Владислав Вячеславович Смирнов

Ростов под тенью свастики

Александре Андреевне Котляровой посвящаю эту книгу


Предисловие, Или глазами очевидцев

Первые рассказы о том, как жили ростовчане во время оккупации я услышал от матери моей жены Елены — Александры Андреевны Котляровой. Она работала санитаркой, муж Петр Стефанович — проводником на железной дороге. Жили в самом центре города, у Кировского сквера. А. Котлярова, а ей было к началу войны 28 лет, воспитывала двух маленьких дочерей. Старшей — 4 года, младшая родилась в августе 41-го. Маленькая квартирка в старом доме, построенном после упразднения крепости Димитрия Ростовского, крошечная зарплата. Семья Котляровых вынесла на своих плечах все тяготы войны. Она была типичной, поэтому рассказы Александры Андреевны о том, что она видела и пережила, когда фашисты хозяйничали в городе, были очень показательными, можно даже сказать «классическими».

Записав ее воспоминания, я вышел во двор дома. Женщины: С. Любимова, Е. Красильникова, Л. Шаболина — рассказали о других случаях, свидетелями которых они были.

И я понял: это — уникальный материал, и он должен быть собран и сохранен. Дальше — больше. Люди, пережившие оккупацию, давали мне адреса своих знакомых. И я стал постепенно записывать их воспоминания. Меня интересовало только то, что происходило в городе, как вели себя оккупанты, ростовчане…

Я записывал и известных людей: поэта Л. Григорьяна, журналистов А. Агафонова и В. Андрющенко, профессоров РГУ Л. Введенскую и Г. Хазагерова, художника В. Лемешева, доцента РИИЖТА М. Вдовина, инженера Ш. Чагаева… Записывал пенсионеров и домохозяек, воинов Красной Армии, принимавших участие в обороне и освобождении Ростова от фашистских захватчиков.

По мере этой работы, мои собеседники уходили из жизни, материал становился все более уникальным. Все меньше оставалось людей, бывших во время оккупации взрослыми. Приходилось записывать тех, кто был тогда подростком. Но у детей особая память и особенно острый взгляд, тем более, они были очень активными. Нередко, оставшись в городе без родителей, подростки вели самостоятельную жизнь, многим интересовались, не боясь опасностей, и поэтому видели значительно больше взрослых.

Я понимал: материал для такой книги надо было бы собирать раньше, если не по горячим следам, то хотя бы в 60-е годы — тогда живы были еще взрослые люди, по-иному видевшие и запомнившие все то, что происходило вокруг. К сожалению, в советские времена это была одна из самых закрытых тем. В анкетах существовала даже такая графа: был ли человек в оккупации. Казалось бы, зачем нужны эти данные? Но в годы строительства коммунизма в пропаганде, в организации различных сторон жизни ничего не делалось «просто так», все несло на себе знак идеологической заданности, все должно было играть определенную роль.

Дело в том, что во время оккупации фашистская пропаганда очень активно обрабатывала местное население, в разных захваченных регионах — по-разному, с учетом специфики этих мест. В Ростове выходила газета «Голос Ростова», расклеивались листовки и плакаты, наладили оккупанты и работу радиоузла, умело распространяли всевозможные слухи.

У фашистов была мощная армия, отработанная система организации военной, экономической, общественной жизни на оккупированных территориях. Причем формально пропаганда захватчиков мало чем отличалась от советской, к которой привыкли наши люди.

Фашистская пропаганда была очень изощренной, она использовала все, чего так боялась советская власть.

Главная идея, с которой завоеватели пришли в СССР и которую активно культивировали, внедряли различными способами — это освобождение народов СССР от большевизма. С точки зрения нашей пропаганды эта идея кажется абсурдной: как это так — советский народ монолитен, сплочен вокруг коммунистической партии и своего вождя — Сталина. Выходит, что пропагандистская идея фашистов была нелепой?

Нет, фашистские идеологи хорошо знали и о практическом положении дел в СССР, о настроении людей, различных национальных проблемах и т. д. Они обладали большими агентурными данными о том, что думают советские люди, а они, естественно, не думали все одинаково.

Антикоммунистическая идея была рассчитана на помощь и поддержку крупнейших империалистов Германии, буржуазии других стран, боящихся социализма и СССР, распространения идей большевизма в Европе. Но одновременно она была рассчитана и на тех, кто был недоволен советской властью. В определенной степени Отечественная война была частью, результатом, продолжением гражданской войны.

Здесь на Дону, на земле бывшего Всевеликого войска Донского гражданская война в свое время была наиболее непримиримой и кровопролитной. Многие казаки помнили те беды, которые обрушились на них в 20–30-е годы: расказачивание, раскулачивание, искусственный голод 1933 года.

Среди политических жертв сталинских репрессий в 50-е годы было много людей, преданных социализму, свято и глубоко верящих в идеи коммунизма. Но среди них были те, кто сомневался в правильности проведения в жизнь конкретной политики строительства социализма, отрицающих методы Сталина (особенно в 20-е годы). Они-то в основном и подвергались репрессиям. Те же, кто не принимал советскую власть, затаились. И они даже ждали начала войны с Германией. И с приходом оккупантов подняли голову: некоторые активно служили фашистским властям, сотрудничали с оккупантами в самых разных формах. Многие из этих людей после войны были осуждены, но некоторым еще долго удавалось скрываться от правосудия — об этом нередко пишет наша пресса. А некоторые, как я полагаю, так и ушли из жизни, избежав справедливого возмездия. Вообще тема коллаборационизма — одна из самых сложных в историографии о Великой Отечественной войне.

Но главное — отношение к тем, кто находился в оккупации, а это все население, которое не было организованно эвакуировано, не ушло с Красной Армией. И это отношение определялось тем, что эти люди знали то, что им не положено было знать о Советской власти. Фашистская пропаганда говорила о массовых репрессиях, проходивших в СССР, о голоде на юге страны в 1933 году, о насильственной коллективизации, о тех злоупотреблениях чиновничье-партийного аппарата, которые испытывали на себе миллионы простых советских людей. В ход пускалась статистика, факты, конкретные ситуации…

В этом смысле над советскими людьми, побывавшими в оккупации, волею исторических судеб был поставлен своеобразный «эксперимент». Только что они видели портреты одних вождей, пропагандистские плакаты, листовки, призывы, приказы — работала мощная машина советской идеологии. И вот в течение одного-двух дней все кардинально менялось. Одна тоталитарная система сменила другую. На улицах, в учреждениях, стенах домов вместо портрета Сталина появились изображения Гитлера, а вождь СССР представал в крайне карикатурном, уничижительном виде. Вместо плакатов, на которых рисовали красноармейца с надписью: «Не одной пяди своей земли врагу не отдадим!», появились плакаты с этакими «белокурыми бестиями». Вооруженный до зубов солдат вермахта давал пинка тщедушному красноармейцу. Как все это перевернулось и укладывалось в головах людей? Естественно, были люди, которые эту пропаганду воспринимали как вражескую, ложную. Но мне рассказывали, как женщины-колхозницы обсуждали: когда легче работать в колхозе при Сталине или при Гитлере? (Фашисты сохранили колхозную систему работы на земле). Конечно же, само собой разумеется, эти настроения были локальными, но они же были. И без них нельзя понять трагедию войны и трагедию оккупации. Каково было советским людям видеть полицаев, охранников, старост, осведомителей…

Постепенно, по мере сбора материала, стал складываться основной массив будущей книги, и стали проявляться некоторые важные тенденции. Когда я беседовал с людьми, давал установку: рассказывать о том, что они видели собственными глазами, что они слышали. Рассказы записывал на магнитофонную пленку. Во время беседы задавал основные вопросы, иногда использовал дополнительные, уточняющие. Когда расшифровывал звуковые тексты, старался ничего не править, кроме неточностей или речевых ошибок — максимально оставлял высказывания индивидуальными. Зачем я раскрываю эту, казалось бы технологическую кухню? Она важна для понимания и восприятия читателями, сказанного, а не написанного текста. Ведь текст литературный отличается от импровизированной речи не только особенностями грамматики, стилистики, но и своей тональностью. В нем больше эмоций, непосредственности. И по мере увеличения объема таких записей, нарастало качество содержания. Большую роль в этих непосредственных рассказах играют детали, подробности — именно они придают книге документальность, правдивость, искренность. Некоторые эпизоды повторялись в вариациях разных рассказчиков — они убеждали в правдивости рассказов. Так создавалась целостность, некий объем, характеризующий явление, и в то же время одновременно образуя «срез» событий.

Хочу заранее предупредить читателей: эта книга — не научное исследование, не документальное повествование. Она не охватывает репрезентативный круг собеседников. Главное, как мне кажется, она создает правдивую картину оккупации и показывает основное: как существовали люди в этой «страшноватой жизни» (Л. Григорьян), что они чувствовали, как переживали неожиданное лихолетье.

Наша пропаганда привыкла писать и говорить о войне, особенно об оккупации, в одном свете: о зверствах фашистов на захваченных территориях. Некоторые факты из рассказов очевидцев могут показаться людям, привыкшим к такому «одноцветному» освещению событий неправдоподобными, даже «вражескими». Они могут не принять их, возражать и говорить об авторе как об «очернителе истории».

Здесь я хочу сказать очень важные слова. Не только советские люди, но и оккупанты вели себя по-разному, потому что люди, несмотря на их пропагандистское «усреднение», — разные. Да, были такие немцы, которые помогали советским людям (в основном в мелочах, конечно), подкармливали детей, давали им шоколадки. Но это вовсе не значит, что я обеляю захватчиков. Я просто пишу ту часть правды, которую я узнал. Зачем, можете спросить вы, нужна такая правда? В первую очередь для истории Ростова. Долгие годы нам трактовали историю однобоко, «обеленно», усеченно. Пропагандистские стереотипы, шаблоны, штампы воспитывали идеологических винтиков страны, которые должны были свято верить в то, что им говорили. Некоторые до сих пор не могут снять с себя эти пропагандистские «шоры». И я думаю — не снимут их до конца своей жизни — такова психология внушения, так «устроены мозги» определенной части людей. Такая «правда» нужна руководителям тоталитарных государств: так проще строить людей в колонны и вести их, управлять ими. И это не такая простая и однозначная проблема, как может показаться на первый взгляд. «Зацементированные» мозги не приемлют всего объема правды. Свободный человек, как мне думается, должен размышлять о жизни сам, опираясь на опыт живой жизни, а не ждать искусственных пропагандистских рецептов: изучать литературу, размышлять над теми вопросами, которые ставит перед ним действительность, и создавать собственную систему мировосприятия, мироотношения, мировидения и мировоззрения. Я думаю, что сейчас так живет большинство россиян. Почему взгляды и подходы к жизни у некоторых групп людей разные? Потому что жизнь у них разная.

Подчеркну еще раз. Да, были такие немцы, которые вели себя, скажем так, с элементами человеческого достоинства, иногда даже сострадания (таких было, кстати совсем немного, иначе и война была бы другой).

Основную массу захватчиков «делала» безжалостная фашистская машина, но человеческие качества личности иногда пересиливали воздействие этой антигуманистической системы.

В одном из писем, которое я получил после выступления по радио, женщина рассказывала трагическую историю своей жизни.

В письме говорится о том, как во время бомбежки на окраине села, в зарослях терновника, где прятались наши люди от фашистских самолетов, погибла женщина-беженка, мать троих детей (погиб и ее маленький сын), один наш израненный солдат из разгромленного госпиталя. Молодая женщина, оказавшаяся рядом, взяла двух маленьких девочек. И воспитала их. Она не вышла замуж, а посвятила свою жизнь чужим детям. У одной девочки, отброшенной взрывной волной на колючки густого терновника, была практически оторвана левая ручка (она-то и написала письмо-отклик на мое выступление по радио, в нем — записи со слов приемной матери).

«Заскочили к нам в дом как-то немцы, чего-нибудь поесть хватануть. А тут гол-гола. Нечего взять. Один немец услышал плачь детей, увидел израненную девочку, он немного говорил по-русски, оказался врач. Говорит: „Матка, что делаешь (она как раз перевязывала тряпьем девочку). Операция срочно нужна“. А женщина спрашивает: „А ты врач?“, — отвечает: „Да, работаю в госпитале на той стороне села…“. — „Ну вот сделай моему ребенку операцию. Помоги, сделай доброе дело“. — „Нет, говорит, все слишком серьезно. Дома операцию делать нельзя, мне инструменты нужны, приноси туда, в лазарет. Не бойся, дети не виноваты, что идет война. У нас тоже есть дети“. И вот мамка однажды решилась. Что будет, то будет! Завернула меня в одеяльце и понесла в немецкий лазарет. Там немцы и сделали мне операцию. Но левая рука так и не работает, потому что она от ран висела буквально „на волоске“».

Это письмо из Кагальницкого района прислала Г. М. Махонина — та самая девочка, которую подобрала в терновнике жительница села Ново-Батайское — Лидия.

Все письмо — практически описание тяжелейшей жизни «мамки» двух чужих детей: сколько мук и унижений испытали эти люди, попавшие под бомбы.

Немецкий врач спас девочку, но ведь в ее беде виновен летчик. Я специально рассказал эту показательную историю. Летчик и его бомбардировщик — это система, безжалостная машина, которая уничтожает все подряд. А врач — отдельная личность, которая может проявить и проявляет гуманизм.

Мы не должны забывать главное: мы вели тотальную войну с захватчиками, пришедшими нас покорить. И меня в том числе. Моего отца, Вячеслава Ефимовича, взяли на финскую войну прямо с урока истории в небольшом городке Меленки, что находится под Муромом. Мне было тогда два с половиной месяца. Эшелон с новобранцами, которые никогда не стреляли из винтовки, везли на фронт, но та «странная» зимняя война с финнами закончилась и их направили в только что присоединенные области Западной Украины. Отец встретил войну в 20 километрах от границы, попал в окружение, стал комиссаром партизанского отряда «Грозный», действовавшего на правобережье Днепра, под Винницей. Ему повезло, он вернулся живым, с легким ранением в руку. Вернулся с орденом Отечественной воины I степени и медалями. Так вот он защищал не только всю советскую страну, но конкретно нас с мамой.

Фашисты пришли завоевать нашу землю, сделать нас рабами. Оккупанты совершали страшные злодеяния, расстреливали мирных жителей, грабили, разоряли все, что можно… Поэтому именно на этом я делаю основной акцент. Это — главная правда об оккупации. Немного статистики.

За время оккупации гитлеровцы уничтожили в Ростове 40 тысяч жителей; 53 тысячи угнали в Германию; были разрушены почти все промышленные предприятия, культурно-бытовые учреждения. Из 2,1 миллиона квадратных метров жилой площади было уничтожено около 0,8 млн кв. м. Значительно повреждено свыше 1 миллиона квадратных метров. Около 12 тысяч домов было разрушено полностью.

В 1944 году в Ростове была издана специальная книга-альбом, в которой содержались фотографии разрушенных наиболее значительных зданий — горы бетона, груды кирпича и искореженного металла. Вот он — след фашистских орд, страшный знак оккупации, тень свастики, упавшая на прекрасный город.

То, что Ростов понес такие значительные материальные и людские потери во время оккупации, также усиливает значимость документального материала в рассказах очевидцев. Он выстрадал судьбу «показательного» города. В нашей литературе есть «Блокадная книга» Д. Гранина и А. Адамовича. В ней рассказывается о том, что пережили ленинградцы в годы блокады. Есть книги С. Алексиевич «У войны не женское лицо», посвященная женщинам на войне и есть ее документальное повествование о детях на войне. Но у нас пока нет книги о том, как переживали советские люди фашистскую оккупацию в конкретном городе.

Ростов — крупный центр, он перенес две оккупации, одну сравнительно короткую (14–29 ноября 1941 года), другую — продолжительную (24 июля 1942–14 февраля 1943 года). Это южный колоритный город, с многонациональным населением. Он был не только дважды оккупирован, но и являлся важнейшим стратегическим пунктом, который очень много значил для воюющих сторон и стягивал военные, экономические, политические, психологические линии в один узел.

Война — это не только огромные жертвы среди военных и гражданских лиц. Это еще напряженный труд советских людей в тылу, неимоверные страдания и лишения миллионов людей.

Страшные раны войны: разрушение промышленных предприятий, объектов культуры, жилого фонда, жизнь миллионов раненых, обреченных после войны на мучения, переживание людей, потерявших родных и близких — все это еще долгие годы было основой тяжелой послевоенной жизни. Особенно в 1943–1946 годы (в 1946 году в СССР был неурожай и голод). Поэтому и эта жизнь была определена войной и оккупацией, она была как бы тенью уходящей свастики.

По мере накопления документального материала, я стал готовить циклы публикаций. Они прошли в журналах «Огонек» (№ 6, 1998), «Аэропорт. Ростов-на-Дону» (2005), газетах «Молот» (1996–1997), «Приазовский край» (1997–1998), «Аргументы и факты на Дону» (1996), «Кавказский край» (Пятигорск, 1996) и др.

Два раза я выступал по радио в 2000 и 2002 годах с большими передачами (их вела журналист Е. Джичоева), в которых рассказывал о том, как и какой материал я собирал и обращался к слушателям, бывшим в оккупации, присылать мне свои воспоминания. Я получал десятки писем (и это в наше «бесписьменное» время!), записал десятки адресов и телефонов.

Письма представляли собой несколько другой материал. Близкий к устным рассказам очевидцев, но другой, это были уже написанные тексты. Но в них «запеклась кровь времени» (Герцен).

Книга продолжала создаваться и во время работы над ней. Так она обогатилась отрывками из художественных произведений и мемуаров писателей, воевавших под Ростовом, и некоторыми газетными публикациями. Они составили иной пласт повествования, расширяющий документальные свидетельства.

И наконец, я решил предварить разделы краткой характеристикой военных действий и размышлениями о войне.

Философия войны, Или размышления дилетанта

Война, пожалуй, одно из самых загадочных явлений человеческой истории. Почему люди убивают друг друга на полях сражений? Вся история цивилизации — это история войн. Человечество не воевало за последние пять тысяч лет всего восемь лет! Получается, что его жизнь — непрерывная война. Ее можно считать состоянием общества. Даже библейская мифология и история начинается с символа потрясающей силы и значимости: Каин убил своего брата Авеля! Из зависти! И это — первые дети Адама и Евы, сотворенные, кстати, Богом.

Войны шли за завоевание территории, порабощение соседей, овладение материальными ценностями. Войны велись за торговые пути, рынки сбыта. Были войны и религиозные — за утверждение своих теистических идеалов. А сколько войн прошло в борьбе за власть! Сотрясали мир и классовые войны, и национальные, и колониальные, и расовые, и гражданские, велись войны захватнические, завоевательные, грабительские. Продолжительные и краткие, большие и малые, обширные, захватывающие значительные регионы и локальные. И вот, наконец, человечество «дожилось» до войн мировых.

Современные войны ведутся за утверждение определенной идеологии, контроля над стратегическими источниками энергии, сырья, передела сфер влияния и контроля за финансовыми потоками…

Мы все любим говорить об уроках истории. Так в чем же заключается ее главный урок для человека? Суть войны, ее зерно лежит в природе самого человека. Люди постоянно воюют друг с другом — вот он страшный урок истории. Я хочу, чтобы читатель понял меня правильно. Я не милитарист, не апологет войн. Я их противник по своему общественно-политическому, гуманистическому и социально-биологическому мировоззрению. Я никогда в жизни никого не ударил, даже мальчишкой. Говоря о неизбежности войн, а время показывает, что новые вооруженные столкновения постоянно угрожают нам, я вовсе не призываю не противостоять кровавым конфликтам, не бороться за мир и «сидеть сложа руки».

Но от фактов истории никуда не денешься. Закрывать глаза, прятаться от них — значит уходить от правды истории, от правды вообще, а значит — упускать что-то очень важное в понимании самого человека, его сущности — природной и социальной, его места и предназначения на земле.

Лев Толстой как-то сказал: «Люди, которые признают войну не только неизбежной, но и полезной и потому желательной, эти люди страшны, ужасны своей нравственной извращенностью».[1] Безусловно, великий писатель, которого темы войны и смерти человека волновали, возможно, больше других, прав. А если, признавать войну неизбежной, но осуждать ее, разоблачать ее человеконенавистническую сущность? Ведь война страшна и безнравственна еще и тем, что развязывают войны одни, а умирают на полях сражений — другие. Может быть, Лев Толстой, соединив эти разные качества, так хотел выразить свой протест против войн?

У него есть еще и другая мысль, высказанная одним из его героев: «Вылейте из жил человеческих кровь и налейте воды, только тогда человек воевать не будет».[2] Это только образ — если в жилах будет вода, а не кровь, человека не будет… Кровь вообще определяет многое в человеке, прежде всего, — его внутреннюю сущность. Но какова убежденность в неизбежности войн звучит в этой фразе!

Для того, чтобы лучше рассмотреть сущность войны, попытаться понять ее природу, следует обратиться к двум полюсам этого конфликта — первоначальному, «клеточному», когда человек убивает другого, как Каин Авеля, и массовым, организованным убийствам на полях войны.

У человека, когда он овладел оружием, способным поражать живое существо на расстоянии, не стало практически врагов, угрожавших ему как виду. Все в природе взаимосвязано, взаимообусловлено — и все саморегулируется с помощью естественных, природных процессов. Но у человека в природе нет врагов, и природа, вероятно, саморегулирует существование человека с помощью его самого.

Я вовсе не хочу навязывать свои мысли, это мои размышления, которые, бывает такое, меняются в процессе эволюции их внутреннего развития. И я был бы очень рад, если кто-то смог бы убедить меня в том, что я ошибаюсь.

Мы же не знаем тайны происхождения жизни, происхождения человека — как мы можем судить о его предназначении, о смысли жизни вообще и человека в частности? Возможно, происхождение человека связано с «инопланетным разумом»? Возможно человек — одна из «тупиковых» ветвей в эволюции жизни на планете Земля? Возможно… Лучше, чем сказал Б. Окуджава не придумаешь: «Так природа захотела. Почему — не наше дело, для чего — не нам судить…» (Природа — здесь конечно не подмосковная зеленая лужайка, с цветами и березками, а огромная самотворящая сила Вселенной).

В русском фольклоре существует миф потрясающей художественной силы и метафорической емкости — былина о Святогоре, том богатыре, который мог Илью Муромца вместе с конем положить в карман. Былина рассказывает, как земля устала носить могучего богатыря. Ей стало тяжело держать Святогора. И Святогор, объезжая землю вместе с Илье Муромцем нашел гроб и лег в него, а когда захотел подняться, то не смог сдвинуть крышку. Не смог помочь ему и Илья.

Земле тяжело стало «переносить» на себе человека (человечество). В древние времена, когда на земле «под небом места хватало всем», было предостаточно животных для охоты, рыбы в реках, злаков, овощей и фруктов… Но человек шел завоевывать соседа, чтобы отобрать у него нажитое, добытое, взять его в полон и заставить работать на себя. А ведь это было в те времена, когда от одного государства (стоянки) «три дня на коне скачи, не доскачешь».

В самые древние, каннибальские еще времена, один человек охотился за другим, он всегда привлекал внимание к себе иноплеменника.

И в наши дни один человек убивает другого чаще всего, чтобы «поживиться» тем, что имеет этот другой или удовлетворить какие-то другие свои «прихоти» и желания, скажем — сексуальные.

В 2005 году в России совершено 30 700 убийств! За один год в стране погибло людей в три раза больше, чем всех советских военнослужащих в Афганистане за 10 лет. Так что невидимая война продолжается постоянно и в такой форме.

Когда природа «доработалась» до создания у человека высокоразвитого мозга, он получил возможность осознавать свои возможности, устремления, а главное — удовлетворение своих желаний, приносящих удовольствие. Природа, создав условия для размножения людей, его самозащиту от хищных зверей, заложила тем самым в нем «механизм» для самоуничтожения, т. е. уничтожения человека друг другом.

И опять-таки, я — не человеконенавистник. Я предполагаю, что в своем стихийном саморазвитии, природа заложила совершенно разные типы людей: по их отношению к власти, к жизни, друг к другу.

Когда мы говорим о том, что один человек убивает другого, это вовсе не значит, что все люди кровожадны и агрессивны. Наоборот, главное в природе — сохранение жизни, ее продолжение. Поэтому большинство людей — нормально относятся друг к другу. Они всегда составляли, составляют сейчас и, думаю, будут составлять в дальнейшем основу социума, и с помощью форм управления (в первую очередь государственных) регулировать эти отношения на определенных уровнях. В разные времена по-разному, с различными целями и разной степенью успеха.

Человек, существо биологическое и социальное. Но в первую очередь — биологическое! Наша социалистическая идеология, настроенная на веру в светлые, добрые начала и стремившаяся вырастить «нового человека», отметала учения буржуазных философов о природе человека как реакционные. Но, во-первых, в любом учении, есть зерно истины, на него-то и нужно обращать внимание. Во-вторых, сама система социализма во имя утверждения добра, гуманизма уничтожила миллионы людей, которые мешали власти претворять в жизнь свои идеалистические планы.

Об этом хорошо сказал М. Горький в своих «Несвоевременных мыслях», он тогда серьезно задумывался о терроре большевиков и был не согласен с методами воплощения в жизнь «благих целей» вождей коммунизма. «Когда начинают думать обо всех сразу, то каждый конкретный человек начинает мешать этому», — сказал «великий пролетарский писатель».

Я хочу, чтобы читатель не воспринимал мои слова о природе человека, как какие-то утверждения, постулаты. Это скорее всего лишь мои предположения, и я приглашаю вдумчивого читателя также более серьезно, основательно, а главное самостоятельно поразмышлять над природой человека, над ходом истории, над процессами нашего современного бытия — материала тут хоть отбавляй!

Вот несколько фактов для таких размышлений. Мать бросает новорожденного ребенка в мусорный бак, подростки убивают беззащитного старика, богатый молодой человек гонит свой «мерседес», ничего не видя вокруг, сбивает человека, и уезжает с места преступления, не оказав ему помощь… Брат убивает своего родного брата, и чтобы скрыть преступление заливает его в подвале маринадом (чтобы не было обнаружено преступление).

Война человека с человеком происходит ежедневно, ежечасно.

Обычно говорят: «Такова природа человека» и все. И дальше — ни шагу. А что такое «природа человека», что вообще такое — природа, каковы ее особенности в интересующем нас контексте размышлений?

Главное в природе и об этом говорит само слово — «при рождение», движение «рода». Природа заложила во все живое огромный запас «прочности», направленный на продолжение рода и в растительном, и в животном мире. Кажется, ей нет особого дела до отдельного организма, ее интересует только род. Неслучайно, в поисках смысла жизни для человека, одна из ветвей современной философии, в лице ее великих представителей 20 века Тейяра де Шардена и В. И. Вернадского, глубоко исследовавшая систему жизни, пришла к выводу: человек лишь частичка общего развития человечества, и смысл его существования скрыт в «смысле» (если он есть вообще) эволюции, движения человечества.

Во всем живом стремление к продолжению рода так велико и сильно, что оно поражает самим механизмом самоутверждения. Достаточно посмотреть на «волю к жизни» в растительном мире. В животном мире этот механизм не менее надежен и основателен. Для оплодотворения яйцеклетки нужен всего один сперматозоид, а их выбрасывается во время полового акта несколько миллионов! А как «обставила» природа тягу человека к продолжению рода и награду за это стремление! Действительно, «любовь» (половое влечение и голод) правят миром. Любовь приравнена к инстинкту выживания.

Так что можно предположить, что законы природы в человеке — биологические, генетические чрезвычайно мощны и жизненны. «Исправить человека» — это, пожалуй, одно из самых больших и романтических заблуждений человечества, самая несовершенная утопия. Человека нельзя вырастить как дерево. Внимательный читатель может возразить, но ведь выращивает же человек дерево, совершенствует его плоды. Да, совершенствует. Но он действует в том же направлении, что и природа. Фрукты, овощи, ягоды — многократно усиленное качество диких предшественников: привлечь внимание к разносу семян, дать возможность семенам первое время развиваться за счет плода.

Природа действует слепо, стихийно, всего скорее по законам вероятностно — случайностного движения различных процессов. Генетики говорят, что социализация человеческого бытия приостановила биологическую эволюцию человека почти 30 тысяч лет назад. Природа заложила огромное разнообразие в один и тот же вид, и это особенно ярко проявляется в человеке. Среди современных людей (обычная одежда, вид, общение и т. д.) встречаются особи, «разведенные» между собой этими 30-ю тысячами лет. «Гориллоиды» (А. Солженицын), почти пещерные люди и люди высочайших интеллектуальных и нравственных качеств. Между этими двумя полюсами — огромное число «переходов». «Пещерному» человеку убить другого, просто раз плюнуть. В некоторых бандах после Гражданской войны в России действовало такое условие: каждый новый член должен был пройти проверку: убить свою мать. Такой человек, естественно, готов на все. В начале 20-х годов на Юге России двое бандитов заманивали крестьян из голодных мест и убивали их. Они убивали людей за старый армяк, онучи, рубаху и лапти. Больше у крестьян тогда ничего не было. Убивали жестоко и самым простым, дикарским способом: клали тяжелый камень в мешок и когда человек засыпал, били этим камнем по голове. За несколько лет бандиты убили свыше 400 человек. Дело в том, что один бандит, готовый на убийство за те вещи, ценности, которые есть на жертве, «деформирует» жизнь многих нормальных людей.

Известно очень интересное размышление об отношении к смерти, к убийству выдающегося хирурга и литератора Н. Амосова. Человек, поднявший руку с оружием на себе подобного из-за выгоды — убийца. Врач, проводящий новую сложнейшую операцию, заканчивающуюся смертельным исходом — экспериментатор. Он приобретает опыт, чтобы потом спасать десятки, сотни людей. Солдат, убивающий противника на поле сражения, — герой.

Но дело в том, что человек зачастую идет на войну не добровольно. Его принуждает к этому государство. Значит, к причинам войн причастны те, кто стоит у власти. Вот здесь-то, на мой взгляд, скрывается одна из самых главных загадок войн, особенно их возникновения.

Так что война высвечивает многое и в природе человека, и в природе социальных отношений, особенно в политике. Не случайно сказано: «Война есть продолжение политики другими средствами». Руссо, Наполеон, Ленин говорили о том, что именно политика — есть судьба человека.

Первый человек, взявший в руки палку, чтобы сбить с дерева плод, превратил ее в орудие труда (добывание пищи), но одновременно — и в оружие. Палкой можно было ударить противника по голове, метнуть ее в соперника. Палка была продолжением руки, усилением его физической силы, с помощью ее человек завоевывал пространство. С тех пор усовершенствование орудий труда и средств по добыванию пищи становилось и усовершенствованием оружия: каменный топор, лук, копье, нож… Прошли века. Орудия труда становились все сложнее, полифункциональнее и вместе с ними параллельно развивались и виды оружия.

Все технические приспособления, устройства, механизмы служили людям теперь для завоевания и более отдаленного пространства, для многократного усиления физических возможностей своих мышц. А оружие — для более массового поражения противника: охотничье ружье — винтовка, трактор — танк, пароход — военный корабль, пассажирский лайнер — военный самолет…

Промышленная революция сделала все процессы на земле глобальными, массовыми, в первую очередь — демографические, экологические… Появилось оружие массового уничтожения, массовые коммуникации (как формы воплощения политики и войны), массовая культура. Войны стали мировыми с применением скорострельного оружия всех видов, тяжелой артиллерии, авиации и т. д.

Электронная революция вывела эти процессы на новый виток, придала им новые качества. Появилось ядерное, биологическое, лазерное и психотропное оружие.

Недавно на страницах всех средств коммуникации, в эфире появились многочисленные сообщения об угрозе пандемии птичьего гриппа, способной унести сотни миллионов жизней. И до этого эпидемии чумы, холеры, другие страшные заболевания выкашивали людей. Так, «испанка» (как говорят ученые — разновидность птичьего гриппа) унесла 20 миллионов жизней (на полях Первой мировой войны, когда свирепствовала эта страшная болезнь, погибло 10 миллионов). Если у человека в природе нет врагов видимых, то угроза возникает еще и с другой стороны: вирус — враг невидимый и коварный… А не природа ли борется с человеком такими средствами? Некоторые ученые не отбрасывают и такую гипотезу.

Техническая цивилизация, обеспечивающая человеку нормальную жизнь (на том или ином уровне) создает ему «войну на дорогах», уносящую ежегодно в мире сотни тысяч человеческих жизней.

Но все-таки главной угрозой для человечества остается третья мировая война. Разумеется, природа войн носит в основном экономический и политический характер. Это столкновение классовых, межнациональных интересов. Об этом я уже говорил. Но все-таки в природе войн, особенно в их развязывании, есть и нечто мистическое, т. е. таинственное, еще не понятое человеком. Немало сказано о том, что Первой мировой войны не хотели многие страны, принимавшие в ней потом участие, но все они словно «скатывались», сползали в нее.

Велика и роль личности в историческом процессе. Мао Цзедун как-то сказал: «В истории остается тот, кто пролил больше крови». А в истории хочется остаться многим. Действительно, самые известные персонажи истории — вожди народов, полководцы, цари: Александр Македонский, Юлий Цезарь, Атилла, Чингиз-хан, Тамерлан… Да и из современности в историю наверняка войдут Сталин, Гитлер и тот же Мао Цзедун (подсчитано его биографами: для того только, чтобы придти к власти, он уничтожил 50 миллионов своих соотечественников). А кто такие «вожди народов», почему нередко именно их деяния приводят к крупным кровавым драмам?

Конечно же, нельзя проводить прямых аналогий между биологическими и социально-политическими процессами. Я попробую это сделать хотя бы на уровне сравнения, скорее даже метафоры. В крови человека есть так называемые клетки-радикалы. Они призваны стоять «на защите организма», охранять его, оповещать и уничтожать вредоносные клетки, попавшие в кровь. Все остальные нормальные клетки знают об этих функциях радикалов и доверяют своим охранникам. Клетки-радикалы и выполняют эту миссию. Но бывает, что в крови под разными внутренними или внешними воздействиями, возникают процессы, когда клетки-радикалы «перерождаются». Теперь они начинают губить то, что недавно охраняли. И остальные клетки до поры до времени, доверяя им, не замечают этого «перерождения», и когда беда становится явной — бывает уже поздно — организм, как правило, обречен на гибель. Так действуют, например, раковые клетки, если не учитывать успешного, своевременного и квалифицированного медицинского вмешательства.

Вожди-демагоги (а демагог — с греческого дословно — «вождь народа») зовут массы людей к лучшей жизни, обещают эту жизнь, используя стремление масс к благополучию, недовольство их своим положением и существованием. Люди верят им, идут за ними. И эти вожди всегда используют радикальные методы (и в борьбе за свою власть, ее утверждение, и в использовании в дальнейшем для достижения своих целей). Они вовлекают миллионы своих соотечественников в социальные катаклизмы: революции, войны, в результате которых гибнут миллионы людей. Корнями такого «радикализма» является социальная жизнь, но если бы мы спросили миллионы погибших в Гражданской войне в России: хотели ли они такого конца, я уверен: большинство (кроме фанатиков) ответило бы — «нет!». Да и при жизни и в Белой и в Красной Армиях многих заставляли воевать из-под палки. Вожди провоцируют, разжигают недовольство, потом используют его в своих практических действиях. Откуда берутся такие «социальные радикалы»? Как аккумулируют они в себе опасные, а порой и гибельные тенденции, особенно те, которые ведут к войне, к самоуничтожению десятков, сотен миллионов людей? А может быть, это природа так концентрирует глубинные внутренние процессы эволюции развития человечества через накопление социальной энергии недовольства. Природа всех создала неравными, и это тоже основа для столкновений между людьми. Или это тяжелая мерная поступь самой цивилизации, внутренне обреченной на эти процессы-взрывы? Или что-то другое, пока неподвластное нашему разумению?

Поход на Восток: трагедия народа

Война — огромное, многофакторное понятие. Никогда не может быть написана вся правда о войне. Она по идее не может быть собрана в едином источнике. История войны включает в себя книги профессиональных историков, мемуары военачальников разного уровня, произведения художественной литературы, кинематографа, воспоминания младших офицеров, рядовых солдат, документальную хронику важнейших событий, публицистику, письма с фронта… И в каждом из этих пластов своя правда о войне: генералитета, штабных работников, окопная солдатская правда…

В книгах о войне, написанных в то время, когда она еще шла и сразу после ее окончания, воссозданы в основном верно самые главные события: крупные сражения, значительные боевые операции, карты-схемы. Многие книги тех лет несут на себе сильную пропагандистскую окраску. О войне говорилось в основном то, что укладывалось в идеологические рамки и преследовало цели воспитания молодого поколения. Многократные повторения одних и тех же сведений, фактов, результатов известных битв, и их комментирование прочно засели в головах людей, которые и запомнили войну такой: официально-государственно-пропагандистской. Одна из лучших книг в этом ряду издана в 1967 году в Москве военным издательством Министерства обороны СССР. Она подготовлена Институтом марксизма-ленинизма при ЦК КПСС в годы «Хрущевской оттепели» — в ней немало правдивых, объективных оценок, особенно причин наших поражений и неудач в первый период войны.

Во время демократических преобразований в России под редакцией военного историка, генерала, профессора Д. Волкогонова была подготовлена многотомная история Великой Отечественной войны, в которой многие события и факты трактовались уже по-новому, на основе архивных документов и материалов. Но она, к сожалению, так и не вышла в свет, сегодняшний генералитет еще боится «правды о прошедшей войне».

В настоящее время стали появляться книги, особенно на Западе, в которых делаются попытки пересмотреть ход и итоги великой войны, степень участия в ней союзников. Это понятно: «Запад — есть Запад». Ему сильная Россия не нужна, и идеологи США стремятся ослабить нашу страну, где только можно. И пропагандистскими приемами, в том числе, если не в первую очередь.

Такой «пересмотр» вызывает естественный протест. Советский народ и его государство вынесли на своих плечах основные тяготы войны. В том, что фашистская Германия и ее союзники потерпели поражение, — СССР сыграл главную роль.

Подвиг совестного народа нельзя принизить. Тот, кто пытается это делать — преследует свои политические цели.

Есть результат — войска вермахта были разгромлены в основном на территории СССР. И любой здравомыслящий человек должен сам понимать, глядя на карту Европы, — время, пространство, развитие событий и их логика говорят о решающем вкладе СССР в разгром агрессора. Но давайте не в пример нашим бывшим «забывчивым» союзникам помнить о той помощи, которую оказывали нам Соединенные Штаты и Великобритания, об антифашистском сопротивлении народов Европы…

Прошедшая мировая война была война идеологий, народов, геополитических устремлений вождей и руководителей крупнейших мировых государств.

И за всем этим «пропадает» правда войны отдельного человека. То, какой именно он видел войну, как переживал страдания, боролся, умирал… Именно из миллионов этих фрагментов картин и складывается огромное мозаичное полотно под зловещим названием — «война». В этой книге и представлены «кусочки» войны «маленьких людей», от которых не зависел ход войны, ее развитие. Потому что это была жизнь в оккупации. Каждый вносил свою небольшую лепту на алтарь общего дела. Лепту разную: какую хотел, какую мог, какую смог.

Ростов-на-Дону, которому посвящается эта книга, находился далеко от границ СССР. Когда-то на его месте стояла крепость святителя Димитрия Ростовского, построенная во второй половине 18 века, по указу императрицы Елизаветы Петровны. Большую роль в основании крепости сыграл главный человек этой эпохи П. И. Шувалов.

Россия в послепетровские времена двигалась на юг к теплым морям, осваивая новые огромные территории. Защищаясь от набегов южных народов: крымских татар, ногайцев, народов Северного Кавказа — она укрепляла свои южные рубежи. К тому времени она уже накопила достаточно сил, чтобы не только противостоять кочевым, «хищным» народам, разрывавшим и топившим в крови ее окраины. Оседлый русский народ не только стал сдерживать разрушительную энергию Великой степи, но и усмирять кочевников, а позже вводить их в состав своего растущего государства. Кроме того, Россия была сильно заинтересована в торговле с южными странами. Петр прорубил в Европу «окно», но из окна многое не сотворишь, нужна была «дверь» на Юг — такой дверью и стал выход в Азовское и Черное моря.

Так что крепость Димитрия Ростовского и существовавший при ней торговый порт выполняли не только военные, но и экономические функции. Во всех войнах с Турцией, а их было 10, крепость Св. Димитрия, была тыловой базой для снабжения русской армии, воевавшей в Крыму, на Кубани, а позже и на Кавказе.

Кроме того под Ростовом и на Дону, и в его устье в Азовском море строилась, в последней четверти 18 века военная флотилия, сыгравшая значительную роль в войне на воде. Но сама крепость, сильно укрепленная и содержащая значительный и хорошо вооруженный гарнизон, не подвергалась непосредственному нападению неприятеля.

С тех пор город мирно рос и быстро развивался, благодаря своему выгодному географическому положению: здесь перекрещивались пути из Малороссии (Украины), Кубани, Нижней Волги, Северного Кавказа, Центральной части России.

Это выгодное положение придаст Ростову позже огромное стратегическое значение. Основатели города вряд ли смотрели так далеко — так распорядился ход истории на Евразийском континенте. Пути, проходящие через Ростов, и связывали эти два континента, Восток и Запад, Юг и Север. Поэтому Ростов является одним из ключевых городов России. Его можно назвать не только «воротами на Кавказ», но и шире — в Азию. «Воротами на Кавказ» назвал Ростов Гебелльс — так смотрели гитлеровские стратеги на Кавказ в своих планах дальнейшего движения в Азию. Это название имело конкретное время произнесения и конкретную ситуацию развития военных событий. Мне кажется, в России не будь этого случая, не стали бы говорить о Ростове как «воротах на Кавказ». Это только одно из направлений, рождающихся в этом стратегическом центре. Но мы уже привыкли к этим словам — «ворота на Кавказ» и даже гордимся ими.

Стратегическое положение определяют экономические факторы, причем нередко и геополитического уровня. Здесь, на месте, где стоит наш прекрасный город, проходили древние торговые пути, веками рядом жили и взаимодействовали различные этносы со своей историей, традициями, культурой…. И не всегда эти отношения, как мы уже говорили, были добрососедскими.

Война пришла впервые в Ростов-на-Дону после Октябрьского переворота — мощные революционные ветры всколыхнули тихий Дон. Здесь всегда жили разные народы: русские, армяне, евреи, татары, греки. И всегда было сильно классовое расслоение. Жизнь Ростова в годы Гражданской войны осталась достоянием газет, выходивших и при власти белогвардейцев, и красных. М. Шагинян написала интересную повесть-быль «Перемена», в которой описаны пореволюционные годы жизни в Нахичевани и Ростове-на-Дону. Экспрессивная, как и вся проза тех лет, она содержит немало бытовых картинок. Встречаются в повести и курьезные сценки. Так, например, один из приказов военного коменданта немецких оккупантов гласил: запретить продажу и лузганье жареных подсолнечных семечек.

Немцы, вступившие в Ростов, вели себя вполне «цивилизованно», что дало повод некоторым ростовчанам, переживших их приход в 1918-м и 1942-м годах, говорить о первом пришествии даже с некоторым уважением.

Уходя из Ростова (в Германии в 1918 году началась революция), они поставили памятник своим солдатам, погибшим при вступлении в город. Устроили настоящий митинг на Покровской площади, на нем присутствовали гражданские и военные власти Ростова: белые генералы, казачьи атаманы. Немцы просили сохранить памятник, ухаживать за ним. Так что немецкий след в Ростове уже был.

С началом войны в июне 1941 года Ростов казался глубоким тыловым городом. Но судьба распорядилась по-своему… Приход немцев в Ростов был неожиданным для многих советских людей, так как советская пропаганда постоянно утверждала, что Красная Армия будет воевать «на чуждой территории», «малой кровью», и что мы «ни пяди своей земли врагу не отдадим».

Вообще, когда читаешь старые советские газеты, в них переотраженно проступает «правда жизни», не приукрашенная идеологически, не обставленная пропагандистки. И проступает она именно через густую пропагандистскую краску, как бы со знаком минус. Говорится одно, а надо подразумевать другое. Говорится о том, как должно быть, а значит, все на самом деле было не так, как об этом передают по радио и пишут в газетах.

Советский человек тогда, в тоталитарном государстве, был отчужден от истинного управления, крупных событий, от которых зависела его жизнь. Советская власть — власть советов, т. е. выполнение решения самих советов — это полнейшая иллюзия. Какими могли быть советы, как жить, когда все указания, приказы, распоряжения, решения, разнарядки «спускались» сверху партийными органами. Так, не сам народ распоряжался своей судьбой, а власть, «избранная народом». Это проявлялось в максимальной степени. Но следует сразу заметить: в любом в самом «демократическом» государстве (тем более, в нашей «демократической» современной России) народ, большинство людей никогда не допускаются к прямой реальной власти. А существуют государственные институты, которые деформируют волю и желания народа в интересах тех, кто действительно правит им. Да, иначе, наверное, и нельзя. И дело зависит от степени отчужденности народа от институтов власти.

В СССР (и в других тоталитарных государствах, в той же гитлеровской Германии) форма отчуждения народа от власти была максимальной. Да, многое делалось для народа — по остаточному принципу. Народ служил государству, а государство в первую очередь — это чиновники.

Несмотря на то, что официальная пропаганда говорила о том, что у нас с Германией был заключен мирный договор, и власти всячески пресекали разговоры о предстоящей войне, многие люди знали: «война с немцем» будет скоро. И все равно выступление по радио заместителя председателя Совета Народных Комиссаров СССР и народного комиссара иностранных дел Молотова 22 июня 1941 года было как гром среди ясного неба. Почему не выступил сам Сталин? Не хотел связывать свое имя с таким страшным событием? А может, не пришел еще в себя — ведь он был твердо уверен: Гитлер не начнет войну сейчас, не станет воевать на два фронта, — вождю Советского Союза этого так хотелось. В последние годы в стране все совершалось так, как он хотел, и он, вероятно, психологически привык к тому, что все должно «твориться», как он планировал. Он считал: вести войну на два фронта — чистый авантюризм. Именно этот тезис клал он в основу своих аргументов в самоубеждении.

Сам Сталин не был авантюристом, он ко всему готовился очень основательно и не любил поспешных, невзвешенных шагов. Но ведь авантюристом был Гитлер — нужно учитывать психологию и особенности характера своего соперника. Тем более Гитлер к 1941 году чувствовал себя на коне и тоже не сомневался в успехе затеваемых им дел. Он понимал к тому же, что начать войну против СССР позже, когда Красная Армия будет перевооружена, окрепнет командующий состав — сильно рисковать. Он и поставил ва-банк на молниеносную войну. Нет, как умный политик, он понимал, с кем имеет дело. «Молниеносная война» это был еще и пропагандистский трюк. У Гитлера был личный врач, который постоянно вел записи разговоров фюрера, его размышлений. Так вот из них видно: вождь нацистов совсем не снимал варианта и длительной войны с СССР. Но если говорить честно: он был довольно близок к своей цели в 1941–1942 годах. В мае 1945 года на приеме в Кремле в честь командующих войсками Красной Армии И. Сталин откровенно говорил: «У нашего правительства было немало ошибок. Были у нас моменты отчаянного положения в 1941–1942 годах»[3].

В наше время неоднократно издавалась книга В. Суворова «Ледокол», в которой утверждается мысль о том, что СССР планировал летом 1941 года напасть на Германию.

Что ж, в принципе СССР мог первым напасть на другое государство, например, мы начали войну против Финляндии (позже — Японии). Тогда Советский Союз нарушил договор с Японией, выполняя союзнические обязательства. Но не только — Сталину очень нужна была война с Японией во многих отношениях.

Но напасть на Германию летом 1941 года Сталин вряд ли бы мог. Мы уже говорили о его осторожности. Но самое главное — армия не закончила перевооружение, в таких крупных мировых событиях каждое государство руководствуется своими интересами и возможностями. Так, США и Великобритания не открывали второй фронт — их цель, как можно сильнее измотать воюющую Европу, особенно СССР и Германию, чтобы затем США могли диктовать свои условия послевоенной Европе. Да, Соединенные Штаты и Великобритания помогали нам и вооружением, и продуктами, и техникой, и медикаментами. (Небольшой эпизод: жена Черчилля привезла в Ростов оборудование для военного госпиталя).

Но, во-первых мы платили за эту помощь золотом. Во-вторых, они поддерживали СССР до тех пор, пока не стало ясно: участь Германии была предрешена на полях тяжелейших сражений на Востоке, и СССР может один победить Германию. Они открыли второй фронт, чтобы в полной мере воспользоваться плодами победы.

Так же действовали и некоторые союзники гитлеровской Германии. По договоренности Япония и Турция должны были вступить в войну после падения Сталинграда.

Так что Сталинград был для нас не только городом-символом, носившим имя вождя, важным центром волжской водной артерии, по которой и через которую шло снабжение кавказской нефтью и сибирским хлебом. Это был «ключ-символ» для сдерживания других агрессоров. Возможно, Сталин именно критические моменты битвы на Волге считал «отчаянным положением СССР» в 1942 году.

Конечно, если бы японцы вступили в войну раньше, мы не смогли бы перебросить сибирские дивизии ни под Москву, ни под Сталинград, а именно они решили участь победы. И японцы, и турки опять-таки ждали, что СССР и Германия измолотят друг друга, чтобы вступить в войну в ее исходной фазе.

Точно также можно предположить, размышлял и Сталин, и советские руководители, когда Германия напала на Англию. СССР было выгодно, чтобы они измотали друг друга. А нападать на Германию в то время, когда вермахт был на вершине своих военных достижений в Европе… Все противники: и Гитлер, и Сталин, и Япония и США переоценивали свои силы и недооценивали противника. Иногда желание бывает сильнее восприятия реальности. Ведь успех сражения решается порой не количеством дивизий, числом боевой техники, а и совокупностью многих других компонентов.

Книга В. Суворова, нашего бывшего разведчика, в своем первом впечатлении оказывает некоторое «психологическое» давление: в ней собрано и хорошо (профессионально) смонтировано большое число документальных и статистических свидетельств, которые вроде бы подтверждают мысль о том, что Сталин готовился напасть на фашистскую Германию.

Если, по мнению Суворова, до начала наступления Красной Армии оставалось несколько дней, то документ в секретном конверте, который был в каждой части, был бы совсем другого содержания и давать инструкции для начала боевых наступательных действий. Там же говорилось совсем о другом — об отражении агрессивного удара.

И еще одна, на мой взгляд, немаловажная деталь. Книга В. Суворова «Ледокол», как и книги Климова (еще одного нашего контрразведчика, также как и Суворов перешедшего на Запад) построены по очень похожим моделям и рассчитаны на психологическое воздействие на неискушенного читателя. В них наряду с конкретной информацией постоянно повторяется, «вдалбливается» один и тот же прием: повтор основной мысли. Такие приемы разработаны в центре психологической войны против СССР, России.

В книге «Ледокол» оговаривается, что вся информация собрана из открытых источников. Возможно. Но ее количество не под силу собрать одному человеку.

Конечно, версия о том, что СССР готовился первым напасть на гитлеровскую Германию оправдывает агрессию Гитлера, и Советский Союз предстает уже не как освободитель народов Европы от фашизма, а как потенциальный агрессор, которому не хватило неделю-другую до перехода границы.

Итак, 22 июня 1941 года роковая трагическая дата в жизни миллионов людей. В этот день прошло выступление Молотова по радио (которое в дальнейшем неоднократно читал известнейший диктор Ю. Левитан).

В газете «Правда» на следующий день были опубликованы важнейшие документы и текст самого выступления: Указ Президиума Верховного Совета СССР о мобилизации по многим военным округам страны. Указ об объявлении военного положения в отдельных местностях (областях) и сам Указ «О военном положении». В Ростовской области оно было объявлено в первого дня войны.

Кроме того, опубликован документ «Об утверждении Положения о военных трибуналах в местностях, объявленных на военном положении, и в районе военных действий». Подписал и эти Указы Председатель Президиума Верховного Совета СССР М. Калинин и Секретарь Президиума А. Горкин[4].

Естественно, на первой полосе газеты — большой портрет т. Сталина и небольшая сводка Главного командования Красной Армии за 22 июня 1941 года. Она очень показательна и любопытна.

«С рассветом 22 июня 1941 года регулярные войска германской армии атаковали наши пограничные части на фронте от Балтийского до Черного моря и в течение первой половины дня германские войска встретились с передовыми частями полевых войск Красной Армии. После ожесточенных боев противник был отбит с большими потерями. Только в Гродненском, Кристыпопольском направлениях противнику удалось достичь незначительных успехов и занять местечки Кальвария, Стоянув и Цехановец, первые два в 15 км, и последний в 10 км от границы. Авиация противника атаковала ряд наших аэродромов и населенных пунктов, но всюду встречала решительный отпор наших истребителей и зенитной артиллерии, наносивших большие потери противнику. Нами сбито 65 самолетов противника»[5].

Эта информация задает тон всему дальнейшему освещению хода войны. 24 июня 1941 года было создано Совинформбюро, которое готовило всю информацию о боевых действиях и других важнейших событиях. Этот принцип: говорить минимально о своих потерях и максимально о потерях противника существовал на всем протяжении войны (причем, он действовал и в Германии).

В первые дни войны в Москве еще не знали, что творится на самом деле в приграничных районах. А если бы и знали, что в первый же день только на аэродромах было уничтожено 1200 боевых самолетов, так что об этом сразу сообщать? Все наши поражения, ход отступления Красной Армии освещались предельно сдержанно. Так например, когда наши войска потерпели в мае 1942 года крупное поражение под Харьковом, газеты писали о незначительных локальных боях. Или когда в октябре 1941 года во время начала наступления фашистских войск на Москву (были окружены основные силы 3-х фронтов) под Брянском и Вязьмой. Разве об этом сообщалось в нашей печати? И без этого в Москве началась страшная паника. Паника в октябре 1941 года охватила не столько столицу — из Ростова в те дни «сбежало все руководство города».

О причинах поражений в приграничных районах Красной Армии в боях летом и осенью 1941 года (а это были уже регионы, далеко стоящие от границы), написано много, причины эти хорошо известны: огромные потери командирских кадров в годы массовых репрессий, неготовность наших войск, недоукомплектованность и наличие большого числа устаревших типов танков и самолетов, внезапность нападения, боязнь наших командиров (особенно низшего и среднего звена) принимать самостоятельные решения, военная мощь вермахта.

К этому следует добавить несколько психологических факторов: о них говорят меньше или совсем умалчивают, следует развернуть их аргументацию, — она также важна для понимания сути происходящего летом 1941 года.

Внезапность нападения была не только ошеломляюще мощной, точно рассчитанной, но и дезорганизующей, устрашающей, а главное — эффективной. Мой отец, Вячеслав Ефимович, служил в 20 километрах от границы, в Северной Буковине. В день начала войны он с товарищем стоял на посту на высотке. Так вот немецкие истребители, атакуя, устраивали «показательные выступления» — демонстрировали фигуры высшего пилотажа. Отец вспоминал: «Мы с товарищем только переглянулись: „Вот это — да!“.»

Но главное, конечно, заключалось в том, что движущаяся в воздухе и по земле (в основном — на колесах и гусеницах) армада наступала по заранее намеченным планам. Каждая часть противника наносила конкретный удар. Фашистов в первую очередь интересовали штабы военных соединений, мосты, железнодорожные станции, склады с боеприпасами, горючим, движущиеся части Красной Армии. Самолеты бомбили объекты, разрушали управление, связь. Десанты, группы диверсантов, заброшенных в тыл заранее и забрасываемых по мере движения войск вперед, нарушали всевозможные, в первую очередь военные коммуникации.

Это производило огромный эффект. Наши войска теряли управление, не получали необходимых оперативных директив. Да и кто бы их давал, когда сообщения с границы не поступали в центр. Наше командование строило свои предположения, основываясь на действиях передовых частей вермахта.

Второе: в бой вступали гитлеровские солдаты, не только имеющие большой опыт «войны моторов», быстро ориентирующиеся при взаимодействии авиации, танков, артиллерии и мотопехоты — они были упоены недавними победами в Европе. Это создавало им огромное психологическое превосходство. Некоторые же наши солдаты, подавленные этим динамичным наступлением, считали: «Ну, что от меня зависит. Россия — большая, армия у нас огромная». И уходили со своих позиций или сдавались в плен, другие, совсем молодые и необстрелянные, вообще боялись стрелять в другого человека. В наших книгах и фильмах, в которых описаны первые месяцы войны, эта тема иногда звучала — значит, она была реальностью.

Еще одна малоизвестная страница самых первых недель войны. Когда допрашивали генерала Д. Г. Павлова, командовавшего Западным военным округом (он был незаслуженно обвинен в поражениях у границы и расстрелян) — так Сталин нашел «виноватого». Он на допросе (сохранились его записи) говорил, что дивизии, укомплектованные латышами, литовцами, эстонцами разбежались при первом боевом столкновении с противником, оголяя фланги и тылы других соединений.

Главная ответственность за внезапность нападения лежит на Сталине. Он один принимал стратегические решения, все остальные из его окружения боялись ему противоречить. А если ты руководишь всем, то и отвечаешь за все. Он носил в себе мысль, что Германия не может сейчас напасть на СССР, и не верил агентурным сообщениям и другим источникам о готовящемся вероломном нападении — он считал такие сообщения провокационными. Вероломное нападение — нападение, ломающее веру, значит Сталин верил в то, что его не будет. Конечно, эту веру в нем поддерживала статистика: количество вооружений, по которому Красная Армия превосходила вермахт.

Вот как оценивал причины наших поражений в первые недели войны Маршал Советского Союза А. И. Еременко: «Опоздание с разрешением о приведении войск в боевую готовность связано с тем, что Сталин, будучи главой правительства, верил в надежность договора с Германией и не обратил должного внимания на поступавшие сигналы о подготовке фашистов к нападению на нашу страну, считая их провокационными. Сталин полагал, что Гитлер не решится напасть на СССР. Поэтому он не решился своевременно на проведение срочных и решительных оборонительных мероприятий, опасаясь, что это даст повод гитлеровцам для нападения на нашу страну. На Сталине, являющемся фактически главой государства, лежит основное бремя ответственности за наши поражения»[6].

Боязнь попасть в немилость к вождю руководила многими военачальниками. «Сталин и его окружение, генеральный штаб, а также Главное разведывательное управление допустили крупнейший просчет (подчеркнуто — B.C.) в оценке военно-стратегической обстановки».[7] Не сказать об этом вообще было нельзя, но здесь виноваты все, и вина вождя, главная, не выделена.

Внезапность мощного удара, особенно авиационного, — до 250–300 километров вглубь (через несколько дней, когда в бой были введены основные силы вермахта) создавала все условия для овладения стратегической инициативой. Фашисты сосредотачивали в местах крупных прорывов значительное численное превосходство, обходя наши группировки с флангов, окружая их, громя тылы. Десантники в красноармейской форме захватывали важные переправы и удерживали их до подхода своих войск. Немцы обладали детальной информацией (работа агентуры) о расположении наших соединений, базировавшихся в приграничных районах. И нередко (по рассказам очевидцев) танки шли вперед по шоссе, не обращая внимания на то, что по обочинам двигаются группы красноармейцев. Задача танкистов была как можно дальше вклиниться вглубь советской территории, захватывать и парализовывать важнейшие объекты, а главное — окружать наши воинские соединения. Первые недели войны напоминали действительно тот блицкриг, который планировал Гитлер и его командование. Но чем дальше углублялись захватчики на советскую территорию, тем заметнее возрастало сопротивление частей Красной Армии.

Еще один эпизод из воспоминаний отца. Он служил рядовым в фотолаборатории одного из артиллерийских полков, находящегося практически на границе. Немцы не стали даже бомбить его, не то чтобы атаковать — зачем лезть под пушки. А снарядов у артиллеристов было очень много. Немцы просто обошли эту часть. И вот полк, не имея связи, вынужден был отходить в тыл с первого дня войны — воевать ему было не с кем. Потом над колонной стала зависать «рама» — немецкий авиаразведчик, потом прилетали бомбардировщики и постепенно выбивали орудия. Так наши артиллеристы дошли до Днепра! Наконец, попали в большой «котел» под Уманью — все переправы были уже в руках у неприятеля.

В истории войны есть два фактора, на которые, как мне кажется, историки и мемуаристы не обратили особого внимания. Эти факторы также работали против нас. Первый — чисто географический. Отступая Красная Армия вынуждена была «скатываться» с высоких берегов европейских рек, текущих по СССР. Когда же началось наше наступление на Запад, нам приходилось штурмовать высокие, обрывистые и сильно укрепленные берега своих рек: Дона, Миуса, Днепра…

Второй фактор — технический. В большом успехе фашистского наступления первого периода волны огромную роль сыграли танки. О «танкобоязни» много писали и говорили. Немецкие танки, прорывавшие нашу оборону, создавали панику в тылу, с ними трудно было бороться без артиллерии. Они словно созданы были для степных, южных районов нашей страны.

На завершающем же этапе войны, когда Советская армия воевала уже на чужой территории, особенно в самой Германии, танков было предостаточно. Но они уже не являлись такой ударной, устрашающей силой в городах, в уличных боях. А городов в Германии и в других странах Европы было очень много. Какой-нибудь мальчишка, сорви-голова из Гитлерюгенда, оболваненный фашистской пропагандой, мог из-за угла дома, из подвала, из окна пустить фауст-патрон в танк. Дело доходило до того, что иной раз вначале штурмовать вражеские окопы посылали матушку-пехоту, которая «выкуривала» фауст-патронщиков, а потом уже шли танки.

И еще один важный момент, часто присутствовавший в оценках первого периода войны (1941–1942). Речь нередко идет о «массовом героизме» советских солдат, задерживавших продвижение противника на восток. Это, конечно, пропагандистский прием. Что такое героизм вообще? Поступок самопожертвования или действия, нанесшие врагу значительный урон? В советской литературе, публицистике 40–50-е годы фигурировало несколько человек, совершивших подвиг. Это был в первую очередь капитан Гастелло, Зоя Космодемьянская, Александр Матросов, Лиза Чайкина, Юрий Смирнов и пятеро молодогвардейцев. Они стали образцами, примерами для подражания. Массового героизма в таком понятии в первый период войны и вообще в течение всей войны — не было, иначе война закончилась бы через несколько недель, 5 тысяч «комикадзе» бросились бы под фашистские танки и их бы не было, как ударной силы вермахта.

Но я полагаю, что герой это уже тот, кто идет в атаку на огонь врага. Такие общие понятия как «весь советский народ», «массовый героизм» нужны были в годы войны. Ведь мы сейчас хорошо знаем, что сотни тысяч красноармейцев «массово» сдавались в плен или оставляли свои позиции без приказа.

Поэтому мы вдвойне должны быть благодарны тем, кто в тяжелейших условиях с оружием в руках противостоял грозному врагу, сражался с превосходящими силами противника, кто оказывал ему сопротивление и наносил урон, сдерживая его бешеный натиск.

Описаний хода военных действий в 1941–1943 годах (временем, с которым связана оккупация Ростова) огромное количество. Меня в контексте данной книги интересует южное направление — путь войны к Ростову. «С переходом главных сил немецко-фашистской армии количественное превосходство гитлеровцев стало подавляющим, а на важнейших направлениях оно было четырех-пяти-кратным»[8].

Силы были неравны по статистике, втройне неравны по ситуации, складывающейся на отдельных участках огромного фронта.

Гражданская война — великая трагедия России. Она унесла — миллионы человеческих жизней. Но такова диалектика бытия. В годы Великой Отечественной грудью встали на защиту Родины люди, воевавшие в гражданскую, имевшие опыт, который пригодился в новых условиях. Война — это тяжелая мужская работа, требующая не только мужества, стойкости, профессионального мастерства, но и психологической выдержки. Представьте себе, если бы у нас на войну встали бы только «мальчишки»? Безусловно они рвались в бой, были порой бесстрашны, но в бою многое решает опыт (тактика, военная хитрость, смекалка).

В первый же день войны были созданы Прибалтийский, Западный и Киевский особый округ. Одесский военный округ был преобразован в 9-ю армию 24 июня из этой армии и 28-й армии Ставка сформировала Южный фронт. Его возглавил генерал И. В. Тюленев. В дальнейшем многие бои по обороне и освобождению Ростова будут связаны с 9-й армией. К ней мы еще не раз вернемся.

В первые недели войны вермахт нанес Красной Армии сильные удары, и она понесла большие потери. Практически не было сплошного фронта обороны. «Командование советских фронтов, армий и даже корпусов часто теряло управление войсками, т. к. противник систематически нарушал связь»[9].

«Ценой огромных усилий и жертв к исходу третьей недели войны Красная Армия задержала врага на важнейших направлениях»[10], — это строки из книги «Великая Отечественная война Советского Союза». Вот он первый коллективный подвиг красноармейцев. Во многом безымянных, не получивших свои боевые награды, так как награждали в то время очень редко. Когда мы говорим о великих победах на Волге, под Курском, мы должны помнить — победа начиналась в приграничных районах. Как это ни странно звучит, но такова диалектика.

В последнее время в демократической прессе раздаются голоса: мол, мы выиграли войну не благодаря Сталину, а вопреки ему, войну — выиграл народ. Это упрощение сложнейшей проблемы. Ошибки и вина Сталина были страшны, но и роль его на войне очень велика. И не столько может быть, как личности, а как человека, стоящего на вершине власти тоталитарного государства. Я не знаю можно ли выиграть тотальную войну (а нам противостоял тотально организованный противник) без тоталитарного государства? Сейчас об этом не модно говорить, но основу, стержень этого государства составляла партия, она была организующей и мобилизующей силой, как бы ни стандартно, ни шаблонно звучали эти слова сегодня.

Да, в сталинские времена роль вождя была необоснованно завышена, особенно его полководческий талант. Знаменитые «десять сталинских ударов», о которых, раньше говорили постоянно, а сейчас практически (и справедливо) забыли — плод работы выдающихся военачальников. Но утверждать, что война была выиграна вопреки Сталину, — другая крайность. Конечно, Сталин концентрировал в своих руках необъятную власть, значительная часть советских людей верила своему вождю. Но главное заключалось в том, что Сталин и его окружение руководили из центра. А на местах все решали коммунисты разных рангов, в основном — рядовые. Они цементировали, направляли, вели за собой, организовывали самые различные события. Не случайно, фашисты уничтожали в первую очередь коммунистов, комиссаров.

27 и 29 июня 1941 года ЦК ВКП(б) принял решение о мобилизации коммунистов и комсомольцев и направление их на фронт в качестве политработников. За первые три месяца свыше 95 тысяч политработников влились в ряды действующей армии. Для укрепления руководящим составом в армию было направлено 47 тысяч партийных, профсоюзных и комсомольских работников. 16 июля 1941 года решением Президиума Верховного совета СССР в Красной Армии был введен институт военных комиссаров.

Так, среди важнейших заслуг советского руководства была эвакуация в глубокий тыл, за Волгу, на Урал, в Сибирь большого числа заводов, в первую очередь оборонных. За 5 месяцев (июль-ноябрь) было перевезено 1523 предприятия, в том числе — 1360 крупных, преимущественно военных. За это время по железным дорогам было отправлено около полутора миллионов вагонов с различными эвакуационными грузами. Такой титанической работы история мировой промышленности еще не знала. Было эвакуировано в тыл и значительное количество тяжелой артиллерии, которая позже сыграла свою роль в крупных наступательных операциях.

На Дону и в Ростове эвакуацией и строительством оборонительных сооружений руководил Борис Александрович Двинский (1894–1973). Пришедший в Ростовский обком ВКП(б) в 1937 году после расстрела Шеболдаева, он занимал пост второго секретаря — (1937–1938) и в 1938–1944 был первым секретарем Ростовского обкома партии и горкома ВКП(б). Член партии с 1920 года он прошел большой путь руководящего работника.

Велика его заслуга по организации эвакуации промышленных предприятий, сельскохозяйственного имущества, специалистов, по созданию партизанского подполья, развертыванию партизанского движения на территории Ростовской области. Он внес также значительный вклад в организацию заготовок по обеспечению армии, заводов и фабрик продуктами питания.

В 1944–1950 годы Двинский — народный комиссар, министр заготовок СССР. В 1950–1954 годы работал в аппарате Совета Министров СССР и ЦК КПСС.

Из Ростова были эвакуированы десятки крупных предприятий, учебных заведений. Эвакуация продолжалась до последнего дня. Так, часть сотрудников Госуниверситета, отправившая в Махачкалу наиболее ценное научное и учебное оборудованное, уходила через Дон 22–23 июля — за день до вступления гитлеровских войск в город. Последним переправлялся через Дон, обхватив бревно рукой, ректор РГУ С. Е. Белозеров.

Эвакуация в стране началась уже на третий день войны, значит руководство предполагало, что вопреки жестким приказам, отбросить врага со своей территории быстро не удастся, и война может быть затяжной. И создание за Волгой могучей кузницы «выковало» победу, — «у мартеновских печей не смыкала наша Родина очей». Поэтому наряду с самым низким поклоном тем, кто храбро воевал на фронте, такой же поклон тем, кто выпускал самолеты, пушки, винтовки и автоматы, минометы и снаряды, военное снаряжение, кто выращивал хлеб и обихаживал раненых, возвращая многих из них в боевой строй.

По плану «Барбаросса» гитлеровское командование наметило три мощных удара по трем основным направлениям. Группа армий «Север» наступала через Прибалтику на Ленинград. Группа армий «Центр» через Минск-Витебск-Смоленск — на Москву. Группа армий «Юг» через Винницу-Киев-Донбасс — на Ростов-на-Дону.

В эту последнюю группу входило 57 дивизий и 13 бригад (для сравнения: на север было направлено 24 дивизии, на Москву — 50 и 2 бригады. В состав южной группировки входили войска немецких союзников: румын и венгров.

Особую ударную силу в ней представляла 1-я танковая армия, которой командовал генерал-полковник Э. Клейст. Полоса действий южной группировки — от припятских болот до Черного моря.

Первые три недели боевых действий Красная Армия на южном направлении под напором превосходящих сил противника вынуждена была оставить значительную часть Украины. Немецкие войска на Юге продвинулись на 300–350 километров (на севере — на 450–500, в центре на 450–600).

Против группы армий «Юг» был образован Южный фронт, в который входили 18-я и 9-я армии — 24 дивизии и 15 бригад. Противник превосходил наши части в живой силе, артиллерии, минометах, в два раза, в самолетах — в 1,5 раза. На направлении главных ударов это превосходство, особенно в авиации и танках, значительно возрастало.

9-я армия была сформирована в июне на базе Одесского военного округа, 18-я также на базе Харьковского и Киевского округов. В июне-октябре 1941 года 18-й армией командовал генерал-лейтенант А. К. Смирнов, октябре-ноябре — генерал-майор — В. Я. Колпакчи, ноябре 1941, апреле — октябре 1942-го — генерал-майор Ф. В. Камков, февраль-апрель 1942 — генерал-лейтенант И. К. Смирнов, октябрь 1942 — январь 1943 — генерал-майор А. А. Гречко.

9-й армией в июне — сентябре 1941 года командовал генерал-полковник Я. Т. Черевиченко, сентябре 1941 — мае 1942 — генерал-майор Ф. М. Харитонов, мае — июле 1942 — генерал-майор П. М. Козлов.

Обе эти армии участвовали в Ростовской оборонительных и наступательных операциях. Приведенные сведения говорят о том, как часто сменялись командующие армиями в первый период войны. Так 9-й армией до ее расформирования в 1943 г. командовало 8 генералов. Неудача сразу вела к отставке командующего и перемещением его на другую должность. А неудачи не всегда зависели от действий армии и его командования.

Одним из крупных поражений в 1941 году и вообще в истории войны было сражение за Киев. После взятия Смоленска 16 июля на восточном фронте произошло некоторое (относительное) затишье. В ставке Гитлера шли споры: продолжать ли успешное наступление на Москву или повернуть часть сил на юг и ударить во фланг Киевской группировки. Немцы решили сначала уничтожить армии, оборонявшие Киев и захватить южную Украину. «Ставка Верховного Главнокомандования не сразу разгадала замысел противника. В начале августа она по-прежнему считала, что основные силы немецко-фашистских войск будут использованы для овладения Москвой»[11].

Немецкие войска, ударившие во фланг с севера по группировке, защищавшей Киев, создали для нее «катастрофическое положение». «Единственный выход заключался в немедленном отводе войск киевского выступа с целью создать более плотную оборону на одном из тыловых рубежей. С таким предложением главное командование Юго-Западного направления обратилось 11 сентября к Верховному Главнокомандующему. И. В. Сталин возразил против этого и приказал удерживать Киев»[12]. В результате в окружении оказалось 4 армии.

Но и врагу победа под Киевом досталась дорогой ценой. Красная Армия разгромила 10 фашистских дивизий, враг потерял свыше 100 тысяч солдат и офицеров, которые необходимы были ему для нового наступления на Москву.

После разгрома Красной Армии под Киевом на Юге сложилось крайне напряженное положение. Оно привело к захвату гитлеровцами Правобережной Украины, Донбасса, был отрезан Крым. 16 октября из Одессы ушел последний корабль.

В конце сентября началось крупное наступление вражеских войск на Донбасс и Ростов. После тяжелейших сражений в Донбассе в октябре 1941 года возникла прямая угроза областному центру Ростовской области. Ростовская оборонительная операция продолжалась 11 дней (началась 5 ноября).

Советское командование понимало смысл направления главного удара немецко-фашистских войск: окружить под Ростовом войска Южного фронта, чтобы форсировать Дон и прорваться на Кавказ. И стало готовить на этом участке фронта контрнаступление. Самые страшные месяцы — сентябрь и октябрь (критическое положение под Ленинградом и его блокада, окружение семи армий под Москвой).

9-й армией в начале Ростовской операции командовал генерал-полковник Яков Тимофеевич Черевиченко — (1894–1976). В октябре он уже командовал всем Южным фронтом. В Гражданскую войну он был командиром кавалерийского полка. Окончил академию им. М. В. Фрунзе в 1935-м. Награжден 2 орденами Ленина, орденом Октябрьской Революции, 4 орденами Красного Знамени, орденом Кутузова I степени, Суворова II степени, Красной Звезды.

На 56-ю армию, которой командовал генерал-лейтенант Ф. Н. Ремезов, была возложена оборона самого Ростова. Федор Никитич Ремезов также был участником Гражданской войны. С июня 1940 года командовал войсками Орловского военного округа. Командовал армиями. Награжден 2 орденами Ленина, 4 орденами Красного Знамени. С поста командующего Северо-Кавказского округа в октябре 1941 года он принял 56-ю армию.

Наступление фашистских войск началось 5 ноября. Командовал группой армий «Юг» Карл Рудольф Герд фон Рундштедт (1875–1953). Генерал-фельдмаршал с 1940 года после победоносных завоевательных походов в странах Западной Европы (Польша, Франция). С начала войны против СССР до своего смещения в ноябре 1941 года командовал группой армий «Юг».

Основную роль по планам гитлеровского командования, как и в других наступательных операциях под Ростовом, должны были сыграть танки. И танковая армия Клейста начала глубоко охватывающий маневр, чтобы обойти Ростов с севера и северо-востока. Через Дьяково, Шахты, Новочеркасск взять город в кольцо и окружить 9-ю и 56-ю армии. В этой крупной операции значительная роль, с хода форсировать Дон и занять плацдарм на его южном берегу, отводилась частям 17-й армии и итальянскому экспедиционному корпусу, который должен был сковать силы Южного фронта в районе Ворошиловограда, чтобы создать наиболее благоприятную ситуацию для танков Клейста.

Здесь, в районе Дьяково, под Ростовом, встретились в невидимом «поединке» два крупных военачальника (дуэль между ними продолжится в 1942 году) — Ф. М. Харитонов и Э. Клейст.

Федор Михайлович Харитонов (1899–1943) — участник Гражданской войны. В 1941 г. окончил курсы усовершенствования высшего начсостава при Военной академии Генштаба. В войну вступил начальником отдела штаба Московского военного округа. В ходе войны стал заместителем начальника штаба Южного фронта. С сентября принял командование 9-й армией. Ф. М. Харитонов как опытный штабной работник, разгадал замысел Клейста. Он учел не только стратегию и тактику известного немецкого генерала, мастера танковых операций, но еще и его психологию.

Эвальд Пауль Людвиг фон Клейст — (1881–1954) генерал-фельдмаршал с 1943 года окончил Военную Академию (1913). Участник Первой мировой войны. Сражался против Польши, Франции, Югославии. Был профессиональным танкистом — командовал танковым корпусом, позже — танковой армией. Был последователем идей генерал-полковника Гудериана о роли и месте танков в современной войне. Гудериан был среди немецких военачальников, присутствовавших на маневрах, которые в 1935 году проходили под руководством Тухачевского. На немецкого стратега сильное впечатление произвели танковые маневры, обходы с флангов — их-то он и взял на вооружение. После расстрела Тухачевского эти идеи с эффектом будут использованы в вермахте для окружения крупных группировок противника и создания «котлов».

Изучив обстановку на месте, Харитонов предположил, куда может быть нанесен удар танковыми клиньями. Удар Клейста должен был приходиться на правый фланг 9-й армии. Выявив танкоопасные участки, он рискнул: стянул всю артиллерию и расположил ее не по фронту, как было принято и к чему готовились немцы, а «вразброс», т. е. поставил орудия на перекрестный огонь из разных позиций. Но вначале, чтобы обмануть Клейста, выставил небольшую традиционную линию противотанковой обороны. Клейст и попался на эту приманку, а затем сам залез в «западню». Подавив первые орудия, танки выстроились в колонну и пошли привычным маршем по дороге. Вот тут-то они попали под «ножевой» удар русских орудий, поражающих цели с разных сторон. Немецким танкистам было трудно ориентироваться в этом внезапном огненном кольце. Так под Ростовом артиллеристы армии Харитонова нанесли группировке Клейста крупный урон и сковали здесь три немецко-фашистских дивизии. Позже Клест скажет: да, мы вошли в Ростов, но я остался почти совсем без танков.

6–7 ноября, в дни празднования 24-й годовщины Революции, части армии Харитонова, ослабив противника, предприняли сильные контратаки. Но для развития успеха 9-й армии не хватило сил. Через 4 дня, неся большие потери, противник все же вклинился в глубину обороны 9-й армии до 30 километров, но и фашисты выдохлись. Взять Шахты и Новочеркасск они не смогли.

Войска Южного фронта начали наступление 17 ноября. В этот же день возобновила наступление на Ростов и армия Клейста. Наступление частей Красной Армии из-за плохой погоды вначале развивалось медленно, но позже ему сопутствовал успех. В этом контрнаступлении участвовали 37-я армия, созданная 8 августа 1941 года на Юго-Западном фронте на базе Киевского укрепрайона и резервов Ставки Верховного Главнокомандования. Попав в окружение под Киевом в конце сентября она была расформирована. Вторично 37-я армия была создана в ноябре 1941-го на Южном фронте для прикрытия Ростовского направления и принимала активное участие в Ростовской наступательной операции.

Командовал 37-й армией под Ростовом генерал-майор А. И. Лопатин. Антон Иванович Лопатин (1897–1965), генерал-лейтенант с 1942 года. В Красной Армии с 1918-го. Участвовал в Гражданской войне, окончил курсы усовершенствования командного состава (1927). С 1937 года — командир кавалерийской дивизии. Награжден 3 орденами Ленина, 3 орденами Красного Знамени, 2 орденами Кутузова I степени, орденом Красной Звезды.

Немцы рвались к Ростову, а наши войска, оказывая им активное сопротивление, одновременно двигались западнее, к реке Миус, чтобы охватить вражескую группировку. Именно 37-я армия добилась в Ростовской операции наибольшего успеха. За четверо суток сражений ее бойцы продвинулись на 30–35 километров. Сражение как бы выглядело в двух плоскостях: (17 ноября — 2 декабря) оно напоминало произошедшую в мае 1942 года битву под Харьковом, когда наши войска, начав наступления, сами зашли в «котел». Осенью 1941 года эта участь постигла немецко-фашистские войска. Такому развитию операции способствовало географическое положение Ростова — он находился близко от Азовского моря и представлял собой «определенный угол», который можно проще охватить при окружении.

Но разница между Ростовской операцией и Харьковской состояла в том, что гитлеровские генералы, поняв безнадежность своего положения, оставили Ростов, а наши войска под Харьковом безнадежно ждали директивы Ставки, которая разрешала бы маневрировать и не попасть в котел.

Если 56-я армия непосредственно защищала Ростов, 9-я — противостояла 1-й танковой армии севернее — с востока, 18-я — действовала на узком участке на самом севере проводимой операции, 37-я — наступала с севера на юг и юго-запад. Именно ей отводилась роль главного удара. Вспомогательные удары наносила 9-я и 18-я армии, 56-я — держала оборону. То, что в Ростовской оборонительной и наступательной операции было задействовано четыре армии, говорит о значении этого центра, его удержании в своих руках. И несмотря на все это, немцы прорвались в Ростов 21 ноября, когда войска А. И. Лопатина добились наибольшего успеха на севере. Фашисты, используя свое превосходство в силах на отдельном направлении, оттеснили 56-ю армию за Дон и к востоку от города и ворвались в Ростов. Жители города, конечно, не знали о планах этого крупного сражения, о том как оно развивается, они и увидели фашистов на улицах своего Ростова неожиданно, увидели его грозную технику. В Ростов вошли элитные части вермахта.

В это время ударная группировка Южного фронта упорно продвигалась вперед и 26 ноября вышла на рубеж реки Тузлов и создала реальную угрозу окружения вражеских войск, прорвавшихся к Ростову.

Немецко-фашистское командование вынуждено было снять одну танковую дивизию из Ростова и перебросить ее на укрепление тузловских позиций.

В это время, как бы «растаскивая» силы фашистов, ударная группа Южного фронта и поддерживающая ее 6-я армия теперь уже нанесли удар по Ростову с северо-запада и юга. В этих боях участвовали и части народного ополчения, сформированного осенью в Ростове-на-Дону. Под угрозой окружения враг начал отводить свои войска из только что взятого города. 29 ноября Ростов-на-Дону был освобожден от оккупантов. Отдельные части прикрывали отступление.

В 2003 году в Москве издана книга Пауля Кареля «Восточный фронт». В ней описаны яркие эпизоды боев за Ростов. Вот один из них, части Красной Армии атакуют город по льду замерзшего Дона под огнем пулеметов. «На какой-то момент шок парализовал немцев: сцепив руки, с песней и криками „Ура!“ советские батальоны надвигались на них широким фронтом из холода ледяного рассвета, штыки казались остриями копий, торчащими из живой стены. Стена приближалась по льду Дона. По команде русские перешли на бег… Все также сцепив руки, они волной катились по льду…

Точно гигантская невидимая коса скосила первую волну атакующих, бросая тела на лед. Та же участь постигла и вторую. Чтобы представить себе, как могла атаковать и умирать советская пехота, надо было побывать на берегу Дона в Ростове.

Русские ворвались на позиции и бросились на пулеметчиков. Рассыпавшись, они кололи штыками гренадеров в их окопчиках».[13]

Вот когда Клейст еще раз вспомнил о своих танках, потерянных севернее Ростова, он испытал не только горечь поражения, но и почувствовал, как менялось настроение и психологическое состояние немецких танкистов. Его, «прусского волка», отличала особая жестокость по отношению к гражданскому населению и пленным. В ноябре 1941 года его отстранение от должности не состоялось. Весь гнев Гитлера принял на себя командующий группой армий «Юг» Рунштедт. Но весной 1944 года за оставление Крыма и поражение на Южном Буге, Клейст был уволен в отставку. В конце войны его взяли в плен англичане, в 1946 году передали Югославии, где в 1940 он оставил глубокий кровавый след. Затем передан в СССР и осужден в 1952 году. Умер в заключении.

Приведем еще несколько свидетельств об ожесточенности боев под Ростовом глубокой осенью 1941 года.

Вспоминает Маршал авиации, трижды Герой Советского Союза А. Покрышкин: «Поздней осенью 1941 года наши войска готовились к штурму захваченного гитлеровцами Ростова. Мне приходилось часто вылетать на разведку в любую погоду, проникать в тыл врага, наблюдать за передвижением войск противника. Воздушная разведка имела большое значение. Доставляемые летчиками сведения помогали даже по отдельным штрихам разгадать замысел врага, быстро принять соответствующие меры и свести на нет планы противника… Мне часто приходилось тогда летать в районе Ростова и над Ростовом. В воздушном бою непосредственно у Ростова, я сбил два фашистских самолета. Один упал камнем вблизи „Ростсельмаша“, другой — под Батайском… Эти сражения оставили яркий, неизгладимый след в моей памяти. За участие в боях под Ростовом и в освобождении города от гитлеровских захватчиков я был награжден первым орденом Ленина»[14].

В боях под Ростовом были разгромлены 14-я и 15-я танковые дивизии, 60-я мотострелковая дивизия, дивизия СС «Викинг». Среди частей, наиболее потрепанных под Ростовом, был и 49-й горнострелковый корпус, которым немцы уже нацеливались на Кавказ. Противник потерял от 50 до 70 процентов личного состава этих элитных соединений.

30 ноября Верховный Главнокомандующий И. В. Сталин направил советским войскам, сражавшимся на Юге, первое с начала Великой Отечественной войны поздравление. В нем говорилось:

«Приветствую доблестные войска 9-й и 56-й армий во главе с Ремезовым и Харитоновым, водрузившим над Ростовом наше славное советское знамя».[15]

А вот как оценивали сами немцы результаты боев под Ростовом. Немецкий генерал фон Бутлар, автор статьи «Война в России», опубликованной в книге «Мировая война 1939–1945», вышедшей в Штутгарте в 1957 году, писал: «Продвигаясь с огромными усилиями вперед, танковая армия 20 ноября сумела на время овладеть Ростовом. Но в этот момент русские нанесли по армии, фронт которой оказался сильно растянутым, мощный удар и отбросили ее за реку Миус. Ценой напряжения всех сил немцам удалось остановить контрнаступление русских. 29 ноября войска 1-й танковой армии вынуждены были оставить Ростов. Эта первая неудача послужила поводом к тому, что Гитлер стал вмешиваться даже в тактическое руководство войсками.

Главнокомандующий сухопутных сил с самого начала придерживался того мнения, что группа армий „Юг“ не имеет достаточного количества войск для выполнения всех поставленных перед ней задач. Когда на фронте 1-й танковой армии появились первые признаки начинающегося кризиса, главное командование сухопутных войск решительно поддержало командующего группой армий „Юг“, который предлагал отвести танковую армию за Миус. Тогда в дело вмешался Гитлер. Он запретил отводить армию из-под Ростова, хотя, находясь в своей ставке в Восточной Пруссии, разумеется, не мог понять тактической обстановки, сложившейся на Миусе. В ответ на приказ Гитлера фельдмаршал Рундштедт доложил ему, что не в состоянии выполнить этот приказ и удержать достигнутые рубежи, прося одновременно освободить его от командования группой армий. Гитлер в этот же день отдал приказ о назначении на пост командующего группой армий „Юг“ вместо Рундштедта генерал-фельдмаршала фон Рейхенау. Но удержать фронт группе армий „Юг“ в районе восточнее реки Миус не удалось и новому главнокомандующему»[16].

После отставки за поражение под Ростовом Рундштедт вернулся на должность главнокомандующего немецко-фашистскими войсками на западе (1942–1944). С марта 1945 года — в отставке. До 1949 г. находился в плену у англичан. Умер в 1953 году.

Сменивший его на посту командующего группой армий «Юг» Вальтер фон Рейхенау (1884–1942) генерал-фельдмаршал (1940) участвовал в Первой мировой войне. Принимал участие в агрессии против Польши и Франции. С декабря 1941 года — командующий войсками группы армий «Юг». Именно ему принадлежит приказ «О поведении войск на Востоке», в котором он требовал беспощадных и жестких мер по отношению к советским гражданам, особенно к партизанам и военнопленным. Он умер от тяжелой раны, полученной во время катастрофы самолета 12 января 1942 года, — командующим на юге он пробыл совсем короткое время.

Так что под Ростовом были не только разгромлены отборные немецкие части, здесь потерпели свое личное крушение и некоторые ведущие гитлеровские генералы.

2 декабря советские войска вышли к реке Миус, отбросив противника на 60–80 километров от города и, встретив ожесточенное сопротивление противника, заняли оборону.

Так начиналась зима 1941–1942 годов на юге. Угроза прорыва немецко-фашистских войск на Кавказ была предотвращена.

Наши части сковали значительные силы группы армий «Юг», не позволив перебросить их на поддержку выдыхающегося наступления на Москву. Это было первое освобождение крупного советского города и первая крупная победа советских войск. Впереди был разгром немцев под Москвой, в который значительный вклад внесла оборона Ростова и наступательная операция на юге холодной осенью 1941 года.

Орден Отечественной войны I степени, которым был награжден Ростов в 1982 году — за эту победу.

Для советских людей победы под Ростовом, на севере под Тихвином, а позже — под Москвой вселили уверенность в окончательном разгроме врага. «Советский народ и его вооруженные силы перенесли самое трудное время и уже ощутили радость первых побед», отмечал в своих мемуарах «Воспоминания и размышления» маршал Г. К. Жуков.

Велико было значение этих побед и для международной обстановки: «Неудачи немецких войск под Ленинградом, Ростовом, в районе Тихвина и битва под Москвой отрезвляюще подействовали на реакционные круги Японии и Турции, заставили их проводить более осторожную политику в отношении Советского Союза»[17], — подчеркивал Жуков.

Среди некоторых краеведов-ростовчан существует такое мнение: почему у Ростова отнята «слава первого удара», почему ему не дали звание города-героя? Все, мол, «присвоила себе Москва».

О том, что под Ростовом немецко-фашистская армия потерпела первое крупное поражение говорят и пишут с самого начала войны (даже в некоторых книгах, изданных на Западе). Сопоставлять битву под Ростовом и Москвой некорректно, ни по масштабам этих сражений, ни по потерям противника, а самое главное — ни по политическому и психологическому воздействию на миллионы людей как в СССР, так и за рубежом. Сражение за Ростов было очень важным, но все-таки локальным, здесь решалась судьба войны на Юге России, на Кавказе… В битве за Москву решалась судьба страны и народа. По своему драматизму, напряжению всех сил, а главное результату — она является ярчайшей героической страницей не только Отечественной, но и всей Мировой войны.

А «слава первого удара» под Ростовом не забыта. Александр Твардовский написал прекрасное стихотворение — балладу «Бойцу южного фронта». Оно опубликовано 5 декабря 1941 года в газете «Красная Армия» и многократно перепечатывалось в разных изданиях лирики выдающегося поэта.

Это стихотворение интересно поворотом мысли автора. В нем, узнав о победе на Юге, многие люди тыла, вспоминают своих воюющих родственников, и каждый из них представляет, что именно их отец, брат, муж причастен к той победе. Оно по-своему объединяет всех советских людей. Вот фрагменты этого стихотворения.

Бойцу южного фронта



Когда прочла твоя родная,
Что под Ростовом сломлен враг,
Прочла, быть может и не зная,
Что ты сражался в тех краях…


… И вся родимая держава,
И весь наш тыл, и фронт любой
Несут хвалу и честь по праву
Тебе, товарищ боевой.
Москва и дальний заполярный,
В снега ушедший городок
С одною думой благодарной
Обращены к тебе, браток.


А ты — в бою. И бородатый —
Не до бритья, коль взят разгон —
Похож на русского солдата
Всех войн великих и времен.
На неостывшем вражьем танке,
Подбитом может быть, тобой,
Ты примостился, чтоб портянки
Перевернуть, и снова в бой.


Хоть спору нет, тебе досталось,
Не смыты копоть, кровь и пот,
Но та усталость — не усталость,
Когда победа жить дает,
Ты поработал не задаром:
Настанет срок — народ-герой
Сметет врага с земли родной,
И слава первого удара —
Она навеки за тобой.[18]



Холодная осень 1941-го

М. ВДОВИН. Всю зиму с 40-го на 41-й год шли учения ПВО. Прожектора чертили ночное небо. Прожектористы учились «ловить» самолеты. Вообще-то население к войне было подготовлено по линии ОСОВИАХИМа хорошо. Регулярно проводились учебные воздушные тревоги, люди ходили по тревоге в противогазах, даже работали в них на производстве. Заклеивали окна крест-накрест. В апреле по городу прошел слух: над городом пролетал фашистский самолет с зажженными бортовыми огнями, со свастикой на борту. Летел он на низкой высоте, покружил над Ростовом и ушел в сторону Азовского моря, откуда и прилетел. Но официальных сообщений по этому поводу не было.

Е. КОМИССАРОВ. Война быстро приближалась к Ростову. Принес отец как-то с работы три противогаза — себе, маме и мне. А мне — 11 лет. В общем-то, штука интересная. Однажды напялил я его себе на голову. А снять не могу. В доме один, помочь некому. А тут в нем что-то заело. Дышать стало трудно. Бегу на улицу. Размахиваю руками, привлекаю к себе внимание прохожих. Мычу что-то. Глаза уже на лоб лезут. Пацаны вокруг меня радостно пляшут: еще бы, такое зрелище! Для них это все — бесплатное кино. А у меня уже коленки подгибаются. Хорошо, какой-то взрослый сообразил, что тут уже не до смеха. Сорвал с меня этот дурацкий противогаз. Я стою, как рак, красный. Ртом воздух хватаю. Так я в последний раз надевал противогаз…

Л. ШАБАЛИНА. В 41-м мне было 12 лет. У матери еще трое: Саше — десять, Вере — четыре, Наде год и восемь месяцев. Несмотря на это, мама ходила рыть противотанковые рвы, за Чкаловским. Копали их в основном старики и подростки. Копали до поздней ночи. Туда и обратно — пешком. Трамваи не ходили. Позже мне один военный рассказал, что рвы эти не могли остановить танки. Подходит колонна, головной танк расстреливал ров в одном месте, осыпая землю, потом утюжил ее, делая съезд и въезд, и колонна двигалась дальше.

М. ВДОВИН. Перед первой оккупацией осенью 1941 года был организован городской комитет обороны. Его председателем назначили Двинского — секретаря обкома партии. И, начиная с 26 октября, стала выходить вместо газеты «Молот» газета «На защиту Ростова». С 1 января 1942 года вновь стал печататься «Молот».

Е. КОМИССАРОВ. Город готовился к налетам вражеской авиации. В подвалах оборудовали бомбоубежища, рыли щели. Как рвутся бомбы, мы видели в кино. А вот как горят «зажигалки», никто не знал. Местные власти организовали показательные тушения этих бомб — учебу населения. Выглядело это так. На какую-нибудь площадь приносили такую бомбу. Начиналось с того, что пожарники уговаривали толпу отойти. А люди, наоборот, старались подойти поближе, чтобы получше рассмотреть это «чудо». Терпение у пожарников кончалось, и они поджигали бомбу. Она начинала отчаянно плеваться искрами. И толпа разбегалась. Тогда дюжий пожарник в кожаном фартуке с огромными щипцами подкрадывался к ней. Поток искр горящего фосфора усиливался. Эти искры поджигали все, что могло гореть. Бомба вертелась, разбрасывая искры фейерверком. И подойти к ней было не так-то просто. Но у нее было слабое место — мертвая зона, где не было искр. Вот в эту зону пожарник и должен был вскочить. И захватить бомбу клещами. А затем бросить в заранее подготовленную бочку с водой. Или засыпать ее песком.

Вообще-то эти бомбы имели умышленно малую пробивную силу, чтобы застревать на чердаках — в самых уязвимых для пожара частях домов. На чердаках во время воздушной тревоги дежурили люди с крепкими нервами. Когда бомба упадет, ее нужно побыстрее, пока она не разгорелась, схватить щипцами и сбросить на улицу.

Одно дело сидеть в бомбоубежище. Другое — стоять на крыше. И ждать, когда тебе на голову свалится «зажигалка» или того хуже — фугасная бомба. У нас на чердаке стояли и бочка с водой, и ящик с песком. И были наготове клещи. Но Бог миловал. Не пришлось играть в эту «игру».

Как сейчас помню звуки воздушной тревоги. По радио напряженный голос диктора бесконечно повторяет: «Граждане! Воздушная тревога! Воздушная тревога!» И начинали противно гудеть заводские гудки. Плаксиво, коротко вскрикивать паровозы. За душу берет тоска. Внутренности опускаются куда-то вниз. И губы невольно шепчут молитву.

А. АГАФОНОВ. Я жил тогда в доме-гиганте, он занимал целый квартал между Ворошиловским и Соколова по Красноармейской. Дом строили в 30-е годы, тогда была гигантомания. В этом доме было бомбоубежище. Сейчас в том подвале два магазина. До начала войны было много учений гражданской обороны. Но с началом воздушных тревог все пошло кувырком. Выяснилось — в доме 230 квартир да еще два общежития — разве могло бомбоубежище вместить всех? Во время первой тревоги все ринулись туда. Люди пытались как-то поддержать дух друг друга, не толкаться. Некоторые не верили, что это настоящий налет. И вот какой-то культмассовик-затейник (он работал во Дворце пионеров) вскочил на кучу ящиков и, вместо того, чтобы успокоить людей, хрипловатым истошным голосом закричал: «Граждане! Кончайте эти ненужные разговоры — это настоящая война!» Началась паника, были сердечные приступы. Перед войной такого состояния у людей не было. Война как бы сразу все изменила.

М. ВДОВИН. В первый раз немецкий одиночный самолет бомбил Ростов в конце июля 1941 года. Он прилетел со стороны Азовского моря, на низкой высоте, с горящими бортовыми огнями и сбросил несколько бомб: на южной горловине станции, там сейчас находится путепровод на проспекте Стачки. Был разрушен двухэтажный дом. Практически все его жильцы погибли. Сбросил бомбы и на мост, но промахнулся. Развернулся и улетал.

А. КОТЛЯРОВА. До оккупации были бомбежки. Четвертого августа у меня родилась дочь, и я находилась в роддоме. Меня должны были забрать домой 14-го. Но муж, проводник на железной дороге, уезжал и настоял на том, чтобы меня выписали раньше, 12-го. А 13-го августа роддом разбомбили.

Это был один из первых налетов на Ростов. Позже город бомбили очень часто. Мы скрывались в подвале. И один раз нас чуть не завалило. А моей крохотной девочке засыпало землей глаза. Я ничего не могла сделать — она все время плакала. Я молила Бога: «Боже, возьми ее! Зачем ей мучаться!» Потом соседка мне посоветовала: промой ей глаза своим молоком. И все обошлось.

Н. ПЕТРОВКИНА. Немецкие самолеты при бомбежке летали очень низко. Особенно первое время — город был еще не защищен, чего им бояться. Говорят, в первых налетах участвовала одна женщина — так ее лицо было видно: бомбит и смеется. На станции разбомбили вагон с деньгами, и ветер носил бумажки по округе. Некоторые несли их мешками. То ли это немцы их подсунули, фальшивые, то ли наши не успели увезти, мы так и не узнали.

Б. САФОНОВ. Больше всего мы боялись бомбежек — жуткое дело! Мать у меня работала на ДГТФ, там на складах мы и прятались. Небольшие жилые дома были ненадежными — пробивало все насквозь. Прятаться можно было только в крупных зданиях. Жертв после бомбежек было очень много. Особенно первое время — ведь город был практически не защищен. Стоит, скажем, очередь за продуктами, а немец налетает и бомбит. И на улицах в местах скопления людей валялись руки, ноги, головы.

В. ВИННИКОВА. Когда начались налеты, отец с соседями вырыл в огороде окоп. Довольно большой. Шириной с метр, буквой «Т». И глубокий. А держали мы в то время барана. Так вот этот баран — еще и самолетов не видно — он в окоп. Лучше всяких сигналов противовоздушной обороны нас предупреждал. Правда, его потом трудно было оттуда вытаскивать. Самое страшное: ты сидишь в окопе, а самолеты подлетают. Все в тебе так и сожмется. Куда он летит? Дальше или к нам? А мы жили на самой окраине города, недалеко от ботанического сада. Рядом — железная дорога, и ее часто бомбили. Сидишь и слышишь: то там бомба взорвалась, то там… Иногда в этом окопе приходилось подолгу сидеть. Как в склепе. Брали туда коптилку, постель…

А другие соседи прятались в темном коридоре, будто он мог их спасти. Вообще все старались держаться вместе. Во время бомбежек собирались группами. Как-то увереннее себя чувствовали, да и вдруг кому помощь будет необходима. Недалеко от нас жила маленькая девочка, годика два с небольшим ей было. Только начала разговаривать. Люди бегут в погреб, а она подбегает и спрашивает: «Кто последний?».

А. АГАФОНОВ. Многие эвакуировались. И весь наш огромный двор был завален скарбом, который нельзя было увезти. Особенно много было книг — классиков марксизма-ленинизма и другой политической литературы… Мы, мальчишки, долго рылись в этих кипах, искали книжки с картинками. Среди этой книжной макулатуры мы нашли письмо. Прочитали его. Оно нас поразило. Письмо было из Москвы. Самое страшное: в нем писалось, что в Москве — паника, идет эвакуация. И адресату рекомендовали поскорее уезжать из Ростова. Мы были воспитаны в духе патриотизма и не понимали, откуда может быть паника, тем более в Москве. Но адрес-то был нашего дома и фамилия адресата — Каганович. Вот тут мы растерялись. На всякий случай (наверное, услышали эхо 37-го года) мы решили письмо это предать сожжению, чтобы никто ничего не знал. Много лет спустя я заинтересовался, был ли Каганович в этом доме, и кто он такой. Да, действительно, в десятом подъезде, на втором этаже жил один из братьев Лазаря Кагановича. Многие, живущие там сейчас, помнят эту семью. Она после эвакуации вернулась в Ростов, но жили Кагановичи уже в другом доме. Хотя кто-то из родственников этой семьи живет там до сих пор.

Р. ПЕТРЯКОВА. Ростов бомбили страшно. Особенно тяжелы были первые бомбежки в середине августа 41 года. Война только началась. Мы все думали, что она быстро закончится. Фронт находился далеко. И на тебе — бомбы сыплются на город.

В 60-е годы на углу Буденновского и Московской достраивали здание, рыли котлованы под фундамент. Я тогда ходила и всем говорила: здесь будет много костей — здание разбомбили и накрыло людей.

Немецкие летчики куражились над нами: бросали с самолетов металлические бочки с дырками. Стоял страшный вой, кровь от него леденела. А однажды сбросили рельс на понтонный мост, который вел на Зеленый остров. Он до сих пор на берегу Дона торчит глубоко в земле.

М. ВДОВИН. С конца сентября 41-го начались разведывательные полеты немецкой авиации. Летали одиночные самолеты. С середины октября стали летать ночью. Прилетали одиночные бомбардировщики, сбрасывали груз и улетали. Днем бомбы не бросали, а просто летали, а ночью бомбили. Первая более или менее крупная бомбежка состоялась 11 октября. Штук восемь или девять «Хейнкелей-111» бомбили район вокзала, улицы Сиверса. Мы, мальчишки, уже хорошо знали немецкие самолеты. О том, как опознавать вражеские самолеты, писала и газета «Молот». Они разошлись веером. Один из них спустился, пошел на низкой высоте и стал строчить из пулемета. Мой отец в то время работал на Лензаводе начальником котельной. А у них на крыше котельной стояли крупнокалиберные пулеметы. И наши стрелки этот «Хейнкель» подрезали. Он вначале развернулся, пошел было к Дону, потом потерял высоту и упал где-то за Гниловской. Летчиков немецких взяли, и в газете «На защиту Ростова» были фотографии их и обломков самолета.

С. ЛЮБИМОВА. Мне уже 90. Я в Ростове с 28-го года. Наш дом — полубарак стоял на углу улицы Журавлева, за нынешней гостиницей «Интурист». А рядом в сквере были окопы. Когда муж уходил на фронт, говорил: «Прячься, где хочешь, только не лезь в окопы — их в первую очередь бомбить и обстреливать будут». И вот после налета самолетов в тех окопах было полно трупов. Когда наши ушли, мы стали их закапывать сами. Никуда не носили. Где лежали, там и яму рыли. Там на углу тумба для афиш стояла. Под ней я сама закопала двух наших солдат. Документы тогда не брали. Вот они и считаются без вести пропавшими. Они там до сих пор лежат.

Е. КОМИССАРОВ. Отчетливо помню первое «крещение». Гуляя по улице, заметил, как засуетились прохожие. Посматривают на небо. Вижу — летят! Медленно летят клином девять тяжелых немецких бомбардировщиков. Обычно в это время все жмутся поближе к убежищам, щелям. Побежал и я к своему укрытию. Его соорудил во дворе отец. Это был настоящий блиндаж — окоп, накрытый досками и бревнами, засыпанный землей. Там мы держали запас еды, воды, свечей. На случай, если нас там завалит. Был там и запасной выход. Он упирался в забор. Мы, как суслики, высунувшись из укрытия, через заборные щели могли наблюдать за тем, что происходит на улице. Потом, когда война вошла в город, мы оценили по достоинству наше сооружение.

Я был уже во дворе, когда услышал свист падающих бомб, вбежал в дом, чтобы предупредить родителей, и первые бомбы начали рваться прямо у нас во дворе. Мы кинулись было к блиндажу, но — поздно. Рвануло так, что вышибло все стекла. Отдельные взрывы слились в сплошной грохот. Дом трясет. Пол под ногами ходуном ходит. Забились в угол, за шифоньер. Он валится на нас. Придерживаем его руками. Мама крестится. Абажур под потолком болтается. Штукатурка сыплется на головы. В разбитые окна влетают комья земли, камни. Вонища от дыма и газа. Ощущение какой-то тупой животной безнадежности. И мысль что-то вроде: «Скорее бы уж! Любой конец, но скорее!» Когда все кончилось, и мы выбрались на двор, видим, что двора-то вообще и нет. Кругом валяются бревна. Полно свежевырытой земли. Забор лежит. На проводах доски качаются. Дымище и горелая вонь.

Чуть пришли в себя, стали разбираться: почему это немец нас так бомбил, что он тут за объект нашел? И сразу поняли: самолеты привлекала высоченная труба, торчащая совсем рядом с нашим домом. Принадлежала она маленькому литейному заводику. Мы всей улицей умоляли директора этой «трубы» убрать ее, дабы не привлекать такой мишенью внимание немецких самолетов. Директор уперся: «Не могу, — говорит, — у меня с этой трубой технологический процесс связан». Мы: «Да черт с ним, с твоим процессом, жизнь людей дороже». Бомба разрешила наш спор. В очередную бомбежку трубу снесло взрывной волной.

В. ЛЕМЕШЕВ. Первая бомбежка застала меня в школе, учительница меня задержала, день был красивый, солнечный, было хорошо видно, как летят бомбы. Бомбили здание облисполкома, в котором находилось все управление городом. Я выскочил из школы как ошарашенный. Смотрю, на земле лежит женщина. Крови немного вытекло, а убитая. К ней подошли люди. Хорошо помню: одна бомба упала на Пушкинскую, другая на Горького — попадала в здание, стоящее на углу Соборного, тогда его звали «профессорский» дом. Спустя несколько часов после бомбежки мы туда пошли. Там снесло целый угол и были видны обнаженные квартиры, свисали кровати, мебель…