— А сбои, временные отключения, запаздывания и прочее?
Девушка пожала прямыми плечами:
— Бывают, конечно… Как правило, ничего серьезного.
— А сегодня было?
— Д-да… Кажется…
Шевцов умоляюще сложил руки:
— Ева, давайте посмотрим, а?
— Да ради бога!.. — Девушка развернула кресло, набрала на пульте программу. Вспыхнул экранчик дисплея. — Вот, например, Двенадцатая энергоцентраль, турбозал. Плохой контакт одного из датчиков в системе входной блокировки. Пустяк — там есть резервные… Далее, Информаторий Физического института. Кратковременное отключение сигнализации… На пять сотых секунды… Входная сигнализация Кибернетического центра Академии наук — временный сбой… И так далее… — Ева вопросительно обернулась: — Так что вас все-таки интересует?
— Если бы я знал!.. — Шевцов почесал в затылке, виновато вздохнул. — Давайте дальше…
Добросовестно просмотрели ленту до конца — ничего серьезного! Пустячные неисправности, видимо неизбежные в огромном Евином хозяйстве.
Все же Шевцов попросил копию ленты, поблагодарил девушку, вернулся к себе. Придется запрашивать все объекты — каторжный труд!
— Анатоль!.. — встретил его Шамиль. — Ты интересовался сводкой!.. Свеженькое сообщение из Академгородка: остановился ГАМ — главный академический мозг!
Конец света, ученые в панике. Подойдет тебе?
Шевцов насторожился: это же в Кибернетическом центре! Там у них что-то с сигнализацией. Да и Соколовский там раньше работал! Кивнул: «Спасибо!», быстро набрал номер.
На экране — подтянутая строгая женщина с короткой прической.
— Дежурная центра Белицкая! Слушаю вас!..
— Здравствуйте! Шевцов из Службы координации… Что у вас там случилось?
Дежурная нервно дернулась.
— Товарищ, еще ничего неизвестно! Разбираемся! Извините…
Экран погас.
— Ого! — удивился Шамиль. — Психуют академики…
Шевцов вскочил:
— Вот что… Я, пожалуй, слетаю. Сообщи шефу!
Кибернетический центр Академии наук лихорадило.
Гудели скоростные лифты, хлопали двери, по коридорам взад-вперед сновали сотрудники. Лица у всех озадаченные, даже испуганные. Такого центр не знал со дня пуска ГАМа — очередного чуда света.
К директору было не пробиться, — заперся в кабинете с Ученым советом, отключив все каналы связи. Первое время Шевцов попусту бродил по этажам — всем было не до него. Никто ничего толком не знал.
С трудом прорвался в главный зал. Там кипела работа. У развороченных биомодулей копошились техники; тесно обступив экраны дисплеев, бурно совещались разработчики; потерянно тыкались туда-сюда оказавшиеся не у дел математики. От Шевцова отмахивались…
Кто-то кивнул на дверь с табличкой: «Главный специалист Маркарян Аристарх Владимирович». Шевцов заглянул.
Кабинет напоминал диспетчерскую. Перед голограммным экраном застыл тощий субъект с лошадиным лицом. Седые волосы всклокочены. Широко раскинутые руки упирались в стол. В позе что-то от подраненной птицы.
Шевцов торопливо представился, помахал удостоверением — для скорости.
— Срочное дело, Аристарх Владимирович! — отчаянно выпалил он. — Скажите, причины остановки «мозга» уже известны?
Несколько секунд главный специалист смотрел сквозь него, словно не видел. Громко втянул воздух — раздулись крылья породистого носа. Выдал громогласно:
— Причины?… А черт их знает! Сам остановился…
— Аристарх Владимирович, — это крайне важно! Шевцов решил идти до конца. — Пожалуйста, конкретнее…
— Конкретнее… — Маркарян прищурил один глаз, задумался. — Вот этого никто и не знает, молодой человек. Машина прекрасно работала, вдруг — чудовищный пик мощности! Предохранители — к чертям! Настройка — вдребезги!.. Блокировка — все семь ступеней! — не сработала. — Он развел руками: — Вот такие пироги!..
Главный специалист опять с шумом втянул воздух, хлопнул по столу широкой ладонью:
— Вы удовлетворены, товарищ?
Шевцов упрямо потряс головой:
— Я понимаю, вам всем сейчас не до меня. Но случай исключительный! Возможно, имеет отношение к аварии…
Маркарян недоверчиво покосился, сказал, сдерживаясь:
— Так что вы хотите от меня?
— Аристарх Владимирович, скажите, как специалист, можно ли вызвать подобную аварию намеренно?… Хотя бы теоретически?
— Ну, знаете… — Главный специалист опешил. — Это черт знает что!..
— И все же! В порядке бреда. Представьте, это нужно вам!
— Гм! — Маркарян нахмурился. — Теоретически это возможно в одном случае, молодой человек, — если подсунуть «мозгу» заведомо неразрешимую задачу. При этом надо отключить блокировку. Как это сделать — ума не приложу! Компьютер просто не примет некорректную программу… Вот так… — Он усмехнулся: — Уж лучше подбросить мину! Проще и надежнее. Правда, попасть к нам не просто: электронная охрана!.. Так что, инспектор, диверсантам здесь делать нечего…
Шевцов вздохнул, вытащил фото Соколовского — просто так, на всякий случай.
— Последнее… У вас сегодня не появлялся этот человек?
Маркарян глянул мельком, вдруг вытянул шею.
— Позвольте, позвольте… Это же… Соколовский?
— Вы знаете его? — У Шевцова дрогнул голос.
— Конечно! — Маркарян взял фото, поднес к глазам. — Работали вместе не один год. Но он же в этом, э… санатории! Болен!..
— Он сбежал, Аристарх Владимирович! Сегодня ночью.
— Невероятно! — У Маркаряна взлетели брови. — Но… почему вы решили, что он здесь, у нас?
— Понимаете… — волнуясь, начал Шевцов, — там, в спецсанатории, почему-то отключилась вся охранная техника. Как раз в момент побега… И у вас два часа назад был зафиксирован сбой входной сигнализации. Потом — самовыключение «мозга». Ведь он здесь раньше работал?
— М-да, но… — Главный специалист покачал головой: — Неубедительно как-то… Как он мог повлиять на сигнализацию? И при чем здесь остановка ГАМа?
— Аристарх Владимирович, — Шевцов говорил проникновенно, — если все-таки он был здесь… То где? Куда он мог пойти?
Маркарян взъерошил волосы, неуклюже выбрался из-за стола — длинный, нескладный, — буркнул:
— Пойдемте!
В глубине зала ряд нумерованных дверей — помещения для работ по индивидуальным программам. Все пустые. На полу кабины № 14 — разбросанные листы бумаги. Шевцов торопливо присел: «безумные письмена»!
Сказал глухо:
— Товарищ Маркарян, это он! Боюсь, авария — его рук дело!
Главный специалист недоверчиво улыбнулся, подошел к терминалу.
— Все рабочие программы записываются, молодой человек. Сейчас мы узнаем, чем тут занимался ваш диверсант…
Он пощелкал клавишами — из печатающего аппарата выпала полупрозрачная карточка. Близко поднес к лицу, прищурился. С минуту изучал. Вдруг глаза его полезли на лоб.
— Какого дьявола… Ничего не понимаю! Это же ахинея! Чушь! — Маркарян побагровел, лицо еще больше вытянулось. — Это же невозможно в принципе! Машина не могла такое принять!.. — Он уставился на Шевцова белыми, расширенными глазами. Потряс карточкой: — Что это такое?
Шевцов судорожно вздохнул:
— Пока не знаю, Аристарх Владимирович… Давайте разбираться!
В следующие полчаса главный специалист центра развил бешеную деятельность. Из затворничества был извлечен директор с Ученым советом. Шевцова заставили изложить всю историю с самого начала. Соколовского тут помнили: «Талантливейший был ученый!..»
В злую волю сумасшедшего маньяка не верили. Но программа была налицо, ходила по рукам. Академики разводили руками: крепкий орешек! По всем правилам компьютер такую программу не мог принять. Основа основ: защита от дурака! Тем не менее ГАМ не только «слопал» этот бред, но и пытался его разрешить, пока, как выразился Маркарян, «не свихнулся сам».
Весь Академгородок был поднят на ноги, У Шевцова забрали кассету с «безумными письменами», лучшие программисты Столицы засели к терминалам. Срочно командировали специалистов в «Сосновую рощу» — разбираться с местным компьютером. Специальные люди занялись сбоями сигнализации. Маркарян разыскал и вытащил в центр бывших коллег Соколовского Заперся с ними в кабинете.
Шевцов вышел на улицу — отдышаться. Присел в сквере на скамейку. Голова шла кругом. С утра сплошная гонка. Только что он разговаривал по фону с шефом. Оказывается, делом заинтересовался Совет, требовал ускорить розыск. Шутка ли, угробить один из мощнейших компьютеров планеты! Это надо суметь… Неужели Соколовский этого и добивался?
Пискнул зуммер радиофона.
— Алло, Толя, вы еще не потеряли интерес к нашему отделу? — Голос низкий, певучий — не спутаешь.
— Ева? — удивился Шевцов. — Что случилось?
— Вы у академиков — я знаю… Так вот, слушайте… Когда вы ушли, я связалась с иногородними коллегами — попросила сообщать о сбоях. Недавно что-то похожее было в Подольске. И опять входная сигнализация вычислительного комплекса!.. Я подумала, вас это заинтересует…
У Шевцова перехватило дыхание: Подольск! Там же на днях пущен «Фаэтон» — суперкомпьютер нового поколения! Как он мог забыть!
— Когда это случилось? — Голос плохо слушался.
— С час назад, — сказала Ева.
Шевцов вскочил как ужаленный, бросил на ходу в микрофон:
— Ева, милая, простите! Я — в Подольск! Спасибо вам…
Уже в воздухе он связался с отделом. Шеф понял с полуслова.
— Высылаю группу! Ты — старший! С Подольском свяжусь сам. — Помолчал секунду. — Эх, Толя, дали мы с тобой маху!.. Не опоздай!
Они опоздали — Соколовский ушел буквально из-под носа. Пока шеф надрывался по видео, призывая руководство Подольского комплекса к действиям, беглец отбыл в неизвестном направлении.
Расследования не понадобилось — «программа Соколовского» уже была в руках ошарашенных специалистов. История повторилась. Неожиданный всплеск мощности, предельная нагрузка, снятие блокировок… К счастью, «Фаэтон» выдержал испытание. И самое поразительное — выдал «решение»: несколько изящных, простых внешне уравнений, от которых математика Подольского центра — старого, заслуженного профессора — едва не хватил удар.
Результаты тут же передали в Академгородок — впечатление разорвавшейся бомбы!
Больше здесь делать было нечего. Отослав группу, Шевцов полетел к академикам. Теперь все решалось там…
Первое ошеломляющее сообщение пришло из «Сосновой рощи». Там вроде бы разобрались с местным био-компьютером.
Оказалось, что команда на выключение сигнализации была сформирована в недрах самой машины. В нужный момент биомозг как бы «подыграл» беглецу!
Если отбросить мистику, то выходило, что Соколовский мог издалека влиять на квазиживую субстанцию современных интеллектуальных систем — полная неожиданность для специалистов! Вероятно, тем же способом он нейтрализовал сигнализацию в Академгородке и Подольском центре…
Следующая информация поступила от группы, работавшей над «безумными письменами». Ее возглавлял Маркарян.
В свое время Соколовский, для собственных нужд, сотворил нечто вроде «математической стенографии».
Хаотические каракули «безумного математика» оказались какими-то сложнейшими вычислениями самого общего порядка. Даже беглая расшифровка дала потрясающие результаты. В Ученом совете — шок.
Когда из «Сосновой рощи» доставили весь «архив Соколовского», стало ясно: чтобы переварить это, потребуется не один месяц.
От уравнений, выданных «Фаэтоном», темнело в глазах — математики отказывались верить! В простейшей форме были заключены многомерные фантасмагории с пугающими свойствами — разум пасовал. Безусловно, между «решением» и «письменами» имелась четкая связь.
Круг замкнулся — все действия беглеца имели совершенно определенную цель: ему требовалось решение «программы»! Но для чего? Что он замыслил в конечном итоге?… Этот вопрос мучил не только Шевцова.
Близилась ночь — никто не расходился В рабочем кабинете главного специалиста было душно — не справлялись кондиционеры. Шевцов вышел в темный холл — передохнуть. Ломило затылок: многовато математики за один раз!
Из открытого окна тянуло свежестью. Вдалеке, за блестящим валом зеленого пояса, сиял огнями город.
Выше всех вздымалась ступенчатая башня Координационной службы — там заканчивалась подготовка к чрезвычайному поиску.
Хлопнула дверь. На мгновение выплеснулся яростный гул голосов — спорили математики. Кто-то подошел сзади. Шевцов покосился: Маркарян! Сгорбленный, угловатый, осунувшийся. Но в глазах веселый блеск.
— Что, инспектор, все мучаетесь, как поймать этого субъекта?
Голос — как из трубы — перекатывался в пустом зале.
Шевцов вздохнул, сказал тихо:
— Решение Совета — найти в течение суток!
— Эт-то они зря!.. — Маркарян покачал головой. Не надо его ловить…
Шевцов пожал плечами: что тут скажешь!
Главный специалист сцепил руки за спиной, качнулся.
— Дело заключается в том, уважаемый мистер Холмс, что вряд ли вы его поймаете… если он этого не захочет!
Шевцов обернулся. Маркарян — высокий, костлявый — темным силуэтом маячил над ним.
— Да, да, не удивляйтесь!.. Вы думаете, сумасшедший гений? — Он выставил вперед челюсть, фыркнул. — Черта с два, милейший! Человеческие способности, даже гениальные — все-таки остаются человеческими.
Они имеют предел, понимаете?… А здесь, — он развел руками, — извините! — ни в какие ворота не лезет! Ведь мы даже не можем сказать, к какой области знаний относятся его расчеты! Мы их не понимаем! Не доросли, черт побери! — Маркарян наклонился, глаза сверкнули. — Это даже не завтрашний день!..
У Шевцова сжалось сердце. Сказал поспешно:
— Да кто же он, по-вашему? Пришелец?… Подкидыш сверхцивилизации?… Чепуха какая-то!
Маркарян шумно вздохнул, выпрямился.
— Ну зачем сразу пришелец!.. В том-то и дело, что это наш брат, землянин… — Маркарян замолчал, пожевал губами. — В свое время я неплохо его знал. Можно сказать, дружили… Правда, характерец у него был… Ну да ладно! Всю жизнь у него была одна навязчивая цель: качественно улучшить хомо сапиенс как вид. Ни много ни мало! Чуете?… И он все-таки добился своего! Правда, дорогой ценой. Да, да, молодой человек, Соколовский — это уже хомо модернис, человек модернизированный! Наше будущее!..
— Постойте, постойте… — взмолился Шевцов. — Вы хотите сказать, Соколовский — сверхчеловек?… Допустим. Но для чего тогда эта нелегальщина? Побег и прочее… Зачем так сложно?
— Не знаю, дорогой, не знаю! — Маркарян упрямо потряс головой. — Очевидно одно: Соколовский переделал свой разум, шагнул на качественно новую ступень мышления. Мы его не понимаем, а «Фаэтон» — понял!.. Вы слышали о его биостимуляторе?… Это первый опыт. Пусть варварский, торопливый — но удачный! Уже ясно: он мыслит и быстрее и сильнее нас. Он выработал в себе способность непосредственного общения с квазиживыми компьютерами — представляете перспективку?! Ого!.. — Маркарян взмахнул рукой. — Я думаю, с ним произошло своеобразное замыкание: перестимулированный мозг замкнулся сам на себя. Весь смысл существования — в решении Проблемы. Какой?… Пока мы можем только гадать…
Шевцов молчал. Вспомнилось рыхлое, неподвижное лицо Соколовского, его потухший «взгляд в себя». Неужели это наше будущее?… Ох, не хотелось бы! Правда, Маркарян убежден, что Соколовский перестарался. То есть при правильной дозировке «система Соколовского» открывает путь в новое качество? Хомо модернис, но с человеческим лицом! Заманчиво, ох как заманчиво…
Маркарян поднял голову, невидяще уставился в окно.
— Беда в том, что он вечно спешил. Всегда! Даже сейчас! Наверное, и удрал поэтому. Это самый быстрый путь. Представляете, сколько бы времени он потерял, чтобы всех убедить! Да и кто бы его допустил к «Фаэтону»?… Вот так-то, уважаемый… А вы говорите: держи-хватай!..
Шевцов не сразу сообразил, что в кармане давно пищит фон. Достал, поднес к уху. Маркарян, покачиваясь, смотрел в окно.
— Толя, это Калинкин! — Голос был тихий, словно приглушенный. — Он вернулся!..
— Что? — Шевцов судорожно стиснул аппарат. — Когда?
— Не знаю, — донеслось из фона. — Я проходил мимо, увидел свет, зашел — сидит! В общем, я сейчас у него. Принес поесть…
Шевцов перевел дыхание, взглянул на Маркаряна.
Тот слушал.
— Ну и как он? — спросил Шевцов. — Что делает?
— Пишет! — коротко ответил Калинкин.
— Пишет, — словно эхо повторил Шевцов. — Но он что-нибудь объяснил?
Несколько секунд аппарат молчал. Чуть слышно потрескивал эфир.
— Это безнадежно, Толя, — отозвался наконец Калинкин. — Ничего не изменилось. Он занят тем же делом…
ИГОРЬ СМИРНОВ
ЭНЕРГИЯ ПРОТЕСТА
Рассказ
I. КТО ВЫ, ЗАГРАНЦЕВ!
Было около двух часов ночи.
Участковый неторопливо вышел на центральную аллею, вглядываясь в густую тень парка, затем свернул к реке. Внезапно звук его шагов затих: тот, кем интересовалась милиция, сидел на скамейке — сидел непринужденно, расслабленно, как у себя дома. Ошибиться было невозможно: высокий, белокурый, в помятом коричневом костюме в крупную клетку, с большими сильными руками, брошенными на ребро спинки скамьи. Голова чуть запрокинута назад, глаза закрыты, в уголках губ страдальческие складки…
Участковый покашлял в кулак, подошел ближе:
— Гражданин Загранцев!
Это ему пришлось повторить трижды. Наконец веки белокурого нехотя поднялись. Он безучастно посмотрел на милиционера:
— Вы что-то сказали?
— Чего ж это вы сбежали от нас, гражданин Загранцев?
— Мне там не понравилось.
— Ну вот, не понравилось! А из-за вас пострадал человек.
— Какой человек?
— Тот, который охранял вас.
— Он здесь абсолютно ни при чем, уверяю вас.
— При чем — ни при чем… Раз проворонил задержанного, значит, при чем… Ну ладно, там разберемся.
А теперь — пройдемте со мной.
Белокурый медленно поднялся, руки его скользнули в карманы. Участковый на всякий случай сказал:
— Гражданин Загранцев, следствие учтет, что при задержании вы не оказали сопротивления…
1. Из показаний свидетельницы М. И. Харченко
Ну что вам сказать? Работаю дворником в ЖЭУ. Человека, что у вас на фотографии, видела второго июля около пяти часов утра. Вышла, чтоб тротуар подмести, гляжу — он железобетонные плиты с дорожки газона на проезжую часть кидает. Я возмутилась. «Что вы делаете?» — спрашиваю. Думаете, он испугался, смутился?
Ничуть не бывало! Смотрит на меня такими невинными глазами и говорит: «Мешают». Мол, тут должна расти трава, это, мол, газон, а не что-нибудь такое.
По-моему, он ненормальный: станет ли нормальный человек заниматься такими делами? Разве только хулиганы. А на хулигана вроде не похож.
Пригрозила милицией — так ни один мускул не дрогнул. Спрашивает: «Я что-то неправильно делаю?» — «Да уж конечно, — говорю. — Люди, — говорю, — строили, строили, а вы разрушаете. Что ж в этом правильного?» Молчит, трет грязными ручищами лоб. Честно, мне даже жалко его стало — такой уж у него был жалкий и растерянный вид!
Милицию-то я все-таки вызвала — так сбежал, не видела и когда!
2. Из показаний свидетеля П. А. Ривлина
Наш заводишко, сами знаете, стоит на окраине города. Только отныне он величается громко: «Целлюлозно-бумажный комбинат». Уж верней будет — вредогешефт: одно делаем, другое уничтожаем. Вы только поглядите: целые горы лигнина! И все растут, растут… Да, да, лигнин — это отходы, обычные отходы, такое бурое вещество с мерзким запахом. От него гибнет все живое на сотни метров вокруг. Чистая тебе пустыня! А весной или после дождя отравленные ручьи сбегают в Сужу.
Это ж преступление, гражданин следователь!.. Вы тут человек новый, а я, считай, с рождения здесь и должен сказать: раньше в наших краях водилось уйма рыбы, разной рыбы! В лесах — дичи не перестреляешь, хоть каждый день ходи на охоту. А воздух какой был! Один сосновый бор чего стоил!.. Нынче ж сами видите, что стало с нашим краем… Эх-эх, покорители природы!
Да, да, отвлекся, простите.
Второго июля я пришел к комбинату рано. До смены целый час — дай, думаю, передохну на бережку Сужи. Сижу, это, и вдруг вижу: со дна реки выходит человек. Я не сразу признал его — до того он был весь облеплен тиной и грязью. И потом же, вышел-то из воды в одежде — тут и рехнуться недолго!
Поднялся, это, он на берег, в руках — две дохлые рыбины. Глядит на них, как на усопших родственников.
Признаться, струхнул я малость, хотел незаметно уйти, и тут меня словно кто в лоб обухом ударил: да это ж, вижу, наш главный инженер Виктор Ильич Загранцев!
Вот те на! Чего ж это, думаю, он там делал, на дне-то?
И потом, думаю, как он оказался здесь? Ведь он же в отпуске!
Окликнул — не отозвался. Тогда я подошел к нему.
«Виктор Ильич, — спрашиваю, — чего это вы тут делаете?» А он как глянул на меня… Так глянул — век не забуду! — и сказал: «Эх вы, люди!» И все. Сказал и пошагал со своими рыбинами к дороге.
Вот тогда-то мне и показалось, что он помешался…
Или это был кто другой — не знаю. Только после той встречи мне стало что-то не по себе.
Справка
Гражданин Ривлин П. А. с 27 сентября 19… г. по 29 декабря 19… г. находился на излечении в психиатрической больнице им. Бехтерева.
Печать. Дата. Подпись врача.
3. Из допроса свидетеля И. В. Есакова
Следователь казался сонным, вялым и вопросы задавал тихо, словно боялся разбудить себя. И начал почему-то издалека:
— Родились в этом городе?
— Да, конечно, — подтвердил Есаков.
— Расскажите немного о себе.
Свидетель с недоумением посмотрел на следователя, качнул головой:
— А чего рассказывать? До армии учился. После армии вернулся домой. Вот и все.
— Не совсем. Почему, например, вы ушли от родителей и поселились в общежитии?
— Ну… — Есаков замялся. — Хотел самостоятельности.
— Ясно. Прошу продолжать.
Есаков приподнял плечи, не понимая намерений следователя, уткнувшегося в бумаги, потом почувствовал себя увереннее и решил говорить обо всем, что придет в голову:
— После армии хотел поступить в институт — не вышло. Больше попыток не делал. Да и зачем? Все же не могут стать академиками, кому-то надо и у станка стоять.
— Конечно, конечно. А чем увлекаетесь? Каковы ваши интересы? Как проводите свободное время?
— Ну как… Читаем, телевизор смотрим. Гуляем. Любим музыку. Вот магнитофон приобрели. А с полгода назад у одного маклака удалось перехватить динамик на девять ватт. Выставили на балкон — орет на весь город!
— У вас плохой слух?
— При чем тут слух?
— Тогда не понимаю, зачем приобретать усилитель.
— Ну, это же… Это же для всех, бесплатно.
— А если я, предположим, не хочу слушать.
— Н-не знаю. — Есаков скривил губы. Он не мог понять, как это следователю может не нравиться то, что нравится ему самому. — Ведь записи-то что надо: Эмерсон, Аллен Купер, битлзы.
— Ясно. А вы не увлекаетесь отечественной эстрадой?
Есаков покровительственно улыбнулся. Попросил разрешения закурить.
— Вы, я вижу, боитесь прослыть космополитом?
— Нет, отчего же? — Следователь наконец разобрался в своих бумагах и, уперев локти в стол, опустил подбородок на сцепленные в замок пальцы. — Я бы не устал слушать, например, «Последний вальс», «Историю любви» и сотню подобных им, однако мне не доставляют удовольствия вещи, в которых мелодию и голос подменяет, простите, гвалт дерущихся гиен. Тихая, приятная музыка не помешает даже ночью, и совсем другое дело — бравурные, громкие звуки, которые определенно будут не по душе отдыхающему человеку…
Есакова начинали раздражать медлительность следователя, его слабый голос, дурацкие вопросы и суждения, абсолютно ненужные для установления истины.
— Тут, наверно, дело вкуса, — буркнул он недовольно.
— Совершенно верно, Иван Васильевич, дело вкуса и культуры человека. Но достаточно об этом. Итак, вы приобрели динамик. Соседи часто просили вас поубавить громкость?
— Было, конечно, мало ли капризных людей! Вон на нашем этаже живет такой Серега… Сергей Таран… Как включаем магнитофон — из себя выходит. Ему подавай классику и вот ваши «Последние вальсы». Ограниченный человек, чего с него возьмешь!
Следователь сонно засмеялся:
— Ладно, Иван Васильевич, бог с ним, с этим Серегой, раз он такой ограниченный! Давайте-ка теперь потолкуем о том, что у вас произошло в среду, второго июля. Точнее, третьего, — ведь это случилось после полуночи, не так ли?
— Так. — Есаков облегченно вздохнул, подался вперед. — Мы тогда долго гуляли. Вернулись в общежитие около часу ночи, а пока перекусывали, захотели послушать музыку.
— Громко включали?
— Да нет. Нормально.
— Почему же тогда были недовольны ваши соседи и жители соседних домов?
— Не знаю… Да ну, зла на них не хватает! Стали стучать в стены, прибежал в своей дурацкой пижаме Серега и назвал нас кретинами… Вы это словечко запишите в протокол на всякий случай…
В сонных глазах следователя заиграли живые искорки.
— «Требуя вежливости от продавца, будь сам вежлив!» — так учили наших родителей, Иван Васильевич.
Есаков насупился. Уронил пепел на брюки, стал отряхиваться.
— Итак, что же произошло потом? — спросил следователь. — Сергей Таран ушел сразу?
— Сразу. А вместо него ворвался тот самый громила в коричневом костюме. Да хоть бы слово сказал, сволочь!.. Извиняюсь… Все делал молча: схватил наш магнитофон — и с размаху об пол! Какое он имел право? Потом стал топтать и ломать катушки с лентами, а у нас было тридцать две штуки, все с отличными записями!.. А в довершение всего намертво вывел из строя динамик!.. Вот так. И тут же смылся… Имел он право это делать? Кто нам теперь возместит убытки? Ведь мы с ребятами пострадали на пятьсот рублей, не говоря уже о причиненной душевной травме!
— Сочувствую. Сочувствую, Иван Васильевич. Следователь снова уткнулся в бумаги. — Просто он не знал, что надо ломать… Вот вы участковому говорили о втором человеке. Принимал ли тот участие в погроме?
— Нет. Он даже пытался урезонить своего приятеля. Это старикан, пенсионер. Живет напротив нас, в доме пятьдесят семь.
— Ясно. — Следователь медленно откинулся на спинку стула и внимательно посмотрел на Есакова: — Скажите, Иван Васильевич, был ли такой момент в вашей жизни, когда требовалось заснуть, а вам в это время мешали громкие звуки?
Свидетель поморщился. Качнулся раз-другой всем корпусом.
— Вижу, куда клоните, — сказал он задиристо. Не знаю, не приходилось… В общем, все это мы понимаем. А вот почему не хотят понять нас? Почему я не могу делать то, что мне нравится? Почему я должен подстраиваться под кого-то, а не кто-то под меня?
4. Показания свидетеля С. С. Иванова
Я второй год на пенсии. Живу в доме пятьдесят семь.
По настоящему делу могу сообщить следующее.
В ночь на третье июля меня разбудила чудовищная трескотня мотоцикла. Это было около часа ночи. Сна как не бывало. Я закурил, вышел на балкон. Гляжу, какой-то молодой болван (простите великодушно!) сидит верхом на своей адской машине и крутит ручками. Я крикнул ему, он, естественно, не услышал. Тогда я спустился во двор и хотел посовестить его, но меня опередил другой человек — Виктор Ильич Загранцев… Да, мы были знакомы раньше. Только в тот раз сч не узнал меня… Вообще что-то странное в нем было. А вот что — сказать трудно. Но я ни на миг не сомневаюсь — он был в здравом рассудке, все его действия были осмысленны и логичны.
Что он сделал? Да просто сбросил с сиденья нарушителя тишины и заглушил мотор.
Из окон и с балконов смотрели разбуженные жильцы. Одни требовали отвести парня в милицию, другие советовали надавать ему как следует, чтобы запомнил, как надо уважать отдых людей. А этот дурачок (простите великодушно!) еще драться полез, вместо того чтобы извиниться; заявил, что ему испортили машину, и потому стал предъявлять какие-то требования. Тогда товарищ Загранцев пригрозил, что искалечит и мотоцикл, и владельца вместе с мотоциклом. И тут же сказал весьма мудрую фразу… вроде того, что ночью… все живое должно отдыхать, дабы набраться сил для грядущего дня.
Да, он был, каким я его знал раньше: умным, справедливым, проницательным, несколько категоричным и, я бы сказал, довольно крутым в достижении поставленной цели. И тут он встал на защиту спокойного сна трудовых людей. Разве такой шаг рассматривается как отклонение от нормы?
Странность? Странность, пожалуй, только в том, что он не узнал меня. Впрочем, было не очень светло, и к тому же он был заметно возбужден.
Мы с ним уже хотели проститься, как вдруг во двор ворвались совершенно дичайшие (простите великодушно!) звуки, э-э… джаза… Шут его разберет, музыка ли это, или вопли древних шаманов. Виктор Ильич определил источник шума и быстро направился к общежитию. Я последовал за ним.
Остальное вы знаете.
Хотелось бы добавить, так сказать, в порядке предложения: я на месте следственных органов не возбуждал бы дела о возмещении убытков тем, кто пострадал по своей вине. Виктор Ильич, возможно, в какой-то степени переступил границы законности, но, поверьте мне, старому человеку, сделал это из самых добрых побуждений, и не для себя лично, а для спокойствия многих сограждан. Что же касается таких вот бесцеремонных соседей, которые далеко не усвоили элементарных правил общежития, я бы на вашем месте (простите великодушно!) наказывал их самым строжайшим образом!
5. Говорит свидетель А. К. Вечканов
Мне двадцать шесть. Работаю в СМУ плиточником.
Живу в общежитии. В комнате нас двое — я и Витька — Виктор Шихов. Он тоже плиточник.
А тогда, третьего июля, — это было в четверг — пошли мы с ним после работы подышать свежим воздухом. Забрели в садик, что возле Цветочной. Ну, то да се. Было скучновато, решили малость поразвлечься. Уж не помню, что нам взбрело в голову деревья ломать…
Да, было дело, выпили немного, но песен не пели, не дрались… Девчонки? Так они сразу ушли. А вот один дядя пристал к нам — чего-то ему не понравилось. Говорил, будто мы хулиганили. Придумал же!.. За что прогнали? А надоел. И Витьку завел. Витька вежливо выпроводил его за забор — и все. Расстались, так сказать, по-дружески. Правда, дядя тот обещал милиционера привести, но не привел.
Ну, то да се. Остались одни. Скучно стало. Витька предложил бросать камни в дерево. А оно тонкое такое — не сразу и попадешь. Да мы ни разу и не попали.
Вот тогда-то Витька и разозлился — взял да и сломал это дерево. Потом другое. Тогда и на меня что-то нашло. И вот тут откуда ни возьмись вынырнул тот белобрысый громила. Злой как черт!.. Ну, то да се. Хоть бы попросил по-человечески: не надо, мол, трогать деревья — мы бы и поняли, — а то налетел, схватил нас обоих за шкирки — и р-раз лбами! Разве можно так обращаться с рабочим человеком?… Ну, понятно, искры из глаз, голова вроде пополам раскололась. Мы, конечно, возмутились, так он, гад, снова нас лбами! Да еще приговаривает: «Надо думать, что делаешь!» Будто мы не думали.
Я-то ничего. А вот Витька не выдержал. Гляжу, обвис, вроде и неживой уже. Хочу крикнуть, позвать милицию — не могу: что-то в глотке застряло, ноги будто и не мои…
Подумаешь, силу показал, пижон! Сила есть — ума не надо… И главное, спрашивает: «Что, больно? Будете знать, как причинять боль другим!» Да мы пальцем никого не задели!
А он сбежал. Тут же и сбежал.
Законы мы знаем. Так вот и требуем разыскать этого гада и засудить по всей строгости Уголовного кодекса!.. А тип этот — здоровый такой, высокий, белобрысый, костюм кофейный, в клетку. Найти легко — фигура заметная.
6. Из допроса свидетеля С. М. Агапова
— Скажите, Сергей Михайлович, вы хорошо знаете супругов Травкиных — Нелли Алексеевну и Ивана Севастьяновича?
— Знаю, сынок, знаю — соседи, чай, не первый год.
Как организовалось садоводство, так они с самого начала там — и строились вместе со мной, и сады сажали.
— Что вы можете сказать о них?
— Да что ж сказать-то?… Безалаберные они. Хуже хозяйства не сыщешь. Посадить — кое-что посадили, а хлопотать да заботиться — на это их нету. Заезжают, правда, частенько, да что толку! Приедут, два дня попьют, поорут песни — и обратно в город. Уж хоть бы отдали сад кому-нибудь — такое там запустение, душа болит! А им хоть бы что. Да и на городской-то квартире одних змей не хватает — забегал я к ним раза три по делу, видал. Покуда жили в коммуналке, приходилось блюсти чистоту, потому как не один живешь. А дали отдельную — тут уж сами себе хозяева и господа — делай что хошь! Вот они ничего и не делают.
— Вы, кажется, настроены против них?
Сергей Михайлович погладил седой щетинистый подбородок — щетина зашуршала под пальцами — и неопределенно приподнял плечи:
— Не скажи, сынок. Нелька-то — баба, конечно, не первый сорт, а Иван — парень ладный, толковый. Была бы другая заместо Нельки, может, он бы еще лучше стал. А так, я мыслю, с пути-то праведного она его сбивает: сама ни шиша не делает и ему не дает. Одно слово — беспутная.
Следователь удовлетворенно кивнул.
— Так вот, эта самая Нелли Алексеевна, — сказал он, — подала нам заявление, будто некий гражданин большого роста, белокурый, в коричневом клетчатом костюме, недавно ворвался к ней в городскую квартиру и в отсутствие Ивана Травкина забрал телевизор, золотые часы, золотое кольцо и денег на общую сумму тысяча двести шесть рублей.
— Чего-о? — удивленно протянул свидетель — даже морщины на лбу обозначились резче. — Ты, сынок, верь ей больше — она тебе не то наплетет. Да когда это у Нельки были золотые часы и такие деньги? Ишь, тыща рублей! Смех один!.. А обручальное кольцо она лет семь как посеяла. Может, и продала — кто ее разберет! Ну а телевизор-то она еще в позапрошлую пятницу к себе в садоводство отвезла. Не один я подметил, Петька Стругин тоже. Это внук Тимофея Стругина, живет по другую руку от Травкиных.
— Телевизор марки «Темп»?
— В марках-то я не смыслю, сынок, однако знаю: это тот самый обшарпанный телевизор, который я видел у них на городской квартире. Так что она тут грешит беспременно… Может, чего другое взял у них этот налетчик, да только не то, чего наплела Нелька, — это уж я знаю точно.
7. Показания свидетеля Б. К. Штучкина
— Этот? — Следователь протянул через стол фотографию.
Штучкин привстал на стуле, вытянул шею:
— Он. Он самый. Только вот… того-этого… пиджачок тогда на нем другой был.
— Ну, о деталях не будем, гражданин Штучкин. Итак…
Следователь был молодой, нетерпеливый, и свидетель — маленький, безвольный человек — тушевался, плел бог весть что и этим еще больше выводил из себя строгого представителя правопорядка.
— Так вот, гражданин Штучкин, все, что вы мне здесь расскажете, будет передано в прокуратуру для дальнейшего расследования. Вам это понятно?
Свидетель покашлял в кулак и покосился на бланк допроса:
— Понятно… Как же…