Это исключало Фрэнка из списка подозреваемых, но не это я хотел услышать.
— А не перекрылись ли по времени прошлые и нынешние отношения, Ребекка? — спросил я прямо.
— Перекрылись?
— У вас уже был тогда роман?
— К тому времени Фрэнк и Маргарет уже похоронили свой брак. — Ребекка поняла, что сказала что-то не то и подняла руку. — К началу наших отношений между ними уже все было кончено.
— А нам Фрэнк сказал, что они еще любили друг друга, — возразил я. — И хотели воссоединиться после расставания.
— Он так сказал? — Ребекка пристально посмотрела на меня.
Такие вопросы обычно оставляют без ответа, но я кивнул, и она поджала губы.
— Ну все равно, в ту ночь все и закончилось.
— Да-да, всех похоронили, — подытожил я. — Даже не шевельнулся, говорите?
— Ни одним мускулом.
— А мускулы у него о-го-го.
— Простите?
— По слухам, в те времена он не чурался рукоприкладства…
— Эйдан, — сказала Наоми.
Ребекка встала, повела взглядом вокруг и наконец пригвоздила им меня.
— Вы пришли не задавать вопросы, а выместить злость на мне. Похоже, вас в свое время очень сильно обидели, детектив Уэйтс. И теперь вы обижаете других. Жаль, что Фрэнка нет, он бы лучше объяснил.
— Не сомневаюсь, — сказал я.
— Нам известно, что в доме Муров не всегда царила полная гармония, — вмешалась Наоми. — Это объяснимо — они, в конце концов, разошлись. Мы просто хотим узнать, перерастали ли споры в физическое насилие.
— Проблемы в семье создавала Маргарет, — сказала Ребекка, слегка порозовев. За все это время она впервые разрешила себе рассердиться при упоминании первой жены Фрэнка. — Интересуетесь супружескими изменами? Уж поверьте, не Фрэнк первый начал.
Ребекка собиралась сказать что-то еще, но вместо этого огладила на себе платье и объявила, что опаздывает в школу за двумя другими детьми.
— А не странно ли, что их зовут так же, как погибших детей? — спросил я, окончательно выходя за рамки приличий.
Но Ребекка казалась довольной. Будто я показал свое истинное лицо.
— Надо совсем никого не любить, чтобы спрашивать такое.
Я почувствовал ладонь Наоми на своей руке.
— Наверное, мы и так много времени у вас отняли, — покраснев, сказала Наоми. — Значит, Фрэнк сейчас ведет занятие с группой риска. Где, не подскажете?
— В Королевской тюрьме.
— В Королевской тюрьме? — переспросил я. — Фрэнк работает в «Стренджуэйз»?
8
Какое-то время все молчали. Я подошел к окну и с усилием его распахнул. Хаттон, начальник тюрьмы, втиснувшийся за письменный стол, испускал зловоние, которое сбило бы с толку служебную собаку, натасканную на поиск трупов. Двор был пуст, в окно милосердно подул ветерок.
— Вы разрешаете людям с улицы работать с заключенными?
— С улицы? — переспросил Хаттон. — Не утрируйте, приятель. Мистер Мур — профессионал, имеющий право работать с уязвимыми категориями граждан. Он пользуется успехом у заключенных и отвечает всем необходимым требованиям для работы здесь.
— И как долго это продолжается?
— Да еще до меня, даже…
— А сколько вы тут работаете?
— Пять лет, — произнес Хаттон так, будто зачитывал приговор верховного суда.
Если мои подозрения насчет Фрэнка Мура окажутся верными, тому может грозить реальный приговор.
— И вы не находите ничего странного в том, что человек хочет работать в тюрьме, где отбывает срок убийца его семьи? — Я отвернулся от окна.
Начальник покачал головой:
— Я ручаюсь, что они ни разу не пересекались друг с другом. Мой долг — блюсти интересы заключенных. Мур для них — просто находка.
— А как насчет интересов Мартина Вика?
— Ну, он ведь живым отсюда вышел, так? Хотя, по мнению некоторых, и не заслуживал этого. И, насколько я помню, его жестоко умертвили, когда он находился под вашей охраной, а не под моей.
— Ваши подопечные тоже не раз пытались это сделать.
— Это абсолютно не связано с присутствием здесь Фрэнка Мура.
— Почему вы так уверены? Вы присутствовали на занятиях?
— Нет, конечно.
— А обсуждали их?
— Нет, насколько я помню.
— И что? Просто не видите в этом ничего плохого? — Я подождал ответа, но Хаттон молча глядел в окно, будто раздумывал, что у него будет на обед. — Если долго закрывать глаза на происходящее, можно в один прекрасный день их и не открыть… — добавил я, качая головой.
— Вы придумываете остроты заранее, сержант?
— Вик убил детей Мура, — сказал я.
Дверь открылась. Хаттон, я и Наоми обернулись. В кабинет вошел Фрэнк Мур. Ему пришлось пригнуться, чтобы не задеть головой дверь. В черных волосах промелькнула седая прядь. Как обычно, на нем была «униформа»: приталенная рубашка, синие брюки и светлые туфли.
В его глазах промелькнуло что-то вроде усмешки.
Он зашел не вовремя, и я попытался скрыть удивление:
— Что вы тут делаете, Фрэнк?
Он как ни в чем не бывало закрыл за собой дверь.
— По средам я…
— Нет, что вы здесь делаете?
— Позвольте я закончу. По средам я работаю с группами риска.
— Пожалуй, они рискуют больше оттого, что с ними работают родственники их жертв.
— На что вы намекаете?
— До этого мы еще доберемся. Теперь уже поздно об этом рассуждать, но совершенно ясно, что вам больше нельзя сюда приходить.
Хаттон привстал:
— Не много ли на себя берете, сержант?
— Вряд ли вам стоит упорствовать в этом вопросе. Иначе следующие пять лет придется провести в более стесненных условиях. Не оставите нас на минутку?
Хаттон сердито втянул воздух сквозь зубы и выбрался из-за стола. Наша четверка достигла стадии единогласной взаимной ненависти, так что я рассудил, что, если один уйдет, всем станет легче. Хаттон ободряюще потрепал Мура по плечу и вышел.
— Садитесь. — Я указал Фрэнку на один из низких стульев напротив стола.
Мур задумчиво провел рукой по волосам, будто заряжался энергией от молниеподобной пряди. Потом снова улыбнулся и спокойно опустился на стул, как почетный зритель, готовый смотреть комедию, которую разыграем мы с Наоми.
Я прислонился к стене за столом, чтобы мы с Муром находились друг напротив друга. Наоми встала справа, у окна. Фрэнку придется оборачиваться к ней, но, судя по прошлому разговору, ему на нее плевать.
— Кажется, вы на меня сердитесь, — сказал он. — Не знал, что должен информировать вас о всех своих передвижениях…
— Хотя бы о том, что в последние лет пять вы регулярно находились в одном здании с человеком, осужденным за убийство вашей семьи.
— Зачем? Это не секрет.
— Почему вы стали сюда приходить?
— Я работаю с группами высокого риска, которые…
— Назовите истинную причину, Фрэнк. Когда мы впервые пришли к вам домой, вы сказали, что, будь ваша воля, Вика бы выкопали и еще раз сожгли.
— В моем репертуаре нет таких выражений, — заявил он, тем самым намекая, что я его оболгал, а сам он не произнес ни одного лживого слова.
Впечатляюще!
— Важно сознавать, на каком уровне реальности мы с вами действуем.
— Говорите обо мне что хотите. Я чего только не наслушался в свой адрес, но к работе я отношусь серьезно и не позволю вам принижать ее значимость.
— И в чем состоит ваша работа?
— Я специалист по выживанию. Помогаю тем, кому не с кем больше поговорить.
— А я думаю, что вы торгаш.
— Я такое все время наблюдаю, сержант. У вас в душе полный раздрай, вы никого не впускаете в свою личную жизнь и никак не можете себя собрать. Конечно, видя меня, цельность моей натуры, семью, дом и через что я прошел ради всего этого, вы завидуете.
Я невозмутимо глядел на него.
— Из ваших антидепрессантов бусы можно делать.
— Ясно, — сказал я. — А у Маргарет была депрессия?
Мур закрыл глаза и сжал кулаки:
— С чего вы взяли, что вам дозволено упоминать ее имя?
— Вы снова женились, Фрэнк. Было бы странно называть ее миссис Мур.
Фрэнк открыл глаза и устремил на меня невидящий взгляд:
— А что плохого в том, чтобы снова жениться, детектив?
— Абсолютно ничего, особенно когда отношения со второй женой завязываются еще до смерти первой.
Мур медленно поднялся со стула, не сводя с меня взгляда, и постепенно распрямился во весь свой высоченный рост.
— Но вы хотя бы смогли себя простить, — продолжал я.
Гримаса на лице Фрэнка преобразилась в улыбку.
Он снова сел:
— Извините, продолжайте…
Я замолчал, чтобы Наоми обратилась к Муру сбоку. Не мог придумать ничего более раздражающего для него.
— Сменить жену — это одно, — сказала Наоми. — Мы хотели поговорить о детях…
— А что с ними не так?
— Имена.
— Ваши слова оскорбительны.
— Почему? — спросила она.
— Это дань памяти. Самая большая, на которую я только способен. Так вы ради этого сюда явились? Об именах моих детей говорить? Они записаны в свидетельствах о рождении. Это тоже не секрет.
— Кстати, о секретах. Что бы рассказали стены дома на Брайарс-Грин, одиннадцать, если бы могли говорить?
— Вы тут упомянули об уровне реальности…
— Хорошо, пойдем дальше. Что бы сказали соседи за этими стенами? О вашем первом браке?
— Я же честно поведал о наших проблемах.
— Вы сказали, что боролись с чем-то, — сказал я, доставая свидетельские показания. — Оказывается, не с чем-то, а с кем-то. — Я бросил бумаги на стол.
Мур подался вперед. По мере чтения голова его опускалась все ниже.
— Можете взять себе, мы сделали копии.
Он отодвинулся к спинке стула, подальше от документов. Потом оглядел кабинет так, будто только что очнулся.
— Нам нужно знать, с чего все началось, Фрэнк. И чем закончилось.
— Все, черт побери, знают, чем закончилось, — сказал он безжизненным голосом.
— Отчасти. Вы ссорились из-за Ребекки?
Мур посмотрел на меня.
— Мы совсем недавно выяснили, что это благодаря ей у вас есть алиби на ночь убийства…
— Да, но…
— Маргарет узнала о вашей интрижке и выгнала вас?
Фрэнк отодвинулся подальше от меня:
— Уберите это!
Я не пошевелился. Он яростно сбросил документы со стола и тяжело задышал.
Потом заговорил, глядя куда-то перед собой:
— Кажется, в совместной жизни есть кризис семи лет? Наверное, у нас с Мэгги он произошел позже. На тринадцатом году совместной жизни у меня начался зуд. Потом пошла сыпь. Я пошел к врачу и узнал, что жена заразила меня хламидиозом, сержант. — Лицо Мура внезапно исказила безумная гримаса, будто он вот-вот бросится на меня с кулаками, но он просто кивнул на листки бумаги на полу. — Наверное, в этой ситуации нужно было вести себя достойнее.
— Ваши соседи так привыкли к крикам за стеной, что даже не сообщили в полицию, когда явился убийца с ножом. Я бы сказал, что вы вообще не справились с ситуацией.
Фрэнк заморгал:
— Почему вы вспомнили про Брайарс-Грин? К чему вы клоните?
— Перед смертью Мартин Вик отказался признавать вину. С тех пор в деле обнаружились нестыковки.
— Я не убивал ее, — с напором произнес Мур. — Боже мой, не детей. И вам известно, что я не мог убить Мартина Вика, потому что был с гостями. Если бы я знал, что он в это время умирает, откупорил бы бутылку хорошего вина. Но я был дома, со свидетелями, так что какая разница? — Он подался вперед и пнул листки на полу. — К чему теперь снова копаться в этом дерьме?
9
— А ведь он в чем-то прав, — сказала Наоми, как только Фрэнк Мур вышел из кабинета.
Мы стояли возле открытого окна — очищали легкие после двадцатиминутного вдыхания Хаттоновых миазмов. Наоми все еще сердилась на меня за то, как я провел беседу с Ребеккой и с Фрэнком.
— В чем? — спросил я.
— Нет смысла ворошить прошлое. Свидетельские показания, конечно, стоило изучить, но он назвал причину.
— Почему избивал жену и детей?
— Я же не говорю, что он мне нравится. Я говорю только, что он назвал причину — супружеская измена. Я ему поверила. А ты нет?
Я посмотрел на Наоми и нехотя кивнул. Фрэнк до сих пор злился на жену за то, что она его заразила.
— Но важно не то, верим мы ему или нет, — продолжала Наоми. — А то, что он не мог убить Мартина Вика. Он был с гостями.
— По словам жены. Наверняка мы знаем только, что мистер Прости-Забудь не чурается насилия, когда что-то идет не по его.
— Тебе это никого не напоминает?
— Отвали уже, Наоми.
— Пожалуй, так в конце концов и сделаю, — парировала она.
Я отошел в другой конец комнаты:
— Думай, что хочешь, но не сравнивай меня с Фрэнком Муром.
— Ни с кем я тебя не сравниваю, но, если ведешь себя как придурок, не удивляйся, когда тебя так назовут.
— Прости, что не соответствую твоим ожиданиям. И что это дело похоже на разгорающийся пожар.
— Не надо разговаривать со мной как с безнадежно влюбленной школьницей. Я всего лишь ожидала, что ты порядочный человек.
— Твоя планка слишком высока.
— Видимо. Ты прицепился к Фрэнку Муру, человеку, который потерял семью, чтобы отвести подозрения от единственного человека, который совершенно точно замешан в деле. От твоей дурацкой подружки, Луизы Янковски.
Я не сразу нашелся что ответить.
— Я интересуюсь Фрэнком Муром, потому что он лживый подонок. Это значит, я сам такой, что ли?
— Я такого не говорила.
— Зато сказала, что я пытался тебя поиметь.
— А разве не за этим ты привел меня к себе? — Голос Наоми дрогнул, и я вдруг понял, как сильно она обижена.
— Если я правильно помню, — сказал я, понизив голос, — ты сама предложила зайти ко мне.
— Чтобы выпить.
— А кто внушил тебе мысль, что я хотел чего-то другого?
— Ты. — Она сглотнула. — То, как ты смотрел на меня, когда открывал дверь.
— Как я смотрел?
— Не как коллега или друг.
Мы оба помолчали.
— Тогда прости, — сказал я. — Прости, пожалуйста.
— Нет, это ты меня прости. Я ведь пошла с тобой…
Я провел рукой по лицу и отвернулся к стене:
— Я поговорю с Джеймсом. Спрошу, можно ли перевести тебя к нему в группу.
Наоми кивнула.
— Тогда на сегодня все. Мне нужно еще кое-что сделать, раз уж я здесь.
— Повидать Адама? — предположила Наоми.
Я обернулся к ней и кивнул.
— Хочешь проверить, выполнил ли Карвер свою часть уговора?
— Если играешь с дьяволом, надо хотя бы отбить вложенное.
Наоми улыбнулась:
— Такими темпами ты скоро сорвешь куш.
— Вот-вот, один выигрыш за другим.
Мы смотрели друг на друга чуть дольше обычного, потом она приблизилась, коснулась моей руки и вышла.
10
Я дождался Хаттона и попросил, чтобы меня провели к Адаму. Я ожидал, что охранник отведет меня в крыло «Е», как в прошлый раз, но он покачал головой:
— Парня вчера перевели.
Новость обнадеживала. Я последовал за ним.
По пути я размышлял о ссоре с Наоми. Она согласилась на эту работу, понадеявшись, что я порядочный человек, но я меньше чем за неделю избавил ее от этого заблуждения. Переломным моментом стали мои предполагаемые отношения с Луизой Янковски. Я с горечью подумал, что правда еще хуже.
Грязный шантаж и саботаж расследования с целью спасти собственную шкуру.
Новая камера Адама была на треть больше предыдущей. Когда мы подошли к зарешеченной двери, он сидел в очках в толстой оправе и читал при свете лампы. Увидев меня, улыбнулся.
— Пять минут, — бросил охранник, удаляясь по коридору.
Адам повернулся на стуле и всплеснул руками, будто говоря: «Ну, как тебе моя новая камера?»
— Похоже, ты поднялся по социальной лестнице, — сказал я.
— Скорее отошел от ее края. Спасибо.
— Благодари не меня, — многозначительно сказал я.
Адам кивнул, потом встал со стула и направился к внушительной стопке книг в углу.
— Надеялся, что ты еще зайдешь, — сказал он, возвращаясь с пухлым потрепанным томиком в мягкой обложке. — Решил, что тебе пригодится.
«Преступление и наказание». Книгу удалось протолкнуть между прутьями решетки. Я взял ее и улыбнулся.
— Уверен?
— Я начитался так, что до конца жизни хватит.
— Сколько тебе еще сидеть?
— Шесть лет, — ответил Адам. — Бывают хорошие дни, бывают плохие, так что если будешь поблизости… — Он снял очки, и я заметил, что фингал уже проходит.
Приятно было поступить правильно для разнообразия. Я поблагодарил его за книгу и собрался уходить. Почти дошел до выхода, и тут меня осенило.
Я вернулся к двери камеры и окликнул Адама, который уже снова уселся на стул с книгой:
— А где твоя татуировка? Ну, слеза…
— Я решил, что она мне без надобности, — отозвался Адам и в ответ на мое изумление пояснил: — Временная была.
Проходя через контрольно-пропускной пункт, я пересмотрел селфи-фото из телефона Блейка. Эстер с Мартином Виком. И вспомнил, где я ее видел.
11
«У Вэл» был скандально известной частной ночлежкой для бездомных в Ардвике
[19]. Впервые я услышал о ней от бродяг, когда начал работать в ночную смену. Они мрачно шутили, что в гробу и то спать удобнее.
И меньше вероятность, что тебя похоронят.
Название, пугающее сотрудников благотворительных фондов и попечительских советов и ненавистное службам экстренного реагирования. Заброшенный лабиринт из шестидесяти с лишним комнат, место, из которого удачей было уйти на своих двоих. За последние двенадцать месяцев оттуда поступили сотни вызовов в полицию. И это только вошедшие в статистику случаи алкогольного отравления, передоза, судорог у спайсовых наркоманов, ножевых ранений и даже насильственной смерти. Обитатели ночлежки постоянно менялись и не доверяли властям, поэтому то, что на самом деле происходило внутри, оставалось загадкой.
Я никогда не горел желанием это узнать, но после разговора с Адамом сообразил, где может скрываться Эстер. Я позвонил в Центральный парк, чтобы узнать, куда поместили бродяг из «Корнер-Хауса» после рейда.
Уже совсем стемнело.
Ночлежка представляла собой квартал четырехэтажных домов, стоящих бок о бок. Четверть из них закрывали строительные леса, судя по виду — уже давно. Не столько для ремонта, сколько для того, чтобы поддерживать дома в вертикальном положении. Замызганные лоскуты защитной пленки развевались на ветру. Признаков текущих работ не наблюдалось. Некоторые окна были заколочены листами фанеры, штукатурка фасада местами отвалилась, обнажив кирпичную кладку.
Входы в три из четырех подъездов наглухо запечатали железными листами. Остался только один вход, он же выход.
Я поднялся по ступенькам крыльца.
Сначала в нос ударила поразительная вонь. Будто кто-то кипятил белье в хлорке, нечаянно его сжег и пытался замаскировать запах табачным дымом. Таблички «Не курить» сорвали со стен или закрасили.
Что ж, тоже вариант.
Ковровое покрытие почти облысело и за десятилетия покрылось серым слоем мелкой грязи, так что первоначальный цвет было не различить.
— Кого ищете? — спросил администратор за стойкой.
Тяжелые брыли, багровое от выпивки лицо, выкаченное на конторку пузо. Он сидел за перегородкой из оргстекла, такой грязной, что в ней все расплывалось.
— Детектив-сержант Уэйтс, — представился я. — Ищу группу людей, доставленных сюда из «Корнер-Хауса».
— Ордер есть?
— Не нужен, когда ищешь подозреваемого в преступлении.
— И что за группа людей?
— Боюсь, списка имен у меня при себе нет, но с ними была женщина.
— Это несколько сужает круг поиска… — Администратор пролистал журнал учета жильцов. — У нас только одна женщина. В тридцать первой. Судя по тому, в каком виде она сегодня вернулась, стучать в дверь придется долго. Сюда, детектив.
Он провел меня через полутемную общую комнату, где пятеро или шестеро жильцов играли в карты и пили крепленое вино из бутылок. Стены покрылись желтым никотиновым налетом, в потолке зияла дыра от выдранной с мясом пожарной сигнализации. При виде меня жильцы замолчали, но среди них не было никого из «Корнер-Хауса».
Я пересек комнату и направился к лестнице в конце узкого коридора.
Поднялся по ней и пошел мимо людей, распластавшихся на полу у дверей, припертых огнетушителями. Из комнат доносились металлические трели рингтонов и обрывки разговоров.
Двери были такими же хлипкими, как дверцы туалетных кабинок. Замки сломали и заменили, потом процесс повторился, и теперь на дверях красовалось разномастье. Я постучал в комнату тридцать один.
Ответа не последовало, и я постучал по открытой двери тридцать второй комнаты.
— Кто там? — спросил мужской голос.
— Я ищу женщину из тридцать первой…
— Там стуком не обойдешься, приятель. Приползла пьяная в стельку, давно уже.
Я вернулся к двери и постучал снова. Ответа по-прежнему не было. Даром что хлипкая, дверь не поддалась. Я прошел по коридору и спустился к конторке за перегородкой из оргстекла.
— Нужен ключ от тридцать первой.
— Зачем вы ищете эту женщину?
— Ради ее безопасности.
Вслед за мной в коридор высыпали бродяги из общей комнаты. К ним присоединился бородач из «Корнер-Хауса» и завопил:
— Это он! Из-за него нас выселили два дня назад. Снова явился!
Администратор поглядел мне за спину.
— Никто никого не выселяет, — спокойно сказал он, потом снова посмотрел на меня. — Без ордера ключ не дам.
Я хотел возразить, но тут мне в затылок прилетела жестяная банка. Бродяги окружали, подступали все ближе. Один меня толкнул, и я вышел на улицу. Уже уходя, услышал звон разбитого стекла. Не редкость в этом районе. Потирая затылок, я сел в машину, оставленную за углом, и запросил подкрепление. Две патрульные машины тут же отозвались, и я решил припарковаться поближе.
Чтобы никто не успел войти или выйти.
Как только я завернул за угол, стало ясно, что творится что-то неладное.
Обитатели приюта высыпали на улицу. Тем, кто послабее, помогали идти. Я остановил машину, пошел к ним, потом побежал. На земле валялись осколки от разбитых окон со второго и третьего этажей, оттуда шел дым. Меня поразило, что не слышно пожарной сигнализации. Я протолкнулся сквозь толпу и нашел администратора:
— Вызывайте пожарных.
Администратор медленно достал телефон из кармана и стал звонить. Я оглядел собравшихся:
— Видел кто-нибудь женщину из тридцать первой?
Послышался звук, похожий на стон, потом нечто вроде резкого вдоха и рев. Я обернулся. Из дверей вырывались клубы дыма. Я бросался от одного бродяги к другому, тряс их за плечи, спрашивал, не видел ли кто женщину из тридцать первой комнаты.
— Иди в жопу, — сказал один.
Я подтащил его за руку к лесам:
— Подсади.
Он уставился на меня, как на сумасшедшего.
— Полиция! Делай, что говорю, черт подери.
Он сцепил руки, я встал на них и забрался на первый ярус лесов. Оттуда шла лестница до самого верха. Дыма становилось все больше, к четвертому этажу я уже чувствовал его привкус.
Дым окутывал все вокруг, жил своей жизнью, сгущался.
Пламя внутри шипело и потрескивало, будто на огромной сковороде жарили бекон, снизу орали, чтобы я спускался. Я нашел железную рейку и разбил окно, потом вдохнул поглубже и залез внутрь. Здесь огня еще не было. Я пробрался по задымленному коридору к тридцать первой комнате. Дверь была все так же заперта.
Я навалился на нее плечом, пытаясь не вдыхать дым.
— Уходите, — пьяно произнес женский голос.
Я отшагнул и со всей силы пнул по двери, но ее приперли изнутри какой-то мебелью.
Замкам тут явно не доверяли.
От дыма слезились глаза. Я метнулся по коридору, схватил огнетушитель, вернулся и выломал верхнюю часть хлипкой фанерной створки, припертой комодом. Потом пролез в тесную, похожую на гроб комнату, оцарапав о щепки руки и голову.
На раскладушке лежала женщина, которая впустила нас в «Корнер-Хаус».
Щеки ее по-прежнему алели, но не от выпивки или наркотиков, а от того, что она отскребала татуировки вокруг глаз. Она была под кайфом, неестественно веселая и вялая. Я поднял ее с кровати. По полу раскатились таблетки. Я перевалил ее через комод и понес по коридору, уже заполненному дымом. Лестницу было не разглядеть. Закрыв рот рукавом, я метнулся в комнату, через которую пришел.
Нашел окно и перекатил женщину через подоконник.
Она тяжело приземлилась на леса, я выбрался следом. Жар становился невыносимым, одежда липла к телу, глаза щипало от пота.
С женщиной на плече я стал спускаться по лестнице.
Два прибывших констебля оттесняли людей от здания. Постояльцы нас заметили и бросились на помощь. Я передал им на руки девушку, спрыгнул сам. Оперся на первого, кто подвернулся, и он увел меня прочь от огня.
Я оглянулся. В окнах метались силуэты. Я не сразу понял, что в огненной ловушке остались люди. Один из них выбил стекло и, спасаясь от огня, прыгнул с четвертого этажа.
Я закрыл глаза. Раздался глухой удар о землю и хруст ломающихся костей.
Когда я снова открыл глаза, силуэты в окнах исчезли, здание было полностью охвачено пламенем.
12
Меня укутали пледом, дали кислородную маску. Накатил озноб, я никак не мог унять дрожь. Зубы стучали так сильно, что как бы не пришлось потом идти к стоматологу. Я попытался встать, но тут же снова сел. В толпе появилось знакомое лицо. Я не сразу смог произнести имя.
— Наоми.
— На пять минут тебя оставила!.. — Она сжала мою руку и оглянулась на пожарных, все еще пытающихся взять пламя под контроль. — Здание, может, и спасут, но ты безнадежен.
— Что ты здесь делаешь?