Порча на смерть
Мир совсем не таков, как нас учили. Когда завеса падает, он оказывается гораздо более странным и опасным, чем мы хотели бы верить.
С. Джейсон Блэк
Пролог
Блестящий бок ухоженного, тяжелого, как танк, джипа блеснул изумрудной зеленью. Автомобиль притормозил, объезжая рыхлый сугроб, из которого криво торчал одинокий фонарный столб. Подслеповатая лампочка лениво освещала грязные ошметки талого снега на потрескавшемся асфальте и слезоточивые пирамиды сосулек вдоль пунктира водосточной трубы, прижавшейся к блочной стене мертвой пятиэтажки. Ночью, в уснувшем «спальном» районе, рядом с пустым каменным бараком джип выглядел посланцем иного мира.
Сверкнув лакированным боком, автомобиль нехотя заполз в сырую темень и остановился вблизи мрачного провала парадного. С легким щелчком отворилась автомобильная дверца, на промозглый асфальт ступила нога в стильном, скроенном по заказу, полуботинке. Благородный каблук утонул в снежной слякоти. Не обращая внимания на хлябь под ногами, статный, одетый с иголочки пожилой господин решительно направился к зияющей пустоте парадного. Ему вслед глядели две пары хмурых глаз. Телохранители никогда не задавали лишних вопросов и редко оставляли бесхозным охраняемое тело. За вычетом тех исключительных случаев, когда седая голова, венчающая драгоценные телеса, сморщив ниточку усов и страшно побагровев, шипела сквозь фарфоровые зубы, обещая завтра же уволить профессионалов личной охраны, поменять их на более покладистых.
Колючие взгляды за спиной заставляли упрямого господина шагать широко и быстро, однако, переступив порог лишенного дверей парадного, он вынужденно укоротил шаг — впереди тьма лестничных пролетов с едва уловимыми очертаниями сбитых ступенек. Сладковатый запашок гнили сморщил ниточку усов пожилого франта больше обычного. Густые брови сошлись на узкой переносице, седовласый господин близоруко прищурился и разглядел-таки на площадке между первым и вторым этажом путеводный огонек свечи.
Тонкую палочку церковной свечки выкрасили черным, и от того казалось, будто лепесток огня повис в затхлом воздухе. Лавируя меж разнообразно мерзкого мусора, аккуратно наступая на увечные ступеньки, седовласый господин добрался до первого огонька, вновь прищурился, заметил очередную свечку на следующем лестничном изломе. Седовласый вздохнул глубоко, витиевато выругался шепотом на выдохе и продолжил восхождение.
Его ожидали на третьем этаже. Крашеный воск последней свечки капал на длинные, узловатые пальцы с желтоватыми, ломкими ногтями. Огонька едва-едва хватало, чтобы обозначить контуры костлявой фигуры в длинном, до пят, скроенном из грубо обработанной ткани балахоне с островерхим капюшоном.
— Почему здесь, а не как раньше, на кладбище? — вместо приветствия деловито, с явной ноткой неудовольствия в хорошо поставленном голосе спросил седовласый.
Капюшон шевельнулся, оранжевый огонек высветил продолговатое, скуластое лицо с уродливой вмятиной вместо правого глаза.
— Там нас заметили в последний раз, — с готовностью объяснил одноглазый. — По дороге через заброшенное кладбище нет-нет да и проедет грузовик, высветит фарами чего не надо. К тому же это место лучше прежнего. До одна тысяча девятьсот шестьдесят четвертого здесь стояла церковь, ее снесли и выстроили этот дом, который четырежды горел, пока четыре года назад весь не пошел трещинами…
Фигура в балахоне плавно повернулась, огонек свечки, описав широкую дугу, сделал видимым прямоугольник дверного проема. Одноглазый продолжил:
— …В квартире, где будет происходить ритуал, четырнадцать лет тому назад повесился подросток. Четыре месяца назад здесь, на этой лестничной площадке, нашли обглоданный крысами труп бомжа. Можете навести справки, проверить факты, все, о чем я сказал, подтвердится.
Седовласый отмахнулся небрежно, пошуршал одеждами, достал и протянул собеседнику в балахоне небольшой листок плотной бумаги.
— Вот, держите, еще одна его фотография, как вы и просили. Не понимаю, отчего нельзя передать фото заранее, как и остальные, где-нибудь в цивилизованной обстановке.
— Неужели? — Бледное одноглазое лицо под ярко-красным капюшоном изобразило удивление. — Вы опять не желаете лично присутствовать во время ритуала?
В пустотах квартиры, где когда-то жил и умер мальчик-самоубийца, жалобно мяукнула кошка. Вслед за мяуканьем послышался лязг металла о металл и тихий, непонятной природы шорох. Пахнуло прелыми травами, горелой кожей. Кокетливая ниточка усов пожилого франта нервно дернулась, изогнулась дугой.
— Избавьте! Однажды поприсутствовал и… — Седовласый поежился. — Идите, вас ждут.
— Вместе с вами.
— Для меня важнее результат, чем процесс. Вы не взглянули на фотографию. На фото он в профиль. Не знаю, годится ли… Посмотрите.
Одноглазый поднес к изуродованному лицу плотный бумажный листок с четко отпечатанным фотопортретом красивого, полного сил мужчины. Фотограф удачно поймал момент — орлиный профиль идеально очерчен, тонкие губы вот-вот растянутся в надменной улыбке, живая искорка навсегда застыла в голубом хрусталике зрачка. Под фотоизображением размашистая подпись черным фломастером на глянце: «Вениамин Вячеславович Протасов».
— Это лучшее из его изображений, и оно еще хранит тепло ваших пальцев, оно еще пропитано вашим желанием! — Одноглазый заговорил громко, торжественно. — Образ зафиксирован превосходно! Крылатый пес Каакриолаас легко найдет его астральный след. Вениамин, сын Вячеслава, обречен!
1. Прорицатель
Секунду оператор удерживал в кадре орлиный профиль покойника. Затем мимо объектива проплыла дубовая боковина гроба. Отъезд, и камера панорамирует вдоль похоронной процессии. Слишком быстро, чтобы разглядеть лица. Мелькает череда сутулых фигур, мельтешат пятна живых цветов. Редкие снежинки в морозном воздухе создают иллюзию помех видеозаписи. Хронометраж сюжета — от силы секунд пятнадцать. Дикторский голос за кадром едва успевает произнести скороговоркой: «Сегодня утром друзья и близкие проводили в последний путь Вениамина Вячеславовича Протасова. Известный своей благотворительной деятельностью бизнесмен скоропостижно скончался на сорок восьмом году жизни из-за острой сердечной недостаточности. Сотрудники и руководство нашей телекомпании выражают искреннее соболезнование семье покойного».
Игнат хмыкнул, в который раз поймав себя на том, что глядит на экран и автоматически фиксирует, как сделан репортаж, запоминает картинку, не особо в нее всматриваясь. Человек умер, а он, Игнат Сергач, раскладывает сюжет на составляющие, вместо того чтобы задуматься о вечном. Впрочем, практически любой, кто хотя бы недолго поработал на телевизионной кухне, страдает дурной привычкой профессионально оценивать телеизображение, вместо того чтобы просто смотреть.
На экране возник диктор. Потупив взор, диктор выдержал вежливую паузу после демонстрации скорбного сюжета и посмотрел в глаза миллионам пенсионеров, а также сотням тысяч бездельников, которые смотрят дневные выпуски теленовостей по будням.
— Астрономы отмечают необычайную солнечную активность за последние сутки, — доверительно сообщил диктор. — Мы связались с Институтом земного магнетизма, и нам…
— Игнат!
— Отстань! — Сергач прикоснулся к кнопке со знаком плюс на пульте дистанционного управления, увеличил громкость. Динамики «Филипса» послушно заорали, противно хрипя мембранами:
— …достигнет уровня магнитной бури послезавтра ночью.
На этом у меня пока все, подробно о событиях дня в наших следующих…
— Ну, что тебе, Леха? — Игнат выключил телевизор, бросил пульт на журнальный столик поверх вороха рекламных буклетов.
— Игнат, а ты этого мужика знал? Типа, лично с ним был знаком, а?
Леха Тимошенко уперся мясистыми окороками локтей в серую пластмассу длиннющего канцелярского стола, навис утесом над многочисленными телефонными аппаратами. Выдающийся Лехин подбородок удобнее устроился на пудовом кулаке, похожем на средних размеров пушечное ядро. Из другого кулака торчала тлеющая фитилем сигарета. Толстые Лехины запястья украшали браслеты желтого металла, давно уже не актуальная золотая цепь болталась на богатырской шее, малиновый пиджак теснил могучие плечи, прическа топорщилась ежиком, Алексей Тимошенко выглядел как «новый русский» из анекдота начала девяностых. Лешка совсем недавно перебрался из провинции в Москву и, как эмбрион в утробе, в ускоренном темпе проходил все стадии эволюции столичной деловой личности. Года не прошло, как Тимошенко появился на платформе Казанского вокзала одетый в кожаную куртку и спортивные штаны фирмы «Адидас», и вот он уже в малиновой униформе, а годика эдак через два-три, глядишь, переоденется в костюм от «Хьюго Босс» и научится изысканно дымить настоящей «Гаваной».
— Какого мужика? — Игнат поднялся с жесткого диванчика, одернул пиджак, блеклый по сравнению с Лехиным, но от портного, сшитый точно по фигуре.
— Который в новостях, — уточнил Леха, пыхтя сигаретой.
— Диктора? — Игнат подошел к длинному зеркалу возле дверей в коридор, придирчиво вгляделся в собственное отражение. — Не-а, не знал. Я в «Останкино» всего-то два года трудился. Пахал, как папа Карло, некогда было с телезвездами знакомиться.
— Слышь, Сергач, а на хрена ты оттуда ушел?
— С телевидения? Я, Леша, не уходил, меня ушли. — Игнат взъерошил узкой ладонью коротко стриженные белобрысые волосы. Пальцем пригладил правую бровь, разделенную пополам бледной черточкой шрама, еле заметного. — ОРТ образовалось, и тю-тю, сокращение штатов. Таких, как я, ассистентов режиссеров, шустрых, но без специального образования, на Королева, двенадцать всегда было с избытком.
— Ас-сис-тент ре-жис-сера, — вкусно, нараспев, смакуя каждую букву, произнес Леха. — На-а-армально звучит.
— Ага. — Игнат кивнул, центруя узел галстука. — Звучит красиво, а на самом деле: подай-принеси-достань-проконтролируй. Должность вроде ефрейторской в армии. Думал ли я, выжатым лимоном выкатываясь из «Останкино», что к тридцати шести годам стану, образно выражаясь, генералом. В который раз я начал новую жизнь здесь, в этом самом кабинете, за тем же рабочим столом, за которым нынче сидишь ты, Леша Тимошенко. Начинал простым рекламным агентом и вот дорос до директорского кресла. Помню, Леха, я добирался до работы полтора часа с двумя пересадками, а сейчас катаюсь на дареном «Мерседесе»… Чего ты ржешь?
— Гы-гы-гы… — Лехины обширные телеса мелко сотрясал тихий, здоровый смех.
— Я что, чего-то не так сказал?
— Все так, гы-гы-гы… — Подбородок Тимошенко подпрыгнул на кулаке-подпорке. — Гы… ой! Чуть язык не прикусил, гы-гы… Ты, в натуре, директор, без базаров.
— И езжу на «Мерседесе».
— Гы-гы… не спорю, бывает.
— Квартира у меня где?
— Реально в центре, гы… — Лешка гыкнул в последний раз и стал серьезен. Про деньги он всегда говорил серьезно. — Слышь, генералиссимус, насчет квартиры. Мое предложение остается в силе. Двадцать тонн «зелени», прикинь?
— Двадцать тысяч долларов за апартаменты на Новослободской? С ума сошел!
— Кончай хохмить, я серьезно. Думай, генерал. За аренду конторы, я слышал, ты должен треху. За чирик возьмешь «убитую» однокомнатную в Бирюлеве, и шесть тонн останется, прикинул?
— Почему шесть, а не семь?
— Мне тонну должен, забыл?
— Возьми «мерс» в счет долга.
— На хрена мне гнилая тачка восемьдесят шестого года? Мы с тобою, Игнат Кириллыч, друзья, но, знаешь, дружба дружбой, а деньги…
На столе перед Лехой заверещал телефон.
— О! — Сергач резко повернулся на каблуках, взялся за медь дверной ручки. — О, как долго молчали твои телефоны! Я даже начал беспокоиться на предмет твоего бизнеса. Снимай быстрее трубку, принимай заказы, взвинчивай цены, а я пошел в свой офис. Ауфвидерзеен.
— Чего заходил-то, юморист? — Леха нехотя сгреб медвежьей лапой телефонную трубку.
— Телевизор посмотреть.
Игнат дернул дверную ручку, вышел в тесную кишку коридора. Когда-то, до кризиса 98-го, здесь было вообще не протолкнуться. Сегодняшние залежи картонных коробок у стен — пустяки по сравнению с вечной толчеей посетителей в былые времена. Вон там, за той дверью, где сейчас сидят представители мелкооптовой украинской фирмы «Цукер», обслуживал клиентуру астролог Аркадий Аркадиевич. А на дверях в конце коридора вместо таблички «ТОО Стеклопакет» красовалась надпись «Коррекция кармы». До августа 98-го все здешние помещения принадлежали частному предприятию с мудреным названием «Альфхейм». Дефолт-инквизитор заставил «Альфхейм» сначала потесниться немного, а потом… Эх, не хочется вспоминать, как медленно, но верно «Альфхейм» проигрывал в жесточайшей конкурентной борьбе на посткризисном рынке оккультных услуг. Написал заявление об уходе Аркадий Аркадиевич, подался в преподаватели астрологических курсов с относительно твердым окладом. Конкуренты переманили дипломированного специалиста по причинно-следственным кармическим связям. Гадалка баба Варя заявила, что, дескать, ей выгоднее в одиночку промышлять на Арбате. Нашла богатого мужа толковательница сновидений госпожа Сцилла и сразу же забеременела. Метр за метром квадратным частное предприятие отступало все ближе и ближе к выходу из ставшего коммунальным коридорчика, к выходу на тихую улочку в получасе ходьбы от станции метро «Белорусская». Что же касается Игната, так он компенсировал потери в заработной плате рекламного агента совместительством — взялся вести бухгалтерский учет, администрирование и рискнул попробоваться на роль прорицателя.
В оккультный бизнес Игната занесло отнюдь не случайно. Последние шесть месяцев службы в «Останкино» он числился в группе, работавшей над амбициозным проектом для первого канала под названием «Шестое чувство». На Московском телеканале, если кто забыл, в ту пору вовсю раскрутилась программа Ивана Кононова «Третий глаз», телепередача «Шестое чувство» задумывалась и воплощалась как откровенный аналог «Третьего глаза». Вторичность «Шестого чувства» ничуть не смущала редактуру и режиссера, а мнения Игната никто и не спрашивал — прикрепили к группе, и давай, вкалывай, твой номер девятнадцатый.
(Отметим в скобках, что плагиат на отечественном TV дело обычное и обыденное. Достаточно вспомнить, как идея Дмитрия Диброва общаться напрямую с телезрителями в эфире была заимствована создателями «Времечка» и клонируется до сих пор всеми кому не лень. Из более ранних воспоминаний всплывают в памяти так называемые «телевыпуски» мультфильма «Ну, погоди!». Их отказывался озвучивать гениальный Волк Всея Руси Анатолий Папанов, ну и что? Озвучил другой, и получился вполне удобоваримый эрзац мультшедевра. А многие помнят, что программу «Куклы» начинал сатирик Ефим Смолин? Уверен — забыли практически все, кроме самого Ефима Марковича.)
Потенциальные герои «Шестого чувства» — маги, целители, экстрасенсы, шаманы, ясновидящие и иже с ними — в большинстве своем выказали готовность платить за саморекламу и наличными деньгами в конвертах, и, кому по силам, доплачивать официально, через расчетный счет. Особо наглые да хваткие или совсем уж сумасшедшие надеялись прорваться в большой эфир на халяву, без взяток и без банковских перечислений. В канун съемок пилотного выпуска группу буквально осадили чародеи всех рангов и мастей. Задабривали и пугали, разумеется, в первую очередь, режиссера, но и его ассистенту кое-чего перепало. Экзальтированная ведьма из Мытищ пригрозила Игнату сглазом, ежели он не замолвит за нее словечко (Сергач, на всякий случай, замолвил), а гастролер из Минска, Архистратиг чего-то там высокодуховного, предложил Сергачу бесплатно посещать семинары по «Руническому искусству» и даром получить диплом «магистра» со специализацией «прорицатель». Прочим семинаристам диплом обошелся в полторы сотни долларов.
Предложение белорусского Архистратига оказалось кстати — Игнат в очередной раз крупно поругался с женой, старался поменьше бывать дома, возвращался попозже, ежевечерние выпивки с коллегами из «Останкино» («Стаканкино» на профессиональном сленге) надоели, а на семинарах, по крайней мере, тепло и уютно, иногда интересно, чаще скучновато, но всегда можно подсесть к симпатичной девушке и пошушукаться о сакральном.
Торжественное вручение дипломов новоиспеченным прорицателям странным образом совпало с закрытием проекта «Шестое чувство». Не иначе, отвергнутая режиссером ведьма из Мытищ постаралась — хихикал Игнат, пока не узнал, что новорожденному ОРТ без надобности не только «Шестое чувство», но и служащий по фамилии Сергач.
Впереди замаячила безработица. Жена заговорила о разводе и размене жилплощади. Лучший друг занял последние шестьсот баксов на день и исчез с концами. Кошмар!
От депрессии спас учредитель частного предприятия «Альфхейм» Юрий Оттович Берг. Основатель «Альфхейма» среди прочих подбивал клинья под многообещающее «Шестое чувство», Игнат частенько выписывал на его имя декадные пропуска, и Берг запомнил энергичного, неизменно вежливого, с хитринкой в глазах молодого человека. Когда до чутких ушей Берга дошли слухи о поголовном сокращении группы «Шестого чувства», он выведал в отделе кадров Первого канала домашний номер Игната, долго дозванивался, а дозвонившись, предложил Сергачу место рекламного агента. Юрий Оттович смекнул — у общительного Сергача должны остаться друзья-знакомые на Королева, 12, такой парень со связями ой как может пригодиться. Смекалка не подвела директора «Альфхейма», Игнат пригодился еще как!
До кризиса Игнат успешно эксплуатировал старые связи: заказывал рекламные ролики в обход посредников, договаривался о копеечном эфире на дециметровых каналах, доставал пригласительные билеты на теле-шоу «Поле чудес» для пожарного, налогового и участкового инспекторов, надзирающих за частным предприятием «Альфхейм». Когда же наступили черные дни упадка, уплотнения площадей и дезертирства сотрудников, Игнат Сергач вспомнил про диплом, дающий ему хотя и сомнительное, но право прорицать.
Решившись на авантюру с прорицательством, Игнат сразу поставил вопрос ребром — или пан, или пропал. Или на фоне невеселой общей статистики в оккультном бизнесе поразить всех, и себя в том числе, огромными для оракула-неофита заработками, или ну его к черту, Руническое Искусство. Жизнь внесла свои коррективы в максимализм Сергача. Жизнь, она, как известно, штука корявая. Паном Игнат не стал, но и не пропал. Он много просил, ему много платили. Однако в постоянные клиенты удалось рекрутировать с десяток не стесненных в средствах дамочек и пяток мистически настроенных господ с достатком чуть выше среднего. Взбалмошные дамочки то перли косяком, все в один день, а то исчезали разом, как сговорились, на несколько месяцев. С господами и того хлеще, господа частенько предлагали расплатиться кредитными карточками и, получив вежливый отказ прорицателя, обещали в следующий раз прийти с наличностью. Приходили, расплачивались по-царски, кто через полгода, а кто и через год. Короче — то густо, то пусто. Иной месяц на прорицаниях Игнат не зарабатывал ни гроша, а то вдруг за неделю получал столько же, сколько за все минувшее полугодие.
Он постоянно искал новых клиентов и потихоньку осваивал иные аспекты Рунического Искусства, как то: рунускрипты, палиндром и гальдраствы. Не жалея себя, делал все возможное и невозможное, дабы возродить докризисное величие «Альфхейма», Юрий Оттович Берг. Меж тем к весне 2000-го в частном предприятии осталось лишь два сотрудника, Берг и Сергач.
А летом 2000 года случилось самое настоящее чудо. Не с Игнатом, нет. С Бергом. У Юрия Оттовича нашлись родственники в Германии. И не хилые, надо сказать, родственники! Владельцы заводов, газет, пароходов. Правда, завод, коим владела двоюродная тетка Грета, выпускал всего лишь елочные игрушки силами дюжины рабочих, газета племянника Ганса выходила тиражом пять тысяч экземпляров, а на пароходик дядюшки Гюнтера помещалось не более шести пар туристов, и все равно здорово! На радостях Юрий Оттович подарил Игнату свой полуживой «Мерседес», подписал соответствующие бумаги и сделал Сергача владельцем «Альфхейма». Сам же Берг спешно укатил на п.м.ж. в край всегда свежего пива и неизменно жирных сосисок.
Последнее в двадцатом веке Рождество Игнат Кириллович Сергач встретил в директорском кресле. Кресло с трудом, однако поместилось в кубатуре бывшей кладовки, в последнем помещении, принадлежащем «Альфхейму». Третье тысячелетие, Эру Водолея, Игнат встречал последним сотрудником СВОЕГО частного предприятия, генералом без армии, зато генералом, директором без подчиненных, зато директором…
Годы и метры несоизмеримы, как много всего можно вспомнить, прошагав жалких семь неполных метров от дверей чужого кабинета, где когда-то начинал рекламным агентом, до двери в кладовку, где нынче находится твой, личный директорский кабинет.
Дверь в кладовку-кабинет Игнат собственноручно выкрасил темно-коричневой краской, чтоб отличалась от остальных стандартно-белоснежных дверных панелей в коммунальном коридорчике. Поработав дрелью и отверткой, посередине двери, чуть ниже, чем положено, Сергач привинтил чеканную табличку с готической вязью: «Альфхейм». Чеканку сделал знакомый художник за бутылку коньяка. Под готическими буквами художник скопировал с эскиза Игната сложную составную руну, символизирующую процветание. Дверную ручку в виде растопыренной птичьей лапы сделал тот же художник, но уже за две бутылки и закуску.
Игнат вставил ключ в замочную скважину, обрамленную металлическими перьями, повернул, дернул за птичий коготь, и коричневая, как кора дерева, дверь отворилась.
Удручало отсутствие окон, радовала хорошая вентиляционная тяга. На шести квадратных метрах поместились старинный двухтумбовый стол из обработанного вручную ясеня со столешницей, обтянутой зеленым бильярдным сукном, узкий, до потолка шкаф из грубо струганных еловых досок; допотопное кожаное кресло с валиками вместо подлокотников стояло с одной стороны стола, с другой находилось кресло хозяина, деревянное, с высокой резной спинкой, похожее на трон. На полу кафельная плитка под гранит, на потолке карта звездного неба, забытая астрологом Аркадием Аркадиевичем. Оленьи рога, привинченные к еловому торцу шкафа, выполняли роль вешалки, источник света — настольная лампа с половинкой медвежьего черепа вместо абажура. Бурые медвежьи шкуры свисают со всех четырех стен.
Если кто-нибудь из посетителей шутя называл пристанище Игната «медвежьим углом» или «берлогой», хозяин загадочно улыбался и вкрадчиво объяснял — фамилия Сергач на старорусском диалекте означает «тот, кто водит медведя». Таким образом Игнат тонко намекал на якобы особенную родословную, мол, и предки его занимались весьма и весьма необычными делами.
Игнат нагнулся, дотянулся до кнопки в основании настольной лампы, пустые глазницы черепа вспыхнули, яркий свет из-под верхней медвежьей челюсти расплылся зубчатым пятном по зелени столешницы. Сергач закрыл за собой дверь, поправил куртку, болтавшуюся на оленьем роге, обошел стол и с удовольствием уселся в жесткое директорское кресло. Поерзал и устроился поудобнее на троне прорицателя. Рука привычно нащупала под столешницей тумблер включения стереосистемы. Щелчок, и в комнатушке тихо-тихо зазвучала музыка. Спрятанные по углам динамики в полумраке совершенно незаметны, и кажется, что мелодии Грига рождаются сами собой в ароматизированном, с запахом сосны, воздухе.
Сергач выдвинул правый верхний ящик стола. В ящике, аккуратно расфасованные по пустым спичечным коробкам, хранились кусочки коры деревьев различных пород. Каждый кусочек имел одинаково прямоугольную форму, дырочку в верхней части прямоугольника и был тщательно обработан мелкой шкуркой. Помимо коробков с коллекцией коры в ящике поместилась дюжина баночек с разноцветной тушью, набор особых кисточек, склянка с бесцветным лаком, клубок шнурков из сыромятной кожи, связка свечей, бутылочка с морской водой, железная коробка с землей, засушенные насекомые в банке, сухие листья в целлофане и все остальное, что может понадобиться для изготовления и освящения талисманов.
Игнат отыскал в ящике стопку матерчатых салфеток, одну из них, бледно-голубую, разложил перед собой на столе. Выбрал подходящий шнурок, длиннее остальных, достал баночку с фиолетовой тушью, кисть, кусочек сосновой коры с дырочкой…
В дверь постучали.
— Да-да, Ирина Николавна! Входите. — Игнат встал, задвинул ящик обратно под столешницу, шагнул к открывающейся двери.
Ирина Николавна, как всегда, поразила ярким макияжем и вызывающе высоким ростом. Уж скоро два года, как Ирина Николавна пользуется услугами прорицателя Сергача, а он каждый раз слегка робеет в первые минуты ее визитов. Женщина ростом в два метра ноль два сантиметра, с ярко нарумяненным лицом, неизменно кроваво-красной помадой на пухлых губах и накладными ресницами невероятных размеров, согласитесь, обескураживает. Стосемидесятивосьмисантиметровый бледнолицый Игнат кажется рядом с нею недоразвитым подростком.
— Ах, Игнат, какая же у вас теснотища… — Ирина Николавна протиснулась в щель между гостевым креслом и мохнатой стеной. — Игнат, я вас просила посмотреть новости…
— Да-да, я посмотрел! Разрешите за вами поухаживать. — Сергач встал на цыпочки, помог Ирине Николавне снять с по-мужски широких плеч шубу из чернобурки. Чтобы скрыть смущение от первых минут контакта с великаншей, Игнат воспользовался давно апробированным приемом: начав говорить, продолжал болтать без умолку, без остановки. — Вот сюда, на оленьи рога, повесим шубу, вот так, а вы присаживайтесь, позвольте, я подвину кресло. Признаться, ваша просьба посмотреть дневной выпуск теленовостей меня заинтриговала. Вы позвонили, назначили встречу, и я не успевал посмотреть телевизор дома… Впрочем, это не важно… Усаживайтесь, усаживайтесь поудобнее… Я посмотрел новости. Нет! Молчите. Позвольте уж мне блеснуть дедуктивными способностями… Одну секунду, я тоже сяду, хорошо?.. Итак, ваша необычная просьба меня озадачила, но, как только я услышал сообщение о грядущей магнитной буре, сразу все понял. Элементарно, Ватсон, воскликнул я мысленно. На этом телеканале всегда сообщают о геомагнитных возмущениях. Полагаю, вы услыхали по радио в машине короткое сообщение про экстраординарную солнечную активность и позвонили с дороги, чтобы я прослушал более подробную информацию в дневном выпус…
— Какая солнечная активность?! — перебила Ирина Николавна, скривив губы и вскинув накладные ресницы. — Меня показывали в новостях!
— Вас? — Игнат поднял удивленные глаза. До этого Сергач, потупив взор, шарил взглядом по столешнице. Проклятая неловкость первых минут все никак не проходила.
— Да, меня! Меня вы видели, Игнат Кириллович?
— Нет… В каком сюжете вас… — Игната осенило. Идиот! Надо было раньше преодолеть дурацкие комплексы и внимательнее рассмотреть Ирину Николавну. Она пришла в чернобурке, на ней черное платье, она вся в черном, и волосы свежевыкрашены в цвет воронова крыла. — …Вы провожали в последний путь господина… запамятовал фамилию…
— Протасова, Веню.
— М-да… — Игнат виновато улыбнулся. — Осрамился прорицатель, возомнивший себя Шерлоком Холмсом, извините. Господин Протасов был вашим… э-э… вашим близким другом?
— Bay! — Выщипанные брови Ирины Николавны подпрыгнули. — Ах вот о чем вы подумали! Вы мне льстите, милый. Я была бы счастлива иметь отношения с таким человеком, каким был Венечка, но он меня отчего-то побаивался. Повезло моей подруге Нинель. Она выскочила замуж за Протасова в позапрошлом году, и с тех пор мы встречались только на ее днях рождения. Сегодня увиделись в третий раз за полтора года. Холодина была ужасная! Что за зима такая? То слякоть, то холод, не поймешь… Ах да, о чем это я? О телевидении! Я подошла и спросила у этого, как его, с кинокамерой…
— С видеокамерой, — поправил Игнат.
— Какая разница! Телевизионщик сказал, когда и по какой программе покажут похороны, и я сразу вам позвонила. Вы меня видели? Как я выгляжу по телевизору?
— Сюжет был слишком коротким…
— Вы меня не заметили!
— Нет. Извините.
— А чего говорили про магнитную бурю?
— Ожидается послезавтра ночью. Я думал, вы пожелаете талисман от…
— Спасибо за заботу! Мы с вами, Игнат, в последний раз встречались, кажется, осенью?
— В конце сентября. Вы жаловались на подавленное настроение во время дождей, я предложил изготовить талисман от…
— Ваша висюлька не помогла! Гадаете вы — просто обалдеть, но талисманы на меня, метеочувствительную женщину, почему-то не действуют. С декабря я начала регулярно принимать пищевые добавки «Лефис формулу» и «Гинкгобилобу», и, вы знаете, помогает! Чувствую себя в плохие дни значительно лучше.
— В таком случае, как и договаривались, я верну деньги за…
— Ай, бросьте! — в который раз перебила Ирина Николавна. — Игнат Кириллыч, миленький, я примчалась не за талисманами и даже не совсем чтобы погадать. Я приехала по просьбе Нели Протасовой. Мы с Нелькой редко виделись в последнее время, но перезванивались часто и говорили часами. Я много-много всего ей про вас рассказывала, я рекомендовала вас как человека, который знаком решительно со всеми московскими гадателями и всех их запросто заткнет за пояс!
Ирина Николавна сделала многозначительную паузу, предоставляя Игнату возможность рассыпаться в благодарностях.
— Спасибо, Ирина Николавна. Польщен. Большое спасибо. Право, вы меня переоцениваете.
Сергач давно подметил, что сказанное вовремя старорежимное словечко, типа «польщен», оказывает на дамочек особенно благоприятное воздействие. Иные дамы, заядлые читательницы модного Б.Акунина, млеют от лексикона с потугами на великосветский и гораздо проще расстаются с деньгами, оплачивая услуги Игната. Противно, если честно, использовать приемы из арсенала альфонсов, однако ничего не поделаешь, бизнес требует.
— Нас ждут, Игнат. — Она поднесла к свету запястье с изящной браслеткой часиков. — Десять минут четвертого. Нас ждут через сорок минут. Ехать пустяки, здесь рядом. Еще успеете мне погадать быстренько.
— Простите, кто нас ждет?
— Нинель Протасова, разве я не сказала, нет? Она подошла ко мне на похоронах, улучила минутку и попросила привести вас к ней на квартиру.
— На поминки? — Игнат по-настоящему растерялся. — Зачем?..
— Какие поминки? Вы о чем? Поминали Венечку на фирме, в банкетном зале. Нелька два часа как дома.
— Пардон, Ирина Николавна, однако я не тот специалист, коему пристало утешать несчастную вдову. Извините великодушно, я…
— Ах-ха-ха!.. — звонко рассмеялась женщина в черном. — Ах, какой вы милый, Игнат Кириллыч! Ее не нужно утешать. Они с Веней собирались подавать на развод. Все слезы давным-давно высохли, умер чужой для Нельки мужчина, формально считавшийся ее мужем. Понимаете, о чем я?
«Ага, — усмехнулся Игнат, — как же не понять, все понятно. Обломилось счастье мадам Протасовой, вовремя отдал концы опостылевший муженек. Моя перед разводом тоже все время причитала — чтоб ты сдох, каркала. И как каркала, в соседних домах было слышно… Ясен пень, веселая вдовушка Нелька желает выяснить у прорицателя перспективы светлого будущего. Сама приехать не может, ибо приходится внешне соблюдать траур, стерве, вот и попросила подружку, такую же стервозу, доставить прорицателя на дом, тайком. Что ж, мы не гордые, извольте, поехали. Только наценка-с за цинизм и конспирацию будет, извините, сообразная, так сказать, обстоятельствам…»
— …в безвкусном пиджаке с золотом на шее?
— А? Простите, Ирина Николавна, задумался. О чем вы спросили?
— В коридоре, возле вашей двери, столкнулась с крупным мужчиной в малиновом пиджаке. Кто это? Сто лет не встречала мужчину настолько безвкусно наряженного.
«Ну да. „Крупный мужчина“, ха! И правда, Леха Тимошенко подходит вам по росту, озабоченная вы моя Ирина Николавна. Трудно вам, госпожа великанша, искать ухажеров богатырей, вот и обратили внимание на „безвкусный пиджак“ пятьдесят шестого размера, могу понять».
— Это Алексей Тимошенко, сосед по коммунальному коридору. Перспективный, между прочим, негоциант. В столицах Алеша совсем недавно, не обтесан еще. — Игнат улыбнулся уголками рта. — Однако, Ирина Николавна, время поджимает. Успеваем разве что бросить простейший рунный жребий. Тему сформулируйте, пожалуйста.
— Любовь. Как и всегда, гадаем на любовь.
2. Оккультный сыщик
Жилище мадам Протасовой полностью соответствовало высоким нормам жизни российской элиты. Помимо этой двухъярусной квартиры площадью, наверное, с гектар, Протасову принадлежали этаж на Кутузовском, коттедж на Рублевке и вилла в Морбее. О жилищных условиях подруги и ее покойного мужа Ирина Николавна рассказывала всю недолгую дорогу. Игнат слушал ее вполуха и дивился, как вольготно сумела разместиться в стандартных размеров иномарке великанша Ирина. Лишь немного локоть крупной женщины мешал крутить баранку персональному шоферу, мужику, кстати, тоже не мелкому. «Завидую таким бабам, — думал Игнат дорогой. — Завидую Николавне и ее подружке, приспосабливаются к любым условиям моментально, адаптируются мгновенно и к теснотище автомобильных салонов, и к просторам доставшейся в наследство недвижимости».
Гостиная, куда молчаливый слуга с лицом профессора математики проводил Игната и Ирину Николавну, напоминала ресторационную залу, только без столиков. Начищенный до блеска паркет, бархатные гардины, люстра с завитушками, лепной потолок, белый рояль в углу, зеркала и картины в золоченых рамах на пастельных тонов стенах. Зеркала прикрыты ажурным черным шелком. Атласная черная лента обрамляет дорогую раму портрета в рост, напротив которого присели на банкетку Сергач и его рослая спутница. Ирина Николавна болтала о каких-то пищевых добавках и о поездке в Италию прошлым летом, а с портрета, отороченного черным атласом, в глаза Игнату смотрел живописный Вениамин Протасов.
Портрет был исполнен в манере художника Шилова, а может, самим мэтром, чем черт не шутит? Вениамин Вячеславович в масштабе один к одному застыл, подбоченясь, опершись на двустволку. На переднем плане зеленая кочка с кустиком брусники, на кочке подстреленные селезень и утица. Фон расплывчат, на фоне лубочное марево заката. Костюм охотника прописан с маниакальной тщательностью. Тирольская шапочка с орлиным пером чуть набекрень. Горбоносая физиономия лукаво ухмыляется. Озорные искорки, пятнышки белил, в прищуренных глазах. Ни дать ни взять — опереточный Мефистофель на охоте. Человек, заказавший себе такой портрет, либо был самовлюбленным кретином, либо относился к собственной персоне с изрядной долей иронии.
Сергач увлекся созерцанием живописного полотна, рассеянно кивал в такт болтовне Ирины Николавны и прозевал, не заметил, когда вошла Нинель Протасова.
— Игнат! — Ирина Николавна пихнула его в бок. — Игнат Кириллыч, знакомьтесь: Неля Протасова.
Игнат повернул голову, увидел стройную блондинку, остановившуюся в пяти примерно шагах от гостевой банкетки, торопливо поднялся, одернул пиджак, озвучил заранее придуманное приветствие:
— Здравствуйте. Рад познакомиться. Ирина Николавна рассказывала о вас много хорошего. Искренне жаль, что наше очное знакомство происходит в столь скорбный день.
— Спасибо за теплые слова. — Протасова вежливо улыбнулась одними губами. — Вы точно такой, каким вас описывала Ирина.
«А вы моложе, чем я ожидал, — подумал Игнат. — Николавне под сорок, а вам нет и тридцати. Вы ниже меня, но не намного, ваша талия в обхвате не более шестидесяти сантиметров, ваш, разумеется черный, брючный костюм впечатляет. Особенно прозрачная блузка. Вы крашеная блондинка, знаете о своем сходстве с Мерилин Монро и всячески его подчеркиваете. Кудряшки завиты в точности как у Мерилин».
— Вот и познакомились! — Ирина Николавна встала, подошла к подруге, нагнулась и чмокнула яркими губами в сантиметре от ямочки на щеке Нинель. — Я побегу, ладно, Нелечка? Провожать не нужно, оставайся с Игнат Кирилловичем. Звякни вечерком, ладненько?
— Позвоню обязательно.
— До встречи, Игнат. Я скоро забегу к вам в берлогу.
— До свидания, буду ждать.
Заскрипел паркет, неслышно закрылась дверь. Великанша удалилась, Сергач и Протасова остались вдвоем.
— Нинель… простите, не знаю вашего отчества…
— Просто Неля. И сядьте, прошу вас, садитесь.
— Хорошо. — Игнат сел. — А вы?..
— Вас не будет раздражать, если я стану прохаживаться во время нашей беседы? Мне так проще, в движении. Перенервничала сегодня…
Она опустила голову, обхватила плечи руками, гладкий лобик перечеркнула морщинка.
— Понимаю. — Игнат кивнул.
— Ирина говорила, вы известный гадатель. — Она медленно, глядя под ноги, направилась к роялю.
— Не совсем. Я себя называю «прорицателем». Я работаю с рунами, а на рунах не гадают в общепринятом значении этого слова. Я устал поправлять Ирину Николавну, она все равно просит «погадать». — Игнат достал из пиджачного кармана расшитый бисером мешочек. Под замшей мешочка брякнули сделанные на заказ опытным резчиком костяшки из бивня мамонта с руническими знаками. — Руны не предскажут вам чего-нибудь типа «любовь военного, а затем дальняя дорога с казенным домом в конце». Руны точно опишут ситуацию, в которой вы сейчас находитесь и которая может последовать. Например, при так называемом трехрунном раскладе, его еще называют «рунный жребий», первая руна — это состояние сейчас, вторая — ситуация, которая может последовать, а третья подскажет оптимальный вариант действий.
Пока Сергач объяснял специфику рунического оракула, женщина подошла к роялю, открыла белую крышку и коснулась пальцем клавиш. В детстве мама мучила Сергача музыкальной школой. С трудом, однако, Игнат вспомнил мелодию, которая зазвучала тихо и тягуче. «Похороны куклы», Чайковский, «Детский альбом». Интересные темы находил для сочинительства Петр Ильич, как раз для детей.
— Простите, Неля, быть может, я заболтался и пора приступить непосредственно, так сказать, к…
Белая крышка упала на клавиши.
— Ира говорила, что вы очень общительны и у вас множество знакомых среди экстрасенсов, колдунов, вообще в этой области.
Протасова облокотилась на рояль, взглянула на Игната, перевела взгляд на портрет покойного мужа.
— Знакомых у меня много, истинная правда. Вы раздумали обращаться за советом к рунам? Вам порекомендовать кого-то, кто практикует более традиционные методы и формы мантики?
— Гадать мне не нужно, ни в бога, ни в черта я никогда не верила… раньше не верила… — Она запнулась, взгляд стал рассеянным, секунду она молчала. — Ира, конечно, насплетничала про наши с Вениамином Вячеславовичем отношения в последнее время?
— Да, я знаю. Вы собирались разводиться, она сказала.
— Собирались, но не успели.
Она тряхнула кудряшками, выпрямилась стрункой, несколько быстрых шагов — и Нинель Протасова рядом с портретом. Стоит, скрестив руки на груди, стиснув пальцами покатые плечи, смотрит на Игната повлажневшими глазами, готовая вот-вот разрыдаться, а сзади за ней лукаво улыбается живописный Вениамин Вячеславович, Мефистофель на охоте.
— Игнат, вы знаете настоящую сказку про Золушку?
— В каком смысле «настоящую»?
— Народное сказание, а не книжную историю для детей. В первоисточнике принц, как и у Шарля Перро, примеряет туфельку всем девушкам подряд, но в оригинале, если туфелька оказывается не по размеру, девушке отрезали ножку. Золушка-калека, вот кто я такая. На голове корона, а душа на костылях.
Я долго не понимала, что туфелька хрустального счастья мне не подходит, я резала по живому свою душу, я обманывала себя… — Она вздохнула порывисто, по щеке ее скатилась слеза, смыла тушь с реснички и прочертила черную полоску на розовой коже. — …Игнат, я с вами предельно откровенна, я как на исповеди.
— Понимаю. Я, как врач, не делюсь тайнами пациентов со случайными встречными.
— Кто мой папа, не знаю, мама умерла, рожая меня, дуру. Дедушка дал мне имя, вырастил, отправил учиться в Москву. Его одного, дедушку, я любила и люблю всей душой. Будь проклят тот день, когда в моей жизни появилась эта лошадь Ирина Николавна. Появилась случайно, как будто пародия на фею из сказки про Золушку. — Протасова достала батистовый платочек из кармашка у пояса, размазала черные слезы по личику. — Вы, Игнат, знаете, что означает имя Нинель?
— Похоже на грузинское имя, или…
— Или, Игнат. Или! Прочитайте мое имя наоборот, и вы поймете, в каком духе дедушка воспитывал меня, свою единственную внучку, — Она всхлипнула. — Когда мы с Вениамином приехали на кавалькаде лимузинов к деду в Иваново, я, вся расфуфыренная, с крашеными волосами, Протасов в окружении телохранителей с кучей гостинцев, когда мы пришли к деду, он обозвал меня продажной девкой и выставил нас, жениха с невестой, прогнал вон из дому. Дедушка оказался прав. Вениамин Вячеславович купил себе на потеху куклу с редким именем, вот и вся любовь. Когда я поняла, что дед прав, что я кукла, продажная шлюха, я первая заговорила о разводе, я, я сама захотела уйти от Протасова. Вся эта мишура вокруг мне поперек горла! Мне ничего этого не надо, поверьте. Я хочу наконец почувствовать себя свободной, уйти, вырваться…
Она прикрыла глаза платочком, плечи ее вздрагивали, Нинель Протасова рыдала.
— Верю, — соврал Игнат. У Сергача не хватило воображения, чтобы представить Золушку-Протасову, переодетую в тряпье замарашки, на выходе, образно говоря, из дворца, опершуюся искалеченной душой о простецкий инвалидный костыль.
Нинель убрала платок от почерневших глаз, привалилась спиной к золоченой раме.
Атласная траурная лента зацепилась за кудряшки волос, собралась складками поверх пышной прически и будто короновала вдову.
— Я возненавидела мужа при жизни, а он издевается надо мной после смерти!
— Простите, не понял?
— Вот уже вторую ночь подряд мне снится один и тот же кошмарный сон, снится Протасов, он плачет как ребенок, говорит, что на него навели порчу! Порчу на смерть! Он говорит — в Москве действует злой колдун. Он велит мне узнать имя этого колдуна, пойти в церковь и поставить перевернутую свечку за упокой его души.
— Минуточку, не так быстро, пожалуйста. За упокой чьей души, я не понял?
— За упокой души колдуна поставить свечку наоборот, кверх ногами… как глупо я сказала — свечку кверх ногами…
— Про свечку я понял. А колдун живой? Или дух, призрак какого-то колдуна?
— Живой! Он говорит — во плоти. Как можно узнать имя духа?
— Посредством спиритического сеанса, например. Впрочем, неважно. Итак, он, ваш покойный муж, является в ваши сны и требует для начала узнать имя колдуна, который навел на него порчу. Муж из сна так и говорит — «колдун»? Не «маг», не «ведун», а именно «колдун»?
— Я… — Протасова стиснула виски ладонями. — Я не помню точно. Две ночи подряд я просыпаюсь вся в холодном поту от собственных криков! Я не могу больше, если и сегодня сон повторится, я сойду с ума! Я боюсь!
— Успокойтесь! — Игнат сунул в карман мешочек с рунами. — Я вам верю и постараюсь помочь.
Теперь Игнат и правда ей верил. Коварное подсознание подчас довольно зло подшучивает над людьми, воспитанными в духе диалектического материализма. И тогда заядлые атеисты ищут сочувствия у профессиональных мистиков. Исповедуются красноречиво и витиевато, чаще, чем следовало, поминая столь эфемерную субстанцию, коей является душа человеческая. А закончив исповедь, переходят на язык попроще и о душе забывают.
— Покойник во сне говорит, что если я не исполню его волю до наступления девятого дня после его смерти, то все, все вокруг заподозрят меня в убийстве! В убийстве мужа из-за наследства!
«Ага, — обрадовался Игнат. — Вот и всплыл повод — провокатор ночных кошмаров. Теперь ясно, почему она передо мной оправдывалась, мол, первая захотела разводиться, дескать, на волю, в пампасы потянуло. Боится, что и я начну ее подозревать. Дуреха, мне-то какое дело до наследства Протасова? Успокоить ее, сказать или не говорить, что, мол, покойники снятся обычно к перемене погоды? Нет, пожалуй, про погоду лучше умолчать. С погодой, с магнитной бурей, я сегодня уже попал впросак, хватит».
— Как умер ваш муж, Неля? При каких обстоятельствах?
— Внезапно, на вечеринке с деловыми партнерами. Я не присутствовала, меня там не было…
— Ну и незачем волноваться! Разумеется, врачи констатировали естественные причины смерти, да?
— Да, но… — Мадам Протасова устало прикрыла глаза. — Но сегодня во время поминок я случайно подслушала — начальник службы безопасности нашей… фирмы Протасова сказал про листья томатов.
— Не понял?
— Он сказал — если человеку с больным сердцем регулярно добавлять в пищу листья томатов, рано или поздно сердце не выдержит, и никакое вскрытие не определит настоящую причину смерти. Меня уже подозревают!
— Неля, опомнитесь! Разве вы сами резали салаты для мужа? Разве у вас нет кухонной прислуги?
— Есть, но… — Нинель всхлипнула особенно жалобно, — но меня все равно уже подозревают!
— Вы слишком мнительны. Хотите, познакомлю вас с отличным психотерапевтом?
— Спасибо. Вчера, после первой ночи кошмаров, приезжал психотерапевт. Доктор посоветовал выполнить требование покойника. Вы должны мне помочь, Игнат!
— Понял, — сказал Игнат и вздохнул с облегчением. — Все понял. У меня множество знакомых, о чем вам известно со слов Ирины Николавны, и вы решили, что я могу знать имя колдуна, практикующего порчу на смерть. Милая Неля, как вы наивны! Сволочных чародеев в Москве работает не один десяток, даже если бы я знал всех поименно, каким образом мы бы с вами узнали, кого конкретно обвиняет призрак?
— Назовите имена всех, кого знаете, я пойду в церковь и поставлю свечки за упокой их темных душонок! Скажите, я вам заплачу! Много заплачу!
«А вдруг сон все равно повторится и после того, как сгорят перевернутые свечки за упокой живых колдунов? — подумал Игнат. — Чего тогда? Овдовевшая Золушка со средствами вытрясет из меня помимо имен еще и фамилии с адресами, наймет костоломов, и ребятам, практикующим черную магию, пересчитают ребра? Впрочем, и поделом. Даже если пострадавшие за злоупотребления в магии вычислят меня, наводчика, так и фиг с ними. Откатов не будет. Я, типа, под крышей мадам Протасовой, наезжать побоятся. А сглаза и порчи мне бояться просто-таки стыдно!»
— Нинель, послушайте. — Игнат поправил галстук, встал, одернул пиджак. — Эмоции — эмоциями, а бизнес — бизнесом. С ходу нужных имен я вам не назову. Давайте договоримся следующим образом: я обязуюсь в течение трех суток навести соответствующие справки. Речь идет, насколько я понял, исключительно о мерзавцах мужского пола. Давайте будем реалистами — разузнать обо всех негодяях, разумеется, не получится. Откровенных шарлатанов и клинических сумасшедших я в расчет брать не стану, вы получите адреса и имена профи черной магии с репутацией. Я гарантирую стопроцентно достоверную информацию, не подлежащую проверке. Аванса за работу не прошу, но сумму моего гонорара давайте оговорим прямо сейчас. Согласны?
— Пять тысяч долларов вас устроят?
«Ого!» — воскликнул Игнат мысленно, еле сдерживаясь, чтобы не хлопнуть в ладоши.
— Вполне. — Сергач вскинул руку, посмотрел на циферблат китайского «Ролекса». — Сейчас ровно шестнадцать часов пятьдесят одна минута. Кое-что успею выяснить еще сегодня. Разрешите откланяться?
— Возьмите мою визитку. — Из того же кармашка у пояса, где прятался платочек, Нинель вытащила лощеную бумажку. — Звоните в любое время, я буду ждать. Пойдемте, я вас провожу.
— У вас тушь потекла, — решился сказать Игнат.
Нинель повернулась к завешенному черным зеркалу, приподняла паутину шелка, вгляделась в отражение, ахнула и спрятала чумазое личико в ладонях.
— Что ж вы раньше молчали, Игнат?!
— Пустяки, не переживайте. И случай с косметикой — пустяк, и вообще все у вас будет замечательно. Это я вам говорю, прорицатель. Не стоит меня провожать, куда идти, я помню. До свидания, Неля. Я скоро позвоню, чтобы договориться о нашей новой встрече, вы, главное, не волнуйтесь.
Сергач вышел из залы с роялем, прошествовал через холл с лесенкой на второй ярус, в прихожей его встретил слуга с лицом профессора математики. Лакей помог Игнату надеть плебейскую, зато теплую, по сезону, куртку с капюшоном, молча открыл двустворчатую пару дверей, одну, другую, и Сергач очутился на лестничной клетке, идеально чистой, с ковровой дорожкой с яркими светильниками.
В лифте Игнат накинул капюшон на голову, застегнул верхние пуговицы воротника, подмигнул глазку видеокамеры над кнопками с номерами квартир, не этажей.
В закутке привратницкой дежурили у мониторов те же милиционеры, которым Ирина Николавна объясняла, к кому она и Сергач пришли в гости, поясняла, что гости они званые, и выражала неудовольствие заминкой, пока придирчивые милиционеры связывались с апартаментами Протасовой.
Менты проводили Игната подозрительными взглядами, на улице синхронно с Сергачом повернулась, жужжа моторчиками, камера слежения под козырьком подъезда.
Вопреки всем законам природы, к вечеру заметно потеплело. Утром пар изо рта, днем колотун, а село солнышко, и приходится возиться с заботливо застегнутыми пуговицами воротника, стряхивать со лба на затылок капюшон.
Игнат шел потихоньку в сторону Петровки. На ходу нашарил в кармане куртки мобильник, набрал по памяти семь цифр телефонного номера, прижал плоскую коробочку мобильного телефона к уху.
— Алло! Примите сообщение для абонента семьдесят три — двести семьдесят два. Диктую: ИКС… Нет, не буква «Ха», три буквы — \"И\", Игнат, «Ка», Кирилл, последняя «Эс», С… Да, правильно — ИКС.
3. Архивариус
Телефон завибрировал в кармане куртки спустя две с половиной минуты.
— Алло, — ответил Сергач. — Слушаю.
— Ты сбросил мне на пейджер сообщение? — захрипел в телефонном динамике знакомый голос.
— Разве у тебя есть другой знакомец с инициалами ИКС?
— Возможно. Чего ты хочешь?
— Встретиться.
— Когда?
— Срочно.
— Где ты?
— Улица Петровка.
— Через двадцать минут под грибком.
— Договорились.
Игнат отключил телефон, прибавил шагу, до метро ходу минут десять, надо поспешить.
Сергач точно знал о том, что Архивариус пишет книгу, об остальном догадывался. Например, Игнат не сразу, но догадался, что живет или работает по свободному графику странный знакомый где-то в районе Чистых Прудов, ибо встречи назначает всегда либо «под грибком», сиречь около памятника Грибоедову, либо «на облаке», то есть в магазине «Белые облака» на Покровке. Лишь однажды за годы знакомства Сергач скинул Архивариусу на пейджер заранее оговоренное «ИКС», и ответный звонок от абонента 73272 последовал спустя сутки. Обычно Архивариус выходил на связь моментально. Чем зарабатывает Архивариус на жизнь, до конца непонятно, и даже его имя Сергачу неизвестно.
С именем отдельная история. На заре их взаимоотношений Игнат, естественно, поинтересовался у неприметного, низенького очкарика с бородавкой на щеке, как того зовут, и в ответ очкарик предложил Игнату самому придумать для него имя или кличку. «Архивариус» — ляпнул Сергач первое, что пришло в голову. С тех пор приходилось, обращаясь к коротышке с бородавкой, произносить это длинное слово или обходиться местоимениями.
Сергач познакомился с Архивариусом, когда служил ассистентом режиссера в «Останкино». Очередной раз группу «Шестого чувства» в полном составе пригласили на показательные выступления очередного мага в паре с очередным гипнотизером и, конечно же, с последующим фуршетом для избранных. Народу, помнится, в фойе ДК МГУ толпилось — не протолкнуться. Целых два отделения маг морочил публику, излагая собственную концепцию бытия, а его подельник гипнотизер измывался над добровольцами на сцене. В антракте к Игнату подошел плюгавый очкарик, спросил, правда ли, что он — «телевизионщик», и шепотком поведал о предыдущем месте работы героя вечера, о вагоне-ресторане, где будущий кудесник вкалывал официантом. Рассказал о порочной слабости мага к нимфеткам, насплетничал о вполне прозаическом бизнесе гипнотизера, который, оказывается, помимо преподавания в «школе гипноза», приторговывал телефонными аппаратами с определителем номера.
Позже, на фуршете, Игнат аккуратно выяснил у мага и гипнотизера, знают ли они такого низенького, в очках и с приметной бородавкой. Оказалось, не знают. А информация очкарика частично подтвердилась через месяц, когда в приватной беседе за рюмкой коньяка на пьянке по поводу дня ангела редактора «Шестого чувства» хмельной маг пожаловался Игнату, дескать, у него возникли скандальные проблемы с одной смазливой старшеклассницей.
После той первой встречи в ДК МГУ у Игната остался номер пейджера очкарика, записанный на обрывке входного билета. Как-то режиссер «Шестого чувства» дал задание ассистенту выяснить подноготную некоего экстрасенса (в основном режиссера волновала его платежеспособность), Сергач связался с тогда еще безымянным очкариком, и они впервые забили стрелку «под грибком». В обмен на сведения об экстрасенсе информатор попросил рассказать о закулисной жизни группы «Шестого чувства». Естественно, у Игната возникли подозрения, что странный коротышка работает на соответствующие органы, но собеседник обосновал свой интерес, объяснил — пишет суперправдивую книгу, можно сказать «труд», о новых язычниках новой России. 14 на следующую встречу, которая состоялась совсем не скоро, Архивариус принес Игнату для читки и правки отрывок рукописи с пометкой «Неокульты и массмедиа», где описывалось возникновение и крах «Шестого чувства». Пробежав глазами рукопись, Сергач сделал пару уточнений, после чего поинтересовался, известен ли писателю-подпольщику некто Юрий Оттович. Архивариус охотно дал лестную характеристику господину Бергу.
Периодические контакты рекламного агента из «Альфхейма», а затем и прорицателя по совместительству с чудаковатым летописцем постепенно переросли в некое подобие дружбы. «Мы похожи, — вымолвил однажды Архивариус, задумчиво протирая очки. — Ты и я, мы оба здравомыслящие скептики, а это большая редкость в нашей тусовке». Насчет здравомыслия коротышки, помешанного на конспирации, Игнат мог бы и поспорить, однако благоразумно предпочел промолчать…
Если уж человеку улыбнулась Фортуна, то ему везет во всем, вплоть до мелочей — сбежав с эскалатора, Сергач сразу же запрыгнул в метропоезд и прибыл на встречу «под грибок» за минуту до назначенного времени. Не успел и единожды обойти вокруг памятника автору «Горя от ума», как его окликнул Архивариус:
— Привет.
— Привет. — Игнат пожал вялую ладонь очкарика.
— Пошли прогуляемся. — Архивариус сунул руку в карман старомодного пальто, мотнул лысеющей головой в кроличьей шапке-ушанке, указывая подбородком на заснеженные дорожки бульвара.
— Я бы предпочел хлебнуть в кафешке кофейку.
— Разбогател? Не жалко денег на пойло в забегаловке?
— Халтурка обломилась. Рассчитываю на твою помощь и, между прочим, предлагаю тебе долю.
— Пошли пройдемся, расскажешь.
Пока дошли прогулочным шагом до заледеневшего пруда, Игнат скороговоркой, в общих чертах, опуская лирические детали, пересказал разговор с мадам Протасовой. Архивариус слушал молча, то и дело поправляя очки и изредка пытливо поглядывая на возбужденного Сергача сквозь выпуклые затемненные линзы.
— Предлагаю поделить гонорар, — закончил Игнат. — Тебе двушник и мне, как основному исполнителю, три штуки. Согласен?
— За что мне две тысячи?
— За информацию. Я и без тебя вспомнил пару-тройку ребятишек, не гнушающихся черной магии, и в газетах попадаются объявления от зловещих колдунов, но ты ж у нас ходячий справочник, ты подкинешь еще адресов, а я проверю.
— Как проверишь? — Архивариус поправил очки на переносице, вытянул из кармана папиросу.
— Элементарно, Ватсон! Схожу к каждому подозреваемому на прием, представлюсь честь по чести, собственным именем, объясню, дескать, я ваш коллега, мне поступил заказ: богатенький клиент просит учинить порчу на смерть, но я, к сожалению, этим не занимаюсь. Не желаете взять выгодный заказик, отстегнув посреднику десять процентов? Достоверно, правда?
— Ты авантюрист. — Архивариус прикурил папиросу от спички, горелую спичку засунул обратно в коробок. — Все гораздо серьезнее, чем ты думаешь. Я бы на твоем месте, пока не поздно, позвонил Протасовой и отказался работать сыщиком.
— Ты чего, спятил? Отказаться от пяти тысяч?! Ха! Послушай, если ты про возможные откаты, так их не будет. Объяснить, почему?
— Не нужно. Я про другое. — Архивариус затянулся папиросой, выпустил дым через нос. — Скажи, Сергач, ты вообще веришь в колдовство?
— Ой, блин! — Игнат скорчил кислую физиономию. — Неужели ты хочешь сказать, что в истории мадам Протасовой есть еще что-то, кроме…
— Возможно, — перебил Архивариус. — Возможно, есть.
— Блин! Все меня сегодня перебивают на полуслове. Будто двоечника на экзамене, честное слово! Ты же меня знаешь как облупленного. В шесть лет у маленького мальчика Игната заболели почки. Так болели, что ребенок ночей не спал, корчился в судорогах. Я же тебе рассказывал, забыл? Доктора настаивали на срочной операции, а мама повезла любимого сыночка в деревню к бабке-шептунье. Бабушка пошептала, и все о\'кей. Игнатка закончил школу, вылетел с четвертого курса института, отслужил в армии, и до сих пор почки Игната Кирилловича Сергача не беспокоят. Я не жлоб, однако тебе лучше моего известно, какие типы промышляют в Первопрестольной всякими там магиями и колдовством. Их с той бабкой даже сравнивать — преступление!
— Аферистов много, в этом ты прав. — Архивариус с сожалением выбросил скуренную до бумажной гильзы папиросу.
— Много? — Сергач усмехнулся. — Девяносто девять процентов! И я в их числе, между прочим. Но я-то хоть черной магией не спекулирую! Я не обещаю вылечить рак или гепатит, вернуть любовь или молодость, я устраиваю для обеспеченных граждан шоу с рунами, как в театре одного актера, да торгую амулетами от малоопасных неврозов. Я перед собой честен.
— Отличие черной магии от белой заключается в том, что белый маг не берет платы, — веско изрек Архивариус. — Бабушке-шептунье, не помнишь, мама маленького Игнатки давала деньги?
— Нет, кажется… Ха! В таком случае, по твоей классификации, я тоже черный маг, да?
— Ты сам сначала назвался аферистом, после актером. Я бы назвал тебя по-другому. Ты — психолог-самоучка. Тебе платят за надежду, ты ее вселяешь.
— Черт побери, тогда почему же я должен лишать надежды Нинель Протасову?
— Казуистика. А вообще, твое дело. Поступай как знаешь, я не подписываюсь.
— То есть ты отказываешься помогать, так?
— Я отказываюсь от денег и, следовательно, от ответственности. Информацией поделюсь, как обычно, в обмен на твою.
— Спрашивай, чего тебя интересует? Слыхал свежую новость про астролога Аркадия Аркадиевича?
— Слыхал. Все, что меня интересовало, я уже знаю, спасибо.
— Не понял?
— По тусовке прошел слушок о Темном Мастере, который реально умеет наводить порчу на смерть. Твоя история косвенно подтверждает слухи, я удовлетворен.
— Надеюсь, ты не напишешь в книжке настоящую фамилию вдовы Нинель. Впрочем, и имя надо бы изменить, слишком редкое, да к тому же политизированное имечко.
— Книга почти готова. — Архивариус воровато огляделся по сторонам. — Называется «Мистики и шарлатаны в эпоху Ельцина» с перестроечным прологом, и сейчас я пишу послесловие. Удалось связаться через Интернет с зарубежными издателями. Это будет бомба! Если догадаются, кто ее написал, автора растерзают живьем.
— Во мне можешь быть уверен, как в самом себе! — пообещал Игнат пылко и страстно. — Тайну авторства рукописной бомбы не выдам даже под пыткой. Да и что я про тебя знаю? Абонентный номер пейджера, небось зарегистрированный на подставное лицо, и кличку, мною же придуманную.
— Ты можешь описать мою внешность. — Архивариус вытащил из кармана пачку «Беломорканала». — Мои привычки. Кроме тебя, про книгу знают еще двое москвичей. Вас, троих посвященных, чтоб никто не догадался, я, как и всех остальных, обозначил в тексте настоящими именами. Но в послесловии, в истории с Протасовой и ты, и она, в качестве исключения, будете проходить под псевдонимами.
— Хочется верить, ничего особенно поганого у тебя про Игнатку Сергача не написано и написано не будет. Ладно, вернемся к нашим… пардон, теперь уже исключительно к моим баранам. Я жду от тебя адреса рогатых Мастеров.
— Жди. — Архивариус полез за пазуху. — Я отойду для конфиденциального телефонного разговора, уточню твой запрос с одним из посвященных.
Из-за пазухи конспиратор извлек мобильную «Моторолу», самую дешевую, входящую в комплект коробочки «Билайн+». Игнат успел заметить отсутствие надписей и значков на серой плоскости жидкокристаллического экранчика. Не иначе, телефон Архивариус активизирует, лишь когда у самого возникает надобность позвонить. Другой рукой из заднего кармана брюк Архивариус извлек потрепанный блокнот с закладкой — шариковой ручкой. Пыхая «Беломором», низкорослый очкарик отошел шагов на десять, устроился на пустой скамейке, засунул телефон под ухо кроличьей шапки. Сергач демонстративно отвернулся.
Сумерки. Уютно сияют окна, пестрят разноцветными занавесками. Блудливо подмигивает реклама. Включились в борьбу с темнотой уличные фонари. По островку бульвара гуляют и спешат пенсионеры и подростки, влюбленные пары и подвыпившие граждане. Деловито трусит неизвестно куда несчастный бездомный пес. Жаль, нет с собой ничего съестного, угостил бы собачку. Игнат посмотрел на часы. 18.00.
— Эй! — Архивариус хлопнул Сергача по спине.
— Уже?! — Игнат обернулся.
— Адреса перепишешь и листок сожжешь. Обещай.