Джером Клапка Джером

РАССЕЯННЫЙ ЧЕЛОВЕК

Рассказ


Jerome Klapka Jerome. «The Absent-minded Man».
Из сборника «Наброски лиловым, голубым и зеленым».
(«Sketches in Lavender, Blue and Green», 1897)




Вы приглашаете его к себе на обед в четверг, упомянув, что у вас соберутся несколько человек, которые жаждут с ним познакомиться.

— Но смотри не перепутай, — говорите вы, вспоминая случавшиеся с ним недоразумения, — не вздумай прийти в среду.

Он добродушно смеется и начинает метаться по комнате в поисках записной книжки.

— В среду мне нужно сделать несколько зарисовок платьев в Меншен-хаус, так что я никак бы не мог прийти, — говорит он. — А в пятницу я еду в Шотландию, там в субботу открывается выставка картин. Видишь, на этот раз все устраивается как нельзя лучше. Но, черт возьми, где же моя записная книжка? Впрочем, неважно, я при тебе запишу это вот тут.

Вы стоите рядом, пока он записывает ваше приглашение на листке бумаги. После того как он прикалывает его над письменным столом, вы спокойно уходите.

— Надеюсь, что сегодня он все-таки придет, — говорите вы жене в четверг вечером, переодеваясь к обеду.

— А ты уверен, что растолковал ему все как следует? — недоверчиво спрашивает она, и вы инстинктивно чувствуете, что в случае недоразумения она свалит всю вину на вас.

Бьет восемь часов. Все остальные гости в сборе. В половине девятого вашу жену таинственно вызывают из гостиной и горничная сообщает ей, что, если гости сейчас же не сядут за стол, кухарка, выражаясь образно, умывает руки.

Вернувшись в гостиную, ваша жена говорит, что если уж обедать, то лучше делать это не откладывая. Она, очевидно, недоумевает, почему вы притворялись и не сказали сразу, что забыли пригласить своего приятеля.

За супом и рыбой вы рассказываете разные анекдоты о его рассеянности. Но постепенно пустое место за столом нагоняет на всех уныние, и с появлением жаркого разговор переходит на покойных родственников.

В пятницу вечером, в четверть девятого, он подкатывает к вашему подъезду и неистово звонит. Услышав в передней его голос, вы выходите к нему.

— Виноват, запоздал! — весело восклицает он. — Дурак кэбмен повез меня на Алфред-плейс вместо…

— А зачем ты, собственно, явился? — прерываете вы его, чувствуя, что в этот момент вы не в состоянии относиться к нему с обычным добродушием. Он ваш старый друг, и вы позволяете себе говорить с ним грубо.

Он смеется и хлопает вас по плечу:

— А мой обед, дружище? Я умираю с голоду.

— В таком случае, — ворчливо отвечаете вы, — отправляйся обедать куда-нибудь в другое место. Здесь ты обеда не получишь.

— Что это значит, черт возьми! — говорит он. — Ты же сам звал меня к обеду.

— Ничего подобного, — отвечаете вы. — Я приглашал тебя на четверг, а не на пятницу.

Он недоверчиво смотрит на вас.

— Но у меня в голове засела пятница. Как это могло случиться? — настойчиво спрашивает он.

— Такая уж у тебя память, — объясняете вы, — когда речь идет о четверге, ты непременно вдолбишь себе в голову пятницу! Кстати, ты как будто должен был сегодня выехать в Эдинбург?

— Ах, боже мой! — кричит он. — Ну, конечно! — и вылетает на улицу и во все горло зовет извозчика, которого только что отпустил.

Возвращаясь к себе в кабинет, вы размышляете о том, что ему придется совершить путешествие в Шотландию во фраке, а наутро он должен будет послать швейцара гостиницы в магазин готового платья за костюмом. И вы злорадствуете.

Еще хуже оборачивается дело, когда в роли хозяина оказывается он сам. Помню, я как-то летом гостил у него. Он жил тогда в понтонном домике, стоявшем на приколе в уединенном местечке между Уоллингфордом и Дейслоком. Было около часу дня, и мы сидели на борту, болтая ногами в воде.

Вдруг из-за поворота показались две лодки, в каждой из них сидело шесть празднично одетых людей. Заметив нас, они принялись размахивать платками и зонтиками.

— Гляди-ка, — сказал я, — они ведь тебе машут.

— Нет, это такой обычай, — ответил он, не глядя. — Просто какая-нибудь компания возвращается после пикника.

Лодки приближались. Когда они были в двухстах ярдах, на носу первой из них поднялся во весь рост пожилой джентльмен и что-то закричал нам.

Услышав его голос, Мак-Куэй так подпрыгнул, что чуть не свалился в воду.

— Великий боже, — завопил он, — ведь я совершенно забыл!

— О чем ты забыл? — недоуменно спросил я.

— Да ведь это приехали Палмерсы, Грэхемы и Гендерсоны. Я пригласил их всех на завтрак, а у меня на борту ничего, кроме двух бараньих котлет и фунта картофеля! Хоть шаром покати! Да еще и юнгу я отпустил на целый день!..

В другой раз, когда я как-то завтракал с ним в клубе, к нам подошел наш общий приятель Хольярд.

— Что вы, друзья, собираетесь делать сегодня? — спросил он, подсаживаясь к нашему столику.

— Если тебе нечего делать, поедем со мной, — сказал Хольярду Мак-Куэй.

— Я собираюсь прокатиться с Линой в Ричмонд. (Лина была той юной особой, которую он в данный момент считал своей невестой. Впоследствии выяснилось, что он одновременно был помолвлен еще с двумя девушками, но о них он совсем забыл.) Ты можешь сесть сзади, места хватит.

— С удовольствием, — сказал Хольярд, и они все втроем укатили в двуколке.

Часа через полтора Хольярд, усталый и удрученный, вошел в курительную комнату клуба и упал в кресло.

— А я думал, что ты отправился в Ричмонд с Мак-Куэем, — сказал я.

— Ты не ошибся, — ответил он.

— Что-нибудь случилось? — продолжал я.

— Да. — Его ответы были весьма немногословны.

— Коляска опрокинулась? — допытывался я.

— Она — нет, я — да.

Его речь и нервы были в одинаково плачевном состоянии. Я стал ждать объяснения, и немного погодя он рассказал мне следующее:

— До Путни мы добрались, всего один раз наскочив на конку. Стали подыматься в гору, и тут он вдруг решил сделать поворот. Ты знаешь, как Мак-Куэй расправляется с поворотами. Срезает угол, шпарит через тротуар, потом через дорогу и въезжает прямиком в противоположный фонарный столб. Обыкновенно к этому успеваешь подготовиться, но тут я никак не предполагал, что он собирается повернуть, и очнулся уже на мостовой, в окружении дюжины гогочущих зевак. Как и всегда в таких случаях, прошло несколько минут, пока я опомнился и сообразил, что произошло. Когда я поднялся, они были уже далеко. Я долго бежал за ними, крича что было сил, и со мной бежала целая орава мальчишек, которые вопили, как вырвавшиеся на свободу черти. Но с таким же успехом можно было взывать к покойникам. В общем, мне пришлось вернуться сюда в омнибусе.

— Если бы у них была хоть капля здравого смысла, — добавил он, — они бы поняли, что произошло, хотя бы по тому, как качнулся экипаж. Я ведь не муха.

Он жаловался на ломоту во всем теле и сказал, что пойдет домой. Я предложил послать за кэбом, но он заявил, что предпочитает идти пешком.

В тот же день вечером я встретил Мак-Куэя на премьере в Сент-Джемском театре. Он пришел делать зарисовки для журнала «График». Заметив меня, он тотчас же протиснулся ко мне сквозь толпу.

— Тебя-то я и хотел видеть! — воскликнул он. — Скажи, брал я Хольярда с собой в Ричмонд сегодня?

— Конечно, — ответил я.

— Вот и Лина говорит, что брал, — пробормотал он в полном замешательстве, — но я готов поклясться, что его не было в коляске, когда мы добрались до гостиницы Королевы в Ричмонде.

— Все в порядке, — сказал я, — ты выронил его в Путни.

— Выронил в Путни? — повторил он. — Не помню такого случая.

— Зато он помнит, — ответил я. — Спроси его самого. Он весь полон воспоминаниями.

Все знакомые Мак-Куэя считали, что он никогда не женится. Казалось немыслимым, чтобы он ничего не перепутал и запомнил одновременно час, церковь и девушку. Говорили, что если он даже доберется до алтаря, то забудет, зачем пришел, и выдаст невесту за собственного шафера. Хольярд считал, что Мак-Куэй ужо давно женат, но что подобная мелочь изгладилась из его памяти. Я лично был убежден, что если его свадьба и состоится, то на следующий день он о ней все равно забудет.

Но мы все ошибались. Каким-то чудом обряд венчания благополучно совершился, так что, если предположение Хольярда справедливо (что вполне вероятно), то можно ожидать некоторых осложнений.

Правда, мои собственные опасения рассеялись, как только я увидал молодую супругу. Это была прелестная и веселая маленькая женщина, совсем не из тех, которые могут допустить, чтобы муж о них забывал.

Я не видел его со времени свадьбы, которая произошла весной. Возвращаясь как-то из Шотландии, я не спешил и по пути домой остановился на несколько дней в Скарборо. Пообедав за табльдотом, я надел макинтош и вышел погулять. После месяца в Шотландии на английскую погоду внимания уже не обращаешь. Мне хотелось подышать воздухом, несмотря на ливень и ветер. С трудом продвигаясь против ветра по темному берегу, я споткнулся о какую-то скрючившуюся фигуру. Прижавшись к стенке набережной, этот человек старался хоть немного укрыться от непогоды. Я ожидал, что он выругается, но он был, видимо, слишком подавлен, чтобы на что-нибудь реагировать.

— Простите, я не заметил вас, — извинился я.

При звуке моего голоса он вскочил и воскликнул:

— Неужели это ты, дружище?

— Мак-Куэй! — удивился я.

— Клянусь Юпитером, еще никогда я так не радовался встрече! — Он так тряс мою руку, что чуть не оторвал ее.

— Но что ты здесь делаешь, черт побери? — спросил я. — Ты же насквозь промок.

Он был в светлых брюках и теннисной куртке.

— Да, — ответил он. — Я не думал, что пойдет дождь. Утром была хорошая погода.

У меня мелькнуло опасение, что от переутомления он уже начал заговариваться.

— Почему ты не идешь домой? — спросил я.

— Не могу, — ответил он. — Не знаю, где я остановился. Я забыл свой адрес. И ради бога, — продолжал он, — поведи меня куда-нибудь, где можно поесть. Я буквально умираю с голоду.

— Разве у тебя нет с собой денег? — спросил я, пока мы шли к гостинице.

— Ни пенса, — ответил он. — Мы с женой приехали сюда из Йорка в одиннадцать часов утра, вещи оставили на вокзале, а сами пошли искать квартиру. Как только устроились, я переоделся и вышел погулять; сказал Мод, что вернусь к ленчу, примерно к часу Дня. И уж такой я дурак, что даже не записал адреса и не запомнил дороги… Положение прямо ужасное, — продолжал он. — Ума не приложу, где ее искать теперь. Я надеялся, что она вечером зайдет в сад при курзале, и потому с шести часов околачивался около входа, но зайти туда не мог. У меня не было трех пенсов на билет.

— Неужели тебе совсем не запомнились ни улица, ни дом? — спросил я.

— Хоть убей, не обратил внимания, — ответил он. — Я во всем положился на Мод и был спокоен.

— А ты пробовал наводить справки в меблированных комнатах? — спросил я.

— Еще как пробовал! — воскликнул он с горечью. — Всю вторую половину дня упорно бродил от дома к дому и спрашивал, не живет ли здесь миссис Мак-Куэй? В большинстве случаев, хозяин, вместо ответа, захлопывал двери перед самым моим носом. Я обратился к полицейскому, думал, он что-нибудь посоветует, а тот идиот только расхохотался. Я так рассвирепел, что поставил ему фонарь под глазом и должен был удирать. Теперь меня, наверно, ищут.

Потом я пошел в ресторан, — мрачно продолжал он, — попробовал уговорить хозяйку отпустить мне в долг порцию жаркого. Но она сказала, что не раз уже слыхала подобные басни, и при всех выгнала меня вон. Я думаю, что утопился бы, если б не встретил тебя.

Переодевшись в сухое платье и поужинав, он немного успокоился, но дело оказалось сложнее, чем можно было подумать. Их лондонская квартира была закрыта, и родственники его жены уехали путешествовать за границу. Ему даже некому было написать письмо, с уверенностью, что оно будет переслано жене: он не знал точно, с кем она переписывается. Вряд ли им было суждено в ближайшее время встретиться на этом свете. И хотя он, бесспорно, любил свою жену и хотел ее отыскать, мне показалось, что он ожидал этой встречи, если ей вообще суждено было состояться, без особенно радостных предчувствий.

— Ей все это покажется странным, — бормотал он задумчиво, сидя на краю кровати и медленно снимая носки. — Ей несомненно все это покажется странным.

На следующий день, то есть в среду, мы отправились к адвокату и изложили ему обстоятельства нашего дела, Он навел справки у всех, кто в Скарборо сдает в наем меблированные комнаты, и в четверг днем Мак-Куэй, подобно герою салонной пьесы, был в последнем акте возвращен в свой дом к своей жене.

При следующей встрече с Мак-Куэем я спросил, что ему сказала жена.

— О, почти все то, что я ожидал, — ответил он.

Но что именно он ожидал, он так мне и не рассказал.



1897