыхаться от недостатка воздуха.
— Как же…
— Я понятия не имел о твоем существовании, пока Женевьева не рассказала мне четыре месяца назад правду о своем сыне. Ты знал, что у нее не может быть детей?
Джулиан медлил: его захватили воспоминания. Тем временем корабль продолжал уходить под воду. Джулиан стоял, свесив руки, в левой держа пистолет.
— Сэр… — Капитан кашлянул.
Джулиан проигнорировал его. Он все смотрел на брата.
— Сэр! — крикнул капитан.
В его голосе уже явственно звучала паника.
— Если мы не покинем корабль прямо сейчас, то погибнем.
— Позвольте избавить вас от вашего беспокойства.
Не поворачиваясь в его сторону, Джулиан поднял пистолет и выстрелил капитану в лицо.
— Зачем ты здесь? — продолжал он, не сводя глаз с Симона.
Они были похожи как две капли воды. Разница лишь в возрасте и цвете волос.
— Nascentes morimur. Рождаясь, мы умираем.
— Так ты здесь, чтобы за меня помолиться?
— Нет, чтобы тебя убить, — без единого намека на эмоцию ответил Симон.
Такой тон был Джулиану очень хорошо знаком.
Он рассмеялся от всей души, расхохотался в полный голос… словно гром прогрохотал.
— Ну конечно же, — ревел он, вытирая слезы, выведенный юмором ситуации из типичного для себя транса. Он даже прослезился. — Наша кровь.
Судно все сильнее кренилось вправо, надпалубные сооружения застонали, словно выдергиваемые из привычных мест и раздираемые на части безжалостным морем.
Джулиан наконец отсмеялся и решил вернуться к главной теме. Наклонившись, он поднял золотую шкатулку с того места, где она лежала, — возле стены. Его приводило в восторг создавшееся положение — он чувствовал себя полным могущества, настоящим пупом земли. Но, приглядевшись, он заметил, что замочная скважина изменилась.
Джулиан смотрел на шкатулку, на гладкий металл на месте скважины.
— Что ты сделал?
— Шкатулку больше никогда не откроют.
— Открой ее.
— Невозможно, — покачал головой Майкл.
— ОТКРОЙ ЕЕ! — завопил Джулиан, что было силы тыкая дулом пистолета Майкла в висок.
— У меня нет ключа, — спокойно отвечал тот.
— Нет, есть. Не может быть, чтобы не было. Она должна была отдать тебе ключ.
— Нет, он у Женевьевы. Ты ведь убил ее, помнишь?
Джулиан посмотрел на Майкла и, не произнося больше ни слова, направил оружие на Стефана и выстрелил. Пуля попала Стефану в ногу. Споткнувшись, тот покатился по палубе.
— Открой, — чуть слышно повторил Джулиан.
Майкл повернулся к отцу. Тот лежал, держась за ногу и почти теряя сознание от боли, но нашел в себе силы покачать головой.
— Нет, Майкл. Не делай этого.
Опять прогремел выстрел, на этот раз пуля попала Стефану в здоровое плечо.
— Открой шкатулку, — шепнул Джулиан.
Стефан закрыл глаза. На плече у него уже расползалось пятно крови. Он продолжал качать головой.
— Не могу, — честно сказал Майкл.
Сердце у него разрывалось при виде медленной казни, которой подвергается его отец.
— Открой шкатулку, — еще тише прошептал Джулиан.
Вновь подняв пистолет, он выстрелил опять, на этот раз в верхнюю правую часть груди Стефана.
Майкл оставался неподвижен, в этот момент он чувствовал себя так, будто стреляют в него.
Джулиан бросился к Стефану. Тот почти не двигался. Убийца приставил пистолет ему к голове.
— ОТКРЫВАЙ ШКАТУЛКУ!!! — закричал Джулиан, окончательно утратив самообладание.
Майкл в ужасе наблюдал, как Стефан, изрешеченный пулями, цепляется за жизнь. Его глаза за полуопущенными веками были устремлены на Майкла. Их взгляды встретились.
— Прости, — шепнул Майкл.
И Джулиан спустил курок пистолета Симона. Майкл в ужасе вздрогнул. Ему казалось, что это он сам — палач своего отца.
Но, к всеобщему удивлению, выстрела не последовало. Обойма оказалась пуста.
Майкла обуяла ярость. Бросившись на Джулиана, он обрушился на него с кулаками, начал бить о стенку. Шкатулка упала на землю к их ногам. Майкл метелил Джулиана, загонял кулак тому в тело, с каждым ударом ломал ребро. Джулиан пытался отбиваться, но напрасно. Майкл все больше распалялся. И Джулиан рухнул. Но Майкл не остановился; схватив незаряженное оружие, он высоко размахнулся, чтобы нанести смертельный удар. И уже когда его рука пошла вниз, перед тем как всей его ярости и боли воплотиться в этот последний убийственный удар, кто-то остановил его, помешал отнять у человека жизнь. Это был Симон. Он не дал Майклу убить брата.
Покачав головой, Симон мягким движением забрал у Майкла пистолет и отбросил в сторону.
— Майкл, — тихо произнес он. — Займись отцом.
Майкл нехотя встал. В самый тот миг, когда он подоспел к Стефану, в помещение хлынула вода. Корабль уже больше чем на три четверти ушел под воду. На корме плескались волны, поднимаясь все выше и выше.
Симон смотрел на корчащегося на полу брата, на его избитое, окровавленное лицо, и чувствовал одно лишь отвращение.
— Спасибо, — шепнул Джулиан распухшими, потрескавшимися губами.
Схватив швартовный трос, Симон связал Джулиану ноги.
— Теперь я понимаю, почему Женевьева скрывала от тебя и меня твое истинное происхождение. Зная меня, она боялась, что я тебе как-нибудь наврежу, и хочу тебе сказать… — Он помолчал. — Ты мне, может быть, и брат, и все же… это не помешает мне сделать то, что я собираюсь.
— Ты не убьешь меня.
Симон лишь улыбнулся. Сделав несколько витков веревкой вокруг туловища Джулиана, он обвязал тому шею петлей. После этого перевернул на спину и связал руки спереди. Теперь проповедник лежал обездвиженным на тиковой палубе корабля. Поднявшись, Симон крепко привязал другой конец стопятидесятифутовой веревки к палубному ограждению. Его брат оказался намертво прикручен к своему любимому кораблю.
— Если на тебя снизойдет благословение, если шкатулка наделила тебя вечной жизнью, если ты каким-то образом сумеешь вылечиться от ран и обрести вечность на земле… — помолчав, Симон улыбнулся, — что ж, в таком случае ты будешь размышлять об этой вечности в глубинах океана, в мире вечного мрака, в полном одиночестве, где твое тело будет раздавлено, а легкие — жаждать глотка воздуха… в мире, где твой крик никто не услышит. Надеюсь, ты не умрешь. Желаю тебе обрести твою вечность.
«Божий глас» тонул с неумолимой скоростью. Вода бушевала в коридорах, билась о верхние перила. Водовороты уже закрутились вокруг Майкла, когда он склонился над умирающим отцом.
Борясь с болью, Стефан поднял взгляд на Майкла.
— Чертовски болит.
— Не шевелись. — Схватив сумку, Майкл с помощью косынки наложил давящую повязку Стефану на ногу.
Проверил рану на груди, но не смог понять, задеты ли жизненно важные органы.
— Нужно уходить с корабля.
Подбежал Симон.
— Найди Поля, — сказал Майкл. — Нужно вынести отсюда отца. — Его взгляд упал на золотую шкатулку на полу. — И пустить эту штуку на дно вместе с кораблем.
Симон бросился в камбуз; поискав в шкафу, нашел рулон металлической фольги и быстро обернул им шкатулку, так что она оказалась полностью закрыта. Сунув сверток в ящик, он запихал его в печь, в самую глубину, и запер. Тем временем вода вокруг прибывала. Симон с трудом двигался против течения. Вода уже была ему по грудь, когда он нырнул и поплыл под водой, прочь из затопляемой комнаты. Надо разыскать Буша, и надо найти лодку. Если он этого не сделает, то им всем придет конец, здесь, посреди Средиземного моря, вдали от судоходных путей, и никто не узнает, куда они делись.
«Божий глас» тонул, над поверхностью виднелась лишь корма. Еще несколько минут — и корабль целиком уйдет под воду и начнет свое двухмильное погружение в самые мрачные бездны Средиземноморья.
Майкл шлепал по колено в воде, рядом, уложенный на надувные подушки, плыл Стефан.
Джулиан связанными руками пытался освободиться от веревки вокруг ног. Он впивался ногтями, дергал, делал все, что мог, лишь бы только неминуемого не случилось. Всю свою жизнь он стремился к бессмертию, и вот теперь…
Оставив его позади, Майкл схватился за перила. Удерживая отца рядом, он поплыл. Палуба продолжала погружаться. Вскоре они оказались в открытом море и уже оттуда следили за тонущим судном. Рядом плавал Джулиан, взглядом моля о милосердии.
А потом салон исчез: все, что осталось от почти четырехсотфутовой яхты, это кормовое ограждение и стопятидесятифутовый нейлоновый трос, который все плавал на поверхности. Майкл смотрел, как Джулиан бьется, пытаясь удержать голову над водой, лишь оттягивая неминуемое. Он пинался и крутился, делал все, что мог, пытаясь освободиться, но все его усилия были напрасны.
В конце концов исчезло и ограждение, и от корабля не осталось ничего, кроме поднимающихся к поверхности пузырей. Трос, к которому был привязан Джулиан, тоже стал уходить под воду, скользить, исчезать под волнами, точно змейка в невысокой траве. Джулиан в ужасе наблюдал за ее исчезновением; осталось пятьдесят футов, сорок, и наконец — трос пошел быстрее — двадцать и десять. И без фанфар, без единого звука, Джулиана потянуло вниз, в глубочайшую океанскую бездну, вслед за его разбитым кораблем. Золотая шкатулка, «Альберо делла вита», Дерево жизни, исчезнет вместе с ним навсегда. Джулиан окажется погребенным вместе с предметом своей одержимости.
Глубина в этом месте составляла две с половиной мили. Никакие спасательные работы не проводятся на такой глубине. Они не подавали сигналы по радио с того самого момента, как, по прямому приказу Джулиана, покинули берега Корсики. Никаких сигналов бедствия с корабля не поступало. Кораблю действительно предстояло исчезнуть вместе с его владельцем, не оставив после себя ничего, кроме тайны. Имя Джулиана Зиверы навеки сотрется из людской памяти.
Майкл и Стефан плыли по чернильным водам Средиземного моря. Луна уже скрылась за горизонтом. В воцарившемся мраке острее ощущалась безвыходность их ситуации. Единственными звуками были плеск волн да затрудненное, хриплое дыхание Стефана.
Майкл удерживал голову отца над водой. Его тело качалось на надувных подушках от невысоких волн. Несмотря на темноту, Майкл заметил, как от толчков раны начинают кровоточить и глянцевитые пятна растворяются в воде. Он насчитал три свежих пулевых ранения и отчаянно пытался остановить кровь, давя на артерии выше ран.
— Держись, — сказал Майкл.
Плывя рядом с отцом, он греб, делал все, что мог, чтобы удержать того на импровизированном плоту.
— Оставь меня, — прошептал Стефан.
Его дыхание стало поверхностным и перемежалось длинными паузами — в эти моменты Майкл замирал в предчувствии ужасного.
Майкл покачал головой.
— Ты в своем уме? После всего, что было?
Стефан улыбнулся одними глазами с полуприкрытыми веками.
— Это ничего, Майкл.
До Майкла донеслись звуки мотора. Буш и Симон, приближаясь, звали его по имени. Внезапно свет от шлюпки оказался совсем рядом. Выключив мотор, Буш подвел лодку как можно ближе.
— Майкл, когда Мэри незадолго до своей смерти приходила ко мне, она говорила о тебе с такой любовью. Называла тебя самым лучшим мужчиной на свете. Она сказала, что отец может только гордиться таким сыном. — Глаза Стефана закрылись, но тут в груди у него захрипело, и он опять открыл их. — Она была права. Весь последний год я только и думал, что о смерти, считал, что мне незачем больше жить. Но теперь…
— Постарайся, чтобы мы не зря тебя спасали, — стараясь улыбаться, отозвался Майкл.
Стефан смотрел на Майкла, пытаясь не опускать веки, и, прежде чем потерять сознание, успел улыбнуться сыну.
Глава 72
Майкл, Симон и Буш стояли у свежей могилы. Надгробный камень пострадал от непогоды, но поразительно хорошо сохранился. В это утро в изножье могилы, перед земляным холмиком, усыпанным погребальными цветами, установили новую гранитную плиту с инкрустированной надписью.
На погребальной службе выступили Симон и Майкл. Слова обоих исходили из самого сердца. Они говорили о достойно прожитой жизни, отмеченной многими добрыми делами, любовью и преданностью семье.
Майкл посмотрел на имя, указанное на надгробном камне. Фамилия мужа и жены, умерших с таким большим интервалом. Но плита… было решено выбить только имя без указания дат, тем более что дата рождения никому не известна. Не существовало записей, не осталось ни свидетельства о рождении, ни, в сущности, вообще каких-либо документов, подтверждавших факт ее появления на свет.
Уже второй раз имя Женевьевы звучало на поминальной службе. Второй раз Майкл стоял у края могилы, оплакивая эту женщину.
Майкл посмотрел на плиту в ногах могилы Джулиуса Юриана Зиверы, мужа Женевьевы. Он умер очень давно. Женевьева говорила о нем редко и только с Симоном. Он знал и понимал ее лучше, чем кто-либо другой. Он знал и как она любила мужа, и как коротка была пора этой любви. Симону была известна ее истина, о которой он не рассказывал никому, кроме Майкла и Буша. Истина, заключающаяся в том, что некоторые тайны, некоторые секреты лучше не раскрывать. Женевьева была гораздо старше, чем можно было подумать. Она вырастила и воспитала не только Джулиана, но также и мать Симона и кто знает, скольких еще до них. Симон знал, что она погибала множество раз и потом появлялась опять — потому что, подобно самому Симону, была хранителем, защитником тайн земных и небесных, секретов, которым лучше всего оставаться нераскрытыми, которых людям лучше не касаться.
Майкл прочел надпись на плите мужа Женевьевы. Он не был изумлен датой, поскольку знал, что она была старше, гораздо старше своего мужа, умершего в 1845 году.
Буш, в своей обычной манере, счел все это чем-то совершенно непостижимым. Майкл, наедине, спросил Симона, объясняется ли ее возраст тем, что она была хранителем шкатулки, возможно, открыла ее или это связано с чем-то другим.
Симон не знал, но предпочитал думать, что это из-за ее доброго сердца, то есть по второй причине.
Трое друзей бросили в могилу по горсти земли. Они были единственными людьми на свете, которые знали, что земля, падавшая в этот день в шестифутовую яму, ударяется о пустой гроб.
Доктора сделали все, что могли, удалили пули из ноги, плеча и груди. Одна пуля задела легкое. Кровопотеря была серьезная, много крови Стефан потерял и во время их возвращения на берег. Доктора в вызванном Сьюзен частном вертолете приступили к работе еще до того, как вертолет поднялся в воздух, направляясь в одну из больниц Корсики. Стефан пребывал в глубокой коме, так что вероятность выживания, по оценкам врачей, составляла один к десяти. Майкл и Сьюзен сидели у его постели, отлучаясь, только чтобы поесть. Дважды происходила остановка сердца, но оба раза его возвращали в мир живых.
Майкл и Сьюзен разговаривали мало, но когда произносили слово-другое, то с нежностью и уважением. Оба потеряли любимого человека и теперь скорбели вместе, вместе молились, чтобы человек, лежащий сейчас в постели, тот, за спасение которого оба боролись, сумел выжить.
Однажды — это было в три утра — оба задремали.
Майклу снился Кремль снаружи и под землей, снились путешествия, которые он предпринял, только чтобы потерять всякую надежду. Еще он видел своих приемных родителей, Сент-Пьеров, и Мэри.
Уже несколько месяцев, как она ему не снилась. Прежде, когда это случалось, воспоминание о ее улыбающемся лице оставалось с ним на весь день, помогая прожить его. И вот она вернулась, и в этом сне у нее были такие же изумрудные глаза, какими он их помнил. Все собрались у него в доме, в большой комнате, и в окно лился яркий солнечный свет, такого сияния он раньше никогда не видел.
И Стефан тоже оказался среди них — как будто они все встретились впервые. Никто не говорил, но в этом и не было необходимости. Они — его семья, благодаря им он появился на свет, а потом… потом он их потерял.
И вдруг в их круг шагнула Женевьева; она просто посмотрела на Майкла и еле заметно улыбнулась. Это была добрая, уважительная улыбка, полная любви и благодарности. Молчаливой признательности за сделанные дела и принесенные жертвы. А потом Женевьева ушла, растворилась в столбе света, исчезла из комнаты и из его сна. Следом за ней его покинули и остальные: Сент-Пьеры, Мэри и, самым последним, Стефан. И Майкл опять остался один в мрачном мире.
Проснувшись, он потянулся в кресле: от неудобного положения у него затекла шея. Он не сразу пришел в себя, оглядываясь, возвращаясь в реальность. Смотрел на Сьюзен, все еще пребывающую во власти дремоты, на белые больничные стены и на темную улицу за окном, где уже начинал заниматься рассвет.
А потом его взгляд упал на Стефана, и их глаза встретились. Казалось, отцу приснился тот же сон и в голове у него те же самые мысли. Именно в этот момент Майклу стало ясно, что Стефан, его отец, будет жить.
Глава 73
Сережа Речин бежал по двору своего дома в Александрии, в Виргинии; его бабушка, Вера Ивановна, смотрела, как он забирается на горку и в восторге съезжает. Ее сердце переполняла радость. Болезнь ребенка была необъяснима, и таким же необъяснимым стало его выздоровление. Она помнила лишь, как он однажды заснул на краю смерти, зовя отца, а на следующее утро проснулся и, захлебываясь, рассказал бабушке, что видел во сне красивое место.
— Папа был там вместе с мамой, — говорил Сережа. — И там была еще прекрасная тетя, которая все время мне улыбалась.
Вера слушала внука и, глядя в его блестящие здоровые глаза, готова была плакать от счастья.
— Папа сказал, что теперь все будет хорошо! — крикнул мальчик, опять съезжая с горки.
Как любой здоровый ребенок, он целиком ушел в игру.
И Вера Ивановна, глядя на внука, понимала, что он прав и что в самом деле теперь все будет замечательно.
Миру открылось истинное лицо Джулиана Зиверы. С харизматичной фигуры, прославленной в религиозном мире, была сорвана маска. Обложки журналов и первые страницы газет пестрели зернистыми кадрами видео, на которых он пытал собственную мать; фотографиями его дома с лежащими повсюду мертвыми телами. Никто не знал, что послужило причиной гибели людей, предполагали, что это было массовое самоубийство. Сенсационным разоблачениям, раскрывающим черные дела лицемерного «божьего человека», казалось, не будет конца. Его гигантские владения поступили в распоряжение судебных инстанций и были преобразованы, как и подобало, в приют для сирот, бездомных и заблудших душ этого мира.
Его община, члены его церкви испарились, словно и не существовали. Никто больше не рискнул бы утверждать, что в былые времена принадлежал к числу последователей Джулиана Зиверы с его лицемерными проповедями и претензиями на высшее знание. Одни присоединились к другим группам радикального толка, но большинство решили, что пора вернуться к корням, к тем религиозным убеждениям, в которых они были воспитаны. На самом деле вера никогда не покидала их, просто терпеливо поджидала своего часа.
И подобно членам «Божьей истины», ее лидер тоже просто исчез. Местонахождение Джулиана Зиверы стало тайной, которой не суждено раскрыться. Его смерть, подобно смерти Джимми Хоффы, Амелии Эрхарт, Августа Финстера, Д. Б. Купера, послужила пищей для многочисленных спекуляций и теорий заговора, но правды не узнает никто и никогда.
Джулиан Зивера искал вечную жизнь и обрел ее, ему лишь не довелось до нее дожить.
Глава 74
Комнату освещали лучи послеполуденного солнца. Майкл выглянул в окно. Буш управлялся с грилем — стейки уже почти поспели, — когда появилась его жена Дженни, с двумя детьми. По двору прогуливался Стефан Келли, неотступно сопровождаемый Ястребом и Вороном. Несмотря на то что дело происходило субботним вечером, Стефан был в пиджаке и при галстуке и целиком ушел в деловой разговор по мобильному телефону.
Взгляд Майкла упал на Сьюзен. Она накрывала на стол. Темные волосы обрамляли ее лицо, с которого, казалось, улыбка не сошла ни разу с тех пор, как они возвратились в Штаты. От суровых замашек ничего не осталось, на их место пришли манеры уравновешенной женщины, вновь обретшей способность наслаждаться жизнью, бесспорно прекрасной внешне и духовно.
Кто знает, что принесет с собой будущее. Их отношения основываются на совместных переживаниях, приключениях, когда жизнь обоих висела на волоске, — непростое начало для романа. Они гораздо более разные, чем готовы себе в этом признаться. Но будет это Сьюзен или другая женщина, Майкл знал, что Мэри хочет, чтобы он обрел новую любовь.
Он посмотрел на золотое кольцо на туалетном столике и задумался. Наконец продел его в золотую цепочку и, обведя цепочку вокруг шеи, щелкнул застежкой. Теперь кольцо висело у него на груди. Ему было странно и непривычно, палец казался голым, но он решил попробовать. Больше он не будет оплакивать Мэри, но помнить и благодарить ее никогда не перестанет.
— Эй, знаешь, о чем мы еще не поговорили? — Буш вырвал Майкла из его размышлений, входя в комнату и протягивая ему холодное пиво.
— О чем?
— О твоем отце.
— В смысле о Стефане?
— Ну да, о твоем отце. Тебе не приходило в голову?
— Что?
— Что твой отец богач. — Буш выразительно поднял брови.
Майкл с улыбкой кивнул.
— Кстати. — Открыв дверцу туалетного столика, он извлек оттуда мешочек. — Протяни руку.
Вопросительно глядя на друга, Буш поставил пиво и протянул руку ладонью вверх. Майкл развязал мешочек и выложил содержимое на гигантскую ладонь Поля.
Глаза Буша расширились: он с изумлением смотрел на рубиновое ожерелье, добытое Майклом в Либерии; в вечернем солнце красные камни зажглись и словно ожили.
— Что мне с этим делать?
— Это лото, результат сегодняшнего розыгрыша… Приз предоставлен Иваном Грозным.
— Понятно, но они не подходят к моим глазам. — Буш улыбнулся.
Взяв один камень, он покрутил его, ощутил пальцами гладкость и тепло драгоценности, полюбовался красотой.
— Сколько все это стоит?
— Честно говоря, это бесценно. Я мог бы отдать камни перекупщику, и ты будешь обеспечен на всю жизнь, на десять жизней, если захочешь.
— Ну не знаю, я, конечно, ценю и все такое, — протянул Буш, по-прежнему любуясь рубинами. — Но когда я гляжу на всю эту красоту, мне приходит на ум старинная поговорка: ожидание лучше свершения. После всего, через что мы прошли, я больше не ищу легких путей. Наверное, это карма. Пожалуй, отдам Дженни, скажу, что это хорошая подделка. Может, она смилостивится и начнет со мной разговаривать.
Был уже десятый час вечера; все давно ушли, улыбаясь, даже Поль с Дженни — за десертом они наконец опять заговорили друг с другом. Дом затих, Ястреб и Ворон крепко спали перед камином.
Расположившись на софе в своей большой гостиной, Майкл рассматривал разложенную перед ним карту подземной части Кремля. Задумчиво глядя на неяркий огонь, разожженный в камине в прохладную летнюю ночь, он размышлял о том, какие ценности остались сокрытыми в этом тайном мире. Карта ведет к позабытым богатствам и материальным свидетельствам истории. И теперь, когда жизнь его близких больше не висит на волоске, кто знает, может быть, однажды…
В рассветный час Майкл стоял на кладбище Бэнксвилл, среди могил ушедших от него людей: Мэри, его приемных родителей Сент-Пьеров. Он был один и до глубины души отдался скорби. Опустошающее чувство потери полностью овладело им.
Еще раньше он неожиданно проснулся. В спальне было темно, и часы показывали четыре ночи. Она тихо сидела в любимом кресле Мэри. Ее появление ничуть его не удивило, как будто он знал, что она придет.
— Она передает тебе благодарность, — тихо произнесла Женевьева.
Майкл улыбнулся, но не нашелся что сказать.
— Она говорит, что теперь наконец может отдохнуть и не беспокоиться о тебе. — Голос Женевьевы был подобен легкому ветерку. — Она, правда, добавила, что стирки накопилось слишком много и что не помешает иногда размораживать холодильник, но этим ты сможешь заняться, когда проснешься.
Майкл перевернулся на другой бок. Лучи восходящего солнца уже проникли в окно. В кресле никого не было, на сиденье высилась кипа нестираного белья. Ястреб и Ворон все еще спали в изножье постели. Майкл быстро встал и оделся. Проходя через гостиную, в компании тут же встрепенувшихся и увязавшихся за ним собак, он бросил взгляд на только что повешенную над каминной доской картину: ангел с распростертыми крыльями в сверкающем сиянии утренних лучей.
Когда колеса его пикапа прошуршали по гравию подъездной дорожки кладбища, замедляя ход, он бросил взгляд на свои руки, сжимающие рулевое колесо. Руки загорели, но там, где прежде было кольцо, теперь белела полоска. Это показалось ему таким неестественным.
И сейчас, ранним утром, у могилы Мэри, он чувствовал, как кольцо на цепочке давит, тянет вниз. В голове был туман, дымка сновидения еще не рассеялась. Он не решал специально прийти сюда, просто почувствовал острую необходимость это сделать. Он скучал по жене, ему недоставало ее, он нуждался в том, чтобы ощутить ее присутствие. Одиночество вновь навалилось на него, и оно было удушающим. Майкл знал, что он совершенно один.
И вдруг, бросив взгляд вдаль, он увидел ее. Она улыбалась так тепло, от ее лица исходило сияние. Он вспомнил ее письмо, те слова…
«Семья делает нас целостными, она одна способна заполнить пустоту, образовавшуюся в сердце, и вновь подарить надежду, которая кажется навсегда утраченной.
Я люблю тебя, Майкл. Я всегда буду тебя любить, всегда буду с тобой, навеки останусь в твоем сердце».
Мэри нежно кивнула ему. Майкл хотел было улыбнуться в ответ, но тут сонливость рассеялась, и иллюзия растворилась в утреннем тумане.
Неподалеку захрустел гравий. Подъехала и остановилась машина. Кто-то негромко прикрыл дверцу. Послышался звук приближающихся шагов. Майкл почувствовал, как ему на плечо легла рука; эта ладонь источала силу и утешение. Когда он повернулся и его взгляд встретился со взглядом Стефана, взглядом отца, на сердце у него потеплело и в душе забрезжило чувство, которое он считал утраченным навсегда.
Надежда.