Андрей Смирнов 

Артур, племянник Мордреда

Книга I

Девять пауков в одной банке

1

Я всегда был не таким, как другие. У всех в клане светлые волосы, а у меня — темные. Все мои ровесники — высокие, мускулистые, с квадратными подбородками и глазами либо голубыми, либо светло-серыми. А я ростом не вышел, и глаза у меня — черные. И подбородок не квадратный.

И еще одно отличие имеется. У всех моих ровесников отцы есть, а у меня — нету. Только мама.

Как-то раз вздумали из-за этого надо мной потешаться. Мол, безродный я и прочее… Ну, тут еще одно отличие обнаружилось. Оказалось, что не смотря на рост невысокий, подбородок неквадратный, самый сильный я среди своих сверстников. Одному ребра помял, другому челюсть свернул, третьему руку сломал. Нечаянно. Не хотел я. Но уж больно они меня разозлили.

После того случая никто больше о моем происхождении не заикался. Глаза и волосы темные — это ерунда. Сила есть и в обиду себя не даю — значит, свой я! Истинный киммериец!

…Эх, хороша страна Киммерия! Горы высокие, вершины белые — когда солнце светит, смотреть на них нельзя — слепнешь. На склонах наши поселки располагаются: там клан Волка живет, там клан Рыси, а вон там — клан Медведя, из которого я происхожу. Зима у нас суровая, весна голодная и опасная (лавины с гор сходят), лето короткое, а осень — еще короче. Даже и не замечаешь, как осень прошла — сразу зима наступает. Народ у нас сильный и воинственный. Молимся мы многим богам, и чтим своих предков — каждый род своего. Есть у нас и общий бог-первопредок, которого почитают все кланы: Конан, сын Крома.

Весной снег тает, и наступает лето — самое лучшее время. Преудивительные в воздухе носятся запахи, деревья оживают и к солнцу тянутся, на склонах гор цветы распускаются, ручьи звенят, и, вниз стекая, долины меж гор водой поят, ветра с юга прилетают теплые, влекущие, так и тянут к себе, так и манят: пойди, Ар-тоор, вместе с родичами своими, в земли южные, разграбь все богатства тамошние, возьми в плен десять рабов и еще десять наложниц и героем обратно в родную Киммерию вернись…

Это, значит, лирика была. Поэт я. Еще одно от прочих киммерийцев отличие.

Хотя после той драки никто больше меня «безродным» называть не смел, взрослея, стал я задумываться: а и правда, чего это у меня отца нет? У всех есть, а у меня нету?

Завел однажды с матерью об этом разговор. Маму мою в племени уважают. Когда старуха Кримгильда помрет, мама вместо нее знахаркой станет. Летом вместе с Кримгильдой они по горам бродят, травки всякие полезные собирают. А мужа у моей матери нет.

Ну вот, значит, спрашиваю я маму, а она мне в ответ такую историю рассказывает:

— Как-то раз наши охотники в горах человека нашли. Был он тяжело ранен. Наши на его оружие позарились — сам знаешь, хороший меч в Киммерии дорого стоит. А он, хоть и ранен был, пятерых к Крому успел отправить прежде, чем справиться с ним удалось. Хотели убить его, но вождь Харальд запретил. Сказал: это великий воин, и надо узнать, кто он такой и откуда. Человека в поселок принесли, и нам с Кримгильдой лечить его приказали. Ну, а потом… — Мама ненадолго замолкает. — Понравился он мне…

— Ну, а потом? — Спрашиваю заинтересованно.

— Ну а потом, как поправляться стал, сбежал он. А как сбежал — не знаю. Пропал и все. Будто на крыльях улетел. Искали его по горам, выслеживали — да без толку. Никто его больше не видел, и ни одному псу след его взять не удалось.

— Вот те раз! — Удивляюсь. — Что ж он, колдуном, что ли, был?

— Не знаю. — Вздыхает мама. — Может и был, только мне не сказал.

— Что ж он говорил? Хоть что-нибудь о себе рассказывал?

— Сказал, что зовут его Марк, а откуда, какого рода, из какой страны — так и не поведал. А спустя положенный срок ты родился.

Удивляясь, мамин рассказ мысленно про себя повторяю. «Марк». Перекатываю имя по языку, пробую на вкус. Странное имя. Не наше. Не киммерийское.

Стал я с тех пор наших старейшин про другие земли расспрашивать. Какие страны с Киммерией соседствуют? Узнал я, что на севере и на востоке — горы. На западе — пиктские леса простираются. Пикты — презренное племя: низкорослые, слабые. Воевать честно не любят — все больше засады устраивают и из луков врагов расстреливают. Время от времени спускаемся мы с гор к ним в гости. Когда новых рабов взять нужно, или так просто, если повоевать хочется. Хотя у пиктов волосы и глаза черные, не верю, что мой отец из этого племени! Чтобы пятерых киммерийцев в бою убить, пиктов тридцать или пятьдесят понадобится! А мой отец один был, да еще и раненый.

На юге же, когда горы заканчиваются, простираются луга на неделю пути или даже больше. За теми лугами стоят замки и укрепления. А страна, которая еще южнее лежит, и которую эти замки и укрепления охраняют, называется Аваллон. Сильная страна. И странная. Говорят, когда-то ее не было. А потом вдруг появилась. Сразу вместе с городами, полями и укреплениями. Как появилась? Уже и не знает никто, давно это было.

Лет сто тому назад собрались наши и решили на этот Аваллон напасть. Богатые земли, отчего ж не напасть-то? Собрались кланы вместе, выставили войско — пять тысяч киммерийцев! Такое войско любую силу сломит. Поначалу все шло гладко. Взяли один из пограничных замков, разграбили пару городков ближайших. А потом — столкнулись с аваллонской армией. Говорят, возникла она прямо из воздуха. Ну, может и не из воздуха, может и врут старики, но разбили нас основательно. Из каждой сотни только один из наших обратно в горы вернулся.

С тех пор уже много воды утекло — и дружили мы с ними, и снова воевать пытались. Старейшина Мортаг бродяжничал в юности, то к тем, то к этим нанимался и даже в аваллонской армии послужить успел.

— А вот имя «Марк», — интересуюсь я у Мортага, — в каких землях употребляется? Не у пиктов ли?

Спрашиваю, а про себя думаю: «Только бы не у пиктов!»

— Нет, — качает головой Мортаг. — У пиктов сроду таких имен не было. У них имена длинные, с первого раза и не выговоришь. А имя «Марк» легко в Аваллоне встретить. У меня там, к примеру, когда я в ихней армии служил, так полусотника звали. Толковый вояка был, хотя и пил по-черному.

Аваллон, значит. Вот откуда мой отец родом. С тех самых пор запала у меня мысль посетить эту страну. Само собой, в свое время. Это дело обдумать надо. Мы, киммерийцы, народ основательный.

Ну, значит, рос я потихоньку, оружием владеть учился, на зверей охотиться — все как полагается. Про оружие врать не буду — хотя я от природы ловок и учусь быстро, однако мои старшие родичи — те, которые в походы уже ходили и опыт военный имели — на мечах меня четыре раза из пяти побеждали. Тут мне хвастаться нечем. Опыт и мастерство выше природной силы и ловкости. Про другое скажу: каждый год, летом, устраивают у нас в Киммерии кулачные бои. Победителю рог с медом полагается. Так я с тех пор, как в шестнадцать лет первый раз этот рог осушил, так и в последующие года первенство никому не уступал. Уже и старшие родичи заинтересовались, и вот, когда исполнилось мне восемнадцать, вышел против меня Бораг из клана Вепря. Вообще-то, в кулачных боях обычно бьются только юноши, но Бораг, видать, решил тряхнуть стариной. Ему было уже за тридцать, и в своем клане был он вождем. Выше меня почти на голову и в полтора раза шире в плечах. Каждая рука — толщиной с мою ногу. На шее — ожерелье из медвежьих клыков. Рассказывали, что как-то раз Бораг зимой охотился в горах и, попав в метель, укрылся в пещере. А в той пещере медведь жил. Копье борагово медведь сразу сломал, и пришлось, считай, Борагу без оружия с ним драться, только с ножом одним… Ну, вот с тех самых пор он и носит на шее это ожерелье.

Сцепились мы с Борагом. Долго друг другу ребра мяли. В конце концов, вижу — притомился мой супротивник. Тут-то я его над головой поднял и на землю бросил. Бораг еще встать попытался, но как встал, так и упал снова — ноги не держали. Вот уж победа так победа! Есть чем похвастаться! Наши, из клана Медведя, заревели, закричали, заулюлюкали победно. Девушка красивая мне рог с медом поднесла. Третий уже по счету. Выпил я его и решил: ну, все. Больше на этих состязаниях драться не буду. Пускай другие бьются. А мне уже неинтересно.

На следующий год, как снег сошел, собрались вожди на совет. Ветер южный в то лето особенно заманчив был, так и просил, так и звал удаль свою показать. Вдобавок, рабов совсем мало осталось — быстро мрут они в наших горах от холода. Потому решили единодушно: идем на пиктов.

Когда я про это узнал, само собой, обрадовался. Не каждый день воюем, а для меня этот поход вообще первым будет. Харальд в поход не пошел — старый он уже стал, а вместо себя послал своего сына, Хедина. Если Хедин живым вернется, то из рук Харальда родовой меч примет и с тех пор вождем станет. А Харальда станут величать уже не «вождем», а «старейшиной».

Вторглись мы в пиктские леса. Идем, веселимся, поселки и городки как орехи раскалываем, пиктов как траву косим, девушек их портим, золото и серебро, а так же пленников берем, брагой и медовухой накачиваемся. Однако с самого начала похода возникло у меня сомнение. Пиктов никто не боится, дозорных у нас — раз, два и обчелся, разведки, считай, нет никакой. А вдруг как пикты соберутся и коварно нам в спину ударят? Что мы тогда делать будем, если все войско после взятия городка очередного по погребам лазает да девок щупает? Не лучше ли собрать добычу (и девок в том числе) и спокойно распивать брагу в родных киммерийских горах? Но как только я об этом Хедину заикнулся, он насмешливо посмотрел на меня и сказал:

— Хотя и необычно силен ты, Ар-тоор, однако и опаслив чрезмерно. Кто пикты, а кто мы? Да будь их тут хоть тьма, что они смогут против нас?

Я скрипнул зубами, но промолчал. «Опаслив»! Да это же почти тоже самое, что и «трусоват»! Если бы мне такое кто другой сказал, я б ему показал, кто из нас «опаслив»! Но Хедин отряд, который наш клан выставил, возглавляет, а с командиром на войне драться нельзя. Это мне старейшина Мортаг несколько раз перед началом похода повторил. Знал он, что мы с Хедином друг друга на дух не выносим. С самого детства, с тех пор, как сын Харальда меня «безродным» назвал, а я ему за это челюсть свернул.

Но лучше б Хедин на этот раз меня послушался! Идем мы по пиктским лесам, веселимся, и тут — на те раз! — полезли на нас пикты. Поначалу показалось — их тьма. Ну, с тьмой-то мы, может, и справились бы, но уже в ходе битвы стало ясно, что пиктов не тьма, а даже еще больше. Я даже таких чисел не знаю, сколько их там было. Разбили нас в пух и прах. Когда Хедина убили, взял я командование над теми из наших, которые к тому времени в живых остались. Наш клан отправил в поход две сотни воинов, а полегли из них в той битве почти все.

Отступили мы обратно на восток, и другие вожди — те, кто хотя бы часть своих собрать и увести сумели — так же поступили. Но пикты и это предусмотрели. Были они на нас крепко обижены и потому выставили заслон — цепь засад и патрулей как раз на восточном направлении. Что б, значит, никто из наших не ушел.

Мы, вместе с другими отрядами, прорвались сквозь цепь, а за ней — вторая! И хорошо, если за второй цепью засад не будет. А что, если за второй цепью — третья?

Я, как об этом подумал, отряд свой остановил и другим предводителям так сказал:

— Вы как хотите, но я своих обратно веду. На восток нам не пройти. Надо какой-нибудь другой путь искать.

— Да ты что, рехнулся?! — Ответили мне вожди. — С запада за нами по пятам тьма пиктов бежит, а ты навстречу им хочешь идти?

— Я свое слово сказал. Хотите дальше на восток прорываться? Ну что ж, удачи вам, но тут мы все-таки с вами разойдемся.

Вожди пожали плечами и двинулись своей дорогой, а мы — своей. Некоторые из моих людей тоже против моего решения высказаться попытались, но я их быстро в чувство привел — кулаком по шее. Если я — предводитель, то, значит, и действовать будем так, как я скажу. Ну и что, что мне всего девятнадцать лет, и в походе я в первый раз участвую? Хедин на четыре года старше меня был, и где он теперь?

Прежде всего, надо было переждать, пока войско пиктское мимо нас пройдет. На земле или на деревьях прятаться бесполезно — у них же собаки обученные есть, в миг отыщут. Нашли мы ближайшее болото и применили уловку — сунули камышинки в рот, опустились под воду и затаились. Почти сутки так просидели. А как только пикты нас миновали, из болота вылезли и на запад рванули. Вряд ли, если вдуматься, на западе нас будет кто ждать. На востоке — обязательно, на юге или на севере — может быть, но на западе — вряд ли. Чтобы противник из разбитого войска сам в логово врага лез? Такого никто не ожидает. Так я мыслил, и, между прочим, прав оказался.

Поселки мы обходили, по дорогам если и шли, то только ночью, а при встрече с пиктским отрядом — пусть хотя бы даже из двух человек состоящим — таились. Ну и намучился я со своими родичами! Только кого-нибудь встретим, обязательно предложат: «Давай нападем!» Каждый раз вразумлять их приходилось. Кому хватало и трезвенного слова, а кому и кулака было мало…

В конце концов обнаружили нас, конечно. В лесах пикты мастера выслеживать. А нам такие леса непривычны — мы в горах росли, и разных уловок и хитростей лесных не знаем. Хотели к югу повернуть, чтобы через равнины к горам киммерийским выйти и столкнулись лоб в лоб с отрядом человек так из тридцати. Перебили их, конечно, однако половина пиктов удрать успела. Ну, тут уж понятно, что началось. Мы на запад драпаем, а за нами пикты по пятам. Поначалу была мысль все-таки прорваться на равнины. Но потом я передумал. Бегаем мы, конечно, быстро, однако у пиктов поселков много и оттого лошадей им достать нетрудно. Догонят. А мы с лошадьми управляться не умеем. Не разводят в наших киммерийских горах лошадей.

Спустя еще две недели исхудавшие, голодные и уставшие до смерти добрались мы до моря. Как увидели его, так сначала глазам не поверили. Может ли такое количество воды в одном месте быть? Вот уж чудо так чудо!

На берегу мы рыбацкий поселок заметили, а в море — лодку. Родилась у меня тогда еще одна идея.

— Ну что, друзья, повоюем? — Спрашиваю у своих. — Самое время!

Напали мы на поселок, поубивали всех, кто защищаться пытался, сели в самую большую лодку, а у остальных днище продырявили. К тому времени, как в море вышли, уже стемнело. Глядим на берег — а там огни, суета. Это те пикты, которые за нами гнались, в поселок вошли. Клянут теперь, наверное, нас всеми словами. А мы посмеялись над ними и боевую победную песнь затянули. Пока они новые лодки найдут, мы уже далеко будем.

Зря мы песнь пели. Орали мы ее в двадцать молодецких глоток и вот доорались — разбудили морского бога. Морской бог наслал на нас бурю. Двоих за борт смыло. На следующий день море успокоилось, глядим — а где земля, непонятно. Ждем до вечера, замечаем, куда солнце клониться начинает. Море на западе, а земля, стало быть, на востоке. Вот мы и поплыли на восток, время от времени к югу поворачивая.

День плывем, второй — нет земли. Есть хочется, а пить — еще больше. На вкус море горьким оказалось, пить его невозможно. Это ж сколько соли надо, чтобы столько воды соленой сделать?

— Нет у тебя удачи, Ар-тоор. — Сказал мне один из наших. — Надо было с другими на восток прорываться. Пусть там даже и третья цепь стояла. Может, и прорвались бы.

Хотя и захотелось мне придушить его после таких слов, но ничего я ему не сказал и не сделал. Потому как, может, и прав он. Предводитель за своих людей отвечает, а если нет у него удачи — значит, и у людей его удачи не будет.

Тогда встал я на носу лодки и громко так сказал:

— Услышь меня, Конан, сын Крома! Пошли какое-нибудь знамение твоим храбрым потомкам, во вражеском море заблудившимся! Покажи, в какой стороне земля!

Нет ответа. Повертел я головой по сторонам, поискал каких-нибудь птиц или иных каких явлений. Ничего. Небо ясное, ни облачка. Ни справа, ни слева птиц нет. Куда плыть — по-прежнему непонятно.

Тогда обратился я к своему предку со справедливым упреком:

— Конан, сын Крома! Вижу я — ты совсем обленился на своем небе! Выходит, зря мы каждый год мазали твой истукан медом и кровью! Нет от тебя никакого проку! Крепко спишь ты на облачных подушках, истомленный ласками дев небесных! Нет тебе дела до того, что двадцать твоих потомков скоро погибнут от голода и жажды! Но знай: если ты и в самом деле допустишь такое, то я, Ар-тоор из клана Медведя, переступив порог смерти, плюну тебе в лицо и отрекусь от тебя как от предка! Направь нас к берегу, и пусть там нас будет ждать хоть тысяча пиктов! В бою погибнуть куда веселее, чем бесславно сдохнуть на этой проклятой лодке!

Сказав так, снова стал я высматривать знамение. По-прежнему в небе — ни единой птицы. Тут справа плеснулось что-то у борта. Это рыба из воды выпрыгнула и обратно в море ушла. Задумался я. Может ли Конан послать знамение в виде рыбы? Ведь морем совсем другой бог управляет. Однако, поскольку птиц так и не появилось, приказал я поворачивать направо. Посмотрим, куда приведет нас это знамение.

Спустя сутки начал я сомневаться. Может, и вправду это было знамение, да только говорило оно как раз об обратном? Мол, в той стороне только рыбы живут, и плыть вам туда не надо?

Родичи мои на меня со все большим раздражением посматривают. Чувствую — еще немного: и выкинут меня за борт. Я сам на их месте неудачливого предводителя непременно за борт выкинул бы.

Прошла еще одна ночь, а на утро видим: плывут три корабля. Огромные! У каждого — три мачты, а на каждой мачте — три паруса. Итого, девять парусов, а девять — священное число, это каждый знает.

Смотрим мы на эти корабли воспаленными глазами, шевелим пересохшими губами, и тут кто-то из моих неуверенно предлагает:

— Нападем?

«Шутишь?» — думаю. На каждом корабле человек двести, а то и больше поместится.

— Может, и нападем, — говорю вслух. — Но сначала попробуем мирно договориться.

Подплыли мы, значит, к кораблям. Или они к нам подплыли. Неважно. Встретились, в общем. Разглядел я знамя, которое на мачтах у них болтается. Белая рогатая лошадь! Аваллонцы, выходит. Впрочем, и так ясно было, что аваллонцы. Пикты такие большие корабли строить не умеют.

Борт у корабля высокий, сверху нас арбалетчики на прицел взяли.

— Кто вы такие? — Спросил тут ихний предводитель. По всему видать — предводитель. Держится уверенно и одет богато. С плеч красный плащ падает, а на теле кольчуга серебристая поблескивает. На нашем языке спросил. Хорошо. Из наших тогда никто еще аваллонского не знал.

— Мы — мирные киммерийцы. — Спокойно ответил я. — Мы вышли в море и заблудились. Скажи, в какой стороне земля? Еще хотим купить у вас воды и провизии. У нас есть чем заплатить. — И я показал ему золотой браслет на своей руке. Браслет мне было не жалко — еще и месяца не прошло с тех пор, как я снял его с мертвого пикта.

— Мирные киммерийцы? — Усмехнувшись, переспросил предводитель. Видать, такую фразу он слышал впервые. Да и я, признаться, тоже. — И каким же образом мирные киммерийцы вышли в море на пиктской лодке?

— Мы, киммерийцы, свободный народ. — Отрезал я. — На чем хотим, на том и плаваем. Вы нам дадите воды или нет?

Предводитель задумался, а затем сказал так:

— До берега далеко, и сами вряд ли вы сумеете до него добраться. Вот что. Мы можем принять вас на борт, но вы должны будете отдать нам свое оружие.

Мои родичи недовольно заворчали. И я был с ними солидарен.

— Не выйдет. — Я задрал подбородок и надменно сложил руки на груди. — Киммериец может отдать оружие только в одном случае — если он уже мертв!

— Тогда, — предводитель развел руками. — Придется вам самим искать землю. Я хорошо знаю ваш народ и не намерен пускать на свой корабль двадцать головорезов. А поскольку землю вы все равно не найдете, припасов я вам не дам. Не люблю пускать деньги на ветер.

— Подожди. — Я поднял руку. — Я дам слово, что мы будем вести себя мирно. Мы не тронем ни твоего имущества, ни твоих людей… если только они сами не нападут на нас первыми.

— Хмм. — Предводитель почесал подбородок. — Ты можешь отвечать за остальных?

— Конечно. — Произнес я таким тоном, как будто бы он удивил меня своим вопросом.

Пока нам скидывали лестницу, я повернулся к своим и негромко сказал:

— Я дал слово, что мы будем вести себя мирно. И потому, если кто-то из вас вздумает буянить, получится, что я не держу слово. А сделать так, чтобы я не сдержал слова, это все равно, что сказать мне, что я — лжец. А любого, кто скажет мне, что я лжец, я убью. Все ясно?

Ясно, кивнули они. Куда уж яснее.

Поднялись на борт. Моих людей накормили и напоили, а меня предводитель — матросы уважительно называли его «адмирал» — повел на корму. Там стоял столик, а рядом кресло. Для меня принесли еще одно сиденье, а столик в скором времени заставили разными диковинными винами и фруктами. Но сначала я попросил обычной воды. Мне принесли целое ведро! Половину я выпил, а вторую половину на себя вылил. Какая благодать — впервые за три недели по-человечески умыться!

— Присаживайся. — Пригласил меня адмирал. — Расскажи, кто ты и откуда. — Он разлил вино по высоким стеклянным кружкам и одну из них предложил мне. — Меня зовут Оттон, сын Саймона.

При этих словах он испытывающе посмотрел на меня, как будто бы мне могло быть знакомо это имя. Но я его никогда не слышал. Неужели эти аваллонцы думают, что их страна — это пуп мира? Нет, центр мира — это Киммерия, а Аваллон — это так… это где-то на юге.

— Будь здоров, Оттон, сын Саймона! — Поднял я стеклянную кружку. Впоследствии я узнал, что такие высокие кружки называются «хрустальными бокалами». — Меня зовут Ар-тоор из клана Медведя.

— Артур… — Переиначил он мое имя на аваллонский манер. Поднял свой бокал. — Будь здоров и ты.

Выпили. Закусили. Снова выпили. Утолив первый голод — умяв почти целиком жареного поросенка — я стал есть медленнее. Полюбопытствовал, не состоят ли, случаем, в союзе аваллонцы с пиктами. Хмыкнув, Оттон сказал, что не состоят. А поскольку такого достойного человека никак нельзя было заподозрить во лжи, я совершенно успокоился и рассказал о нашем неудачном походе, бегстве и краже лодок. Оттон с интересом выслушал мой рассказ. По ходу дела мы осушили не одну бутылку. Вина у них в Аваллоне странные. Но мне понравились.

— Так значит, ты не являешься вождем, — подвел итог Оттон, когда я закончил. — Однако в тебе явно есть задатки лидера… Я знаю, что киммерийцы — отличные воины. Во всяком случае, я придумал их именно такими…

— Что ты сказал?! — Я недоуменно воззрился на Оттона.

— Прости, оговорился. — Махнул рукой адмирал. — Я хотел сказать — я всегда представлял себе киммерийцев именно такими: сильными, бесстрашными воинами высокого роста с квадратными подбородками, светлыми волосами и голубыми глазами. Но у тебя волосы не светлые…

— Мой отец не из Киммерии. — Пожал я плечами.

— Понятно, — кивнул Оттон. — Вот что я хочу предложить тебе, Артур из клана Медведя. Мы сейчас не можем доставить вас на материк. Эти три корабля направляются на соединение с основной эскадрой. На юге бесчинствуют пираты, и мы собираемся уничтожить их флот, а затем стереть с лица земли все их базы. Не хочешь ли со своими людьми присоединиться к нам? Обещаю веселую жизнь и хорошее жалование. Что скажешь?

Я сделал неопределенное движение головой.

— Надо подумать. И посоветоваться со своими.

Решение мы приняли быстро. Сидеть в трюме на правах пассажиров в то время, когда другие воюют? Против такого жалкого решения восставали весь дух, вся история нашего славного народа! Почему бы и не встать на время под знамена Аваллона, если война будет вестись не против наших родичей, и, вдобавок, нам будут хорошо платить? Хоть душой отдохнем после позорного пиктского похода…

В общем, согласились мы встать под руку адмирала Оттона. Пока на соединение с флотом плыли, пока пиратов выслеживали, освоили худо-бедно аваллонский язык. Мои люди с солдатами Оттона быстро подружились. Раз как-то иду по палубе, гляжу — а они там в «ваньку-встаньку» играют. Как игра эта выглядит? Сейчас расскажу. Встают друг напротив друга киммериец и какой-нибудь аваллонец поздоровее. Бросают жребий — кому первым бить. Предположим, выпадает аваллонцу. Ну он и бьет со всей дури кулаком куда хочет — только в пах нельзя. Затем наступает очередь киммерийца. Затем снова бьет аваллонец. И так далее, до тех пор, пока кто-нибудь не упадет и встать до седьмого счета не сможет. Если кто увернуться пытается — значит, проиграл он, да еще и опозорился.

Как я их игру увидел, так у меня прям кулаки зачесались с ними вместе в «ваньку-встаньку» сыграть. Но я сдержал свой порыв. Предводитель ведь все-таки. Несолидно.

Пока по морю плавали, ничего интересного так и не встретили — пираты, в большинстве своем, по базам попрятались. Потопили пару кораблей, уже скучать начали… Тут Оттон махнул рукой на эту возню и приказал плыть к главному пиратскому острову.

Приплыли. Высадились. Захватили порт и городок, к нему примыкающий. Пираты закрылись в большом замке на вершине горы. Оттон приказал собирать осадную технику (он вез ее как раз на тех трех кораблях, которые мы повстречали), а пока суд да дело, позвал своих военачальников на совет. Полюбопытствовал, нет ли у кого идей, как бы побыстрей взять этот долбанный замок.

Идея была у меня. Идея, конечно, рискованная, но надо же показать этим аваллонцам, чего стоят в бою настоящие киммерийцы!

— Мы с детства учимся лазать по скалам. — Сказал я. — С той стороны гора покрыта лесом, и ночью можно подойти к замку незамеченными. Мы залезаем на стену, захватываем ворота, опускаем мост и удерживаем ворота до тех пор, пока вы не подойдете.

Оттон некоторое время смотрел на меня, а потом сказал:

— Ну, давайте попробуем.

И мы попробовали. Поначалу все шло как по маслу. Выбрав подходящую ночь — когда луна была закрыта облаками — пробрались через лес прямо к стене замка. Поскольку эта идея принадлежала мне, я и полез первым. Оставил оружие и кольчугу, снял сапоги — и вперед. Лезть по стене в полной темноте — удовольствие небольшое, но я думал так: если сверну себе шею, значит, моя идея была не так хороша, как показалось вначале.

Но ничего, пронесло. Залез на стену. Упокоил солдата, который патрулировал этот участок. Бросил веревку своим. Получил обратно свой меч, щит и кольчугу. Стараясь не шуметь, мы пробрались к воротам. Быстро перебили стражников, которые их охраняли. Когда загремела цепь подъемного моста, замок, наконец, проснулся. И тут на нас навалились.

Мы защищались как могли, но от ворот нас оттеснили. Мы захватили одну из башен и стали держать там оборону. Мост они поднять не смогли — мы подъемный механизм испортили, но ворота пираты закрыли.

Сменяя друг друга, мы держали оба выхода из башни. Там проемы узкие, только один на один драться можно, и пираты, хотя и превосходили многократно нас численностью, преимуществом этим воспользоватьe ся возможности не имели. Могли бы мы защищаться так не один день, но пираты, видя, что с наскоку не одолеть нас, из луков в проемы стрелять стали. Только мы отступили, как они сразу же в башню и ворвались. Бой был жестокий и долгий. Из наших почти все полегли. Когда мой щит разбили, я посреди башни встал и мечом до тех пор отмахивался, пока руки не устали. Тут-то они и навалились всем скопом. Последнее, что слышал я в тот день — глухие удары, от которых весь замок сотрясался. Это Оттон по подъемному мосту, нами опущенному, к самым воротам таран подтащил и теперь внутрь замка прорывался.

…Очнулся я на кровати, бинтами перевязанный, будто какая мумия. Взяли замок! Меня пираты так изранили, что не думал уже никто, что выживу. Ан нет, выжил! На мне с детства все как на собаке заживает. Вот и сейчас: то на кровати при смерти валялся, а через три недели — вот вам! — снова с Оттоном на корабле плыву и карту морскую вместе с адмиралом изучаю.

Из наших только четверо, не считая меня, в живых после того боя остались. Всех десятниками Оттон сделал, а меня — полусотником. Справили мы тризну по погибшим, сожгли их вместе с лошадьми и пленными девками, которые на небе нашим воинам прислуживать теперь будут — все как полагается.

Оставшиеся пиратские базы мы быстро раздавили, и ничего интересного при том не случилось. У Оттона армия больше, и подготовлена лучше — о чем тут рассказывать? А у пиратов только главный замок и был укреплен по-настоящему.

За полтора года дослужился я у Оттона до сотника. Денег заработал немало. И с адмиралом сдружился. Пока в море плывем, и делать особо нечего, беседы ведем всякие, шутки шутим и в шахматы играем. В шахматы меня Оттон играть научил.

Еще был случай. Плывем мы, и говорит мне Оттон:

— Ребята твои рассказывают — да и сам я не раз видел — что необыкновенно силен ты, Артур из Киммерии. А давай мы с тобой силой померяемся?

— Как, — спрашиваю, — меряться будем? В кулачном бою или в «ваньку-встаньку» сыграем?

Покачал головой Оттон и так мне ответил:

— Незачем друг другу физиономии разукрашивать. Ставь на стол свою руку, а я напротив свою поставлю. Так и выясним.

Поставили локти на стол, сцепили кисти. Я — с внутренней усмешкой: уверен был, что быстро Оттонову руку припечатаю. Я Борага из клана Вепря победил, а из Борага двух Оттонов слепить можно, да еще чуток останется. Да и вообще, мельче эти аваллонцы нас, киммерийцев. И слабее.

Начали меряться силой. И тут — смотрю и глазам своим не верю! — кладет мою руку Оттон на стол безо всякого особенного усилия. Я руку свою осмотрел: не случилось ли с ней чего? моя ли это рука? — и снова Оттону предлагаю:

— Давай еще раз!

— Давай. — Соглашается.

На этот раз — все силы свои напряг. И Конана помянул, и Крома, и другого прародителя — Медведя. Но только все равно Оттон мою руку к столу припечатал! Правда, уже с усилием. Удивился я этому чрезвычайно. Огорчился. А Оттон мне так сказал:

— Ты очень сильный человек, Артур. Пожалуй, самый сильный из тех, кого я знаю.

— Если я — силен, ты-то каков?

— А я — не человек. — Сказал — и спокойно в глаза мне посмотрел. — Я — бессмертный. Слышал, небось, о семье, которая Аваллоном управляет?

— Слышал. Говорят, колдуны они все.

— Не колдуны. — Покачал головой адмирал. — Бери выше. Бессмертные. Король аваллонский, Мордред — родной брат моего отца, Саймона. Мой, значит, дядя. Мы в несколько раз сильнее и быстрее обычных людей.

— Вот оно как… А правду говорят, будто бы вы прямо из воздуха армии вызывать умеете?

— Бывает. — Улыбнулся Оттон.

— А как вы это делаете?

— А вот этого я тебе не скажу. Это вроде как военная тайна. Давай еще выпьем?

Вот так мы и плавали с Оттоном по морю. То пиратский порт захватим, то на абордаж какой-нибудь ихний корабль возьмем, а то с адмиралом вино распиваем да байки травим. А надоест без дела сидеть и винами накачиваться — за мечи возьмемся и вертеть ими начнем. На мечах Оттон оказался — дай боже мне хоть вполовину когда-нибудь так выучиться!

Ну вот. Прошло время, и всех пиратов мы вроде как победили. На море мир наступил, купцы плавают спокойно, никого не боятся. Родичи мои, золота за это время накопившие немеряно, домой засобирались. Меня Оттон при себе оставить хотел, перспективы рисовал самые что ни на есть заманчивые, но я отказался. Дружба — дружбой, но море — не моя стихия. Не люблю его. Только на земле уверенно себя чувствую.

— Ну что ж, — сказал Оттон мне на прощанье. — Как знаешь… Со своими вместе в Киммерию вернешься?

Я покачал головой.

— Хочу в Аваллоне побывать. Потом к своим вернусь, но сначала посмотрю на вашу сказочную страну, на сады яблочные. Приезжай и ты к нам, в Киммерию. Теперь ты всегда желанный гость в нашем клане.

— Такое предложение дорого стоит! — Улыбнулся Оттон. — Обязательно приеду. А ты хочешь в Аваллоне так просто пожить или на службе останешься?

— Можно и послужить. — Пожал я плечами. Не ради золота в аваллонской армии я служить буду. Золото у меня уже есть. Аваллон — государство развитое, цивилизованное. Запала у меня мысль военному делу у них поучиться, а когда в Киммерию вернусь, своих подтянуть. Я вождем племени хочу стать, а может и кем поболее вождя — королем! Конунгом Киммерии! Со времен Конана сына Крома такого у нас еще не было. Вот какие у меня планы. Немаленькие.

— Я дам тебе рекомендательное письмо к генералу Ланселоту. — Сказал мне Оттон. — Это старинный друг нашей семьи. Под его охраной находится южная граница государства. Говорят, в последнее время там объявились какие-то то ли гоблины, то ли орки, то ли еще какие-то нелюди. В общем, это единственный враг, который остался у нас после пиратов. На остальных границах Аваллона все спокойно…

— …и смертельно скучно. — Закончил я за него. — Ну что ж, можно и к оркам… А кто это, кстати, такие?

2

Генерал Ланселот дю Лак — человек высокого роста (почти как киммериец!) и недюжинной физической силы. Был он стар — совершенно седые волосы и исперщленное морщинами лицо — но ни у кого из его подчиненных не повернулся бы язык назвать его стариком. Ланселот дю Лак похож на столетний дуб — такой же большой, могучий, с течением времени только набиравший крепости и силы. Говорили, кстати, что он живет на свете уже не первую сотню лет. Он не был бессмертным, но он был закадычным другом отца Мордреда, и вернейшим вассалом короны. И поэтому аваллонцы что-то сделали с ним, что-то такое, из-за чего Ланселот стал стареть в десять раз медленнее, чем обычные люди. Что именно — никто точно не знает. Я за время своего путешествия на юг успел услышать не менее полудюжины зловещих историй, раскрывающих тайну Ланселотова долголетия, из чего сделал справедливый вывод о том, что правды нет ни в одной из них. И вот я стою перед знаменитым рыцарем и полководцем и протягиваю ему рекомендательное письмо адмирала Оттона.

— Хмм, — говорит Ланселот, читая письмо. — Оттон очень высоко о вас отзывается.

Молчу. Что тут скажешь? Разве что — «Для меня это большая честь, сэр!» Но не привык я еще по каждому подходящему случаю выдавать такие громкие фразы.

— У Оттона вы были сотником, — продолжает Ланселот. — Однако море — это море, а у нас несколько другая… эээ… специфика. Для начала я назначу вас десятником. Посмотрю, как вы будете справляться. Если вы и в самом деле так хороши, как пишет о вас Оттон, ваша карьера быстро вверх пойдет. Ну а если нет…

И многообещающе руками разводит. Мол, если нет — значит, до свиданья.

У них тут, что, принято при переводе звание понижать? Или, может, этот Ланселот киммерийцев не любит? А почему, спрашивается? Я задумался. Может, он в той войне участвовал, когда мы с гор спустились и Аваллон пощупать попытались? Глупо на нас за это в обиде быть — вон сколько времени с тех пор прошло!.. Хотя кто их знает, долгоживущих, как они время считают?..

Пожал я плечами и ничего не сказал. Десятником — так десятником.

Ланселот написал приказ о моем назначении, но не отдал, а вместо этого некоторое время задумчиво мое лицо рассматривал.

— У меня такое чувство, киммериец, — сказал он наконец каким-то другим, неофициальным тоном, — что где-то я тебя уже видел. Мы никогда раньше не встречались?

— Не знаю. — Сказал я. — Может, вы моего прадеда на Нэлеорских равнинах запомнили? Он, говорят, прежде чем пасть с честью, не меньше десятка ваших успел положить.

— Может быть. — Нахмурился Ланселот, протягивая мне бумагу. — Ну, все. Идите, Артур.

— Да, сэр.

Так стал я служить на южных границах Аваллона. От орков их охранять. Орки жили в болотах. А болота там — мама не горюй! От моря до Арденского леса — считай, тыща миль, не меньше. А вглубь — вообще никто толком не знает, насколько они тянутся. Потому как не проверял никто.

Охрана границы организованна так: по краю болот, от моря до Ардена длиной во всю эту тыщу миль насыпь сделана. Кое-где частокол имеется. Через каждые пять миль — форты или заставы. За ними — лагеря военные. На заставе несут службу человек пятьдесят, а иногда и сто. За болотами следят. Отдельных орков вылавливают и небольшие отряды уничтожают. А если соберется орчья банда побольше, с заставы сигнал дают, и тогда из ближайшего лагеря войско на помощь выступает. Такая вот система. По-моему, вполне разумная.

Стал я жить-поживать — по насыпи прогуливаться, на наблюдательной вышке зевать, на болото поглядывая, в орков постреливать, да людей своих муштровать. А людей под моим началом было всего шестеро. Неполный, значит, десяток.

Чтобы со скуки не сдохнуть, занялся я самообразованием. Азбуке аваллонской я еще когда у Оттона служил, обучился. Сейчас же книг себе всяческих накупил — сижу, читаю. Интересное занятие, оказывается — читать! Я и не знал.

Прошло так полгода. Если Ланселот от меня каких неприятностей ждал, то так он ничего и не дождался. Службу я исправно нес, за своими людьми следил, не буянил ни разу и особо по увольнительным не напивался. Да еще и книжки читал! Ангел, а не киммериец! Когда у генерала недоверие ко мне прошло, назначил он меня сотником. То есть — начальником заставы поставил. Не той заставы, где я служил (там свой командир имелся), а другой, которую банда орков неделю назад разгромила. Орков, конечно, уничтожили, но заставу восстанавливать пришлось.

В сотне моей людей вовсе не сто, а вдвое меньше. Недобор у нас. Никто на юг ехать не хочет. Участок, опять-таки, опасный. Форт еще не восстановлен и в частоколе кое-где дыры. Зато я на этой заставе — царь и бог.

Отложил я книжки в сторону и делом занялся. Патрули, тренировки, отдых. Частокол починили, форт восстановили и еще лучше укрепили, полдюжины новых наблюдательных вышек построили. Солдатам своим дурака валять не позволяю: кто не в патруле, тот спит, а кто не спит, тот либо на тренировочной площадке с мечом прыгает, либо мишени из лука дырявит. Кто обязанности свои хорошо исполняет, тому — увольнительная, а кто в потолок плюет — тому шиш и сверхурочные работы по углублению оборонительного рва.

Ланселоту мой образцовый порядок понравился. Даже в пример меня другим сотникам поставил. Да только что толку мне с его похвалы? Перспектив не вижу. Скучно. Может, через пять лет и повысят в звании, да я до тех пор уже от тоски помру.

Решил я так: либо увольняться, либо придумать что-нибудь этакое. Думал я, думал, а потом позвал к себе своего заместителя, Никоса Эрбеша, налил ему пива и вопрос задал:

— Слушай, — говорю, — Никос. А чего, собственно, эти орки на нас лезут?

— Кабы знать! — Гундосит Никос, пивко похлебывая.

— Нет, подожди. Ты вот какой год на границе служишь?

— Десятый уже. — Отвечает.

— И раньше они также лезли и лезли? Мы их мочим, а они лезут. Мы их мочим, а они…

— Не. — Качает головой Никос. — Раньше такого не было. Вал этот оборонительный — Ланцелотов вал, как его называют — при мне строили.

— И раньше эти орки — что? Не нападали?

— А раньше их тут и вовсе не было. — Удивляет меня мой заместитель. — Лет двадцать тому назад завелись, а может, и того меньше.

— Вот те на! Как это не было? А где ж они были? Откуда взялись? Сами по себе завелись, что ли?

— Кабы знать! Но с колдунами нашими, — понижает Никос голос, — и не такое случиться может. То нет чего-то, а потом раз — и появится. Или исчезнет. Вот и вашей Киммерии раньше не было. А потом — хоп!..

— Но-но! — Говорю я Никосу. — Это вашего Аваллона не было. А Киммерия всегда была. С тех самых пор стоит, как Конан, сын Крома, на землю сошел.

— И Киммерия была, и Аваллон был, — примирительно махает рукой Никос, — но были они как бы по отдельности. А потом — раз! — и вместе стали. А отчего так, я не знаю. Я-то не колдун.

— Хмм… Думаешь, и орки таким же образом появились?

— Может, и таким. А может, они в глубине болот жили, а потом — раз! — и вылезли.

— Ага. Вот я и думаю: а чего это они вылезли? Мыслю так: надо поймать языка и допросить. Что у них там, в орочьем их гадюшнике, случилось такого, что они нападать вдруг вздумали?

На том и порешили. Стали ловить языка. Поймали. Допрашивать стали. А он, зараза, молчит! Мы его и железом каленым, и на дыбе — а он знай себе или верещит, или скулит. Ну что ты будешь с ним делать?!

— Слушай, — как-то раз сказал мне Никос, наблюдая за мучениями орка. — А может, он нашего языка не понимает? Может, в этом все дело?

— Хмм. — Я почесал подбородок. — Об этом я не подумал. Ладно, ребята, хорош над уродом издеваться! Попробуем с ним по-хорошему поговорить.

И стал я говорить с орком по-хорошему. Показываю ему на котелок и говорю «котелок», показываю на табуретку, говорю «табуретка», показываю на себя, говорю гордо «человек», показываю на орка, говорю «орк вонючий»… Только, когда я в него пальцем ткнул, этот вражина недобитый чуть палец мне не откусил. Пришлось перейти ко второй серии пыток, чтобы вразумить его. Второй серии пыток орк, однако, не выдержал и скоропостижно скончался.

Ну, ничего. В болоте их вон сколько — лови не хочу. Ходят, воют, шипят, по ночам через частокол перелезть пытаются.

Поймали второго — та же история. Третьего. Опять неудача! Что ж они тупые такие и по-человечески с нами разговаривать не хотят?!

— Может, это… — Усомнился как-то раз Никос. — Ну, генералу доложить, чем мы тут занимаемся?..

— Не надо докладывать. Докладывают об успехах, а не о процессе работы. Вот когда орка разговорим или сами по-ихнему понимать начнем — вот тогда и доложимся.

Однако кто-то начальству на нас все-таки настучал, и вот, значит, вызвал меня Ланселот на ковер.

— Мне тут доложили, — неторопливо прогуливаясь по комнате, сказал он. — Что вы ловите и пытаете орков. Это правда?

— Да, но…

— Я могу понять ваши чувства, Артур, — перебил меня Ланселот. — На войне с этими нелюдями постоянно гибнет кто-то из наших. Хотя вы служите на границе совсем недолго, неудивительно, что вы уже успели проникнуться к оркам ненавистью. Если к ним попадает человек, они подвергают его пыткам и издевательствам. А женщины, которых им иногда удается увести в плен! — Старый рыцарь скрипнул зубами. — Это же немыслимо, что они с ними вытворяют! Так что я хочу сказать, что понимаю ваши чувства. Понимаю — но! Я категорически запрещаю вам пытать орков! Поймите, мы-то ведь с вами не орки! Как бы не была сильна наша с вами ненависть, нельзя опускаться до их уровня. Нет-нет, мы их должны просто уничтожать. Никаких издевательств, никаких пыток, никакой ненужной жестокости. Просто убивайте их и все. И молитесь Единорогу, чтобы ваша душа не очерствела на этой войне…

— Подождите, генерал! Не знаю, кто вам на меня настучал, но вы все не так поняли! Я их вовсе не ненавижу! Они нормальные ребята, только тупые, злобные и моются редко. Я встречал людей и похуже орков.

Ланселот остановился и удивленно посмотрел на меня.

— Тогда я ничего не понимаю. Зачем вы над ними издеваетесь?

— Мы не издеваемся. Мы пытаемся наладить с ними контакт. А поскольку кроме силы они ничего не понимают, приходится пытать.

— Наладить контакт?! Но для чего?!

— Чтобы понять, для чего они сюда лезут. На нас нападают отдельные банды (которые, конечно, иногда объединяются). Среди них много самок и орчат. Притом еще двадцать лет назад об орках вообще никто ничего не слышал. Если они издревле жили в глубине болот, что же такое там у них случилось, что теперь они стали с нами воевать?

— Вы думаете, их кто-то гонит? — Прищурился Ланселот.

Я кивнул.

— Это не похоже на организованное нападение. Сэр.

Ланселот, соглашаясь, медленно качнул головой.

— Я недооценил вас, Артур… И каковы ваши успехи в… эээ… установлении контакта?

— Пока, к сожалению, никаких. — Я вздохнул. — Эти тупые создания, похоже, вовсе не понимают, чего мы от них хотим. Но мы работаем… и будем работать с ними!

— Что думаете делать дальше? Отправитесь ловить очередного орка?

— Да, только не простого. Хочу поймать какого-нибудь орка поважнее. Вождя или ихнего шамана.

— Кстати! — Оживился Ланселот. — Думаю, я могу вам помочь. Нас уже зае… кхм… утомила одна банда, которая несколько раз на разных участках перебиралась через частокол, грабила деревни и возвращалась в обратно в болота прежде, чем мы успевали ее разбить. По описаниям, этой бандой предводительствует похожий на орка человек. Или, может быть, полуорк. Судя по действиям, он гораздо умнее прочих нелюдей. Думаю, вам хватит сотни, чтобы с ним справиться, но если нужно — берите две. Банду уничтожить, а главаря…

— …в нашу пыточную камеру для установления контакта?

Старый генерал поморщился, но кивнул.

— Только не убейте его раньше, чем он начнет говорить.

— Разрешите идти?

— Идите, Артур. Желаю вам удачи.

Охотился я за этим полуорком почти два месяца и за это время порядком успел его возненавидеть. Гаденыш оказался хитрым и будто задницей чуял наши засады. Ну ниче. Я хоть скучать на этой службе перестал.

В конце концов поймали его. Окружили банду. Я своих предупредил: тому, кто вздумает тронуть предводителя, лично выбью все зубы. Угрозу мою оценили. Это в Киммерии я считался низкорослым, а в Аваллоне я — великан ростом в шесть с половиной футов.

В общем, перебили банду, накрыли гаденыша сетями, отобрали оружие. И в самом деле, не поймешь — то ли человек это, то ли орк. Ни то ни се. Привезли к нам. Попытался я с ним пообщаться — не отвечает. Но по глазам вижу — понимает. Ладно. Завели мы тогда с Никосом Эрбешем беседу о том, как пытать его будем. Громко так говорим, и слова стараемся почетче выговаривать. А потом снова полуорка спрашиваю:

— Ну что, друг любезный, понимаешь нас или нет? Если все еще не понимаешь, прямо сейчас первый урок человеческого языка тебе и преподадим. Вот на этой самой дыбе.

С ненавистью орочий предводитель на меня смотрит и выдавливает полуразборчивое:

— Моя понимать…

Мы с Никосом торжествующе переглянулись. Прогресс! Можно сказать, почти победа.

— Начнем с начала. — Говорю. — Как тебя зовут?

— Моя Углук.

— Очень хорошо. И чего же ради, дорогой мой Углук, ваше убогое племя нападает на наше славное королевство?

Углук молчит, презрительно на нас с Никосом посматривая. Тоскливо вздыхаю и говорю:

— На дыбу его. Видать, снова с пониманием какие-то нелады. Надо бы прояснить.

— Подожди, подожди! — Поспешно говорит полуорк, и я жестом останавливаю своих людей. — Твоя спросить глупый вопрос. Пусть. Моя ответить. Добыча нужна. Еда.

— Это понятно. — Киваю. — Но вы начали нападать только в последние двадцать лет. И чем дальше, тем вас больше и больше сюда приходит. Что изменилось? Почему вы раньше не нападали?

— Раньше по-другому было. Земля была.

— Где?

— Там. — Махает рукой на юг.

— И что с ней случилось? В болото вдруг превратилась?

— Нет. Отняли.

— Кто отнял?

— Ваши.

— Наши? — Переспрашиваю. — Не пудри мне мозги. Наших на юге нет.

— Ваши… другие.

— Не аваллонцы? Другие люди?

Полуорк кивает.

— И что они?

— Отняли землю. Убивают.

— Сколько их?

— Много! — Волнуется. — Очень много!

— А нас что, мало?

— У ваших птиц нет.

— Каких еще птиц?..

Не буду дословно приводить наш диалог — он был длинным и однообразным. Информацию из орка приходилось выбивать по крупицам. Вопрос насчет птиц так и не прояснялся. Все, что удалось понять на этот счет: у «других людей», которых «много», есть «птицы». Злые птицы, которые охотятся на орков. Птиц, кстати, тоже «много».

Выжав из Углука все, что можно выжать из полуорка за двое суток интенсивного допроса, отправился я с докладом к начальству. Ланселот меня уже ждет. На кресло напротив своего стола кивает: садись, мол. В первый раз, кстати, сесть предложил.

Сажусь и докладываю. Выслушав мой рассказ, Ланселот поинтересовался:

— Откуда он наш язык знает, не спрашивали?

— Спрашивали. Когда орки только-только на Аваллон нападать начали, увели они с собой какую-то женщину. Съесть, наверное, хотели, но потом, похоже, понравилась она ихнему вождю, и ее оставили в живых. Вот от нее Углук и родился.

— И языку аваллонскому его мать научила?

— Совершенно верно.

Ланселот сцепил кончики пальцев и через некоторое время сказал:

— Итак, ваши догадки подтвердились… Орков и в самом деле кто-то гонит… Интересно, кто?

— Углук так и не смог объяснить. Я думаю, нам самим необходимо это выяснить.

— Хотите послать разведчика через орочьи болота? Это невозможно.

— Ну почему же? Вполне возможно. Мы отпустим Углука. Пусть он передаст другим вождям и шаманам, что мы готовы заключить с ними союз против людей, которые нападают на них с юга…

— ЧТО?!! — Ланселот выпрямился в кресле. — Вы хотите заключить военный союз с орками?!! Против людей?!! Артур, да вы совсем спятили!!!

— Подождите, сэр! Пусть Углук скажет своим, что мы готовы заключить с ними союз. Это вовсе не означает, что мы действительно собираемся его заключить. Нам необходимо только, чтобы они пропустили наш отряд — или хотя бы одного человека — через свои земли. На той стороне мы возьмем языка, притащим его сюда, допросим и узнаем наконец, кто же такие эти «другие люди», у которых есть «птицы». И тогда посмотрим, с кем нам выгоднее заключить союз — с орками против «других людей», или с «другими людьми» против орков.

Ланселот некоторое время смотрел на меня. У меня возникло ощущение, что в силу каких-то непонятных причин я вдруг снова утратил его доверие.

— Хороший план. — Выдавил наконец генерал.

— Разрешите приступать? Я планирую еще некоторое время помариновать Углука в плену. Может, еще чего-нибудь расскажет…

— Приступайте. — Ланселот махнул рукой. Я уже поднялся, чтобы уйти, но он вдруг остановил меня неожиданным вопросом:

— Знаете, что мне в вас не нравится, Артур?

— Что? — Настороженно спросил я.

Ланселот заглянул мне в глаза и проникновенно сказал:

— Вы совершенно не похожи на киммерийца.

3

Сначала я хотел оскорбиться, но на пути к своей заставе немного остыл и понял: генерал вовсе не хотел меня обидеть. Я ведь и в самом деле не похож на своих родичей. Нет, внешность у меня (не считая цвета глаз и волос, а также формы подбородка), вполне киммерийская. Но сколько я не пытаюсь думать как они, не получается. Как-то иначе я думаю. Как будто бы внутри моей широкой киммерийской души спрятана какая-то другая душа, совершенно мне неизвестная и непонятная. Откуда она взялась? Да и душа ли это? Может, это голос крови? Если голос крови — кем же был мой отец? Эх, узнать бы…