Elizabeth Rudnick
CINDERELLA
Элизабет Рудник
ЗОЛУШКА. ИСТОРИЯ ОДНОЙ МЕЧТЫ
Все знают красивую сказку о Золушке, которая благодаря силе мечты и доброму сердцу завоевала любовь принца и преодолела все невзгоды. Но знаете ли вы о том, что на самом деле выпало на долю бедной девушки? Или о том, как простое обещание, данное ею в детстве матери, изменило всю её жизнь? О том, где и как состоялась её встреча с принцем и какую роль в этом сыграла фея-крёстная?
Бессмертная и трогательная история любви и добра, самопожертвования и отваги.
Мой дорогой читатель!
С твоего любезного согласия я рада рассказать тебе одну историю. С тех пор, когда произошли эти события, минуло много лет, но я помню их очень хорошо. И в этом нет ничего удивительного. В конце концов, я же фея-крестная, а у фей-крестных очень хорошая память (не говоря уж о том, что у них острый ум). За долгие годы своей жизни я очень многим молодым людям помогла убедиться в том, что мечты могут сбываться. Много раз я наблюдала за тем, как рождается и расцветает любовь, видела, как герои обретают силу, а бессердечные люди – душу. Но эта история тронула меня сильнее других.
Начинается она, как и положено каждой хорошей истории, со слов «жили-были»…
Пролог
Жили-были красивый мужчина и прекрасная женщина. Они были добрыми, ласковыми и приветливыми со всеми. Муж усердно трудился, чтобы его жена была счастлива, а жена безумно его любила. Они жили в уютном домике, в самом центре прекрасного королевства. Весной и летом большой луг позади их дома покрывался цветами, а неподалеку на маленьком поле паслись милые овечки, щипавшие травку рядом с мирными, довольными своей жизнью коровами.
Когда в их семье родилась чудесная девочка, муж с женой стали еще счастливее, чем прежде. Свою дочку они назвали Эллой, и с самого рождения она была их маленькой принцессой.
На самом деле у нее, конечно, не имелось ни титула, ни короны, ни замка. Но она стала настоящей принцессой своего маленького королевства. Границами его были лес и луг, а подданными – растения и птицы.
Во что бы Элле ни захотелось поиграть – в идущего по пустыне Сахара слона или в скачущую по лугу дикую лошадь, – все, от домашних мышей до поваров на кухне, с удовольствием ей подыгрывали. И люди, и животные подпадали под чары девочки и чувствовали себя счастливее, когда она была рядом.
Глава первая
В королевство пришла весна. На лугу ярко зазеленела трава, проснулись и потянулись вверх цветочки. В траве паслись маленькие ягнята, возле маленького фонтана рядом с домом громко хлопали крыльями утки.
Десятилетняя Элла вышла на порог своего дома, глубоко вдохнула и улыбнулась. Сунув свою маленькую ручку в кармашек платья, она нащупала там хлебные крошки, которые прихватила с кухни, подошла к фонтану и стала бросать их в воду уткам.
Утки с огромным удовольствием набросились на крошки, но хлеба хотелось не им одним. С соседних деревьев слетелись воробьи, и даже козы и овцы потрусили к фонтану. Вскоре здесь началась настоящая куча-мала – всем не терпелось ухватить хоть немножко угощения.
Элла принялась наводить порядок в этой толчее, заставляя больших птиц потесниться и уступить место тем, кто поменьше.
– Ну что ты делаешь? – упрекнула Элла одну особенно крупную птицу. – Дай и маленьким тоже поклевать. – Потом она повернулась к козлу, у которого из пасти торчал огромный пучок травы, и добавила: – А ты, Голиаф, жуй как следует. Никому не нужно, чтобы у тебя разболелся живот.
Раздался негромкий смех, и девочка обернулась. Неподалеку стояла ее мать и с удивленным лицом наблюдала за дочерью.
– Ты все еще веришь, что они тебя понимают? – спросила она.
Ярко-голубые глаза Эллы вопросительно посмотрели на мать.
– А разве нет?
– Ну, конечно, – заверила она ее. – Я тоже верю, что животные слушают нас и даже разговаривали бы с нами, если бы мы умели их понимать. Так мы учимся присматривать за ними.
Элла улыбнулась, но тут же нахмурилась и спросила:
– А кто присматривает за нами?
– Феи-крестные, разумеется, – ответила мать.
(Простите, что прерываю рассказ, но просто не могу удержаться. Я всегда восхищалась матерью Эллы. Она была проницательнее и умнее большинства других людей. Но вернемся к нашей истории…)
– Ты правда веришь в фей? – широко раскрыла глаза Элла.
– Я верю во все, – ответила мать.
Какое-то время Элла молчала, обдумывая мамины слова, затем кивнула и решительно сказала:
– Тогда я тоже верю во все.
– Так и должно быть, – согласилась мать.
И в эту минуту Элла услышала далекий стук копыт. Она знала, чья это лошадь. Элла взвизгнула и понеслась через луг к дороге. Отец! Ее отец вернулся!
Отец Эллы часто и надолго уезжал по своим торговым делам, и когда его не было, в доме становилось как-то сумрачнее.
– Папа! – закричала Элла, прыжками преодолевая последние шаги, отделявшие ее от отца. – С приездом!
Отец подхватил дочь на руки, едва не задушив ее в своих медвежьих объятиях. Элла тоже обняла его со всей силой, на которую были способны ручки десятилетней девочки, а затем глубоко вдохнула отцовский запах – запах дороги и пыли, который всегда привозил с собой отец, возвращаясь домой. Элла очень любила его, хотя знала, что мама немедленно погонит папу в горячую ванну и этот запах – увы! – исчезнет.
Пару мгновений спустя Элла соскользнула на землю. Затем привычно подошла к Галахаду, конь наклонил к ней голову, и девочка нежно погладила его по морде. А потом Элла обернулась, и глаза ее округлились от волнения. В руках у отца появился сверток в красивой бумаге.
– Что это? – нетерпеливо воскликнула Элла.
– А, так, ничего, просто кокон, – ответил ей отец. – Свисал с дерева.
Элла недоверчиво подняла бровь. Она знала, что это не просто кокон – отец ее поддразнивает.
– Но кажется, там внутри что-то есть, – сказал отец, осторожно его встряхивая. Он протянул его Элле, и она, очень аккуратно развернув подарок, ахнула от восхищения. Внутри оказалась бабочка – самая красивая и удивительная игрушечная бабочка, какую она когда-либо видела. Отец взял бабочку из рук дочери, что-то уверенно повернул в ней, и бабочка вдруг запорхала в воздухе – она была совсем как живая!
– По-французски бабочка называется un papillon, – пояснил отец.
– Un papillon [Бабочка (фр.)], – с удовольствием повторила Элла. Когда отец бывал дома, он между делом учил дочь французскому языку, и постепенно она говорила на нем все свободнее и свободнее. Отец любил повторять, что настоящая леди должна знать французский – язык поэтов – не хуже, чем язык, на котором разговаривают фермеры.
– Tres bon, хорошо! – воскликнул отец после того, как Элла несколько раз повторила новое для нее слово, а затем добавил, протягивая дочери руку: – Voulez-vous danser, mademoiselle? [Хотите потанцевать, мадемуазель? (фр.)]
– S’il vous plait! [С удовольствием! (фр.)] – воскликнула Элла, делая реверанс.
Отец нежно подхватил ее, и они прокружились в вальсе весь остаток пути, до самого дома, где на крыльце со счастливой улыбкой на лице их ждала мама.
Позднее, тем же вечером, Элла лежала в своей кроватке. Бабочка стояла на видном месте на прикроватном столике, а мама сидела на покрывале с красивой книгой в руках и своим мягким негромким голосом читала дочери историю о далекой стране, страшном великане и прекрасном отважном принце.
Элла хлопала ресницами, стараясь подольше не заснуть. Мама посмотрела на прильнувшую к ней дочь и начала напевать знакомую колыбельную песенку:
– Сиреневый цветочек, дили-дили-дили… Зелененький листочек, дили-дили-дили… Если я твой король, дили-дили-дили… Ты будешь королевой…
Она замолчала, когда в комнату заглянул отец. Он подошел к кроватке и поцеловал уснувшую дочку в лоб. Мама, улыбнувшись, продолжала. Элла проснулась и подхватила своим тоненьким голоском:
– Зелененький цветочек, дили-дили-дили… Сиреневый цветочек… Люби меня, как я тебя люблю…
Песня кончилась, девочка уснула, и родители, встав, начали одну за другой задувать свечи.
Подойдя к двери, они обернулись, чтобы еще раз взглянуть на своего спящего ангела. В этот момент казалось, что так будет всегда. Они чувствовали себя самыми счастливыми людьми на свете, жизнь была прекрасна, и все они так любили друг друга!
Но как бы долго ни было счастливо королевство, рано или поздно в него приходят печаль и беда. Так случилось и в семье Эллы, когда ее мама тяжело заболела.
Прислонившись к дверному косяку родительской спальни, девочка наблюдала за тем, как приехавший к ним доктор осматривает свою пациентку. Мама лежала в постели и казалась бледной тенью той прекрасной женщины, какой была прежде. Закончив осмотр, доктор начал собирать свои инструменты.
Элла нервно теребила край платья. Ее взгляд упал на задернутые занавески, закрывающие окна от яркого солнца, и она почувствовала боль в сердце. Это нечестно! Как может солнце светить так ярко, когда здесь, у них в доме, все так плохо?
– Элла, подойди.
Услышав усталый отцовский голос, Элла, немного помедлив, направилась к кровати.
Проходивший мимо доктор коснулся ее плеча. Она знала, что он хочет подбодрить ее, но от этого ей стало только хуже. Элла подошла к кровати, опустилась рядом с ней на колени и осторожно накрыла руку матери своей ладонью.
– Элла, – слабым голосом сказала мама… – Кажется, пришло мое время. Мы с тобой должны попрощаться. – По щекам Эллы хлынули слезы. – Я не хочу, чтобы ты плакала. – Мама немного помолчала, потом на ее губах показалась слабая улыбка. – Впрочем, сейчас можешь немного поплакать. Но потом вспоминай обо мне с улыбкой. Я так хочу. Потому что, глядя на тебя, тоже буду улыбаться.
У Эллы перехватило горло – ей так много хотелось сказать матери, но она не могла вымолвить ни слова. И поэтому просто кивнула.
Мама тоже едва заметно кивнула в ответ и сказала:
– Я хочу открыть тебе одну тайну – великую тайну, которая поможет тебе во всех испытаниях, которые посылает нам жизнь, – Элла наклонилась ближе, потому что голос матери перешел в чуть слышный шепот. – Запомни: будь всегда смелой и доброй. В одном твоем мизинце доброты больше, чем у многих других людей во всем теле. А добро обладает огромной силой, гораздо большей, чем ты думаешь.
– Добро обладает силой? – озадаченно переспросила Элла.
– И волшебством, – сказала мать. – Это правда. Где добро, там любовь и счастье. Будь смелой и доброй. Обещаешь?
– Обещаю, – ответила Элла, не в силах сдерживать слезы.
Мама глубоко вздохнула и откинулась на подушки.
– Хорошо, вот и хорошо, – сказала она. – Мое время пришло, любимая моя. Прости меня.
В этот момент Элла поняла смысл сказанных матерью слов. У нее разрывалось сердце, но она сделала доброе дело – простила, отпустила мать. Ведь она дала обещание и сдержит свое слово, что бы ни случилось, она постарается всегда оставаться смелой и доброй.
(Да, читатель, потеря матери это тяжелая трагедия. Но вы догадались, что я хотела сказать? Какая это была чудесная женщина! Из нее вышла бы прекрасная фея-крестная. Хотя я знаю, что она и так будет всегда присматривать за своей дорогой, любимой Эллой. Точно так же, как делаю это я сама.)
Глава вторая
Прошло шесть лет. Верная своему слову, Элла все это время оставалась смелой и доброй. Продолжала следить за тем, чтобы собравшимся у фонтана маленьким птицам вдоволь доставалось еды. Не забывала сказать «Доброе утро» и «Добрый вечер» всем поварам и служанкам, которые работали у них в доме. Выходя за покупками на рынок, улыбалась каждому, кто встречался ей на пути. Она постоянно чувствовала рядом с собой присутствие матери и помнила про обещание, которое дала ей перед их вечной разлукой.
Однажды утром Элла сидела в гостиной и читала вслух книжку. Отец сидел в кресле напротив понемногу откусывая намазанный медом кусочек поджаренного хлеба.
Элла подняла взгляд и улыбнулась. Мед она собрала на пасеке специально для отца. Это было его любимое лакомство, а в такие тяжелые времена, как сейчас, для них важна была даже самая маленькая радость. Правда, улыбка на лице девушки погасла, когда она заметила пыль, скопившуюся на каминной полке и занавесках, которые к тому же истончились и потерлись от старости. Да, после смерти мамы, их дом стал казаться заброшенным.
«Ну-ну, спокойно, – подумала Элла. – В конце концов, все не так плохо. Папа рядом, и у нас есть крыша над головой. А самое главное – мы есть друг у друга».
Элла решительно тряхнула головой и вернувшись к книге, прочитала вслух последний абзац:
– «С тех пор мы с женой жили в нашем доме в мире и согласии, и я не знаю на земле человека, который был бы счастливее меня». – Аккуратно закрыв книгу, Элла посмотрела на отца. – Это конец истории про мистера Пеписа. Я люблю, когда все хорошо заканчивается, а ты?
– Мне тоже очень нравятся такие истории, – кивнул отец.
– Так они и должны заканчиваться, – сказала Элла. Немного помедлив, она добавила: – Мне бы хотелось, чтобы вся история оказалась счастливой, с самого начала, но это, конечно, слишком.
В гостиной повисло молчание. Оба, отец и дочь, думали сейчас о матери. Книга про мистера Пеписа была одной из ее любимых – история о большой любви со счастливым концом. Когда-то маленькая Элла уютно прижималась к матери, и та читала ей эту книгу своим мягким красивым голосом. Как же давно это было!
– Нет, – ответил наконец отец, прерывая затянувшееся молчание. – Мне кажется, что это слишком, – он немного помедлил, затем добавил: – Элла, я пришел к выводу, что, возможно, смогу начать новую главу в своей жизни.
Элла давно ждала этого и прекрасно понимала, что имеет в виду отец. Он был красивым и еще достаточно молодым мужчиной. Вряд ли будет справедливо, если он до конца жизни останется вдовцом. Но хотя Элла и ожидала этого дня, ей стало тревожно при мысли о том, что и в ее жизни появится другой человек – чужая и незнакомая женщина.
Элла внимательно посмотрела на отца.
– Если помнишь, – начал он, – некоторое время назад во время своих странствий я познакомился с неким сэром Френсисом Тремейном.
– Да, – кивнула Элла. – Он глава гильдии купцов, верно?
– Был, – поправил ее отец. – Увы, бедняга скончался.
– Печально это слышать, – с неподдельной грустью сказала Элла.
Отец опустил взгляд на свои руки, которые он то нервно сжимал, то разжимал. Затем поднял голову и проговорил, глядя прямо в глаза дочери.
– Его вдова, очень достойная женщина, осталась одна, и она все еще находится в расцвете лет.
Взгляд Эллы смягчился. Она знала, как тяжело дается отцу этот разговор.
– Тебе трудно об этом говорить, папа, – негромко сказала она. – Да и не нужно… Совсем не нужно, если ты будешь счастлив.
– Счастлив… – повторил отец. – Ты правда думаешь, что я могу попытаться, даже несмотря на…
– Да, папа, – не раздумывая, ответила Элла.
По лицу отца расплылась улыбка, и он, облегченно вздохнув, продолжил:
– Она будет тебе хорошей мачехой. А еще у тебя появятся две сестры, с ними тебе станет веселее. А я буду знать, что, когда мне придется уехать по делам, ты останешься дома не одна, в безопасности и уюте, и будет кому присмотреть и позаботиться о тебе.
Элла знала, что отец тоскует по маме, но только теперь поняла, что он еще волнуется и за нее. Ее захлестнуло чувство вины. Она обещала матери, что будет доброй. А в данном случае быть доброй – это поддержать решение отца.
Она встала, подошла к отцу и нежно обняла его. Да, в их жизни предстоят большие перемены – но может, они будут к лучшему? У нее появятся сестры – настоящие сестры, с которыми они смогут стать подругами! И мачеха, которая со временем может стать для нее настоящей матерью…
Не прошло и двух недель, как отец сделал предложение, а затем был назначен день свадьбы. И вот уже Элла стояла перед домом, ожидая приезда своей мачехи и сводных сестер.
Отец стоял рядом с ней, и его лицо выражало затаенную надежду.
Элла нервничала. Последние дни она помогала прислуге прибраться в доме. Осмотрев его сегодня утром, Элла не могла не загрустить, вспомнив о матери. Та всегда любила, чтобы у них в доме все блестело.
Элла подумала не только о доме, но и о том, как будет выглядеть сама. Она надела свое лучшее платье, синее, под цвет ее глаз. Аккуратно причесала и уложила свои светлые блестящие волосы. Сейчас, стоя у порога, она надеялась, что сумеет произвести приятное впечатление на новых членов своей семьи.
С дороги донеслось звонкое цоканье копыт, и вот уже перед крыльцом остановился экипаж. Два кучера соскочили с козел на землю, один из них открыл дверцу кареты.
У Эллы перехватило дыхание. Настал великий момент. Напряженно улыбаясь, она ждала первой встречи со своей мачехой.
В открывшейся дверце кареты появилась изящная ножка леди Тремейн в нарядной туфельке. Затем показалась ее рука, которой она оперлась на протянутую руку кучера. Наконец из кареты грациозно выпорхнула вся леди Тремейн.
Это была одна из самых красивых женщин, которых Элле доводилось когда-либо встречать. Кожа у леди Тремейн мягко светилась, соломенно-желтые волосы искусно уложены по последней моде. Крой платья – разумеется, тоже самого модного – подчеркивал осиную талию, глаза леди Тремейн ярко светились, соперничая с блеском украшавших ее драгоценностей.
Отец Эллы, предложив руку своей новой жене, представил ей падчерицу:
– Моя дочь Элла.
Элла сделала реверанс, леди Тремейн широко улыбнулась ей в ответ и ласково сказала:
– Прошу тебя, Элла, к чему церемонии? Давай по-простому, по-семейному, – она указала рукой на карету и добавила: – А это твои сестры, Дризелла и Анастасия.
Внутри кареты завозились, она закачалась на рессорах, и наружу вышли две юные леди. Старшая, Анастасия, была хорошенькой, с темными волосами и белой, словно фарфор, кожей. Ее сестра Дризелла была ниже ростом и рыженькой. Она оглядела Эллу с ног до головы и осталась явно не в восторге. Она наклонилась и что-то прошептала на ухо Анастасии.
– Будь смелой и доброй, – пробормотала себе под нос Элла. – Не стоит начинать такое важное знакомство, как говорится, не с той ноги. – Элла улыбнулась и сказала: – Как поживаете? Надеюсь, вам здесь понравится.
– Какие хорошие манеры, – одобрительно заметила леди Тремейн. Она обернулась и многозначительно посмотрела на своих дочерей.
Поняв намек, Анастасия и Дризелла принялись осыпать Эллу пустыми дешевыми комплиментами.
– Ты очень хорошенькая, – сказала Дризелла.
– И у тебя такие красивые волосы, – добавила Анастасия.
– Только их нужно причесать как следует, – вставила Дризелла.
Это замечание не могло не обидеть Эллу, но она решила не реагировать на слова Дризеллы. Возможно, девочки просто слегка раздражены после долгой дороги.
– Хотите осмотреть дом? – все так же доброжелательно спросила Элла.
– Что она сказала? – спросила у своей сестры Дризелла. – Она так гнусавит – ничего не понять.
– Хочет показать нам свою хибару, – ответила Анастасия. – Похоже, она гордится этой развалюхой.
Леди Тремейн кашлянула и обратилась к своим дочерям.
– Дорогие мои, – предостерегающим тоном сказала она. – Надеюсь, вы не собираетесь устраивать склоку?
Дочери удивленно замолчали. Они не привыкли к тому, чтобы мать одергивала их. Обычно она позволяла дочерям вести себя как им вздумается. И вот сейчас вдруг требует, чтобы они вели себя вежливо со своей новой сестрой, этой деревенской тыквой! Но что делать? Дризелла и Анастасия вздохнули и пошли вслед за Эллой к дому.
Когда все вошли в дом, леди Тремейн обратилась к отцу Эллы:
– Ты не говорил, что у тебя такая красивая дочь.
Да, отрицать этого было просто нельзя. Рядом с воспитанной красавицей Эллой ее собственные дочери выглядели серыми курицами. И такими же безмозглыми, как эти птицы.
– Красоту она унаследовала от… – начал отец Эллы, но тут же замолчал.
– …от своей матери, – закончила за него леди Тремейн, кивая головой. – Все в порядке. Не бойся говорить об этом. Мне, во всяком случае.
Отец Эллы облегченно улыбнулся, а леди Тремейн взяла его за руку. Но когда он повернулся, приглашая ее за собой, чтобы осмотреть дом, нахмурилась. За этой Эллой нужен глаз да глаз. Девочка может доставить немало хлопот, если постоянно будет напоминать отцу о его покойной жене.
Глава третья
И вот новая семья вошла в гостиную.
– И сколько ему лет? – спросила Дризелла, проводя пальцем по каминной полке, чтобы проверить, нет ли на ней пыли.
– Около двухсот, – с гордостью ответил отец Эллы.
– И за все это время никто не подумал о том, чтобы нормально отделать и украсить его? – фыркнула Анастасия.
– Тсс! – шикнула на дочь леди Тремейн. – Они могут подумать, что ты это всерьез.
Однако все внимание отца Эллы было приковано к жене, ему было важно узнать, что она думает о доме.
– Ну как? – спросил он, ожидая одобрения.
Леди Тремейн окинула взглядом комнату, внимательно осмотрела все – от кресел до картин на стене. Элла наблюдала за ней. Она поняла, что мачеха оценивает дом, а значит, и вкус его покойной хозяйки.
– Простенько и очень мило, – ответила наконец леди Тремейн.
Хотя улыбка мачехи выглядела одобрительной, Эллу задело это двусмысленное замечание.
– Слегка уныло, не хватает блеска, – продолжила леди Тремейн. – Но я понимаю – до сих пор здесь было не до веселья… Но мы и это поправим!
Все это леди Тремейн произнесла, глядя прямо на Эллу. Девушка понимала, что, если она начнет возражать, это будет выглядеть довольно грубо и заденет отца. Поэтому она просто кивнула. Хотя она очень любила этот дом, наверное, действительно будет неплохо слегка оживить его, сделать так, чтобы здесь стало веселее. Ведь если дом станет ярче, кому от этого станет хуже, верно?
Леди Тремейн, не бросая слов на ветер, принялась устраивать приемы и праздники. Она приглашала в гости всех, кого считала «полезными людьми», то есть бесконечное множество разодетых лордов и леди. Прислугу, которая была в доме, превратили в самых настоящих ливрейных лакеев, а повара непрерывно варили, пекли и жарили в огромных количествах разные вкусности. Когда у них начали бывать гости, дом действительно ожил, в нем зазвенел смех, однако Элле этот смех очень не нравился. Слишком он был недобрым. Девушка наблюдала за тем, как ее мачеха судачит со своими гостями обо всем, что происходит в королевстве, как они осуждают всех подряд, насмехаются над всеми, перебирают сплетни.
Однажды Элла заметила в дальнем углу гостиной знакомую маленькую мышку, которую она называла Жаклин. Жаклин возилась с упавшей на пол коркой сыра. Корка была большая, почти с саму мышку, и Жаклин с трудом тащила ее к себе в норку. Вдруг Элла услышала шипение. Это любимый кот леди Тремейн по кличке Люцифер подкрадывался к мышке. Надо заметить, это имя подходило ему как нельзя лучше. Люцифер был единственным животным, с которым Элла не могла совладать. Это был своенравный и злобный кот. Нежные чувства он испытывал только к леди Тремейн, а на всех остальных без раздумий бросался с когтями.
– Ты что это задумал, Люцифер? – спросила Элла, беря кота за загривок. – Жаклин моя гостья. А есть гостей не позволяется.
Кивнув маленькой мышке, Элла выволокла кота из комнаты.
Да, в их доме многое успело измениться, но самое малое, что могла сделать Элла – это защитить своих старых друзей от назойливых пришельцев. Хотя бы друзей, раз уж она не может защитить себя.
Выйдя в холл, Элла остановилась возле открытой двери отцовского кабинета и заглянула внутрь. Отец сидел за столом и что-то подсчитывал на листках бумаги. Его кабинет был единственной комнатой в доме, где все оставалось по-прежнему. То же старое потертое кресло в углу с наброшенным на спинку клетчатым пледом. На полках – собранные за долгие годы путешествий книги. Большой, заваленный бумагами, письменный стол.
Элла была очень рада, что, хотя бы одну комнату в доме леди Тремейн оставила в неприкосновенности, и очень любила здесь бывать. Часами она сидела в старом кресле и читала, пока ее отец работал. Тихое, мирное место, уголок, который можно назвать убежищем.
– Ты не с гостями? – спросила Элла, переступая порог.
Отец поднял голову и устало улыбнулся.
– Еще один прием, точно такой же, как все другие, – сказал он. – А мне нужно собираться в дорогу.
– Но ты же совсем недавно вернулся, – дрогнувшим голосом возразила Элла. – И снова нужно ехать?
– Боюсь, что да, – ответил отец, указывая рукой на кипы бумаг. – Семья разрослась, и счетов прибавилось. По всем нужно платить. Я должен зарабатывать деньги, а для этого придется поездить.
– Мне много не нужно, – мягко заметила Элла. Она знала, что деньги нужны для ее сводных сестер и мачехи – в отличие от них с отцом, те привыкли жить на широкую ногу. «Но теперь мы одна семья, и нам нужно учиться жить вместе», – напомнила себе Элла. И маме, наверное, хотелось бы того же. Поняв, что мысли ее убежали куда-то в сторону, Элла тряхнула головой и сказала:
– Я упакую тебе хину против лихорадки. И варбургскую микстуру против расстройства желудка.
– Отлично, – тепло улыбнулся отец. – А что тебе привезти из дальних стран? Твои сестры… – Элла пристально взглянула на отца, он перехватил ее взгляд, кашлянул и поправил себя: – Твои сводные сестры попросили меня привезти им зонтики и кружева. А чего хочешь ты?
– Ничего, папа, – ответила Элла. «Разумеется, они требуют все больше и больше, именно из-за их непомерных запросов папе и приходится все время разъезжать по делам», – добавила она про себя.
– Из ничего не выйдет ничего, – озорно улыбнулся отец. Это была одна из их любимых игр – в цитаты. Когда Элла была маленькой, цитаты тоже были простыми, из сказок, но теперь игра шла по-взрослому. Впрочем, эту цитату она знала.
– «Король Лир», – сказала Элла. Отец довольно кивнул. – Хотя нет, знаю. Привези мне веточку, которая первой коснется твоего плеча во время путешествия.
– Странная просьба, – удивленно наклонил голову отец.
– Возьми эту веточку с собой, – пояснила Элла, – и вспоминай обо мне каждый раз, когда взглянешь на нее. А когда ты привезешь ее мне, я буду знать, что ты снова со мной, – она посмотрела на отца, лицо ее стало серьезным. Элла подумала о том, что отец неважно выглядит – уставший, бледный, даже ростом как будто ниже. Она знала, как тяжело дается ему каждая поездка. – А больше всего я хочу, чтобы ты поскорее вернулся. Несмотря ни на что.
Элла вздрогнула от охватившего ее дурного предчувствия. Ей вдруг представилось, что на этот раз отец может не вернуться. Ужасно!
– Я сделаю как ты хочешь, – ответил отец. И, помолчав, добавил: – А ты, пока меня не будет, оставайся доброй к своей мачехе и сводным сестрам. Хотя временами это… нелегко.
– Обещаю, – ответила Элла.
– Спасибо, – облегченно вздохнул отец. – Уезжая, я всегда оставляю дома частичку своей души, дочка. Помни об этом. И мама тоже всегда здесь, хотя ты ее и не видишь. Вот почему мы с тобой должны любить и беречь этот дом. Всегда. Ради нее.
У Эллы сжалось сердце. В последнее время они с отцом редко говорили о матери.
– Я так тоскую по ней, – тихо сказала Элла. – А ты?
– Я тоже, – ответил отец. – Очень сильно.
Они замолчали и не заметили стоявшую в дверях фигуру. Это была леди Тремейн. Она все слышала, и ее прямо разрывало от гнева и ревности. Слова мужа прозвучали для нее как измена.
Тряхнув головой, леди Тремейн повернулась и ушла. Вряд ли стоит описывать чувства, которые она сейчас испытывала. Но теперь хозяйкой в этом доме была она, и она заставит Эллу понять это, пока отца не будет дома.
Вскоре Элла вновь стояла на крыльце, глядя вслед отъехавшему экипажу. На этот раз он уносил вдаль единственного родного для нее человека.
Отец махал рукой на прощание, а из глаз Эллы текли слезы. Рядом с ней с прямой, как палка, спиной и ничего не выражающим лицом стояла леди Тремейн,
Анастасия и Дризелла вели себя гораздо более оживленно.
– Не забудь про кружева! – кричала вслед отъезжающему экипажу Анастасия.
– И про зонтик! – вторила ей Дризелла. – Под цвет моего лица!
После этого Тремейны отправились в дом, и Элла осталась одна.
Когда экипаж окончательно скрылся из виду, Элла тоже возвратилась в дом. Проходя мимо гостиной, она услышала, что ее окликнули. Смахнув слезы с глаз, она вошла в комнату.
Леди Тремейн сидела, удобно устроившись в одном из кресел. Ее руки лежали на коленях, на лице играла самодовольная улыбка. За спиной Элла слышала, как ее сводные сестры препираются в своей комнате из-за шкафа – в нем не хватало места для их одежды.
– Вы меня звали, мачеха? – спросила Элла.
Улыбка на лице леди Тремейн сделалась холодной как лед.
– Не смей называть меня мачехой, – ответила она. – Лучше уж обращайся ко мне «мадам». – Она помолчала, слушая, как визжат ее дочери, затем продолжила: – Анастасия и Дризелла. Милые, нежные девочки. Они привыкли жить вдвоем в одной комнате, но нынешняя, как мне кажется, слишком тесна для них.
Элла слышала доносящиеся крики. Она не стала возражать мачехе. Ее сводные сестры, кажется, совершенно вышли из себя. А она обещала отцу, что будет к ним внимательна и добра.
– Моя спальня самая большая комната в доме, если не считать ту, в которой живете вы с папой. Может быть, они захотят переселиться в нее?
Леди Тремейн удивленно подняла бровь. Она как раз собиралась сказать Элле, чтобы та переехала из своей комнаты, но не думала, что девушка сама предложит ей это.
– А я могу жить… – продолжила Элла.
– …на чердаке, – закончила за нее мачеха. – Вот именно.
«На чердаке?» – мысленно ужаснулась Элла, пятясь назад.
– Там очень мило и много свежего воздуха, – продолжила леди Тремейн. – И тебе не будут мешать наши разговоры и прочая суета. Там будет очень даже уютно, особенно если ты заберешь туда все эти… – она повела рукой, указывая на маленькие памятные вещицы, которые они с отцом собирали годами. Дойдя до маленького портрета матери Эллы, рука леди Тремейн замерла, а затем мачеха закончила: – эти безделушки. Они будут тебя развлекать.
Элла молча обвела взглядом «безделушки», задержалась на материнском портрете. «Будь смелой и доброй. Обещаешь?», – прозвучали в голове Эллы последние слова матери. Она подавила в себе желание возразить, и, кивнув просто, ответила:
– Хорошо, мадам.
Леди Тремейн улыбнулась так, будто только что победила в великой битве, и продолжила, указывая на набитые книгами полки:
– Их ты тоже можешь забрать. Естествознание, математика, история. По-моему, эти книги слишком… заумные. Нагоняют тоску. И места слишком много занимают.
Леди Тремейн поднялась с кресла, наугад вытащила одну из книг и протянула ее Элле. Девушка едва сдержалась, чтобы скрыть изумление, – на левой руке леди Тремейн сверкнуло обручальное кольцо, которое отец в свое время подарил ее матери. Как оно оказалось на мачехе? Элла точно знала, что это кольцо отец ей не отдавал, и никогда не мог бы отдать.
Она не знала, что ей сказать и как поступить.
Она была потрясена и тем, что увидела на руке мачехи мамино кольцо, и тем, что ей придется переезжать на новое место. Без отцовской поддержки Элла чувствовала себя неуверенно и неуютно.
Чуть позднее, закончив собирать немногочисленные вещи в своей теперь уже бывшей спальне, Элла поднялась наверх. Она открыла дверь чердака – и на нее накатила волна холодного, пропахшего пылью воздуха. Сюда никто не заходил годами, поэтому пол покрывал толстый слой пыли, а с потолка свисала густая паутина. Повсюду были разбросаны самые разные и неожиданные вещи, попавшие на чердак после того, как стали никому не нужными. «Точь-в-точь, как я», – подумала Элла. В углу она заметила узкую продавленную кровать и перетащила ее к единственному чердачному окну.
– Ну и хорошо, – бодро сказала она вслух, присев на краешек кровати. – Во всяком случае, здесь никто меня не будет тревожить.
И тут, словно в ответ на ее слова, раздался тонкий писк, и к Элле вышли ее знакомые мыши Жаклин и Гас.
– Ах! – обрадовалась Элла, увидев своих друзей. – Вот, оказывается, где ваше пристанище! Теперь кажется и мое тоже.
Мышки посмотрели на Эллу снизу вверх и зашевелили своими усиками, будто соглашались с ней.
Элла улыбнулась. В конце концов, возможно, все не так уж и плохо. На чердаке не будет ни мачехи, ни сводных сестер, ни злобного кота – уже одно это замечательно. Кроме того, раз уж ее загнали на чердак, то, как говорится, дальше некуда и хуже уже не будет, правильно?
Однако довольно скоро Элла обнаружила, что на самом деле все может быть еще хуже. Прихотям мачехи и сводных сестер не было конца. Они пожаловались на то, что «сельский воздух изнуряет их», и тогда, чтобы помочь слугам исполнять все новые и новые требования Тремейнов, Элла каждое утро стала носить им завтрак в постель. Прошло немного времени – и им в спальню пришлось подавать и обед, и чай, и ужин. Колокольчики на кухне прежде покрытые раньше слоем пыли и никогда не использовавшиеся теперь трезвонили без умолку. И каждый такой звонок означал очередное требование со стороны новой родни.
Пока Анастасия и Дризелла бездельничали, Элла выбивалась из сил – приносила полные тарелки, убирала пустые, собирала и чистила одежду, которую повсюду разбрасывали ее сводные сестры. Когда ближе к полудню те вместе со своей матерью перебирались в гостиную, Элла должна была проверить, протерта ли здесь пыль и раздвинуты ли шторы, чтобы впустить в комнату солнечный свет. Но как бы Элла ни старалась, ее родственницы вечно были чем-то недовольны – то пылинку заметят, то жалуются, что в окна слишком ярко светит солнце.
Однажды, как обычно, Элла хлопотала в гостиной, Дризелла пыталась петь, а Анастасия рисовала. Певица и художница из них были никудышные, и Элла невольно поморщилась, когда Дризелла попыталась взять очень высокую ноту.
Сидя в кресле, леди Тремейн наблюдала за своей падчерицей. Даже в грязном платье и с непричесанными волосами та все равно была привлекательнее любой из ее дочерей. Разумеется, это бесило леди Тремейн. Она понимала, что Дризелла и Анастасия будут выглядеть лучше только в одном случае – если сама Элла будет выглядеть хуже. Значит, льющийся от Эллы добрый свет должен погаснуть, и сделать это нужно как можно скорее и любой ценой.
(Ах, дорогой читатель, теперь ты видишь, как панически боятся света жестокие, темные сердца! Как боятся его жестокие и завистливые люди! Но удивительно не это. Странно то, что они, похоже, никак и ничему не могут научиться…)
Глава четвертая
Дни, сливаясь, текли один за другим. Мачеха по-прежнему требовала от Эллы исполнения все новых и новых своих капризов. Единственным утешением для девушки оставались отцовские письма и мысли о его скором возвращении. И вот однажды днем она услышала знакомый стук копыт, а затем и громкий стук в дверь.
– Наконец-то! – закричала Элла, сбегая вниз по лестнице.
Но когда она распахнула дверь, улыбка на ее лице погасла. В дверях стоял фермер. В одной руке он держал свою шляпу, в другой – поводья Галахада.
Конь низко опустил голову, коляска за ним была пуста. Отца Эллы нигде не было видно.
Фермер уставился в землю, затем медленно поднял голову и с печалью в голосе сказал:
– Ваш отец, мисс… В дороге он заболел. Его больше нет, мисс. Он умер.
Это было невыносимо! Перед глазами Эллы все поплыло, кровь отхлынула от лица, она побледнела, ее охватила дрожь. Девушка протянула руку и оперлась на дверной косяк, чтобы не упасть. За ее спиной появились леди Тремейн, Анастасия и Дризелла.
– Перед кончиной он говорил только о вас, мисс, – сказал фермер, пытаясь хоть как-то утешить Эллу. – И еще о вашей матери.
Леди Тремейн недовольно поджала губы.
Не предполагая, какое сильное впечатление производят его слова, фермер продолжил:
– Я должен передать вам вот это, – он полез в свой дорожный мешок и вытащил из него сухую веточку.
Из глаз Эллы ручьями хлынули слезы. Схватив веточку, она прижала ее к своему сердцу. Стоявшие у нее за спиной Анастасия и Дризелла принялись недовольно ворчать.
– А как же мои кружева? – спросила Анастасия.
– И мой зонтик, – добавила Дризелла.
– А сами не видите, что ли? – огрызнулась леди Тремейн. – Нет ни того, ни другого. Ничего нет.
Элла встретилась с мачехой взглядом. Ей показалось, что в глубине глаз леди Тремейн промелькнуло нечто похожее на жалость. «Может ли такое быть? – мелькнуло у нее в голове. – Неужели мачеха хотя бы отчасти способна разделить мое горе?»
Но тут леди Тремейн вновь заговорила.
– Мы разорены, – сказала она. – На что мы теперь будем жить?
Она ушла в дом, вместе с собой уведя своих дочерей. Элла поблагодарила фермера и медленно закрыла дверь. Оставшись одна, она, обессилев, сползла по ней на пол. Сердце ее разрывалось. Теперь она осталась одна-одинешенька во всем мире и не знала, что же с ней будет дальше.
Долго гадать о своей судьбе Элле не пришлось. Спустя несколько дней после известия о смерти мужа леди Тремейн рассчитала всех слуг. После их ухода вся работа по дому легла на плечи Эллы. И ей же пришлось собрать оставшиеся после отца вещи и распродать их буквально за бесценок. Ей приходилось бегать за водой и тащить полные ведра, когда сводным сестрам хотелось принять ванну.
Любого другого такая жизнь привела бы в отчаяние, но только не Эллу – она никогда не унывала и не вешала нос, сколько бы новых обязанностей ни навьючивали на нее леди Тремейн и сводные сестры. Элла всегда что-то мурлыкала себе под нос, собирая овощи в оранжерее. Напевала, когда стирала и гладила. Она улыбалась даже тогда, когда помогала леди Тремейн надевать платья, стоившие намного больше, чем жалованье уволенной из дома прислуги.
Элла видела, как смотрит на нее мачеха – как на лишний рот, который приходится кормить, как на незваную гостью в доме, который теперь принадлежит только ей. Но Элла не нарушит свои обещания, ни то, которое дала много лет назад своей матери, ни другое, данное совсем недавно отцу. Она не нарушит их, даже если с каждым днем все больше становится не сестрой, не дочерью, а простой служанкой.
Лишь поздно вечером, когда все дела были переделаны, а мачеха и сводные сестры уже лежали в постелях, Элла могла наконец немного отдохнуть. Тогда она и позволяла себе немного взгрустнуть. В один из таких вечеров Элла почувствовала себя такой уставшей, что даже не смогла проглотить ни кусочка. Тогда она положила на пол корку хлеба, ломтик сыра и позвала своих единственных друзей – мышек Жаклин и Гаса. Те не заставили себя долго ждать и привели с собой двух своих детей-мышат, которых Элла назвала Исав и Иаков. Наблюдая за тем, как ужинают мыши, Элла была рада, что, хотя бы они благодарны ей за то, что она для них делает.
Затем, слишком уставшая, чтобы тащиться к себе на чердак, Элла свернулась клубочком возле камина и уснула, пригревшись в волнах тепла от остывающих углей.
Проснулась Элла как от толчка. Угли в камине давным-давно остыли, было слышно, как наверху возятся уже проснувшиеся мачеха и сводные сестры. Девушка испуганно вскочила на ноги и принялась быстро готовить завтрак. Как только вода в чайнике начала закипать, Элла позвонила в колокольчик, давая знать, что завтрак готов.
Тремейны теперь снова завтракали не в постели, а как прежде, внизу, в гостиной, и требовали, чтобы завтрак им всегда подавали в одно и то же время.
Спустя несколько минут Элла вошла в гостиную, чтобы подбросить дров в камин. Ее новые родственницы уже явились, и леди Тремейн встретила свою падчерицу ледяным взглядом.
– Я полагала, что завтрак уже готов, – сказала она, и уголки ее губ недовольно опустились.
– Он готов, мадам, – ответила Элла. – Только сначала я подброшу дров в огонь.
Такой ответ еще больше рассердил леди Тремейн.
– Нельзя ли впредь звать нас, только тогда, когда все и в самом деле будет готово? – недовольным тоном спросила она.
– Как пожелаете, мадам, – кивнула Элла. Она вышла на кухню и вскоре вернулась, принеся вареные яйца и чайник.
– Что это у тебя на лице? – подняла бровь леди Тремейн, когда Элла начала разливать чай.
Элла слегка провела по своей щеке пальцами – на них остался черный от сажи след.
– Это от камина! – воскликнула Анастасия и громко рассмеялась. К ней тут же присоединилась Дризелла.
– Иди умойся, – сказала Элле леди Тремейн. – Так ты нам золы в чай насыплешь.
Казалось Леди Тремейн упрекала ее в неряшливости, но Элла понимала, что на самом деле мачехе нравится видеть ее в таком жалком состоянии. О сводных сестрах и говорить было нечего – они буквально сияли от радости.
Дризелла откинулась на спинку стула и закричала, хлопая в ладоши.
– Я придумала для нее новое имя – Зола!
Анастасия оглядела Эллу с головы до ног и сморщила носик.