Анастасия Федорова

Дело о полянах Калевалы



Глава 1

На стене над вытертым диваном, в желтом пятне света висела большая фотография в рамке. На ней был запечатлен какой-то безымянный ручей, каких на берегах Белого моря что звезд в небе. Дикая, выветренная, изъеденная дождями земля, огромные валуны и россыпь камней помельче, темная, несущаяся неудержимым потоком ледяная вода, низвергающаяся белопенным водопадом. Это еще не подавляющее величие скалистых гор, но уже не ленивая безмятежность полей. Все здесь пронизано ощущением мощи и крепости. Синее, как на открытках, небо, густая зелень хвои. Они стоят на покрытом мхом пригорке, четыре маленькие фигурки, такие хрупкие по сравнению с необузданной силой этих мест. У ног свалены рюкзаки, кто-то стоит, подбоченившись, кто-то присел на корточки, один придерживает сумку, у другого в руках карта. Им всем по тридцать — тридцать пять лет. Эту фотографию Краснов любил больше всего.

Она была для него напоминанием о его «прошлой» жизни, если так можно выразиться о временном промежутке до того дня, когда падение в подземной пещере и дальнейшие события изменили и перевернули с ног на голову все его представления о мире. Иногда он вспоминал и пытался осмыслить те часы и минуты. Он явно помнил, как оборвался трос, этот звенящий звук, пронизавший все тело ужасом, падение, такое же легкое и скользящее, как в детских снах. Если бы только к нему не примешивалось это душераздирающее чувство беспомощности и обреченности! Затем все в глазах закружилось, и он потерял чувство ориентации. Ослепительные вспышки, тело, как ватное, катится куда-то, натыкаясь на камни. После того, самого первого удара, он уже не чувствовал ни страха, ни боли, только какое-то искреннее удивление. Внутренний голос наивно спрашивал: я еще жив? А что дальше?

Часто Краснов останавливался на этих воспоминаниях, неровных и расплывчатых, переносясь сознанием к ясному утру, когда он встал абсолютно здоровый и самостоятельно выбрался из пещеры навстречу друзьям, возвращавшимся к нему, чтобы спасти. С тех пор многое изменилось. Способности, которые ему открылись после того памятного падения, многие люди не восприняли бы всерьез. Одни из них были вполне безобидны. Такие, например, как способность понимать различные языки, вполне можно было выдать за свою образованность. Предчувствие и некое подобие предвидения будущего, которое чаще в обыденной жизни зовется удачей, было, несомненно полезным, помогало избегать многих проблем. Но также доставляло и немало мучений, когда он ощущал леденящее дыхание серьезных проблем и бед в жизнях близких и друзей.

Самым опасным было «чтение мыслей», как он сам это называл, а по сути лишь ощущение внутреннего настроя собеседника. В детстве, мечтая уметь нечто особенное, отличавшее его от толпы, Ярослав, как и многие, отдал бы все на свете, чтобы овладеть подобным умением. На деле же, кроме печали, оно ему ничего не дало. Он порвал со многими друзьями, которые подсознательно оказались двуличны, корыстны или пусты. С неожиданной досадой убедился в том, что жена, развод с которой двумя годами ранее был результатом долгих и мучительных терзаний, не стоила тех душевных усилий. Ушел из университета, не в силах сосуществовать с суетливыми людьми, думавших не о науке и благе учащихся, а об отпусках, надбавках и повышении. Разочаровался он и в учениках, которые праздно отсиживали часы.

Затем настало время, когда он решил, что его спасут деньги. Они приблизят его к волшебному миру чистоты и комфорта, где нет рыкающей злобы и ожесточенности вечно голодных, в чем-то нуждающихся людей. Пользуясь своими способностями, Краснов работал в банке, интуитивно чувствуя удачу и платежеспособных клиентов. Но вскоре и это ему наскучило. Перешагнув сорокалетний рубеж, он ушел в себя, в эзотерику, в поиски спасительного пути. Ведь способности, данные ему встреченным в пещере Неким, были дарованы ему не для собственной наживы. Должна быть у него цель, свой собственный путь, вот для чего он ныне был избран. Подсознательно он был уверен, что есть определенная миссия, которую он обязан осуществить, и связана она с той страной стремительных ручьев и замшелых камней.

Ярослав неторопливо позавтракал, смакуя, растягивая время. Запах крепкого кофе, который он так любил, приятно щекотал ноздри, на столе приветливо таращилась глазунья. Он умел прекрасно готовить любимые блюда, но в подобные дни душевного упадка ему ничего не хотелось делать. Словно экономя силы, он пожарил яичницу, бередя старую рану — к чему кулинарные изыски, долгое тщательное приготовление, когда он сам, один, быстро наестся и этим?

Один — в этом был очередной камень преткновения. Для него всегда было важным взаимопонимание, забота, домашний уют, долгие беседы по вечерам, перетекавшие в любовные ласки. Ему казалось, что Маша, его бывшая жена, полностью отвечает всем его запросам. И вот — поход, падение, Дар. И горькое осознание того, что она его не любит, а затем и болезненное понимание, что и сам он не любил ее, а жил так лишь потому, что его это устраивало и было привычно и удобно. Это открытие было самым тяжелым ударом из всех. С развода прошло уже несколько лет, но до сих пор Ярослав чувствовал себя, как выброшенная на берег рыба. Ему уже сорок пять, и один. Так безнадежно один.

Он выбросил остатки яичницы в мусорное ведро и выплеснул кофе в раковину. Сколько можно ворошить прошлое? Почему оно не отпускает? Ведь он решил для себя — пусть лучше один, чем с чужой женщиной, один, но не с завистливыми лживыми друзьями. И все равно… Почему он, так ясно определивший все это для себя, просыпается по ночам оттого, что ему снятся коридоры родного университета, тихий сквер, где они познакомились с Машей, люди, которых он уже никогда не захочет видеть? Неужели он не готов еще принять свой Дар, свое предназначение?

Уже одетый, готовый выйти на работу, с ключами в руке он вдруг вернулся в комнату прямо в обуви и снова внимательно посмотрел на фотографию. Была какая-то внутренняя потребность подойти к ней, а за последние годы Краснов научился верить этому странному чувству. Солнечный свет переливался на деревянной рамке, высвечивал покрытые лаком прожилки. Глядя на снимок, Ярослав сначала слабо, а потом все сильнее почувствовал что-то, похожее на утешение, словно некий голос нашептывал ему — «я отнял, я и дарую, прими свою долю, и я вознагражу тебя сполна». И, стоя перед фотографией, он понял, что нечто уже свершилось, и вскоре, очень скоро его судьба круто переменится.

Такое сильное предчувствие у него уже было, яркое и сочное, как картинка из фильма. Это было, когда, совершенно упавший духом и потерявшийся, Ярослав встретил Николая Горячева, старшего следователя по особо важным делам из Следственного Комитета. Он словно наперед видел, что низенький лысоватый Горячев предложит ему заманчивую перспективу — уехать в Москву, чтобы создать при Следственном комитете новый отдел Тестирования Особых Разработок, способный распутывать загадочные и необъяснимые ситуации — уже получивший некоторую известность отдел «Т.О.Р.».

Вскоре подобралась и команда: трое таких же, как он, с неординарными способностями. Аля Сочина. Сергей Скрипка. Марина Лещинская. Работа, а также особое положение в обществе, ограничения и проблемы, налагаемые способностями, быстро сблизили их.

…Так что же готовит ему судьба?

Глава 2

Офис отдела «Т.О.Р.» выглядел не слишком презентабельно: разношерстная мебель, повыдерганная из чужих рабочих кабинетов, доставшаяся задешево или по связям — офисные столы по периметру, все светлые и только один рыжего цвета. Высокий, уставленный книгами и папками с документами, стеллаж, настольные лампы — тоже старые и потасканные, но исправно желтившие круги на столах по вечерам. Только компьютеры были относительно новые. В закутке за перегородкой стоял громоздкий раскладной диван — временами работа была непрерывной, кто-то задерживался, опаздывал на последнюю маршрутку, ждал новостей. Подобие кухоньки — не так уютна, как обжитые домашние, нет плиты, но для небольшого отдыха с чашечкой кофе сгодится.

Начальник уже ждал его, от нечего делать читая в Интернете ленту новостей.

— А, вот и вы, Ярослав Олегович, — поприветствовал его Горячев, бодро поворачиваясь и протягивая руку. — Как раз вовремя, а то дел на сегодня много. Вот новенькое принес, — и он кивнул головой на стопку бумаг.

Из двух документов, аккуратно разложенных на столе Горячева, Краснову первой бросилась в глаза тоненькая папочка. Что-то в ней притягивало, как магнит, и Ярослав невольно потянулся к ней.

— Да бросьте, — остановил его Николай Васильевич, лениво махнув рукой. — Ерундовое дело. Для вас у меня кое-что посерьезнее, — он поднял более увесистую подшивку и пролистал, комментируя, как торговец антикваром, нахваливающий свой товар. — Пропажа редкого коллекционного артефакта! Известное семейство, есть жертвы, и что-то даже успело просочиться в газеты. Мне кажется, довольно интригующе и есть возможность задействовать всех наших экстрасенсов, а это, — и он поднял пухлый палец вверх и довольно улыбнулся, — намекает на хорошую премию!

Но Краснов все-таки взял тоненькую папку в руки и раскрыл ее. Материалов было немного, но со страниц будто тянуло пряной хвоей, душистым запахом лесных трав, свежим плеском воды.

— Это все? — он испытующе глянул поверх страниц на следователя. Горячев, весь какой-то кругленький и лоснящийся, похожий на морского котика, зачем-то нацепившего на нос очки, казался разочарованным.

— Ну, я бы вообще отказался от этого дела, — он пожал плечами и поправил очки, — уж слишком оно банальное, но местные власти настояли.

— В кои-то веки их заинтересовала судьба маленькой учительницы? — Краснов отложил папку в сторону и сплел руки на груди.

— Не совсем, — будто извиняясь, Николай Васильевич чуть наклонил голову. — Дело в том, что у этой учительницы остался от родителей дом, некоторые сбережения и вещи. Уже прошел положенный срок, женщину признали пропавшей без вести, и сейчас соседи хотят выкупить ее участок у муниципалитета.

— Понятно. А где у нее дом-то?

— Да где-то там, за Петрозаводском — развел руками Горячев, потом поморщился, не в силах вспомнить и заглянул в папку. — Поселок городского типа Калевала, черт знает, где это находится…

Ярослав улыбнулся уголком губ, хмыкнул и на память продекламировал:



— Через рифы Калевалы,
По бездонным черным безднам,
Беспросветным глубям моря…



— Да-да, где-то там, — отозвался Горячев, не вслушиваясь в декламацию. Собрав свой кожаный портфельчик, он подкатился к дверям:

— Ну, я побежал, передавай привет подведомственным! — И, отсалютовав рукой, исчез в коридоре.

Ярослав вновь притянул к себе папку.

Сведений было катастрофически мало. Анна Андреевна Оленева, 04.12.87, рожденная в поселке Калевала, Карельская республика. Высшее образование отправилась получать в Мокрояров, по специальности «животноводство». Закончив обучение (Горячев, отличавшийся аккуратностью, доходившей до крайностей, всунул каждую из прилагаемых бумажек в отдельный файлик — копия аттестата, диплома, бумажек о поступлении-переводах и прочая бумажная мелочь), поступила в аспирантуру и стала преподавать в родном институте. 30 апреля 2010 года не вернулась в общежитие, где снимала комнату. С тех пор о ней ничего не было известно. Ни в общежитие, ни на кафедру, ни на адрес родительского дома в Калевале не было ни письма, ни записки. Год назад Оленеву официально признали пропавшей без вести.

Стараниями Горячева в папку были вложены копии свидетельств о смерти родственников Анны: сначала, в 1990-м — деда, затем, в 1992-м — бабки и, наконец, в 2006-м — матери, от которой девушке и остался домик. Отца, по-видимому, она не знала. Да, Горячев прав — обыденное дело, такие случаются сплошь и рядом. Мало ли что могло случиться с девушкой? Почувствовала себя дурно, упала, заблудилась, срезая дорогу, наткнулась на стаю собак, а то и откровенно дикого зверья, пришедшего поживиться на окраины. Вот и причина, а тела нет. Скорее всего, уже и не найдут. И некому переживать, ждать и просить о помощи. Словом, ничто не мешает признать Оленеву мертвой и разделить ее участок между соседями.

Но не зря его сегодня влекло к бескрайним просторам северной земли, к ее скрытой силе и целомудрию затерянных в лесах озер. Где-то там его призвание, его место и его судьба. Он вытащил из бумажек фотографию девушки. Лицо словно сошло с полотен Брюллова, такими мы представляем русских девушек — овал лица, очерченный русыми, уложенными на пробор волосами, большие, похожие на форелей глаза, с той дымчатой мечтательностью, которую удалось запечатлеть разве что русским иконописцам. Разве что слегка курносый, дерзко вздернутый носик.

— Рано они тебя хоронить собрались, — произнес Краснов, глядя в отрешенные глаза Анны. И крепко задумался. Было что-то щемящее в том, чтобы искать бесследно пропавшую девочку, которая годилась ему в дочери, и тем острее была эта смесь тоски и сострадания, что кроме него, ей неоткуда было ждать спасения. Впрочем, с досадой подумал он, один он с этим делом не справится. Ему прекрасно давались дела, где нужен был контакт с людьми, умение вытянуть из них необходимые сведения, выяснить правду или почувствовать между ними связь. Сейчас ему нужен помощник, способный держать контакт с информационным миром вещей и предметов, который увидит событие, даже если от него не осталось видимых или памятных следов. Краснов подумал о Марине Лещинской. У нее были способности к поиску пропавших людей и вещей, но с ней единственной, пожалуй, Ярослав не стремился найти понимания. Он знал о ней как о прекрасном детективе, охотно нагружал ее делами различной сложности, которые она мастерски распутывала, но сближаться не спешил. Марина казалась ему отстраненной и холодной. Краснов знал ее историю, но никогда не вникал в ее страдания. Он тоже многое потерял и через многое прошел, но и сейчас он полон желаний и потребности в полнокровной жизни. Она же, получив тяжелую рану, закрылась от мира, словно улитка в раковине. Все разговоры Ярослава с ней сводились к обсуждению дел, и она никогда не упоминала, как порой другие, о каких-либо личных вещах, будто вне работы ее не существовало вовсе. Шутки Марина проглатывала с тем же внимательным и чуть печальным лицом, что и все остальные фразы.

Благодаря своему дару, Краснов мог легко раскусить любого человека и найти с ним общий язык, но даже эта его способность в общении с Лещинской словно натыкалась на стену. Марина была для него полной загадкой. Если Скрипка участвовал в расследованиях с возбуждением и азартом охотника, а Сочина по той простой причине, что иначе она не могла жить, так тесно были связаны ее таланты медиума и повседневная жизнь, то Лещинская, как могло показаться, относилась к работе как к долгу, некому обряду или сакральному действию, в котором, возможно, находила свое утешение и утоление нестихающей боли.

Ярослав нехотя набрал номер Марины. Ему ответил ровный спокойный голос: похоже, она давно уже встала и занималась делом, если судить по едва заметному шелесту клавиатуры на заднем плане.

— Марина, я помню, что вы все еще заняты тем делом о пропаже рукописи, — наобум начал он. — Но я бы хотел попросить вас на некоторое время оставить его. Дело в том, что нужно начать расследование нового дела, и как можно скорее.

— Хорошо, Ярослав Олегович, — ничуть не изменив интонации, ответила Марина. — Мне подъехать в офис?

— Нет, — Ярослав почувствовал, что медлить и в самом деле нельзя. — Мы встретимся с вами на Павелецком. Возьмите документы и необходимые вещи, лучше теплое и спортивное, а детали обсудим в аэропорту.

— Хорошо, — так же безучастно согласилась Марина. — Один вопрос — куда летим?

— Удобный сотрудник, ничего лишнего, — мысленно прицокнул языком Краснов, а вслух сказал: — Поначалу в Мурманск, а оттуда… пожалуй, сначала в Калевалу.

— В Калевалу? — в ее голосе впервые зазвучало удивление. — А я думала — это сказочное место.

— И правда сказочное, — подтвердил Краснов. — В этом не сомневайтесь.

Глава 3

Впрочем, поговорить им так и не удалось толком. Из аэропорта Ярослав долго и тщательно улаживал оставшиеся дела — нужно было дать знать местным органам правопорядка об их поездке, согласовать бронь на автомобиль, подумать о ночлеге и питании, выкупить с трудом выцарапанные билеты. Им с Мариной достались места в разных концах салона, поэтому он ограничился тем, что перед посадкой сунул ей в сумку горячевскую папку, чтобы она хотя бы немного ознакомилась с делом.

Со своего места ему был виден ее затылок, и все два часа полета, созерцая его, Краснов испытывал какую-то детскую обиду. Она даже не поинтересовалась, почему нужно так спешить. А ведь он мог ей рассказать, что все сильнее его будто подталкивало ощущение того, что вскоре что-то произойдет, что необходимо не упустить момент, иначе может быть поздно. Что-то, что временно будет там, где все судьбы переплетутся, исчезнет безвозвратно. Прибавлялись и собственные переживания, связанные с его прежней жизнью, походами и любованием этими краями. Через двух соседей ему были немного видны проплывающие облака и под ними огромные зеленые пласты, то более светлые, то темно-зеленые, то золотившиеся на солнце, то прикрытые облачной тенью, временами, как осколки зеркал, вспыхивали озера. Ему приятно было видеть все это, но с щемящим чувством восхищения он твердил себе — как жаль, что самолет лишает нас видеть самые удивительные вещи. Лишает самого ощущения пути, преодоления расстояния, подсознательного чувства пространства. Два часа, и ты на краю земли, быстро и удобно. Но эти два часа комфорта совершенно вырезают из тебя принятие сотен километров земли, шири рек, размаха полей, глубин лесов, тысяч крошечных поселков и городов, где тоже живут люди…

После перелета Марина совершенно не выглядела усталой. Ее красивое лицо не потеряло прежней невозмутимости, а теплый брючный костюм (отнюдь не походная форма) придавал солидности. «Или шашечки, или ехать», — подумал Ярослав про себя: в его представлении о ней что-то не вязалось. Она была слишком усердной, слишком серьезной, мастером слишком высокого класса и при этом чересчур красивой. В тридцать с хвостиком у Марины была отличная фигура и точеные черты лица. Высокими скулами, маленьким ртом и по-кошачьи раскосыми глазами она удивительно напоминала «Камеристку» Рубенса, и сходство было тем сильнее, что у нее был тот же светло-русый, отливающий темным золотом цвет волос, которые она обычно заплетала в небольшую толстую косу или закалывала плотным пучком на затылке.

Эта красота выбивала Краснова из колеи. В его прежней жизни его окружали, как правило, женщины, которые жертвовали красивостями вроде макияжа, украшений, каблуков и изысканной одежды в угоду удобству или экономии времени. Это было для него синонимом благоразумия, поскольку те, кто, наоборот, подчеркивал свою телесность и декоративность, оказывались попросту легкомысленными и доступными дамами. Строгая, всегда аккуратная Марина разительно отличалась от всех, кого Ярослав знал прежде.

На стоянке их уже ждал бежевый «Рено Сандеро». Краснов быстро решил все дела с арендой и оплатой, получил ключи и бумаги, и вскоре они под ненавязчивый аккомпанемент навигатора катили по трассе вдоль Колы. Первое время они ехали молча. Разговаривать, хоть обсудить им было что, не тянуло. Оба, несмотря на то, что Краснов уже бывал в этих местах, были зачарованы пейзажами. Им то открывался вид на Мурманск, на стройные розовые ряды домов, переплетение улиц, то широко разворачивалась река, виднелась портовая часть, заставленная кранами и подъемниками, запруженная мощными судами. Каменистые берега даже в ярком солнечном свете производили хмурое и неприветливое впечатление, а затем за изгибом дороги вздымались белые вершины гор, изрезанный холмистый рельеф… Все это искало определений, сравнения то с видами Шотландии, типично представляемой протяженными холмами с низкорослой растительностью, то с диким размахом Норвегии, страны викингов, то даже наводило на мысли о сходстве с Кавказом, его курортами, где все так же пышно, обильно зеленью и снежными пиками, голубыми жилками облаков.

Краснов несколько раз собирался начать разговор, но никак не мог решить, с чего начать. Похвалить Марину за то, что она так скоро и беспрекословно собралась в дорогу? Или пожурить за то, что на ней сапоги с каблуком и шерстяной жакет вместо штормовки? Ну, это еще успеется — увидим, как она себя поведет, когда они окажутся в Карелии.

Марина первой прервала молчание.

— Я прочла документы, — сухо начала она. — Слишком мало информации.

— Это же рядовое исчезновение, — пожал плечами Краснов, не поворачивая головы. — А девушка ничем не примечательная, не местная звезда, не влиятельная персона. Ее и знали-то небось, полтора человека…

— Вдвойне странно тогда, — повела рукой Марина, — что в документах нет никаких отзывов от других людей. Ведь при расследовании должны были хоть кого-то опросить.

— Значит, нам ничего не остается, как опросить их самим. Это как раз по мне, — с небольшим нажимом отвечал Краснов. — Если у кого-то из них появятся некоторые ассоциации, возможный негатив, я об этом узнаю.

— Я не про то, — остановила его невольную похвальбу Марина. — Вам не кажется странным, что симпатичная двадцатидвухлетняя девушка не имеет не то, что мужа, но и парня, который бы лучше других мог описать ее характер следователю?

— Верно подмечено, — чуть кивнул головой Краснов, по-прежнему не отрываясь от дороги. — Но в ее табелях кругом стоят одни «отлично», так почему бы ей не быть просто ботаничкой-занудой, которая не находит необходимым заводить ухажеров? — он невольно улыбнулся представленному образу.

— Надеюсь, к ее правдоподобному портрету хотя бы у кого-нибудь найдется пара слов, — недовольно бросила Марина. — Преподаватели, студенты, работники зверофермы… Хотя бы какой-нибудь мотив, от которого уже можно было бы идти.

— Вы знаете, — со вздохом сказал Ярослав, — мне что-то подсказывает, что мотивы во всей этой истории не имеют никакого смысла. Но она жива, и мы должны ее найти. Чьи-то слова нам мало в этом помогут, вся надежда на ваши способности.

Он ждал, что Марина поддержит разговор, но она молчала, созерцая пейзаж. Их окружали высокие, близко стоящие друг к другу сосны, оставлявшие открытым нижний ярус леса, где почти не было кустарника, но заметны были валуны и нагромождения камней. Огромные, словно выдавленные из земли пласты пород, разломанные глыбы, поросшие мхом и лишайниками. Временами мимо проскальзывала широкая порожистая река или показывалась гладь озера, в просветах над зубчатым рядом деревьев то поднимались крутые, поросшие сосняком и ельником холмы, то виднелись горные кручи.

Дорога была не сильно загруженная и терпимого качества, поэтому Краснов выжимал из машинки все ее скоростные возможности.

— Я бы хотел успеть в гостиницу до полуночи, — пояснил он на всякий случай. — Потом они закроют ворота, персонал будет бурчать… Хотя какой там персонал, наверняка две бабки, но вряд ли они будут возиться с оформлением и ключами посреди ночи. А ночевать в лесу мне как-то не улыбается. А вам? — спросил он Марину со сдержанным раздражением — ее невозмутимое молчание его коробило. — Здесь вполне вероятно встретить крупного зверя. Медведи осторожны, а вот лоси и кабаны… — он оборвал себя и снова подумал с неприязнью, что слишком много говорит.

— Нет, я их не боюсь, — сдержанно ответила женщина, отозвавшись на зазвеневшую досаду в голосе собеседника. — Я больше опасаюсь людей. А почему нам нужно туда так торопиться? Мы могли бы остановиться где-нибудь в… Полярных Зорях, — выхватила она название из карты, лежавшей на передней панели. — А в Калевалу приехать уже утром.

— Мы не едем в Калевалу, — мрачно бросил Краснов и, предупреждая ее вопрос, добавил. — Нам нужно как можно скорее оказаться в Мокроярове. Что-то… Что-то будто тащит, толкает меня туда. Такие сильные предчувствия меня никогда не обманывали, — он ощутил со стороны некоторое тепло, хотя женщина молчала. Она ему верила.

— Я не могу сказать, что это такое, не вижу ни образа, ни слова, — больше для самого себя говорил Ярослав. — Я не знаю, что я… мы с вами должны сделать, когда попадем туда… Надеюсь, я пойму, когда это произойдет…

— Может, какой-то ключ к делу, — поддакнула Марина, полуобернувшись к нему с вежливой улыбкой.

«Осел, перед кем ты распинаешься?! — взвился на себя Ярослав, уходя в наблюдение за дорогой. — Скучно тебе? Ест обида на свою пустую жизнь? Или старый павлин решил перья распушить перед симпатяшкой? — безжалостно долбил он себя. — Интересно, а перед Марченко ты бы тоже так балаболил?»

И снова было молчание и дорога.

* * *

Часы уже показывали десять вечера, а они все так же гнали по пустой трассе. Небо было акварельно-прозрачным и светлым, и казалось, что еще часов шесть вечера, не больше. Внезапно Краснов напрягся, брови плотно сдвинулись. Марина робко окликнула его:

— Вам плохо, Ярослав Олегович? Может, лучше остановиться?

— Нет, ни в коем случае, — Краснов поудобнее перехватил руль, но Марина заметила, как побелели костяшки его пальцев. — Мы очень, очень опаздываем… Глупо звучит, наверное…

— Не глупо, — серьезно отчеканила Марина. — Вы лучше знаете себя, чем кто-то из нас, хоть мы уже давно работаем вместе. И никто никогда не сомневался в том, что то, чем мы владеем, важно и не склонно ошибаться.

Краснова утешили эти слова. Он чувствовал себя измотанным. Будто канат, обмотанный вокруг груди, тащит его вперед, все сильнее и сильнее, все настойчивее, словно кто-то просит о помощи, жалобно, тоскливо, не находя ответа. И все отчетливее он понимал, что долго этот призыв не сможет продолжаться.

— И я бы попросил, — вырвался он из своих размышлений и коротко глянул в сторону женщины, — не звать меня по отчеству. Можно и просто Слава. И… давай на «ты»? Так будет быстрее… в чрезвычайных ситуациях.

— Хорошо, — чуть кивнула она, а Краснов опять почувствовал нелепость своего поведения.

К полуночи ему стало намного хуже. Перед глазами мельтешили круги и точки, будто разбегающиеся муравьи, голову кружил влажный запах прогретого июньского леса, не хватало воздуха. Он гнал машину быстро, как только мог, стараясь сдерживаться и делать вид, что все хорошо, чтобы не пугать Лещинскую. Голос звал его, рвал туго натянутый канат, истошно, отчаянно, каким-то предсмертным, последним усилием. Затем все оборвалось.

Он плавно съехал на обочину, заглушил мотор и провел дрожащими пальцами по лицу. Ему казалось, он видел перед собой чью-то смерть, видел в деталях, в развернутом промежутке времени. Вот тут можно было все обернуть назад, еще тогда, вот здесь… Остервенело давя педаль, он ничем не мог изменить ход судьбы. Все случилось так, как изначально должно было случиться. И тот, кто отчаянно призывал его — мертв. Бешеная гонка оказалась напрасной.

— Что? Что случилось? — Марина, почти что дремавшая до того, вскочила, сначала глянула назад — ей показалось, они сбили зверька, затем в испуге глянула на полотняное лицо Ярослава, боровшегося с поглощающей все внутри пустотой.

— Всё, — пробормотал он. — Всё кончилось.

Марина откинулась назад, посмотрела в окно, на затягивающееся низкой серой пеленой небо. Она вспомнила свои, сказанные несколько часов назад, слова.

— Жаль, что экстрасенсы не умеют ошибаться, — прошептала она и осеклась, чтобы не подвел голос — чувство потери захлестнуло и ее. Они столько неслись вперед, и она верила, что не просто так, что ее шефа ведет уверенность в благополучном исходе дела, или хотя бы обещание некой подсказки, зацепки или знака. И вот они стоят в сгущающейся темноте где-то посреди леса, среди огромных, с автомобиль, валунов. И некое удовольствие от предвкушаемого расследования, в котором они, благодаря своим талантам, несомненно будут на коне, безнадежно утрачено. Мысль о том, что ежедневно гибнет определенное число людей, не скрашивала ситуации. Когда они оба поверили в ценность одного человека, его значимость высоко возросла. А помимо того, что смерть унесла маленький человеческий мир, еще и профессиональную гордость уязвляла необходимость искать мертвое тело.

Марина невольно поежилась — она побаивалась всего, связанного с материальной стороной смерти. Разложение, следы насилия, мысли о мучительности конца, возможная нелицеприятная расчлененка. Она вытащила из папки фотографию пропавшей учительницы и с человеческой жалостью поглядела в ее нежное лицо. Ярослав скосил глаз на нее, затем со вспыхнувшей надеждой почти вырвал фотографию у нее из рук и близко поднес к лицу. Затем откинулся назад, на его губах мелькнула улыбка облегчения.

— Она жива!

И, вновь воспрянув духом, они помчались в Мокрояров.

Глава 4

Было чуть за полночь. Погода резко изменилась — небо провалилось в серое ватное марево, моросил мелкий, назойливый дождик, в низинах клубился сырой туман. Красивые виды быстро потеряли свою привлекательность и производили мрачное, угрюмое впечатление. С возвышенности, откуда спускалась машина Ярослава и Марины, открывался вид на Мокрояров. Окруженный плотной стеной леса, он лежал на покатой прогалине, заваливавшейся в сторону извилистой речки — вот видны несколько прямоугольников, образованных низкими, пяти-четырехэтажными домами, маленькое красное здание администрации, пригород из деревенских домов с огородами и палисадниками, пастуший выгон и чуть в стороне, обнесенная уродливым бетонным забором, виднелась звероферма. На расстоянии, откуда просматривалась вся долина, небольшой городок казался чем-то чужеродным, посторонним на фоне подавляющего величия природы, будто поселок был перенесен в эти места какой-то великаньей рукой. На какой-то момент Краснову вспомнилась легенда о деревнях, поглощенных лесами, погруженных на дно прозрачных озер. Именно здесь представлялось возможным, на мгновенье закрыв глаза, стереть творения человеческих рук из созданного более могущественными силами пейзажа.

В самом подавленном настроении Ярослав и Марина добрались до гостиницы и заселились в два маленьких номера, чистых, но давно не видавших ремонта. Краснов, частенько бывавший в походных условиях, был не очень удивлен, но вот Лещинская, привыкшая к уютным гостиничным номерам за границей и жившая в обстановке максимального комфорта, была шокирована словно вышедшей из прошлого века деревянной нескладной кроватью с лакированным изголовьем, эмалированной, подтекающей раковиной, вытертым цветастым половиком на полу. В душе, шипя под струями воды, которая текла как придется, становясь то невыносимо-холодной, то обжигающей, она с неприязнью думала, сколько придется потратить времени, прежде, чем она вернется в свою любовно обставленную квартирку.

Утро было пасмурным и ничуть не поднимало настроения. Дождь уже перестал, но воздух был промозглым, временами налетавший ветер неприятно пробирался под одежду. Ярослав и Марина облегченно вздохнули, войдя в полицейский участок, где было тепло и сухо, даже немного душно и пахло клеем и пылью. Майор Роман Алексеевич Виноградов, о встрече с которым они условились еще вчера, встретил их в своем небольшом кабинете. Все в нем отдавало казенщиной и скукой — на подоконнике торчал чахлый фикус, на полках стеллажей и корешках папок скопилась пыль, в приоткрытом ящике стола виднелся какой-то сельскохозяйственный журнал, а в оконном отражении отсвечивал монитор с открытой карточной игрой. Виноградов, плотный, коренастый, с круглым мясистым лицом, меньше всего напоминал служителя правопорядка. Усадив вошедших на пару видавших виды стульев, он расположился за своим столом, весь подавшись вперед, на сложенные перед собой руки и с любознательной улыбкой обвел мужчину и женщину светлыми серыми глазами.

— Значит, это вы будете экстрасенсы? — сразу начал он.

— Мы предпочитаем называться сотрудниками специального отдела СК РФ, — уклончиво ответил Ярослав, глядя на свои руки. — Экстрасенсы — слишком громкое слово, к тому же, носящее, как нам кажется, довольно негативный оттенок.

— Определенно мешающий нормальной оперативной работе, — подхватила в том же тоне Марина. — В любом деле важен серьезный подход, чего не так-то просто добиться, когда на тебя показывают пальцем.

— Ну, в любом случае внимание вам будет обеспечено, — равнодушно бросил Виноградов. — К нам нечасто заскакивают гости из столицы.

— Мы бы хотели пока узнать больше о деле, — переменила тему Марина, которой явно не хотелось развлекать скучающего майора россказнями о фокусах самозваных магов и волшебников.

— Ну что тут особенно расскажешь, — пожал плечами Виноградов. Ему, как и недавно Горячеву, дело виделось простым, как скатерть, а его раскрытие представлялось моментальным при помощи столичного чародейства. — Жила здесь эта Оленева, училась, потом работала в институте. Все ее здесь знали, приятная девчонка была, веселая, общительная, всегда с друзьями или учениками.

— Вы говорите, ее многие знали, — уцепился за фразу Краснов. — Но нам в нашем отчете никакой характеристики на нее не дали. Вы могли бы назвать, с кем можно было бы о ней поговорить? С кем-нибудь из ее друзей?

— Ну, это вы поздновато приехали, — Роман Алексеевич покатал пальцем по столу карандаш, лениво глянул в окно. — Сейчас почти все разъехались по домам. У студентов, знаете, сессия почти закончилась. Остались только те, кому еще экзамены назначены или пересдачи там… Вообще, вам надо с профессором Устиновым поговорить, ее научным руководителем.

— А ее друзья? — не выдержав отвлеченного разглагольствования Виноградова, перебила Марина. — Те, кто с ней учился?

— Так те давно уехали, — невозмутимо уставился на нее майор, будто разъяснял, что на дворе лето, а не зима. — Обучаться закончили и уехали. На ферме из них никто работать не остался, и в аспирантуру никто не подавал.

— Понятно, — коротко выдохнул Краснов. Внутреннее чутье говорило, что Виноградов ему ничем не поможет. — Тогда другой вопрос. Пропавшая Оленева снимала комнату в общежитии. Нам сказали, мы можем осмотреть вещи, которые ей принадлежат, — он нарочно демонстративно сделал акцент на настоящем времени. Виноградов и бровью не повел.

— Ну это вам в любом случае надо в институт идти, — ему не терпелось переложить ответственность на чужие плечи. — Я вам человека дам, он проводит.

Он прошел к дверям и, наполовину высунувшись в коридор, кого-то попросил:

— Пригласите ко мне Котю, пожалуйста.

Краснов и Лещинская переглянулись — повсеместная мокрояровская вальяжность начинала раздражать. Виноградов явно старался выглядеть осведомленным меньше, чем должен был быть. Ситуация нисколько не прояснялась. Мало того, Краснов видел, что от них ждут какого-то чудодейственного финта. Разумеется, талант Лещинской в поиске вещественных следов был сильным козырем, но он прекрасно знал, каких трудов и душевных затрат стоят подобные действия его подчиненным. Пользоваться иным знанием — не то же, что прочитать книгу. Он и сам, порой выкладываясь в работе, знал, какая душевная опустошенность накатывает после неразумного или частого применения своих способностей. Поэтому умения Марины он приберегал только для того момента, когда это будет крайне необходимым. А пока стоило полагаться на логику и свое чутье.

Котя? Что за «котя» в отделении полиции? С раздражением скрипнув зубами, он глянул в коридор, откуда вышла девушка в форме. Ей было не больше двадцати пяти лет, довольно высокого роста, хорошо сложенная, с приятным овальным лицом и копной светлых волос, заплетенных в толстую косу.

— Сержант Киссанен Каарина Йоханновна, — представил ее широким жестом Виноградов, а Краснов, не удержавшись, хмыкнул и тут же постарался принять серьезный вид. Щеки молоденькой сержанта начали наливаться сердитым румянцем.

— Сержант вам тут все покажет и проводит, куда захотите, — разъяснил Виноградов и решительно направился к столу, ясно дав понять, что разговор окончен. Краснов и Лещинская попрощались и вышли вслед за светловолосой девушкой.

* * *

Оказавшись на улице, Краснов поинтересовался у сержанта:

— Роман Алексеевич нам сказал, что пропавшую многие знали?

— Возможно, — пожала та плечами. — Городок у нас небольшой, все всех знают. Тем более, учащиеся.

— А вы с ней случайно не были знакомы? — спросила Марина.

— Я — нет, — ответила та. Я училась в другом городе, и сюда приезжала ненадолго. Поэтому ничего такого сказать вам не могу. Знаю только по документам, что она была такая… обычная…

Они шли по широкой улице, обсаженной с двух сторон лиственницей. Недавно покрашенные белой и бежевой красками пятиэтажки с разбитыми под окнами цветниками радовали глаз. Небо начало постепенно проясняться, в просвете между облаками радостно заиграло солнце. Краснов, невольно скользнув взглядом по ладной фигурке шедшей впереди Киссанен, заметил, что на кончике ее косы совершенно неформальным образом болтается нарядная треугольная фенька с бисеринками.

— Простите, — не сдержался он, — а вы сами сплели это украшение? У вас на косе.

Сержант обернулась и удивленно взглянула на него:

— Нет, что вы… Я не такая уж мастерица. Это одна женщина в деревне плетет. Тут многие девчонки так носят. А почему вы спрашиваете?

— Давно не видел ничего подобного, — доверительно ответил ей Ярослав. — Ведь это косник, один из ключевых элементов костюма русской девушки. Я таких даже в глухих деревнях далеко на севере не встречал, а здесь все-таки…

— К цивилизации ближе, — пошутила с теплой улыбкой девушка. — Так, мы пришли.

Они стояли возле низенькой деревянной ограды, за которой плескалось море всевозможных цветов, а в глубине, за пышными купами только начинающей зацветать сирени виднелось двухэтажное белое здание.

— Наш институт, — пояснила Каарина и махнула рукой дальше, где виднелся бетонный забор. — А там звероферма. У многих там бывает практика, поэтому так близко. А вот и Гну, — выпалила она, увидев, что по дорожке от института идут трое людей.

— Простите, кто? — удивилась Марина. Девушка покраснела и поправилась:

— Устинов Григорий Николаевич, преподаватель зоологии. Мы его между собой зовем Гну… Он очень интересный человек. Хоть и немолодой, — Краснов почувствовал себя уязвленным, поскольку шедший в центре преподаватель был едва ли старше его самого, — но он многое делает для нашей молодежи, организует мероприятия разные, конкурсы. Его даже первокурсники за своего держат, — улыбнулась она. — Я вас здесь подожду, вы с ним поговорите. Он был научным руководителем пропавшей и хорошо ее знал.

Краснов и Лещинская двинулись навстречу группе. Устинов уже заканчивал разговор с мужчиной и женщиной, которые шли рядом с ним. На первый взгляд, они ничем не выделялись, но наметанный взгляд провидца сразу отметил вышитую повязку на голове женщины и ее определенно сшитое вручную и расшитое стилизованными традиционными узорами платье. Оно ей весьма шло, и Ярослав мысленно отметил тот факт, что какие-то элементы народной культуры, не вытесненной техническим прогрессом, еще живы в этом уголке мира. У мужчины же была хорошая пышная борода, будто у священника, и это тоже было необычно после гладко выбритых сизоватых щек столичного люда. Профессор же, казавшийся моложе из-за своего тонкокостного телосложения, отнюдь не исключавшего физической крепости, был мужчиной среднего роста, русоволосым и светлоглазым. Лицо у него было приветливое, а сидевшие на носу очки придавали ему интеллигентный вид. Увидев форму оставшейся у оградки Каарины и идущим ему навстречу следователей, Устинов что-то сказал сопровождающим и кивнул в сторону Краснова и Марины. Пара, казавшаяся взволнованной и настороженной, тревожно оглядела приближающихся, попрощалась с профессором и торопливо удалилась по дорожке.

— Добрый день, сотрудник Следственного комитета Ярослав Краснов, — представился Краснов. — А это Марина Лещинская, моя коллега.

— Устинов Григорий Николаевич, — в свою очередь назвался преподаватель, чуть наклонив голову в знак уважения. Речь у него была плавная, певучая, с едва заметным «оканьем», добавлявшим какого-то шарма.

— Мы хотели бы поговорить с вами насчет Анны Оленевой, пропавшей два года назад. Вы были ее научным руководителем? — уточнил Краснов.

— Да-да, — будто спохватился Устинов, кивая. — Я хорошо ее помню. У нее курсе на втором умерла мать, и мы тогда очень сблизились. Не подумайте ничего дурного, я к ней относился как к дочери. У меня ведь тоже нет семьи, детей, да и она всегда тянулась к людям старше нее. Друзья, конечно, у нее были, много знакомых, все ее любили, но она, как бы это сказать… Она искала серьезных, сформировавшихся личностей, а таковых в этой возрастной категории еще встречается мало. Поэтому, пожалуй, я могу твердо сказать, что она чаще доверяла и открывалась нам, преподавателям.

— А были ли у нее конфликты, недоброжелатели? — спросила Марина. — Ведь бывает, что старшие, опытные коллеги могут невзлюбить или учащиеся, которым не давался ее предмет…

— Нет, что вы, — печально отозвался Устинов, поправляя очки. — Мы все здесь к ней хорошо относились. Да и со студентами она умела найти общий язык. Должников у нее не было, как мне кажется. На «трудных» она не жаловалась. Тем страннее, что всё вот так, — он осекся и зябко повел плечами. Говорить ему было тяжело, чувствовал Краснов, он был действительно крепко привязан к пропавшей девушке.

— А были ли похожие случаи здесь? — спросил Ярослав.

— Я лично не помню, — задумчиво ответил Устинов. — Конечно, бывают моменты… Здесь всюду леса, есть и дикие звери. Лисы часто встречаются, зимой и волки на окраине бывают, собаки одичавшие. Знаю, что нападают иногда, но чтоб насмерть — не было ни разу.

— Нам сказали, что все бывшие сокурсники Анны уехали? — снова уточнил Краснов.

— Да, когда она пропала, как-то весь кружок ее обычных знакомых распался, а затем они все разъехались.

— А вообще как все произошло? — вклинилась Марина. — Мы уже столько раз пытались понять картину, но…

— Такое ощущение, что никто не заинтересован в том, чтобы это дело раскрыть, — поддержал ее Ярослав. — Будто девушка уже мертва.

— Вы считаете, это не так? — удрученно спросил преподаватель, стараясь подавить болезненные воспоминания.

— У нас есть основания считать, что девушка жива, — лаконично заключил Краснов. Лицо Устинова словно осветилось изнутри, и губы дрогнули в улыбке:

— Жива? Да разве так может быть?

— Всякое может быть, — воздержался углубляться в детали Краснов. — Мы и приехали сюда, чтобы ее найти.

— Господи, ну если есть хотя бы шанс, — залепетал Устинов, и вокруг глаз у него собрались морщинки, сразу сделавшие его значительно старше. — Вы спрашивайте, вам кто угодно будет рад помочь.

— Так как она пропала? — повторила вопрос Марина. — Что происходило в ближайшие дни перед ее исчезновением?

— Вы знаете, — Устинов коснулся пальцами подбородка, — когда в прошлый раз велось следствие, меня часто спрашивали, не могла ли Анечка совершить самоубийство. Я вам могу ответить, что она была необыкновенно целеустремленной и сильной натурой, хорошо знала свои внутренние ресурсы и толкнуть ее на подобное действие могло только очень жестокое и травмирующее событие. Так вот, в тот период ее жизни с ней ничего подобного не происходило. Как я уже сказал, она прекрасно прижилась в нашем коллективе, даже предполагали, что после защиты кандидатской Аня останется работать с нами. С учащимися конфликтов у нее не было, она всегда была в хорошем настроении. Мы с ней в тот последний день виделись, она забежала на минутку ко мне в аудиторию и вернула книгу, которую я ей одолжил. Она была в отличном расположении духа. А наутро она не пришла на свой предмет, ее хватились. Вахтерша из общежития сообщила, что она не вернулась вечером.

— Ну а парень у нее был? — наконец-то Краснов решился задать этот вопрос.

— И да, и нет, — покачал головой Устинов. — Я говорил, что в своем окружении она хотела видеть лишь серьезных людей. У нее долгое время была связь с одним парнем, но примерно за полгода до ее исчезновения они решили расстаться. Все это было без ссор, тихо-спокойно, они остались приятелями и все. Его, кстати, допросили тогда, — заметил Устинов по ходу воспоминаний.

«Почему половины этого нет в документах? — сердился про себя Краснов. — Это могло бы значительно всё упростить. Не разыскивать же теперь всех, кто два года назад здесь находился. Нужно вернуться к Виноградову и потребовать поднять архив».

— Где сейчас этот молодой человек? — словно прочитав его мысли, спросила Марина.

— Вернулся к себе домой, — пожал плечами Устинов. — Я больше о нем ничего не слышал.

— Что ж, — вздохнул Ярослав, задумчиво разглядывая песок на дорожке, — пожалуй, больше вопросов у нас пока нет. Можно будет к вам обратиться, если понадобится ваша помощь?

— Разумеется, — заверил, кивая, преподаватель. — Вот, возьмите, — он вытащил из нагрудного кармана пиджака блокнот и написал на нем цифры. — Пусть у вас останется мой номер телефона.

— Спасибо, — поблагодарила Лещинская, убирая его в карман. — Мы бы еще хотели осмотреть ее вещи и комнату. Вчера по телефону нам сообщили, что мы можем это сделать.

— Вещи? — растерялся на мгновенье Устинов. — В ее комнате сейчас уже живут другие люди, но Людмила Ивановна вас проводит. Вещи, я думаю, она вам покажет. Те, что не взяли друзья Анечки, убрали на склад, где старые учебники хранятся и прочее… Общежитие вон там, но, я смотрю, вас Котя сопровождает.

— И почему вы все ее зовете Котей? — понизив голос, не сдержалась Лещинская.

— Потому что, — ответил за профессора Краснов, — полагаю, родители у сержанта Киссанен финны. А «кисса» по-фински «кошка».

— Приросло как-то, — с улыбкой развел руками Устинов. — Мы между собой зовем ее Катенькой, конечно.

* * *

Попрощавшись с профессором, они отправились вслед за Котей к общежитию — невзрачному четырехэтажному зданию.

— А вы хорошо знаете здешние леса? — спросил Краснов наобум.

— Приходится, — отозвалась девушка. — С этой зверофермой одна головная боль. Территория уходит глубоко в лес, и там ее трудно контролировать. Вот и выходит, что кто шкурки ворует, кто — зверей, а кто силки ставит.

— А местные жители часто туда забредают? — снова закинул удочку Ярослав.

— Ну, бывают такие, кому дома не сидится, — кивнула она. — Но если охотники и рыбаки хотя бы знают, как себя вести в лесу и с местами хорошо знакомы, то всякие грибники по осени — те еще ходоки. Раз пришел дед, говорит — бабка пропала. Бабке уж за сотню перевалило, небось, ушла километров за десять, а сил топать обратно нет! Три дня на ягодах сидела, насилу нашли.

— А Устинов уверял, место спокойное, — хмыкнула Марина.

— Ну, не ошибся, — пожала плечами Котя. — Народ здесь тихий. Если сам себе приключений не ищет. А то есть у нас всякие любители исторической реконструкции, — пренебрежительно фыркнула она. — В шутку в лес ходят, цветки папоротников искать или курганы с сокровищами. А недавно снова потянулись к Ведьминой поляне. И все студенты ходят, хоть им Гну постоянно мозги полощет, что опасное это место. Он же за них отвечает — у них постоянно какие-то походы, спортивное ориентирование, никогда не знаешь, что пригодится. Мы хоть вроде в городе живем, да лес-то вот, рядом…

— Что это за Ведьмина поляна? Культовое место? — поинтересовался Краснов.

— Да уж, местная легенда, — заговорила девушка. — Когда лет пять назад вырубили вон там, — она махнула в сторону ближайших холмов рукой, — часть леса под хозяйственные нужды, то оказалось, что в самой чаще на краю оврага стоит почти нетронутый временем дом. А местные старики про этот дом слыхали, что жила там некогда старушка-ведунья или что-то в этом роде. Говорили еще тогда, что люди старались без надобности туда не ходить. Это дикая часть леса, нет троп, все поросло малиной и шиповником. Мост через овраг каменный, но насколько он прочен — никто сказать не может. И все это на краю глубокого оврага. Склоны у него каменистые, а на дне река. Упадешь — шансов выбраться не будет.

— Я знаю, — продолжила Котя. — Я там как-то сидела, ждала одного жулика. Он пришел — и как сквозь землю провалился, ни слуха, ни духа. А утром нашли его, миленького, — так о камни избило, что не узнать. Но шкурки при нем были, и на том спасибо… Вся беда в студентах, они любопытные, ходят туда нервы себе пощекотать, привидений ищут, атмосферы загадочной. Скорее бы просека заросла, там действительно неприспособленные для прогулок места. Да и зверь там бывает часто.

У проходной они расстались. Котя передала экстрасенсов коменданту общежития, энергичной женщине лет пятидесяти, которая сразу же повела их в хозяйственные помещения. По дороге Краснов еще раз решил попытать удачи:

— А вы помните эту девушку? Оленеву Анну.

— Как не помнить? — ответила Людмила Ивановна, кивая головой. — Хорошая была девушка, не то, что некоторые. Всегда у нее было чисто, опрятно, соседи на нее не жаловались. Никаких выходок, сами знаете, себе не позволяла. А уж рукодельница была, — и женщина вздохнула.

— Я смотрю, у вас здесь вообще мастериц хватает, — Ярослав вспомнил об изукрашенном коснике Киссанен.

— Не то чтобы очень много, — снисходительно заметила комендант. — Но среди деревенских попадаются умелицы. Иногда у кого-нибудь видишь такие вещи, что закачаешься.

— А чем увлекалась Оленева? — спросила Марина.

— Вышивала по-всякому, вообще одежду украшала — могла и сшить что-то, — ответила женщина, открывая ключом тяжелую дверь.

Они вошли в небольшое подсобное помещение. Было довольно затхло, пахло бумажной пылью и рассохшимся деревом. Тускловатая лампочка в потолочном светильнике холодным голубым светом осветила несколько бумажных коробок, стоявших друг на друге в углу.

— Ну вот, — Людмила Ивановна обвела рукой эту композицию, — все ее вещи. Смотрите, что вам нужно. У вас это надолго?

— Пожалуй, понадобится время, — ответил Краснов, пропуская вперед Марину. — Моя коллега специализируется на поиске пропавших людей, — пояснил он коменданту. — Она очень внимательно относится к вещам, принадлежавшим им.

— Хорошо, тогда ключ я вам оставлю, — она протянула Ярославу снятый со связки ключ. — Мне нужно еще кое-что сделать. Ключи потом оставьте вахтерше.

И она ушла, оставив экстрасенсов вдвоем.

— Что ж, пожалуй, начнем, — вздохнул Краснов и снял верхнюю коробку. Они принялись разбирать вещи. Некоторые предметы, которые ее интересовали, Марина откладывала на небольшой стол, стоявший тут же. Она аккуратно перебрала часть одежды, недолго держа вещи в руках. Глаза ее были прикрыты, она словно погрузилась в транс, только иногда ее лицо менялось под влиянием каких-то эмоций.

— Ничего, — ответила Марина, отодвигая от себя стопку вещей. — Много счастливых воспоминаний, радостных моментов, но ничего тревожащего. Никакой угрозы.

— Я считаю, что ее похитили, — твердо заявил Краснов. — Я знаю — она здесь, в Мокроярове. Ведь, если она жива и скрывается где-то поблизости, что ей могло бы помешать дать знак тем, кто был с ней близок? Пожалуй, только надежные запоры… Должен быть знак, который связывал бы ее с похитителем.

— Не исключено, что она не знала того, кто ее похитил.

— Не может быть, — засомневался Ярослав. — Не знаю почему, но где-то есть подсказка.

Он принес вторую коробку. Она была плотно набита маленькими коробочками, шкатулками и свертками. Здесь хранилось все рукоделие Анны: нитки, бисер, ленты, неоконченные поделки. Чья-то ношеная, отданная на переделку одежда, выкройки и рисунки, схемы и выписки из журналов.

— Да, действительно, есть, на что взглянуть, — изумилась Лещинская, разворачивая недошитое платье, сплошь украшенное искусной вышивкой.

— Между прочим, есть кое-что, что мне кажется стоящим внимания, — Краснов чуть склонился к коллеге и провел пальцами по рисунку. — Заметь, этот орнамент в виде цветков повторяется неоднократно. И вот этот тоже.

— И что? — остановила его Лещинская. — Он мог ей нравиться или просто хорошо получаться. Что это доказывает?

— Что наша скромная преподавательница животноводства увлекалась большим, чем просто рукоделием, — с нажимом повторил Краснов. — Она неплохо разбирается в символике. Эти рисунки — не просто украшение, а обереги и заговоры на удачу, здоровье, везение. Посмотри, очень много ее собственной одежды расшито повторяющимися знаками. Видишь вот эту птицу? А теперь собаку? И вот это крылатое существо — это семаргл, или симург, вещая птица, символ знания и мудрости. Устинов говорил, она любила учиться и тянулась к тем, кто был ее старше — вот и подтверждение! Что-то мне подсказывает, что мы еще встретим эти знаки.

— Не нужно далеко ходить, — Марина открыла третью коробку. — Вот и знаки…

Третья коробка была набита книгами. Здесь было много учебников по животноводству и смежным специальностям, собственные работы и конспекты Анны, и отдельной группой — книги по истории русской культуры, сборники мифологических преданий и верований, в том числе, и труды по семиотике и письменности народов севера. Краснов с уважением пробежал глазами по заголовкам — они все были ему хорошо знакомы. Лещинская печально улыбнулась:

— Я ее уже хорошо представляю. Для своего окружения и места жительства она вполне неординарная личность. А в общечеловеческих масштабах — все та же история. Внешнее благополучие, дружелюбие и открытость — и внутренняя неудовлетворенность, одиночество и разочарование…

— Опять человеческое лицемерие? — Ярослав присел рядом с Мариной и перелистал одну из книг. — Почему люди не могут просто быть теми, кто они есть?

— Я бы не назвала ее лицемеркой, — ответила Марина, не поднимая головы. — Скорее, она желала больше, чем ей могли дать. Ошибалась в людях… как все мы. А потом наступает момент, когда даже радостная улыбка уже не может скрывать внутренних страданий.

— А что с тобой сделали люди? — неожиданно для себя самого спросил Ярослав. Марина внимательно посмотрела ему в лицо.

— Давай не будем об этом, — попросила она после непродолжительного молчания. — Я слишком долго старалась забыть прошлое.

— Его нельзя забыть, — покачал головой Ярослав. — Его можно только принять и переосмыслить. Хотя сказать — еще не значит, сделать, — он попытался ей улыбнуться, но лицо Лещинской было бледным и серьезным. Вдруг он представил картину со стороны — тесная, заставленная хламом комната, пронзительный резкий свет, голый пол, щербатый стол, коробки — все заставлено кипами книг и разложенных вещей. Посредине он — немолодой и не слишком, пожалуй, обаятельный, с еще не до конца отсеченными провинциальными комплексами и раздражающими привычками разведенного мужчины. Рядом она — красивая и недоумевающая, почему этот стареющий агент Малдер пытается ее так нелепо «клеить».

Марина отодвинула от себя коробку с книгами и взялась за небольшой пакет. «Что ему от меня нужно? — думала она с досадой. — Зачем эти разговоры? Неужели Аля ему что-то сболтнула из того, о чем мы говорили в прошлый раз? И теперь он хочет развести меня на псевдооткровенный разговор, заболтать банальными истинами, что каждому из нас, экстрасенсов, ведунов, целителей, провидцев пришлось в большей или меньшей степени измениться, чтобы сосуществовать со своим даром? Ему легко говорить такие вещи — он мужчина, он сам порвал связи со своим миром. Его не выкинуло из жизни, как беспомощного котенка половодьем. Не было у него ночных истерик, когда, казалось, нож сам бы скользнул по венам, лишь бы не слышать этих голосов, упреков, сожалений и воспоминаний. И тех знаков, что остались на теле, на вещах вокруг, на твоей репутации, твоем образе жизни. Нет, ему не понять. Для него, как и для большинства я — скатившаяся с катушек полоумная истеричка. И зачем бередить это? Есть только одна истина — забыться в работе».

Она раскрыла пакет и взяла в руки стопку печатных листков. Вдруг правой ладонью она ощутила легкое покалывание, а, прислушавшись внутренним чувством — и неясное волнение. Она притянула бумаги к себе и, сосредоточившись и закрыв глаза, стала брать по одной в руки и откладывать в сторону. Волнение, исходившее от бумаг, продолжало усиливаться. Что могло так впечатлить Оленеву? Марина вся горела, трепетала от предвкушения чего-то долгожданного. Собрав все свои силы, она словно нырнула глубоко в воду. Все звуки вокруг стали глуше, ощущения собственного тела, мысли, разум — все осталось наверху, она погружалась все глубже в зеленоватый мерцающий искрами полумрак. Где-то в нем были ответы на все вопросы. Когда-то она уже плыла здесь, опускаясь все глубже, усталая от мучительной боли и радостная в преддверии ожидаемого чуда. Чуда не случилось, и ее ребенок…

Марина открыла глаза. Возвращение было таким головокружительным и сильным, будто на нее вылили ведро холодной воды и одновременно ударили под дых. Она наклонилась вперед и часто задышала, жадно глотая воздух.

— Марина, что с тобой? — это Ярослав дотронулся до нее и зачем-то принялся гладить ее плечи. Прикосновение не было неприятным. Она невольно вспомнила, с каким трепетом ждала прикосновений Пети — и как давно она была лишена даже физического тепла. От внезапно вспыхнувших ассоциаций сдавило горло. Марина с усилием взяла себя в руки.

— Все хорошо, Ярослав Олегович, — по привычке, забыв, что они условились быть на «ты», ответила она. — Эта бумажка была для нее очень важна.

Они вместе вытащили страницы из файла. Это был доклад одной из старшекурсниц, посвященный весьма скучным рассуждениям о кормовых смесях. Но вдруг Краснов напрягся и ткнул пальцем в следующие строчки:


«Отдельно стоит упомянуть о т. н. „ведьминых кольцах“, образованных иногда разросшейся грибницей, а иногда кругами из различных цветов, которые называются в таком случае „кольцами фей“. По свидетельству старожилов, некогда в месте, называемом Ведьминой поляной находилось крупное скопление „колец фей“, прозываемое также Прасковьиным ожерельем, что и отражено в старинной записи на памятном столбе. Говорят, подкармливаемая грибницей зелень более полезна и приятна для скота, впрочем, из ущербного центра круга траву брать не рекомендуется».


— Снова эта поляна? — подняла глаза Лещинская. — Похоже, без визита туда не обойдется.

— Пожалуй, что так, — хмыкнул Краснов. — Не исключено, что наша любительница старины наведалась туда. Впрочем, я на ее месте так бы и поступил.

И он прикусил язык, заметив недовольную гримасу Лещинской. «Снова болтаю», — одернул он себя.

— Давайте вернемся и попросим сержанта Киссанен проводить нас, — предложила, поднимаясь с пола, Лещинская. — Не представляю, что мы там можем найти, но лучше осмотреть это место.

Глава 5

Погода удивительным образом наладилась. После дождя в лесу все заиграло и переменилось. Воздух, свежий, пропитанный озоном и свежестью, пах терпкой хвоей, клюквой и грибами. Неумолчно щебетали птицы, вспархивая из-под ног, перелетая с ветки на ветку, гоняясь друг за другом шумными стайками. Отросшие в этот год новые веточки елей и сосен, нежно-салатовые, мягкие и пушистые, пригибались под своим весом, как страусовые опахала. Высокие, по пояс, папоротники, плотные метелки хвощей, разноцветные ковры зелени, маленьких лесных цветов — белоснежных звездочек, розовых и лиловых лесных орхидей, мхов, камнеломки. На пути им встречались поляны, заполненные кустиками черники, блестящей, стелющейся брусники, пышной пеной белеющей земляники. Однажды им открылась огромная прогалина, до пределов видимости полная ландышей, и никто не смог сдержать восхищения.

Лещинская пробиралась в зарослях, подняв голову к едва видимому сквозь кроны деревьев небу с изумленным и сияющим, как у ребенка, лицом. Глядя на нее, Краснов тихо улыбался сам себе, будто сам был причастен к тому великолепию, которым встретила Марину карельская природа.

Они шли уже около получаса. Марина, как обычно, молчала, а вот Котя оказалась интересной, говорливой собеседницей. Всю дорогу они с Красновым обменивались шутками и служебными байками. Он рассказывал ей про свои походы, а она делилась местными легендами.

— Все началось-то не просто так, — поведала она. — Экая невидаль — старый дом! После войны в здешних лесах не редкость найти остатки бывшей деревни или какое-нибудь убежище. Я сама не видела, но говорят, что находили и более старые постройки, неизвестно кем и когда брошенные, почти съеденные лесом или наступающими болотами. Обычно это просто строения, опасные тем, что могут обрушиться вам на голову. Или змея там схоронится. А здесь сразу, как нашли этот дом, так сразу неладное начало происходить. Вот мы придем, вы сразу почувствуете, как там неуютно. Будто кто смотрит за тобой, мысли назойливые в голову лезут. А ночью и с костром, и с людьми тошно — кажется, кто-то за спиной у тебя стоит. Словом, жутковато… Лесорубы потому и бросили там лес валить, что стало им казаться, что на опушку выходит кто. Большой, больше собаки и сидит, ждет, глазами светит… Ну, лесорубы, они понятно — мужики бывалые, чего им собаки бояться? Ну сидит и сидит. А однажды кто-то из них отлучился по нужде, а вернулся весь в крови, лицо разодрано, и ничего сказать не может — как память отшибло. С тех пор долго никто туда не совался.

— Собака, говорите? — задумчиво повторил себе под нос Ярослав, переступая поваленное дерево.

— Ну а потом, уж не знаю, за каким чертом, — продолжала, шагая впереди, Котя, — занесло туда пару студентов. Не то потерялись, не то дорогу попутали, но только пришли они и начали трепаться, что видели ведьмину избушку. И у порога сидела опять же большущая собака. А потом в лесу казалось им, между деревьями мелькал силуэт женщины. Они ее кликали, но никто не ответил. В общем, такая вот ерунда. С тех пор и повадились туда паломничать за своей порцией острых впечатлений. Уж и запрещали, да что там?

— Вы-то сами не замечали ничего подобного? — вставила Марина, раздвигая перед собой здоровенные папоротники. — А то уж больно смахивает на бабкины страшилки.

— Да кто его знает? — пожала плечами девушка. — Странновато там, ясен пень. А уж что там кому виднеется — не мое дело. Сама я никого не видела, но что волки там могут быть, а то и медведь заплутавший — это возможно. Люди? Ну кто знает… Браконьеры, оно дело такое, всюду шастают. Им, конечно, тоже не с руки отвечать, если их кто зовет.

— А последний случай приключился два года назад как раз, и около того времени, как Оленева пропала, — вспомнила Котя. — Тоже пошли двое к поляне, молодцы какие, Блинтайм встречать — тоже мне, эльфы! Обратно один другого на руках тащил. Орет как резаный и тащит. Ну, у одного бошка пробита — на него, со слов второго, обрушились потолочные балки. А второй твердит, что на него собака бросилась и глотку перегрызть хотела. Вот только на руках, на плечах у него порезы, как от ножа, а не как от когтей, и следов укусов не видать было. Назад воротимся, могу показать вам это дело, — добавила она, заметив, что Краснов, первый раз слышавший подобное, недовольно хмурится.

— Что за… Блинтайм? — Лещинская застряла, не в силах самостоятельно перебраться через нагромождение поваленных деревьев.

— Да черт его, — буркнул было Краснов, возвращаясь и помогая женщине преодолеть преграду. — Первомай, что ли? Оленева вроде накануне пропала.

— Он самый, — за сержантом оглушительно хрустели ветки.

— Бельтайн, — чуть склонившись к Лещинской, шепнул Краснов. Та ответила ему вопросительным взглядом, и он объяснил:

— Кельтский праздник начала лета, связанный с началом пахоты и выгона скота. Традиционно должен был обеспечить плодородие всему живому, как понимаешь. А еще на Бельтайн жгли костры и обновляли в домах огни, — так же шепотком продолжал он, порой покачиваясь при ходьбе по неровному пути, едва не прикасаясь губами к ее волосам и маленькому розовому уху. Было что-то, что неодолимо влекло к ней, запах, что ли, особенный, легкий, похожий на яблоневый цвет.

— А огонь — это символ Семаргла. Считалось, огонь способен проходить по всем слоям земли, а Семаргл, который, будучи хранителем абсолютного знания, также служит проводником между мирами, сам появляется из огня. Мы его уже видели сегодня на вышивках, — напомнил он внимательно слушавшей его Лещинской. — Собака такая большая, с крыльями…

Спустя некоторое время непролазная тропа, по которой их вела Котя, расширилась, и Краснову даже показалось, что местами подо мхом и палой листвой он видит дорожную колею. Затем наличие некогда проложенной дороги стало очевидным — кое-где попадались выложенные по краю камни, старые деревья стояли по ее краю ровным рядом, когда низкорослый молодняк пробивался все ближе к центру, нависал, сплетаясь ветвями, над головой. В глаза бросился огромный валун, замшелый, изъеденный лишайниками, серебристо-серый, покатый, как спина бобра. На обращенной к дороге стороне камня была высечена некая запись, от времени неразборчивая, полустертая. Краснов, стараясь не привлекать внимания Коти, задержался возле камня, чтобы прочесть, что же там написано.

— Налево пойдешь — коня потеряешь? — пошутила Лещинская, проходя мимо него. Краснов удивленно обернулся к ней, и ему показалось, что она задорно улыбнулась ему.

— Возможно, — ответил ей улыбкой Ярослав. — Этой надписи не меньше двухсот лет, а сказано там что-то вроде «осторожно, впереди овраг».

— Ага, — кивнула Марина, — дорожный знак — впереди неровности! — и она даже театрально взмахнула рукой. «Что это с ней? — изумленно подумал Краснов. — Никак теперь она мне понравиться вздумала?»

Наконец, впереди сквозь ряды стволов показался просвет, и вскоре они очутились на краю леса. Только что они шли по относительно ровной местности, и вдруг земля под ногами вздыбилась и распалась, рассеченная, будто по ней прошелся гигантский плуг. Перед ними лежал глубокий овраг с крутыми каменистыми склонами. Кое-где на нем зеленели хвощи и папоротники, поросль мелкого шиповника. Внизу по камням бежал быстрый неглубокий поток. На другой стороне оврага, которая соединялась с первой небольшим каменным, на вид довольно крепким мостом, виднелась широкая прогалина, обрамленная ельником. На ней, хорошо видимый, стоял дом. Это была обычная русская изба, низкая, покосившаяся, вросшая по самые оконца в землю. На ее полуразвалившейся крыше росли несколько деревьев, с одного краю на крышу упорно лезли вьющиеся растения, высокая и густая, как конская грива, трава скрывала ее понизу. Даже отсюда было заметно, что некогда изба была богато украшена — на продавленных пустых окнах висели шелковисто-серебряные резные наличники, вдоль карнизов и выступов вился вычурный узор, перемежающийся вырезанными конскими или змеиными головами. Приглядевшись, можно было увидеть даже затертые и поблекшие краски. Позади избы виднелись останки бывшего сарая или скотного двора — скелет опорных балок с оползающей дранкой.

Осторожно перебравшись на другую сторону, следователи принялись осматриваться. Кое-где на поляне были видны колья, некогда служившие опорой ограде, иногда под ногой хрумкала сгнившая доска. Пройдя ближе, Краснов легонько толкнул Лещинскую под локоть, и кивком головы указал на пространство позади избушки. Там, до самой кромки леса, будто кольчужный пояс, змеились ведьмины кольца, образованные плотными пучками белых цветов. Это было неожиданное и несколько пугающее зрелище. Со стороны могло показаться, что здесь разгулялся ленивый садовник, позволивший поляне полностью зарасти, но, тем не менее, выкосивший все вокруг ровных плотных колец и до травянистого подшерстка выдравший всю растительность в их центрах. Посреди непролазного леса такое, кажущееся делом рук разумного существа, творение поражало. Ярослав никогда не считал себя трусливым, да и опасных ситуаций он пережил немало, но сейчас он кожей чувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Впрочем, внутренний голос подсказывал — это не угроза, это оценка и проверка. Если выдержишь испытание — награда будет щедрой…

Он посмотрел на Марину, пытаясь понять, что же чувствует она. Женщина явно ощущала себя не в своей тарелке. Она была бледна, глаза возбужденно блестели, а дыхание было тяжелым, будто ей не хватало воздуха. Она растерянно озиралась, словно чего-то ожидая. Столкнувшись глазами с Ярославом, она поспешно отвела взгляд и принялась что-то осматривать у себя под ногами.

— Все в порядке? — негромко спросил он, чуть коснувшись ее рукава, но она вдруг отшатнулась, как если бы он дотронулся до нее раскаленным железом.

— Я хочу уйти отсюда, — она с мольбой взглянула на него. — Это место… В моей голове голоса, их много… Они шепчут мне вещи, о которых я не хочу слушать!

В ее васильковых глазах было страдание. Ярослав постарался как можно нежнее взять ее за плечи, на этот раз она не сопротивлялась.

— Что бы это ни было, оно испытывает нас, — попытался объяснить он. — Не бойся, я смогу защитить тебя! Если ты их слышишь, может, и они услышат тебя. Попытайся спросить что-нибудь…

— Я бы с радостью, — подумала, перебарывая волнение, Марина. — Но мысли у меня сейчас совсем не об учительнице.

Поскольку она замешкалась с ответом, Краснов отступил в сторону и теперь шел во двор, где среди обширного малинника проглядывали очертания какой-то постройки, а поверх возвышался не то столб, не то стела, увенчанная резной фигурой и знаками. Но стоило им одновременно подумать о том, что может быть вырезано на этом столбе (про него упоминалось в докладе, — подумала Марина), как раздался протяжный не то вздох, не то всхлип, и Котя рванулась в сторону моста. Оба экстрасенса невольно последовали за ней и, поравнявшись, обомлели.

Внизу, на камнях, упершись в спущенные до воды ветви кустарника, лежало, ярко белея на солнце, едва ли не детское тело. Вода, журча и пенясь, стянула с него одежду и куколем намотала на верхнюю часть туловища, обнажив девичий впалый живот и бесстыдно раскинутые тонкие ноги. Одно колено было неестественно вывернуто. Краснов проследил взглядом примерный путь до верха обрыва — практически никаких следов, лишь слегка примята скудная зелень. На камнях поблизости не видно следов крови — если она и была, ее смыло потоком.

— Идемте, — чуть охрипшим голосом позвала сержант. — Поможете мне вытащить ее, а затем вернемся в город за группой. Мне не хочется вас здесь оставлять, — чуть помолчав, добавила она. — Не из-за недоверия, конечно. Вдруг что, вы отсюда сами не выберетесь, пожалуй…

Краснов почувствовал, как Лещинская повисла у него на локте мертвым грузом — ее ногти больно впились ему в руку даже сквозь одежду. Взгляд у нее был стеклянный. Ярослав знал с чужих слов, что она боится всего, что непосредственно связано с мертвецами, но и представить не мог, что она будет так шокирована.

— Тебе не обязательно подходить близко. Останься наверху, она одна не справится, — попросил Марину Ярослав, осторожно разжимая ее железную схватку. К его удивлению, она покорно опустила руки и только затравленно глядела, как сержант, закатав штанины и сняв чулки, осторожно спускается по валунам вниз.

— Это ты меня звала? — сокрушенно спрашивал Краснов, следуя за Котей. — А я не успел, не смог тебя спасти.

Сколько ей было лет? Она казалась совсем ребенком. Очень худая, хрупкая, неоформившаяся и легкая — не понадобилось больших усилий, чтобы аккуратно вытащить ее на берег. Котя первым делом бегло осмотрела тело, вполголоса комментируя повреждения. Внешне их было мало, но Краснов знал, что после такого падения на камни в теле девушки осталось мало целых костей, и вон тот лиловый кровоподтек за ухом и стал причиной смерти. Стараясь не поскользнуться самому, он придвинулся ближе и натянул девушке юбку на окоченевшие ноги. За время работы с полицией ему довелось быть свидетелем самых циничных обращений с мертвыми, будто те никогда и не были живыми людьми. «Им все равно», — говорили ему врачи, с презрением набивавшие вскрытые трупы внутренностями, как кукол сеном, перед выдачей родным. «Кому какое дело?» — спрашивали инспекторы дорожного патруля, выволакивая из раскореженных машин бесстыдно нагие тела. Но Краснову было глубоко омерзительно это овеществленное отношение. Сидя перед мертвой девушкой, он никак не мог поверить, что на этом для нее все оборвалось.

— Похоже на несчастный случай, — подняла к нему лицо Котя. — Нет ни следов насилия, ни ножевых, к примеру, ранений… Лежит примерно с ночи. Конечно, потом все проверят, но… Какая глупость, что за черт ее сюда принес?

Ярослав посмотрел на руку мертвой девушки, где на запястье держалась вымокшая разноцветная фенька и подумал, что кое-какие ответы для него очевидны, но вслух ничего не сказал. Тщательно оглядев все вокруг, они начали подниматься к мосту, где жалась потерянная Марина Лещинская.

Глава 6

Спустя часа полтора они сидели в номере Лещинской. Марина только приняла душ, ее волосы, собранные в хвост, были влажными и последние капли сбегали по ним на домашнюю рубашку. Краснов принес ей горячего чаю и что-то из еды, но есть никому из них не хотелось. Марина, бледная, поникшая, слегка дрожала, ей никак не удавалось согреться. Ярослав тоже чувствовал себя не лучшим образом, но упорно пытался настроиться на рабочий лад.

— Что ж, раньше, чем следственная группа закончит работу на месте, мы не сможем туда вернуться, — подытоживал он. — По идее, учитывая, какой аурой они сами окружили это место, в их же интересах убраться оттуда до наступления темноты, хотя какая темнота — белые ночи, — бормотал он себе под нос, расхаживая взад-вперед. — Так что завтра…

— Я не хочу туда возвращаться, — глухо отозвалась Лещинская, ежась.

— Ты говорила — были голоса? Что они сказали? Они что-то спрашивали? — забрасывал ее вопросами Ярослав. — Потому что я тоже кое-что понял.

— Они говорили мне гадости, — выдавила из себя Лещинская, предательски шмыгая носом. — Злые, жестокие слова…

«Голоса говорили мне гадости, — повторила про себя Марина, баюкая на руках теплую чашку. — Больше всего мне хотелось бежать оттуда, чтобы их не слышать. Кажется, они хотели изничтожить меня, растоптать, смешать с грязью. Но они были правы… Только говорили они мне доходчивей и грубее, чем это сделала Аля в наш последний разговор. Аля многого обо мне не знает, а эти… они знают меня лучше, чем я сама себя знаю. Разве это не правда, что я люблю не Петю, а свою жалость к себе? Мне нравится оплакивать свою несостоявшуюся жизнь. Нравится думать, что кто-то был виноват в том, что произошло — врачи, не сумевшие спасти Коленьку. Муж, не захотевший меня понять. Его новая жена, которая посмела его окручивать, зная о том, на дно какой пропасти меня ввергла смерть маленького. Все те друзья, которые отвернулись от меня, потому что им наскучили мои слезы и жалобы. И обычные люди, которые шарахались, как от прокаженной, когда у меня вдруг не выдерживали нервы, я рыдала на пустом месте или задыхалась от нервных приступов… Мне нравилось винить их в черствости по отношению к себе, ненавидеть за то, что они счастливы. Но никто все эти годы не мешал мне свободно вздохнуть и, оставив прошлое за спиной, идти вперед, искать новых друзей, новые встречи и новое счастье.

Вместо этого я, как выкинутая на улицу собачонка, держалась за Петю, выискивала способы, как вернуть его, мечтала о ситуациях, которые бы развели его с Лилей и вернули мне. Как больно было видеть, что тот, кто был тебе так близок, живет с другой, которая намного хуже тебя. Ты думаешь — что у нее такого, чего нет у меня? Чем я, такая хорошая, красивая, умная, гаже вот этой — пустой, серой и приземленной? Может, давно надо было понять, что не ты хуже, а этот человек попросту был тебя недостоин? Нет-нет, моя жизнь не потеряна, я еще могу все исправить. Полюбить человека, который нуждается в любви, родить ребенка, который будет желанен и любим, от всего сердца, сполна!»

Она разрыдалась. Растерявшийся Ярослав не знал, что ему делать.

— Мариночка, не плачь, — он приобнял ее и неловко гладил по волосам и вздрагивающей спине. — Расслабься и поспи. Я тебе обещаю, больше ты ее не увидишь, все хорошо! Хочешь, я схожу вниз, куплю коньяка? Немножко тебе не помешает…

От его теплых слов и заботливого взгляда Марина вконец раскисла. Слезы полились с новой силой. Подвывая, она притянула к себе Ярослава и уткнулась ему в плечо, чтобы реветь не так громко.

— Нельзя туда ходить, пока в себе не разберешься, — растягивая гласные, гнусавила она. — Тем, кто не знает, что ему нужно, туда не надо-о-о… Как дерево желаний, то, где в конце поя-явились призрак-ки. Вот только девочка… чего такого она могла пожелать? — она вдруг вспыхнула и, вытирая нос, отстранилась от Ярослава.

— Не знаю, не знаю, — задумчиво ответил он. — Могла пожелать того, с чем не готова была столкнуться, — Марина, уловившая в его словах отзвук своим мыслям, вздрогнула и внимательно посмотрела на него. — Не захотела принять то, что ей предлагали, — продолжал размышлять Ярослав. — А от предложений высшей силы могут отказываться только очень уверенные в себе. И, между прочим, об этой девочке я бы хотел узнать немного больше.

— Это именно ради нее мы так спешили сюда? — утвердительно спросила Лещинская. — Ведь, по словам Каарины, она умерла примерно в то время, когда мы остановились в лесу, и ты сказал, что связь оборвалась?

— Да, я об этом уже подумал, — кивнул Краснов. — Я о другом — у нее на руке был плетеный браслет. Точно такой, каких мы с тобой у нашей Оленевой видели достаточно, — глаза Марины загорелись. — Нужно проверить, не могли ли эти две быть знакомы? Или же Оленеву учила плести та же женщина, что сплела браслет для этой девушки. Но! Самое главное в том, что это все одна и та же символика, одна и та же повторяющаяся фраза, один и тот же призыв! — он горячо, проникновенно говорил.

— Собака? Семаргл? Знание? — предположила Марина.

— Да, но не только, — Краснов поднял палец. — Я расскажу тебе одну вещь, только послушай серьезно. Кажется, что это очевидно, но… Кажется, не в этот раз, — удрученно отметил он, и через несколько секунд в дверь постучали.

В коридоре переминалась с ноги на ногу сержант Киссанен. Краснов жестом предложил ей войти.