Майн Рид

Жилище в пустыне

I. Великая Американская пустыня

На территории Северной Америки находится обширная пустыня, не уступающая своими размерами знаменитой Сахаре. Предположительно, она простирается на полторы тысячи миль в длину и на тысячу в ширину, но ее границы до сих пор еще точно не определены. Есть мнение, что ее поверхность не превышает полутора миллионов квадратных миль, то есть здесь можно поместить четыре Франции. Так что пустыню справедливо называют «Великой Американской пустыней».

Слово «пустыня» ассоциируется с обширной плоской равниной, покрытой песком, лишенной деревьев, травы и вообще всякой растительности, с желтоватыми облаками песков, с совершенным отсутствием воды. Однако, если почти во всех пустынях находятся песчаные равнины, то эта пустыня совершенно иная.

Она напоминает Сахару в этом отношении, О Сахаре можно с уверенностью сказать, что там находятся длинные горные цепи, высокие скалы, глубокие долины, озера, реки и ручьи. Там есть и плодородные места, — оазисы, расположенные на большом расстоянии друг от друга, покрытые деревьями и растениями. Одни из них небольшие, другие, более обширные, населены независимыми племенами и составляют даже самостоятельные государства. И если посмотреть на географическую карту, вы можете увидеть, что таких оазисов в Сахаре очень много.

Но Великая Американская пустыня уникальная в своем разнообразии. Здесь перед вами расстилаются обширные песчаные равнины, которые тянутся на сотни миль, там — не менее обширные равнины, но на почве ни единой песчинки, и тем не менее, бесплодные и без всякой растительности. Далее можно увидеть чахлые деревца, покрытые светлыми листьями. В некоторых местах они образуют густые заросли, через которые с трудом проберется всадник, — до того их ветви спутаны и переплетены между собой. Это — чернобыльник, родственный полыни. Охотники назвали эти места «полынными прериями». Здесь есть равнины совершенно черные из-за изверженной когда-то действующими вулканами лавы. Она давно застыла и превратилась в мелкие куски, напоминающие камешки на новой шоссейной дороге. Далее идут совершенно белые равнины, как бы покрытые только что выпавшим снегом. Однако это не снег, а соль! Сплошной соляной покров, толщиной в шесть дюймов тянется на пятьдесят миль! Но это не та соль, которую мы употребляем в пищу, это продукты выветривания и разложения различных минеральных веществ.

Громадная цепь Скалистых гор прорезает пустыню с севера на юг и делит на две почти равные части. Но здесь встречаются еще и другие, очень высокие горы; некоторые из них, по форме и цвету, представляют поразительное и оригинальное зрелище. Иногда, на протяжении нескольких миль, их верхушка напоминает собой обыкновенную крышу и кажется настолько узкой, что можно сесть на нее верхом. В некоторых местах эти горы выделяются на равнине в виде конусов, стоящих друг от друга на небольшом расстоянии. Есть здесь и остроконечные горы, подымающиеся высоко вверх, наподобие мачт, есть такие, которые видом своим напоминают купола. Издали эти горы кажутся разноцветными: совершенно черными, темно-зелеными или голубыми. Их цвет зависит от того, покрыты ли они растительностью. Голубой оттенок они принимают, если на горе растут сосны и кедры, но среди них есть и такие, где не увидишь ни одного дерева и ни малейшего следа растительности. Огромные гранитные скалы кажутся опрокинутыми на бок и нависшими над темными страшными пропастями. Есть горы совершенно белые, покрытые толстым снежным покровом. Они видны на очень далеком расстоянии. Снег никогда не тает на их вершине, так как они стоят очень высоко над уровнем моря. Некоторые горы обязаны белому цвету покрывающему их низкорослому кедру, гнездящемуся в их расселинах. Другие — чистому кальциту или белому кварцу. Некоторые слишком пестро окрашены. Они состоят из различных горных пород, их образующих. Есть еще горы, богатые селенитом, придающим им характерный блеск. Освещенные лучами солнца, они кажутся золотыми.

А уж какие реки протекают по этим местам! Одни из них катят свои волны по широкому и неглубокому руслу, устланному блестящим песком. Следуя по течению этих рек, имеющих в ширину до пятидесяти миль, можно заметить, что они не расширяются, а, наоборот, постепенно суживаются до тех пор, пока воды их совершенно не исчезают. Нужно потратить не один день, чтобы снова увидеть ту же реку, которая становится все шире, и, наконец, принимает размеры большой судоходной реки. Таковы Арканзас и Платта.

Другие реки с обрывистыми берегами катят свои холодные воды между отвесными скалами, поднимающимися на высоту более тысячи футов. Скалы образуют глубокую пропасть, на дне которой шумит вода. Часто эти берега тянутся на сотни миль и до того круты, что нет никакой возможности добраться до воды. Не один путешественник умер от жажды в то время, когда в его ушах раздавался шум освежающих вод. Таковы Колорадо и Снек.

Некоторые реки из года в год меняют свое направление, так что подчас их новое русло оказывается на расстоянии сотни миль от старого. Иногда они принимают причудливые очертания, напоминая кольца огромной змеи, благодаря своим мутным и красноватым водам они похожи на кровавые реки. Таковы Бразо и река Красная.

Эти реки протекают по горам, долинам и равнинам Великой Американской пустыни.

Не менее оригинальны и ее озера. Одни из них скрываются в скалистых горах, до того мрачных и девственных, что еще ни одна птица не мутила этих молчаливых вод ударом своих крыльев. Другие находятся среди обширных бесплодных равнин, и напрасно путешественник, раз видевший их, станет искать их спустя несколько лет: они уже высохли и исчезли.

В одних озерах вода пресная и прозрачная, как кристалл, в других — тоже пресная, но мутная, в третьих — она более соленая, чем в океане.

Эта пустыня изобилует источниками: щелочными, сернистыми и солеными. Есть и горячие, где вода постоянно кипит и куда нельзя опустить палец, чтобы не обжечь его.

Местами горы прорезываются громадными зияющими пропастями. Некоторые из этих пропастей до того глубоки, что какие-то неведомые сверхсилы специально разрезали гору. Эти пропасти называются барранкосами. Попадаются они и на равнинах, окруженные отвесными стенами, глубиной более тысячи футов. Есть такие, в глубине которых протекают ручьи, и напоминают они туннели с обвалившейся кровлей. Это каньоны. Все эти образования характеризуют дикую природу Великой Американской пустыни.

Эта пустыня имеет и своих обитателей, живущих в оазисах, отличающихся значительными размерами. Один из таких оазисов составляет территорию Новой Мексики. Города и селения составляют около ста тысяч жителей, в основном, это испанцы и индейцы. Другой оазис, также занимающий большую территорию, окружающую большое Соленое озеро и озеро Ута — один из штатов Северной Америки.

Кроме этих двух оазисов там есть еще множество других. Большая их часть необитаема. Но в некоторых живут индейские племена, иногда многочисленные и могущественные, но чаще всего представляющие собою небольшие группы из трех или четырех семейств. Питаются они кореньями, травами, пресмыкающимися и насекомыми. Нельзя не упомянуть и белых людей, северо-американских охотников. Их пребывание здесь связано с рядом опасностей. Им приходится сражаться не только с дикими зверями, но и враждебно настроенными индейцами, с которыми им невольно приходится соприкасаться.

Охота — это единственный источник их существования. Торговые предприятия, учрежденные предприимчивыми коммерсантами, находятся на больших расстояниях друг от друга. Северо-американские охотники время от времени приходят сюда, чтобы поменять свою добычу на съестные припасы, одежду и предметы, необходимые для их опасного ремесла.

И последние, о ком нельзя не сказать — это люди, постоянно разъезжающие по пустыне. Между Новой Мексикой и Соединенными Штатами установились прочные торговые отношения. Торговые обороты очень велики, в торговле занято очень много служащих, главным образом, американцев. Товары перевозятся в больших вагонах или на телегах. Поезд из таких вагонов образует караван. Таким образом, Северо-Американская пустыня, подобно Сахаре, имеет и свои караваны.

Они проезжают сотни миль по местности, где не встретишь никаких других жителей, кроме индейцев.

Но эти караваны обычно следуют по одному и тому же маршруту. Основная часть этого пути пролегает по границе Соединенных Штатов и Новой Мексики.

II. Белая вершина

Несколько лет тому назад я присоединился к торговцам, идущих с караваном из Сан-Луи в Санта-Фе, в Новую Мексику. Мы следовали по наезженной дороге, ведущей в Санта-Фе. Не продав всех товаров в Новой Мексике, мы направились в город Чихаху, расположенный южнее. Справившись со своими делами, не обремененные никаким багажом, мы решили возвращаться в Соединенные Штаты не старой дорогой, а найти более короткую.

В Эль-Пасо мы продали наши вагоны и купили нескольких мексиканских мулов. Здесь же мы наняли аррьеро. Так называются мексиканцы, умеющие обращаться с мулами. Кроме этого, мы купили несколько лошадей лучшей мексиканской породы, наиболее приспособленных к путешествию по пустыне. Закупили необходимую одежду и провизию, которая могла бы пригодиться нам в этом путешествии. Все мы были хорошо вооружены. Оставив Эль-Пасо, мы направились на восток.

Прежде всего нам нужно было преодолеть Скалистые горы. Горная цепь, простирающаяся к западу от Эль-Пасо, получила название Сиерра-Органос или Органных гор, из-за остроконечной формы, напоминающей органные трубы. Но самое необычное в этих горах — озеро, где, как в океане, бывают приливы и отливы! До сих пор никто не обращал внимания на это исключительное явление. Это озеро является любимым местом всех диких животных. Здесь их не тревожат мексиканские охотники, которые испытывают суеверный страх перед духами Органных гор, а потому очень редко взбираются на их отвесные скалы.

Несколько дней мы шли по восточному склону Скалистых гор, затем мы нашли небольшой ручей и следовали по его течению. Он привел нас к большой реке, которая течет с севера на юг. Это Пекос, или, как ее еще иначе называют, Пуэрко. Все эти названия испанского происхождения. Места, по которым мы двигались, необитаемы и почти совершенно не исследованы мексиканскими испанцами, хотя и составляют часть их территорий.

Мы перешли через Пекос и несколько дней шли по ее левому берегу. Мы надеялись найти новое направление реки — с запада, по которому и собирались следовать. Но потом мы изменили свое решение — оставили берег и несколько дней шли по открытой местности до тех пор, пока опять не вышли к ней. В этом месте река пробила себе дорогу через горы, препятствовавшие ее течению, и образовала с обеих сторон обширные и открытые пропасти.

Получилось так, что мы прошли на север дальше, чем следовало, и поэтому, чтобы сократить путь, отправились по равнине. Путешественники обычно держатся берега реки, но нам хотелось скорее попасть на место.

Через несколько часов мы очутились среди совершенно голой пустыни: ни гор, ни холмов, лишь изредка попадались слабые следы растительности; ни капли воды и ничего такого, что указывало бы на то, что здесь упала хоть одна капля дождя. Земля была до того суха, что вокруг нас от подымаемой копытами мулов и лошадей пыли образовались густые черные облака. К тому же стояла страшная жара. Мы сильно устали от дороги, и нас мучила страшная жажда. Вскоре мы выпили весь запас воды. Животные страдали без воды еще больше, чем мы. Есть им тоже было нечего.

Повернуть обратно мы тоже не могли. Продолжая наш путь, мы надеялись набрести на воду раньше, чем успеем вернуться к покинутой нами реке. К концу полудня вдали показалась покрытая снегом верхушка горы.

По ее виду мы знали, что это гора, вечно покрытая снегом, и такие вершины известны во всей Мексике как «невады», что значит снежные. И нам также было известно, что с этих гор, во все времена года и в особенности летом, благодаря таянию снега, стекают ручьи. Надежда на спасение придала нам сил, хотя нас отделяло от горы значительное расстояние. Даже животные наши как бы поняли, в чем дело, весело заржали и ускорили шаг.

По мере нашего приближения белый треугольник стал казаться все больше и больше. При закате солнца мы стали различать черные полосы нижней части горы и блестящие желтые полосы снега, издалека при солнечном освещении казавшегося громадной золотой короной. Какое восхитительное зрелище для глаз усталого путника!

Солнце зашло, и на небе показалась луна. При ее бледном освещении мы шли всю ночь. Остановиться — значило бы умереть.

С наступлением утра мы еле держались на ногах. От реки Пекос мы уже успели отъехать более чем на сто миль, однако и гора была еще довольно далеко от нас. Утром мы уже могли различить очертания подошвы. На южной ее поверхности мы заметили глубокий овраг, тянувшийся до самой вершины. С западной, наиболее близкой к нам стороны, не было ничего подобного. Все пришли к выводу, что наиболее удобное место для скопления воды представляет южный овраг, куда мог стекать растаявший снег. Наш расчет оказался правильным. Приближаясь к горе, мы заметили зеленую полосу, ярко выделявшуюся на коричневом фоне пустыни. Это была рощица из ивы и хлопчатника. Теперь уже не осталось никакого сомнения в том, что здесь есть вода. Радости не было предела. Спустя несколько минут люди, лошади и мулы очутились на берегу большого ручья и быстро опустились на колени для того, чтобы утолить жажду.

III. Оазис в долине

После столь долгого и трудного путешествия единственным нашим желанием было отдохнуть и собраться с силами. Мы хотели остаться на берегу ручья на всю ночь, а может даже на день-два. Ивы тянулись на протяжении девяноста миль. В тени деревьев мы заметили особого рода траву, растущую исключительно в Мексике и известную там под названием Grammifes. Это — очень сочная и питательная трава, одинаково приятная как диким, так и домашним животным. Вскоре мы убедились в этом: утолив жажду, наши лошади и мулы сразу же набросились на траву, глаза их блестели от жадности. Мы сняли с них багаж и седла, привязали их к кольям и дали им возможность есть вволю.

После этого мы принялись готовить ужин. Нам недолго пришлось страдать от голода. Во время путешествия по равнине время от времени мы употребляли в пищу сырую сушеную говядину, хотя жареная она не намного вкуснее. Питаясь таким образом больше недели, мы, естественно, горели желанием поесть свежего мяса. Всю дорогу от Эль-Пасо нам не встретилась дичь, если не считать полдюжины тощих антилоп, из которых удалось убить только одну.

Пока мы привязывали животных и готовили ужин, один из охотников, по имени Линкольн, выстрелил. Все подняли глаза вверх и увидели целое стадо бигорнов, диких баранов, перепрыгивавших со скалы на скалу и устремившихся к вершине горы. Линкольн показался из оврага, держа в руках животное, которое мы сразу узнали по форме рогов в виде полумесяца: оно, бесспорно, принадлежало к только что скрывшемуся стаду. Обрадовавшись добыче, мы наскоро нарубили дров и приготовили вкусный ужин. После ужина каждый из нас укутался в свое одеяло и совершенно забыл о пережитых нами невзгодах.

На второй день мы проснулись со свежими силами и, позавтракав, стали совещаться, в каком направлении продолжать путь.

Мы с удовольствием пошли бы по течению ручья, если бы оно не было направлено к югу, где нам нечего было делать. Нужно было идти на восток. Во время нашего совещания наше внимание привлек крик Линкольна. Он стоял среди равнины недалеко от ив и смотрел на юг. Мы обратили к нему наши взоры и, к великому нашему изумлению, увидели высокий столб дыма.

— Это — индейцы! — воскликнул один из наших спутников.

— Прошлой ночью, — сказал Линкольн, — подстерегая бигорна, я заметил там внизу на поляне странное углубление. Оттуда и идет дым, который вы видите сейчас, где есть дым, там должен быть огонь, а огонь сам собой не загорается. Следовательно, там находятся люди, — либо краснокожие, либо белые.

— Индейцы! Без сомнения, индейцы! — воскликнули некоторые из присутствовавших. — Кто другой мог бы быть здесь, на расстоянии сотен миль от всякого жилища? Это — индейцы!

Мы стали совещаться о том, как быть дальше. Огонь был потушен, лошади и мулы скрыты в тени деревьев.

Одни советовали отправить небольшую группу для разведки вдоль ручья, другие предлагали взобраться на гору для того, чтобы рассмотреть то место, откуда подымался дым. Решили, что шесть человек из нас поднимутся на гору, остальные будут ждать внизу.

Мы карабкались вдоль оврага, время от времени останавливаясь для того, чтобы бросить взгляд на равнину. Нам удалось заметить луч света, но расстояние было довольно большое, чтобы можно было что-то различить. Перед нами расстилалась обширная высохшая и бесплодная равнина. Лишь с западной стороны виднелся растительный пояс, с несколькими деревьями, разбросанными в одиночку и изредка образующими небольшие группы из трех или четырех. Посредине этого пояса виднелась углубленная полоса; это было, без сомнения, русло ручья. Так как с горы мы ничего больше увидеть не могли, то стали спускаться вниз для того, чтобы присоединиться к оставшимся там товарищам.

Тогда решено было, что небольшая группа отправится по течению ручья вплоть до границ этой необыкновенной долины с тем, чтобы осторожно ее осмотреть. Мы пошли вшестером, оставив наших лошадей. Шли молча, стараясь скрыться среди ив, по возможности ближе к берегу. Таким образом, мы прошли около двух миль и очутились совсем близко от равнины. Мы услышали шум, похожий на шум падающей воды, и предположили, что это — порог, образуемый ручьем при впадении в загадочный овраг, который уже расстилался перед нами. Наше предположение оказалось справедливым. Немного спустя мы наткнулись на вершину отвесной горы, откуда, с высоты двухсот футов, низвергался ручей.

Это было поистине великолепное зрелище! С каким восхищением мы любовались этим громадным водопадом, загнутым наподобие лошадиного хвоста, ниспадавшим в пенистое озеро для того, чтобы потом снова подняться, увлекая с собою миллионы белоснежных брызг, блиставших на солнце всеми цветами радуги! Но наш взгляд тут же был прикован к другому, не менее восхитительному зрелищу. Недалеко расстилалась великолепная долина, покрытая роскошной растительностью. Она имела почти овальную форму, ограниченная со всех сторон естественной каменной стеной. Длина ее была около шестнадцати миль, а в самом широком месте всего около восьми. Мы находились на самой высокой оконечности, следовательно, могли просматривать ее всю. По бокам пропасти росли деревья, и ветки некоторых из них касались земли. Это были кедры и сосны. Мы увидели также переплетавшиеся ветви громадных кактусов, росших в расщелинах скал. Вверху кругом было мрачно и неприглядно, а внизу природа ласкала глаз прихотливым разнообразием своих красот!

В центре долины сверкали прозрачные воды озера, чистого, как кристалл, и гладкого, как зеркало. Солнце находилось тогда в зените, и его лучи, отражаясь на поверхности воды, придавали ей вид громадного листа из золоченой бумаги. Берега нельзя было различить, так как их прикрывали деревья, но легко было видеть, что дым, привлекший наше внимание к этим местам, шел с западной стороны.

Мы возвратились туда, где оставили наших спутников, и решили верхом объехать равнину вокруг, пока не найдем место, по которому нетрудно будет спуститься вниз.

Было очевидно, что проход где-то должен быть. Ведь как-то же спустились туда те, что развели огонь.

Мы оставили мексиканцев с мулами и, сев на лошадей, двинулись к востоку, нагибаясь к седлам для того, чтобы нас не заметили. Очутившись против того места, откуда шел дым, мы остановились, и двое из нас, спешившись, направились к краю пропасти, стараясь держаться позади кустов, находившихся между нами и озером. Наконец, стало видно то, что было внизу. Мы оцепенели от изумления: отнюдь не ожидали увидеть расстилавшуюся перед нами картину. На противоположном берегу озера, на расстоянии приблизительно сотни шагов от его берегов, возвышался очень красивый дом. На некотором расстоянии от него мы увидели другой дом поменьше. Большое распаханное пространство было разделено на участки; одни из них были засеяны, другие служила пастбищем для скота. Вся эта местность напоминала красивую ферму с стойлами, жилым домом, с садом, полями, лошадьми и рабочим скотом. На таком большом расстоянии невозможно было различить вид животных, но животные эти, по-видимому, принадлежали к различным породам: были среди них рыжие, были и белые, а также пятнистые.

Мы увидели двоих мужчин и двоих детей, выходивших из ограды и возвращавшихся обратно, а также одну женщину, сидевшую у двери дома. Трудно было с уверенностью сказать, что это белые; но мы были уверены в том, что имеем дело не с индейцами, которые неспособны выстроить такой дом. Это неожиданное зрелище приводило нас в восторг и изумление. Никто не ожидал увидеть нечто подобное среди бесплодной пустыни.

Мы, конечно, не отказались от своего решения идти до тех пор, пока не найдем дороги, ведущей в этот необыкновенный оазис. Заметив уклон местности по направлению к нижнему краю долины, мы направились в ту сторону. Пройдя несколько миль, мы достигли места, где ручей поворачивает на восток.

Это была настоящая дорога, которую наш отряд искал. Она шла вдоль ручья, и была немного шире повозки, но по ней легко было спускаться. Мы без всяких колебаний отправились по ней.

IV. Странное поселение

Эта дорога вела до самой долины, посреди которой стоял дом. Мы решили достигнуть берега озера, и уже оттуда посмотреть, что это за дом, и кто его обитатели. Нас поразило обилие и разнообразие деревьев и птиц.

Мы уже почти дошли к берегу озера, совсем недалеко от того места, где расположен был дом. Благоразумие подсказывало нам не идти дальше, прежде, чем не разузнаем, кто здесь живет. Я и еще один из спутников спешились и дошли до густых зарослей лиственных деревьев, под прикрытием которых могли наблюдать за домом и окружавшими его полями.

Дом был сооружен из толстых бревен, как обычно строят дома в западных штатах Северной Америки. С одной стороны находился сад, окруженный засеянными полями. На одном поле рос маис, на другом — пшеница. Но особенно поразило нас разнообразие животных, которых мы увидели в стойлах. На первый взгляд можно было подумать, что это такие же животные, которых мы привыкли видеть на фермах Англии и Америки.

Те черные животные, которых мы приняли за коров, оказались буйволами! Более того, два животных, которые были впряжены в телеги, тоже оказались буйволами; они работали с неменьшим спокойствием и выдержкой, чем привычные для нас волы!

Наше внимание привлекли другие животные, превосходящие своими размерами буйволов. Некоторые из них спокойно стояли в воде. Их крупные тела и ветвистые рога отражались в воде, как в зеркале.

Мы увидели крупного американского лося, несколько пород ланей, антилоп с короткими и вилообразными рогами. Наше внимание привлекли птицы. Каких только там не было. Выделялся из всех дикий индюк, весьма крупный и стройный. Было такое впечатление, что мы находимся в зоологическом саду.

Возле дома находились двое мужчин: один белый, высокого роста и очень полный, другой — негр небольшого роста, с очень грубыми чертами лица. У двери, за какой-то работой, сидела женщина. Рядом с ней стояло двое мальчиков и две девочки, по-видимому, ее дети.

Но больше всего нас поразило то, что недалеко от того места, где сидела женщина, играли два больших черных медведя, ничем не огороженных. Тут же резвились другие животные меньших размеров, которых мы издали приняли за собак, но скорее всего это были волки. Их было, по меньшей мере, полдюжины. Страшнее всего было смотреть на двух рыжего цвета животных, ползавших у самых ног женщины. Их округленные головы, кошачьи уши, черные и короткие морды, белые шеи, светло-красные груди о многом говорили нам.

— Пантеры! — проворчал мой товарищ, учащенно дыша.

Да, это действительно были пантеры, как их называют охотники, или, вернее, кугуары.

Обе девочки свободно ходили среди всех этих зверей, нисколько, по-видимому, не опасаясь их присутствия. Звери, в свою очередь, не обращали на них никакого внимания. Эта картина напомнила мне слова священного Писания, предсказывающая наступление такого времени, когда на земле водворится полный мир, когда «лев будет жить бок о бок с ягненком».

Мы не стали оставаться здесь дольше и вернулись к товарищам. Через пять минут вся группа направилась к дому. Наше внезапное появление вызвало бурную реакцию со всех сторон. Люди издали крик, лошади заржали, животные и птицы зашумели. Нас, без сомнения, приняли за шайку индейцев, но мы скоро дали понять, кто мы. После наших объяснений белый человек в очень вежливой форме пригласил нас в дом и предложил воспользоваться его гостеприимством. Он приказал приготовить для нас обед. Попросив нас увести лошадей в стойло, он начал сыпать зерно в большой деревянный желоб. Негр и мальчики помогали ему в этой работе.

Мы все не могли прийти в себя от изумления. То, что мы здесь увидели, выглядело не правдоподобно. Дикие животные были так же смирны и приручены, как рабочий скот на любой ферме. На полях и в саду росли самые редкие растения. Перед нами была картина столь же любопытная, сколь и приятная.

Мы гуляли около часа, до тех пор, пока нас не позвали обедать.

— Пожалуйста, заходите в дом, господа, — пригласил хозяин.

Все вошли и заняли места вокруг большого стола, на котором дымилась жареная дичь, буйволовый язык, котлеты из бизона, жареные пулярки, яйца индюшки, хлеб, масло, сыр, — все возбуждало наш аппетит, хотя, честно сказать, мы и без того умирали от голода, ибо с самого утра ничего не ели. На огне шипел большой котел. Перед нами поставили чашки, наполненные очень вкусным и полезным напитком. Это был чай из кореньев сассафраса с кленовым сахаром. К чаю подали сливки.

Во время обеда мы с любопытством осматривали комнату и обстановку. Вся мебель была довольно проста, по-видимому, сделана кем-то из местных мастеров. С особенным интересом мы рассматривали вазы, изготовленные из дерева или из красной глины, самой разнообразной формы и различных размеров.

Все стулья были обтянуты звериными шкурами.

Стены почти ничем не были украшены, если не считать громадных перьев. Не было ни зеркал, ни картин, ни книг. Единственная книга лежала на отдельном столике. Ее очень изящный переплет был сделан из шкуры молодой антилопы. Меня сразу охватило любопытство. Я открыл книгу и на первой странице прочитал: Святая Библия. Я с удовольствием вернулся к столу и возблагодарил Небо за то, что в этом заброшенном углу земного шара мы попали к христианину.

Наш хозяин и его семья присутствовали на обеде. Мы их всех уже видели во дворе. Из разговора детей было понятно, что за последние десять лет к ним никто из белых людей не заходил.

Мальчиков звали Франк и Генрих. Они были одинакового роста. Им можно было дать лет по семнадцать, но мне трудно было определить, кто из них старше. Генрих своими светлыми волосами и мужественным румяным лицом походил на отца; а второй был брюнет и очень похож на мать.

Девочки тоже казались однолетками. Одна из них была очень смуглой брюнеткой испанского типа. Другая — блондинка, прелестное маленькое создание с золотистыми волосами, голубыми глазами и длинными черными ресницами. Ее звали Мария, а сестру — Луиза. Обе были очень красивы, но нисколько не походили одна на другую.

Их матери можно было дать не более тридцати пяти лет. У нее было очень красивое, доброе лицо.

Наш хозяин — мужчина лет сорока, со свежим и румяным лицом. Волосы у него, когда-то светлые и вьющиеся, теперь были седые. Он не носил ни бороды, ни усов, по подбородку видно было, что он привык бриться ежедневно. Все манеры его указывали на то, что он хорошо воспитан и тщательно следит за собой. По тому, как он говорил, мы скоро узнали, что имеем дело с образованным человеком.

Одежда у всей семьи носила особенный характер: на главе семейства была охотничья куртка и кожаные брюки. Юноши одеты так же, но под куртками у них были жилеты из домашнего полотна. Женщины носили платья из того же полотна, отороченные оленьей кожей. Я заметил несколько шляп, очень искусно сплетенных из пальмовых листьев.

Когда мы сидели за столом, в дверях показался негр и, поклонившись, бросил на нас взгляд, полный любопытства. Он был небольшого роста, здоровый, черный, как смоль, и имел около сорока лет от роду. Его голова была покрыта густой шевелюрой, короткой и пушистой, что придавало его черепу вид круглого клубка. Он постоянно смеялся, каждый раз показывая ряд длинных белых зубов. В выражении его черных глаз было что-то привлекательное.

— Куджо, нужно прогнать этих животных, — сказала хозяйка.

Это вежливое приказание или, вернее, просьбу ей повторять не пришлось. Куджо быстро приблизился к нам и за несколько секунд ему удалось прогнать волков, пантер и других животных, которые лежали у наших ног, внушая нам серьезный страх.

Все это казалось нам столь странным, что мы и не старались скрыть свое любопытство. По окончании обеда мы выразили хозяину благодарность и попросили рассказать о себе.

— Подождите до вечера, — сказал он, — я расскажу вам историю своей жизни, когда мы все будем сидеть около огня. Теперь вам нужно позаботиться о том, чтобы привести себя в порядок. Пойдите к озеру и выкупайтесь, солнце стоит еще высоко: купанье снимет с вас усталость после длительного путешествия.

Мы последовали его совету, затем одни из нас пешком возвратились на гору, где мы оставили мулов под присмотром мексиканцев, а другие обходили дом и поля. На каждом шагу мы натыкались на новые предметы, вызывавшие наше изумление.

Наконец, наступил вечер. После превосходного ужина мы расположились вокруг огня, чтобы выслушать историю Роберта Рольфа. Так звали нашего хозяина.

V. Рольф начинает свой рассказ

— Друзья мои, — начал хозяин свой рассказ, — хотя я и не американец по происхождению, однако принадлежу к вашей расе: я англичанин. Я родился сорок лет тому назад в южной части Великобритании. Мой отец, фермер и мелкий землевладелец, был, к несчастью, не в меру честолюбив. Он хотел вывести своего единственного сына в люди, в полном смысле этого слова, то есть решил дать мне хорошее воспитание, требующее огромных расходов и неизбежно ведущее к разорению. Это было неблагоразумно со стороны моего отца. Но с моей стороны было бы черной неблагодарностью пенять на него за эту ошибку, которая к тому же вытекала из его излишней любви ко мне. Я полагаю, что это была единственная ошибка, в которой мой добрый, замечательный отец мог когда-либо упрекнуть себя. Во всех других отношениях он был безупречен.

Меня отдали в школу, где учились дети аристократов. Я обучился танцам, верховой езде, играм. Мне позволено было не ограничивать себя в деньгах и тратить сколько угодно. По окончании колледжа я отправился путешествовать. Я посетил берега Рейна, Францию, Италию и, спустя несколько лет, вернулся в Англию, где нашел отца при смерти.

Я был единственным наследником всего его состояния, которое было довольно значительно для человека его положения. Я не мог отвыкнуть от лондонской жизни и от кутежей в обществе некоторых моих старых товарищей по колледжу. Я был для них желанным гостем до тех пор, пока кошелек мой был набит. Но вскоре я совсем разорился и чуть было не очутился в положении банкрота. Спасла меня она.

Он повернулся к своей жене. Она сидела в углу, окруженная всеми детьми. Дама подняла глаза и улыбнулась, а дети, с живейшим вниманием следившие за рассказом, смотрели на нее с любовью.

— Да, — продолжал он. — Мария меня спасла. Мы были друзьями детства и снова встретились в то тяжелое для меня время. Наша дружба перешла во взаимную любовь. Мы поженились.

К счастью, разгульная жизнь не лишила меня всех принципов добродетели, как это часто бывает. Все то хорошее, чему учила меня моя добрая мать, прочно сидело в моем уме и сердце.

Сразу после женитьбы я твердо решил изменить образ жизни. Но это не так легко, как может показаться. Нужно иметь большую силу воли для того, чтобы порвать со старыми друзьями, которые без конца вторгаются в твою жизнь. Но я отважился и, благодаря советам моей дорогой Марии, немедленно принялся за разрешение предстоявшей задачи.

Для уплаты по векселям я продал все свое имущество, и у меня осталось еще около пятисот фунтов.

За женой было приданого две с половиной тысячи, так что в нашем распоряжении было всего три тысячи фунтов. Это немного для того, чтобы жить в Англии так, как я привык. Несколько лет я провел в бесплодных попытках увеличить свое состояние. После трехлетней эксплуатации одной фермы у меня осталось две тысячи фунтов. Мне говорили, что в Америке с таким капиталом можно очень хорошо устроиться и приобрести прекрасную ферму. Я надеялся таким путем обеспечить будущее своего семейства и вместе с женой и детьми отправился в Нью-Йорк.

Чтобы начать какое-нибудь дело, мне нужен был человек, который посоветовал бы мне, что предпринять. Такой человек вскоре нашелся. Я решил заниматься земледелием, и этот человек поддержал меня. Он объяснил мне, что было бы неблагоразумно с моей стороны вложить весь свой капитал в новую и совершенно еще не обработанную землю, что на это придется потратить больше, чем будет стоить участок земли. «Вы лучше сделаете, — продолжал мой новый знакомый, — если приобретете благоустроенное имение с хорошим домом, где вы сможете сразу устроиться».

Я понял, но хватит ли у меня денег? Он ответил, что денег вполне достаточно, и прибавил, что знает подходящую для меня ферму или, как он ее назвал, плантацию в Штате Виргиния. Эту плантацию, сказал он, я смогу приобрести за пятьсот фунтов, а на оставшиеся деньги завести хозяйство.

Из дальнейших разговоров выяснилось, что плантация принадлежит ему. Я купил ее у него и немедленно отправился на свое новое место жительства.

VI. Плантация в Виргинии

Я нашел свою ферму такой, как он мне ее описывал. Это была обширная плантация с хорошим деревянным домом. На оставшиеся у меня деньги я немедленно начал заводить хозяйство. И представьте себе мой ужас, когда я узнал, что большую часть денег придется потратить на покупку людей! Я должен был решиться либо на покупку, либо на наем рабов, что с нравственной точки зрения совершенно безразлично.

Полагая, что я буду обращаться с рабами во всяком случае с неменьшей человечностью, чем другие рабовладельцы, я выбрал первое, я купил известное число чернокожих, мужчин и женщин, и начал жизнь плантатора. При таком образе действия я не имел возможности разбогатеть, о чем вы узнаете позже.

Мой первый урожай оказался плохим: я еле собрал на семена для следующего года. Второй урожай был еще хуже, и у меня, к великому своему ужасу, не осталось уже никакого сомнения относительно причины неурожаев. Я понял, что купил истощенную землю. На вид она казалась хорошей и плодородной. Когда я впервые увидел свою ферму, я обрадовался покупке и думал, что сделал очень выгодную сделку, сравнительно с той суммой денег, которую я потратил. В Виргинии я испытал горькое разочарование. Моя плантация не представляла никакой ценности, так как на урожаи рассчитывать не приходилось.

В первые два года, как я уже сказал, урожаи были очень плохие. Третий урожай был еще плачевнее, четвертый и пятый были не лучше. К тому времени я был уже почти совершенно разорен. Содержание несчастных негров еще увеличивало цифру моих долгов. Я не мог дольше оставаться на моей непроизводительной плантации. Для уплаты долгов я должен был все распродать: ферму, скот и негров. Однако не все было продано мною. Среди моих негров был один храбрый и честный юноша, к которому мы с Марией чувствовали сильную привязанность. Я не хотел продавать его в рабство другому. Он все время служил нам верой и правдой. Это он первый открыл мне глаза на аферу моего продавца. Соболезнуя мне в несчастье, он делал все от него зависящее, напрягал все свои силы и побуждал к тому же своих товарищей, чтобы моя неплодородная земля приносила хоть какой-нибудь доход. Это было напрасно; но я решил вознаградить его за его честную и безупречную дружбу. Я дал ему свободу. Но он от нее отказался, не желая расстаться с нами. Он и теперь у нас!

Рассказчик указал на Куджо, неподвижно стоявшего на пороге двери и внимательно слушавшего относившиеся к нему хвалебные слова. Он дружески улыбался, показывая свои крупные, белые зубы.

Рольф продолжал:

— После распродажи имущества и уплаты долгов у меня осталось 500 фунтов. Я приобрел уже некоторый опыт в фермерском деле и решил отправиться на запад. Я хотел основаться в большой долине реки Миссисипи. Я знал, что в этой области со своими средствами я могу обзавестись землей, но еще покрытой лесом.

Как раз я в то время обратил внимание на объявления, печатавшиеся тогда в газетах. Речь шла о новом городе, основанном при впадении Огио в Миссисипи. Он назван был Каиром. Благодаря своему исключительному географическому положению между двумя самыми большими судоходными реками в мире, этот город не мог не сделаться впоследствии одним из самых цветущих городов Америки. Так писали о нем газеты. План нового города красовался повсюду: в театрах, на улицах, в общественных зданиях и во всех церквах. Близ города предлагалась продажа небольших участков для того, чтобы жители имели возможность совместить торговлю с земледелием. Я не спал ни днем, ни ночью, пока не купил такой участок земли и небольшую ферму в окрестностях.

Заключив эту сделку, я отправился в путь, чтобы немедленно вступить во владение. Я взял с собой жену и детей, их тогда было у нас трое. Двоим старшим было уже почти девять лет, они — близнецы. Так как я не собирался возвращаться в Виргинию, то нас сопровождал на новое поселение и Куджо.

Тяжелое это было путешествие, но то испытание, которое ждало нас по прибытии в Каир, было куда тяжелее. Во всем городе оказался всего один дом, выстроенный на единственном неболотистом месте. Почти вся местность, предназначенная для города, была затоплена, а незатопленная часть представляла болото, покрытое деревьями и камышом!

Ни театров, ни судебных учреждений — ничего и близко здесь не было. Да еще была плотина, воздвигнутая для того, чтобы обезопасить от наводнения единственный в городе дом. Это была дешевая гостиница, в которой, кроме грубых моряков, никто не останавливался.

Поселив семейство в гостинице, я отправился искать свои владения. Свой «городской участок» я нашел в болотистой местности, где я стоял почти по колено в грязи. Что касается фермы, то для того, чтобы попасть к ней, нужно было взять лодку. Я объезжал ее на лодке, не имея возможности ступить на нее ногой. После этого осмотра я, разбитый и разочарованный, вернулся в гостиницу.

С первым пароходом я отправился в Сен-Луи. Свой участок и ферму я продал за ничтожную сумму.

Мне незачем говорить вам о том, как я был огорчен. При таких неудачах болезненно сжималось у меня сердце, когда я думал о судьбе моей молодой жены и наших детей! Мне оставалось только проклинать Америку и американцев, но что толку из этого? Это, впрочем, было бы так же несправедливо, как и безнравственно. Правда, два раза я был жестоко обманут, но разве не то же самое случилось со мной в моей родной стране? Разве не так же поступали со мной в Англии те, кто превратил дружбу со мной в прибыльное занятие? Меня дважды обворовали в Америке, но главная причина моих неудач — это отсутствие здравого смысла. Я был бы так же обманут, покупая лошадь в Теттерзалле или чан в магазине на улице Пикадилли, если бы не способен был определить цену той и другого.

VII. Караван

— Когда я с семьей прибыл в Сен-Луи, у меня было не более пятисот фунтов, и, если бы я сидел, сложа руки, то в скором времени израсходовал бы все свои деньги.

Тем временем я познакомился с одним молодым шотландцем, поселившимся в той гостинице, где я остановился. Как и я, он был чужой в Сен-Луи, как и я, он был из «старой родины». Мы скоро сошлись и, вполне естественно, стали посвящать друг друга в свои дела. Я ему рассказал о своих неудачах в Виргинии и Каире, и, как мне казалось, внушил ему к себе симпатию. Он, в свою очередь, рассказывал мне подробности из своей прошлой жизни и посвятил меня в свои планы на будущее. Он несколько лет работал в одном из медных рудников, в центральной части Великой Американской пустыни в Ивовых горах, Los Mimbros, к западу от реки Рио Гранде Дель-Норте.

Удивительный народ эти шотландцы. Они составляют лишь маленькую нацию, но их влияние простирается на все точки земного шара. Их можно встретить повсюду, везде они занимают видное положение, всегда преуспевая, они, однако, никогда не теряют привязанности к родной земле.

Мой шотландец из Сен-Луи предпринял поездку в Соединенные Штаты, и теперь возвращался на медный рудник через Сен-Луи и Санта-Фе. Его сопровождала жена, молодая и красивая мексиканка, и единственный ребенок. Он поджидал маленький караван из испанцев, который должен был в очень скором времени отправиться в Новую Мексику. Он решил продолжать путь с испанцами для того, чтобы обезопасить себя от нападений индейцев.

Узнав о моем положении, он посоветовал мне поехать с ним и предложил доходное место на руднике, где он был директором.

После стольких неудач в Соединенных Штатах я с радостью принял его предложение. Я стал готовиться в дорогу. Оставшиеся деньги позволили мне устроиться даже с некоторым комфортом. Для жены и детей я купил повозку и две пары здоровых быков, а также необходимые съестные припасы на дорогу. Мне незачем было нанимать ямщика, так как верный Куджо был с нами, а я знал, что лучшего ямщика нам не найти. Для себя я купил ружье и все принадлежности, необходимые для продолжительного путешествия по пустыне. Мои сыновья, Генрих и Франк, тоже имели маленькие ружья, купленные еще в Виргинии.

После всех приготовлений мы пустились в путь по диким прериям.

Наш караван был немногочислен; большой караван, отправляющийся ежегодно из Санта-Фе, вышел за несколько недель до нас. Нас было около двадцати человек, и мы имели всего десять повозок. Почти все мужчины были мексиканцы, они ездили в Соединенные Штаты по поручению губернатора из Санта-Фе для покупки нескольких артиллерийских орудий и везли с собой пушку и две бронзовые мортиры с лафетами и артиллерийскими повозками.

Мне незачем, друзья мои, рассказывать вам все наши приключения во время путешествия по обширным равнинам и большим рекам, которые встречаются по дороге от Сен-Луи до Санта-Фе. В прериях мы встретили племя павни, а на берегах Арканзаса небольшое племя чиен, но жаловаться на них я не могу. Спустя два месяца, мы свернули с дороги, по которой следуют торговые караваны, и направились к реке Канаде. Мы перешли через нее, и стали идти вдоль правого берега.

Сразу стало ясно, что мы попали в местность, трудно проходимую и полную опасностей. Мы подвигались вперед очень медленно.

В одном месте сломалось дышло моей повозки. Куджо и я отвязали быков, сняли с них веревки и стали чинить повозку. Наши спутники успели уйти вперед на значительное расстояние. Мой друг, молодой шотландец, прискакал к нам и выразил желание остаться с нами. Но я отказался от его любезного предложения, уверив, что нам нетрудно будет догнать их, когда они сделают остановку на ночь. Здесь часто случается, что одна повозка отстает от других. Если за ночь не успеет догнать, то на следующее утро отправляют кого-нибудь, чтобы узнать причину ее опоздания. Зная, что Куджо очень ловкий плотник, я нисколько не сомневался в том, что мы успеем присоединиться к нашей группе еще до наступления ночи. Убедившись в этом, молодой шотландец оставил нас и вернулся к собственным повозкам.

Через час мы с Куджо с помощью гвоздей и веревок починили дышло и, погоняя быков, поехали по следам наших спутников. Едва мы успели проехать одну милю, как свалился обод одного колеса, ссохшегося из-за страшной сухости. К нашему счастью, мы сразу остановили повозку и подперли ее. Вначале у меня появилась мысль поскакать вперед и позвать на помощь кого-нибудь из наших спутников. Но я им причинил уже достаточно хлопот в дороге. Мексиканцы не раз выражали недовольство мной и несколько раз отказывались помочь мне. Правда, я мог обратиться к молодому шотландцу, но я предпочел не быть обязанным никому.

Куджо и я, не теряя времени, усердно принялись за работу. Моя дорогая Мария, получившая очень хорошее воспитание, но умеющая приспособиться ко всяким обстоятельствам, ободряла нас своей веселостью. Она все развлекала нас разговорами о Каире, о нашей «подводной» ферме. Людей, внезапно очутившихся в затруднительном положении, ничто так не ободряет, как мысль о том, что могло бы быть и хуже.

Наш труд увенчался успехом: нам удалось исправить колесо и привести повозку в надлежащий вид. Но солнце стало уже клониться к западу. Не зная дороги, мы не могли продолжать наше путешествие ночью. К счастью, вода была поблизости и мы решили ждать до следующего дня.

Мы встали до зари. Умывшись и позавтракав, отправились в путь по следам каравана. Мы удивлялись тому, что ни один из наших спутников не вернулся к нам ночью, и ежеминутно надеялись встретить кого-нибудь из них. Но мы ехали до полудня, не встретив никого. Перед нами расстилалась дикая страна со скалистыми холмами и несколькими деревцами, разбросанными по долинам.

Подвигаясь вперед, мы услышали со стороны гор шум, похожий на взрыв бомбы. Мы знали, что у наших спутников есть бомбы с гранатами. Не подверглись ли наши товарищи нападению индейцев? Не пришлось ли направить пушку на дикарей? Но мы услышали всего один удар, а при стрельбе из пушки получается два удара. Не взорвалась ли одна из бомб? Это, казалось, более правдоподобным. Мы остановились, прислушиваясь, не услышим ли еще шума. Прошло полчаса, но ничего нового слышно не было. Тогда мы снова пустились в путь, меньше всего беспокоясь по поводу грохота. Нас смущало то обстоятельство, что никто из наших спутников не едет нам навстречу, чтобы справиться о нашей судьбе. Мы ехали по следам повозок. Видели, что они накануне совершили большой переезд, так как солнце клонилось уже к закату, когда мы достигли возвышенности, однако еще далеко от того места, где в прошлую ночь остановились наши спутники. Наконец мы прибыли туда. Какое ужасное зрелище! Кровь стынет в жилах при одном воспоминании об этом. Мы увидели повозки и разбросанный по земле багаж. На земле лежали тела людей, волки с воем сдирали с трупов кожу, отбивая их друг у друга. Некоторые из животных, тянувших повозки, тоже были распростерты на земле.

Очевидно, наши спутники подверглись нападению и были перебиты шайкой диких индейцев. Мы повернули бы обратно, но было уже слишком поздно. Мы очутились среди лагеря, сами того не заметив. Если бы дикари были еще поблизости, то всякая попытка к отступлению была бы бесполезна. Но судя по тому опустошению, которое уже успели произвести волки, индейцы ушли оттуда сравнительно давно.

Я оставил жену у телеги, где остались и Генрих с Франком со своими маленькими ружьями, а мы с Куджо отправились осматривать место этого кровавого сражения. Мы прогнали волков от их ужасной добычи. Наклонившись, мы узнали трупы наших несчастных спутников; но они были до того изуродованы, что невозможно было отличить их друг от друга. Они все были скальпированы индейцами. Караван наш не был торговым, поэтому у него было немного товаров, но индейцы унесли все, что казалось им более или менее ценным. Но тяжелые и громоздкие предметы валялись по земле. У нас не вызывало сомнения, что индейцы обратились в беспорядочное бегство. Может быть, они испугались взрыва бомбы и, не понимая ее страшного действия, приняли ее за проявление всемогущества Великого Духа.

Я глядел во все стороны, желая найти моего друга, молодого шотландца, но я не мог опознать его. Я искал его жену, которая, за исключением Марии, была единственной женщиной в караване, но и ее я нигде не видел. Куджо предположил, что дикари увели ее живой. В это время мы услышали страшный лай собак и вой волков. Шум доносился из чащи, находившейся недалеко от лагеря. Мы знали, что шотландец увез с собой из Сен-Луи двух больших собак. До нас, без сомнения, доносился их лай. Мы побежали по направлению к чаще. Приближаясь к тому месту, откуда доносился шум, мы увидели двух больших окровавленных собак; они лаяли с ожесточением и не давали волкам приблизиться к какому-то черному предмету, лежавшему среди листьев. Это было тело женщины. Прелестный ребенок, плотно прижавшись к ее шее, издавал страшный крик. Мы увидели, что женщина мертва и…

Здесь рассказ нашего гостя был внезапно прерван. Путешествовавший вместе с нами рудокоп Мак-Найт, который сильно волновался во все время рассказа, вдруг поднялся и закричал:

— О Боже мой! Моя жена… моя бедная жена! Ах! Рольф! Рольф! Разве вы не узнаете меня?

— Мак-Найт! — воскликнул изумленный Рольф. — Мак-Найт! Это действительно вы!

— Моя жена! Моя бедная жена! — продолжал в отчаянии рудокоп. — Я знал, что они ее убили! Я позже видел останки ее трупа… Но мой ребенок! О Рольф, что сталось с моей девочкой!

— Она здесь, — сказал наш хозяин, указывая на маленькую брюнетку.

Мак-Найт подскочил к маленькой Луизе и стал покрывать ее поцелуями.

VIII. Рассказ рудокопа

Что произошло после этого, не поддается описанию. Вся семья Рольфа поднялась и со слезами на глазах окружила маленькую Луизу, понимая, что придется расстаться с ней навсегда. Эта новость, действительно, огорошила детей, когда они узнали, что Луиза не сестра им. Они всегда считали ее сестрой, а Генрих, любимицей которого она была, называл ее «моя смугленькая сестра», тогда как меньшую называл «беленькой Марией».

Посередине стояла маленькая брюнетка, взволнованная, но более спокойная, чем все остальные, она, по-видимому, умела владеть собой.

Купцы и охотники поднялись для того, чтобы поздравить Мак-Найта с этой счастливой встречей. Они также пожимали руку нашего хозяина и его жены. Куджо прыгал, хлестал пантер и волков и был несказанно рад, и даже животные завыли от радости. Наш хозяин отправился в другую комнату и вернулся с сосудом из бурой глины. На столе между тем были расставлены чашки и наполнены какой-то красной жидкостью. Мы выпили напиток и поняли, что это вино! Вино в пустыне! Это было превосходное вино, и хозяин сообщил нам, что оно приготовлено домашним способом из дикого винограда, в изобилии растущего в долине.

Когда мы опорожнили чашки и заняли наши места, Рольф попросил Мак-Найта рассказать, каким образом он ускользнул из рук индейцев в ту страшную ночь.

— Тяжело мне об этом вспоминать, — начал Мак-Найт, — после того, как вы отказались от моих услуг, я поскакал дальше и присоединился к каравану. Дорога, как вы помните, становилась отлогой и ровной, и так как остановиться на ночлег можно было только у подошвы какой-нибудь горы, то мы шли без остановки. Когда солнце стало уже клониться к закату, мы достигли берега ручья, где вы видели повозки. Мы остановились здесь для ночлега. Я вас ждал не ранее часа или двух, полагая, что раньше вам не удастся приспособить дышло. Мы развели огонь для того, чтобы приготовить ужин. После ужина все расселись вокруг костра и стали вести оживленную беседу. Так как мы и не предполагали, что в окрестностях могут быть индейцы, то не приняли никаких мер предосторожности. Когда стало уже поздно, я начал беспокоиться за вас, опасаясь, что вы ночью не могли видеть наши следы. Я оставил жену и ребенка у костра, а сам взобрался на возвышенность, которая находилась против того места, откуда вы должны были приехать, но из-за темноты я ничего не мог разобрать. Я какое-то время прислушивался, надеясь услышать стук колес или же ваш голос. Вдруг я услышал продолжительный вой и с ужасом повернулся в сторону нашего ночлега. Я понял, что это за вой: это был воинственный крик диких арапаго. Я заметил индейцев, тени которых выделялись при свете костра. Я услышал душераздирающие стоны и крики, плач и мольбы о помощи, и среди всех этих ужасов явственно различил голос моей жены, произносившей мое имя.

Не колеблясь ни минуты, я быстро спустился с горы и бросился в свалку. У меня не было никакого оружия, кроме большого ножа. Я начал рубить направо и налево, и оторвался от резни лишь для того, чтобы найти свою жену. Я искал ее среди повозок во всех углах, крича: «Луиза! Луиза!» Но ответа я не получил, мне не суждено было больше видеть ее. Я опять очутился лицом к лицу с дикарями и продолжал сражаться с отчаянием. Большая часть моих товарищей была перебита. Копьем меня ранили в бедро. Я упал на месте, увлекая за собой индейца, и прежде, чем он успел вырваться, я ударил его своим ножом и убил насмерть.

Я с трудом поднялся на ноги. Сражение у костра уже прекратилось. Здесь лежали изуродованные тела моих товарищей. Я был уверен, что мои жена и ребенок тоже убиты. Я поспешил убраться отсюда и скрылся в кустах. Не успел пройти трехсот шагов, как в изнеможении упал на землю, я страшно ослабел от потери крови и боли, которую причиняла мне рана. Когда я пришел в себя, то снова побрел дальше. Едва я взобрался на скалы, как в очередной раз потерял сознание. Я находился на краю пропасти, на дне которой я заметил довольно глубокую расщелину. У мене еще хватило сил добраться до нее, и я спрятался в этом своеобразном естественном погребе, но едва я вошел туда, я снова лишился чувств.

Я пролежал в бесчувственном состоянии несколько часов. Когда пришел в себя, солнце уже освещало мое убежище. Я был очень слаб и еле в состоянии был двигаться. Вид раны поразил меня. Она не была перевязана, но кровь уже остановилась; я сорвал с себя рубашку и, как мог, сделал себе перевязку. Потом, подойдя к отверстию расщелины, стал внимательно прислушиваться. Мне казалось, что я слышу голоса индейцев. Шум продолжался один или два часа. Вдруг страшный грохот потряс скалы: очевидно, взорвалась бомба. Затем я услышал крики ужаса и топот скачущих лошадей. После этого воцарилась тишина. Я догадался, что индейцы покинули это место, но не мог понять, почему они убегали в таком смятении. Позже я узнал, в чем дело. Ваши предположения оказались верными. Они бросили бомбу в огонь, и она взорвалась, убив нескольких дикарей. Они сочли это за проявление гнева Великого Духа. Поэтому, захватив с собой то, что они считали наиболее ценным, они сели на лошадей и покинули эти места. С наступлением ночи мне показалось, что я опять слышу шум со стороны поля, и я подумал, что индейцы вернулись.

Когда совсем стемнело, я попытался отправиться далее, но был не в силах. Необходимо было терпеть всю ночь, страдая от боли и слушая вой волков. Это была страшная ночь.

С наступлением утра я уже не слышал никакого шума. У входа в мою пещеру я увидел дерево, хорошо знакомое нашим рудокопам. Это один из видов сосны, мексиканцы называют его «пиньоном». Его конусообразные плоды служат пищей тысячам дикарей, кочующим по Великой пустыне, от Скалистых гор до Калифорнии. Если бы я мог добраться до дерева, я, вероятно, нашел бы несколько его плодов на земле. Это заставило меня выйти из пещеры. Мне нужно было пройти всего двадцать шагов, но я был так слаб, а рана причиняла мне такие боли, что я потратил на это больше получаса. К моей великой радости, вся земля была усеяна плодами. Я съел несколько и утолил свой голод.

Но меня мучило другое: я умирал от жажды. Разве я в силах был дойти до стана? С другой стороны, расположение пропасти указывало на то, что ближе не найти воды. Нужно было либо идти в стан, либо умереть. Я предпринял короткое путешествие в триста шагов, не будучи уверен в том, что дойду до конца. Едва я успел пройти шесть шагов, как мое внимание привлек пучок белых цветов. Это были цветы щавелевого дерева, лионии, вид которой несказанно обрадовал меня. Я сел под деревом, и, схватив одну из нижних веток, сорвал с нее мягкие лучистые листья, которые стал жевать с жадностью. За первой веткой последовали вторая, третья и так далее. Наконец, моя жажда была утолена, и я заснул в освежающей тени лионии.

Когда я проснулся, я почувствовал в себе силы и сильный аппетит. Лихорадка понемногу проходила, я должен приписать это действие щавелевым листьям: сок щавеля не только утоляет жажду, но служит и прекрасным средством от лихорадки. Я собрал громадное количество листьев, связал их и вернулся к пиньону. Листья я взял с собой, так как до следующего утра не имел возможности собирать их. Это было трудное путешествие, так как каждый шаг причинял мне невыразимые страдания.

Я провел ночь под пиньоном. На следующее утро, позавтракав плодами, я отправился к щавелю, захватив с собой несколько плодов. Там я пробыл целый день, а потом опять вернулся к пиньону с пучком щавелевых листьев.

Таким образом, я в продолжении четырех суток жил то под одним, то под другим деревом и питался исключительно их плодами. Лихорадка прошла, благодаря употреблению листьев лионии. Моя рана начала затягиваться, боль проходила. Волки время от времени навещали меня, но, видя мой длинный нож и чувствуя, что я еще жив, они держались на почтительном расстоянии.

На четвертый день я направился к ручью. Я уже в состоянии был опираться на обе руки и на одно колено. Пройдя полпути, я вдруг остановился. Кровь застыла в моих жилах: это был скелет, но не мужчины… и, следовательно…

Здесь голос рудокопа, прерванный рыданиями, не позволил ему закончить начатую фразу. Все слушатели, не исключая и суровых охотников, плакали, тронутые рассказом. Сделав усилие над собой, Мак-Найт продолжал:

— Я видел, что она была зарыта в землю, что меня удивило, так как я знал, что индейцы это сделать не могли. Я сомневался в том, что это было сделано вами. После этого печального открытия я стал идти по следу, но нигде не нашел вашей повозки и решил, что вы были в нашем лагере. Я напрасно старался найти дорогу, по которой вы следовали. Позвольте мне возвратиться к тому моменту, когда я нашел останки моей бедной жены.

Волки вытащили ее труп из могилы. Я везде искал какой-нибудь след моего ребенка. Собственными руками я копался в мягкой земле и среди листьев, которыми вы покрыли тело, но нигде я не нашел следа ребенка. Я отправился в лагерь. Он представлял ту же картину, какую вы описали; ее дополняли только хищные птицы, пожиравшие трупы наших спутников. Волков уже не было. Я не знал, что думать о моей маленькой Луизе.

В одной из повозок я нашел коробку с провизией, уцелевшую благодаря беспорядочному бегству индейцев. В ней я, между прочим, нашел кофе и несколько фунтов сушеного мяса. Это было счастливое для меня открытие, так как я мог питаться кофе и мясом до тех пор, пока не соберу достаточное количество плодов пиньона.

Так прошел целый месяц. Ночью я спал в повозке, а днем отправлялся собирать пиньоны. Я почти не боялся нападения индейцев, так как эта часть страны не была населена никаким племенем.

Как только я оказался в силах выкопать яму, я похоронил останки жены и решил удалиться из этих гибельных мест.

Я находился на расстоянии приблизительно ста шестидесяти миль от границ Новой Мексики. Но пешком пройти такое расстояние по пустыне так же трудно, как пройти через океан. Но я решил попытать счастье. Я начал шить себе мешок для того, чтобы наполнить его жареными пиньонами; это была единственная пища, которую я мог взять с собою.

В это время я услышал около себя шум. Оцепенев от страха, я поднял глаза. Но какова была моя радость, когда я узнал, что тот, кого я так испугался, был мул, он медленными шагами шел по направлению к стану!

Животное не заметило меня, и я боялся внезапным своим появлением обратить его в бегство. Поэтому я решил сразу поймать его врасплох. Я полез в повозку, где, как я узнал, находился аркан. Я взял его и устроил засаду в таком месте, мимо которого мул не мог не пройти. Он пришел как раз к тому месту, где я его поджидал. Его шея мигом очутилась в петле аркана, еще мгновение, и животное было уже крепко привязано к дышлу повозки. Это был один из наших мулов, он ускользнул из рук индейцев и несколько недель блуждал по всей местности. Если бы я его не поймал, он, может быть, вернулся бы в Сен-Луи. В несколько дней мне удалось изготовить себе седло и узду. Затем, сев на мула с мешком жареных шишек, я направился в Санта-Фе. Спустя неделю я прибыл туда без всяких приключений, а оттуда продолжал путь до самого рудника.

История моей дальнейшей жизни для вас не представляет интереса. То была жизнь человека, разочаровавшегося во всем, потерявшего все, что он любил. Но вы, Рольф, только что дали мне новую жизнь, возвратили мне мою дочь, мою дорогую Луизу!

Рудокоп закончил свой рассказ, и наш хозяин, предложив нам наполнить чашки вином и набить трубки, стал продолжать свой.

IX. Затерянные в пустыне

Да, друзья мои, нашим глазам представилось ужасное зрелище: эти ожесточенные волки, эти разъяренные собаки, эта мертвая мать и этот испуганный ребенок, издающий душераздирающие крики! При нашем приближении волки убежали, а собаки стали издавать радостный лай. Собаки были сильно изодраны, кровь сочилась из многочисленных ран. Когда я остановился, чтобы поднять маленькую Луизу, она продолжала крепко обнимать шею матери и кричала изо всех сил: «Мама, проснись!». Ее матери, увы, не суждено было проснуться. Получив смертельный удар, она побежала в лес в сопровождении своих верных собак, но далеко уйти не смогла.

Оставив Куджо охранять тело, я вернулся с ребенком к моей повозке. Как ее ни напугало сражение между волками и собаками, она, однако, кричала, чтобы я ее отнес обратно к матери, и старалась вырваться из моих рук.

Рассказ Рольфа снова был прерван рыданиями Мак-Найта: этот решительный человек, храбрый, как лев, не мог сдержаться, слушая эти печальные подробности. Дети Рольфа также плакали, только маленькая брюнетка казалась менее всех взволнованной. Быть может, страшная сцена в первые годы ее детства наложила на ее характер печать той спокойной твердости, которая отличала ее впоследствии.

— Я передал ребенка моей жене, — продолжал Рольф после короткой паузы. — Очутившись в сообществе маленькой Марии, которая была почти одних лет с нею, Луиза перестала плакать и скоро заснула на руках своей новой матери. Я взял из повозки лопату и отправился копать яму. С помощью Куджо я торопился предать земле тело, думая, что, может быть, недалек тот час, когда мы сами будем нуждаться в том, чтобы нам оказана была эта печальная услуга…

Исполнив тяжелую обязанность, мы вернулись к повозке. Быков я спрятал в чаще. Поручив жену и детей воле Господней, я взял на плечо ружье и отправился в путь, чтобы посмотреть, оставили ли индейцы эти места, и в каком направлении они ушли. Я имел намерение направиться в Новую Мексику, но нужно было выбрать дорогу, где мы не столкнулись бы с индейцами.

Я прошел лесом мили три, карабкаясь по скалам. Здесь набрел на след индейцев: он терялся вдали на открытой равнине, в западном направлении. Их, должно быть, было много, и все были верхом, как на это указывали следы лошадиных копыт. Тогда я решил два или три дня идти в южном направлении, а затем повернуть на запад. Я был уверен, что таким образом я еще больше удалюсь от индейцев и достигну, как я того хотел, восточного склона Скалистых гор. Мои спутники говорили, что, кроме прохода близ Санта-Фе, через эти горы есть еще один проход, южнее первого; я хотел дойти до этого прохода, хотя нас отделяло от него расстояние, на мой взгляд, в триста миль. Занятый этими планами, я вернулся на то место, где я оставил свою маленькую группу.

Была уже ночь, когда я подошел к повозке. Мария и дети сильно беспокоились, что меня долго нет. Но я принес добрую весть: индейцы ушли.

Вначале я думал провести ночь там, где мы тогда находились. Но показалась луна, а в сторону юга тянулась легко проходимая равнина, и я подумал, что лучше, если мы будем ехать всю ночь и сможем удалиться от этого кровавого ночлега хотя бы на двадцать миль. Мое мнение было одобрено всеми. В самом деле, все рвались из этих мест, и если бы мы остались здесь на ночь, то никто не сомкнул бы глаз. Поэтому мы решили отправиться в путь.

Мы наполнили все наши кувшины водой, зная, что вода — это самое необходимое в пустыне как для человека, так и для животных.

Мы вывели быков, сели на лошадей и двинулись вперед. Старались держаться южного направления. Я время от времени смотрел на Полярную звезду, которая находится в хвосте Малой Медведицы. Ее нетрудно узнать: для этого стоит мысленно провести линию между двумя крайними звездами Большой Медведицы, эта линия пройдет и через Полярную звезду. Я постоянно следил за этой точкой неба. Каждый раз, когда мы из-за неровностей местности сворачивали с дороги, я глазами искал маленькую звезду, и она служила нам путеводной.

Мы ехали, то попадая в выбоины, то подымаясь на песчаные наносы, то опять быстро катили по ровной сухой равнине, ибо мы находились в пустынной местности.

Желая избежать встречи с дикарями, наш маленький отряд за ночь проехал немалое расстояние: с наступлением утра мы, как и планировали, были уже на расстоянии двадцати миль от того страшного места.

Уже совершенно потерялись из виду суровые холмы: это указывало на то, что мы отъехали сравнительно далеко, многие из этих холмов были довольно высоки. Их вершины терялись на горизонте, и мы знали, что даже если бы индейцы и вернулись в лагерь, то они не могли бы заметить нас на равнине. Мы боялись только того, чтобы они не заметили наших следов и не пустились за нами в погоню. Поэтому мы с наступлением утра не остановились, а продолжали путь до самого полудня. Но нужен был отдых. Наши быки и лошади страшно устали и не могли двинуться дальше.

Но в этом месте не было ни воды, ни травы. Кругом росла лишь дикая полынь.

Печальная это была для нас остановка. Жара все более и более мучила наших бедных животных. Мы не могли дать им ни капли воды, поскольку сами испытывали страшную жажду, а количество жидкости все уменьшалось.

Задолго до наступления ночи мы возобновили наш путь в надежде встретить какой-нибудь ручеек или источник. До заката солнца мы продвинулись к югу еще на десять миль, но нигде не заметили признаков присутствия воды. Кругом была бесплодная равнина, со всех сторон очерченная горизонтом. Ни одного холма, ни одной скалы, ни одного дикого животного, — ничего такого, что нарушало бы однообразие этой обширной равнины. Мы были еще в худшем положении, чем если бы очутились на оставленном среди океана корабле.

Мы начали беспокоиться и пали духом. Возвращаться обратно не имело смысла, мы могли не найти оставленного нами ручья. Мы надеялись найти воду, продвигаясь вперед, и ободренные этой надеждой ехали всю следующую ночь.

С самого утра я смотрел на горизонт и не заметил никаких возвышенностей. Я грустно ехал на своей лошади рядом с быками, наблюдая за ними. Вдруг я услышал голос. Это был голос Франка, который, стоя на передке повозки, смотрел вперед.

— Папа, папа! — сказал он, — посмотри на это маленькое белое облако!

Я повернулся к сыну; он смотрел на юго-восток, и я обратил туда же свой взор. Я издал крик радости. То, что Франк принял за белое облако, была снежная вершина горы. Я раньше заметил бы ее, если бы смотрел в ту сторону, но я все время смотрел на юго-запад.

Где снег, там и вода. Не сказав ни слова, я подал Куджо знак вести быков прямо к горе. Нужно было свернуть с дороги, по которой мы хотели ехать.

До горы было не меньше тридцати миль. Если бы мы не ехали ночью, она была бы еще дальше от нас. Вопрос был в том, в силах ли наши быки пройти еще столько? Они уже спотыкались на каждом шагу, и если бы они околели, то что бы мы делали без них? Я думал, что у горы берет начало какая-нибудь река, питаемая горными снегами. Вдруг мы увидим реку раньше, чем приблизимся к горе? Но равнина как раз спускалась в этом направлении, следовательно, если гора дает начало какой-нибудь реке, то она находится по ту сторону горы. Чтобы в этом убедиться, нужно взобраться на гору. Скрепя сердце, мы отправились дальше.

Около полудня быки были уже в полном изнеможении. Один из них упал мертвым; мы оставили ею на месте. Три других не в состоянии были дальше двигаться. Чтобы облегчить телегу, мы оставили все то, что не нужно было для непосредственного употребления, но и после этого бедные животные с трудом везли повозку и двигались, как улитки.

Может быть, для восстановления сил им достаточно было отдохнуть хотя бы час, но я не мог решиться на это. Сердце надрывалось при виде страданий моих детей. Мария и мальчики мужественно переносили страдания. Я не мог сказать им ни одного слова утешения, потому как знал, что от горы еще отделяет миль пятнадцать. Я думал даже поскакать вперед на лошади и привезти воды в кувшинах, но моя лошадь не выдерживала уже моей тяжести, и я вынужден был слезть и вести ее за узду. Куджо шел рядом с быками. Вскоре упал мертвым второй бык, и у нас осталось всего два.

В этот момент на равнине показалось несколько пучков зелени; наибольший их них не превышал размеров пчелиного улья. Они походили на многочисленную группу больших ежей; со всех сторон торчали их игольчатые кончики. Увидев их, я отпустил лошадь и, вынув нож, пустился бежать изо всех сил. Мои спутники вначале подумали, что я сошел с ума. Но я знал, что делаю: я сразу узнал, что перед нами кактусы.

Я в одно мгновение сорвал иглы с некоторых из них. Моя маленькая группа была поражена при виде этих сочных растений темно-зеленого цвета с вытекавшей из надрезов прозрачной жидкостью. Толстые шары кактусов я разрезал на куски, которые мы с жадностью жевали. Несколько кусков мы бросили лошади и быкам, а собаки лизали жидкость там, где мы срезали растения.

Проехав еще немного, мы остановились для того, чтобы дать отдых быкам. К несчастью, это облегчение пришло для одного из них слишком поздно. Он напрягал свои последние силы; когда мы намеревались отправиться далее, то нашли его распростертым на земле и неспособным подняться. Пришлось оставить его, запрячь на его место лошадь и двигаться далее. Мы надеялись найти еще одну заросль кактусов, но их нигде не видно было, и наши страдания вскоре возобновились.

В восьми милях от конца нашего пути пал последний бык; лошадь больше не в силах была тащить повозку; нужно было оставить повозку и продолжать путь пешком или же погибнуть на месте.

Я взял из повозки топор, оловянный горшок и оставшийся у нас кусок сушеной говядины, Луизу и ружье. Куджо взял топор и маленькую Марию. Жена, Франк и Генрих тоже взяли кое-что в руки. С этим багажом мы двинулись дальше.

Мне нечего рассказывать вам об этом новом нашем путешествии. Мы очень скоро прошли эти восемь миль. Находясь недалеко от горы, мы явственно могли видеть глубокие темные долины, прорезывавшие ее бока, и различать на дне их серебристую полосу, которую мы признали за пенящуюся воду, падающую на скалы. Этот вид вдохнул в нас новую энергию, и, спустя час, мы были уже на берегу ручья, прозрачного, как кристалл. Нам осталось благодарить Небо за наше спасение.

X. Армадилл

Мы молились Богу за то, что он привел нас на берег этого ручья. Утолив жажду, мы стали осматриваться. Перед нами был небольшой поток. Небольшое расстояние он протекал по равнине, затем поворачивал на юго-восток и соединялся с остальными ручейками. Все эти ручейки впадают в одно русло, образуя широкую реку.

Теперь мы знали, что от жажды не умрем; но у нас не было никаких надежд на то, что нам удастся найти здесь какую бы то ни было пищу. Перед нами была голая и скалистая гора. Тут и там торчали лишь невзрачные кедры. Зелень и ивы, ограничивавшие берега маленьких ручьев, правда, ласкали глаз при страшной бесплодности пустыни, но для людей, ищущих пищи, утешения в этом было мало. Если бы пустыня простиралась во все стороны от горы, на север и юг, запад и восток, то здесь была бы наша последняя остановка, и мы могли умереть, если не от жажды, то от голода, что для нас было совершенно безразлично.

Это больше всего беспокоило нас, потому что мы весь день ничего не ели. Все вспомнили про оставшийся у нас кусок говядины.

— Я ее сварю и приготовлю суп, — сказала Мария. — Это будет самое лучшее для детей.

Бедная моя жена! Я прекрасно видел, что усталость страшно истощила ее силы, но она старалась казаться веселой.

— Да, папа, позвольте мне приготовить суп, суп — очень вкусное блюдо, — прибавил Франк.

Он старался показать матери, что он полон сил, надеясь этим ободрить ее.

— Прекрасно, — сказал я. — Куджо, возьми топор, мы нарубим дров на горе, я заметил там несколько сосен.

Мы с Куджо направились к лесу. Пройдя около трехсот шагов, мы очутились в месте, закрытом со всех сторон скалами, откуда вытекал ручей.

Когда мы приблизились к деревьям, мы увидели, что это не сосны. Их стволы и ветви были усыпаны длинными иглами, наподобие игл ежа. Листья были светло-зеленые и блестящие. На всех ветвях во множестве висели длинные ягоды, похожие на бобы. В ширину они имели приблизительно полтора дюйма, а в длину некоторые имели не менее двенадцати дюймов. Они были темно-красного цвета, цвета вина Бордо.

Я знал, какое перед нами дерево. Я когда-то видел его. Это было honey locust (мед кузнечика), колючая акация. Я знал, что об этом дереве идет речь в писании, в том месте, где говорится о том, что святой Иоанн Креститель питался в пустыне «саранчой и диким медом». Потому его и называют «хлебом святого Иоанна».

Куджо также понял, что за дерево перед нами. В тот момент, когда глаза его остановились на этих длинных висячих ягодах, он громко закричал:

— Господин! Господии Рольф, смотрите! Вот бобы и мед на ужин!

Мы мигом очутились под ветвями. Я стал собирать спелые плоды, а Куджо тем временем отправился дальше, чтобы нарубить ветвей растущих здесь сосен.

Я скоро наполнил лоток и ждал Куджо. Вдруг я услышал радостный крик:

— Господин Рольф! Идите сюда, посмотрите, что здесь за тварь!

Я побежал к нему, перепрыгивая со скалы на скалу. Когда я прибежал к тому месту, где был Куджо, я увидел его склонившимся над расщелиной, откуда торчал хвост борова.

— Что это такое, Куджо?

— Не знаю, господин. Никакой негр никогда не видел такое животное в Виргинии.

— Схвати его за хвост и вытащи из норы.

— Ох, господин! Я пытался это сделать, но не могу. Вот смотрите!

С этими словами мой спутник схватил хвост и потянул изо всех сил, но ему не удалось вытащить животное.

— Видел ли ты его, когда он юркнул туда?

— Да, господин, видел, как оно вошло в свою нору.

— На что же оно похоже?

— На маленького поросенка. Я думаю, что это, наверное, черепаха из Виргинии.

— О! Тогда это армадилл (броненосец)!

— Армадилл! Куджо никогда не слыхал про такого зверя.

Животное, так изумившее моего спутника, было одно из тех любопытных существ, которые природа создала как бы для придания разнообразия животному царству. В Мексике и Южной Америке они известны под именем армадиллов. Они получили это название от испанского слова «armado», что означает «вооруженный», потому что тело их покрыто очень твердой чешуей, разделенной на правильные ряды; эти ряды очень похожи на кольчугу древних воинов. На голове у них находится своего рода каска, прикрепленная связкой к другим частям твердого покрова, это делает сходство с кольчугой еще более полным и поразительным. Среди этих животных много разновидностей. Некоторые из них по величине не уступают большому барану, но, вообще, они значительно меньше. Их чешуя тоже бывает самой разнообразной формы. У одних сегменты — квадратные, у других — шестиугольные, у третьих — пятиугольные. Но они всегда имеют правильную геометрическую форму, как будто они сделаны рукой человека. Это — безобидные существа, питающиеся травой и цветами. Они не очень ловки, но бегают гораздо быстрее, чем можно было бы предположить при виде их тяжелого внешнего покрова. При преследовании они иногда свертываются, подобно ежам, принимают форму шара, и если находятся на краю пропасти, то бросаются вниз, спасаясь от врага. Чаще всего они убегают в свою нору или отыскивают расщелину в близлежащих скалах и скрываются туда, как это случилось сейчас. Когда они спрячут голову, подобно страусу, они считают себя вне опасности. Так, должно быть, думал и тот армадилл, которого встретил Куджо, до тех пор, пока не почувствовал на своем хвосте его жесткие пальцы. Очевидно, животное попало в неглубокую расщелину, ибо в противном случае мы потеряли бы из виду и его хвост. Но все-таки невозможно было вытащить армадилла за хвост из расщелины. В самом деле, почувствовав опасность, он до того понатужился, что его твердый покров со всех сторон плотно прирос к скале. Чтобы вытащить его, нужно было несколько быков, — как шутя заметил Куджо.

Я когда-то слышал об одном способе, к которому прибегают индейцы, которые охотятся на армадилла и очень любят его мясо. Я решил испытать его и попросил своего спутника отпустить хвост животного и держаться в стороне.

Я встал на колени и, взяв кедровую ветку, стал острым концом щекотать животное. Я сразу заметил, как вытягиваются его мускулы, а кольчуга отделяется от скалы. Через несколько минут я заметил, что животное приняло свой естественный вид. Тогда я схватил его за хвост и, внезапно встряхнув, заставил выскочить из норы. Армадилл упал к ногам Куджо. Куджо с такой силой ударил его топором, что голова отделилась от туловища.

Мы возвратились на поле с дровами, ягодами и нашим армадиллом. Последний ужаснул мою жену, в особенности, когда я сказал, что он пойдет в пищу. Зато мякоть собранных нами ягод, сладкая, как мед, несказанно обрадовала маленькую Марию и ее подругу Луизу. Из мякоти вынуты были зерна, и мы ждали, когда разгорится костер, чтобы ее поджарить.

— Теперь, друзья мои, — сказал Рольф, поднимаясь с кресла, — так как я заговорил об этом растении, то, надеюсь, вы не откажетесь выпить бутылку пива собственного приготовления, которое я добыл из бобов игольчатой акации сегодня, когда вы осматривали мои земли и окрестности долины.

С этими словами наш хозяин откупорил большую бутылку и налил в стоявшие перед нами чашки жидкость бурого цвета. Мы все выпили этого пива, которое вкусом походило на мед или на свежий сидр.

Затем Рольф снова продолжил свой рассказ.

XI. Тощий буйвол

Все принялись за работу. Мария приготовляла сушеную говядину, которую она хотела сварить в оловянном горшке вместе с собранными нами ягодами. К счастью, он был достаточно вместителен. Куджо был занят разведением костра, который уже начал распространять облака голубоватого дыма. Франк, Генрих и маленькие девочки весело сосали сырые плоды акации, а я возился с армадиллом, приготовляя его для вертела. Прибавьте к этой картине лошадь, щипавшую роскошную траву, росшую на берегу ручья, и собак (бедные животные, они больше всех перенесли), внимательно следивших за моей работой и с жадностью подхватывавших мельчайшие куски мяса, падавшие под моим ножом. Огонь разгорелся; говядина и бобы стали вариться, а армадилл трещал на вертеле. Скоро все было готово.

Тогда только мы заметили, что у нас нет ни тарелок, ни стаканов, ни ножей, ни ложек. Только у меня и Куджо были охотничьи ножи. Но церемониться не приходилось: своими ножами мы вынули из горшка с супом куски говядины и несколько бобов; потом мы все положили на гладкий, хорошо вымытый камень. Что касается супа, то мы нижнюю часть горшка опустили в свежую воду ручья, и через несколько минут Мария и дети могли уже поочередно пить из горшка суп.

Куджо и я не хотели супа. Нам нужно было что-то более существенное.

Вначале я думал, что армадилл достанется мне одному, но, несмотря на отвращение, которое Куджо, по его словам, питал к животному, он несколько раз просил у меня мясо, и я уже начал опасаться, что мне ничего не останется на ужин.

Однако ни Мария, ни дети не могли решиться разделить мою трапезу, несмотря на все мои уверения, что мясо армадилла так же нежно, как мясо лучшей жареной свиньи. И оно, действительно, похоже на свинину.

Солнце начало садиться, и нужно было подумать о том, как устроиться на ночь. Все наши одеяла мы оставили в повозке, а в воздухе становилось все свежее, что всегда наблюдается вблизи снежных гор. Верхние слои атмосферы, охладившись у вершины, покрытой снегом, сгущаются и спускаются к подошве горы, вытесняя нижние слои атмосферы, более теплые, а, следовательно, и более легкие. Спать в таком холоде, даже вблизи зажженного костра — значит обречь себя на жестокие страдания.

Я мог вернуться к повозке, которая находилась всего на расстоянии восьми миль, и принести одеяла. Но идти ли мне одному, или послать Куджо, или же отправиться вдвоем? Один из нас должен был ехать верхом на лошади, привезти одеяла и некоторые другие вещи. Наша лошадь, отдыхавшая уже полтора часа, казалось, собралась с силами. Я видел, что она уже в состоянии отправиться в путь и приказал Куджо поймать ее. Некоторое время я колебался, кому из нас остаться возле Марии и детей. Но моя жена советовала мне ехать, уверяя меня, что она нисколько не боится, раз Франк и Генрих с ружьями при ней, тем более, что и собаки остаются. И, действительно, оставить ее с детьми и собаками не казалось опасным.

Я посоветовал в случае какой-нибудь тревоги выстрелить, и мы тотчас вернемся.

Мы издалека видели белое полотно повозки, и нам нетрудно было сориентироваться.

По дороге я думал, стал ли тот несчастный бык, которого мы вынуждены были оставить возле повозки, добычей волков или нет? Если он уцелел, то я намерен был снять с него шкуру и взять с собой его тушу. У нас не было надежды на лучшее, и я не знал, что делать. Мои размышления прерваны были восклицанием Куджо, который вдруг остановился, пристально вглядываясь в предмет, находившийся прямо против нас. Я тоже стал всматриваться и в полумраке заметил что-то, похожее на громадное четвероногое.

— Господин, — прошептал Куджо, — это, может быть, буйвол.

— Возможно. Возьми лошадь, а я постараюсь подойти к нему возможно ближе и убить его из пистолета.

Я передал ему лошадь и приказал вести себя тихо, затем я взял самый большой из моих пистолетов и стал приближаться к животному, чтобы не испугать его. Таким образом, я приближался с осторожностью. Луна еще не взошла, и я не мог рассмотреть его как следует. Я думал, что он находится в направлении моего пистолета. Я боялся, что если подойду ближе, то он убежит, и, оставаясь на коленях, готовился стрелять. Как только я поднял свое ружье, лошадь заржала, и в ответ послышалось продолжительное мычанье, по которому я узнал одного из наших быков. Это действительно был наш бык, который оставил повозку и медленными шагами шел по направлению к горе. Свежий воздух несколько подкрепил его, верный инстинкт повел его в том же направлении, по которому мы ехали.

Не знаю, что я больше испытывал при встрече с нашим старым спутником — удовольствие или разочарование. Толстый буйвол был бы для нас в нашем положении более кстати, чем изголодавшийся бык; но подумав, что бык может еще помочь нам выйти из пустыни, я счел за счастье то, что мы нашли его живым. Лошадь и бык обнюхивали друг друга. Опасаясь, чтобы бык не сбился с дороги, мы привязали его к вербе, чтобы на обратном пути увести его с собой.

Мы уже намеревались отправиться далее, когда я подумал, что, если бы у нас было немного воды, то можно было бы с помощью лошади и быка дотащить повозку до горы. Как приятно поразилась бы Мария, если бы она вдруг увидела не только быка, повозку и одеяла, но и стаканы, миски, всю кухонную утварь и, кроме того, еще кофе и большой ящик с провизией. Какая радость! Я сообщил свою мысль Куджо. Мой спутник одобрил ее и сказал, что это легко осуществить. Мы принесли оловянный горшок, наполненный свежей водой из ручья, но его горлышко оказалось слишком узким, и бык не мог пить из него.

— Подождите, господин Рольф, когда будем у повозки, то возьмем ведро.

Этот большой ребенок улыбнулся при мысли о счастье, которое мы по возвращении доставим его госпоже.

Мы без дальнейших рассуждений отвязали поводья от вербы и повели быка к повозке. На лошадь никто из нас не садился, зная, что ей предстоит впереди еще достаточно работы.

Мы нашли все, что оставили. Но волки уже бродили кругом, и, без сомнения, устрашенный их видом, наш бык собрался с последними силами для того, чтобы подняться и оставить это место.

Мы влили в ведро принесенную нами воду и дали быку, который выпил все до последней капли. Затем мы впрягли обоих животных и потихоньку тронулись в путь к нашему маленькому лагерю.

Костер, выделявшийся подобно маяку в тени, отбрасываемой горой, служил нам путеводной звездой. Даже лошадь и бык, понимавшие, по-видимому, что близится конец их путешествию, ускорили шаги.

Мы были уже всего на расстоянии какой-нибудь мили, как вдруг между скалами раздался ружейный выстрел. Я задрожал. Не подверглись ли Мария и дети нападению индейцев или, быть может, какого-нибудь хищного зверя?

Не колеблясь ни минуты, я бросился вперед, оставив Куджо с повозкой. Я вынул свои пистолеты и, заряжая их на бегу, старался уловить малейший шум, доносившийся со стороны костра. Один или два раза я останавливался, прислушиваясь, но со стороны нашего лагеря было тихо. Что могло служить причиной для выстрела? Почему не лаяли собаки? Не убиты ли они стрелами индейцев, бесшумно наносящими смертельные удары? Живы ли жена и дети?

Охваченный такими тяжелыми мыслями, я бежал с возрастающей скоростью, готовый броситься на врага, кто бы он ни был, и дорого продать свою жизнь.

Наконец, я подбежал к костру. Каково было мое удивление и радость, когда я увидел мою жену возле огня с маленькой Луизой на коленях, тогда как Мария играла на земле у ее ног. Но где были Генрих и Франк? Я ничего не мог понять.

— Что случилось, моя дорогая Мария? — закричал я, подбегая. — Где мальчики? Не они ли сделали выстрел?

— Да, — ответила она. — Генрих выстрелил во что-то, я не знаю…

— Во что?.. во что?

— В животное, мне совершенно незнакомое. Но я думаю, что он его ранил, так как мальчики с собаками пустились за ним в погоню и еще не вернулись.

— В каком направлении? — спросил я второпях.

Мария мне указала, и я бросился бежать в темноте. Приблизительно в ста шагах я увидел Генриха, Франка и собак возле убитого животного. Генрих стоял с гордо поднятой головой и ждал моих поздравлений. Взяв животное за задние лапы, я повернул его к свету, падающему от костра, размерами оно было с теленка, но более изящно. Оно было светло-красного цвета, грудь и брюхо — более светлые, глаза большие и продолговатые, рога — тонкие. Я узнал животное: это была антилопа с вилообразными рогами, единственный вид, встречающийся в Северной Америке.

Мария рассказала мне подробности этого приключения. Они сидели молча у костра, с нетерпением ожидая нашего возвращения, так как повозка порядком нас задержала. Вдруг в нескольких шагах от того места, где они сидели, показалось два больших, сверкающих, как свечи, глаза. Они видели только глаза; но этого было достаточно, чтобы вселить в них страх, ибо они подумали, что это волк или, быть может, что-нибудь похуже, вроде медведя или пантеры. Однако они не потеряли присутствия духа, бегством невозможно было ускользнуть от опасности. Поэтому Франк и Генрих схватились за свои ружья. Генрих первый успел приготовить ружье. Прицелившись между сверкающими глазами, он спустил курок. Дым и темнота не позволили им рассмотреть, попала пуля в животное или нет.