Владимир





“Объективности людей всегда мешал,

мешает и будет мешать

нечеловеческий их субъективизм.”

(Леонид Сухоруков)







Владимир чуть не подавился чаем. Этот сопляк за соседним столиком вот уже битый час распространялся о каком-то Валентине. На этот раз сопляка не устроил его фокс-терьер. Владимир любил собак и по стечению обстоятельств именно фокс-терьеров. Он сделал усилие и направил этот злополучный глоток чая, чуть его не убивший, куда следовало. Владимир снова прислушался. Невинный фокс-терьер был забыт и из ротовой полости соседа извергалась жесткая критика Валиного почерка. Пресловутый почерк по мнению сопляка, которого, ко всему прочему, угораздило носить имя Эдуард, был не только вычурным и претенциозным, но и выставлял Валентина как отъявленного лицемера и выпендрежника. Сразу было видно, что Эдуард не мог похвастать каллиграфическим почерком, а уж на счет выпендрежности - чья бы корова мычала.



То же можно было сказать и о его спутнице. Она вообще носила очки в роговой оправе, красной бритвой резал взгляд цвет ее пальто, а в тонкой руке на конце метрового мундштука непрерывно дымилась тонкая сигарета. Дым поднимался вверх и упирался в поля кокетливой шляпки, необоснованно сдвинутой набекрень. “Интересно, кто из них больше подсознательно пытался произвести впечатление на своего собеседника?” - задался вопросом Владимир, потрепав свою бородку. Сопляк не унимался, и, все больше распаляясь, поносил Валентина на чем свет стоит. Тем временем, прекрасный пол томно поддакивал, периодически пытаясь вставить язвительное замечание, в основном, кстати, неуместное.



Владимир не удержался и снова был вынужден закатить глаза. На этот раз Валентин неосторожно вызвал негодование своим предвзятым отношением к отделу переводов с французского. Причем, предвзятое отношение выражалось только в том, что он отзывался об этом отделе не иначе, как “дурацкий отдел”, и косо смотрел на его представителей. В собеседниках легко угадывались сотрудники этого отдела, хотя бы по манере говорить. В связи с этим, Владимир поспешил согласиться с Валентином. Эдуард неожиданно напомнил ему своего начальника. У них были одинаковые зажигалки с точностью до подарочной гравировки. По обоим было видно, что они очень дорожили этим атрибутом успешного человека. Начальник Серега был скользким типом. Хотя они с Владимиром вместе поступили в университет, Серега быстро пошел в гору благодаря своей природной пронырливости и лизоблюдству. Эдуарду, похоже, эти качества были не чужды. Кинув взгляд на сопляка и снова закатив глаза, Владимир решил, что они вполне могли быть определяющими.



Дав даме возможность выплеснуть накопившуюся смесь информации и эмоций, Эдуард резко сменил пластинку и исторг из себя фразу, обещающую еще около часа нудного и скрупулезного перемывания костей: “Я вообще не понимаю, как писатель может относиться к своей работе как к ремеслу! Это же искусство! Тот еще Шекспир!”. Владимира аж передернуло.  Какое ему дело, подумал Владимир, как писатель относится к работе? Не нравится - никто не заставляет читать, а коли это твой соратник по творческому цеху, тебе ли не знать рутины этой якобы все еще творческой в наши дни профессии. Особенно если ты переводчик! Писатель - творец только когда он не получает за свою работу денег, когда у него нет сроков, цензуры, начальства. “Я вообще не понимаю...” — конечно, не понимаешь! Ты, брат, похоже, понимаешь меньше, чем математик на лекции по древнеисландскому. “Это же искусство!” — с каким благоговением сказано, борец с коммерцией, катись колбаской со всей своей возвышенностью... лишь бы подальше от искусства. Белой туники тебе только не хватает! Белинский выискался! Тут у Владимира зачесалась пятка. Прямо в тугом ботинке, под рядами крепко завязанных шнурков. Такое случалось крайне редко, и этот факт вкупе с его предыдущими размышлениями не мог не выводить его из равновесия. Этот сопляк начинал сильно действовать ему на нервы. Еще и с Шекспиром сравнил, будто бы более оригинального имени в его широком кругозоре не нашлось. Небось Шекспир еще легко отделался, а вот книги других авторов вообще едва ли открывала эта изысканная рука. Снова закатив глаза, Владимир пригубил остывший чай. Он тоже раздражал.



Посмотрев на часы, он понял, что Вика уже опаздывает. Это было одной из ее многочисленных милых черт. Парочка попросила счет, попутно успев отпустить пару емких эпитетов в адрес Валентина. Эпитеты снова оказались более, чем спорными, причем, еще и некорректными с точки зрения истории и биологии. Эдуард вставая заложил еще пару петель шарфа вокруг своей шеи. Видимо, иначе неудобно было ходить. Ребята, расплатившись, проследовали к выходу походкой, достойной любой собачьей выставки. В дверях они поравнялись с Викой. Разумеется, она была тут же обдана холодным критическим взглядом. Достойно его выдержав, Вика подошла к столику Владимира и села рядом.



Он не знал с чего начать. Хотелось поделиться накопившимися мыслями. Ну и эмоциями. Начать со своих выводов из увиденного означало бы на корню убить непринужденность дальнейшего общения. С другой стороны, начинать издалека и рассказывать о подробностях услышанного диалога тоже не хотелось. В этом случае не получилось бы уделить достаточно времени анализу происшедшего, что было самым ценным. Пока Владимир размышлял, Вика уже принялась рассказывать о том как прошел ее день. Она виделась со своим другом Васей. Каждый раз после встречи с ним она была встревожена и не могла перестать рассказывать о нем. Не то что бы она была влюблена в этого Васю. В такого тяжело влюбиться. Просто она за него очень сильно переживала, а он ее регулярно расстраивал. И вот, уже в который раз, она начала распинаться на тему Васиной идиотской психологии и отношения к жизни. Владимир очень уважал Вику, но, тем не менее, вникать в подробности ее рассказа не хотел. Ему было не интересно. К тому же, ничего нового он услышать не ожидал. Он знал: у Васи какой-то психоз, который по стечению обстоятельств явился основой его жизненных ориентиров. Детали были не столь важны. Хотелось просто уже рассказать о своих впечатлениях, ибо Владимир был и так полностью на стороне Вики, и согласен с каждым ее аргументом. Он внимательно слушал. Его целью было отыскать подходящую опору, от которой он мог бы оттолкнуться, и как бы кстати упомянуть своих давешних соседей. Опорой послужила фраза: “Меня раздражает, что он вечно судит обо всем только по своим предположениям”. Владимир высказался в том смысле, что ему эта черта тоже противна. И в качестве примера рассказал о людях, которые каких-то двадцать минут назад сидели за соседним столиком и демонстрировали эту черту во всей красе.

— Они непрерывно критикуют и даже не пытаются посмотреть на проблему с другой стороны,— заявил Владимир.

— Да. Они даже и предположить не могут, что проблема может быть в них самих!

— Я не удивлюсь, если они даже во сне пытаются все прокомментировать, при чем, в негативном свете.

— Я даже думаю, что так оно и есть. Я знаю людей, которые так делают, — Вика очаровательно улыбнулась.

— И чего, главное, прицепились к этому Валентину, скорее всего, нормальный писатель. Им вообще до его уровня еще расти и расти! Сами-то, небось, ничего в жизни не создали, а вот пропесочивать — это с удовольствием! — Владимир блеснул глазами. Ему очень нравилось это слово, и он находил его как никогда уместным.

— Переводчики вообще вечно обижены на писателей. Все лавры достаются авторам оригинала, а в случае неудачи все списывают на плохой перевод. Да и вообще, очень сомнительное это творчество — переводы.

Вика снова иронически улыбнулась.

— Причем ведь пока каждую косточку не перебрали — не успокоились!

— Ага, и главное такое высокомерие, будто им все обязаны! — Вика положила ногу на ногу. — Хранители “Великого Разума” просто!

Владимир всерьез разошелся:

— При чем, дальше своего носа не желают видеть! Ну хорошо, допустим, они правы и этот Валентин действительно так отвратителен. Дальше-то что?! — Владимир развел руками и повысил голос, — А за собой следить теперь не надо? Отвечать за себя — удел неудачников?

Он с грохотом поставил на стол чашку, которая тонко намекала пятнами от чая на количество времени, уже проведенное Владимиром в кафе. Вика усмехнулась и продолжила мысль:

— А отвечать за себя гораздо сложнее и менее приятно, чем клеймить направо и налево. Самооценку, к тому же, повышает.



Им было приятно проводить время друг с другом. Они оба получали колоссальное удовлетворение от этого разговора. Каждая реплика растекалась в груди каким-то странным теплом и воодушевляла на новые остроты. Когда разговор коснулся снобизма переводчиков, Владимир в пылу красноречия с деланной манерностью посмотрел на часы. Он хотел спародировать Эдуарда. На часах было уже без четверти  одиннадцать. Пора было закругляться. Они расплатились. С чувством, напоминающим чувство выполненного долга, они встали из-за столика. В дверях Владимир случайно обернулся. За столиком в углу он увидел какого-то типа. Тип, заметив взгляд Владимира, закатил глаза. Когда Владимир вышел из кафе, гримаса с закаченными глазами все еще не выходила у него из головы. Он засунул руки в карманы и, задумчиво глядя перед собой,  побрел по вечерней улице...





Константин Кожевников,

Борис Смирнов

Санкт-Петербург — Комарово

2011.