Житница сердоболия
ОТ АВТОРА
Я не могу и не вправе обойтись без некоторого благодарственного вступления. Ведь я никогда не работал на Скорой Помощи - где угодно, но только не там. А сколько про нее пишу! Поэтому о славных делах повествую со слов моего верного друга-информатора, которого я знаю еще со студенческих лет. Зовут его Александром, а кличут - как многих по поводу и без повода - Поручиком, но он-то эти погоны заслужил, а большего я о нем рассказать не осмеливаюсь.
Экспресс-диагностика в творческой лаборатории
Действительность приедается, иногда хочется искусства.
Скромный опыт лабораторной критики.
Посмотрел разнообразных кин.
Оценивать будем в крестах, по привычке. Четыре креста - лечиться. Ноль крестов - богатырское половое здоровье, но и оно не вечно.
\"Последний самурай\". Четыре креста, третичный сифилис. Сперматозавр Том Круз мне вообще как врачу никогда не нравился, хотя Кубрик сумел его немного реабилитировать.
\"Килл-Билл\" нумер два. Надо же лечиться, Квентин! Сначала, на мой взгляд, был здоров, а ко второй серии подцепил какую-то хрень. Есть, правда, секундный кадр (не скажу какой, врачебная тайна), который улучшает прогноз. Два креста, голубчик, занимайте очередь за бензилпенициллином.
\"Питер Пэн\". Писали, что эту весьма депрессивную и мрачную сказку наконец-то отразили правильно. Плюс добавили сильного эротизму подросткам. Ну, я не знаю. По-моему, обычный Голливуд. Два креста за промискуитет. Эротизм действительно есть, и это не лучшее качество при таком анализе.
\"Багровые реки - 2\". Четыре креста. Известное дело, французская болезнь. Осложненная прогрессивным параличом.
\"Любовник\". Плевать на сюжет, плевать на идею. Наконец-то можно посмотреть на игру. Янковский и Гармаш предпочитают безопасный секс и даже делят на двоих одну женщину, чтобы не рисковать. Ноль крестов.
\"Тупой и еще тупее тупого\" - якобы предыстория, приквел. Prick! Well... это не измеряется крестами, потому что речь идет не о венерическом заболевании. Это ветеринария.
Редукция к сортирному юмору
Возвращаемся к неотвязной медицине.
В ней почему-то становится все меньше юмора.
На днях узнаю про один юмор - но это как посмотреть. Короче говоря, в мою больницу, которую я бросил как женщину, которая не очень-то и плакала, пришел страх. Не пришел он только к заведующей выпиской больничных листов и справок. Сама его и навела.
Оказывается, еще в начале девяностых годов родился некий закон, уморенный в утробе частым сношением извне, плюс материнский алкоголизм. Однако родился. И был похоронен, но - живьем. И сейчас его откопали; в уютной могилке уродец подрос и начал сучить ножками, требуя себе грудей на съедение.
По этому закону, не каждый, кто лежит в больнице, является нетрудоспособным. И, значит, не каждый имеет право на больничный лист.
Взлетели брови:
- Как же вы будете решать, кто в больнице имеет, а кто не имеет?
- Через КЭК! Через кек. Пишите эпикризы на кеки с обоснованием.
А кек - это контрольно-экспертная комиссия, Полевая Тройка.
По больничным коридорам и кабинетам разносятся грустные дохтурские шутки:
- Пойду покекаю.
Что делать?
В психологии и психиатрии, да и в быту, хорошо известно такое состояние: пережевывание мыслей. Rumination. Ужасная напасть, помноженная на беспросветность.
Разговорились мы с шурином про эту жвачку.
- Масло гоняют, - засмеялся шурин.
-???
- Так в зоне выражаются, - объяснил тот. - Мне рассказывал один: войдешь в хату - и сразу видишь, кто новенький. Он сидит и думает. Все думает и думает. В смысле - не обо всем думает, а все думает. Месяц, второй, третий. Только и вертится в голове: что делать, что делать. А что делать? Нечего! Про таких и говорят: масло гоняет. Сидел один дед и все-то курсовые писал по высшей математике, для всех. Там же учатся. Контрольные для охранниковых деток. Тоже масло гонял.
Я сразу подумал, что Чернышевский неспроста написал \"Что делать?\". Ничего он делать не собирался, ни к чему не призывал, никаких идей не высказывал, никакого светлого будущего не прозревал. Просто гонял масло.
Повод для смеха
Вообще говоря, шуточки шуточками, а прихватило меня основательно. Как выражались мои клиенты, \"поясница вступила\". Не то я купнулся давеча на свежем, сверх всякой умной меры освежающем, ветерке, не то повернулся неловко уже с утра. Но только скоренько, с динамикой в 2 минуты, понял, что до шнурков я больше не дотянусь. А потому побежал на фельдшерско-акушерский пункт, в самый лес - я ведь сказки повадился сочинять, вот и очутился в гостях у сказки, у доктора Айболита.
Судя по лицу, правда, это был Вай-болит, но человек оказался душевный. Сказал, что аптеки у него нет. Он здесь живет и кабинет держит. И нигде рядом так, чтобы наверняка, аптеки тоже нет, хотя гуляют разные слухи.. И впорол мне укол. И с собой еще один дал, чтобы я сам себе впорол, если не полегчает.
Мы немного разговорились.
- Помереть тут со скуки, в лесу, - сказал доктор. - Но я еще на скорой подрабатываю...
- Вот везде подработал, а на скорой не довелось, - повинился я.
- Что так?
- Не сложилось... Да, там бывает весело...
- Да уж, там бывает весело, - согласился доктор.
Он улыбнулся.
Я улыбнулся.
Он улыбнулся еще шире.
Доктор захохотал. Через секунду мы хохотали вдвоем, и я махнул рукой, и пошел прочь, потому что мне вдруг сделалось как-то неудобно, что ли, травить с ним на пару, да и вышло бы до вечера.
Акссакал
Ну, ладно.
Вернемся к нашим баранам.
Скорая Помощь, подстанция номер Х. По станции разгуливает сотрудник, старичок лет восьмидесяти, в фирменном облачении. Посмеивается, чешет себе промежность, показывает гениталии.
- Где у вас тут пописать? - интересуется сквозь смех.
- Вот, - указывают ему на ведро.
Писает.
Приходит еще один доктор:
- Что это, - спрашивает, - дедок такой веселый? Ходит везде, членом трясет...
- Да он не веселый, он пьяный.
Такой старый, такой старый, что забыл не то умереть, не то уволиться (умеешь ты выразиться, Сашко-Поручик!).
Дедовские методы
В Маревском районе Новгородской области, что близ селения Жабны, среди сотрудников местной амбулатории для лесных былей и небылиц содержится нарколог, который, по словам тещи, косит под голубого - весь молодой и жеманный такой и вроде, с колечком-серьгой; но может быть, и не косит - в любом случае, маревским мужикам такие вещи все равно непонятны.
Этот нарколог кодирует от алкоголизма (по заверению тещи) уколами в язык и запрещает нюхать гуталин. Я думаю, это проверенные дедовские методы, потому что район не вполне передовой и даже не охвачен зонтиком MTS.
Звонок
Не такой уж плохой фильм, настоящий кошмар. Я это понял вчера, когда раздался звонок.
- Мне нужен Алексей Невропатолог, - сказал домохозяйственный голос.
Знаете, как это бывает, когда прошлое настигает чешуйчатой лапой?
Я замычал.
- Я хотела у вас проконсультироваться, если можно, - успокоила меня незнакомка. - Минут пять.
- Да, конечно, - промямлил я, - но вы знаете, я уже не совсем невропатолог, я не он четыре года, я пишу разные книжки...
- Ну да, я знаю, - сказали в телефоне. - Там так и было написано: невропатолог, а дальше уже писатель. У меня муж...
- Простите, а откуда вы знаете мой номер?
- Из компьютера. Мой муж...
Я понял, что где-то в Паутине запутался мой телефон, и вот до него добрался паук. Я не знаю, где этот сайт. Ничего внятного собеседница сообщить не сумела.
- У моего мужа была травма головы, ушиб мозга...
Здесь я взял себя в руки и даже немного обрадовался. Повеяло прошлым, всколыхнулось нечто реликтовое: посоветовать, объяснить, наставить, направить, прописать.
Не тут-то было. Это был худший вариант.
- Он полежал в больнице и теперь пьет. Скажите, ему же нельзя пить? Я сама лежу в гипсе, сегодня в трамвае упала. А он этого даже не понимает, потому что пьяный звонит. Его в январе ударили по голове из-за какого-то мобильника и полутора тысяч рублей, и он два месяца не пил. Это ведь не алкоголик, да? И вот снова пьет, а я не могу его заставить бросить. Он говорит: я все равно умру, а голова у меня уже не болит. Не понимает! Вот вы скажите, что может быть? Правда же, все что угодно? Он иногда рюмочку выпьет, покушает хорошо, так и незаметно, а сегодня я же по голосу слышу и не могу ему объяснить, что я в гипсе. А он машину где-нибудь оставит и домой не придет. Конечно, я ему говорю, не иди домой такой. У него работа самое главное. Когда голова болела, он не пил, лежал. Мы только через пять дней обратились. Оказывается, лучше, когда голову проломят, чем в голове внутри кровотечение. Ему все невропатологи хором сказали: пить нельзя! А что может быть? Голова разрушится? Вот, правильно вы говорите, могут быть судороги. А ему плевать. У нас машина, дача, дочка лежит больная, миопатия у нее. Ему пункцию два раза делали. Вот что вы посоветуете? Я во всю эту рекламу не верю, можно отравиться...
...Однажды меня достала звонком больная из Выборга, я видел ее один раз, минут десять любовался, не помнил, телефона не давал, и никто не мог дать рабочий, но она выловила меня на работе безошибочно и стала говорить дрожащим воем, беспредметно и оттого еще страшнее:
- Я поняла, доктор, что мне нужны только вы. Я увидела это в ваших глазах. Я посмотрела в ваши глаза и все поняла. Я приеду к вам! Меня ничто не остановит! Я приеду к вам!
Объем услуг
Есть один не очень старый, но широко известный и отвратительный анекдот.
Устроился на скорую молоденький фершал. Сел сзади; докторша сидит спереди, с водителем. Поехали. Вдруг водитель начинает выпучивать глаза, кашлять, задыхаться. А докторша как ударит его по горлу, ладонью, ребром. Молоденький фершал в ужасе: что она делает? Санитар ему объясняет: \"Да плюнь, у нее давеча муж повесился, вот водила и прикалывается\".
Это совершенный цинизм и неправда. В жизни все бывает иначе.
В жизни фершалов - два, и оба на ногах не очень держатся, и плохо соображают, на каком они свете. Взяли буйного, строптивого больного. К нему не то белка пришла с орешками, не то кто-то еще: воет, дерется, угрожает и не ориентируется. Затолкали его к фершалам, а докторша, как и в анекдоте, села спереди, все правильно.
Поехали. Докторша едет, ей хорошо, назад не смотрит, тылы не контролирует.
Приехали - мертвое тело, удавленное. Странгуляционная борозда на шее: фершалы сидят и тяжело дышат - устали, фиксируя клиента.
Визит Минотавра
Сидит мой приятель-доктор на телефоне. Есть такая функция - карательная, за несносный характер. На звонки отвечать. И вот звонок. Звонит ему клиентка, прорвалась. Женщина, судя по голосу, средних лет, такая вся мудрая, желает консультацию.
- Вы знаете, не могли бы вы прислать моей маме хорошего доктора? А то приехал врач. Я даже не скажу, что он был очень уж пьян, но то, что он уснул на кровати с моей мамой и обмочился, а потом ушел...
- Так чего же вы хотите? Он увидел, что обмочился, ему стало стыдно, он убежал...
- Но самое страшное, что он не оказал маме никакой помощи!
...............
Мой друг позвонил в ту неотложку. Там рассказали, что доктора не было всю ночь, он вернулся под утро, все побросал и ушел.
Жизнь после смерти
Вот если помрешь.
Думают: там ослепительный свет, Иисус на пороге, ведет тебя куда-то.
Как бы не так. Заблуждаетесь, граждане, с вашим мистическим опытом.
Было так. Выводили одного мужчину - с того света, реанимация была. Проснулся он и говорит об увиденном доктору:
- Было у меня пять языков. И я думал - которым послать тебя на хуй?
Штормовое предупреждение
Утро за окном такое лирическое, нетронутое еще окрестными жильцами. Те немногие, что виднеются, спешат исчезнуть, прошмыгнуть.
Хочется сделать что-нибудь бодрое, из юности: например, зарядку в маечке, подобно невинной деве с картины Яблонской. Отставить ножку и потянуться к свету. А потом сесть за стол с персиками. Женские образы лезут потому, что из мужских приходит на память либо \"Сватовство гусара\", либо \"Свежий кавалер\". А \"Семейство молочника\" - какая-то неопределенная и подозрительная; черт их знает, что у них в семье, осел в придачу - нет, не ложится благостно.
Вот, стало быть, оставить ножку, но так, чтобы не упасть, и начать думать о невозможном, но заманчивом. Например, пообещать себе к вечеру написать роман из крестьянской жизни. Сплести венок, направить городским властям благодарственную телеграмму. У Патриарха благословиться. Выпить каких-нибудь мирных таблеток. Вообразить себе Кольцевую Автодорогу с новой линией метро. Украдкой, в уголке, инаугурироваться. Короче говоря, самые светлые и милые мысли, которых мертвые души, отсталые технически, себе и помыслить не могли.
...Утреннее очарование рухнуло.
С утра пораньше позвонил и закаркал мой приятель со Скорой.
- Я сейчас пойду на работу, - рассказал он, - купил бутылочку водки и две пива. Так что не вызывай 03, не то на меня попадешь.
Иногда он чувствует, что перехватывает через край:
- Я люблю свою работу, - трубит он обиженно. - Ты не подумай! Знаешь, дня не проходит, чтобы я кого-нибудь не спасал!
Раза два он задумался хищным гамлетом:
- Я вот только думаю - куда я их спасаю?
Доктор Смирнов
Однажды у нас состоялась семейная вылазка: побывали в кино, любовались ретроскопией коротеньких фильмов Жака Тати, 30-50-е годы.
Комедия положений из марсианской жизни.
Ну, любопытно посмотреть на французский пляж середины прошлого века, да. Нумера, зонты, конторки, гарсоны. Фактура, бижутерия, бриолин. Это да. Но это и все.
Наша ретроспектива ближе и поучительнее, хотя бы то Закройщик из Торжка или Бронетемкин Поносец, хоть я его и не выношу, и за кино не держу, но там есть один гениальный момент. Нет, не с коляской - коляску потом везде подсовывали, да она не пробивает и не цепляет. Пустая она, а чадо - домысливается!
Я имею в виду эпизод, когда доктора Смирнова бросают за борт за то, что он обозвал червивое мясо свежим. Как будто он мог выбирать! Какое погрузили, такое и принял. Попробовал бы он вякнуть. Глаза испортил, червей этих высматривая, пенсне носил. Но доктора бросили за борт, а он еще пытался лицо не потерять.
Сила режиссерского гения еще и в том, что он заранее сделал доктора Смирнова архетипическим, заведомым вредителем на все времена. Такая подлая рожа! Это был общий, универсальный доктор Смирнов, неистребимый враг народа, который, не брось его кто за борт, отравил бы Горького, Крупскую, Жданова, Брежнева, Андропова, Устинова, Черненко и Хаттаба.
Он бы точно все это сделал, не окажись за бортом. Я это как доктор Смирнов подтверждаю.
Забытое
Да.
Недавно и я был востребован в роли сельского доктора, благо дело происходило по соседству. На даче.
А то уже все забывают, что я был дохтуром, принимают за сказочника.
Время к полуночи, мгла, идем огородами - капустами с луками и салатами, огибаем парники, обулись в резиновые сапоги. Мы - это моя провожатая и я.
Ну, типичный, крЕтический случай. Старый дурак, неплохой человек по жизни, с привычным давлением 190 на 120, потрудился на огороде внаклонку, на солнцепеке, и его повело. Теперь плохо: тошнит, шатается, лежит, 220 на 140. И в больницу отказывается - ну, с этим понятно.
На меня, дачного пришельца, смотрели как на Бога, временно угодившего в огород, где и так благодать. Внимали каждой фонеме. Я осматривал его, благо помню пока, что и как смотреть.
А вот новых препаратов не знаю.... И старых доз не помню, позорно полез в аннотацию. Ага. Что-то я потерял, чем-то я заплатил все-таки.
Помочь я, конечно, сумел только Словом, да нехитрым советом. Раз уж я Божество. Даже рук почти не накладывал.
На следующий день - действительно божественный эффект: идет себе (здрасте), уже получше, да уже неплохо, и тра-ля-ля. И дальше пошел. Догонять до 300 на 200, если ему таблеток не купят в районе.
Вот чего мне не хватает: Богочеловечности. Естественное, свыше внушенное стремление. Если только не снизу.
Сон в летнюю ночь
До чего же жестокие случаются сны!
Приснилось мне, будто попал я в больницу, причем не в свою, а в другую, где тоже работал, но давно. И попал не лечиться, а снова работать, но буквально несколько дней, чтобы перекантоваться, откосить от чего-то страшного. Вышел на дежурство, выпил там. И меня засекли с утра. Я ничего и не сделал: так, побродил, поторкался в разные двери. А мне устроили форменный разнос с понятыми. Я даже главного понятого увидел: собственную рожу в зеркале, совершенно раздутую, перекошенную и с фурункулом.
Разгуливает по кабинету-ординаторской властная фигура, стерва на каблуках, и ведет змеиный допрос. И все меня сдают, все кивают. Я уж думал, меня защитят кладовщики, муж и жена, старенькие, которым она тоже насолила, и они подмигивали, что да, прикроют, не скажут, что я напился. Но их привлекли в качестве экспертов, потому что кладовщики увлекались фотографией. Показали им чернильного цвета, с блестками, гондон, дали лупу и стали пытать: можно ли сфотографировать его с расстояния десяти сантиметров или нет. Куда денешься? Можно. Так что кладовщики меня тоже продали, хотя я не очень понял, что я натворил.
А мне в это время уже надо было срочно лететь в Америку на съемку третьего Терминатора, у меня даже билет был: розовый и резиновый, на веревочке, вроде тех, что привязывают новорожденным к ножкам. Тем более, что я уже летал туда, садился на самолете прямо в Атлантический океан и прошел пробу. Только я не играть там кого-то был должен, а что-то другое; то ли кастингом заниматься, то ли вообще сочинить им всю историю.
А меня задерживают. В зеркало тычут, лупу наводят на гондон.
Наскальная живопись на тему милования
Мне нравилось развешивать разного рода поучительные плакаты. О том, что у меня дома делалось, я уж и говорить не буду. Желая разнообразить служебный быт, я, было дело, принес в поликлинику, в свой кабинет, два красивых плаката на тему здорового образа жизни. Очень, на мой взгляд, доходчивых.
Один был про СПИД, назывался \"В ночное\". На нем изображалось развратное такси, а в такси, на переднем сиденье, затаилась ослепительная путана с кирпично-красной рожей. Ее зеленый глаз фантазией художника превратился в таксёрский зеленый огонек. Больше там ничего не было, и простор для выводов образовывался просто степной, лихая воля для разбойничьего воображения. Ясно было одно: такой зеленый глаз в сочетании с рожей, да еще в такси - это очень плохо.
Второй плакат был тоже про СПИД. Я не помню, что на нем изображалось. Тоже какой-то купеческий разврат с участием заблудшей красавицы. Я помню только подпись: До СПИДанья!
Эти плакаты я повесил в кабинете: один позади себя, а другой - на противоположную стенку. Прихожу на другой день и вижу, что мой сменщик их сорвал.
\"В ночное! - хмыкнул он. - Рожа такая поганая\". И уткнулся в бумагу, и зашуршал скучным пером.
К началу моей больничной деятельности я уже несколько продвинулся в понимании прекрасного, выйдя на уровень наскальной живописи. В пещерах ведь было как? Там изображались обыденные события: поймал оленя, охотился на бизона. Близко, понятно, отражает созидательный труд. \"Ночное\" же в кабинете невропатолога - это, пожалуй, был перебор, потому что в это ночное не ходили ни мы с напарником, ни наши клиенты. Голая абстракция, не сравнимая, скажем, с плакатом \"Папа, не пей\".
Поэтому в больнице я принял участие в вывешивании актуального урологического плаката: расстроенный мужчина стоит, прикованный цепью к писсуару. С небес ему задают строгий вопрос: \"Аденома?\" Но чертовы бабы, по мгновенному приказу заведующей, сняли и эту картину. В их сумрачном сознании все еще ездили бездумные хрущевские бульдозеры. Нет в них чего-то такого, про что щелкают пальцами, подыскивая слова.
Вот, помню, на четвертом курсе старенький мухомор читал нам лекцию про гонорею, показывал слайды - ведь до сих пор держится в голове! \"Как распространялась гонорея? - рассказывал старец. - В особых салонах кавалеры миловались с дамами...\"
Щелкал проектором, на экране возникал преувеличенный гонококк, потом еще что-то, а на закуску - переснятая гравюра. Некто, похожий на герцога Бекингемского, не снимая шляпы с пером, держит за коленку, сквозь пышное платье, даму, а та прикрывается веером. \"Так.. ну, а вот это... - задумался мухомор, - вот так, стало быть, происходило милование\".
Рудин Накануне
Я часто пишу о монстрах.
А вот жил такой очень хороший доктор Рудин, по имени-отчеству Бронислав Васильевич.
Это был доктор Астров нашего времени, выросший из Ионыча и в Ионыча же превратившийся. Работал в нашей районной поликлинике, где лечил дедушку (совокупного и моего), бабушку (совокупную и мою) и меня.
Доктору Астрову было легко. Ему и спивалось-то под соловьиные песни, под сверчка, под перебор гитарных струн. А доктору Рудину спивалось тяжко, по-звериному, пещерно. К нему приходил совокупный дедушка и приносил бутылочку водки. Я не приносил, но от меня приходил персональный дедушка и приносил бутылочку водки в благодарность за меня.
Он был очень добрый, тот Бронислав Васильевич, огромный, неряшливый, чуть суетливый, сильно близорукий, поросячий лицом. Выбрасывал свою тушу из-за стола и метал ее к коечке, где я лежал, обнаживши живот образца третьего курса мединститута. Доктору Рудину было понятно, что мне не хочется ехать в колхоз. Поэтому я и болен, а он ведь не только Рудин, но и доктор, а значит, должен лечить не болезнь, а больного.
- Ну, для порядку, - говорил доктор Рудин и трижды бил меня в живот тремя твердыми холодными пальцами. Этот диагностический прием остался мне непонятным по сей день, но я все равно не раз применял его, и всегда с поразительными результатами.
- Ну, на хронический я тебе натянул, - вздыхал доктор Рудин, уже запрыгнувший за стол обратно. - Приходи через три недели, там чего-нибудь сочиним.
Дедушка сочинял бутылочку.
- С Алексея, с Алексея надо бы, - весело щурил Рудин свиные глазки и прятал бутылочку в стол.
Потом он шел по квартирам и возвращался поздно.
Однажды я видел его в полночном троллейбусе. Доктор Рудин ронял портфель. По странному капризу памяти он узнал меня, сложил кисти в замок, насупился, выпятил толстые губы и стал кивать: мол, все путем у нас будет, Алексей, все у нас под контролем. Но говорить он не мог, ему мешали алкогольные пузыри
Он был один мужского пола среди стервятниц, терапевтических баб, и те, у которых дома водились свои рудины, его бессердечно и наверняка заклевали. Его уволили, и эта широкая, пошатывающаяся спина растворилась в очередных сумерках - то ли памяти, то ли августовских.
Я ему очень благодарен. Его любили. Вряд ли он живой, хотя я надеюсь.
Поговорим, брат
Мужчина пил два месяца. Белая горячка проносилась мимо него полуночным экспрессом, и он успел заскочить. Ему начали казаться вещи, которые суть явления, ибо все, что явлено, есть вещь в себе.
Он позвонил в Скорую Помощь и пожаловался на то, что его другу нехорошо.
Когда бригада приехала, выяснилось, что друг его умер два месяца назад. Примерно как раз, когда они начали. Лежал на диванчике и медленно разлагался.
Пока не вызвал тревогу неадекватностью контакта.
Ведь они же общались как-то все эти месяцы, беседовали, ссорились, чокались, братались. Ладили как-то, не вызывая друг у друга сомнений.
Порционный полтергейст
Вытрезвитель. Мужчина. Лежит на лавочке.
Пригласили Скорую Помощь, потому что братья: на помощь! Степень опьянения не соответствует уровню услуг, то есть - кома.
Мужчина лежит, одетый с иголочки, все новое: костюмчик-троечка, штиблеты, галстук, свежая сорочка. Откинулся недавно как от Хозяина и загулял. Наверное, под песню \"Бутылка вина! Не болит голова... А болит у того... кто не пьет ничего...\"
Вот он и лечил головную боль, которую ему Хозяин за долгие годы отсидки, конечно же, обеспечил.
- Ну, - говорит доктор ментам, - его в реанимацию надо. Давайте, шмонайте его - нет ли чего в карманах. Денег, документов, золотого колечка от Горлума.
Исправный мент начинает шмон. За пазухой смотрит, в пинжаке. Лезет в брючный карман - и.... горлллум!...горлллум!.... Едва не блюет, уже начинает даже. Вытаскивает из брючного кармана свою дрожащую, как тварь, лапу, а лапа его вся в макаронах каких-то, салате, подливе, блевотине...
И до сих пор по Скорой гуляет загадка: как, каким образом и зачем можно наблевать себе в брючный карман? Это можно сделать так: снять брюки, наблевать в карман и надеть обратно. Но смысл?
Вечные поиски смысла.
Артоха
Имя изменено.
С этим человеком я учился в институте на доктора, и он был курсом младше, но тоже выучился, только ненадолго. Вообще, читать о нем не полезно эстетам и лицам со слабым желудком.
Артоха был прост и кряжист.
С девушками держался немногословно.
Пришли мы с ним однажды в пивную с обманчивым именем \"Феникс\", ибо не стало ее, феникса, навсегда. И сели напротив нас две девушки с крашеными ртами и лошадиными челюстями, обе в теле и теле немалом. Я еще только приготовился аристократически вычистить рыбку, а тот, Артоха, уже задал мутный вопрос
- Ну? что делать будем?
И выложил слоновые кулаки против их челюстей. Естественно, барышни испуганно заморгали и стали оправдываться: мол, мальчики, мы рады бы всегда, но вот сегодня нас позвали, а мы уже едем, поэтому как-нибудь в будущем... Артоха молчал и крошил сушки. Он спугнул этих обманчиво дородных, но в глубине души хрупких девушек. Ведь я их знал. Я с ними однажды уже познакомился при похожих обстоятельствах: \"Как вас зовут?\" - спросил я. \"Тюльпанчик\", - отчеканила первая. \"Марчелла\", - жеманно улыбнулась вторая.
А вы говорите.
Спугнул. Как спугнул даже нашу молодую учительницу гистологии. Он сидел под лампой на отработке и зарисовывал себе в юношеский альбом слизистую кишечника. Учительница заглянула через плечо, потом - в микроскоп, и сказала: \"Это фантастика.\"
- Почему? - спросил Артоха.
- Так не бывает.
- Пойдемте в кино, - Артоха подался к ней.
...Когда кино неподалеку, это хорошо. Потому что в колхозе, где кино не было, Артоха отвел сокурсницу в отхожее деревянное место и там имел с нею тяжкий крестьянский секс. Не снимая фетровой шляпы с обрезанными полями.
Однажды Артоха проснулся в незнакомом медицинском общежитии, где был, наверно, у девушки. Он ничего не помнил и никого не увидел вокруг. У него был полные штаны. Он встал и ушел по-английски: вышел в коридор, вынул лапой из штанов все, что сумел собрать, бросил на пол и пошел по другим каким-то делам, мне неизвестным.
Потом он выучился на участкового терапевта, угощался на квартирах больным борщом, пользовался любовью. Писал стихи: \"двое в комнате: я - и шило\". Ты представляешь, какой это кошмар? - говорил Артоха. Потом заболел и неделями молча лежал на диване, не двигаясь, почти не дыша.
Сейчас он в интернате, где ему очень нравится и откуда Артоха не хочет уходить. Он высох, будто скелет, и скоро, как говорят знающие люди, умрет. Мы одногодки с ним. Может быть, он уже умер.
Бабушка Августа
Сегодня последний день августа, лета 2004 года. И надо писать подобающе, да вспомнить про Августу, бабулю, много лет проработавшую в одной из больниц, числа которой не назову. Ни числа больницы, ни бабули.
Итак, Августа. Лет семьдесят при вероятном плюсе и не столь вероятном минусе. Одутловатое лицо буфетчицы, в которой навеки уснула совесть; заплывшие глазки. Рост был бы миниатюрным, но прилагательное неуместно из-за совокупного объема Августы. Халат ниспадает балахоном, весь в заплатах; рукава закатаны, сдобные локти скрещены на размытой грудобрюшной границе, где спит нерадивый, одинокий часовой в полосатой будке. Синие треники с лампасом, тонкие короткие ножки, пузо, плоскостопие. Талия - в области шеи, и то маскируется десятикратным подбородком. Брови насуплены.
Сиделка дореволюционного выпуска, прабабушка милосердия.
В случайной, но доверительной беседе со средним, сестринским, звеном, под звон мелкой посуды мне открыли, что бабушка Августа - сексуальный эксперт с колоссальным теоретическим и практическим опытом, которого продолжает безостановочно набираться.
Советчица во всех деликатных делах. Тантрическое божество с утиной походкой. Знает все.
Я был поражен и почти убит. А среднее звено было поражено и убито моим поражением. В моем понимании влечение к бабушке Августе занимало в перечне патологии место после зоо- и некрофилии. Или перед. Я не знал, как распорядиться информацией. Что же происходило, когда она обогащалась опытом? Ей читали все новые и новые стансы к Августе? Паралитики-пациенты? Профессура и доцентура? Ласкательно называли Августой Ондатровной? Чудны твои дела - нет, не повернется мой язык помянуть Господа всуе. Словечко-то какое: всуе; вполне подобает случаю.
Материнский Архетип в тренировочных штанах.
Смешинка
Вспоминая про родную больницу, я совершенно позабыл про Хохотунью.
Всякий знает, что бывают смешливые люди. Живые души компании среди мертвых или еще недопивших, полумертвых, душ. Но с Хохотуньей был совершенно особый случай.
Она хохотала всегда, по микроскопическому поводу. Похожая на известный \"мешочек смеха\".
Стоило нам с утра загрузиться в больничный автобус, как Хохот уже начинался. Он еще только взбулькивал где-то возле мотора или на колесе, будто на помеле, но вот уже взрывался всеми природными и рукотворными инструментами.
Я так и не узнал, кем работала Хохотунья в больнице. Она, конечно, была не в себе, но там это мало кого удивляло. Может быть, у нее что-нибудь чесалось.
Вполне молодая, адекватного вида, она годилась в клизменные сестры; могла быть стоматологом или инструктором по лечебной физкультуре.
Пока автобус рулил себе по Приморскому шоссе, оно хохотала. Она сгибалась, утыкалась лицом в колени, мела гривой заплеванный пол.
Когда приезжали на местность и шли к больнице, она тоже хохотала. Ну, было над чем, не спорю, но надо же и отдохнуть. Оглянуться на морг, на административное здание, наконец. Иногда, в мимолетных паузах, мы устраивали эксперимент: показывали ей палец. И она снова сгибалась, словно в приступе желудочной колики.
- Ты ее трахнул? - озабоченно спрашивал я начальника лечебной физкультуры.
- Да ну к черту, - хмуро отмахивался он.
Она пропала как-то незаметно: не стало - и все. Я думаю, ее сожрала местная, скорбная, горчевская жаба, распластавшаяся и простиравшаяся под болотами, на которых стояла, сияя плоской крышей, больница. А может быть, Смешинку проглотила сама больница, от жадности, и стало еще смешнее, хотя это было уже лишнее, болезненное обжорство, все смешное уже и так перло из дверей, из окон, из печных труб.
Соломенный вдовец
Парамедицинское, под видом приправы.
Во дворе обитает хронический лысый мужчина, с лицом Жванецкого и ширинкой между колен, в очках, владелец кота.
Приходит в магазин и жалуется продавщице на жену:
- Ты представляешь, эта сука все-таки ушла от нас с Барсиком! Ну ладно, я, но Барсик!
Покупает бутылку водки и пакетик вискаса.
Продавщица, наваливаясь малиновой грудью на прилавок:
- Ну ладно, ну и черт с ней сукой, ты же хороший! Вот ты о Барсике позаботишься. Да и я буду к вам заходить...
Соломенный вдовец берет бутылку, пакетик:
- Да на хуй ты нам нужна с Барсиком!
Техника правил безопасности
По случаю дня медработника, который, как считают многие медики, не есть какой-то конкретный день, а просто третье воскресенье июня-месяца, угар накануне рабочего дня - медицинские будни. Сейчас (2004-й год) пишу и соображаю: вдруг он уже вообще миновал, этот праздник? А я и не вспомнил?
Сестричка отделения взяла градусники в количестве сорока штук и залила жидким мылом; потом вымыла холодной водой и обдала кипятком, чтобы бороться с заразой, так как холодной водой с заразой не справиться. Двадцать четыре градусника послушно лопнули, и ихнюю ртуть медсестричка, чтобы не травить больных, которые, хотя и заразы, к целенаправленному истреблению начальством пока не назначены, а заодно не травить и здоровых зараз, спустила в раковину. А старшая сестра, узнав, решила, что пусть та сама купит недостающие градусники, иначе вызовут Шойгу, и никому не говорить об этом. Ну, а заведующий, не симпатизирующий Шойгу, согласился.
Все говорят: нищая медицина, а в ней сорок сороков градусников.
Та же самая медсестричка в ответ на утреннее распоряжение выпустить больную мужскую мочу, сказала, что она не будет этого делать, потому что утром ей это мужчине делать неприятно.
Змей Горыныч
Самоубийца выбрал нетривиальный способ покончить с собой: выстрелил себе в рот из ракетницы, дело было на седьмом этаже.
Первыми приехали пожарные, потому что отовсюду валил дым.
Следом ехала Скорая Помощь: медленно, так медленно, насколько это возможно.
Но эта сволочь, как выразился доктор, дождался. Ему снесло полбашни, и он жил. Забили ватой кое-как, погрузили, повезли лечиться с видами на последующую реабилитацию в курортной зоне.
В шесть часов вечера после войны
Мой приятель доктор попал в беду: был заподозрен в пьяном служебном времени.
- А мы и выпили-то с фельдшером бутылку пива, - изумленно рассказывал он мне. - Ходим себе, ничего.
На него орали:
- Вы и когда губернаторского отца отвозили - от вас и тогда пахло!
Потом зловеще добавили:
- Сейчас мы вызовем ЛКС.
ЛКС - линейно-контрольная служба, карательно-дознавательная мобильная структура.
Приятель-доктор посмотрел на часы: без пяти минут девять, вечер.
- Не успеете, - подмигнул он. - Не доедут. А смена кончается.
В восемь минут десятого он отпер служебный шкафчик, вынул бутылку водки и ополовинил ее.
- Имею право, - подмигнул он усиленнее. - Я уже сменился!
- Вы сами уволитесь или как? - спросили у него.
В общем, неприятности. Не уволят, но будут ругать. На всякий случай мой друг пошел и взял себе больничный у хирурга, диагноз не разобрал даже я: нечто вроде хондроплексита.
- Вот, - говорит, - хожу на физиотерапию. Только что пришел. Сейчас и физиотерапевт придет.
Пауза. Я слышу из трубки, как он затягивается беломориной.
- Мы ведь тут все соседи, - вздох приятеля приобретает форму дымного облака. - Вот он и придет. Его хирург принесет. А то он здоровый очень, его волочить надо...
Куколка
Лето Господне, 2004. Вчера случился переполох: малолетняя дочерь потеряла гусеницу, которую отловила, принесла в коробочке с листьями и цветочками и обещала устроить ей райскую жизнь; гусеница скрылась, но обещание дочка сдержала: с удовольствием на ночь глядя, хозяева дачи пригнали бытовой газенваген и щедро полили себе огород там, где он растет у них - ядохимикатами. И гусеница поползла себя в рай, превращаться в бабочку. Но что-то там не сложилось у нее со Святым Петром, да и Франциск отлучился, спорить с Клопским.
Ночью гусеница - похоже, это была она - уже вернулась из рая, побывав там и оставив в этом месте о себе дурную память. Что-то шлепнулось мне на голову и запуталось в редких волосах, желая шелкопрядства; не желая разбираться в этих перемещениях и переливаниях из пустого в порожнее, я вырвал это существо, чужое, из волос и метнул на пол, много ниже рая, к моим носкам и шлепанцам.
Возможно, это была не гусеница, а ночная литературная мысль, недооцененная. То есть Куколка. Помните - Маяковский записывал ночью, спросонок, горелой спичкой на коробке про \"единственную ногу\", которая приснилась ему и которую он, будь он взорванным солдатом, хотел беречь, как тело любимой, то есть наоборот - тело любимой он бы берег, как взорванный солдат бережет единственную ногу.
Ну, не знаю.
Я и вообще без ног видел двести человек - вот уж они устраивали своим любимым варьете, и всему неврологическому отделению. Жаль их конечно, бедняг. Жен. Отделение. И двести человек.
Встает охрана
Возьмемся за старое.
Место действия - подстанция Скорой Помощи.
Фельдшер явился на смену. Пьянющий не то что в жопу, но в дым, потому что жопу берег для других целей. Будучи пикантным мужчиной уважаемой ныне ориентации.
Что делать?
Да ничего.
Положили на носилки, загрузили в караульную скорую и отвезли стеречь Патриарха. Тот как раз остановился в Питере, в связи с тихвинскими чудесами, в женском монастыре на Карповке (всегда там останавливается - странновато, да?)
В общем, за Патриарха можно было не волноваться. Ситуация под контролем.
Сроки согласованы
Итак, история семейная.
Мой отчим, видный дохтур, уложил к себе в больничку свою мачеху осьмидесяти лет. Такое вот сложное родство.
Дело в том, что бабушка, вполне физически крепкая и состоящая с нами в контакте лет двадцать, стала вязать узлы, куда-то собираться. Деньги, жалуется, у нее украли, надо сходить в милицию получить. Семнадцать тысяч якобы пенсия. И родичей моих она знать не знает (Они поженились? - (да, в 1979 году) - Я не знала...), но пасынка своего, моего отчима, признает. Правда, не знаю, за кого. Удивляется: разве его уже выпустили из тюрьмы? По комнате ее ходят некие люди, но это неважно, они ей не мешают. Они идут с работы к себе домой, а у нее курят.
Психиатр написал: \"Полный распад личности.\"
А родичи мои собрались за рубеж и на пару недель пристроили бабулю в больницу.
И отчим мой весь на нервах: а ну, как помрет, пока их нет? Перестраховался. Дал сестрам телефоны: мой и многие другие. Хотя помирать ей совершенно не с чего: все органы и системы работают изумительно, кроме одной, надзирающей за остальными.
Отчим построил во фрунт главную сестру и сказал ей:
- Так. В случае чего. В сейфе лежат деньги. Десять тысяч. Крематорий и все дела. Поняла?
- Поняла, поняла!