Луи Буссенар

ПОДВИГИ САНИТАРКИ

Путешествия и приключения мадемуазель Фрикет

Часть первая

ГЛАВА 1

Парижанка и японец. — В бою. — Перевязка раненых. — Ампутация под огнем. — Медицина и журналистика. — Война в Корее. — От Сент-Антуанского предместья до Дальнего Востока. — Среди зарослей бамбука. — В одиночестве! — Королевский тигр…



— …Итак, не забывайте об осторожности.

— А я, сударь, не из трусливых.

— Мадемуазель, в вашей храбрости никто не сомневается. Если я говорю: будьте благоразумны, то это оттого, что здесь превеликое множество опасностей.

— Ну и что? С ними радуешься жизни во сто крат сильнее.

— Да, возможно, спорить не буду. Однако я не стал бы взывать к вашему благоразумию, если б угроза исходила только от града пуль да снарядов.

— Здесь и вправду адский грохот.

— И к тому же в бамбуковых зарослях стерегут свою добычу тигры, а в густой траве спят змеи, свернувшись в клубок.

— Крепко же они спят!

— Вы все смеетесь, мадемуазель Фрикет.

— Конечно, смеюсь, господин Мито. Ведь мы, французы, шутим над чем угодно.

— Да и мы, японцы, тоже. На всем Востоке нет никого веселее нас.

— Прекрасно, ну и что?

— А то, что в жизни бывают такие минуты, когда надо быть серьезной.

— Вот уж никогда не поверю!

— Какая несносная девчонка! По крайней мере, вы же знаете, что китайцы от нас на расстоянии выстрела.

— Знаю! Что дальше?

— Они опасней ядовитых змей и кровожадных тигров.

— Ерунда, китайцы не страшнее тех, что нарисованы на их вазах. Ну прямо фарфоровые болванчики! Ваши славные солдаты бьют их почем зря! Совсем как во время ярмарочных состязаний на Тронной площади.

Доктор невольно улыбнулся:

— И мне довелось на это поглядеть, ведь я когда-то был практикантом в Сент-Антуанской больнице.

— Так вы знаете Сент-Антуанское предместье?[1] Мои родные места… Правда, премилая и забавная деревенька?

— Вы просто неисправимы, мадемуазель Фрикет.

— Ну, конечно, господин доктор. Совершенно неисправима! Очень любопытна! И к тому же легко увлекаюсь! Страшно интересно быть в самой гуще сражения.

— Неужели?

— Честное слово, я вижу, что не зря сюда приехала.

Раздался оглушительный взрыв, и разговор прервался. В нескольких шагах от доктора и француженки с ужасным грохотом разорвался снаряд, их заволокло дымом, осыпало землей и обломками. На мгновение все смешалось, послышались крики, лошадиный храп и стук копыт. Двое солдат упало, а одна из запряженных в повозку лошадей забилась в агонии — из груди несчастного животного полились потоки крови.

Не обращая внимания на свистевшие вокруг пули, доктор и Фрикет бросились на помощь раненым. Помощники-санитары, храбрые и исполнительные, уже несли лекарства, повязки, хирургические инструменты.

У одного из пострадавших была задета рука. Доктор Мито, невысокий человек с узкими глазами и седыми усиками, быстро осмотрел раненого, ощупал рану и негромко сказал:

— Контузия и простой перелом… Управимся быстро.

Другому солдату раздробило осколком снаряда правую ногу, из сапога вываливалось жуткое месиво, в котором, пульсируя, били и пузырились длинные струйки крови. Юная француженка с необыкновенным хладнокровием и проворством сделала то, что в таких случаях необходимо: крепко затянула артерию у самого бедра.

Мадемуазель Фрикет очень молода, красива, изящна и отважна; среднего роста, с прекрасными руками, стройными ногами. У нее поразительно живое лицо, яркие лукавые глаза. Прибавьте к этому обаяние здоровой натуры в замечательном сочетании с решительным видом. На девушке легкий темно-синий костюм из тонкого драпа с короткой юбкой, высокие ботинки, голову украшает надетая чуть набок тирольская шляпа[2] с сине-черным перышком сойки[3]. Этот скромный, но кажущийся на ней великолепным наряд, довершают красная сафьяновая[4] сумка военного врача на левом боку и белая с красным крестом повязка на рукаве. Трудно предположить, что мадемуазель Фрикет — врач: слишком уж молода, скорее похожа на сестру милосердия. Ее выговор и остроумные замечания выдают в ней парижанку из Сент-Антуанского предместья.



Какими же судьбами это юное создание оказалось 15 сентября 1894 года в Фуонг Санге, самом сердце Кореи[5], на стороне японской армии, которая сражается против китайской? Да, чего только не бывает в жизни.

…Итак, доктор устремился на помощь Фрикет и раненому. Их обступили люди. Осмотрев изувеченную ногу, Мито коротко бросил:

— Ампутацию, срочно! Не упадете в обморок, мадемуазель?

— Нет, сударь, — решительно ответила Фрикет.

— Тогда приступим к делу!

По знаку доктора санитары взяли раненого так, чтобы он не мог пошевелиться, Фрикет продолжала сжимать артерию. Быстрым взмахом ножа японец сделал надрез выше страшной раны, по живому телу. И сразу же в ход пошла пила, захрустела кость, в кровавой пелене мелькнула узкая полоска стали… Вот и все! Отрезанная нога упала на землю. Совсем как в номере фокусника.

— Теперь зашиваем артерию, — удивительно спокойно сказал Мито.

Вся операция, проведенная под вражеским огнем, заняла ровно четыре минуты. Фрикет смогла наконец разжать застывшие от напряжения руки. Но — о, ужас! — из раны тут же снова забила кровь.

— Наверное, задеты боковые сосуды у малой бедренной артерии, — заметила девушка, как бы разговаривая сама с собой.

— Совершенно верно! — изумился хирург. — Мадемуазель, в анатомии вы разбираетесь.

— О, совсем чуть-чуть.

— Я так рад, деточка, что командующий армией прислал нам именно вас. Вижу, вы сумеете помочь раненым.

— Буду стараться изо всех сил. И не столько из сострадания, сколько из благодарности к японцам за их необычайное гостеприимство.

— Мадемуазель, простите меня за то, что раньше я в вас сомневался.

— Но почему же, сударь?

— Конечно, я знал о вашей храбрости, однако думал, что для вас главное — информация… что вы просто репортер… или репортерша…

— Можно и так и так… или же и то и другое, доктор, я, конечно, репортер… или репортерша, работаю на две газеты. Жить-то ведь как-то надо, а родители не столь богаты, чтобы поддерживать мою пагубную страсть к путешествиям! Дальние страны, невероятные приключения! Отправиться в путь по воле собственной фантазии, ехать куда угодно, побывать везде, видеть мир… всю Землю… Что может быть лучше!

— Вы расскажете мне о себе?

— С удовольствием, но после боя…

— Ну, конечно.

Так, беседуя, доктор и Фрикет закончили перевязку, а затем наложили шину на сломанную руку второму раненому. Бой не стихал, и они продолжали выполнять свою нелегкую миссию. Передышки были слишком короткими, ведь врачи шли вместе с наступавшей армией и подвергались не меньшей опасности, чем бойцы на передовой.

Итак, борьба не на жизнь, а на смерть возобновилась с удвоенной силой. Азиаты вообще с презрением относятся к смерти, и обе армии сражались, не пользуясь укрытиями: люди падали как подкошенные под пулями пехоты. Все же японцы, вооруженные и организованные по-европейски, имели явное преимущество. Их войска двигались вперед, ряд за рядом, темными линиями, используя неровности рельефа, останавливались и открывали огонь, а затем стремительно отходили под защиту зарослей бамбука, кустов и высокой травы. Воздух сотрясали громовые раскаты пушек Круппа[6], беспрестанно щелкали выстрелы из ружей Мюрата.

В то же время войсковые части Лу-лу, или Зеленого знамени, — своего рода армейская элита, оказывали японцам яростное сопротивление. Вооруженные многозарядными винтовками, новейшей артиллерией, правда маломаневренной, — ведь китайцы не умеют запрягать лошадей, они, под командованием авантюристов из разных стран, отступали очень организованно, медленно, как бы нехотя, пусть даже неся огромные потери.

До самого горизонта глазам открывалась одна и та же трагическая картина: повсюду земля покрыта лежащими вперемешку неподвижными телами. Артиллерия, конница, пехота — люди, солдаты, лошади и повозки, проходя по следам этой страшной бойни, давили и топтали всех без разбора — врагов и друзей, мертвых и еще живых.



Фрикет не могла больше ждать и отправилась вперед с пятью санитарами, один из которых нес походную аптечку. Потрясенная до глубины души, француженка видела беспредельную жестокость того бедствия, которое зовется войной. Порой, задумавшись, она вытаскивала из сумки книжечку с карандашом и что-то быстро записывала, но, едва заслышав стоны раненого, бросала это занятие и спешила на помощь. Вскоре ей стали попадаться убитые и раненые из армии противника. Все как на подбор высокие, одетые по-азиатски. Они совсем не походили на маленьких японских солдат с европейскими ружьями и мундирами. На голове у китайцев красовалось некое подобие черного тюрбана[7], за спиной болталась длинная коса. Полотняный мешок, завязанный на груди крест-накрест, служил ранцем. Костюм их состоял также из блузы и брюк, заправленных в короткие сапоги с плоской, как у тапочек, подошвой. Одного из этих солдат Фрикет увидела неподалеку: он лежал на земле, с распоротым осколком животом, над выпавшими наружу внутренностями вился рой отвратительных мух. Несчастный был еще жив! Непостижимым образом ему удалось раскрыть мешок и достать все, что нужно курильщику опиума: трубку с микроскопической медной головкой, флакон с наркотиком, иглы для приготовления шариков, огниво. В последний раз он выкурил трубку, распространяя вокруг дурманящий аромат; теперь, убаюканный грезами, он погрузился в сон, который избавил его от предсмертных мук!

Фрикет без устали шла вперед, преодолевая ужас и отвращение при виде человеческого месива. Вместе с санитарами она в первую очередь разыскивала раненых, оказавшихся далеко от остальных. Быстро наложить повязку, поднести стакан воды, ободрить ласковым словом, понятным каждому благодаря ласковой улыбке. Санитары клали раненого на носилки и несли к доктору. Так продолжалось много часов. Японцы наступали беспрерывно, китайцы теряли свои позиции одну за другой. Японцы предприняли обходной маневр слева, чтобы подойти поближе к Чонг-Хуангу, узловому пункту сражения. Между тем Фрикет ничего не замечала, она даже не поняла, что осталась отрезанной от своих войск. Пушечные выстрелы уже не гремели, а доносились издалека, почти совсем не было слышно ружей. Внезапно девушка увидала, что рядом никого нет, даже санитаров, которые, должно быть, подобрали последних раненых и вернулись вместе с повозками. Она попыталась определить, где находится, пошла в сторону орудийной канонады и заблудилась.

Фрикет очутилась в таком густом лесу, что невозможно было по солнцу взять правильное направление. Тогда она пошла вперед, надеясь выбраться из проклятой чащи. Но стало еще хуже: она попала в совершенно непроходимые бамбуковые заросли. Девушка почувствовала смутный страх, и ей вспомнилось, но, увы, слишком поздно, о чем предупреждал доктор Мито. Все же она не потеряла присутствия духа и не впала в уныние, а бодро проговорила:

— Нет ни надписи, ни номера дома, ни постового, у которого можно было бы спросить, как пройти, даже просто деревца, которое указало бы обратную дорогу!

Фрикет в изнеможении уселась на траву и впервые за этот день ощутила невыносимую усталость, хотелось есть, мучила жажда. Сняв шляпу, она вытерла лоб и все тем же неунывающим голосом добавила:

— Ну и что же, хотелось тебе приключений, вот и получай! Сама виновата, что здесь оказалась, значит, не о чем жалеть и нечего бояться. Пришло время действовать по плану, как твой герой из «Приключений парижского мальчишки», знаменитый и неподражаемый персонаж по имени Фрике, первый, кто носил это имя.

План был прост, но осуществить его было трудно. Время шло, уже темнело, а с наступлением ночи леса Дальнего Востока наполняются неведомыми страшными тайнами.

Девушка посмотрела вокруг, и, несмотря на всю ее храбрость, ей стало жутко — она осталась совсем одна. Фрикет опять заговорила сама с собой:

— По правде говоря, одно дело — сидеть у камина и читать о чьих-то приключениях и совсем другое — участвовать в них самой. Да, неплохо все начинается!

Юная француженка уже собиралась продолжить свой монолог, как вдруг сзади, совсем близко, послышалось прерывистое хриплое дыхание и треск сухих веток.

— Кто здесь? — в тревоге крикнула Фрикет.

Она обернулась и замерла от ужаса: перед ней стоял королевский тигр и пристально смотрел на нее своими желтыми глазами.

ГЛАВА 2

Опасная встреча. — Тигр укрощен?.. — Неудача! — Совсем как в «Красной шапочке». — Неужели конец? — Меткий выстрел. — Тревога. — Вторжение желтокожих. — Приговоренная к смерти.



Дикие животные крайне редко нападают на людей. Завидев человека, они, как правило, поспешно удаляются, словно его присутствие внушает ужас даже самым бесстрашным и свирепым. Спасаются бегством слоны, носороги, бегемоты, тигры, пантеры и даже львы… Рассказывая о многих неудачных засадах в ночном лесу, охотники сходятся в том, что хищника труднее всего не подстрелить, а обнаружить и подойти к нему. Однако, к великому сожалению, встречаются и исключения из этого правила, обусловленные внешней средой, переменчивостью настроения и поведения животного. Сытый зверь не так опасен, как голодный. Впервые увидев человека, он испытывает страх. Все же при встрече с тигром обстоятельства могут складываться по-разному: ведь он превосходит остальных своей кровожадностью и ему нравится убивать ради собственного удовольствия.

Как бы то ни было, встреча Фрикет и тигра началась вполне мирно. Девушка, видевшая хищников только в зоопарке или в цирке, остолбенела от ужаса. Тот, кто ей повстречался, был, разумеется, очень удивлен. Он замер, разглядывая необычное существо, странным образом не походившее на корейских женщин, которые были ему гораздо более понятны и знакомы. Его замешательство объяснялось еще и тем, что он слышал крики и выстрелы, видел солдат и лошадей, ощущал изнурительную борьбу пятидесятитысячного войска.

Итак, тигр повел себя весьма миролюбиво, и Фрикет успела несколько успокоиться. Она осмелилась поднять глаза, сочла, что зверь хорош собой, и захотела ему об этом сказать. Понимая, что им восхищаются, тигр вильнул хвостом и замурлыкал, как огромная кошка… или, скорее, как ворчит переполненный паром котел. Эта сцена вызвала в памяти Фрикет давно забытое детское воспоминание: яркая лубочная картинка с изображением Красной Шапочки и Волка.

Пытаясь сохранить спокойствие, девушка уговаривала себя, что не все хищники уж такие кровожадные: этот вполне мог быть из породы добродушных. Прошло всего несколько секунд, но они показались ей вечностью. Между тем тигр начал проявлять нетерпение. Его кошачьи усы, длинные и твердые как проволока, поднялись дыбом. Когти судорожно царапали мох, из оскаленной пасти показались страшные острые клыки.

«Положение мое определенно ухудшается. Господи, что же будет?» — подумала Фрикет, начиная замечать враждебность зверя. Ее затрясло, в ушах загудело, глаза застлала пелена, ноги подкосились, казалось, что француженка сейчас лишится чувств. Но нет, она была не из тех барышень, которые падают в обморок по любому поводу. Собравшись с силами и призвав на помощь всю свою волю, Фрикет взглянула тигру прямо в глаза и, не отводя взор, замерла. Взгляд ее поразил хищника, как резкий удар хлыста, и тигр с озадаченным видом попятился. Девушка, храбрость которой граничила с безрассудством, сделала шаг вперед, все так же пронзительно глядя на противника. Тот заворчал, словно протестуя против гипнотического воздействия, которое мало-помалу овладевало им.

Так прошло полминуты. Фрикет измучилась и обессилела, одежда ее стала мокрой от пота. Тигр, словно придавленный магнетической силой человеческого взгляда, все ниже и ниже припадал к земле. В своей упорной борьбе они не издавали ни звука. Может быть, Фрикет удастся одержать победу над хищником, укротить его свирепый нрав?

Однако этой едва возникшей надежде не суждено было сбыться. Увы, бедная девушка переоценила свои силы. Зловещее мерцание тигриных зрачков становилось невыносимым… В какой-то миг ее веки дрогнули, глаза опустились, и сила гипноза разрушилась…

Фрикет испугалась, пронзительно вскрикнула и бросилась бежать. Что до тигра, то он продемонстрировал свое знаменитое громовое рычание, от которого кровь стынет в жилах. Грациозным движением кошки, играющей с мышью, он опустил лапу на плечо своей жертвы. Конечно, он мог убить ее одним ударом и разорвать на мелкие кусочки, раздробив кости. Но он поступил иначе: всего-навсего проткнул когтями ее кожаную сумку и потянул на себя, отчего Фрикет не смогла устоять на ногах. Падая, она закричала и потеряла сознание. Впрочем, что же ей еще оставалось делать?



Можно было предположить, что мадемуазель Фрикет уже никогда не придет в себя и что ее приключения столь печально закончатся в самом начале. Между тем случилось иначе. Пробыв без сознания неизвестно сколько времени, она пришла в себя. Вокруг было очень темно, однако девушка почти сразу поняла всю сложность и необычность своего положения. Нет, ей не было больно, только иногда она чувствовала, как голова и ноги поочередно задевали за какие-то растения, видимо, стебли бамбука. Неужели она могла идти, сама того не зная? Разумеется, нет: ее несли довольно осторожно, но не слишком оберегая голову и ноги. Тигр держал Фрикет в зубах, ухватив ее за пояс. Он, вероятно, направлялся в свое логово, то ли чтобы спокойно поесть самому, то ли чтобы угостить тигрицу и тигрят невиданным блюдом из француженки, которая выглядела лучше самой аппетитной газели. Как истинный гурман, он заботился о том, чтобы изысканная дичь не попортилась, и собирался насладиться ею, пока она свежа и хороша.

Фрикет сразу осознала безвыходность своего положения, решив, что поведение тигра следует истолковать именно так. Зверь нес девушку осторожно, не причиняя ей вреда, легко, как огромный кот, который не замечает тяжести крохотной мышки… И сколько же времени это будет продолжаться? Неизвестно. В конце концов, хищник дойдет до своей цели. И тогда… Бедняжка пришла в ужас при мысли о том, что ее ожидало. Все же ее энергия и воля противились бесплодным размышлениям. Не теряя попусту времени, Фрикет решила вырваться из тигриных зубов, пусть даже ценой смертельного риска.

Избегая резких движений, потихоньку, чтобы не привлекать внимания зверя, не раздражать его, девушка стала открывать свою сумку. Несмотря на то что Фрикет находилась в чрезвычайно неудобной позе, ей все же удалось осуществить задуманное. На душе у нее стало веселее, она облегченно вздохнула, затем просунула руку в сумочку и вытащила оттуда изящный револьвер с перламутровой рукояткой и никелированным дулом, настоящее произведение искусства, более похожее на игрушку, чем на орудие смерти. Француженка почувствовала себя гораздо увереннее с револьвером: «Ну что ж, Фрикет, действуй смелее!» Да, смелости у нее было побольше, чем у иных мужчин: кто еще смог бы в подобной ситуации сохранить такое поразительное хладнокровие и надеяться выйти победителем из неравной борьбы со свирепым хищником?

Итак, в правой руке Фрикет держала револьвер, а левой старалась отыскать в густой шерсти тигра то место, где должно было находиться сердце. Наконец пальцы ее почувствовали равномерные удары. Она прошептала: «Так вот какой у тигра пульс! Быстро же бьется его сердце!» Приставив револьвер к тому месту, где биение ощущалось сильнее всего, она нажала на курок. Раздался выстрел, эхом отозвавшийся в бамбуковом лесу, короткая вспышка на мгновение осветила темноту.

Фрикет предусмотрела все, вплоть до того, что раненый зверь может сильнее сжать челюсти. Это означало бы для нее верную гибель. Нет, она не собиралась допускать подобного конца… Стреляя, отважная девушка упиралась спиной в тигриную голову, а левой рукой изо всех сил отталкивала ее от себя. Таким образом, еще прежде чем выстрел достиг цели, она выскользнула из страшных зубов и упала на землю. Все произошло с молниеносной быстротой. Тигр оглушительно зарычал и двинулся вперед, готовясь совершить прыжок, которого, однако, он так и не сделал. Смертельно раненный зверь вскинул вверх передние лапы, как на геральдических изображениях[8], ударил ими по воздуху и тяжело рухнул на спину. Фрикет тотчас вскочила, крича от восторга, упиваясь своей победой и обретенной свободой. Увы, радость ее была недолгой. Словно в ответ на выстрел из револьвера, рев умирающего хищника и крики девушки из ночной тишины вдруг послышался невообразимый шум. Громкие восклицания, грубые голоса, топот ног, треск веток, беспорядочные выстрелы, свист пуль — по правде говоря, от всего этого можно было сойти с ума. В густой листве замелькали факелы, вскоре окружившие то место, где ни жива ни мертва стояла мадемуазель Фрикет. Она сразу догадалась, что перед ней китайцы: достаточно было поглядеть на их темную одежду, раскосые глаза, приплюснутые носы, злые губы и реденькие жесткие усики. Девушка с ужасом смотрела на серые лица, искаженные гневом и страхом. Вне себя от злобы из-за недавнего поражения, боясь ночной атаки, они сбежались на разбудивший их выстрел, схватили бедную девушку, решив, что она шпионка… Напрасно Фрикет пыталась разубедить своих врагов, указывая на тело тигра, еще подрагивающее в предсмертной агонии. Китайцы не верили ей, были глухи и слепы… Поскольку французского языка никто из них не понимал, мысль о том, что перед ними японская шпионка, целиком завладела умами желтолицых.

Ее грубо связали веревками, и Фрикет вновь вспомнила все, о чем предупреждал мудрый доктор Мито: «Китайцы коварнее змеи, кровожаднее тигра». Второй раз за эту ночь она почувствовала, что ей страшно, очень страшно. Да, судьба преподносила нашей героине слишком много неожиданных сюрпризов и опасных приключений.

Китайцы несли девушку, приподняв ее над землей, быстрые ноги мчали их куда-то с необыкновенным проворством. Было совсем темно, только один факел освещал странную процессию, весьма похожую на похоронную. Время от времени в ночи раздавались выстрелы. Несмотря на затруднительность своего положения в настоящем и полную неясность его в будущем, Фрикет, призвав на помощь всю твердость и решительность, постепенно успокоилась. «Ничего — думала она, — не съедят же меня эти макаки[9]. Мы должны куда-нибудь прийти, и тогда я попробую освободиться. В приключениях главное — уметь выпутаться из трудного положения».

В конце концов процессия вышла на большую поляну, где горело много костров, около которых сидели и стояли отвратительного вида вооруженные до зубов солдаты. На их плоских, словно пропитанных желчью лицах, в их косых взглядах читалась бешеная злоба из-за проигранного сражения. Гордость их была унижена, и они нетерпеливо ждали кровавой расправы, жертвами которой уже стали раненые японцы, захваченные в плен при отступлении. Человек двадцать этих несчастных были изувечены с изощренной жестокостью, поразительной даже для китайцев, которые считаются весьма изобретательными мастерами пыток. Одним отрезали пальцы рук и ног, другим выкололи глаза и набили окровавленные глазницы раскаленным пеплом, все узники лишились ушей, которые их мучители подвесили в ряд на веревке, у многих был отрезан нос или язык. Как только кто-нибудь умирал, ему отсекали голову и насаживали ее на копье, которое вкапывали в землю.

Фрикет повсюду видела кровь, изуродованные людские останки, свидетельствовавшие о неслыханных зверствах. Забыв о том, что неосторожные слова могут ей навредить, вне себя от ужаса и возмущения, девушка воскликнула:

— О, проклятые!.. Нет, вы не люди и не солдаты!

Тотчас же подошел офицер и обратился к ней на правильном французском языке:

— Вы что, француженка?

— Да.

— Вот и прекрасно. В Тонкине я командовал людьми, не знающими жалости, я ненавижу вашу нацию. Так вы были с японцами?

— Конечно! И помогала всем без различий, и вашим раненым в том числе.

— Понятно, чтобы лучше пошпионить на японцев.

— Это ложь!

— Что ж, вы умрете мучительной смертью, к которой мы приговариваем шпионов.

ГЛАВА 3

Что ее окружало в Париже. — Жертва любви к чтению. — Страстное увлечение… — Почему она стала Фрикет. — Мечты о путешествиях. — Примерная ученица. — Бакалавр-доктор. — Профессор и журналист. — Прощание. — Отъезд. — Долгий путь. — В Японии.



Сент-Антуанское предместье, дом номер… А стоит ли уточнять? Нет, мы не назовем адрес, чтобы героям нашей правдивой истории не докучали назойливые толпы любопытных.

Уютная и скромная, блистающая чистотой квартира, в которой живут и работают люди не без достатка. Две спальни, столовая и кухонька. Мебель из дуба, простая, без излишеств, куплена по случаю. Это несмотря на то, что отец семьи — столяр-краснодеревщик, а может, именно поэтому. Ведь недаром говорится «сапожник без сапог». И все же в квартире имелась вещь, которая указывала на ремесло главы семейства, — огромный книжный шкаф из черного дерева, стоящий в столовой, чудо готического искусства[10].

На полках в симметричном порядке выстроились книги — множество томов, читанных и перечитанных по нескольку раз, но сохранивших свои прекрасные переплеты. Отец чаще всего обращался к философским и политическим трактатам, он упорно занимался, интересовался науками. Сборники народных песен, томики Виктора Гюго[11], мало-помалу составившие полное собрание сочинений, потом «Революция 1870–1871 годов» Жюля Клареси[12], произведения Камилла Фламмариона[13] и Луи Фигье[14], полная подборка «Иллюстрированной науки» — одним словом, хорошая литература, которая свидетельствовала о серьезности и стремлении к знаниям ее обладателя.

На отдельных полках, можно сказать на почетном месте, стояли выпуски «Журнала путешествий», в элегантных переплетах, начиная с первого тома, вышедшего в 1877 году, и кончая томом, датированным 1893 годом. И наконец, «Кругосветное путешествие юного парижанина», «Приключения парижанина в Океании», «Приключения парижанина в стране львов», — эти три подарочных издания, вышедших в издательстве «Фламмарион», а также бесчисленные рассказы о путешествиях в замечательном оформлении «Иллюстрированной библиотеки». Очевидно, что в подборе книг сказалось пристрастие одного из членов семьи к далеким путешествиям, экзотическим странам и приключениям. Читатель, наверное, уже вообразил себе отчаянного сорванца, парижского мальчишку, увлеченного странствиями Дон Кихота[15], мечтающего пересечь сушу и море и стать великим ученым или завоевателем… На самом же деле наш любитель путешествий принадлежал к слабому полу — это была очаровательная девочка. Однако обо всем по порядку.

Кирпичный домик с крышей из толя выходил во двор, там же находилась мастерская, где со своими двумя помощниками увлеченно работал Леон Робер, краснодеревщик и коренной парижанин. Как настоящий патриот, унаследовавший свое чувство от отца и деда, он любил Париж, был убежденным домоседом и никогда не выезжал дальше парка Сен-Мор, Вилье сюр Марн или Рэнси. Его жена тоже никуда не ездила, ее мир ограничивался с запада площадью Бастилии, а с востока — станцией Эст-Сентюр. Все еще молодая и красивая, быстрая и аккуратная, она прекрасно управлялась с домашними делами — мыла, стирала, убирала, готовила, обшивала — и обожала своих близких. Во-первых — мужа и отца детей, кормильца семьи, крепкого и здорового мужчину сорока двух лет. Во-вторых — старшего сына, Жана, который служил в торговле и имел уже семью. В-третьих, по старшинству, — дочку Марию и, наконец, дочку Амелию, которая в шестилетнем возрасте вместо домашнего имени Лили взяла себе другое — Фрикет. Почему — это целая история. Вот, в двух словах, как это произошло.

Как-то раз старший брат с торжествующим видом принес из школы толстую книгу. В награду за хорошую учебу он получил «Кругосветное путешествие юного парижанина». Лили тогда едва умела читать — не забудьте: ей было всего шесть лет. Она любила смотреть картинки в «Журнале путешествий», а на текст не обращала никакого внимания. Но когда брат завел обыкновение читать вслух всей семье после ужина, в голове у девочки произошло полное смятение. Приключения главного героя по имени Фрике произвели на нее необыкновенное впечатление, она не могла думать ни о чем другом. Днем Лили с увлечением рассказывала о них школьным подружкам, по ночам не переставала видеть их во сне, вечером не могла дождаться окончания ужина. Скорей-скорей малышка доедала свою порцию и бежала за книжкой. Она протягивала ее брату и трогательно просила:

— Почитай нам про Фрике!

И слушала открыв рот, дрожа, переживая, плача и смеясь. И еще: Лили, раньше не отличавшаяся прилежанием, стала много заниматься. Ей захотелось научиться читать, причем очень хорошо, чтобы наслаждаться любимой книгой. Она забросила кукол, стала равнодушной к сладостям и принялась откладывать деньги! Каждую неделю ей требовалось три су, которые она относила продавщице газет со словами:

— Пожалуйста, мадам, дайте мне «Журнал путешествий».

Лили не хотелось ждать, когда эти рассказы попадут в толстые книги. Она мечтала получить их сразу, как только они выйдут из-под типографского пресса, для того чтобы вкусить прелесть новых увлекательных историй. Можно сказать, она научилась читать, писать и думать, погружаясь в эту экзотику. Девочка не переставала мечтать о далеких странах, их красотах, своеобразии и даже опасностях, она часто повторяла:

— Эх, была бы я мальчишкой!

— Ну и что бы ты сделала?

— Все бы делала, как Фрике.

Она столько твердила по любому поводу: Фрике да Фрике, что ей дали прозвище «Фрикет». Это милое имя очень подходило и нравилось Лили, она твердо решила про себя, что будет его достойна.



Итак, она взрослела и становилась изящной и красивой. От нее больше уже не слышали: «Была бы я мальчишкой!» Постепенно в хорошенькой головке юной девушки созрел смелый план, о котором она до поры до времени молчала, не поверяя его никому. Все свои силы Фрикет отдавала учебе, так что близкие даже начинали опасаться за ее здоровье. Глядя на бледное похудевшее личико дочери, темные круги под глазами, отец принимался за уговоры:

— Фрикет, нельзя столько заниматься… Так можно заболеть!

— Нет, папа, — отвечала наша героиня, — ты же знаешь, что работа не вредит здоровью… Доказывать не стоит, посмотри на себя самого!

— Но, дочка, зачем тебе губить молодые годы, сидя за книгами?

— Потому что я хочу стать бакалавром.

— Бакалавром!.. О Боже, девушке… быть ученой… Для чего?

— Для того, чтобы стать доктором.

— Доктором медицины?

— Да, папа, медицины.

— Ну что же… это неплохо, честное слово, ты способна добиться чего захочешь.

В глубине души Леон Робер радовался, что дочь стремится к столь почетной профессии, которая, конечно, не сулит легкой жизни, иногда требует самопожертвования, но зато приносит огромное моральное удовлетворение, так как по самой своей сути призвана делать людям добро.



Мы уже упоминали, что Фрикет училась, чтобы получить, как принято говорить, классическое образование. В Париже много учебных заведений, и люди одаренные и трудолюбивые даже с небольшими денежными средствами могут приобрести свободные профессии, которые в других местах были бы им недоступны. Да, жизнь в Париже имеет свои преимущества, и Фрикет сумела ими воспользоваться: она поступила в лицей[16] Виктора Гюго, где учителя не могли нахвалиться на нее.

Разумеется, она легко получила степень бакалавра: вначале — историко-филологический диплом, а три месяца спустя и естественнонаучный. Затем она записалась на медицинский факультет. Не меньше, чем сама Фрикет, радовался ее отец, славный мастер гордился успехами дочери. Ах, если бы он знал, для чего на самом деле ей нужны были и упорные занятия в знаменитом лицее на улице Севинье, и степень бакалавра, и факультет! Все это было призвано удовлетворить необыкновенную страсть девушки к путешествиям. Она справедливо рассуждала следующим образом: когда горишь желанием объехать свет, ни в коем случае нельзя мелочиться. Если денег у тебя почти нет, а есть только стремление отправиться в путешествие, необходимо найти презренному металлу достойную замену, нечто очень весомое, солидное. Мужчина может отправиться в научную поездку, в этом случае ему помогает министерство. Его могут послать с торговой миссией, подобно Альфреду Маршу и маркизу де Компьень[17], принесшими немалую пользу. Наконец, он может наняться матросом, кочегаром, помощником кочегара, как знаменитый Фрике. Главное — пуститься в путь. Куда угодно. А там уж, добравшись до цели, обязательно придумаешь, что делать дальше. Но вот беда: что хорошо для взрослого мужчины, совсем не годится молоденькой девушке. Фрикет сказала себе: «Когда у меня будет столичный диплом, ученое звание плюс солидный багаж, никакие соображения, моральные или материальные, не смогут помешать моим планам. Став врачом, я смогу ездить повсюду, и никто не примет меня за искательницу приключений. Все мое будет со мной и принесет мне уважение и почет. Как замечательно лечить и заботиться о больных и вместе с тем путешествовать, видеть мир, чудеса дальних стран! Итак, я буду ждать подходящего случая».

Это было разумно, и счастливый случай не замедлил представиться, да к тому же гораздо раньше, чем даже могла предположить мадемуазель Фрикет.

Она выделялась среди других благодаря своим способностям и прилежанию, и на нее обратил внимание один из профессоров. Видя его участие, Фрикет поведала ему свои мысли и надежды. Тот, почувствовав удивительную решимость девушки, настоящее призвание, обещал ей помочь и сдержал слово. Он был близко знаком с директором одной крупной парижской газеты. Тогда уже шли разговоры о том, что война между Китаем и Японией неизбежна и что в места грядущих сражений необходимо будет направлять корреспондентов.

По этому поводу профессору пришлось выдержать ожесточенный спор со своим знакомым журналистом.

— Это как раз то, что вам нужно, — утверждал профессор. — Она удивительная, смелая и энергичная, этих качеств у нее побольше, чем у многих мужчин… К тому же моя протеже образованна и в высшей степени нравственна…

— Девушку! Послать военным корреспондентом! Да вы просто смеетесь!

— Напротив, я совершенно серьезен. Каких людей вы хотите получить? Обладающих наблюдательностью, умеющих видеть и писать об увиденном. Что касается рассуждений о тактике и стратегии… они вам очень нужны?

— Да нет, не очень.

— Тогда мадемуазель Фрикет подойдет вам больше других. Ее корреспонденции для вашей газеты будут просто заметками репортера. Платить ей можно меньше, чем штатному сотруднику…

Узнав о возможности сэкономить деньги, директор, как всякий деловой человек, отнесся к словам профессора более внимательно:

— А что, собственно говоря, представляет собой эта ваша Фрикет?

Ученый рассказал о подопечной все, что ему было известно, о возникшем у нее с детства стремлении к путешествиям, о ее многочисленных достоинствах. В результате собеседник поддался на его уговоры и согласился.

— Но как же мы аккредитуем ее при японском Генеральном штабе? Повторяю, что статуса военного корреспондента ей не дадут ни за что! Нас подымут на смех!

— Мы можем взять ее в полевой госпиталь.

— Это другое дело. Медицинское образование, конечно, пригодится: у меня есть среди японцев знакомые врачи, мои бывшие ученики, я дам рекомендацию, и они с удовольствием примут мадемуазель.

— Вот и отлично, договорились!

Так Фрикет, осуществив свою заветную мечту, отправилась на Дальний Восток. Конечно, отъезд был для нее делом нелегким. Предстояло убедить родителей, которые сразу сказали «нет». Но их дочь трудностей не боялась и сдаваться не собиралась, ведь цель была совсем близко! Она приводила разные доводы, просила, умоляла, проявляла столько чуткости и внимания, что в конце концов получила их согласие. Впрочем, отец с матерью сами понимали, что дочка зачахнет от тоски, если они воспротивятся ее мечтам и планам.

Сборы были скорыми. Несмотря на юный возраст, Фрикет знала, что если придется ехать долго, то багажа должно быть мало. Она взяла только два небольших легких чемодана с минимумом необходимых вещей. Через неделю все приготовления были закончены. О расходах на поездку Фрикет могла не беспокоиться: редакция обеспечила ей циркулярное письмо от одного солидного финансового учреждения: Лионская[18] железная дорога дала бесплатный проезд до Марселя[19], а компания по морским перевозкам — билет на теплоход «Эрнест Симонс». Все это позволяло девушке без особых затрат добраться до Иокогамы[20].

Расставание с родными было грустным. Всегда грустно расставаться, особенно когда любишь своих дорогих папу и маму, милого брата Жана и сестричку Мари. Но в сердце Фрикет была и другая любовь — посильнее кровных уз, она звала ее в дальнюю дорогу. Девушке хотелось смеяться и плакать одновременно, она чувствовала себя и счастливой и несчастной: у нее едва хватило сил проговорить на прощание несколько ласковых слов, чтобы близкие не расстраивались так сильно… Они в последний раз поцеловались и обнялись… А теперь — вперед!

Грохоча колесами, поезд тронулся с места, Фрикет помахала провожавшим рукой из окошка… Пожелаем же ей, как говорят моряки, счастливого плавания.

Выехав утром девятичасовым экспрессом, девушка оказалась в Марселе в десять часов вечера. Два дня отдыха в отеле Каннбьер — и вот она уже на борту великолепного теплохода.

Было 23 июня 1894 года. Порт-Саид[21], Суэц, Аден, Бомбей, Коломбо, Сингапур, Сайгон, Гонконг, Шанхай, Кобэ[22], Иокогама… Теплоход делал остановки во всех этих местах, и их столь хорошо знакомые Фрикет экзотические названия наполняли ее сердце радостью и восторгом. Она не помнила себя от счастья: мечта ее осуществилась, она увидит далекие страны, непохожих на нее людей…

Двадцать второго июля теплоход прибыл в Иокогаму. После тридцати семи дней, проведенных в плавании, девушка не ощущала усталости, напротив, своей живостью и энергией она напоминала парижского сорванца, юного Фрике, от которого ей досталось прозвище.

О дальнейшем нетрудно догадаться. Во французской дипломатической миссии Фрикет приняли прекрасно: сыграла свою роль рекомендация влиятельной газеты, которая дала ей официальную аккредитацию. Военные врачи также встретили парижанку очень радушно, тем более что об этом просил их бывший учитель. По приказу Главного штаба ее незамедлительно направили в полевой госпиталь. Три недели спустя, отплыв из Хиросимы[23], армейский корпус, в составе которого была Фрикет, высадился в Фусане[24], крупном корейском порту, где концентрировались основные силы.

О том, что война началась для нашей героини слишком бурно, мы уже знаем.

ГЛАВА 4

Психология китайцев. — Еще один пленник. — Привязанность ребенка. — Часовой. — Хитрость Фрикет. — Побег. — Тревога!.. — Погоня. — Игра случая! — Среди волн.



Китайцы очень опасны: они мстительны, лживы, коварны и полны свирепой злобы… В бою не особенно сильны: когда силы равны, победить их нетрудно. Они внушают страх неслыханной жестокостью, которую проявляют к побежденному противнику. Им неведомы милосердие, сострадание, заставляющие оказывать помощь раненым, уважать жизнь и достоинство пленных. После боя они хладнокровно добивают раненых, отрубают головы убитым и подвергают бесчеловечным пыткам пленных, муки которых нам, жителям Запада, невозможно даже себе вообразить. Бесчувственность палачей не знает границ, ничто их не трогает, не волнует, как будто в жилах у них течет не кровь, а желчь, которая отравляет все органы, убивает великодушие, доброту и придает их лицам выражение желтушных больных.

Итак, в плену у китайцев Фрикет угрожала смертельная опасность. Сначала с ней обошлись так, как поступают со всяким пленным. Эти господа, называющие себя Поднебесными воинами, обыскали ее с быстротой и ловкостью профессиональных фокусников. В карманах ничего предосудительного не нашлось, но в сумочке, к несчастью, они обнаружили записную книжку с заметками, которые она делала еще в Хиросиме, рассчитывая использовать их для своих корреспонденций.

Бывший предводитель пиратов неплохо говорил и читал по-французски. Он сразу же вытащил из книжки все листочки, решив, что имеет дело с секретными военными бумагами, и мерзким скрипучим голосом, сохраняя важный вид, прогнусавил:

— Вы шпионили, вас заслали сюда наши враги.

Фрикет с возмущением запротестовала:

— Шпионка, я? Да как вы смеете?! Я ненавижу войну, которая заставляет людей убивать друг друга. Мне жаль всех тех, которые оказываются жертвами этой борьбы, и мне не важно, желтые они, белые или черные.

Сделав паузу, она торжественно объявила:

— Я — женщина, и моя миссия — утешать и ободрять тех, кто испытывает страдания.

В ответ китаец ухмыльнулся:

— Вы — француженка и, значит, наш враг! Вы умрете!

Фрикет снова запротестовала, однако предводитель бесцеремонно повернулся к ней спиной и что-то приказал солдатам. Двое стоявших рядом китайцев грубо схватили ее, потащили в хижину и швырнули на пол. У двери поставили часового, а в углу воткнули в стену горящий факел.

Девушка, к счастью, не ушиблась: она упала на груду кукурузной соломы, которая лежала на полу. Раздался чей-то жалобный крик. Голос был человеческий, кричали не то от страха, не то от боли: среди засохших листьев пряталось какое-то существо. Факел чадил нещадно, но, вглядевшись, Фрикет заметила сжавшегося в комочек мальчика, такого несчастного и заброшенного, что у нее защемило сердце. Страшно худой, с тощими плечиками, цыплячьей грудкой, с торчащими, так что можно было пересчитать, ребрами. Ребенок казался умирающим. Вся его одежда состояла из грязной тряпки, обернутой вокруг бедер.

Девушка поднесла связанные руки к лицу малыша, ласково погладила его по щеке и нежно провела пальцами по морщинистой, как у больной обезьянки, щечке.

— Бедное дитя! — прошептала она, забыв о собственных несчастьях при виде страданий ребенка.

Тот смотрел на нее недоверчивым взглядом дикаря, застигнутого врасплох. Ее изящные руки по-прежнему касались шершавой неровной кожи. Мальчик, по-видимому, немного успокоился, выражение его раскосых глаз смягчилось, в них показались слезы. Он жалобно скривил рог и незаметно для себя прижался губами к руке, которая была к нему так добра. Фрикет ласково улыбнулась, чем окончательно завоевала сердце бедняги. Свои чувства он выразил незамедлительно, однако смысл слов, которые он пробормотал, девушка не поняла.

— О Боже! — воскликнула пленница. — Как можно быть таким уродливым и в то же время таким славным! Он же просто чудо!

Звук ее голоса, мелодичный и нежный, еще больше расположил к ней маленького пленника, он широко улыбнулся, отчего вдруг сразу стал похож на всех своих сородичей.

Мальчик кое-что придумал: он догадался, что может зубами развязать веревки, которыми связали пленницу. Веревки были прочными, зато и зубы у него были острыми, как у волчонка. Не прошло и пяти минут, как малец перегрыз все путы, охватывавшие руки девушки, отчего та даже повеселела.

«Малыш совсем не глуп, — думала она. — Да, кажется, мне повезло».

Китайцы, уверенные в том, что пленнице ни за что не убежать, не стали забирать у нее сумку с инструментами. Фрикет тотчас же вытащила скальпель[25], разрезала веревки, освободив себе ноги, а затем помогла своему юному спасителю. Очень хотелось размять затекшие руки и ноги, подвигаться, но девушка, несмотря на неопытность, знала, что шуметь нельзя. Следовало соблюдать осторожность.

Маленький пленник перебрался из своего убежища поближе к девушке. Он явно гордился тем, что ему удалось совершить. Не отрывая от Фрикет восторженного взгляда, ребенок стал шепотом что-то очень быстро объяснять, показывая пальцем на дверь.

— Да… да… понятно, ты хочешь убежать. И я тоже!

Постепенно все в лагере затихло. Китайцы, измученные долгим походом и тяжелым сражением, попадали, как загнанные лошади, и уснули. Слышались только громкие окрики часовых и изредка торопливые шаги патрульных, проверявших расставленные посты.

— Конечно, бежать, — повторила Фрикет, — терять уже нечего. Завтра эти мерзавцы меня расстреляют.

Она невольно содрогнулась, представив себе, как ее поставят около дерева, а в грудь ей нацелятся дула карабинов. Девушка встала с подстилки и начала потихоньку передвигаться к распахнутой настежь двери хижины. Но тут же услышала чье-то сонное ворчание: это был часовой. «Ой, я совсем про него забыла, — подумала Фрикет. — Что же делать? Надо, чтобы он ничего не заметил». Солдат, уставший за день не меньше других, буквально засыпал стоя. Ловкий и гибкий как угорь мальчуган бесшумно проскользнул к двери и стал вглядываться в лицо часового. Тот клевал носом и, казалось, уже спал, опираясь на ружье. Малыш вернулся обратно и, подойдя к француженке, принялся закрывать глаза и махать рукой в сторону часового, а чтобы не оставалось никаких сомнений, далее чуть-чуть похрапел.

— И это тоже понятно, — сказала Фрикет. — В любой стране это значит: он спит. Ну что же, надо действовать, следуя традициям приключенческих романов, в которых пленники при удобном случае обязательно совершают побег.

Девушка, в свою очередь, направилась к двери, стала подкрадываться к часовому, но тот, словно настоящий караульный, только дремал, постоянно просыпаясь. Китаец приподнял голову и опять издал такое же ворчание. Фрикет юркнула обратно, как мышка в норку, и сердито проговорила:

— Вот противный! Но не убивать же его, в самом деле! Убить человека я не смогла бы даже ради собственного спасения! Господи, мне бы пройти и не разбудить его!

Мальчик смотрел на нее, как будто ждал сигнала к действию. Вдруг он вскочил на ноги, полез по столбу и столкнул вниз факел, который, падая, погас. В хижине стало совсем темно.

— Удачная мысль, хотя светлой ее, пожалуй, не назовешь. И у меня тоже появилась идея, — продолжала Фрикет. — Раз солдат не засыпает, я попробую дать ему снотворного.

Сумка была рядом, искать в ней пришлось недолго. Вскоре девушка на ощупь обнаружила хорошо знакомый флакон, лежавший на обычном месте. Она отвинтила пробку, понюхала и подтвердила:

— То, что надо.

Без колебаний, с удивительным хладнокровием она выбралась наружу и подошла к часовому. Тот ничего не видел, дверной проем был в темноте. Фрикет, крадучись, вытянув вперед руку, продвигалась все дальше. Сердце ее громко стучало. Несмотря на поразительную храбрость девушки, рука дрожала, пальцы судорожно сжимали открытый флакон.

Опасность была велика, и следовало обладать необыкновенной силой духа, чтобы вот так смотреть ей в лицо. Восемнадцатилетняя девушка оказалась ночью во вражеском лагере, в плену у людей, не знающих жалости, ей вынесен смертный приговор, и на рассвете ее должны казнить. В таком положении испугался бы даже самый смелый. При малейшем неверном движении часовой мог заметить ее или обнаружить побег, закричать, позвать других солдат и даже убить ее на месте, выполняя приказ. Перед лицом смертельной опасности почти у всех сдают нервы, и лишь немногие могут, как Фрикет, найти в себе мужество для столь рискованного шага.

Из флакончика шел особый сладковатый запах, незабываемый для тех, кто вдыхал его хотя бы один раз: запах хлороформа[26]. Фрикет носила его в своей походной сумке и давала тем несчастным, которые не могли вытерпеть страшные боли от ран и перевязок.

Она поднесла флакончик к плосконосой физиономии дремлющего китайца. Как человек сильно уставший после трудного дня, тот дышал ровно и глубоко. Запах хлороформа не потревожил его, и он сделал несколько еще более глубоких вдохов, чем весьма обрадовал Фрикет. Она подошла поближе и смело приставила флакончик прямо к носу. Ей стало весело, и девушка подумала: «Надо дать ему хорошую дозу!»

Пленница твердо решила не опускать руки, пока китаец не заснет как убитый. Впрочем, это случилось очень быстро. Мощный храп спящего часового мог бы заглушить завывание кузнечных мехов. Он все больше оседал на землю и вскоре окончательно свернулся в клубок и замер. Тогда Фрикет закрыла флакон, осторожно положила его обратно в сумку и воскликнула:

— Вот так музыка! Ну и нос! Как в трубу дудит!

Вернувшись в хижину, девушка обнаружила, что мальчуган поднялся с подстилки и, несмотря на видимую слабость, полон решимости идти вместе с ней. Она протянула руку, и ребенок, схватившись за нее своей маленькой обезьяньей лапкой, заковылял следом. Ночь была темной, но все же в небе светилось несколько звездочек, на которые время от времени набегала дымка. Благодаря этому Фрикет смогла сориентироваться и направиться к югу, где должна была находиться японская армия.

Они медленно и осторожно пробирались через огромное скопление врагов, которые устроились прямо на земле, вповалку, словно охваченные летаргическим сном. Весьма странно, но факт остается фактом: в ночь после боя лучше других охраняет себя войско, одержавшее победу. Оно проявляет максимальную бдительность. Есть наблюдательные посты, часовые выставлены, и при малейшем сигнале тревоги все готовы действовать. У побежденных, напротив, охрана из рук вон плоха. Беспокойство и страх не пробуждают инстинкта самосохранения, а уничтожают его. Прибавьте к этому и подавляющую волю усталость. Сон после проигранной битвы невозможно побороть, люди засыпают где угодно — в воде, в снегу, в грязи!

Итак, воспользовавшись полной анархией, царившей в китайском лагере, Фрикет и ее спутник отважно двигались вперед. Сердца их тревожно бились, ведь риск был так велик! Девушка уже начала надеяться на благополучный исход, но, к несчастью, они вскоре наткнулись на группу солдат, которые варили на костре рисовую похлебку. Хотя огонь горел еле-еле, те заметили и узнали обоих пленников. Кто-то вскочил, раздались крики. Фрикет еще крепче сжала ручку ребенка и пустилась бежать. Китайцы бросились к стоявшим поодаль ружьям и мгновенно зарядили их. Беглецы стремительно удалялись. Затрещали выстрелы, ночная темнота осветилась красноватыми вспышками. Пули летели со всех сторон, они ударялись о стволы деревьев, ломали ветки, сбивали листья. Маленький спутник француженки быстро терял силы, он уже не мог бежать. Девушка почти тащила его, спотыкаясь о корни, цепляясь за кусты. Бросить его казалось ей невозможным, она стремилась спасти мальчика и не думала о грозящей опасности. Выстрелы и крики множились. Поднятые по тревоге китайцы устремились в погоню.

У Фрикет ни на секунду не появлялось мысли убежать одной, оставив малыша, хотя он ее задерживал. Она остановилась и, видя, что ребенок теряет сознание, подхватила его на руки и понесла. Страх и боль за несчастного придавали ей сил. Крики и выстрелы приближались. Каким-то чудом ни одна пуля не задела беглецов. Перед ними открылась поляна, они оказались на самом ее краю. Нужно было проскочить это пространство очень быстро, а там, дальше, метрах в ста, виднелись темные густые заросли. Но вдруг девушка поняла, что это широкая река: идти дальше было нельзя!

— Лучше умереть, чем опять попасть в плен! — крикнула она вне себя от гнева. Француженка крепко прижала к себе мальчика и бросилась в черные волны.

ГЛАВА 5

В здоровом теле здоровый дух. — Пришлось немного поплавать. — Спасение. — Одни. — Фрикет. — Ли и Лилли. — Фрикет счастлива, что мечта ее сбылась. — Гастрономические пристрастия. — Ли завтракает, а Фрикет остается голодной. — Маленький крокодил всмятку.



Французская система воспитания, разумеется, весьма далека от совершенства. Тем не менее реформы значительно улучшили прежнюю систему, в которой было много несуразностей. Современные педагоги уже не стремятся, как раньше, набивать до отказа знаниями головы своих учеников. Если раньше они заботились исключительно о развитии ума, забывая об укреплении тела, то теперь поняли необходимость так называемого физического развития. Игры на свежем воздухе, бег, ходьба, фехтование, плавание, гимнастика — все направлено на укрепление и оздоровление молодого организма, являясь условием гармонии тела и разума. В здоровом теле здоровый дух. В общем, воспитатели захотели, чтобы оболочкой для прекрасной и отважной души служило здоровое и сильное тело. Добились ли они этого? Наши потомки узнают об этом через несколько поколений.

И все же даже сейчас мы иногда видим превосходные результаты. Это касается молодых девушек, которые, не теряя природной грации, свойственной их полу и возрасту, весьма успешно занимаются спортом. Одной из них и была мадемуазель Фрикет: ей подобные занятия в лицее на улице Севинье очень пригодились и пошли на пользу. Благодаря им она, во-первых, убежала от китайцев, а во-вторых, бросилась в темную реку, воды которой плескались в ночи. Надо было обладать необыкновенной смелостью, чтобы совершить такой прыжок с восьмилетним ребенком на руках. Но, как мы уже знаем, девушка отличалась необычайно решительным характером. Иначе она не звалась бы Фрикет.

Вначале наша героиня камнем пошла на дно, успев все же отметить: «Да здесь глубоко». Вода была холодной, мальчик судорожно хватался за Фрикет, не давая ей шевельнуться. Все же ей удалось вынырнуть на поверхность: она изо всех сил пыталась удержаться на воде, но тут их заметили китайцы, которые сразу же открыли стрельбу. Пули летели со всех сторон, и Фрикет со страхом слышала, как они шлепаются в волны.

Мальчик снова отчаянно уцепился за нее, и они опять скрылись под водой буквально за секунду до того, как их накрыл очередной смертоносный залп. Солдаты решили, что беглецы погибли, и вернулись к приготовлению риса.

Фрикет прекрасно плавала и даже в этих тяжелых условиях не потеряла самообладания. Девушка схватила малыша за голову, зажала под мышкой и, освободив себе таким образом правую руку, поплыла. Мальчик забился, хлебнул раз-другой воды, закашлялся и затих; казалось, он едва дышал. Это вполне устраивало Фрикет, которая продвигалась вперед по-мужски, сильными размашистыми движениями, несмотря на тяжесть намокшей одежды и маленького корейца. Вот что значит быть одной из первых по физкультуре!

Усталость все же дала о себе знать, дыхание ее стало прерывистым, а это очень плохо для пловца. «Как много времени прошло, — подумала беглянка, чувствуя, что теряет силы. — Ну же, Фрикет, приободрись немного! Неужели ты хочешь здесь оставить свое бренное тело… Что скажут об этом в Сент-Антуанском предместье?» Она задыхалась, ей не хватало воздуха, ребенок тянул ее ко дну, как свинцовый груз. Девушка глотнула воды… и начала тонуть. Потом все же вынырнула, секунд двадцать продержалась кое-как и захлебнулась еще раз…

— Третий раз может стать последним! — решила она, выплевывая отвратительную, пахнущую тиной воду.

Девушка опять начала погружаться, как вдруг ее нога коснулась твердого, из мелких камешков, дна. Затем наша героиня увидела перед собой, совсем близко, какую-то темную линию… Это был берег. Надежда придала ей сил, а смелости у нее и не убавлялось. Девушка с большим трудом сделала несколько шагов: у нее дрожали колени. Чтобы не упасть, она ухватилась за прибрежную траву и выбралась из воды. Фрикет, измученная и промокшая, упала на землю, все еще прижимая к себе ребенка, который не подавал признаков жизни.

Минут пять она лежала без движения, затем очнулась, как от кошмарного сна, и почувствовала, что ее пробирает озноб. Маленький кореец, выносливый как большинство азиатов, постепенно приходил в себя. Видя, что малыш оживает, Фрикет воскликнула:

— Отделался легким испугом… просто замечательно! Однако как холодно! Так недолго и насморк подхватить.

— Апчхи! апчхи! — оглушительно чихнул мальчуган.

— Так я и знала!

И она прибавила:

— Чуть не забыла сказать, мой любезный, что мы, видимо, вне опасности.

Тот ответил длинной и, естественно, непонятной фразой. Едва передвигая свои слабые ножки, ребенок подошел и стал дергать ее за мокрую юбку, как бы говоря: «Пошли отсюда скорее!»

— Конечно, но только… куда? Ты же местный, показывай дорогу.

Девушка рассмеялась, но не слишком весело, напрасно она призывала на помощь все свое мужество. Ее по-прежнему пробирала дрожь, зубы стучали от холода, а мальчик не переставая тянул ее куда-то.

— Ну, хорошо, пойдем… по крайней мере, не будет так холодно.

И они отправились куда глаза глядят, спотыкаясь на каждом шагу, натыкаясь на сухие ветки и корни, обходя ямы и рытвины.

Им удивительно повезло: они ни разу не встретили никого из своих врагов. Китайский отряд, вероятно, остался на той стороне реки, чтобы обеспечить отступление своей армии. Между тем вскоре к страданиям беглецов от холода и усталости добавились еще и муки голода. Маленький кореец уже давно ничего не ел, и ему становилось все хуже и хуже. Фрикет тоже чувствовала себя неважно, так как перед сражением только чуть-чуть перекусила, и с тех пор у нее во рту не было ни крошки. Так они долго бродили, валясь с ног от изнеможения, но не решаясь даже присесть из опасения, что недостанет сил подняться.

Наконец стало светать. Фрикет, думавшая, что пройден немалый путь, с изумлением обнаружила, что они все время сворачивали в одну сторону и в результате сделали полукруг. Река по-прежнему была рядом, метрах в пятистах. Несмотря на серьезность положения, девушка звонко рассмеялась:

— Совсем как в моих любимых книжках, в которых я впервые прочитала о необыкновенных приключениях и далеких странах. Когда ночью или в тумане путешественники сбиваются с дороги, они двигаются, отклоняясь от прямого пути в левую сторону. Да, наверное, я слишком хорошо это помнила!

Глядя на Фрикет, развеселился и мальчик, и его жалкое сморщенное личико сразу преобразилось от радости. Девушка еще раз подивилась его безобразию, но это не могло уменьшить ее привязанности к малышу: ведь столько пришлось пережить вместе!

Поднималось солнце, заливая золотистым светом верхушки деревьев, и тут француженку словно осенило.

— Слушай, а как тебя зовут?

Ребенок не понял, он попытался повторить за ней незнакомые слова, выговаривая их по-китайски.

— Нет, нет, мы с тобой не на уроке французского!

— Фалансуского, — невозмутимо твердил малыш.

— С ума сойти можно!

Ей никак не удавалось объяснить, пришлось действовать иначе: настойчиво показывать на себя пальцем и повторять:

— Фрикет…

Она проделала так несколько раз, чтобы ясно показать, что это ее имя. Мальчик заулыбался и повторил:

— Фалликет!

— Да нет же, совсем не Фалликет! Фрикет! Фрикет!

— Фалликет!

— Перестань, прямо наказание какое-то! Хватит коверкать мое имя, я не могу это слушать! Оказывается, здесь, в Китае, очень странно произносят «р».

Она снова принялась объяснять с помощью жестов. Наконец мальчик сообразил, о чем идет речь. Он потыкал себя в живот грязным пальчиком с таким видом, как будто хотел сказать:

— Это я!

Фрикет кивнула головой в знак согласия, и малыш ответил:

— Ли!

— Значит, тебя зовут Ли! Жаль, что ты раньше мне не сказал. Я назвала бы свое настоящее имя — Лили, и мне не пришлось бы слушать, как ты коверкаешь мое прозвище.

Мальчик, радостно улыбаясь, повторял:

— Фалликет! Лили!

— До чего хорош, просто удивительно! Мы уже понимаем друг друга, а скоро и разговаривать начнем! Но вот интересно, необыкновенное совпадение: Ли и Лили!

Между тем Ли, казалось, придумал нечто замечательное. Под ногами у них был речной песок, который доходил до самой воды. Кое-где на нем виднелись островки, покрытые высокой травой и бамбуком, а вокруг — огромные странные следы перепончатых лап. Фрикет присмотрелась внимательнее:

— Похоже на отпечатки какого-то чудовища! Чей же это след? Придется воспользоваться случаем и пополнить мои знания о диких животных.

В песке попадались небольшие холмики, напоминавшие горки, которые оставляют кроты. Ли подошел к одному из возвышений, опустился на колени и, быстро-быстро перебирая руками, принялся рыть песок.

«Что это он делает? — подумала девушка. — Ли двигается, как картонный заяц, играющий на барабане».

Если бы не чувство голода, то можно было бы забыть о прочих злоключениях, которые выпали ей на долю: встреча с тигром, плен, побег. А о том, что она чуть не утонула, напоминала ее мокрая одежда.

И все же о плохом думать не хотелось: светило солнце, пели птицы, гудели пчелы, распускались цветы, и Фрикет наслаждалась красотой природы. На душе у нее было радостно еще и потому, что осуществилось то, о чем она когда-то мечтала, сидя дома, в Париже: она попала в сплошной поток приключений, и ее подхватило как щепку. В калейдоскопе событий она не помышляла ни о пище, ни о крове, ни даже о жизни, она чувствовала себя в родной стихии. Многим ее нынешнее положение показалось бы ужасным, тогда как наша героиня представляла себе его иначе:

— Боже, до чего же все интересно!

В это время Ли выкопал два огромных яйца величиной с два кулака. Он взял одно из них и постучал им по острому камню. Разбив скорлупу, он приложился губами к отверстию, втянул в себя жидкость и, смакуя, выпил ее целиком.

— Вот лучший способ потребления сырых яиц, — сказала Фрикет. — Но что-то они не внушают доверия, может, они несвежие?

Покончив с первым яйцом, которое явно предназначалось для показа Фрикет, Ли взялся за второе, разбил его точно так же и протянул девушке, приглашая последовать собственному примеру. Она не удержалась и понюхала и тотчас же выпустила яйцо из рук: в нос ударил тяжелый запах сероводорода.

— Там зрелый зародыш! Он сейчас вылупится! Фу, какой ужас!

Скорлупа раскололась, и француженка с отвращением увидела… крошечного крокодильчика, перебирающего лапками… Поняв, что его спутница отказалась от лакомства, Ли схватил зародыш, открыл рот и с очевидным удовольствием проглотил рептилию, словно креветку. Знаете таких больших красных креветок, которых еще прозвали букетами? Ли причмокнул языком и, не сходя с места, приступил к дегустации[27] следующего яйца. Фрикет с восхищением наблюдала за действиями мальчугана и думала: «Да, видимо, жители Востока привыкли к очень необычным деликатесам! Ласточкины гнезда, акульи плавники, личинки бабочек, собачье мясо, тухлые яйца… и так далее. Нет, мне больше нравится наша кухня».

Мадемуазель явно упустила из виду, что любой китаец мог бы сказать в качестве встречного аргумента примерно следующее: «А вы разве не едите испорченного молока? Отличие прекрасного белого сыра, свежего и нежного, от рокфора или ливаро[28], издающих удручающие запахи, не больше, чем разница между самым свежим яйцом всмятку и яйцом, насиженным заботливой наседкой. Еще неизвестно, что хуже».

На самом деле разговор этот не состоялся, так как в области гастрономии у Фрикет еще были предрассудки, а Ли не знал французского языка и не мог ничего ей возразить. Поданный им пример делал честь его желудку, однако француженка не решилась ему последовать. Итак, она осталась без завтрака, в то время как ее спутник наелся и облизывался, весело потирая живот.

Девушка раскрыла записную книжку, и на мокрых страницах появились такие строчки: «Моего нового друга зовут Ли. На завтрак он съел маленького крокодила всмятку, ну а я на голодном пайке. Что с нами будет дальше?»