Надо посоветоваться!
Сборник состоит из писем-вопросов, присланных ребятами в журнал «Пионер», и ответов на эти вопросы бывалых людей, ученых, писателей, педагогов, деятелей культуры.
РАЗГОВОР ПЕРЕД НАЧАЛОМ КНИГИ
Взрослым, случается, трудно это понять, но мы то с тобой знаем: в двенадцать, тринадцать, четырнадцать лет тоже бывает довольно трудно.
Мама и папа хотят быть абсолютно уверенными, что ты станешь человеком... Как доказать им, что так оно и получится в конце концов, даже если сегодня ты опять схватил двойку по истории? По истории, не по математике! А что сделаешь? Вышел к доске и все забыл, хотя и учил, казалось, старательно...
Подруга, верная и преданная, подвела тебя. Может быть, только кажется, что подвела?..
Учительница ругала тебя вчера при всем классе: «Опять драка! Когда это кончится?..» Как объяснишь ей при всех, что нельзя было не драться: не станешь же стоять сложа руки, когда унижают товарища и на твоих глазах совершается несправедливость!
Мало ли сложностей и разных трудных вопросов, на которые ни ты, ни твои друзья — никто не знает ответа. Вот если бы рядом оказался такой человек, умный, добрый, знающий, который разрешил бы все сомнения, помог спокойно во всем разобраться, подсказал, как правильно поступить!..
ЭТА КНИГА ПРИВЕДЕТ К ТЕБЕ ТАКИХ ЛЮДЕЙ, добрых и мудрых, готовых понять тебя и прийти на помощь.
Писатели и ученые, артисты и журналисты, учителя и пионерские вожаки — люди разных профессий станут говорить с тобой обо всем, что тебя волнует и тревожит, в чем ты сомневаешься.
Все письма ребят, на которые отвечают бывалые люди, — письма не выдуманные. Они пришли в журнал «Пионер» от твоих сверстников. Ответы им могут помочь и тебе, вступающему в большую жизнь. И нам хочется, чтобы эта книга стала твоим другом.
Составители
Л. СИМОНОВА и С. ФУРИН
Л. И. МИКОЯН
СЛУШАЙТЕ РЕВОЛЮЦИЮ!
В классе мы писали сочинение на тему: «Есть у революции начало, нет у революции конца!». За сочинение я получил пятерку. А потом с ребятами мы долго спорили, что надо делать, чтобы продолжать революцию.
Саша СМИРНОВ,
г. Вологда.
Саше СМИРНОВУ отвечает Л. И. МИКОЯН, член КПСС с 1915 года.
Я смотрю сейчас на старую фотографию. Владимир Ильич Ленин, облокотившись на дверцу открытой автомашины, разговаривает с детьми. Дата под снимком напоминает, что это было свыше пяти десятилетий тому назад, весной девятнадцатого года. Далекое время. Трудно сейчас установить, о чем именно разговаривали вождь революции и его юные собеседники. Но мы знаем: именно тогда, выступая на Красной площади, Владимир Ильич сказал: «...и дети, подрастающие пролетарии, должны помогать революции».
Дети, подрастающие пролетарии... Мне хочется рассказать вам о двух подростках, о которых я храню всю жизнь светлые воспоминания, о сыновьях моего друга, замечательного революционера и соратника Ленина Степана Шаумяна. Мне довелось быть вместе с ними в очень трудные дни. Войска империалистов топтали землю Закавказья. Пала Бакинская коммуна. В пустыне за Красноводском злодейские выстрелы оборвали жизнь двадцати шести комиссаров, среди них был и Степан Шаумян. Эсеровские правители по указке интервентов бросили в тюрьму вместе со взрослыми детей Шаумяна.
Вспоминаю я ту ночь, когда нас, арестованных, везли по тем же местам, что и бакинских комиссаров, и мы, лежа на сыром полу вагона, думали, что нас тоже ожидает расстрел. Сурен Шаумян и его брат Лева (ему исполнилось всего четырнадцать лет), готовясь разделить участь своего отца, держались спокойно, с достоинством. Они не хныкали, не жаловались.
Мне приходилось лежать с Суреном на одной узкой железной кровати в тесной и душной тюремной камере. Я часто думал, какой это замечательный парень. Молодой но возрасту, он был таким взрослым в своих поступках. Как стойко он перенес известие о смерти отца! Несмотря на молодость, он проявил исключительную выдержку, не проронил ни одной слезинки.
Со старшими товарищами Сурен вел себя как равный, и они его любили и уважали. Он не только по внешности был похож на своего отца. Удивительное самообладание не покидало Сурена даже в самые напряженные минуты.
За несколько месяцев до того, как нас арестовали, Сурен уже выполнял важные партийные поручения, которые ему давал отец. По его заданию Сурен в июне 1918 года ездил с ответственными документами через Астрахань и Царицын в Москву к В. И. Ленину. При разрушенном транспорте, при подстерегающей на каждом шагу опасности это было проявлением настоящего мужества.
Сурен восторженно рассказывал о незабываемой встрече с В. И. Лениным.
Ленин принял Сурена, вручившего ему письмо от С. Г. Шаумяна, в своем кабинете в Кремле, подробно расспрашивал его о положении в Баку и тут же отдал распоряжение военному ведомству о выделении для Баку некоторого количества оружия и боеприпасов, столь необходимых для обороны города от наседавших войск империалистов.
Когда закончилась беседа, Владимир Ильич спросил, сколько Сурену лет. И когда тот ответил, что шестнадцать, Владимир Ильич улыбнулся и сказал одному из товарищей (кажется, В. Д. Бонч-Бруевичу), присутствовавшему при беседе: «Вы видите, какие дети уже есть у нашей революции! У нас скоро будут и такие внуки!»
Не о таких ли помощниках партии, как Сурен Шаумян, и других юных сверстниках Октября думал Владимир Ильич, когда пророчески говорил о том, что еще усерднее будут строить здание социализма наши дети!
Жизнь есть жизнь: на смену одному поколению приходят новые. Я вспоминаю юношей и девушек двадцатых годов. Едва окончилась гражданская война, как они, еще не успев снять шинели и буденовки, штурмовали аудитории рабфаков и вузов, с жадностью набрасывались на горы учебников и книг. Всем сердцем откликнулась молодежь на призыв Ленина, обращенный к делегатам Третьего съезда комсомола: учиться коммунизму! Нелегким было освоение науки строительства новой жизни. Но, преодолевая трудности, неизбежные на пути пионеров-первопроходцев, молодежь овладела и этой наукой!
В тридцатые годы мир облетели слова «пятилетка», «колхоз», «ударник». Страна училась и строилась, прокладывала первые борозды на колхозных полях, крепила оборонную мощь. Навсегда вошли в историю имена Алексея Стаханова, Макара Мазая, Е. и М. Виноградовых, Валерия Чкалова, отважных челюскинцев. Мы смотрели на них с любовью и думали: вот оно, новое поколение, воспитанное и взращенное Советской властью, партией коммунистов.
Никогда не изгладятся в памяти годы войны. Плечом к плечу со старшими перед лицом смертельной опасности встала и молодежь. Война была жестоким и суровым испытанием, и мы выдержали его. Наш народ спас мир от фашизма. И среди защитников Родины были те, кто в двадцатых, тридцатых годах носил красные галстуки.
Опыт, мысли и дела старших поколений коммунистов остаются с вами, руководят вашими поступками, помогают в трудные минуты жизни.
Яков Михайлович Свердлов говорил, обращаясь к сыну: «Я оставлю тебе ничем не запятнанную честь и имя революционера». Жизнь пламенных рыцарей революции, бесстрашие и мужество борцов за народное счастье, их чистота и честность, отвага воинов и трудовая доблесть строителей — ваше самое дорогое наследство; вы получаете его в дар от всех поколений Страны Советов. Учитесь у ваших предшественников, коммунистов и комсомольцев, сверяйте свою жизнь по их делам и поступкам!
Мы помним слова Ильича: «Организация детей — лучший путь воспитать коммунаров».
Не много в то время было пионеров. Но ветераны ленинской партии видели в ребятах смену, которая, по образному выражению А. В. Луначарского, «шла из будущего, и шла под те же знамена».
Всегда были рядом с коммунистами их маленькие товарищи, носящие гордое, высокое звание юных ленинцев. Мы помним ребят, павших от рук классовых врагов в годы коллективизации, помним детей — героев войны, ударников полей, добрых и заботливых тимуровцев.
Сегодня вы, пионеры, могучая армия, вас двадцать пять миллионов. И радостно сознавать, что в ваших юных отзывчивых сердцах живут ленинские заветы.
Вы горячо откликаетесь на все, что происходит в стране и в мире, стремитесь помочь тем, кто борется за свободу и справедливость. Владимир Ильич хотел, чтобы ребята росли интернационалистами. И вы верны своей дружбе с детьми трудящихся всех стран и народов.
У вас звонкий, боевой девиз: «К борьбе за дело Коммунистической партии Советского Союза будьте готовы!»
Будьте всегда готовы идти дорогой, завещанной отцами. Отстаивайте все созданное и построенное отцами. Несите дальше знамя ленинских идей! Растите активными строителями коммунизма!
Т. А. ГАЙДАР
ДЕЛО НАЧИНАТЬ С ДЕЛА
Мне как-то стыдно перед вами за свое письмо. Я очень люблю ребятишек и поэтому стал вожатым в шестом классе (хотя в школе нет ни одного мальчика вожатого). Я не обращал внимания на насмешки одноклассников. Я хочу посвятить свою жизнь школе. И моя самая большая мечта — воспитать ребят такими, чтобы они были полезными Родине.
На моей улице живет одинокая старушка, и я со своими шестиклассниками взял над ней шефство. Ребята мыли полы, кололи дрова, носили воду, ходили за хлебом. Потом я решил развернуть тимуровскую работу в школе. Прошел по классам и ребятам сказал: «Сегодня приходите в школу в 4 часа». Но зачем, я не сказал. Пришло 18 человек из пятых, шестых, седьмых классов. Я объявил, что в нашей школе создается тимуровский отряд. Мы разбили наше село на четыре зоны и выбрали командиров. Придумали название отряду: «Буденновец». Командиры зон переписали своих подчиненных и получили первое задание: «Пройти по своим зонам, записать участников Великой Отечественной войны и одиноких престарелых людей». С отчетом прийти к командиру к такому-то дню. Из четырех командиров пришли только три, и отчет был только у одного. Задание не выполнено. А ведь в селе 82 ветерана! Я дал это задание еще раз и приказал собрать отряды, так как наступило лето. Отряды не собрались, из командиров пришел один человек. Старшая пионервожатая тоже сказала, но так никто и не собрался.
Я еще раз решил собрать ребят. Повесил объявление, что 10 июня в 4 часа тимуровцам собраться возле школы и тем, кто желает записаться в отряд. Никто не пришел. Тогда я сказал одному из командиров, чтобы он собрал свой отряд. Пришло только пять человек. Может, я что не так делал? Помогите мне.
На задворках второй год ржавеет металлолом, а ведь можно переплавить для БАМа. Лекарственные травы растут — тоже можно собрать. Есть и престарелые одинокие люди, им нужна помощь. А пионеры села заняты: рыбалка, речка... Один из пионеров подошел ко мне и говорит: «Опять собираешь свою банду?!» Я еле стерпел, чтобы не ударить. Банду! Мне очень стыдно за своих ребят. Они давали клятву: «Всегда готовы!» А всегда ли?
У нас есть обелиск погибшим односельчанам. Девочки посадили цветы, но... все заросло травой.
Кстати, среди командиров зон есть председатель совета дружины. Он должен быть первым помощником в этом деле, но... и он отказался.
Я лично считаю, что тимуровский отряд просто необходим моему селу! Если ваш совет мне не поможет, я опущу руки.
Сергей МАТАФОНОВ,
п. Малое Голоустное, Иркутская область.
Сергею МАТАФОНОВУ отвечает журналист газеты «Правда» Т. А. ГАЙДАР.
Здравствуй, Сергей!
Начну со слов, которыми ты закончил письмо: «Если ваш совет мне не поможет, я опущу руки...»
Вскоре после войны в наше соединение подводных лодок пришел служить матрос. Отец его погиб в 1941 году, когда корабли Балтфлота под непрерывной бомбежкой шли из Таллина в Ленинград.
Парень помнил отца, гордился им, горевал, что опоздал на войну, не сможет отомстить фашистам. Он специально попросился на подводные лодки, служба на которых всегда нелегка, а в те первые послевоенные годы была особенно тяжелой. Подводных лодок в строю оставалось мало, основное время подводники проводили в море; возвратившись на базу, занимались ремонтом, потом опять уходили на подлодке... Но пареньку такое напряжение даже нравилось. Очень ему хотелось быть достойным своего отца. Специальность рулевого-сигнальщика он освоил быстро и даже на горизонтальных рулях во время дифферентовки уверенно держал заданную глубину. А это не мало!
Но вот подошло время отработки задачи по выходу личного состава из «поврежденной» лодки через торпедный аппарат. Вообще-то не очень приятное занятие. Надев специальный дыхательный прибор, подводник залезает в трубу торпедного аппарата. Тяжелая крышка герметически закрывается. Человек лежит в полнейшей темноте, и постепенно труба заполняется забортной водой...
Уже на первых тренировках стало ясно, что с нашим пареньком что-то не в порядке. Едва надев прибор, он бледнел, а как только крышка за ним закрывалась и еще воду не успевали подать из трубы, раздавался отчаянный стук.
Беседы, пример товарищей, которые тоже поначалу побаивались, но потом успешно выполняли упражнение, — все это не помогало. Оказалось, у паренька была клаустрофобия — особая болезнь, которая приводит к повышенной боязни тесноты, ограниченного пространства. А раз так — встал вопрос о списании его с подводной лодки.
Вечером он пришел ко мне в каюту:
— Товарищ капитан, разрешите попробовать еще раз!
— Нет, — сказал я, — это опасно. Да и зачем? Будете служить на надводном корабле. Чем плохо?
— Разрешите. Очень прошу. Нельзя мне уходить с лодки!
И было в его голосе что-то такое, что заставило меня переменить решение.
— Ладно, — сказал я. — Еще один раз. Последний!
До сих пор помню, как волновались мы все в первом отсеке, когда закрылась крышка торпедного аппарата и наступила тишина. Затем вместо тревожного грохота раздался условный сигнал: «Все в порядке, давайте воду...»
Прошло много лет, но и теперь, если мне трудно, если что-то не получается, не хватает сил, терпения, выдержки, я вспоминаю того матроса, его побледневшее лицо, насупленные брови... Нет, нельзя опускать руки перед трудностями. И особенно нельзя этого делать в молодости, когда закладываются основы характера, когда человек узнает себя, проверяет свои возможности. Отступил от намеченной цели раз, второй, третий... И уже родилась привычка делать себе скидку, и уже много, чего человек хотел бы добиться, он не сможет достигнуть никогда...
Прошу тебя, Сергей, ни за что не опускай руки.
Ты пишешь: «Я очень люблю ребятишек». Ты пишешь: «Моя самая большая мечта — воспитать ребят такими, чтобы они были полезными Родине». Хорошие слова, прекрасная мечта — отступать здесь нельзя. Другое дело — как за это взяться.
Мне думается, прежде всего дело в личной убежденности, в личном примере. Ты хотел сразу создать большую команду, составить списки, распределить обязанности... Не получилось... Ну так что же? Ведь все равно 82 ветерана в вашем селе живут, и многие из них, видимо, нуждаются в помощи и заботе.
Начни не с командования. Начни с черновой работы. С реальной помощи людям. Будет у тебя два или три искренних — не за страх, а за совесть — помощника, уже хорошо. Станешь делать настоящее дело — их появится больше. И не спеши расширять круг тимуровцев. Принимайте к себе тех, кто действительно хочет посвятить себя этому благородному делу.
А что именно делать — тут тебе на месте видней. Вот ты говоришь, обелиск погибшим односельчанам зарос травой. Конечно, это больно и стыдно. Придет весна, займись этим. Если есть друзья — с ними. А нет, так сам. Уверен: будешь работать — к тебе придут на помощь.
У вас хорошая рыбалка — попробуй разузнать секреты, найти лучшее место, сделать лучшие снасти: пусть у вас рыба ловится лучше всех, а улов пойдет в подарок тем, кого вы хотите порадовать...
Я хочу сказать, что дело надо начинать с дела, а не с организационного собрания. И постарайся, чтобы дело это, во-первых, было действительно нужным, во-вторых, делалось не напоказ, а в-третьих, весело. Вот это уж непременные условия.
Думаю я, Сережа, еще вот о чем. С тех пор как появилась книга Аркадия Гайдара «Тимур и его команда», прошло много лет. Была тяжелая война, победа, прошли послевоенные пятилетки. Неузнаваемо изменилась страна. Попробуй сейчас наколи дров, когда повсюду центральное отопление, принеси воды, когда в домах водопровод... Но стремление ребят сегодня, сейчас, не дожидаясь, когда они станут взрослыми, участвовать в великом деле строительства коммунизма, нести людям добро, повсюду, где нужно, спешить на помощь — это стремление живет и в прошлое не уходит.
Но чтобы реализовать его, нужно шагать в ногу с веком. Научиться починить радиоприемник и магнитофон, учиться водить трактор и автомашину, готовить себя к защите Родины, к почетной службе в наших Вооруженных Силах.
Желаю тебе, Сергей, успеха. Уверен, ты своей цели добьешься.
Л. А. КАССИЛЬ
И НЕЧЕГО ТРУСИТЬ!..
В этом письме я хочу рассказать вам о своем классе, в котором буду учиться уже седьмой год. Учителя на класс не жалуются: дисциплина хорошая, успеваемость приличная. А вот дружбы-то в нем и нет. Шесть лет мы учимся вместе. Это немалое время. Сколько интересного могли бы мы сделать все вместе, как весело могли бы проводить свободное время! По мы ходим в школу только для того, чтобы учиться. Отсидим положенные шесть часов, а остальное нас не касается. Девчонки дружат между собой только по двое. И все время обижаются одна на другую, ссорятся. Я уж не говорю о дружбе мальчишек и девчонок. Это считается у нас тяжким преступлением. Я помню, прошлой зимой я очень тяжело заболела. Долго не ходила в школу. Это сказалось на моих отметках. Труднее всего приходилось с математикой. Я никак не могла нагнать упущенное. И вот когда я получила очередную двойку по арифметике, после уроков ко мне подошел Витя Л. и предложил со мной позаниматься. Все время, пока мы решали задачи, две девочки бросали на нас косые взгляды и шептались между собой. На следующий день по дороге в школу я встретила Витю. В школе мы вместе разделись и вошли в класс. И тут по нашему адресу полетели такие глупые насмешки, такие грубые слова, что мне стало стыдно, стыдно за тех, кто их кричал. А кричали мальчишки. Девчонки только с хитрым видом перешептывались между собой. Все это было настолько неприятно мне, что, едва дождавшись последнего звонка, я пулей выскочила из школы.
Летом я отдыхала в пионерском лагере. Отряд у нас подобрался на редкость дружный. Мне сейчас приятно вспомнить костры на лесной поляне, беседы, игры, танцы, походы... Всего не перечесть. Как хочется, чтобы в школе после уроков было так же интересно! Чтобы все вместе — мальчишки и девчонки — проводили свободное время и никто не осуждал бы нас за это, не смеялся над нами. Как бы манила нас школа, если бы за ее порогом ждали тебя товарищи, а не насмешники! Я очень люблю свою школу, но, когда я подумаю о том, что в нашем классе снова будет царить такая же холодная обстановка, мне не хочется идти в школу.
Правда, не все у нас в классе боятся дружбы. Есть горстка ребят, которые понимают, что ни к чему плохому дружба не приведет. Но и они боятся остальных и сторонятся друг друга, чтобы не навести подозрений.
Посоветуйте, пожалуйста, как нам сдружить класс.
Оля ПАВЛОВА,
г. Жуковский.
Оле ПАВЛОВОЙ отвечает писатель Л. А. КАССИЛЬ.
Письмо твое, Оля, к сожалению, не одиноко: я за последнее время получил уже немало писем от моих читателей и читательниц, которые, как и ты, жалуются на неладные отношения между ребятами в классе. Только не все сумели так точно и откровенно рассказать о своих огорчениях, как это сделала ты в серьезном и искреннем письме. Поэтому я отвечаю именно тебе. Но надеюсь, что ответ мой сможет пригодиться и другим.
Согласен я с тобой, что в классе недружном, где ребята разрозненны, не имеют общих интересов, не связаны какими-то всех объединяющими делами, и учиться-то не очень уютно.
Конечно, все одноклассники не могут быть совершенно одинаково близки и дороги друг другу. Друг — это человек самый близкий, самый дорогой, которому хочется во всем помочь, все рассказать о себе, поделиться с ним самыми заветными думами, мечтами, чувствами. Большая, истинная дружба не обязательно возникает среди учеников одного класса. Бывает ведь и так, что учится кто-то в одной школе, а ближе всех дружит с ребятами из другой. Друга нельзя назначить. Дружбы по приказу не бывает.
Но все-таки настоящее, крепкое товарищество непременно должно объединять тех, кто учится вместе. И, разумеется, дружба отдельных ребят между собой никак не должна нарушать правил общего товарищества.
А то вот был у меня как-то разговор в одной московской школе. Тоже говорили мы о дружбе. И вдруг получаю я такую записку: «Я считаю, что дружба — это союз двух против всех!»
А?.. Как тебе это нравится? Выходит, если подружился с кем-то, значит, к остальным всем надо спиной повернуться и заранее уже настроить себя так, будто все другие ребята — твои противники, недруги. Какое же это недоброе, мелкое и трусливое представление о дружбе! Разве дружат для того, чтобы отгородиться от всех?
Я думаю, именно так и относятся к личной дружбе те, кто не понимает, что такое большое школьное товарищество, которое делает всех союзниками и в учении, и в отдыхе, и в развлечениях, и в интересных затеях. И хорошая личная дружба двух или нескольких ребят, которые сблизились особенно крепко, потому что очень уж подошли друг к другу, — это вовсе не вызов, не сопротивление всему коллективу и не самооборона от него. Такая личная дружба — это частичка большого товарищества, объединяющего всех в одно крепкое, дружное, деятельное, веселое и стойкое целое. Разве оттого, что два или три-четыре кирпича особенно крепко сращены между собой, вся кладка стены расшатывается? Дом крепче стоит, если в опорных узлах кирпичи надежно сошлись друг с другом.
И, уж конечно, дружить могут очень душевно и мальчишки с девчонками. Я знаю, что часто хорошая, сердечная и умная дружба школьника и школьницы вызывает дурацкие, мерзкие, обидные насмешки, улюлюканье мальчишек и хихиканье девчонок. Но разве можно из-за этого отказываться от дружбы?! Настоящая дружба нетруслива. Она должна смело доказать свою правоту, не страшиться глупых дразнилок, не рассыпаться впрах от косых взглядов. Ведь часто все эти насмешники действуют бездумно, просто из дурного пошиба, который завелся у нас еще в старые времена, когда действительно много грязи частенько засоряло жизнь, когда одни люди вынуждены были порой пресмыкаться перед другими, когда иной раз приходилось скрывать свое счастье, свои чувства от тех, кто мог безнаказанно хозяйничать в жизни и не считался ни с кем, попирал дружбу людей, плевал им в душу. У нас же люди стали гораздо ближе друг к другу, давно исчезло деление общества на классы, нет богачей, аристократов, нет людей «низкого происхождения», как презрительно именовали барчуки детей из трудовых семейств. Ведь народ у нас объединен одной благородной целью, стремится сделать жизнь такой, чтобы она была радостной для всех.
У нас научились по-настоящему уважать женщину, у которой теперь столько же прав на труд, на самостоятельную жизнь, на большое счастье, как и у мужчин. Чего ж тут хихикать, строить рожи, перемигиваться и орать давно уже отжившие, неостроумные дразнилки, если школьник подружился со школьницей, если у девочек и мальчиков из одного класса нашлись по-хорошему сроднившие их дела и после уроков, вне школы, дома!..
Очень часто вздорные и нечистые ухмылки прикрывают у насмешников внутреннюю зависть: они в душе-то и сами бы не прочь найти хорошую подружку или верного друга, да что-то, видно, пока не получилось. Вот, завидуя тем, у кого возникла хорошая дружба, они и издеваются над ними.
Ты пишешь, Оля, что в пионерском лагере, где ты отдыхала летом, отряд у вас подобрался очень дружный. А ты постарайся припомнить, что вас особенно сближало в лагере, из чего возникло товарищество пионеров в вашем отряде, как постепенно взаимоотношения между некоторыми пионерами и пионерками переросли уже в настоящую дружбу, которая, как видно, никак не расшатала крепкую спайку всего вашего отряда. Вспомни, подумай и поделись в классе с теми своими подружками и товарищами, которые, по твоему мнению, могут лучше понять все это и помочь таким образом классу сдружиться.
Конечно, школьный класс — это не отряд в летнем лагере. Летом в отряде вы жили рядом друг с другом, проводили вместе весь день, от утренней побудки до вечерней линейки. А сейчас, во время школьных занятий, вы объединены главным образом на уроках, а потом каждый уж сам решает, где, с кем и как проводить ему время. Да и уроков задают много, на товарищеские встречи, на общение ребят друг с другом часто остается очень мало времени. Но все-таки есть же свободные часы, дни отдыха, когда можно всем вместе отправиться на интересную прогулку или собраться, чтобы искренне, не тая друг от друга своих мнений, поговорить об интересной книжке или о фильме, который посмотрели в кинотеатре, о спектакле, увиденном по телевидению, побывать вместе на спортивных состязаниях, самим совершить лыжную вылазку, сделать какую-нибудь интересную выставку в школе, а то и просто устроить хорошую школьную вечеринку с выступлением драмкружка, с песнями, с танцами. Да мало ли хороших дел можно придумать, чтобы и развлечься и подружиться крепче!
Ты пишешь, что «не все... в классе боятся дружбы. Есть горстка ребят, которые понимают, что ни к чему плохому дружба не приведет». Ты прочти им мой ответ на твое письмо. Не стесняйся того, что ты обратилась в редакцию за советом, потолкуй с ними откровенно, посоветуйся, что интересного и общеполезного можно придумать.
И нечего трусить! Вот увидите, когда ваша «горстка» станет крепким ядром товарищества в классе, в смешном, жалком и глупом положении окажутся как раз те насмешники, которые мешают вам сейчас дружить своими дразнилками. Докажите им, что вы не только умнее их, но и счастливее.
От души желаю вам крепкой дружбы и твердо верю в нее!
Е. И. ТАММ
КТО НЕ ОШИБАЕТСЯ?..
Мы с моим другом Геной Еськиным всю зиму собирали приемник. Все делали правильно, все по схеме, как в книжке. А когда собрали, включили — он не работает.
Все ребята над нами смеются и дразнят нас. Говорят: «Как там ваша «Спидола»?» Называют нас хвастунами и врунами, что мы сказали про приемник, а у нас ничего не вышло.
Как нам доказать ребятам, что мы не хвастуны, а просто оказались неспособными?
Витя КОЛОТОВ,
г. Москва.
Вите КОЛОТОВУ отвечает доктор физико-математических наук, мастер спорта СССР Е. И. ТАММ.
Я прочитал твое письмо, Витя, и знаешь, о чем подумал: а надо ли доказывать, что вы неспособные? Так ли это?
Хочу рассказать тебе об одном случае из жизни нашей лаборатории.
Представь себе, что ты и твои товарищи по лаборатории задумали эксперимент. Создали специальную аппаратуру, подготовили чувствительные приборы, построили сложную установку. И вот через многие месяцы и даже годы ваши поиски дали отрицательный результат. Для науки и такой результат важен, а у того, кто вел исследования, может остаться ощущение какой-то потери, пустоты, горечи.
Так случилось, когда мы искали частицы, промежуточные по массе между электроном и мю-мезоном. Зарегистрировать любую новую частицу — дело трудное. Часто за новой частицей, которая предсказана физиками-теоретиками, идет долгая и упорная охота, отнимающая много энергии и времени у «охотников» — экспериментаторов. Вот так охотились и в нашей лаборатории. Существуют ли частицы, которые мы ищем? Если бы мы их обнаружили, это было бы большим достижением. Частицы эти очень бы пригодились человечеству. Заранее было придумано, как их можно использовать. Опыт за опытом, казалось, двигал нас к цели.
Прибор, который должен регистрировать появление этих частиц, был очень чувствителен, на пределе возможного при современной технике. Часто случайные «всплески» прибора мы готовы были принять за сигнал появления частицы. Но каждый раз проверка показывала, что это были лишь случайные «всплески». Значит, вероятность существования таких частиц почти равна нулю. Для физики узнать это важно. Но мы чувствовали себя так, как рыбак, который вернулся домой, не поймав даже пескаря. Было очень обидно.
Что же, мы разочаровались в физике? Отказались от «рыбалки»? Конечно, нет. Сколько бы ни ждало нас впереди таких разочарований, мы будем продолжать исследования новых явлений, будем проверять новые гипотезы.
У всякого, кто задумал что-то создать, найти, построить, могут быть неудачи, ошибки. Очень важно не падать духом при неудачах, не опускать рук при трудностях. И еще особенно важным мне кажется умение победить себя, преодолеть в себе то, что на первый взгляд выглядит непреодолимым. Расскажу тебе еще один случай.
Недавно на Тянь-Шане мы совершали восхождение на Хан-Тенгри, поднимались с той стороны, с которой никто еще не ходил. Неведомый путь. В таких случаях еще внизу, перед восхождением, альпинисты составляют план поединка с горой. Мысленно они совершают это восхождение, намечают пункты бивуаков, выбирают гребни и склоны, по которым есть какая-то надежда пройти. И вот наконец был разработан вариант восхождения. Оставалось лишь уточнить отдельные неясные участки. Для этого в альпинизме, как на войне, посылают в разведку. Пошла связка из двух человек. Возвращаясь, они не заметили, что один из крючьев, вбитых ими при подъеме в скалу, расшатался. Они сорвались. Сумели задержаться. Остались почти невредимыми: один растянул голеностопный сустав, другой вывихнул палец руки.
Невредимыми? Но попробуй представить себе, что происходит с человеком за те секунды, в которые он, потеряв опору, катится в пропасть, стараясь удержаться за каждый выступ и видя перед собою смерть. Как бы спокойно и умело он ни вел себя в эти минуты, травма в сознании страшнее любого перелома ноги. Обычно человеку очень трудно заставить себя идти снова туда, где он только что сорвался. Это все понимают. И если альпинист не в силах принудить себя тут же идти снова наверх, никто не упрекнет его, никто не назовет его трусом. Ему дают время прийти в себя. У нашей двойки, наверное, тоже была психологическая травма. Им тоже, по-видимому, трудно было заставить себя идти. Но только они знали надежный путь, и поэтому никто другой не мог вести группу. Поздно было посылать новых разведчиков, потому что сезон восхождений был на исходе. А Хан-Тенгри не шутит. Он ждет своей минуты, и, если она наступит, он уже не отпустит пришельцев.
Мы не просили, не уговаривали, мы не имели на это права. Но наши товарищи знали, что, если они не пойдут, восхождение не состоится. И они пошли снова.
А теперь вернемся к твоему вопросу. Как доказать ребятам, что вы не хвастуны? По-моему, делом. Не работает ваш приемник — надо разобрать его, все проверить и собрать снова. А на насмешки стоит ли обращать внимание? Не ошибается только тот, кто ничего не делает.
Г. В. АЙВАЗЯН
МОЯ ДОРОГА
Я учусь в восьмом классе. Скоро мне придется выбирать профессию. Мне нравится быть парикмахером. Парикмахер ведь почти художник. Он должен сделать такую прическу, чтобы лицо стало красивым. А все наши ребята смеются надо мной, говорят, что это плохая профессия. И я начала колебаться.
Юлия ПОПОВА,
г. Красноярск.
Юле ПОПОВОЙ отвечает мастер парикмахерского дела Г. В. АЙВАЗЯН.
Когда колеблешься, не знаешь, как поступить, хочется, чтобы кто-то другой, мудрый, взял на себя тяжесть и смелость решения. Иногда это можно, но далеко не всегда. Приходит момент, и ты сам должен во всем разобраться и сам найти ответ на вопрос.
Какой ты выберешь путь, чем станешь заниматься в жизни, — тут ты сама себе хозяйка и судья. Ни я, ни кто другой не вправе сказать категорично: ни о чем не думай, быть парикмахером прекрасно, будь им. Я могу только рассказать тебе, как я работаю, за что люблю свое дело, а ты смотри — подходит ли это тебе, сможешь ли, нравится ли?
Каждый день приходят ко мне женщины. Я должна делать им прически.
— Вот такую, — говорит молоденькая девушка и показывает мне журнал.
Со страницы журнала смотрит на меня Софи Лорен. Очаровательная, длинноногая, ни на кого не похожая Софи Лорен.
Перевожу взгляд на свою клиентку. Она тоже по-своему хороша: светлые, веселые глаза, нежный румянец... Но рост! Из кресла едва ее видно. И шея коротенькая, и ноги чуть толстоваты... Как сделать ей высокую прическу? Она «задавит» девочку, приземлит ее, а ей, я чувствую, хочется сегодня летать.
На Софи Лорен вечерний туалет, а на моей девочке — измявшаяся за день юбка и простой рабочий свитер... Я понимаю: она только что кончила работу и торопится в клуб или в театр, ей некогда переодеться, но хочется быть модной, красивой, такой, как знаменитая киноактриса.
Я могу сделать ей прическу Софи Лорен, но это будет чужая прическа. Она не украсит девочку, она сделает ее смешной. У меня всего пятнадцать — двадцать минут, пусть полчаса, пока она сидит в моем кресле, и в это короткое время я должна завоевать доверие, убедить, научить и не обидеть. Я уже не просто парикмахер — я психолог, я педагог, я дипломат.
Я мою ей голову и осторожно спрашиваю:
— Когда вы станете снимать свитер, вы не испортите прическу?
— А я уже не буду снимать свитер, — простодушно отвечает девочка.
Я знаю, дорогая моя, что ты не будешь снимать свитер, знаю. Но если я сразу скажу тебе, что к твоему наряду не подходит прическа, о которой ты мечтаешь, ты встанешь на дыбы, заупрямишься. И пока я буду вытирать тебе волосы и накручивать на бигуди, я расскажу тебе, как причесывалась Софи Лорен во время работы, как красавица шахиня Ирана попросила меня взглянуть на ее платье, туфли, драгоценности, прежде чем я приступила к ее прическе... Ты должна сама изменить свое решение, я только помогу тебе увидеть себя, понять, что тебе нужно.
И этот разговор, и поиски прически — все это хлопотно и долго. Кто-то из клиентов не дождется, сядет к другому мастеру, а у меня план, я заработаю меньше. Но я всегда стараюсь во время работы не думать об этом. И, как ни странно, не было случая, чтобы я не выполнила плана. Клиентки ждут и после первой встречи приходят ко мне постоянно. Всем нравится внимание, искренняя заинтересованность и хорошая работа.
— Я хотела только к вам, Галя, — доверительно говорит незнакомая пожилая женщина. — Мне нужен добрый совет...
У этой женщины сегодня серебряная свадьба. Ей хочется быть красивой. Не то что красивой — особенной, не такой, как всегда.
Уставшее лицо, волосы на скорую руку стянуты в крошечный пучок-фигу. В такой момент я чувствую себя доктором. Прическа старит женщину. Отрежу-ка я ей волосы и сделаю скромную изящную укладку.
Это сложная операция. Согласится ли на нее моя клиентка? Всю жизнь она носила длинные волосы, а теперь, к старости, она обрежет их. Не станет ли она уродливой, смешной? Я понимаю, как трудно ей согласиться со мной, и ценю ее доверие. Весь вечер я думаю о ней и утром жду (она обещала зайти). По улыбке я вижу: все в порядке. И в глазах я читаю радость. Ради этого я работаю...
Пятнадцать женщин за смену — пятнадцать улыбок, капризов, настороженных взглядов. Пятнадцать причесок. Для каждой такая, которая украсит ее лицо, гармонирует с ее фигурой, с ее костюмом, подходит к той обстановке, в которой она работает или отдыхает.
В этом моя работа, мои поиски, мое творчество, моя жизнь. И многое, мне думается, зависит не от профессии, а от меня самой. Могу отстоять смену и спешить домой, могу быть художником, мастером.
Может быть, тебе, Юля, приходилось читать рассказы о животных канадского писателя и художника Эрнеста Сетона-Томпсона. Когда-то давно я прочитала и записала его слова: «...Я пошел собственной тропой, не зная и не спрашивая никого, была ли это лучшая дорога. Я знал только одно: это была моя дорога». Они очень подходили мне, эти слова, я думала так же.
Теперь пришли ко мне победы на конкурсах, звание мастера парикмахерского дела, кубок и медаль на фестивале в Париже. А начинала я не с похвал и медалей и даже не сразу с причесок. На первых порах я в парикмахерской мыла полы и трясла пеньюары. И не жалею об этом. Надо знать все стороны дела, которое делаешь, и все их любить. И работать, работать, не давая себе поблажек. Мастерство приходит с опытом. Уверенность в себе — со знанием дела.
С. А. ФУРИН
БЫТЬ НАСТОЯЩИМ!
Мама мне часто говорит: «Володя, будь человеком!» Мне тоже хочется стать настоящим человеком. Я стараюсь, но не знаю, так ли у меня получается. Вот и я хочу спросить: кого можно считать настоящим человеком?
Володя АНТОНОВ,
г. Саранск, Мордовская АССР.
Володе АНТОНОВУ отвечает главный редактор журнала «Пионер» С. А. ФУРИН.
Шел X Всемирный фестиваль молодежи и студентов в Берлине. Почетным гостем этого фестиваля был Герой Советского Союза Алексей Петрович Маресьев. Он часто встречался с пионерами из разных стран. На одной из таких встреч ему задали вопрос: кого можно назвать настоящим человеком? Ребята, окружившие Маресьева, с волнением ждали ответа. Алексей Петрович задумался и ответил: «Настоящий человек — это очень емкое понятие. Но мне думается, что надо хорошо знать свое дело, любить его, быть преданным своей Родине. Воспитание качеств настоящего человека начинается с детских лет. Возьмем, к примеру, честность. Если ты однажды сказал неправду, разве будут тебя уважать товарищи? Если однажды ты не сдержал своего обещания, смогут тебе доверить большое дело? Вам, ребята, надо брать пример со своих старших товарищей — коммунистов и комсомольцев, которых по праву называют людьми долга. Я помню, как мы уезжали строить Комсомольск-на-Амуре. Тяжелые были это годы, трудная была работа. Не все выдержали испытания. Но те люди, которые воздвигли в непроходимой тайге Комсомольск-на-Амуре, получили право называться настоящими людьми. Настоящий человек — это прежде всего идейный человек, который хорошо знает, за что борется Коммунистическая партия, за что борется советский народ. Главный закон жизни настоящего человека — не мое, а наше, не для себя, а для всего общества. И каждый из вас уже сегодня может вносить свой посильный вклад в дела народа. Каждый килограмм собранного вами металлолома — это новые метры Байкало-Амурской магистрали».
Настоящий человек горячо любит свою социалистическую Родину. Своими делами доказывает это.
Когда в Москве работал XVII съезд Ленинского комсомола, во Дворце съездов можно было встретить Героя Социалистического Труда Леонида Михайловича Картаузова.
Его называют целинным Маресьевым: судьба хлебороба похожа на судьбу боевого летчика. В годы войны умер, его отец. Леня ушел на фронт и стал разведчиком. Много героических подвигов совершил отважный сын полка. Как и Маресьев, Картаузов получил тяжелое ранение и лишился ног. Когда его друзья по заводу уезжали осваивать целину, Леонид вместе с ними уехал туда, где шла битва за хлеб. Сколько выдержки и терпения понадобилось, чтобы овладеть трактором! Леонида Михайловича потому-то и называют настоящим человеком, что он преодолел все трудности и стал одним из знатных механизаторов целины. Леонид Михайлович часто встречается с ребятами. Ему, как и Маресьеву, задают вопрос: как стать настоящим человеком? И он, как и боевой летчик, отвечает ребятам: «К своей работе, к своему любимому делу нужно относиться с душой, по совести, сегодня работать лучше, чем вчера. Трудолюбие, уважение к людям труда — самое прекрасное качество человека. Вы придете нам на смену, вам будет доверено все, что создали старшие поколения; чтобы продолжить их дело, нужно уметь хорошо, добросовестно трудиться».
Давней весной 1919 года, когда Республика Советов отмечала первомайский праздник, на Красную площадь вместе со взрослыми пришли дети. Они стояли с отцами и старшими братьями. Увидев машину и сидевшего в ней Владимира Ильича, не утерпели, бросились к нему. Фотограф запечатлел Ленина, окруженного детворой и о чем-то беседующего с ней.
В этот день участники праздника сажали на Красной площади деревья. Опустил в лунку деревце и Владимир Ильич. Бережно присыпал его землей, полил водой, а потом поднялся на трибуну. Он говорил о будущем, о том, что здание социалистического общества не утопия...
Посмотрев на ребят, Владимир Ильич добавил:
— Еще усерднее будут строить это здание наши дети.
Настанет, обязательно настанет и в твоей жизни заветный час, и ты, повзрослев, придешь на Красную площадь. Придешь, как приходили сюда парни и девчата из ударного отряда имени XVII съезда комсомола, отправляясь в тайгу строить БАМ — магистраль века. Как приходили комсомольцы — ударники пятилетки, получившие право быть сфотографированными у Знамени Победы. В молчании постоишь возле Кремлевской стены и с чистой совестью скажешь, что не терял времени даром, что нашел свое место в рядах созидателей заложенного Лениным и твоими дедами здания нового общества. Так, как завещал тебе великий Ленин.
А. А. СМИРНОВ
ВЫХОЖУ К ДОСКЕ И ЗАБЫВАЮ...
Меня зовут Надя. Я учусь в седьмом классе. Я плохо запоминаю уроки, хоть и учу их очень старательно. Выхожу к доске и вовсе все забываю. Напишите мне, пожалуйста, что сделать, чтобы была хорошая память.
К. Н.
г. Волгоград.
Наде отвечает действительный член Академии педагогических наук СССР, заслуженный деятель науки РСФСР, доктор педагогических наук, профессор А. А. СМИРНОВ.
Ты, Надя, живешь далеко от Москвы, мы с тобой, к сожалению, не знакомы, и, хотя я всю жизнь занимаюсь памятью, мне нелегко ответить на твой вопрос: почему ты выходишь к доске и забываешь все, что старательно учила?
У твоей беды может быть тысяча причин.
И первая из них — волнение. Выходишь к доске, видишь перед собой свой класс, учителя, все ждут, что ты скажешь, наверное, тебе кажется, что все изучают тебя, ты начинаешь волноваться и... все забываешь.
Должен тебе сказать, такое случается со многими ребятами. И не только с ребятами. Сколько раз я видел, как сильно волнуются на экзаменах студенты, и даже почтенные ученые, выступая перед своими коллегами, держат в руках листок бумаги с тезисами доклада, чтобы от волнения не забыть самого главного. Стресс — так называет наука это состояние сильного напряжения, когда волнение словно парализует человека — мешает ему думать, вспоминать, говорить.
Что же делать?
Попытаться один раз ПРЕОДОЛЕТЬ волнение. Я знаю, это невероятно трудно, но ты попробуй сама себе помочь. Помочь своей памяти.
Дом нельзя построить без фундамента, без каркаса, без столбов-опор. Памяти тоже необходимы столба-опоры, только смысловые.
Вот, скажем, ты учишь историю. Сегодня вам задали § 49 «Крестьянская война под предводительством Емельяна Пугачева». Я специально заглянул в твой учебник истории. Три странички. Если прочтешь их бегом, не останавливаясь, обязательно что-нибудь по дороге потеряешь — забудешь. Надо разделить весь текст — весь твой путь — на куски. Прочитала кусочек текста, остановилась и подумала: о чем это? О причинах волнений крестьян... А это? Легенда о Петре III, которого наивные крестьяне считали своим заступником... А потом? О Емельяне Пугачеве. О том, как удалось ему повести за собой крестьян на восстание. И так дальше и дальше, к финишу. И на каждом привале, после каждого кусочка рассказа хорошо придумать для него условное название. Допустим, для первого «причины», для второго «легенды», для третьего «Пугачев», для четвертого «1773» (дата восстания), для пятого слова из указов Пугачева: «Крестьянам — волю, леса, реки», «Дворян — ловить, казнить, вешать...»
Это смысловые опоры твоего будущего рассказа. Они непременно помогут тебе у доски припомнить, воспроизвести в памяти все, что ты должна рассказать. Так делают все, кто привык разумно работать. Хотя каждый, конечно, решает сам, сколько сделать ему остановок, на сколько кусочков разбить текст и как их условно, для себя, назвать. Одна моя аспирантка, например, большая фантазерка, придумывала разные ассоциации: «Когда я читала этот кусок, то представляла себе ряску на болоте, а потом видела ясное небо и легкие облака, похожие на лебедей...»
Ты пишешь: «...я старательно учу уроки...» Что ты имеешь в виду? Может быть, ты читаешь параграф учебника один раз, потом сразу же второй, третий? Если это так, то ты поступаешь совершенно неправильно. Ты прочитала рассказ и сразу же постарайся выяснить: что запомнила, что не запомнила? Смысловые опоры тебе помогут проверить себя. И только тогда, когда поймешь, что тебе не удалось запомнить с первого раза, читай все снова и обрати особое внимание на то, что ускользнуло от тебя сначала. И опять СМЫСЛОВЫЕ ОПОРЫ и КОНТРОЛЬ: запомнила — не запомнила?
Один мой знакомый второклассник говорит, что учит уроки так же, как умывается: сначала намыливается, потом моется, потом споласкивается. Я думаю, он поступает вполне разумно. Я знаю, ребята часто так поступают: заглянул в учебник, пробежал по странице глазами, обрадовался: знакомо! И успокоился. А вышел к доске, и, оказывается, пересказать не можешь... Учитель-то на уроке не показывает тебе учебника и не спрашивает: «Вам это знакомо? Садитесь, пять...» Учитель требует доказательств, что ты все знаешь, и только тогда ставит «пять». Большая разница: воспроизвести, повторить вслух гораздо труднее, чем познакомиться и затем узнать знакомое.
Сербский ученый Радоссавлевич проводил такой опыт. Студент должен был запоминать слова и слоги и, когда запомнит, сказать. Обычно всем студентам удавалось это после шестого или седьмого прочтения. Тут же человек читал слова и слоги уже в сорок шестой раз и не заявлял о своей готовности повторить их наизусть. Радоссавлевич подумал, что он что-то перепутал в немецких словах (это был немецкий студент). Оказалось, все написано верно, но молодой человек не понял задачи. «Разве их надо было запоминать? — удивился он. — Я их просто читал».
Может быть, и ты, Надя, просто читаешь и не ставишь перед собой задачу ЗАПОМНИТЬ. А это исключительно важно.
Еще один пример. Норвежский психолог Ааль предложил двум группам студентов в одно и то же время выучить один и тот же материал. Одной группе он сказал, что спросит их на следующий день, другую предупредил, что проверит через две недели. Спросил же он всех студентов через две недели. Те, которые учили, рассчитывая запомнить надолго, помнили лучше.
Я думаю, этот опыт подскажет тебе, Надя, еще одну очень важную вещь. Задачу нужно себе ставить точно: это запоминаю на всю жизнь, это мне пригодится на экзаменах, а что-то могу забыть и через неделю.
Я надеюсь, Надя, что ты попробуешь учить уроки так, как я тебе посоветовал. И вдруг... увидишь, что так получается дольше, сложнее. Как просто: три раза прочитал, что-то зазубрил, и все. Но выйдешь к доске и забудешь. А если даже прекрасно вызубришь и ответишь в этот раз у доски, через несколько дней в памяти твоей ровно ничего не останется. И вовсе не потому, что память плохая, а потому, что работала неправильно. Пусть времени сейчас у тебя уйдет чуть-чуть побольше: прочитал — понял — нашел смысловые опоры — пересказал — проконтролировал себя, что забылось, — снова прочитал, обнаружил потерю, поискал, нашел... и запомнил надолго, на всю жизнь. И, КРОМЕ ТОГО, ВЫУЧИЛСЯ РАБОТАТЬ. Разве это не стоит того, чтобы посидеть подольше?
Кстати, напоследок расскажу тебе еще один случай. Недавно мы проводили опыт. Один и тот же текст предложили запомнить студентам и профессорам. Профессора, несмотря на свой почтенный возраст, справились лучше — помогла многолетняя привычка правильно работать.
В. Ф. ТЕНДРЯКОВ
КРЕСТИК НА ШЕЕ
Живу я на станции Джусолы, около реки Сырдарьи. Мы приехали сюда недавно.
Что удивило меня здесь — это то, что одна третья часть всего народа нашего села носит на шее крестики. Сначала я не верила, но потом убедилась в этом.
Как-то раз я спросила девочку лет десяти: «Зачем тебе этот крестик, девочка, ты ведь пионерка?»
А она в ответ: «Я вовсе не пионерка, а что крест — это не твое дело».
Мужчины здесь смолоду отращивают длинные бороды. Поголовно все с крестами.
Но ведь на нашей земле будет коммунизм! Я не хочу, чтобы верующие люди загрязняли жизнь своим детям.
Прошу вас, посоветуйте: какие меры можно принять пионерам?
С пионерским приветом
Таня СИНЯКОВА,
ст. Джусолы, Кзыл-Ординская обл.
Тане СИНЯКОВОЙ отвечает писатель В. Ф. ТЕНДРЯКОВ.
Дорогая Таня!
Ты спрашиваешь: какие можно принять меры?
На твой вопрос короткого и простого ответа нет.
Люди верили в бога тысячелетиями, многие и многие века они обманывали себя, и просто сказать им: ваша вера — глупости, бога нет, а еще хуже того, издевательски их высмеивать — нельзя. Это может привести только к одному — к непониманию, к недоверию, к озлоблению друг на друга.
Благодаря родителям, воспитателям, школе ты не веришь в бога. Ты получила правильные сведения о мире, в котором мы живем, а твоим новым товарищам, тем, что носят крестики, семья помешала узнать то, что знаешь ты.
Потому, дорогая Таня, не оскорбляй своих подруг, не насмехайся над ними. Это не значит, что нужно скрывать свои взгляды. Говори прямо и открыто, что ты не веришь в сказки о боге, что никогда бы не позволила на себя надеть крестик.
Ты должна рассказывать им то, что знаешь о строении Вселенной, спорить с ними. Конечно, тебе это будет трудно: ведь знаешь ты еще очень мало. Помогут тебе и старшие товарищи, и учителя,и книги.
Посылаю тебе две книжки, которые вышли в Москве, советую их прочитать и дать своим товарищам. Это рассказы К. Икрамова «Злая мачеха» и книжка И. Жерневской и Л. Ласкиной «Куда ведет аллея сфинксов». Думаю, что эти книжки помогут тебе.
В них рассказывается о том, что такое религия, почему люди стали верить в бога, и о том, почему люди отказываются от бога, почему религия не нужна свободному человеку.
Может быть, у твоих товарищей, решивших снять с себя крестики, понявших, что религия мешает им жить, правильно понимать мир, будут трудности.
Может быть, родители не позволят им этого, тогда твоим друзьям помощь окажется особенно нужна. Не стесняйся лишний раз посоветоваться со старшими, с учителями.
Самое главное в жизни — стойко и умело отстаивать свои взгляды. Ты и твои друзья пионеры старайтесь быть хорошими, честными людьми, чуткими, отзывчивыми, добрыми, и пусть воспитывает ваш пример. Но только не думайте, что воспитание пойдет легко и быстро.
Желаю тебе хорошего здоровья и успеха в учебе.
Н. Г. ДОЛИНИНА
ЧТОБЫ БЫТЬ ВЗРОСЛОЙ...
Я хочу с вами посоветоваться. Дело в том, что я все никак «не вырасту». Нет, я вовсе не хочу быть очень взрослой.
Мне очень скоро будет четырнадцать лет. Но папа и мама, наверное, считают, что я совсем маленькая. У нас в классе у всех есть часы. Но когда я попросила маму купить мне часы, то мне сказали, что у нас есть золотые часы, какие-то прадедушкины, я не поняла толком. И что эти часы я буду носить после десятого класса. Я ответила, что очень хотела бы маленькие, школьные часики, простые, чтобы только показывали время, а золотые мне не нужны. Посудите сами, зачем они? Я все время буду бояться, что с ними что-нибудь случится. Мне часы нужны только для того, чтобы знать время. Когда я услышала ответ, я разревелась. Мне сказали: «Если тебе нужно время, носи с собой будильник в сумке или в портфеле, а в театре или в кино тебе это совсем не нужно, в крайнем случае спроси у кого-нибудь». Может быть, меня просто не понимают? Я знаю, есть недорогие школьные часы. У меня родители научные работники, и не за деньгами, конечно, остановка... С часами — это раз. Есть еще проблема одежды (вместо туфель — сандалии), проблема прически (куда угодно — в театр, на школьный вечер — только косички с бантиками) и другие, не менее важные задачи. Мы с мамой очень дружим, но на этой почве у нас всегда разногласия. Вот, например, в одном из номеров «Пионера» есть прически для девочек. Я показала маме, она очень возмутилась: «Разве можно девочкам такие прически? Это не для твоего возраста. Тут по крайней мере девочкам девятых-десятых классов и тем, у кого волосы вьются сами, а завивать волосы я тебе не позволю». Ей-то хорошо, у мамы волосы очень красиво вьются! Когда же я сказала, что прически эти для девочек пятых — седьмых классов, мама мне просто не поверила.
Думаете, легко так все время? Соседки меня считают наипримернейшей девочкой. А я хочу быть как все ребята. Честное слово, я как-то хотела разбить стекло! Очень уж мне не нравится быть «прелесть-ребенком» в глазах соседок, которые еще и в гимназии учились, и вообще про молодежь они говорят так, как будто сами никогда в жизни не были молодыми, как будто они и родились такие, вечно сердитые. Одна симпатичная (это я раньше так считала, правда) старушка заявила, что носить часы девочке младше шестнадцати лет просто не-при-лич-но! Ну как вам это может понравиться?
Я очень вас прошу, ответьте мне, пожалуйста! Я ведь не одна такая. Очень хотелось бы, чтобы мне ответили ребята.
Заранее большое спасибо.
Лена Р.,
г. Харьков.
Лене Р. отвечает писательница Н. Г. ДОЛИНИНА.
Дорогая Лена!
Твое письмо написано очень искренне, я верю, что ты действительно тяжело переживаешь свои разногласия с мамой, и, кроме того, ты справедливо пишешь в конце: «Я ведь не одна такая». Поэтому, прочитав письмо, я почувствовала необходимость ответить на него не коротко, в нескольких строчках, а подумать вместе с тобой и другими девочками, что же это с вами происходит.
Скажу тебе откровенно: у меня уже взрослые дети и по возрасту я, вероятно, старше твоей мамы, но согласиться с ней не могу. Мне кажется, она неправа, когда хочет, чтобы ты выделялась среди подруг своим «детским видом», хочет сохранить тебя маленькой. И к тому же все эти проблемы: туфли, часы, прическа — не столь важны, чтобы из-за них так больно ранить свою дочку.
Времена меняются, и то, что считалось нескромным, даже неприличным, когда были молоды твои соседки (а они все-таки были молодыми, хоть тебе и не верится), то, что вызывало тогда возмущение, сейчас стало естественным. Двадцать лет назад девушка, появившаяся на улице в брюках, вызывала всеобщий протест. Сегодня всем ясно, что брюки во многих случаях не только удобнее, но и приличнее юбки. Когда появились короткие платья, они раздражали многих. Потом такое же раздражение вызывали длинные платья. Каждому поколению кажется красивым и приличным то, что было модно в годы его молодости; и тебе, по-моему, также не нужно возмущаться своими соседками, как им не нужно возмущаться современной модой. Каждому — свое.
Ты права: в четырнадцать лет можно иметь часы и делать прическу, носить туфли, а не сандалии.
Но в твоем письме есть еще одно замечание — в начале. О нем, мне кажется, надо поговорить серьезнее. Вот оно: «Я все никак не вырасту». Хотелось бы мне понять, что ты имеешь в виду под словом «вырасти». Если злополучные часы и туфли, то ведь нет ничего легче: рано или поздно мама купит тебе все это, и ты станешь взрослой. Но в том-то и беда, что одежда, каблуки и косметика меняют только внешний облик человека, а внутренний его мир остается прежним.
Я люблю смотреть весной на девушек, они заполняют все улицы, кажется, что в городе исчезают старые лица; идут и идут сотни, тысячи девушек, одна прелестней другой, все у них на месте: часы, прическа, туфли. Они так ясно, так чисто расцветают, они преисполнены сознания своей взрослости, так ждут таинственного, неизведанного... Но, глядя на них, я всегда думаю: дорогие мои, а что у вас там, за этой внешней прелестью? Готовы ли вы войти в трудный, хотя и прекрасный мир человеческих обязанностей, долга, любви и терпения — в тот мир, где живут взрослые?
Вот и тебя я хочу спросить: готова ли ты быть взрослой? Начнем с близкого — с тех самых папы и мамы, которые тебя «просто не понимают». Боюсь, что ты права, и это очень грустно. Но понимаешь ли ты их? Пыталась ли понять, задумалась ли хоть на минуту, какое чувство движет твоими родителями?
Нет, Леночка, ты о них не думала. Тебя толкало одно-единственное и, к сожалению, вполне детское чувство: хочу такую же игрушку, как у брата, сестры...
А ты попробуй представить себе, что чувствует мама. Для нее ты и правда еще «совсем маленькая» — таково свойство материнской любви: для нас и взрослые дети всегда остаются теми, кого мы качали на руках, пеленали, убаюкивали, — ты тоже узнаешь это, когда станешь матерью. Мама тревожится за тебя, хочет уберечь, охранить, и самой большой опасностью ей представляется внешняя взрослость, вот она и бережет тебя, как умеет. В ее тревоге есть своя неправота — об этом я скажу позднее. Но ведь все, что она делает, — от любви. Об этом ты думала?
Я не осуждаю тебя за письмо в редакцию — ты не жаловалась на родителей, ты советовалась. Но сколько есть девочек, которые, не колеблясь, пишут о своей маме, называя ее по имени, отчеству и фамилии, просят редакцию: напечатайте, пусть ей будет стыдно, что она не пускает меня в кино, не покупает модное платье, не разрешает носить капрон...
А я думаю так: что бы ни случилось, мать есть мать и отец есть отец. Можно рассердиться на них, обидеться, можно поссориться с ними, но никому на свете нельзя сказать неуважительное или неодобрительное слово о своей матери. Все мы бываем в чем-то неправы, и я бываю неправа по отношению к своим детям: они говорят мне об этом, иногда довольно резко; но я знаю абсолютно твердо: никогда, ни при каких обстоятельствах они — брат с сестрой — не станут между собой осуждать меня. Между собой, а не то что с кем-либо посторонним!
Почему это так? Может быть, этот закон чести, установленный взрослыми, несправедлив или устарел? Он не может устареть по той причине, о которой я уже говорила: всякий поступок, всякий шаг матери, даже неверный шаг, продиктован любовью.
Ты скажешь на это: да я разве хотела обидеть маму, да разве я об этом думала!
В том-то и беда, что не думала! Не научилась еще думать ни о ком, кроме себя. Если бы я была твоей мамой, меня беспокоило бы вовсе не то, что ты хочешь часы и прическу, а то, что ты до сих пор не научилась думать о других. И, мне кажется, охраняя тебя, мама делает одну очень серьезную ошибку: решает за тебя те вопросы, которые ты давно можешь и должна решать сама. Этим она мешает тебе вырасти.
Мне очень понравилось, что, говоря в своем письме о часах, ты все время подчеркиваешь: часы тебе нужны, чтобы узнавать время. Но ведь узнавать время можно по-разному. Если всего-то и нужно, что выяснить, сколько осталось до конца урока, тогда, конечно, можно спросить у подруги. Но если тебе нужны часы, чтобы научиться распределять свое время, научиться многое успевать делать, — это совсем другое, это очень важно.
Я знаю молодую женщину, которая не гуляет со своим ребенком, потому что не успевает. Она не купает малыша: ей трудно одной, а муж работает вечером. Все это и правда трудно. Но тысячи молодых женщин успевают делать все это, а она не успевает.
А началось все, я не сомневаюсь, с того, что в десять, двенадцать, четырнадцать лет мама решала за свою дочку, когда ей готовить уроки, когда идти на каток, когда читать книжку. Началось с заботы, а кончилось бедой, теперь страдает ни в чем не повинный ребенок.
Вот видишь, какие серьезные вещи выросли из пустяковой, на первый взгляд, проблемы часов. Эта проблема имеет и еще ряд поворотов. Вот один из них.
Мне было тринадцать лет, когда мой отец надел мне на руку свои дорогие часы. Это было в июле сорок первого года, мы расставались надолго: он уходил в ополчение, я уезжала в эвакуацию. Через месяц часы у меня украли, а может, я их просто потеряла. Следующие часы я купила через шесть лет на свои, заработанные деньги, хотя отец был профессор и мог купить, что я попрошу. Но как-то в голову не приходило попросить.
Времена меняются — своим детям я подарила часы, когда им исполнилось четырнадцать лет. Но подарила сама — они не просили.
Твои родители — научные работники, и если они не хотят тебе что-то купить, то ты понимаешь: «не за деньгами остановка». За чем же? Может быть, папа и мама, даже не отдавая себе в этом отчета, ждут от тебя той меры человеческого достоинства, когда ты не станешь ничего у них требовать?
Скажу тебе по секрету, мне трудно с сыном. Ему двадцать лет, он женат, у него ребенок. Денег у меня он не берет ни за что, работает и учится. Но каждый раз, как я что-то ему покупаю, я с трепетом несу эту вещь, зная, что услышу: «Ну зачем это? Обошлись бы и так». Мне трудно с ним, но я уважаю это стремление не быть обязанным никому, даже родной матери.
Ты скажешь, что тебе всего четырнадцать. Все это так, но состояние взрослости, к которому ты стремишься, диктует: не считай никого обязанным помогать тебе.
Взрослый человек прежде всего отвечает за себя сам. Как в пустяках, так и в более серьезном, так и в самом серьезном — во всей своей жизни.
Ты пишешь: «Мы с мамой очень дружим, но на этой почве у нас всегда разногласия». Я не знаю, что ты называешь дружбой, но, как мне представляется, дружба (и любовь тоже) — это прежде всего умение чем-то поступиться, чем-то пожертвовать ради другого. Уметь глубже и острее чувствовать за другого, чем за себя. В твоем случае — это умение подумать: а бог с ними, с этими часами, была бы мама спокойна...