— Вывод, что ракета неисправна. Если кибернетическая централь получает от своих автоматов-рецепторов сплошные нули, то… Далее. Автоматы, очевидно, отметили, что в ракете не открылся ни один люк.

— Как же не открылся? — сказал Коробов. — А мы с тобой что, сквозь оболочку вышли, что ли?

К его изумлению, Калве кивнул головой.

— Вот именно. Для них именно сквозь оболочку, это ты очень хорошо сказал. Ведь автоматы искали люки именно в тех местах, где расположены люки у их ракет: в носовой части и у кормы, на расстоянии…

— Десяти-двенадцати метров! — вставил Раин.

— Совершенно правильно. Ведь даже такое мощное кибернетическое устройство — это не мозг… Оно повинуется программе, а в этой программе могло быть предусмотрено что угодно, кроме того, что люк из определенного места ракеты переместится на десяток метров в сторону.

— Да, это незачем было предусматривать, — признал Сенцов.

— Вот видите! Зато можно было предусмотреть другое: что люки — очевидно, такие случаи у них бывали — при полете корабля сквозь атмосферу чужой планеты или вследствие иных причин могли выйти из строя…

— Завариться или заклиниться от удара метеорита, — вставил Коробов, — или…

— Это неважно. Факт тот, что в таких случаях киберустройства, очевидно, должны были попытаться вскрыть люки, чтобы помочь выйти экипажу — если уцелел экипаж, — или хотя бы, чтобы дать возможность проникнуть в ракету снаружи, извлечь материалы экспедиции, заняться ремонтом корабля… И вот в действие вступили автоматы, которые начали вырезать люки.

— Вырезанные ими отверстия были уже этих люков, — возразил Азаров.

— Ну, правильно, — сказал Сенцов. — И я бы так поступил. Они вырезали отверстия в крышках люков: крышку потом легко заменить.

— Ну вот, — закончил Калве. — Вот, как я считаю, разгадка того, что произошло с ракетой. Возможно, все это не так просто. Не исключено, что…

— Подожди! — прервал его Азаров. — А почему эти автоматы начали действовать с таким замедлением?

Калве помолчал.

— Я думаю, — сказал он затем, — что тут сыграли роль… мы сами. Автоматы, безусловно, реагируют на присутствие живых существ, людей или как там надо их называть… Возможно, люди нашли бы другой выход. В таком случае в кибернетический центр была бы послана соответствующая команда. Недаром у меня все время было такое чувство, что за мной наблюдают. Это была выжидательная пауза. Ведь автоматы и управляющий ими центр не могут мыслить, они не могли понять, что мы появились именно из ракеты, а не извне. Вот почему они ждали, но программа не была изменена.

— А это значит, — добавил Раин, — что в общих чертах они действительно были похожи на нас, как о том свидетельствуют скафандры. Марсиане они или не марсиане, но должны быть очень близки нам по строению.

— Это и странно, — сказал Сенцов. — Ведь все-таки трудно предположить, что форма бытия Разума исчерпывается человекоподобными.

— Очевидно, — сказал Раин, — на той планете, откуда они родом, условия в основном сходны с нашими.

— Хорошо, — прервал его Сенцов, которому новый научный спор сейчас вовсе не казался необходимым. — На досуге мы поговорим и об этом. А сейчас важно другое. И наши ошибки и опасности, угрожающие как во время облета Марса, так и при посадке на Деймос, нам теперь в общих чертах ясны. Значит, остается только решить те задачи, которые выдвигает обстановка: задачу отлета и задачу связи; вернее, наоборот — прежде всего задачу связи с Землей, потом уже отлета. Вот над чем надо думать.

В каюте воцарилось молчание. Что можно было предложить? Ракета непоправимо выведена из строя, при нападении роботов пострадала и радия дальней связи.

Сенцов, видя, что товарищи уже немного отдохнули, приказал возобновить переноску снятых с земной ракеты грузов. Все принялись за дело. Перетащили все, что еще оставалось необходимого для жизни, и кроме того, катушки с результатами научных наблюдений, записями телемагнитоскопов, рулоны диаграмм, вычерченных самописцами за время полета, бортжурнал, некоторые уцелевшие приборы и даже личные вещи.

Затем они подкрепились, и Сенцов приказал отдыхать. После детального осмотра коридора оказалось, что здесь на каждого приходилась одна каюта-лаборатория, да еще семь оставались пустыми. Впрочем, это не радовало: в своей ракете было хоть в тесно ie, да не в обиде.

Сенцову казалось, что едва доберется он до уже знакомого мягкого, убаюкивающего ложа, как моментально уснет. Но стоило лечь и закрыть глаза, как сон ушел окончательно и бесповоротно.

Сенцов лежал смертельно усталый и знал, что не заснет, пока не найдет хотя бы направления, в котором им следует действовать.

Он встал, вышел в коридор. Подошел к прозрачной перегородке. Продолжавшийся за нею коридор через несколько метров упирался в дверь — там, видимо, и находилась рубка. Воровато оглянувшись, Сенцов вопреки собственному запрету попытался как-нибудь сдвинуть перегородку. Это ему не удалось, и тогда он начал медленно ходить взад и вперед по коридору, стараясь ненароком не разбудить товарищей.

У двери каюты, где поместился Раин, он прислушался: астроном имел обыкновение похрапывать во сне. Действительно, из-за двери доносились едва уловимые звуки, но какие-то странные. Сенцов тихо приоткрыл дверь — и остановился, изумленный.

Раин вовсе не спал. Он сидел у стола и слушал Калве, что-то говорившего ему вполголоса.

Сенцов хотел было выругать их за нарушение приказа, но тут же спохватился: а сам… Ясно, мысль о выходе из положения занимала не его одного. Он вопросительно взглянул сначала на Калве, потом на Раина. Раин пожал плечами, Калве отрицательно покачал головой.

Сенцов присел рядом с Раином. И тут же в открытую дверь заглянул Коробов и, усмехнувшись, вошел в каюту. За ним — Азаров. Все снова были в сборе.

— Ну, раз пришли — предлагайте, — сказал Сенцов.

— Да мы тут думали… — сказал Раин. — Восстановить никак нельзя?

— Никак, — коротко ответил Сенцов.

— Мне все же кажется, — сказал Калве несмело, — мне лично кажется, что мы могли бы воспользоваться этой ракетой, не так ли? В конце концов это тоже космический корабль. — Он умолк, поочередно вглядываясь в лицо каждого пилота.

Коробов терпеливо ответил:

— Это действительно тоже космический корабль, в этом ты прав. И велосипед и гоночный автомобиль — транспорт. Но посади велосипедиста на гоночную машину и предложи ему ночью добраться, скажем, из Риги в Москву. Учти, что он ни разу в жизни не управлял автомобилем. Учти, что он может пользоваться только картой мира в масштабе один к двадцати миллионам. У него из ста шансов — десять расколоть машину еще в гараже и примерно восемьдесят девять — свалиться в кювет на первом же повороте. Притом у него все-таки раз в десять больше возможностей добраться до цели, чем у нас.

— Куда в десять — в сто! — сказал Сенцов. — Он хоть понимает, что автомобиль надо заправить бензином. А что мы знаем об этой ракете?

— К тому же Москва стоит на месте, — добавил Азаров. — Земля — нет.

— Перечислять все, чего мы не знаем об этой ракете, можно без конца, — продолжал Сенцов. — Как проникнуть в рубку? Как ракета управляется? Как выводится из ангара? Какие ускорения развивает? Этих «как» очень много. Но главное даже не это. Будь мы сейчас в рубке, у пульта управления, все равно я бы не решился нажать ни одной кнопки…

— Почему? — насторожился Азаров.

— Эту ракету строили не люди, а иные существа. Мы не знаем образа и ритма их жизни, привычек, потребностей. Может быть, для них являются естественными такие вещи, которые для нас смертельны. То, что мы пока ни с чем подобным не столкнулись, еще ничего не значит. У нас нет доказательства, что они мыслили и чувствовали так же, как мы. И пока мы таких доказательств не найдем, эти существа останутся для нас тайной за семью печатями. А мы их не найдем, если только не встретим кого-либо из них, на что надежды, как вы сами понимаете, мало…

— Так что же делать? — тихо спросил Калве.

— Отдыхать! А затем пойдем еще раз к нашей ракете и на месте посмотрим, не удастся ли все же смонтировать передатчик из остатков раций и запасных частей. Не забывайте, первая задача — связь! Ну, утро, как говорится, вечера мудренее…

Он встал, но никто не торопился расходиться. И тогда Калве тоже поднялся с места, высокий, тяжелый, грозно навис над Сенцовым.

— Вы хотите доказательств? — спросил он неожиданно тонким голосом. — Хорошо, вы их получите. Я их ищу, ищу и нахожу!

— Что ж, — сказал Сенцов, серьезно глядя на Калве. — Я повторяю: никаких авантюр, никакого ненужного риска допущено не будет. В конце концов здесь нам немедленная гибель не грозит, а работы и на спутнике сколько угодно. Но если будут действительно серьезные доказательства того, что полет на чужой ракете не грозит нам никакими опасностями — сверх обычной нормы, конечно, — что мы можем понять то, что понимали и чем владели строители и пилоты этого корабля, если все это будет, — тогда мы, безусловно, полетим.

— Я найду! — твердо сказал Калве

Странно, после этого заявления Калве, человека, казалось, меньше всех смыслившего в расчетной технике, знатока только кибернетических машин, у всех на душе полегчало. Не выход и даже не путь к выходу, а все же какой-то краешек надежды забрезжил впереди…

— Вот так… — сказал Сенцов и вдруг почувствовал, что ему страшно хочется спать.

— Да, самое время отдохнуть, — ответил Коробов, позевывая. — Действительно, утро вечера мудренее…

11

Когда проснулись и позавтракали, Сенцов сразу же задал всем работы.

Приходилось искать сразу в нескольких направлениях. Первоочередной задачей было установление связи с Землей, поэтому Азарову поручили еще раз обследовать земную ракету и демонтировать все, что еще осталось от передатчика. Может быть, удастся собрать хоть какое-нибудь подобие рации.

Помимо этого, надо было начать как-то разбираться хотя бы в основах окружавшей их техники. Кто знает, может быть, таким путем можно хотя бы постепенно освоить управление чужим кораблем. Для этого решили прежде всего тщательно исследовать робот, валявшийся возле их старого корабля и поврежденный при вспышке топлива. Этим занялись Сенцов и Раин.

А Калве с той же целью — ознакомиться и попытаться понять принципы устройства и действия — отправился наверх, в кибернетический центр. Его задача была, пожалуй, важнейшей: нельзя вечно жить под угрозой какой-нибудь новой неприятности со стороны кибернетических машин и руководимых ими автоматов.

Коробов продолжал детальный осмотр чужой ракеты, чтобы точно выяснить запасы кислорода и электроэнергии, которыми они располагали.

Все без лишних разговоров взялись за дело.

С роботом справиться оказалось нелегко. С трудом удалось разрезать его поврежденную пламенем оболочку электрическим резаком. Как и ожидали, под колпаком ничего похожего на кибернетическое устройство не оказалось. Всего несколько приборов, какие-то цилиндрические непрозрачные аппараты и небольшие многоугольные ящики. На блестящих стержнях, которые могли служить выводами, Сенцов при помощи тестера обнаружил слабое напряжение. Стерженьки эти входили в цилиндры, туда же тянулись гибкие ленты непонятного назначения.

Самым интересным в автомате оказались рычаги-щупальца. Сенцов и Раин долго пытались добраться сквозь твердейшую броню из непонятного материала до этих рычагов, но так и не смогли: никаких рычагов просто не было. То, что они принимали за предохраняющую оболочку, оказалось самой машиной — без сочленений, без всяких деталей, твердый и в то же время необычайно гибкий монолит. Чем он приводился в движение, было также непонятно: к нему не подходили никакие движущиеся части. Они попробовали присоединить один из рычагов к цилиндрам с напряжением. Твердое щупальце начало изгибаться, сокращаться, как мускул, только с гораздо большей силой; рычаг толщиной в палец свободно поднимал кислородный баллон, большой стационарный баллон из ракеты!

Видимо, конструкторы этих машин применяли не механические схемы, подобные земным, а нечто совсем иное: им удалось получить вещество, непосредственно превращавшее электрическую, а может быть, химическую энергию в движение.

— Гораздо экономнее с точки зрения расхода энергии, — восхитился Раин. — Высшая ступень!

Оба долго сидели над разобранным роботом: чтобы понять все тонкости его устройства, нужны, пожалуй, не дни, а недели… И непонятно, как все это им поможет освоить ракету?

— Ну, уж и ракета… — прервал их размышления довольный голос подошедшего Коробова.

— Что? — насторожился Сенцов.

— Отличная машина! — Коробов замотал головой от восхищения.

— А кислород нашел?

— Кажется, да… Твердой уверенности, правда, нет. Хранилище большого объема, но не с газом и не с жидкостью, а с твердым веществом. К нему присоединены такие же аппараты. По моим соображениям, они и превращают твердый кислород в газ.

— Из чего же вы заключили, что это кислород? — спросил Раин.

— А вот из чего. На всех хранилищах имеется такой вот знак, — Коробов пальцем нарисовал на матовой поверхности защитного кожуха робота точку, вокруг нее — два концентрических кружка и на внешнем из них — шесть точек. С минуту все смотрели на медленно тающий рисунок.

— Понятно? — спросил Коробов. — Атом кислорода — шесть электронов на последнем, втором, уровне… Хорошо, что хоть в этой области их символика нам понятна. Нашел я и другие хранилища с таким вот знаком…

— Водород, — сказал Раин.

— Именно. Это решает проблему воды хотя бы в принципе. Следовательно, воздухом и водой мы обеспечены основательно.

Сенцов нетерпеливо спросил:

— А насчет двигателей ничего не ясно?

— До двигателей я добраться не смог… — медленно сказал Коробов. — Там глухая переборка. Как только я подошел, сразу завыло, залаяло… Что-то вроде сирены. Только очень высокие тона. Очевидно, предупреждение об опасности. Не с нашими скафандрами туда лезть.

— Значит, совсем ничего?

— Единственное, что можно сказать, — двигатели, топливо и все остальное занимают гораздо меньше места, чем на нашей ракете, не только по отношению ко всему объему, но и абсолютно. Я специально шагами вымерял…

— Значит, двигатель не химический, — сказал Сенцов. — На каком же приводе? Какое топливо?

— Вероятнее всего, атомное, — ответил Коробов. — Иначе не было бы сигнала опасности.

— Сомневаюсь, чтобы было атомное, — сказал Сенцов. — Я ракету осмотрел снаружи, пока вы спали… Совершенно не то сопло, какое нужно для атомного двигателя, по крайней мере по нашим соображениям.

— Ну, на это вообще внимания обращать не следует, — не согласился Коробов. — И весь этот корабль не так массивен, как наш: переборки миллиметровой толщины, а прочность изумительная.

— Да я не о прочности говорю, — сказал Сенцов. — Курс двигателей помнишь? Принципиальные основы атомного двигателя? Ну вот, а тут совсем не то…

— Я прикидывал, — сказал Коробов. — Если там химическое топливо, то, каким бы совершенным оно ни было, этой ракете дальше Марса не уйти. А вдруг они только на Марс и ходили? — Он помолчал и неожиданно спросил. — Ну как, обедать будем?

— Надо подождать ребят, — ответил Сенцов. — Они там тоже увлеклись. Да, это невесело — то, что ты говоришь…

— Все оборудование ракеты указывает, что она предназначена для дальних рейсов, — вставил Раин. — Даешь Землю!

— Пока мы не знаем… — начал Сенцов.

— Даешь обед! — перебил Коробов. — Ага, Витя прибыл. Ну, что там у тебя? Демонтировал рацию?

— Что осталось — демонтировал, — угрюмо ответил подошедший Азаров.

— Ну и как? Выйдет что-нибудь?

Азаров пожал плечами, ответил:

— Разве что любительский приемник…

— Так-так… — невесело сказал Сенцов. — А на Землю сообщить все же надо. А вообще в ангаре как? Спокойно?

— Какое спокойно! — мотнул головой Азаров. — Опять этих полно.

— Режут?

— На сей раз летают. Что-то приваривают, уже навесили одну крышку люка, сейчас возятся с другой…

— Ясно, — сказал Раин. — Они продолжают выполнять свою программу: ремонтируют ракету… Жаль, что нам это помочь не может: как бы ни ремонтировали, вычислителей они нам не восстановят.

— Да, — сказал Сенцов, — с нашим кораблем мы простились навсегда.

— Но интересно, — проговорил Раин, — до чего они дойдут?

— Ну, для того чтобы это определить, надо быть знатоком их тонких душевных движений, — съязвил Азаров. — Как Калве, например… А кстати, где он?

Из ангара Калве почти бегом поднялся наверх. Он замедлил шаг, лишь попав в знакомый зал, где серая масса грелась в фиолетовых лучах.

Здесь он сразу перестал спешить, начал все рассматривать так внимательно, задумчиво, неторопливо, словно в запасе у него была еще целая вечность.

Каково, например, назначение вот этого сооружения в центре зала? Небольшой прямоугольный постамент, похожий на высокий. столик. В центре его круглый, чуть наклоненный экран, на нем светятся, переливаясь, четыре огонька. Калве склонил над экраном прозрачный шлем.

Теплый золотистый глазок дрожал в центре экрана. Три тонких черных концентрических кольца охватывали его, и на каждом тоже переливался огонек, голубой — на внутреннем, зеленый — на среднем и оранжевый — на внешнем. Калве долго всматривался в странные огоньки; непонятно, что было в них такого. Мало ли приборов со световой сигнализацией перевидал он на своем веку, но почему-то на них хотелось смотреть и смотреть…

Потом он перевел взгляд на расположенные вокруг экрана оранжевые выпуклые, как у грибов, шляпки. Их было тридцать, возле каждой — два прозрачных глазка. Возле одного грибка левый глазок светился ровным синим светом, а около соседнего, кроме синего, горел и второй — мигал тревожным красным огнем. Остальные глазки были безжизненны.

Вокруг экрана в столике тянулась кольцевая прорезь, из которой выходил тонкий рычажок. Он плавно изгибался к экрану, так что конец его почти касался матовой поверхности. Рычажок заканчивался вытянутым заостренным овалом с тонкой иглой на конце.

Рядом торчали еще две круглые головки с какими-то делениями. Перед столом вздымался щит, на нем — несколько экранов и приборы со шкалами без стрелок.

Все это явно имело непосредственное отношение к управляющим кибернетическим устройствам — хотя бы потому, что находилось в этом зале. У Калве зачесались кончики пальцев, до того захотелось сразу нажать на красные кнопки, посмотреть, что появится на экранах, разобраться в назначении большой красной рукоятки сбоку (ага, ею-то, наверное, и включается весь этот агрегат!).

Но он помнил, сколько непредвиденных последствий может вызвать в этом мире каждое неосторожное движение.

Ему впервые отчетливо подумалось, что вовсе не люди создали все эти непонятные приборы. До сих пор это как-то не укладывалось в сознании. Ощущение было такое, словно ты находишься в чужой стране, где, хотя и не понимаешь языка, но видишь вокруг себя таких же людей и вещи, сделанные их руками… И только в эту минуту в пустом зале, где когда-то жил, чувствовал, мыслил командир всех этих приборов и механизмов, Калве вдруг неудержимо захотелось представить, каким же он был, как выглядел этот творец, наверное давно уже включившийся в вечный круговорот материи и сейчас, возможно, произраставший где-нибудь на Марсе в виде чахлой голубой травки. Он машинально, забыв про шлем, поднял руку — снять шапку…

Рука его натолкнулась на прикрепленный к шлему инвертор, и это напомнило ему о ближайшей задаче.

Калве подумал, что Сенцов все-таки видел дальше их всех, — недаром ему нужны были доказательства того, что мы в состоянии понять, постигнуть законы мышления этих существ. Что же, надо искать, искать!





С чего начать? Он стал снова осматривать пульт, пытаясь логически разобраться в назначении органов управления машины. Но вскоре он поймал себя на том, что просто-напросто старается мысленно как-то приспособить отдельные рычажки и включатели чужой машины к тем функциям, которые выполняли другие рычажки и другие включатели на его собственном пульте. Таким путем он далеко не уйдет.

Тогда он опустил экран инвертора, включил прибор. В шлеме стало темно, как будто бы в зале погасли все огни. Он испуганно приподнял экран, и свет снова ударил ему в лицо. Тогда он опять опустил экран, закрыл на несколько секунд глаза, чтобы они привыкли к темноте. Когда он вновь открыл их, тьмы больше не было.

На повисшем перед его глазами экране ветвилось великое множество голубоватых линий, полос, кружков. Это прибор делал видимыми все попадавшие в поле его зрения, находившиеся под напряжением проводники. Свиваясь и развиваясь, сходясь и разбегаясь в стороны, они образовывали странную, причудливую сеть. Местами они были разорваны, кое-где их разделяли темные промежутки — участки сети, как понял Кал-ве, пока отключенные.

Прежде всего он обратил внимание на линию, которая выглядела беспокойнее других: равномерная дрожь сотрясала ее; она пульсировала, как тонкая чувствительная жилка на человеческой руке. Калве проследил ее путь — она заканчивалась где-то совсем недалеко…

Калве поднял инвертор; жмурясь от света, достал из кармана скафандра длинный кусок провода, намотал на руку от плеча до кисти, а самый кончик — вокруг указательного пальца. Потом он подключил провод к аккумулятору и снова опустил экран.

Теперь его рука возникла на экране инвертора в виде бледно-голубой спирали с редкими витками. Она медленно скользила: Калве двигал рукой, стараясь совместить ее с пульсирующей линией. Когда это удалось, он повел указательным пальцем в воздухе, повторяя во всех изгибах путь пульсирующей линии. Вот палец добрался до места обрыва. Калве медленно повел руку на сближение с пультом, торопливо поднял экран. Так и есть — палец его упирался в мигающий красный глазок.

Теперь он так же медленно повел рукой в обратном направлении, ища переключатель, от которого ток шел на лампочку. Найдя его и двигаясь по линии дальше, он мог прийти к другому переключателю и так постепенно разобраться во всей топографии кибернетического центра. На это потребуется время, но иного пути не было: простое нажимание кнопок и рычагов наугад могло привести к весьма печальным результатам.

Так он работал, и голубые, то резкие, то как бы размытые линии змеились перед его глазами. Потом он осторожно поднялся с места и, не поднимая экрана инвертора, начал медленно бродить по залу, следя за уходящими под пол проводами. Обойдя центральный пульт по кругу, он установил, что кабели отходят в направлении каждой из тридцати секций машины. Выбрав один из них, Калве установил, что он шел не непосредственно в отсек, а скрывался в стоявшем в простенке шкафчике. Здесь тоже было множество деталей — разбегались глаза.

Медленно переходя от шкафчика к шкафчику, Калве заметил, что большинство из них находилось в покое, работало только две. Один из них относился именно к их отсеку: в нем шла напряженная работа, вспыхивали и угасали какие-то голубые кольца, эллипсы, многоугольники, возникали мгновенные разряды, похожие на экране на вертящиеся молнии. Калве еще не знал, что автоматы вновь начали работу вокруг искалеченной ракеты, но догадывался, что такая активность машины может иметь отношение именно к их кораблю.

Второй работающий аппарат, как вначале предположил Калве, должен был относиться к тому отсеку, где в ангаре лежала чужая ракета. Но потом он понял, что ошибся: судя по расположению шкафчика, он относился как раз к тому отсеку, где был найден счетчик.

Значит, и в том отсеке что-то происходит? Что? Какая опасность еще подстерегает их?

Снова возвратившись к центральному пульту, Калве догадался, наконец, в чем дело, и успокоился. Был включен шкафчик именно той секции, в Сторону которой был повернут центральный многопозиционный переключатель. А это могло означать лишь одно: этот отсек был последним, в котором что-то происходило, когда строители почему-то покинули свою искусственную планету. Что же именно происходило? Логично было предположить, что происходило что-то связанное с ракетами, а раз ракеты там не было, значит происходило именно отправление ракеты — последней покинувшей спутник.

Если так, то в этом переключателе не может быть ничего страшного… Калве осторожно поднял руку, нашарил переключатель, повернул на одно деление и поспешил к тому шкафчику, который должен был, по его предположениям, включиться. Да, он не ошибся, аппарат работал. Теперь в нем возникали сложные узоры, нарисованные электрическим током. Возникали и исчезали.

Что-то это ему напоминало… Ага, машина ведет себя так, будто она озадачена. Смена импульсов в ней происходит в том же ритме, да-да, и с той же частотой, как в радиосигналах, что слушал Азаров в первые минуты после прибытия. Калве попробовал включить соседнюю секцию, еще одну, и всюду повторялось одно и то же. Он начал догадываться: ни в одном из этих ангаров нет ракет, это они с Коробовым видели сами. Значит, команда, которая посылалась с помощью этого переключателя, действительно относилась к каким-то действиям, связанным с ракетами.

Калве удовлетворенно усмехнулся. Он на правильном пути. Именно здесь пряталась разгадка управления механизмами, обслуживающими ракеты. И первый секрет можно было узнать уже сейчас, сию минуту: просто повернуть переключатель в положение, включающее их отсек — единственный, в котором была ракета, — и посмотреть, что из этого получится.

«Спокойно, милый друг, спокойно, — сказал он себе. — Не надо торопиться… От этого поворота переключателя ракета может в один миг вылететь в пространство, а ведь она нам нужна… Вспомни-ка Коробова и серую массу! Нет, никаких эмоций, никаких порывов. Только осторожно, только методично…»

Калве совсем забыл, что время идет, что друзья, вероятно, уже беспокоятся о нем, что он давно хочет есть и запас кислорода у него приближается к концу. Со стороны он выглядел сумасшедшим: то расхаживал по залу, бормоча себе под нос, то снова и снова усаживался перед пультом и водил над ним рукой, прослеживая какую-нибудь интересную цепь.

Теперь он решил найти дорогу к волноводам, по которым должны были передаваться команды из центра по секциям. В существовании их он не сомневался. Однако никаких схем, хотя бы отдаленно напоминавших соответствующие земные, Калве пока не видел. Потом ему показалось, что проще будет проследить, откуда подходят импульсы к круглому экрану, какой источник питает непрерывно горящие на нем огоньки. Может быть, тогда станет понятно, что же именно эти огоньки обозначают…

Голубые линии, которые он стал теперь изучать, уводили его куда-то совсем в другую сторону. Они не соединялись ни с одним из шкафчиков, а тянулись под стену и затем вверх, уходя в расположенный выше ярус.

Калве решил, что немедленно пойдет их разыскивать: эти огоньки почему-то казались ему заслуживающими особого внимания. Он повернулся к двери, и вдруг чья-то рука легла ему на плечо.

Резко рванувшись, Калве сорвал со шлема экран инвертора, закрывавший глаза, и облегченно перевел дыхание: перед ним стоял Коробов.

Коробов онемел: сквозь шлем было видно, как он беззвучно шевелит губами. Калве с досадой выругал его за то, что подкрадывается неслышно и пугает людей, вместо того чтобы окликнуть по-человечески, а потом вспомнил, что ведь сам же выключил свою рацию, так как связи с товарищами все равно не было. Он повернул рычажок, и в его наушники ворвался негодующий голос Коробова:

— …окончательно. Такие это полтора часа?

Калве взглянул на часы. Действительно, вот уже целый час сверх уговора провозился он здесь, и, если бы не резервный баллон с кислородом, на который автоматически переключилась подача, ему давно пришлось бы плохо. Вздохнув, он развел руками и спросил:

— А у вас как там дела?

— Да ничего особенного… Ребята разобрали один робот. Типичный марсианский робот… А у тебя как?

— Да вот, — протянул Калве, — типичная марсианская кибернетика…

12

Потекли дни. Все ушли в работу: Азаров колдовал над спасенными деталями рации, Сенцов, Коробов, Раин все обшаривали их новое пристанище — не теряли надежды разобраться в устройстве корабля. Роботы в соседнем ангаре и те, не покладая щупальц, трудились над их старой ракетой, что-то подтаскивали, наваривали… Они утихомирились только на третий день.

Калве все дни напролет занимался все тем же: при помощи инвертора прослеживал одно за другим бесконечные разветвления цепей кибернетического центра. Каждый день он распутывал еще один узелок схемы, но — странное дело — чувствовал, что к решению основной задачи — к овладению ракетой — пока не приблизился ни на шаг. Вечерами — условными в этом мире — приводил в порядок сделанные за день записи и наброски, и со стороны это выглядело так, будто Калве готовит к печати солидную монографию «К особенностям структуры марсианских вычислительных и быстрорешающих устройств», столь спокойным и благодушным он казался. На деле же его все больше охватывала тревога.

Первые дни друзья встречали его с нетерпением — вот сейчас Калве, усевшись в кресло, вдруг возьмет да и скажет: «Ну, между прочим, можно лететь хоть завтра. Нажать там одну кнопку, и сразу отсек откроется…» Постепенно все начали понимать, что этого дождутся не скоро.

Текли дни, и каждый из них уносил с собой частицу вспыхнувшей было надежды.

Первым начал сдавать Азаров. У него что-то не ладилось. Исподволь наблюдая за ним во время работы, Сенцов заметил, как все чаще взгляд молодого пилота становится отсутствующим, устремляется куда-то сквозь все перегородки, броню спутника, сквозь многие миллионы километров пространства.

Раин внешне оставался спокоен. Но и он все чаще начал заговаривать о том, не пора ли, наконец, бросить напрасные поиски, не тратить зря время, а использовать его для того, чтобы осмотреть весь спутник, исследовать его — хотя бы в интересах будущих поколений. И — кто знает? — если во всем этом огромном хозяйстве найдется хотя бы один годный к употреблению телескоп, посвятить свое время (оставшееся еще время — так следовало понимать это) тому, что было делом его жизни — наблюдению светил.

Начинало казаться (или это Сенцовым овладевала уже паника?), что Коробов тоже изучает ракету не для того, чтобы применить свои знания при возвращении, а просто убивая время. Может, с таким же увлечением, иногда думал Сенцов, и с таким же спокойствием второй пилот решал бы сейчас шахматные задачи, окажись у них шахматы?

Но прекратить работу было невозможно. Связь с Землей была нужна во что бы то ни стало: тут речь шла о безопасности тех, кто в будущем полетит по этой же трассе, о безопасности многих людей и кораблей. Передатчик был совершенно необходим. По сравнению с задачей предупреждения Земли их собственное спасение отходило на второй план. Поэтому следовало ободрить Азарова, как-то помочь ему.

…Сенцов оставил Раина и Коробова в нижнем этаже носовой части ракеты, где они и так и сяк пробовали подобраться к наглухо закрытому аппарату искусственной гравитации, и направился в каюту Азарова.

Азаров лежал, уткнувшись лицом в эластичное ложе. Очевидно, нервы все-таки не выдержали: по всему полу каюты были расшвыряны детали, пластины печатных схем, отдельные блоки, валялись клочки бумаги — остатки очередной уничтоженной схемы.

— Не выходит? — спокойно спросил Сенцов.

— И не может выйти. С таким же успехом можно монтировать передатчик из пивных бутылок. Генераторный блок погиб, чем я его заменю? От усилителя сверхвысоких частот что осталось? Рожки да ножки! Нечего и думать…

— Думать все-таки надо, — сказал Сенцов. — Передатчик — это главное. Другого способа сообщить на Землю у нас нет и быть не может. Конечно, на спутнике наверняка есть какие-то устройства связи. Но как отличить их? Как понять, передатчик это или какой-нибудь агрегат для чистки сапог?

Азаров кивнул.

— На это надежды нет, — сказал он. — Мы можем надеяться только на свои детали. А у нас их не хватает, и взять их неоткуда.

Оба умолкли, каждый мучительно думал, где искать выход. Потом Азаров тяжко вздохнул.

— Да, знать бы на Земле, что такое случится, всю ракету набил бы запасными блоками. Жаль, что в другой рейс идти не придется: теперь уже есть опыт по части вынужденных посадок.

— Ну, это ты оставь, — сказал решительно Сенцов. — Все мы хотим еще летать. Погибать никто не собирается. Вот поэтому-то и нужен передатчик.

— Мы все сделали, — пробормотал Азаров. — Теперь осталось только с честью закончить. Передатчик? На передатчике мы на Землю не улетим.

— Не знаю, откуда вдруг такой пессимизм, — сказал Сенцов. — Погибнуть здесь мы никак не можем… (Азаров пошевелился, искоса взглянул на Сенцова.) Ну, предположим самое худшее. Мы действительно не сумеем использовать эту ракету. Ну и что? (Азаров часто заморгал, затем посмотрел на Сенцова уже прямо.) Будем ждать здесь. Кислорода, воды хватит надолго. Продуктов — на год. На худой конец наладим их регенерацию.

— И что же — до конца жизни? — хрипло спросил Азаров.

Сенцов пожал плечами, усмехнулся.

— А сколько ты еще рассчитывал прожить? — спросил он спокойно.

Азаров поморгал, нетвердо ответил:

— Ну, лет семьдесят…

— Допустим. Так почему нельзя жить здесь? Образуем, так сказать, филиал человечества… Да ведь нам здесь век доживать не придется! Хотя это уже зависит от тебя.

— От меня?

— Конечно. Будет связь с Землей — за нами прилетят не. позже, чем через год. Ты же сам понимаешь, нас не бросят. Год — это даже крайний срок…

— Подумаешь, год! — сказал Раин. Оба оглянулись — не заметили, как он появился в дверях. — Робинзоны вон десятками лет жили, да разве в таких условиях? Тут за год всего даже осмотреть не успеешь.

Азаров все еще лежал, но щеки его чуть порозовели.

— Так что остановка за тобой. Сумеешь смонтировать рацию — вытащим ее на поверхность спутника, будем сигналить на Землю.

— Да из чего? Из чего? — закричал Азаров. — Как будто я не хочу! Ведь нет выхода!

— Выход всегда есть! — твердо сказал Раин. — Надо только уметь его найти. Из могилы, говорят, нет выхода, да и то люди выбирались. Надо искать! Ты не пробовал использовать то, что осталось от вычислителей Калве? Там ведь какие-то блоки уцелели…

— Да думал я об этом, — ответил Азаров. — А вы видели, что там уцелело? Таких блоков у меня и у самого хоть пруд пруди.

— Действительно, надо еще подумать, — сказал Сенцов. — Ведь выход-то есть, наверняка есть, только мы его не видим…

На минуту воцарилось молчание. И потом Сенцов задумчиво проговорил:

— Генераторный блок, генераторный блок… А если взять части от других приборов? Насколько я вспоминаю устройство рации, там использовалась часть тех же самых типовых деталей, которые стоят в наших радиометрических приборах… Хотя бы в тех же счетчиках. А?

— Я прикидывал, — сказал Азаров. — Кое-что оттуда можно позаимствовать, но не все.

— Счетчик? — внезапно спросил Раин. — Погодите-ка, мне пришла в голову идея… Счетчик-то мы здесь нашли?

— Ну, нашли…

— Так, значит, и сама автоматическая ракета должна быть где-то здесь, на спутнике. Ее надо только найти. Ведь радиооборудование ракет-автоматов в принципе от нашего ничем не отличалось?

— Только в деталях! — сказал Сенцов, и Азаров подтверждающе кивнул. — Это мысль!

— Может быть, там вообще сохранился в целости передатчик! — с воодушевлением подхватил Азаров. — А ведь действительно, как нам сразу не пришло в голову?.. Надо немедленно начать поиски!

— Я думаю, — сказал Раин, — что вообще надо изменить распорядок работ. Пусть Коробов вместе с Азаровым идут на поиски. А я буду помогать Калве. Вдвоем у нас пойдет гораздо скорее. С осмотром же ракеты отлично справишься и ты один.

— А какой смысл? — спросил Сенцов. — Калве и так работает правильно. А мы бы вдвоем.

— Гм… — неопределенно ответил Раин. — Наверх я все же пойду?

— Что же, пожалуйста, — согласился Сенцов. — А ты, Витя…

Но Азаров уже пошел за скафандром.

13

Калве ввел Раина в круглый зал с пультом.

— Вот, — сказал он. — Тут помещается пульт управления. Но дело-то все в том, что эти машины самопрограммируются. Они способны сами менять режим работы в зависимости от изменения окружающей обстановки и так далее…

— Знаю, — ответил Раин. — Испытали на собственной шкуре.

— Следовательно, логически рассуждая, управлять ими практически нет никакой необходимости. А в то же время есть и пульт и органы управления — вот они. Вот эта рукоятка совершенно меняет режим работы. Я тут кое в чем сумел разобраться…

— Очень интересно! Так что же вас смущает?

— Не могу понять, как это происходило. Видите этот экран со стрелкой? Он связан-с чем-то в верхних ярусах, исследовать я еще не успел. От него идут цепи ко всем машинам. Но зачем он? Понять не могу.

— Так, так… — начал присматриваться Раин. — Три кольца… Если это атомная структура, то один электрон на третьем уровне… Натрий?

— При чем тут натрий?

— Не представляю… А чем, собственно, этот пульт управляет?

— Тут происходит приблизительно вот что, — пояснил Калве. — При установке стрелки в одно из трех фиксированных положений по длине и в любое положение по окружности в цепи возникают кратковременные импульсы, вернее — комбинации импульсов. Они слишком непродолжительны, чтобы представлять собой какую-то программу, которая передается машине. Но они могут быть сигналом к выработке определенной программы.

— Это уже кое-что. Я, правда, в этой области не специалист…

— Тем лучше! Как говорится, свежая голова. Так вот, эти импульсы направляются в одну из секций машины, а именно в ту, которая в данный момент включена вот этим многопозиционным переключателем. Но направляются не непосредственно, а проходят — через эти вот устройства (он указал на стоявшие в простенках шкафчики). В них сигналы значительно видоизменяются… Я подозреваю, что именно здесь помещается управление программирующими устройствами.

— Резонно. А эти лампочки?

— По всей вероятности, они сообщают, когда сигналы доходят до адресата. Но вот каково содержание сигналов?

— Я сужу, возможно, как дилетант, — сказал Раин. — Но посмотрите на двери: настолько велика была, очевидно, уверенность конструкторов в безотказности своих машин, что они не предусмотрели даже аварийного, ручного открывания дверей. И если уже, очевидно, десятилетия назад покинутый спутник все еще нормально работает, значит в их рассуждениях была истина…

— Проблема кибернетики номер один — проблема надежности — ими решена основательно, — с уважением знатока ответил Калве. — И как разумно все автоматизировано: механизмы не работают непрерывно, а включаются лишь на время, когда необходимо. Именно поэтому они и не устают, не стареют. Мы не знаем, когда прилетел сюда этот корабль, — может, сто, а может, и тысячу лет назад. А все автоматы в полной рабочей готовности. Удивительно продуманно и экономно! Это построено на века…

— Но, — продолжал Раин, — стоит ли строить такие вещи на века? Техника так стремительно развивается, машины стареют… Вы говорили, что импульсы идут от этой стрелки?

— Да, — ответил Калве. — Она выдвижная, телескопическая. Каждому из трех строго фиксированных положений ее по длине соответствует своя форма импульса. И при каждом положении конец стрелки находится на одной из этих окружностей. Стрелку можно двигать также по кольцевой прорези. При этом я заметил: импульсы посылаются в машину именно в тот момент, когда стрелка совмещается с огоньком, расположенным на той окружности, на которой находится конец ее. Нацеливать стрелку можно очень точно, тут целая система настройки; причем здесь — он указал на один из экранов — мы видим участки окружностей под большим увеличением. Настроить можно с точностью до десятой доли градуса…

— Но зачем?

— Этого-то мы и не знаем.

— Не знаем… — как эхо, повторил Раин. — Так… А эти сигналы? Ага, они указывают, где находится ракета? Итак, сидевшему за этим пультом следовало знать, в каких ангарах есть ракеты и в каких нет? Так, так… Не подтверждает ли это вашего предположения о том, что вся эта техника и служит для запуска ракет?

— Так мне казалось. Но я боюсь ошибиться.

— Если так, — оживился Раин, — возможно, мы действительно отсюда выберемся? Чем я могу вам помочь?

— Мне пока не ясна роль этой, рукоятки, — сказал Калве. — Вы двигайте ее, а я прослежу за возникающими импульсами.

— А это не опасно?

— Все равно включенный сейчас ангар пуст…

Раин послушно положил руку на рычаг. Калве надвинул на лицо экран инвертора, кивнул головой, сказал:

— Начинайте.

Раин нажал рукоятку.

Калве словно выслеживал зверя: согнувшись, приглядываясь к стремительной пляске голубых линий, запетлял по полу. Раин с улыбкой наблюдал за ним. Затем, действуя по оставленной Калве программе, он поставил рукоять в прежнее прложение и сразу же опять потянул на себя, повторяя ту же серию импульсов. При этом он мельком взглянул на небольшой экран, находившийся рядом с рукояткой… и моментально забыл и о Калве и о его задании.

— Что с вами? — окликнул его Калве.

Раин, не отрывая глаз от экрана, замахал рукой. Калве подбежал к нему.

На чуть выпуклом экране — он был, как и все экраны на спутнике, не кинескопом, а какой-то иной конструкции — мелькали странные картины. Калве и Раин затаили дыхание.

…Это не был полетный дневник. Раин понимал, что если на спутнике и имелся бортжурнал, страницы которого теперь возникали перед ними, то велся он, вернее всего, в какой-то закодированной записи, магнитной или иной. Но сейчас они видели их уже расшифрованными, как будто на этом небольшом, сантиметров шестьдесят на сорок, экране им показывали хроникальный фильм.

А может быть, это вовсе и не были записи из журнала… Машина показывала отдельные, разрозненные события и к тому же в обратной последовательности, словно заново припоминая их, углубляясь в прошлое, чтобы лучше проанализировать. В ее воспоминаниях — если так можно было назвать воспроизведение на экране событий, запечатленных в виде мельчайших электрических зарядов в блоке памяти машины, — встречались странные провалы, вызванные, возможно, какими-то неполадками в самой машине. Во всяком случае, на экране не получалось связного рассказа, а мелькали разрозненные картины, какие порой видятся во сне.

Сначала Калве и Раин увидели этот самый машинный зал и себя в нем, потом в зале остался один Калве, потом Калве и Коробов (так решил Раин, потому что фигуры, хотя и расплывчатые, все же напоминали людей в знакомых скафандрах) открывали подряд все двери.

После короткой заминки на экране возникло крупное изображение красной планеты. Они сразу узнали Марс. Потом промелькнули сразу два изображения: с поверхности Марса стартовали ракеты, как две капли воды похожие на ту, которая стала теперь их домом, а на другой половине экрана откуда-то из пространства надвигался на них сплюснутый сфероид, охваченный поясом взлетных эстакад. Калве и Раин узнали в нем Деймос и переглянулись: снято со стороны?

Изображение с Марсом поблекло, задрожало и, размываясь, исчезло, а надвигающийся шар Деймоса занял весь экран. В одном и том же месте его поверхности изредка вспыхивали слепящие огненные струи…

— Вы понимаете, что это значит? — вскричал Калве. — Это же не спутник!

— Звездолет… мы на звездолете! — быстро ответил Раин.

Вспышки продолжались — очевидно, включались на короткое время двигатели, тормозя звездолет. Потом на экране замелькали изображения внутренних помещений Деймоса, разные его отсеки. Большинство из них было совсем не знакомо космонавтам. Одно из изображений замерло, задержалось на экране: большой зал, который весь, от пола до потолка, пронизывали странные, радужно переливающиеся стержни. Но некоторые из них не светились — от них во все стороны разлетались красные искорки…

«Неисправность, что ли?» — подумал Калве, наблюдая, как постепенно гаснут и остальные стержни. Вот потух и последний: из него вылетела стайка искр, и наступила темнота…

Разбираться во всем этом не было времени. На экране возникла стремительно летящая из темноты глыба. Трудно было определить ее размеры: это мог быть метеорит, мог быть и крупный астероид. Он выглядел каким-то не настоящим, а словно нарисованным и сразу расплылся и погас, сменившись новым изображением. Теперь весь экран заняла гигантская, как показалось обоим, планета с неровной, волнующейся, как море, поверхностью. Что-то знакомое почудилось Калве в облике этой планеты, он повернулся к Раину…

— Юпитер, — коротко сказал тот, не отрываясь от экрана.

Неожиданно появился тот же самый круглый пульт, около которого они стояли, и знакомый экран был в середине его, только его опоясывало не три, а пять окружностей, и огоньков было больше, как сразу заметил Калве. Раин поднял брови: вдруг на экране возникли знакомые уже три кольца…

Калве осторожно отошел от экрана: ему не терпелось проверить, с какой нагрузкой работает машина сейчас. Он шел от шкафчика к шкафчику, в которых сосредоточивались результаты громадной работы, протекавшей в десятках наполненных серым веществом ящиков во всех тридцати секциях машины. Да, вот теперь она работала на полную мощность: везде бушевали голубые линии…

Калве заглянул в одну из секций: серая масса показалась ему охваченной холодным голубым пламенем.

Калве возвратился к экрану, от которого все не мог оторваться Раин.

— Что? — спросил его Калве.

— Снова переигрывает… — почему-то шепотом ответил Раин.

Он напряженно всматривался в экран, карандашом наносил какие-то точки на листок бумаги… А на экране промелькнула водяная гладь, взволнованная ветром, потом равнина, озаренная зеленоватым светом. И все исчезло. Экран погас.

Калве и Раин молча сидели еще минут пять — на экране ничего больше не возникло.

Раин с трудом перевел дыхание. В баллонах кончался кислород. Надо спешить в ракету.

— А работа? — спросил Калве.

— Придется прийти еще раз… И вообще к черту данные! Вы можете попытаться объяснить, что это нам показывали?

— Я думаю, — сказал Калве, — что этой рукояткой машине задается определенный режим работы, при котором она может анализировать события, записанные в ее памяти.

Для удобства и быстроты восприятия лишь какую-то часть этого анализа обладавшая громадной — это Калве понял еще раньше — памятью машина преобразовывала в видимое изображение. Как это делалось, Калве не представлял, но ощущал, как машина, которой приходилось иногда при помощи логических выкладок восстанавливать события, сведения о которых почему-то не были для нее закодированы, иногда не то, чтобы запутывалась в рассуждениях, а тут же, на экране, исследовала различные варианты и тут же отбрасывала менее вероятный. Так, следовало разобраться, были ли кадры о прилете ракет с Марса документальной записью или отвергнутым вариантом. А промелькнувший метеорит? Что обозначали затухающие стерж-нй? Что двигатели звездолета вышли из строя? Но было непонятно: от столкновения ли с метеоритом, или же из-за перенапряжения двигателя при попытках вырваться из притяжения Юпитера. Во всяком случае, двигатели вышли из строя, ззездолет вынужден был остаться здесь…

Раин слушал объяснения Калве, что-то быстро записывал. Ему пришло в голову, что дело было даже не в притяжении Юпитера, а просто в том, что при наблюдениях издалека вся масса нашей солнечной системы казалась летевшим сюда неведомым астронавтам сосредоточенной в центральном светиле. Звездолет шел на такой скорости, что, когда приборы заметили ошибку, исправить ее, не допустить гибельного искривления траектории стало можно_г только пустив двигатели на полную мощность. И двигатели, наверное, уже порядком износившиеся за долгий полет, не выдержали — отказали…

— Но куда они делись, хозяева этого корабля? — спросил Калве. — Почему бросили такое удивительное сооружение? Это же настоящее чудо науки и техники!

Раин задумчиво пожал плечами, потом ответил:

— Судя по тому, что мы видели, произошла какая-то авария, и они были вынуждены покинуть этот звездолет и перебраться на борт другого, спасательного корабля. — Раин помолчал. — Ничего, во всем разберемся со временем… А пока все это настолько важно, что нам надо как можно скорее передать это на Землю. Мы одни не можем оставаться хранителями таких бесценных сведений. Вся надежда теперь на Азарова…

14

Азаров в это время был далеко от них. Нагрузившись запасными баллонами с кислородом, он уже успел обшарить многие помещения Деймоса.

Они пошли вместе с Коробовым, а потом разошлись в разные стороны. Азаров решил начать поиски с того отсека, в котором был найден счетчик. Да, возможно, ракета когда-то и была здесь, но никаких следов ее пребывания не осталось.

Куда- она могла исчезнуть? Где искать ее? Очевидно, если ее куда-то перетащили — разумеется, в разобранном виде, — то тащили ее не через коридор… А для чего вообн. е могли ее разобрать? Ну, хотя бы для изучения — вполне возможно.

Значит, надо было найти иной ход из ангара. Поиски заняли около часа и не увенчались успехом до тех пор, пока Азарову не пришло в голову попробовать проникнуть в один из боковых люков: судя по происшествиям в их ангаре, за ними должны были находиться роботы.

Он с трудом открыл один из люков. Конусы автоматов стояли за ним без движения, будто дремали в ожидании, когда их позовут. Азаров осторожно пробрался между ними. Ход привел его к широкой трубе, уходившей вертикально вверх. В ней была дверь. Азаров вошел, постоял немного — внезапно пол под его ногами стремительно пошел вверх.

…Потом больше двух часов бродил он по космическому городу. Глазам его открывались огромные лаборатории, пустые хранилища, в которых когда-то, очевидно, находились обильные запасы. В одном зале оказался даже огромный — метров сто на двести — бассейн, сейчас пустой. «Уж не плавательный ли?» — усмехнулся Азаров.

Он проходил через просторные залы, уставленные непонятными устройствами, которые с одинаковым успехом могли предназначаться и для испытаний машин, и для гимнастики, для тренировки бездействующих мускулов.

Он разыскал и жилые каюты — они одни занимали целый этаж. Попытался прикинуть общее количество населения спутника. Получалось очень большое число, порядка нескольких тысяч. Азаров недоверчиво покачал головой.

Кислорода, однако, и здесь в атмосфере не было. Жить тут сейчас было нельзя.

Азаров прибавлял шагу. Осмотр заинтересовал его, хотя никаких следов автоматической ракеты обнаружить он не смог.

Он поднялся в очередной ярус. Открыл дверь. И отшатнулся, увидев звездное небо. Сначала ему показалось, что он внезапно вышел на поверхность спутника, но сейчас же он понял: в этом зале одна стена и потолок были так прозрачны, что, казалось, вовсе отсутствовали.

Вероятно, Азаров поднялся уже в самую верхнюю часть шара, если только спутник действительно имел такую форму. А это, несомненно, была обсерватория, по крайней мере некоторые приборы напоминали земные рефлекторы и радиотелескопы.

Азаров пожалел, что рядом нет Раина: астроном позавидовал бы ученым, которые когда-то здесь работали… Кроме несомненных телескопов, здесь были и иные приборы — легкие фермы без антенн и без зеркал, и Раин наверняка не пожалел бы времени, чтобы понять, какое отношение имеют они к астрономии.

Азаров присел в кресло перед одним из таких приборов, чтобы оглядеться и передохнуть. Отдыхая, он задумчиво глядел сквозь прозрачную стену в черноту пространства. И внезапно ему показалось, будто перед его глазами возникают новые звезды. Да, несомненно, вот уже несколько их появилось из темноты… Его осенила смутная догадка: вероятно, прибор все-таки был тоже телескопом, только роль линз в нем, как в электронном микроскопе, выполняли мощные магнитные поля. Инструмент, очевидно, включался автоматически, как только оказывалось занятым кресло наблюдателя.

Азаров внимательно разглядывал звездную картину — неба он не видел, казалось, уже неделями… Телескоп выделял часть небосвода — похоже, созвездие Дракона, сообразил он, вспомнив занятия по астронавигации. Только из четырех светил, которые были сейчас в поле зрения телескопа, раньше он знал лишь одну звезду четырнадцатой величины — прочие оставались невидимы и в самые сильные телескопы Земли. Случайность ли это? Просто ли инструмент направлен на этот участок неба, или…

Ему припомнились рассуждения Раина о том, что возникновения и быстрого развития жизни следует ожидать на планетах, вращающихся именно вокруг энергетически не очень сильных светил — желтых карликов вроде Солнца. В таких планетных системах гораздо менее вероятны резкие катастрофы — такие, как внезапные скачки радиации, губительные для жизни, успевшей уже приспособиться к определенному режиму.

Но если это не случайность, что ученые Марса искали в созвездии Дракона? Нет, все-таки случайность…

Встав с места, он подошел к одному из рефракторов. Тот же уголок неба отражался в его зеркале. И в ту же сторону были направлены ажурные параболоиды радиотелескопов.