Юлия Зябрева
Дело о золотом песке
9 августа 1996 года, 8:40, прииск «Западный», Амурская область.
— Это что за издевательство?! Это кого догадало нам сюда прислать такое у…ще?! — сипло орал Михеенко, успевая одновременно утирать вязаной шапочкой обильный пот с лица и лысины, размахивать обеими руками, бегать вокруг вертолёта и ругаться с пилотами и старателями.
Кричать он начал, когда вертолёт вошёл в зону видимости, и оказалось, что это Ми-10К, уродливый «коротконогий» вертолёт-кран, а не привычный здесь старенький Ми-34, «четвёрушка», как называли его в артели. Старатели издалека узнавали «четвёрушку» по рокоту винтов.
— «Крокодил», мать вашу! — кричал Михеенко.
Охранники, присланные хозяином артели, беззлобно посмеивались: не первый раз наблюдали «ритуальную пляску» Паши Михеенко. Они вежливо просвещали его, что «крокодилом», вообще-то, называют Ми-24, транспортно-боевое чудо конструкторского бюро Миля, но он тут же разворачивался прыжком в сторону возражающих и радостно поминал их родню до седьмого колена в самых извращённых позах. Закруглял речи, когда охранники начинали демонстративно поправлять автоматы.
— Слазь, козёл! Слазь, пархатый! Слазь, кому говорят! — выл Михеенко, прыгая и размахивая, как флагом, своей шапочкой перед кабиной пилота. — Слышь, вылазь! Я кому говорю!
Его просили не отрывать пилота от настройки аппаратуры, и он принимался вдохновенно «разбирать по винтику» технику, которая до того уже всех довела, что теперь ему, Павлу Тарасовичу Михеенко, ответственному за погрузку, придётся лично лезть в нутро этой паршивой консервной банки, потому что ну не может он не проконтролировать, закрепят ли груз должным образом. И вообще — куда дели «четвёрушку», где Самсон, лучший пилот в мире, где Киряша? Почему вообще под такой ответственный груз поменяли команду?!
— Да уймись ты, оглашенный! — звук знакомого голоса оборвал поток словесных нечистот, и Михеенко подбежал к двери:
— Киряша, …, почему молчал?!
— Да вот ждал, когда же ты устанешь блажить. Понял, что никогда, и решил отозваться. Чего орёшь-то попусту?
Михеенко насупил седые кустистые брови и пробурчал что-то оправдательно-невразумительное.
— Эх, Пашка-Пашка, — вздохнул Кирилл Михеенко, брат-близнец Павла.
Оба они были старателями золотодобывающей артели «Западная», только Павел боялся высоты и предпочитал передвигаться по земле, а Кирилл с детства мечтал стать пилотом, вот и летал теперь, сопровождал грузы, закупал припасы по спискам, составленным братом.
— Ты чего распсиховался, Паш?
Михеенко отдышался, обтёр ещё раз лысину, понюхал шапку, отбросил её в сторону и вытащил из кармана носовой платок. Или это всё-таки была четверть простыни?
— Ну а ты бы не психовал? Пока ты там летал, мы тут кустовое месторождение разработали! И теперь у нас шестьдесят пять килограммов! Хухры-мухры?
Кирилл развёл руками:
— Не хухры-мухры!
— То-то же! — гордо ткнул пальцем в чистое, без облачка, синее небо Павел. — А ты ещё спрашиваешь, чего психую…
Проследив за пальцем брата, Кирилл завистливо вздохнул: над их головами кружил беркут. «И отчего люди не летают так, как птицы? Мне иногда кажется, что я птица…» — мысленно вторил Михеенко Катерине из «Грозы» Островского. Дальше он отступал от канона, не планировал вставать на горе, раскидывать руки и лететь, но мечтал о моторчике, как у Карлсона. Чтоб нажать кнопочку — и лететь себе спокойненько, куда хочется.
Пилот, наконец, завершив «настройку аппаратуры» (а попросту переждав истерику Паши Михеенко), выбрался из машины.
— Мы готовы.
— Ваше монаршье величество? — съехидничал Павел.
Пилот фыркнул:
— Я и машина!
— Так бы сразу и говорил.
— Я так сразу и сказал!
— Брэк, — скомандовал Кирилл, и его тут же послушались.
От становья уже несли, медленно и торжественно, небольшой металлический ящик на деревянных носилках.
— Вот оно, — благоговейно проговорил Павел. — Вот оно, родимое наше. Золотишко-то.
Кирилл поморщился:
— Ты ещё скажи, Полоз притянул вам это золотишко, под рекой прошёл…
Павел недовольно покосился на брата:
— И скажу! Ведь и правда прошёл. Полосой лежало! И вообще. У тебя свои приметы, у меня свои!
Кирилл медленно провёл кончиками пальцев по тусклому боку металлического короба:
— У меня примет нет. Ни своих, ни чужих… а может, давайте «четвёрушки» дождёмся? Её обещали на той неделе починить. Заодно, может, ещё золотишка подсоберём?
Павел подобрал в траве шапочку и натянул по самые брови. Решительно рубанул рукой по воздуху:
— Нечего! Это — сейчас отправим, а потом ещё столько же намоем и на «четвёрушке» отошлём!
— А что другие скажут?
— А что они тебе скажут, а, ребят?
Старатели выразительно посмотрели на Кирилла, и он пожал плечами:
— А я-то что, а я как все… вернее, как товарищ Завгородний.
Борис Завгородний, молчаливый заместитель председателя артели, уже шёл к вертолёту, на ходу застёгивая пряжки на объёмистом рюкзаке, набитом всякими, вне сомнений, полезными в полёте вещами, такими, как компас, мотки верёвки, запасные бутсы, зимняя шапка… В числе прочего, в особой кожаной папке лежали бумаги, которые следовало подписать с представителем Московского завода специальных сплавов: он обещал прибыть в Хабаровск или девятого августа к вечеру, или десятого днём. Поэтому даже речи вести нельзя было о какой-то там «четвёрушке через недельку».
Приметы приметами, а своя традиция у живущих на прииске старателей была: погладить груз перед отправкой средними пальцами обеих рук. Кто, когда её завел, никто не помнил, но все соблюдали. Пока шестьдесят пять килограммов золота ещё стояли на твёрдой земле, каждый подошёл, отметился. Завгородний — самым первым. Многие шептали что-то, пока чертили две невидимые полоски на металле. Кто-то молился, кто-то читал заговоры на удачу, кто-то просто прощался с золотым песком, вспоминая, каков он на ощупь…
— Ну хватит уже, а? — не выдержал Кирилл. — Заносите, крепите, да полетели уже!
— Сейчас…
— Сейчас…
— Да ладно…
— Уже, уже… — вразнобой отозвались те, кто ещё не успел попрощаться с грузом.
Вскоре закончили и они.
Носилки втащили в полутёмное нутро вертолёта, и Павел подумал, что изнутри эта каракатица выглядит ещё больше, чем снаружи.
— Эй, хозяин! Какой она у тебя длины? Метров сто?
— Метров тридцать, — недовольно пробурчал пилот.
Наконец, затянули последнее крепление, и братья Михеенко пошли на выход.
— Знаешь, Паш… ты хороший брат.
— Че-го? — Павел попытался, как всегда, сделать одновременно пару дел — спрыгнуть на землю и оглянуться, но споткнулся и покатился кубарем, пока не поймали друзья-старатели.
Затейливая брань потекла извилистым ручьём.
Пилот заслушался. Он даже не сразу понял, что эта речь обращена к Киряше, гаду этакому, паникёру и дубинушке стоеросовой.
— Ржавый якорь тебе в …!
— На словах ты — Лев Толстой, а на деле… — то ли Кириллу лень было договаривать рифмовку до конца, то ли он просто не хотел материться, как брат-близнец. — Полетели мы, в общем. Не поминайте лихом!
Теперь уже и остальные почуяли сбой. Обычно Киряша так не прощался, обычно он кричал что-то бравурно-восторженное типа «небеса зовут!» или там «передавайте приветы любавушкам!». И Павла он называл братом крайне редко. А уж чтобы хорошим, так и вовсе ни разу.
Завгородний сидел в кабине пилота, его каменно-твёрдое лицо виднелось через лобовое стекло, и только пара человек во всей артели понимала, что на самом деле Борис очень сильно волнуется.
Не каждый день везёшь на передачу в Москву шестьдесят пять кило золотишка!
Заревел мотор, пришли в движение лопасти. Секунда, две, три — ветер от винта пригнул траву, дотянулся до берега Селемджи, погнал волны от берега, заставил старателей попятиться, отойти подальше.
Громоздкий вертолёт тяжело подпрыгнул на полметра вверх, а там обрёл вдруг хищную плавность, повёл фигурным хвостом и стремительно уплыл в синеву.
— Ровно пошёл, — выдохнул Семён, связист. — Пойду бандуру настраивать.
— Да они до Хабаровска часа через два доберутся, не раньше, — вяло откликнулся Павел, провожая взглядом вертолёт, превратившийся в чёрточку.
— Ну и что. В прошлый раз барахлило…
— Ладно, как хочешь.
…Через два часа вертолёт до Хабаровска не долетел.
Через три тоже.
Через четыре часа с хабаровских баз уже подняли авиацию на поиски пропавшего Ми-10К, бортовой номер 04128, но не нашли его ни к вечеру, ни через неделю, ни через год.
Артель распалась.
Связист Семён спился.
Павел Михеенко повредился в уме: он всем говорил, что в нём теперь живут двое, Паша и Киряша…
9 августа 2012 года, 9:40, камеры хранения на Казанском вокзале.
В ночь моросил навязчивый мелкий дождик. Такой осенний, что не вдруг поверишь: лету жить ещё месяц. Но утро развеяло все сомнения, окунув едва проснувшийся город в душную жару.
Расписание поездов от погоды не зависело. Казанский вокзал жил обычной жизнью. Гулкое эхо проносило голоса диспетчеров от края до края перронов. Перекликались гудки, тревожные и радостные. Волнами накатывал народ — и откатывал, накатывал и откатывал…
Камеры хранения наполнялись и пустели. Поток людей то иссякал, то возобновлялся. Ближе к десяти утра наметилась краткая передышка, по расписанию выпала пауза в пятнадцать минут между поездами. Максим тоскливо вздохнул: жутко хотелось курить. Действительно, жутко и даже просто дико, но — нельзя. Начальство ругается, если табаком пахнешь. И пересменок только в час. А до часа ещё уйма времени.
К пункту приёма-выдачи подошёл мужчина среднего роста, среднего возраста с очень средним невыразительным лицом и яркими глазами. Максим нацепил наиприветливейшую из возможных улыбку:
— Здравствуйте…
Вышло жалко и натянуто.
Пассажир усмехнулся:
— И вам не хворать. Вот, примите багаж.
Курить резко расхотелось, зато захотелось спать, и зевота раздирала рот, сдержать — никакой возможности. Оставалось только прикрывать рот предплечьем.
— Примите багаж.
Максим проглотил зевок, прищурился: небольшой чемоданчик, из новых, с кодовым замком, черный, с выдвижной ручкой и колёсиками. Он оказался неожиданно тяжёлым.
— Принимаю…
Навесить бирку — убрать на полку — заполнить квитанцию…
— Ваша фамилия?
Мужчина молчал, положив обе ладони на стойку.
— Как ваша фамилия? — повторил Максим и поднял взгляд.
— Ты сам знаешь, — вежливо склонился к нему собеседник.
— Угу, — согласился Максим и продолжил заполнять квитанции, не отрываясь от ярких, мистических глаз клиента.
Зевота одолевала.
Снова захотелось курить. А, чёрт, будь что будет, вот сейчас дозаполнит, позовёт Димку и смотается на минутку, мало ли, вдруг в туалет припёрло.
— Распишитесь… вот ваш жетон…
Только теперь, когда пассажир удалялся, Максим заметил, что одет он слегка не по погоде, в вязаную шапку и демисезонную куртку.
— Брр…
— Ты чего? — спросил подошедший незаметно со спины Димка, и Максим подскочил на месте:
— Чего?
— Это я у тебя спрашиваю — чего?
— Да ничего!
— А чего рычишь?
— Кто?
— Дед Пихто. Ты что, с утра не проснулся?
— Нет, я с ночи не уснул… Дим, ты тут посмотришь? Я на минутку, буквально? Я того… ну, по делу.
Дима понимающе улыбнулся:
— Беги уже, дыми.
Максим и побежал, против воли пытаясь нашарить взглядом в сгущающейся под прибытие поезда толпе мужчину в куртке и шапке. Глаза скользили рассеянно по майкам и летним рубашкам, цепляясь то за глубокое декольте, то за короткую юбку, то за тигровые лосины.
Все оделись по сезону.
«Зябкий» пассажир исчез.
12 сентября 2012 года, 10:00, Москва, «Отдел «Т.О.Р.».
Горячев, начальник отдела «Т.О.Р.», старший следователь по особо важным делам, уже не первый день чувствовал себя не вполне хорошо. Что там — откровенно плохо, но изо всех сил старался не подавать вида. Он умудрился где-то крепко простыть, плохо спал ночами и наотрез отказывался от помощи друзей-экстрасенсов.
— У меня крепкий иммунитет, — неубедительно говорил Николай Васильевич и подкреплял слова чиханием или кашлем. — Мы с ним справимся с простудой сами.
Ярослав Краснов, неофициальный «второй начальник» отдела «Т.О.Р.», которого Горячев за глаза иногда называл «старшим экстрасенсом», решил, что даже самому крепкому иммунитету не повредит небольшая энергетическая помощь.
Краснов сделал вид, что ему нужно подойти к окну, и словно невзначай заинтересовался ноутбуком «первого начальника». Тот как раз разглядывал фотографию пропавшего вертолёта. Чтобы получше рассмотреть экран, Ярославу пришлось обеими руками взяться за плечи Николая Васильевича, склониться к ноуту… кажется, Горячев так ничего и не заметил.
Ничего. Завтра утром, наконец, проснётся не совсем здоровым, но уверенно идущим на поправку.
— А зачем они послали вертолёт-кран?
— Их грузовой был сломан, а пилоты крана за отдельную плату согласились привезти золото, — медленно, стараясь не гундосить, ответил Горячев.
Он рассказал Ярославу, что Следственный Комитет поднял из архива дело шестнадцатилетней давности — пропажу вертолёта Ми-10К, перевозившего в Хабаровск золото с прииска «Западный».
— А теперь… через шестнадцать лет им пришлось обращаться в наш отдел… — Горячев закашлялся.
— Может, всё-таки… — робко завёл Краснов.
— Нет-нет, сейчас я попью тёплого, и станет лу… пчхи!
Ярослав молча встал и пошёл на кухню.
Скрипка и Валуйский играли в карты. Чтобы «уравновесить шансы», карты Сергея лежали рубашками вверх, и, как раз когда зашёл Краснов, он, блаженно улыбаясь, вёл рукой над разложенными на столе цветными прямоугольниками.
Игорь тоже улыбался, но как-то очень уж напряжённо. Видимо, всё равно проигрывал.
Ярославу сразу вспомнилась песня «Nautilus Pompilius» — «Негодяй и ангел сошлись как-то раз за одним и тем же столом. Негодяю пришло четыре туза, а ангел остался с вальтом…» Скрипка с его льняными волосами до плеч и чистым ясным лицом, действительно, напоминал ангела, прячущего крылья под классическим костюмом, а загорелый Валуйский с тёмными коротко остриженными волосами и в чёрном кожаном пиджаке вполне мог сойти за негодяя.
— Дай, — протянул, не глядя, Сергей руку к чашке, в которую Ярослав налил горячей воды. — Дай, дай.
Вторая рука экстрасенса продолжала медленно плыть над картами.
Краснов усмехнулся и вложил чашку в требовательно прищёлкивающие пальцы Сергея. Он взял её обеими руками. Опустил голову. Поднёс чашку к лицу.
Игорь не сменил позы, только улыбка погасла.
— Не колдует, — ответил Ярослав на его невысказанный вопрос. — Это не колдовство. Это…
— …приготовление лекарства, — тихим призрачным голосом отозвался Скрипка. — Сейчас… ещё… минутку… уфф! — шумно выдохнул он. — Не говорите ему, пусть думает, что просто вода.
Краснов забрал чашку. Валуйский вопросительно вскинул бровь, и Ярослав ещё раз ответил на неозвученный вопрос:
— Нет, от самовнушения тут ничего не зависит. Вот увидишь, это поможет.
Игорь хмыкнул.
Сергей развёл руками и быстро перевернул одну из карт, накрывая ею козырного короля Валуйского:
— Я победил.
Среди карт Скрипки всё же оказался козырной туз.
— Я предупреждал: сегодня мой день. Они сами ко мне идут.
Игорь с приглушённым рычанием сгрёб карты со стола и принялся что-то втолковывать коллеге, но Ярослав не стал дослушивать, вернулся к Горячеву.
— Вот, я принёс тёплой воды.
Николай Васильевич поблагодарил и недоверчиво покосился на Краснова.
— Клянусь. Я ничего с ней не делал, — Ярослав говорил чистую правду и оттого был убедителен, как никогда.
Он же действительно ничего не делал с этой водой!
Горячев снова закашлялся и начал потихоньку прихлёбывать из чашки:
— На чём мы остановились? Этот кашель… выбивает все мысли из головы.
— Вы хотели рассказать, почему комитет вспомнил про дело шестнадцатилетней давности.
— Ах, да. В 1996 году в Амурской области пропал вот этот самый вертолёт, — постучал костяшками пальцев по рамке экрана Горячев, — а около месяца назад на Казанском вокзале сдали в багаж чемоданчик. Маленький такой. Оформили все документы, положили на полку и… кхе-кхе-кхе…
Краснов терпеливо ждал, хотя теперь уже знал, о чём собирался рассказать ему собеседник.
Маленький чемоданчик уложили на полку, она прогнулась, чемоданчик начал медленно сползать по наклонной… а когда стали укладывать сумку на полку над ним, он решил, что ему пора в путь, и приземлился выдвижной ручкой на ногу служащему камеры хранения. Тот возмутился — такая мелочь, а ногу отбила, как чугунная! И тут же испугался: а вдруг бомба?! Вызвали полицию. Работу вокзала парализовало на несколько часов — явились подрывники, оцепили район предполагаемой диверсии… но бомбы не нашли.
— Кхе… чемодан упал на одного из сотрудников камеры хранения, и тот сообщил своему начальству, что груз малых габаритов весит больше, чем положено, и вообще в нём что-то тикает. Ну, про тиканье он, видимо, соврал… но чемодан всё-таки вскрыли, — Краснов кивнул, пока всё верно. — И там нашли целый литр золота. Представляете? Литр золотого песка!
— Это около двадцати килограммов? — прикинул Ярослав. — Да уж… неудивительно, что парень испугался.
— Ну да. Кхе-ххе… В общем, как уже говорилось, прибыла транспортная полиция в сопровождении сапёров. Со всеми мерами предосторожности вскрыли груз… стали опрашивать служащих. Принимал этот чемодан Максим Сабанеев. И вот какая штука, он совершенно не помнит, как это вообще было. В журнале записана фамилия Кравченко, с одинаковым успехом это может быть как мужчина, так и женщина. И Максим не может вспомнить вообще начало дня девятого августа, когда он регистрировал этот груз.
Горячев сделал долгий глоток, смакуя воду, как вино. Ярослав не торопил его.
Ему не нравилось, что он, обычно отслеживающий ситуацию через мысли собеседника, по меньшей мере, на пару шагов вперёд, никак не может разобраться, что же там не так с этим самым песком. А то, что логика опережала предчувствие, нравилось ему ещё меньше — ведь он уже сделал выводы. Не почувствовал, не увидел — а именно сделал выводы.
— Золото отправили в нашу лабораторию, и там установили по составу примесей, что этот золотой песок добыт на прииске «Западный» в Амурской области, — подтвердил Горячев предположения Краснова. — А этот прииск, оказывается, уже лет пятнадцать как закрыли. У них истощились запасы.
— Полоз отвёл золотишко… — пробормотал Ярослав.
— Что-что, извините?
— Нет, ничего… я так, просто, мысли вслух. Вспомнились тут предания приисковые.
— Про Золотого Полоза, — попытался понимающе усмехнуться, но вместо того снова закашлялся Горячев.
Впрочем, кашлял он уже значительно мягче.
— Про него самого, — согласился Ярослав.
— Вот и получается, — продолжил Николай Васильевич, — что либо кто-то продолжает разработки на давно законсервированном прииске…
— Либо кто-то нашёл пропавший вертолёт.
— Да.
Горячев допил воду. Нахмурился, разглядывая чашку. Покрутил её в руках, поставил подальше от себя.
— Нас просили разобраться с этим золотом как можно быстрее. Сами понимаете, ГОХРАН и другие важные аббревиатуры… Я подумал и решил, что вести это дело могли бы Игорь и Леночка, вдвоём. Игорь отправился бы в Хабаровск, разузнал бы подробнее про этот вертолёт, про прииск «Западный»… Елена осталась бы в Москве и разобралась с этим… или этой неизвестной… или неизвестным, который сдал золото в багаж.
Ярослав кивнул:
— Правильно. С Валуйским полетит Аля, а Марченко возьмёт в помощь Скрипку.
12 сентября 2012 года, 11:20, Москва, Казанский вокзал.
Сергей Скрипка неотрывно смотрел под ноги, но всё равно спотыкался едва ли не на каждом шагу. Его словно шатало от эха объявлений.
— Эй, эй, великий экстрасенс, ты же говорил, что сегодня твой день! — подбадривала коллегу Елена Марченко.
— Мой, — мрачно отозвался Сергей. — Поэтому я сейчас… я сейчас всех слышу. Понимаешь? Нет? Твоё счастье.
Лена задумалась, задержала шаг.
Скрипка тоже остановился.
— Ну? — спросила Марченко.
— Что?
— Ну объясняй же, в чём именно моё счастье.
Белый маг (так называл себя сам Сергей) помотал головой:
— Боюсь, не получится.
— Значит, я тебе про свои путешествия рассказываю, а ты мне не хочешь?
— Это не путешествия.
Мрачный тон перерос в бесповоротно похоронный, и Лена решила больше не настаивать. Однако, похоже, она и так уже перегнула палку — Сергей сосредоточенно всматривался в некие заоблачные дали, на лице его резче обозначились скулы, а светлые глаза потемнели — это зрачки расширились, словно Скрипке закапали атропин.
— Сегодня мой день. Сегодня я способен двигать горы… сегодня я могу воскрешать мёртвых… сегодня я слышу, понимаешь, слышу каждого. Тебя, его, её, их… — закрыв глаза, Сергей поворачивал голову, словно указывая на перечисляемых людей. — Ты недовольна тем, что Игоря засылают в Хабаровск, а ты остаёшься здесь, и я это слышу.
Марченко фыркнула. Ну надо же! Можно подумать, это очень сложно — сложно догадаться, что она против разлуки с Игорем!
— Во всех подробностях! — многозначительно добавил Серёжа.
Лена зарделась.
«Подробности», которые, судя по кривизне улыбки, разглядел Скрипка Всесильный, можно было бы назвать эротическими, но с большой натяжкой. А вот без неё — только порнографическими.
— И я не буду их озвучивать, раз ты этого не хочешь, — успокоил Сергей. — Он… — Марченко скосила глаза и увидела яркого брюнета в тёмных джинсах и косухе на голое тело, — он купил новый байк и боится, что любимая не одобрит покупку, она, — Скрипка «смотрел» с закрытыми глазами на блондинку средних лет, — одинока и страдает от одиночества, но ещё не знает, что это ненадолго, там, куда она едет, её ждёт… ах, Лена… — парень глухо застонал. — Я слышу вас всех разом, я вижу, что происходило здесь раньше, я…
Марченко зябко поёжилась.
— Прости, — она погладила Скрипку по плечу, то есть, подплечику, как всегда, гигантскому, потом взяла под локоть и медленно повела в сторону камер хранения. — Прости, я подумать не могла, что это так… ну…
— Так тяжело?
— Ну да.
Сергей кивнул:
— Очень тяжело. А знаешь, что тяжелее всего?
Лена снова остановилась, нахмурила идеально выщипанные бровки:
— Не знаю.
— Тяжелее всего то, что я знаю, что, в принципе, мог бы помочь им всем. Или многим. Но… у меня не хватит ни сил, ни времени. Понимаешь?
— Бррр… — Елену снова передёрнуло.
Она честно попыталась представить себе, что у каждого из тех сотен и тысяч людей, что её окружают, есть какие-то проблемы, которые она в состоянии решить — и что вот прямо сейчас все они выстраиваются в очередь, или даже просто обступают кольцом…
…и внезапно все хором начинают рассказывать о том, что их тревожит, и требовать помощи.
— Бррр! — повторила она.
— А знаешь, — внезапно голос Скрипки из раздражительного стал мягким и тёплым, — знаешь, что хорошо?
— Что?
— Что «моих дней» в году набирается от силы три-четыре. Обычно на смене сезонов.
— Пфф!
— Чего «пыф», ну чего «пыф»! Это как-то напрямую связано с энергетическим полем Земли, я уверен. Когда меняется сезон, меняется наклон земной оси, что-то определённо происходит и с магнитным полем… с информационным полем… я, как малая частица биосферы Земли, в такие дни особенно остро ощущаю волнения ноосферы…
— Серёжа! Серёжа, очнись, я тут! — Лена пощёлкала пальцами перед лицом друга.
— А?
— Бэ! Ты вообще помнишь, куда и зачем мы идём?
Сергей остановился, переменился в лице:
— Лена, где я? Куда ты меня завела?
Марченко не на шутку перепугалась — настолько натурально изумился экстрасенс. Если бы он тут же не улыбнулся и не подмигнул, она бы бросилась звонить Валуйскому, чтоб спасал её от свихнувшегося Скрипки. Какая жалость, что отпала такая шикарная причина для звонка…
— Стой прямо! — скомандовала Лена. — Пригнись!
— Не пригнусь, — обидно расхохотался Сергей. — Чтоб тебе удобней меня бить было? Не дождёшься! И вообще. Вон стоит Максим Сабанеев, мы же к нему шли, так?
Марченко оглянулась.
Невысокий парень в белой рубашке и серых брюках нервно топтался у стойки приёма багажа.
— Здравствуйте, — подошла к нему Лена. — Я следователь по особо важным делам Следственного Комитета Российской Федерации Марченко Елена Валерьевна, это мой консультант, Скрипка Сергей Витальевич. Вы — служащий камеры хранения, Максим Прохорович Сабанеев?
— Д-да, — Максим растерянно переводил взгляд с Елены на Сергея.
— Вас оповестили о том, что мы придём к вам для беседы?
— Д-да… да, оповестили, я, вот, меня даже освободили на… это… на время допроса.
— Это не допрос, — строго поправила Марченко. — Пока ещё не допрос. Вас предупредили, что вести беседу будет консультант-экстрасенс?
— Д-да… — шепнул парень.
— Можем начинать? — Лена оглянулась на Скрипку и ужаснулась бледной зелени его щёк и мутности взгляда.
Тихонько спросила:
— Тебе… совсем нехорошо?
— Ага…
— Может, нам отсюда уйти?
— Не-а…
— Максим Прохорович, пожалуйста, обратитесь к своему начальству, чтобы нам предоставили отдельное помещение для разговора.
Парень опасливо посмотрел на шатающегося экстрасенса и побежал выполнять просьбу. А Лена взяла со стойки листок бумаги и помахала им на Скрипку. Тот благодарно кивнул, слегка розовея.
— Может, пиджак снимешь?
— Ты что…
— Но тебе же нехорошо.
— Это не от жары. Тут такие выбросы эмоций, — виновато развёл он руками. — Тут столько, столько, кошмарно много людей с такими, такими мощными, яркими эмоциями, они так подолгу держатся, так одна на другую наслаиваются… мне, наверное, нельзя ходить на вокзалы в… мои дни.
— Держись.
Что ещё могла сказать Лена? Ей, правда, было очень жалко Скрипку, и в то же время еле удавалось сдерживать злорадное хихиканье: мужчина с «критическими днями»! Кому рассказать — засмеют и не поверят!
— Держусь, — как-то неубедительно заверил её Серёжа.
Помещение, которое предоставило руководство вокзала, оказалось одной из многих безликих комнаток для «внутреннего персонала». Из-за новеньких компьютерных столиков согнали двух девушек. Одна блондинка, вторая брюнетка, с одинаковыми «французскими» косами по бокам головы, в одинаковых блузках, юбках, колготках и даже туфлях… вроде бы раньше сотрудников вокзалов не обязывали носить униформу?
Как же она им сочувствовала. Лена ведь тоже, «выйдя на дело», оделась по официальному дресс-коду, и теперь изнывала в классическом костюме (хорошо хоть с коротким рукавом!) и колготках.
А Скрипка, бедный Скрипка! Духота после ночного дождя, плюс сломанный кондиционер, плюс рубашка с длинным рукавом, плюс пиджак, да ещё и галстук… Лене казалось, когда она жалеет Серёжу, ей самой становится легче.
Сергей и Максим заняли места друг напротив друга. Их разделял стол. Со стороны могло показаться, что они готовятся к армрестлингу, но передёргивания плеч Скрипки свидетельствовали о желании вытряхнуть из мозга лишние «шумы».
Сергей молчал.
Марченко молчала.
Сабанеев попеременно краснел и бледнел, обильно потел и, естественно, тоже молчал.
— Приступим, — решилась, наконец, нарушить тишину Лена. — Мы хотим помочь вам вспомнить, Максим Прохорович, о том, что происходило девятого августа этого года утром, когда к вам пришёл… или пришла, клиент или клиентка, чтобы сдать в багаж чемодан с двадцатью килограммами золота.
При слове «золото» Максим содрогнулся всем телом.
Сергей наморщил нос:
— Вы не могли бы… реагировать вслух? Пожалуйста. Так мне будет проще выделять вас на фоне окружающих.
Лицо Сабанеева и так было красным, но стало вообще багрово-свекольным:
— Н-но я… э… я не… это… э…
Скрипка устало закрыл глаза:
— Вы реагируете нецензурно, я знаю, но, пожалуйста, попробуйте проговаривать свои мысли вслух. И… не бойтесь так. Ни я, ни Елена Валерьевна не кусаемся.
Максим, похоже, не поверил, но Сергей продолжал всё тем же ровным тоном:
— Я, конечно, не поощряю нецензурную брань, но, если она поможет вам снять нервный зажим, пожалуйста, материтесь вслух.
Лена недовольно поджала губы.
Ишь, нашёлся великий психотерапевт, зажимы нервные снимать надумал! Лучше бы себя как-то подлечил, ведь того и гляди свалится. «Его день» у него, понимаете ли.
— Итак, — изменившимся голосом, медленно и глухо проговорил Сергей. — Девятое августа. Утро. Вы… пришли на работу?
— Пришёл на работу, — покорно повторил Максим.
— Вы…
— Я…
— Вы… — Сергей душевно так хрустнул пальцами.
Сабанеев ещё раз вздрогнул. Да, Лена уже привыкла к фирменному «кххрыканью», но на человека неподготовленного оно обычно так и действовало. Максиму тоже показалось, как и многим до него, что под ним разваливается стул или над ним начинает осыпаться потолок.
— Скажите, пожалуйста, вы пришли ко времени или опоздали?
— Я пришёл ко времени.