Нескольким товарищам были присвоены за это время новые воинские звания. В частности, звание лейтенанта получили Уильям Родригес и Рауль Кастро Меркадер. Таким образом, мы постепенно старались укомплектовывать командными кадрами нашу немногочисленную партизанскую армию.

Однажды утром стало известно о дезертирстве из отряда одного партизана, которого все звали китайцем Вонгом. Он прихватил с собой ручной пулемет, стоивший нам тогда дороже золота. Китаец Вонг, по всей видимости, направился к своему дому, расположенному где-то на отрогах Сьерра-Маэстры. На поиски его были посланы два бойца, но уверенности в успехе поисков у нас не было. Она стала еще меньшей, когда в отряд после безуспешных попыток найти предыдущих дезертиров вернулись Исраэл Пардо и Бандерас. Исраэл, как хорошо знавший местность и обладавший большой физической выносливостью, остался при мне для выполнения особых поручений.

Мы приступили к разработке весьма заманчивого плана новой операции. Он состоял в том, чтобы с наступлением темноты атаковать населенный пункт Эстрада-Пальма, а затем, используя фактор внезапности, сразу же напасть на два ближайших поселка - Яра и Вегитас, разгромить расположенные там батистовские гарнизоны и вернуться тем же путем в горы. Готовясь к боевым действиям, мы привели в порядок все имевшееся у нас оружие, провели несколько тренировок в стрельбе, стараясь, однако, экономить боеприпасы, и послали Фиделю донесение, в котором излагали наш план и просили дать в письменном виде согласие на проведение этой операции. Ответа от Фиделя не пришло, но 27 июля мы узнали из переданного по радио официального сообщения, что населенный пункт Эстрада-Пальма был атакован группой партизан в количестве 200 человек под командованием Рауля Кастро.

Журнал \"Боэмия\" напечатал в своем единственном избежавшем цензуры номере репортаж об этом нападении. В нем сообщалось о нанесенном партизанами ущербе, о том; что они сожгли военную казарму, говорилось также о Фиделе Кастро, Селии Санчес и других революционерах, якобы спустившихся с гор. И как всегда в подобных случаях, правда переплеталась с вымыслом.

В действительности же в этой операции участвовали не 200 человек, а гораздо меньше, и действовали они под командованием не Рауля Кастро, а майора Гильермо Гарсия, имевшего в то время звание капитана. Кроме того, в Эстрада-Пальме боя, как такового, не было, так как Баррерас - начальник местного гарнизона - вывел как раз к тому моменту своих солдат из поселка, полагая, и не без основания, что в День 26 июля партизаны обязательно проведут крупную операцию в каком-нибудь месте. Уже на следующий день батистовцы стали преследовать партизан и им удалось захватить в плен уснувшего где-то около деревушки Сан-Лоренсо, если мне не изменяет память, нашего, человека.

Узнав о событиях в Эстрада-Пальме, мы приняли решение немедленно выступить и организовать нападение в каком-нибудь другом месте, чтобы поддержать таким путем начавшиеся активные боевые действия с нашей стороны. По дороге, недалеко от местечка под названием Ла-Херинга, мы встретили одного из наших двух бойцов, посланных на поиски китайца-дезертира. Этот боец сообщил нам, что в пути его напарник признался ему, что китаец Вонг его близкий друг и поэтому он не может выполнить приказ захватить его. Затем он предложил вместе дезертировать, но, получив отрицательный ответ, попытался бежать и был убит нашим товарищем.

Собрав всех бойцов на одном из холмов недалеко от того места, где произошел этот случай, я объяснил им, что все это значило для нас и почему каждого, кто изменит делу революции, ждет такая участь.

Один за другим в гробовом молчании мы прошли мимо трупа человека. Многие бойцы были подавлены, впервые столкнувшись со смертью, возможно, их больше волновало сочувствие к дезертиру, чем совершенное им предательство. Это объяснялось естественной для того периода слабостью политического сознания наших людей. Времена были трудные, и такая мера наказания являлась оправданной. Не стоит приводить здесь имена участников этой истории. Скажу только, что дезертиром оказался молодой крестьянин-бедняк из этих мест.

Мы шли теперь по хорошо знакомой местности. По пути, это было 30 июля, Лало Сардиньяс повидался со своим старым другом по имени Армандо Оливер. Мы встретились с ним, и еще с неким Хорхе Абичем в одном доме недалеко от поселка Калифорния и рассказали им о нашем плане атаковать поселки Лас-Минас и Буэйсито. Конечно, было рискованно говорить об этом незнакомым людям, но Лало Сардиньяс заверил нас, что они не подведут.

От Армандо Оливера, который был торговцем, мы узнали, что по воскресеньям в этих местах появлялся Касильяс, чтобы повидаться, как это было заведено у всех батистовских офицеров, со своей любовницей. Однако нас больше привлекала перспектива провести неожиданное и стремительное нападение на эти поселки, чем ждать счастливого случая, чтобы захватить известного своим вероломством батистовца. Поэтому было решено атаковать ночью следующего дня. Для этого Армандо Оливер должен был достать несколько грузовых машин для переезда к указанным поселкам и найти проводников, которые хорошо знали бы местность. Кроме того, ему было поручено найти надежного рабочего-горняка, который взорвал бы мост, связывавший дорогу на Буэйсито с дорогой Мансанильо - Баямо.

Выступили мы в два часа дня 31 июля, затратив около двух часов на то, чтобы подняться на гребень Сьерра-Маэстры. Там мы спрятали наиболее тяжелые вещи из нашего снаряжения и продолжили наш путь налегке. Идти пришлось долго, по дороге миновали ряд крестьянских домов, в одном из которых веселились люди. Они нас заметили. Поэтому на всякий случай нам пришлось строго предупредить их об ответственности, на случай если батистовцам станет известно о нашем продвижении. Замечу, что в те времена в Сьерра-Маэстре не было ни телефона, ни какой-либо другой связи. Большой опасности в том, что они нас выдадут, не было, ибо доносчику в этом случае пришлось бы просто бежать во всю прыть, чтобы прибыть к месту назначения раньше нас, а это было практически неосуществимо. Тем не менее мы ускорили шаг.

Дойдя до дома крестьянина по имени Сант-Эстебан, мы нашли там три грузовые автомашины, одну из которых нам предоставил этот крестьянин, а две прислал Армандо Оливер. Погрузившись на машины, мы тронулись дальше. В первой машине ехала группа Лало Сардиньяса, во второй - Рамиро Вальдес и я, а в третьей - взвод Сиро Редондо. Переезд до поселка Лас-Минас занял около трех часов. Там противника не оказалось. Однако батистовцы могли воспользоваться дорогой, по которой мы ехали в Лас-Минас, чтобы подбросить подкрепления гарнизону в Буэйсито. С целью воспрепятствовать этому в Лас-Минасе было оставлено отделение под командованием лейтенанта Вило Акуньи, который впоследствии станет майором Повстанческой армии. Сами же мы продолжили путь к Буэйсито.

Перед самым въездом в поселок Буэйсито нами был задержан шедший туда грузовик с углем. Посадив в кабину своего человека, мы послали его вперед, чтобы проверить, имелся ли там КПП, так как батистовские солдаты имели обыкновение проверять все машины, прибывавшие в поселок со стороны Сьерра-Маэстры. Но в ту ночь на дороге никого не оказалось: все часовые спали безмятежным сном.

План операции был простым, хотя и несколько претенциозным. Лало Сардиньяс должен был атаковать со своими людьми западную сторону солдатской казармы, а взвод Рамиро Вальдеса - окружить ее; взводу Сиро Редондо, имевшему пулемет, ставилась задача атаковать казарму с фронта. Армандо Оливеру поручалось незаметно подъехать к КПП у казармы и неожиданно ослепить светом фар часовых. В этот момент взвод Рамиро Вальдеса должен был ворваться в казарму и захватить в плен всех, кто там находился. Мы предусмотрели также меры, чтобы в ходе операции взять в плен солдат, которые спали у себя дома. Отделение лейтенанта Нода, который позже погибнет в бою под Пино-дель-Arya, получило задачу охранять до начала боя дорогу. Несколько человек во главе с Уильямом были посланы, чтобы взорвать мост, связывающий Буэйсито с развилкой центральной автострады с целью задержать подход возможных подкреплений противника.

Однако из-за незнания местности и отсутствия опыта намеченный нами план не был выполнен. Ночью при подходе к объекту атаки Рамиро Вальдес потерял часть своих людей; не выехала почему-то автомашина с Армандо Оливером. К тому же, когда наши люди выдвигались на исходные позиции, дворовые собаки подняли в поселке сильный лай.

Затем произошло непредвиденное. В один из моментов, когда я пробирался в сопровождении Исраэла Пардо по темным улицам поселка, расставляя людей по своим местам, из дома навстречу нам вышел какой-то человек, которого я окликнул на манер батистовцев: \"Стой! Кто идет?\" Тот, очевидно думая, что я был свой, ответил: \"Сельская гвардия\". Я направил на него винтовку, но он успел вбежать обратно в дом, с шумом захлопнув за собой дверь. Затем послышался грохот от передвигаемой мебели, звон разбитого стекла, и кто-то выбежал на улицу через задний двор. Между нами, как я полагаю, установилось негласное соглашение: я не мог стрелять, так как для меня важнее было взять казармы, а он не пытался подавать своим предупредительный сигнал.

Мы продолжали осторожно идти по центральной улице поселка и, находясь уже вблизи казармы, столкнулись почти лицом к лицу с часовым. Встревоженный лаем собак и, вероятно, поднятым шумом от моей неожиданной встречи с сельским гвардейцем, он продвинулся вперед и хотел посмотреть, что происходит. Мы остановились друг против друга буквально в нескольких метрах, готовые ко всему. Рядом со мной находился в тот момент Исраэл Пардо. Я окликнул часового, но тот, заподозрив что-то, сделал в темноте какое-то движение. Этого было достаточно, чтобы я нажал на спусковой крючок, намереваясь всадить в него все содержимое магазина моего оружия. Однако выстрела не последовало: я оказался совершенно беззащитным. Тогда попытался выстрелить из своей маленькой старой винтовки Исраэл Пардо, но и в ней что-то заело. До сих пор не могу представить себе, как остался жив Исраэл Пардо; помню только, что под градом пуль, которыми осыпал нас батистовский солдат из своего автоматического оружия, я бросился прочь от того места и свернул за угол, распластавшись на мостовой, чтобы прийти в себя и привести в порядок свою вышедшую из строя винтовку. Далее события развивались стремительно.

Открыв по нас огонь, батистовский солдат, сам того не подозревая, подал сигнал к началу нашей атаки. Сразу же со всех сторон послышалась стрельба. Испуганный этим батистовец спрятался за колонну дома, где мы и нашли его уже после боя, длившегося всего считанные минуты.

Только я собрался послать на связь Исраэла Пардо, как стрельба неожиданно прекратилась и поступило сообщение о том, что после атаки взвода Рамиро Вальдеса все солдаты противника сдались в плен. Бойцы Вальдеса, услышав первые выстрелы, перелезли через ограду, и атаковали казарму с тыла. В ней находились 12 солдат из \"сельской гвардии\" вместе с сержантом начальником караульного поста. Шесть человек из них были ранены. Наши потери составили: один убитый, которому пуля угодила в грудь, и трое легкораненых. Погибшего товарища авали Педро Риверо. Мы подожгли казарму, предварительно вынеся из нее все, что нам могло пригодиться, и быстро уехали на грузовиках, увозя с собой пленного сержанта и доносчика по имени Оран.

На обратном пути, когда уже рассвело, жители селений, мимо которых мы проезжали, угощали нас холодным пивом и лимонадом. Чтобы помешать противнику вести преследование, мы взрывали по дороге деревянные мосты. Это делал рабочий-горняк Кристино Наранхо, которого привел к нам в отряд Армандо Оливер Кристино Наранхо остался в отряде и впоследствии стал майором Повстанческой армии. Уже после победы революции он будет злодейски убит контрреволюционерами.

По прибытии в поселок Лас-Минас мы сделали остановку и провели короткий митинг, разъяснив местным жителям цели нашей борьбы.

Местный торговец Абич в довольно театральной манере стал просить от имени народа освободить сержанта и доносчика. Мы объяснили, что пленные будут находиться у нас в качестве заложников, чтобы батистовцы не могли проводить репрессий в деревне. Абич был настолько настойчив в своей просьбе, что мы согласились освободить пленных. Итак, эти два батистовца были освобождены, и безопасность местных жителей в какой-то степени была гарантирована.

Перед самыми отрогами Сьерра-Маэстры мы похоронили на одном из местных кладбищ нашего убитого товарища. Когда мы проезжали мимо расположенной у дороги лавки, над нами пролетели на большой высоте несколько разведывательных самолетов. Поэтому нам вновь пришлось делать остановку, чтобы убедиться, что нас не засекли, а заодно и оказать помощь трем раненым: один из них имел поверхностную рану на плече, но мышечная ткань была порвана; второй был ранен в руку из оружия небольшого калибра, а у третьего был ушиб на голове. Во время атаки находившиеся на территории казармы мулы сильно напугались от поднятой стрельбы и стали яростно брыкаться. Отлетевший из-под копыта кусок штукатурки угодил этому бойцу прямо в голову.

В Альто-де-Калифорния мы бросили автомашины и распределили среди бойцов трофейное оружие.

Хотя мое личное участие в бою было незначительным и отнюдь не героическим - те немногие выстрелы, которые враг сделал по мне, я встретил не грудью, а совсем наоборот, - мне достался новенький ручной пулемет системы Браунинга. Свою старую винтовку \"томпсон\", которая никогда не выстреливала в нужный момент, я выбросил. Самое лучшее оружие было распределено среди отличившихся в бою бойцов. Особенно хорошо показали себя капитан Рамиро Вальдес, который возглавил нашу атаку на противника, и лейтенант Рауль Кастро Меркадер. Одновременно получили порицания те, кто действовал в ходе операции не лучшим образом, включая \"мокрых куриц\" группу наших людей, которые, услышав первые выстрелы, бросились наутек и в темноте угодили в реку.

Оказавшись снова в торах, мы узнали по радио о том, что правительство ввело осадное положение и строгую цензуру. Тогда же нам стало известно о постигшей нас большой утрате: в Сантьяго-де-Куба был злодейски убит Франк Паис. С его гибелью ушел из жизни один из самых славных и кристально чистых бойцов революции. В ответ на злодейское убийство Франка Паиса в августе 1957 года по Кубе прокатилась мощная забастовка, начатая рабочими Сантьяго-де-Куба и поддержанная жителями Гаваны и других городов и провинций страны.

В стране правительство ввело строжайшую цензуру.

Мы вступали в новый период. Псевдооппозиция бездействовала, не смея открыть рта по поводу творимых кликой Батисты злодеяний и бесчинств в стране, но кубинский народ поднимался на борьбу.

В лице Франка Паиса мы потеряли одного из самых отважных наших бойцов. Но реакция на его злодейское убийство показывала, что новые силы присоединялись к борьбе, креп боевой дух кубинского народа.

Бой в Эль-Омбрито

Прошел месяц с тех пор, как был сформирован наш отряд, и мы начинали беспокоиться, что привыкнем к оседлому образу жизни. Базой нашего отряда являлась горная долина Эль-Омбрито, называемая так потому, что, если смотреть снизу на два огромных камня, поставленных друг на друга на самой вершине горы, они напоминали своими очертаниями фигуру маленького человека.

Бойцы нашего отряда все еще оставались очень неопытными, и нам приходилось все время готовить их, чтобы они смогли справиться с действительно трудной обстановкой. Условия нашей революционной войны требовали от нас поддержания постоянной боевой готовности. Мы обязаны были атаковать любую колонну противника, попытавшуюся вторгнуться в районы Сьерра-Маэстры, которые считались тогда свободной территорией Кубы.

29 августа, точнее, в ночь на 29 августа мы узнали от одного крестьянина, что большая колонна правительственных войск готовится двинуться в глубь Сьерра-Маэстры по дороге, ведущей к долине Эль-Омбрито. К тому времени мы уже освободились от болезни страха и осторожно относились к получаемой информации, зная, что она может оказаться и ложной. Поэтому это сообщение было воспринято без особого опасения, но на всякий случай я приказал задержать крестьянина в качестве заложника и потребовал от него еще раз подтвердить, что он говорит правду. При этом я пригрозил ему, что он будет жестоко наказан, если обманет нас. Крестьянин клялся и божился, что говорил чистую правду и что батистовцы находятся уже в усадьбе некоего Хулио Сапатеры всего в двух километрах от нашего отряда.

Ночью мы перегруппировались и заняли исходные позиции. Взвод Лало Сардиньяса расположился на левом фланге, укрывшись в зарослях высохшего папоротника, и должен был обрушить всю мощь огня своего оружия на противника, когда тот будет остановлен. Рамиро Вальдес с небольшой группой занял позицию на правом фланге. Его группа должна была поднять шум, чтобы напугать противника. Имея слабое вооружение, эта группа занимала менее опасную позицию, и, чтобы атаковать ее, противнику пришлось бы преодолеть глубокий овраг.

Дорога, по которой должны были пройти батистовцы, опоясывала гору как раз с той стороны, где находился в засаде взвод. Лало Сардиньяса. Взводу Сиро Редондо было поручено вести по противнику косоприцельный огонь, а мне с небольшой группой, составленной из лучших стрелков отряда, дать сигнал к началу боя.

Замысел операции был очень прост: когда голова вражеской колонны достигнет изгиба дороги в том месте, где она почти под углом 90 градусов огибала валун, я должен был, пропустив вперед 10-12 солдат, выстрелить в последнего из них, когда тот подойдет к повороту дороги. В результате все они оказались бы отрезанными от главных сил. За мной открывали огонь остальные стрелки моей группы, а затем вступал в бой ударный взвод под командованием Рауля Меркадера, который завершал операцию и подбирал трофейное оружие. После этого весь отряд быстро отходил под прикрытием взвода лейтенанта Вило Акуньи.

На рассвете я был в кофейной рощице, расположенной на отведенной Рамиро Вальдесу позиции. Перед нами на склоне горы стоял дом Хулио Сапатеры. Когда солнце поднялось выше, мы увидели поспешно входивших и выходивших из дома людей, которые были заняты своим утренним туалетом. Спустя некоторое время на них заблестели каски. Крестьянин оказался прав: это был тот самый вражеский отряд, о котором он говорил. Все наши люди находились на своих позициях, готовые к бою.

Пока вражеский отряд медленно вытягивался в колонну, поднимаясь вверх по горной дороге, я поспешил на свой наблюдательный пост. Бремя тянулось нестерпимо долго. Все мы застыли в томительном ожидании. Наконец послышались голоса приближавшихся солдат. Они шли спокойно, ничего не подозревая. Мимо условленного места прошел первый, за ним второй, третий... Однако дистанция между ними была слишком большой, и я стал прикидывать в уме, что у нас просто не хватит времени дождаться, пока пройдут, как это было запланировано, все 12 человек. К тому же произошло неожиданное. Когда я насчитал шесть человек, то услышал доносившийся откуда - то спереди крик, на который шедший шестым солдат поднял голову, как бы разглядывая что-то наверху. Не теряя больше ни минуты, я открыл по нему огонь, и он упал. Сразу завязалась перестрелка. Я дал вторую очередь по метавшимся на дороге солдатам.

В то время как наши бойцы вели с обоих флангов огонь по противнику, я отдал приказ атаковать взводу Рауля Меркадера. К нему присоединилось несколько добровольцев. Отделение лейтенанта Орестеса и сам Меркадер со своими людьми двинулись вперед и, дойдя до большого валуна, открыли огонь по вражеской колонне, в которой было до роты солдат и командовал которой майор Мероб Соса. Родольфо Васкес отобрал у раненного мною солдата оружие. К нашему сожалению, этот батистовец оказался санитаром и у него был только один пистолет с 10-12 патронами. Остальные пять человек сумели скрыться, сбежав с дороги вниз, где протекал небольшой ручей.

Спустя некоторое время пришедший в себя после внезапного нападения противник произвел по нас несколько выстрелов из \"базук\". Как мы и предполагали, батистовцы не ожидали встретить нас в этом месте.

Кроме моего ручного пулемета у нас имелся еще станковый пулемет системы Максима, но мы не могли его использовать по той причине, что наш пулеметчик Хулио Перес не умел с ним обращаться.

На фланге, где находился взвод Рамиро Вальдеса, самоотверженно действовали Исраэл Пардо и Жоэль Иглесиас, вооруженные оба почти примитивным оружием. Их оглушительные выстрелы вносили еще большее смятение в ряды наших врагов. Но силы были неравны. Поэтому я отдал приказ отходить нашим двум взводам, действовавшим на флангах. Вместе с ними начала отходить и моя группа. Сзади мы оставили группу прикрытия, приказав ей вести огонь по противнику до тех пор, пока не отойдет взвод Лало Сардиньяса, так как нами предусматривался второй оборонительный рубеж.

Пока мы отходили, нас нагнала выполнившая свою задачу группа Вило Акуньи. От него мы узнали о смерти Эрмеса Лейвы - двоюродного брата Жоэля Иглесиаса.

А спустя какое-то время к нам присоединился взвод, посланный нам на подкрепление Фиделем, которого я заранее известил о неизбежном столкновении с превосходящими силами противника. Командовал этим взводом капитан Игнасио Перес. Мы отошли назад примерно на один километр и устроили новую засаду. Но противник дальше не пошел. Батистовцы, достигнув того места, где только что находились мы, сожгли на наших глазах тело убитого Эрмеса Лейвы. Мы были бессильны предпринять что-либо в ответ, но все же открыли по ним огонь, на который они ответили огнем из своих \"базук\".

Именно в тот момент я понял смысл восклицания солдата, ставшего причиной моего поспешного выстрела. Его слова означали примерно следующее: \"Это не позиция, а конфетка\" - и относились к господствующему холму, на вершину которого он уже почти поднялся.

Вой в Эль-Омбрито показал слабую боевую подготовку наших бойцов, их неумение вести прицельный огонь по противнику, находившемуся всего в 10-12 метрах, Но в целом это был большой триумф: нам удалось остановить вражескую колонну Мероба Сосы, которая с наступлением темноты отступила. Мы одержали победу, хотя она стоила нам жизни нашего боевого товарища. Значимость этого успеха еще больше возрастала, если учесть, что мы достигли его, будучи плохо вооруженными по сравнению с противником, численность которого достигала примерно 140 хорошо вооруженных солдат, обрушивших на наши позиции шквал огня из \"базук\" и, возможно, минометов, на что мы могли ответить, хотя с не меньшим ожесточением, огнем из имевшегося у нас стрелкового оружия.

После боя состоялось присвоение воинских званий нескольким товарищам. Альфонсо Саяс за смелость и решительность, проявленные в бою, был произведен в лейтенанты. Еще несколько человек также получили повышения, но я не помню сейчас их имена. В ту же ночь или, возможно, на следующий день у нас состоялась беседа с Фиделем, который рассказал о подробностях нападения на батистовский гарнизон в поселке Лас-Куэвас. От него же мы узнали о гибели нескольких наших товарищей: Хувентино Аларкона из Мансанильо, одним из первых пришедшего в отряд, а также Пастора, Яйо Кастильи и сына лейтенанта батистовской армии Оливы - храброго воина и отличного парня, какими, впрочем, были все погибшие.

Проведенная под руководством Фиделя операция в Лас-Куэвас имела гораздо большее значение, чем наша засада. Операция представляла собой нападение на укрепленный вражеский гарнизон. Хотя полностью уничтожить противника нападавшим не удалось, он все же понес солидные потери и на следующий день, бросив позиции, отступил. Одним из героев дня стал негр Феликс Пилон. Про него рассказывали, что в одном из крестьянских домов он обнаружил \"кучу странных труб и рядом с ними несколько ящиков\". Речь, очевидно, шла о \"базуках\", которые бросил противник, но в то время никто из нас не имел о них никакого представления. Поэтому и Феликс Пилон не обратил на них внимания, а позже, раненный в ногу, он вернулся в лагерь. Так мы упустили благоприятную возможность добыть оружие, которое потом окажется таким эффективным против легких укреплений противника.

Спустя один или два дня после боя в Эль-Омбрито нам стало известно об одном перехваченном военном донесении правительственных войск, в котором упоминалось о пяти или шести убитых нами солдатах, а позже мы узнали, что батистовцы расстреляли в отместку четверых крестьян, которых кровожадный Мероб Соса считал виновными за партизанскую засаду, так как они не предупредили его о местонахождении повстанцев в этом районе.

Как сейчас помню их имена: Абигаиль, Каликсто, Паблито Лебон (по происхождению гаитянин) и Гонсало Гонсалес. Как и все крестьяне, они знали о нашем присутствии в здешних местах, но никому из них не было известно о планах партизан. Хорошо знакомые с повадками батистовцев, мы обычно тщательно скрывали от крестьян наши намерения, и, если кто-нибудь из них появлялся в районе, где нами готовилась операция, мы задерживали их и отпускали лишь после ее завершения. Несчастных крестьян расстреляли в их собственных жилищах, которые потом были сожжены.

Бой в Эль-Омбрито показал, как при определенных условиях можно было успешно атаковать противника, находящегося на марше. К тому же мы опять убедились в тактической выгодности нанесения удара по голове колонны с целью вывести из строя впереди идущих солдат. В результате те, кто шли сзади них, останавливались, не желая попадать под пули, сковывалось движение всей колонны и противник должен был отступить. Такая тактика постепенно обретала определенные формы и в конце концов стала всеобщей. Об эффективности ее говорило и то, что имелись случаи отказа солдат идти в голове колонны.

Соединившись с Фиделем, мы могли поговорить с ним о наших делах и успехах, которые хотя и были скромными, но тогда нам они представлялись значительными, если иметь в виду то огромное превосходство хорошо вооруженных правительственных войск над силами повстанцев. Примерно с того момента батистовские войска окончательно покидают Сьерра-Маэстру, и там лишь изредка отваживается появляться Санчес Москера - один из самых жестоких и вероломных офицеров батистовской армии.

Пино-дель-Агуа

После встречи с Фиделем, состоявшейся 29 августа, наши отряды в течение нескольких дней совершали марш. Вначале мы шли вместе, затем раздельно, с тем, чтобы вновь соединиться в районе лесопилки около Пино-дель-Агуа где, как стало известно, не было правительственных войск или, во всяком случае, имелся небольшой гарнизон.

План Фиделя был следующим: в случае если вражеский гарнизон окажется небольшим, атаковать и захватить его; если же силы противника будут значительными, провести мелкую вылазку с целью обнаружить себя. После этого отряд Фиделя должен был выступить в направлении Чивирико, а наш отряд строить засаду для противника, который попытался бы преследовать наши основные силы. В таких случаях в места, по которым мы проходили, батистовцы всегда сразу же направляли войска, чтобы показать свою силу и нейтрализовать наше революционное воздействие на крестьян.

В течение тех долгих дней нашего перехода от Дос-Брасос-дель-Гуайябо до места боя под Пино-дель-Агуа произошли разные события, основные участники которых имели отношение к последующей истории кубинской революции.

Одним из них было дезертирство братьев, Маноло и Попо Беатонов местных крестьян, присоединившихся к отряду незадолго до проведения атаки на Уверо и участвовавших в ней. Впоследствии Фидель простит им их измену, и они вновь появятся в отряде. Однако они так и не избавятся от своей склонности к бродяжничеству и бандитизму. Уже после победы революции один из них, Маноло, убьет из-за некоторых личных мотивов майора Кристино Наранхо; ему удастся бежать из тюрьмы Ла-Кабанья и сколотить небольшую банду в том самом районе в Сьерра-Маэстре, где он когда-то воевал вместе с нами. Маноло Беатон совершит еще несколько преступлений, одним из которых станет убийство Панчо Тамайо. В конце концов Маноло и его брат Попо будут схвачены группой крестьян и расстреляны в Сантьяго-де -Куба.

Произошел и другой печальный случай. Один из бойцов, по имени Роберто Родригес, отличавшийся своей недисциплинированностью, за неподчинение своему командиру был обезоружен. Тогда он отнял револьвер у одного из своих товарищей и застрелился. Когда встал вопрос о его похоронах, то между мной и некоторыми бойцами возник спор, так как я возражал против того, чтобы ему были отданы последние воинские почести. Бойцы же считали, что Родригеса можно включить в список погибших и, похоронить его по всем правилам. Я в свою очередь пытался доказать им, что самоубийство в наших условиях было делом нетерпимым независимо от личных качеств человека. Преодолев сопротивление некоторых бойцов, мы захоронили тело самоубийцы без всяких воинских почестей.

За день или два до самоубийства он рассказал мне о своей прошлой жизни. Роберто Родригес относился и числу очень чувствительных по натуре людей. Видно было, что ему, физически слабому человеку, стоило огромного труда приспособиться к нелегким условиям партизанской жизни, а также к воинской дисциплине, которая никак не вязалась с его строптивым нравом. Спустя два дня мы послали небольшую группу в район Минас-де-Буэйсито для демонстрации своей силы, поскольку было уже 4 сентября. Группой командовал капитан Сиро Редондо. Вернувшись, они привели с собой пленного солдата по имени Леонардо Баро. Этот Баро в последующем играл важную роль в лагере контрреволюции. В течение довольно длительного времени Баро находился у нас. Однажды он поведал мне о том, что якобы у него заболела мать, и слезно умолял меня отпустить его домой повидаться с ей. Я поверил ему. Одновременно я пытался убедить его придать своему освобождению политическую окраску: после свидания с матерью он должен был попросить политическое убежище в одном из иностранных посольств, заявить о нежелании сражаться против нас и выступить с разоблачениями против режима Батисты. С последним он не согласился, сказав, что не может клеймить батистовский режим, так как за него сражаются его братья. Мы сошлись на том, что Баро после предоставления ему политического убежища просто заявит о своем нежелании больше воевать. Мы отпустили Баро в сопровождении четырех человек, которым был дан строжайший наказ не встречаться ни с кем по дороге, так как к тому времени он был знаком со многими местными крестьянами, приходившими к нам в лагерь по разным делам. Кроме того, нашим товарищам было сказано, что весь путь до окраин Баямо они должны были проделать пешком. Там они могли оставить Баро и вернуться в лагерь другим маршрутом. Однако сопровождающие пренебрегли данными им инструкциями. По дороге их видели многие из местных жителей. Эти товарищи даже провели в одном месте своего рода собрание, на котором представили Баро как освобожденного из плена человека, симпатизирующего партизанам. Затем они достали где-то джип и на нем отправились к Баямо. На пути к городу их перехватили батистовцы, и все четверо были расстреляны. Мы так и не узнали, был ли Баро лично причастен к этому преступлению или нет, но только спустя некоторое время он оказался в районе Минас-де-Буэйсито и явился к убийце Санчесу Москере. Вскоре этот негодяй стал доносить на всех знакомых ему крестьян, помогавших партизанам. Многих жизней стоила народу Кубы моя ошибка.

Через несколько дней после победы революции Баро был арестован и расстрелян.

Вскоре после этого случая мы спустились с гор и без единого выстрела вошли в деревню Сан-Пабло-де-Яйо. Поблизости не было никаких батистовских войск. Местные жители встретили нас с распростертыми объятиями. Мы завязали знакомство с некоторыми из крестьян и закупили у местных торговцев все, что могло поместиться на четырех грузовых автомашинах, которые они сами же и раздобыли для нас, Все было куплено в кредит, и торговцы получили наши расписки. Тогда же мы познакомились с Лидией Досе, ставшей впоследствии нашим близким товарищем. До самой своей смерти она отвечала за связь повстанцев с внешним миром.

Переправить купленные товары из Сан-Пабло-де-Яйо в лагерь оказалось чрезвычайно трудным делом, так как дорога из этой деревни к району нашего расположения Пико-Верде шла круто вверх через рудник Ла-Кристина, и только машины с двумя ведущими осями и не очень груженные могли добраться туда. Наши же грузовики сломались в пути, и нам пришлось перекладывать весь груз на мулов и спины людей.

В те дни из отряда ушли по разным причинам еще несколько человек. Одного из них мы сами изгнали за то, что он, находясь на посту во время нашего пребывания в деревне Сан-Пабло-де-Яйо, напился и поставил под угрозу жизнь всех наших товарищей. Другого, по имени Хорхе Сотус, - бывшего командира взвода - Фидель послал с поручением в Майами.

В действительности Сотус никогда не мог привыкнуть к условиям партизанской жизни, и бойцы не любили его, так как по характеру он был деспотом. В его карьере были взлеты и падения. В Майами Сотус проявлял колебания, если не сказать хуже. Позже он вернется в наш отряд и ему простят его прошлые ошибки. Во времена Уберта Матоса^[11] он предаст нас и его приговорят к двадцати годам тюремного заключения. При содействии одного надзирателя ему удастся бежать из тюрьмы и добраться до Майами. Там, готовя катер для пиратского вторжения в кубинские территориальные воды, он погибнет в результате несчастного случая: кажется, его убьет током.

Среди товарищей, покинувших нас в то время, был и Марсело Фернандес, который после довольно продолжительного пребывания в Сьерра-Маэстре возвращался на свою прежнюю подпольную работу координатора городских ячеек \"Движения 26 июля\".

Мы достигли Пино-дель-Агуа 1 сентября. Пино-дель-Агуа - это небольшая деревушка, расположенная около лесопилки посреди леса у самого подножия Сьерра-Маэстры. В то время ее хозяином был испанец, и у него работало несколько рабочих. Батистовцев в деревне не было, и мы остановились в ней на ночлег.

В разговоре с жителями Фидель, как бы невзначай, рассказал им о маршруте нашего дальнейшего движения. Это была своего рода военная хитрость. Мы рассчитывали на то, что кто-нибудь из местных жителей обязательно передаст эту информацию батистовцам. Так оно и вышло.

Утром мы покинули деревню, планируя провести отвлекающий маневр. В то время как отряд Фиделя на виду у всех местных жителей продолжал движение в направлении Сантьяго-де-Куба, мы в течение ночи обходным путем вернулись назад и организовали засаду.

В случае если бы нам пришлось долго ждать противника, старик Тамайо, живший в местечке под названием Куэвас-де-Пеладеро, брался обеспечить нас продовольствием. Мы расположили своих людей с таким расчетом, чтобы все прилегающие к деревне дороги находились под наблюдением и простреливались нами. Наблюдение было организовано и перед Пино-дель-Агуа, на участке дороги, ведущей от Яйо к Пико-Верде. Не осталась без внимания и прямая тропа, поднимающаяся в горы Сьерра-Маэстры. Маленькой группе из Пико-Верде, вооруженной охотничьими ружьями, ставилась задача своевременно, предупредить нас, если противник вздумает двигаться по этой тропе, которую мы планировали использовать для отхода после проведения засады. Эфихенио Амейхейрас должен был вести наблюдение за одной из дорог, идущих со стороны Пико-Верде. Лало Сардиньяс со своим взводом оставался в районе Запато, охраняя лесные, просеки, выходящие к берегу реки Пеладеро. Но это было излишней предосторожностью, так как противнику пришлось бы подниматься высоко в горы, прежде чем выйти к этим просекам. Кроме того, батистовцы старались избегать передвижений в лесу походной колонной. Сиро Редондо и его взвод обороняли подходы со стороны Сиберии.

Мы поджидали батистовцев в лесу около отвесной скалы, расположенной у дороги, которая поднималась со стороны Гуизы. Выбранное нами место позволяло заметить автомашины противника с большого расстояния. План был простым: открыть по ним огонь с двух сторон и заставить остановиться, у поворота дороги, прежде всего первую автомашину, а затем и всю колонну. В случае успеха мы рассчитывали захватить три-четыре автомашины и вынудить противника повернуть обратно. Для этого был выделен наш лучший взвод, усиленный людьми капитана Рауля Кастро Меркадера.

Мы провели в засаде уже шесть дней, терпеливо выжидая, когда кто-то появится. На седьмой день в небольшой времянке, служившей нам одновременно штабом и столовой, мне доложили о появлении противника. Из-за большой крутизны склонов вражеских машин не было видно, но уже раздавался в горах приглушенный шум их моторов.

Мы изготовились к бою; на основной позиции расположилась группа Игнасио Переса, которая должна была обстрелять первую автомашину и остановить ее. Минут за двадцать до боя разразился тропический ливень - обычное явление в горах, - и мы промокли до нитки.

Между тем противник продвигался вперед, думая больше, как спастись от дождя, чем о возможности нашего нападения.

Автоматная очередь нашего бойца, который первым открыл огонь, прошла мимо, не причинив батистовцам никакого вреда.

Завязалась общая перестрелка. Ехавшие в первой машине солдаты были ошеломлены внезапностью нападения. Они, не понеся потерь, попрыгали с машины и укрылись за скалой на повороте дороги, убив в суматохе одного из лучших наших бойцов - партизанского поэта Хосе де ла Крус, которого мы любовно называли Крусито.

В тот самый момент один из солдат, укрывшись под остановившимся грузовиком, открыл огонь, не давая никому из нас поднять голову.

Через минуту или две я прибыл к месту боя и увидел, что многие из бойцов начали отходить, повинуясь отданному кем-то ложному приказу. Так часто бывает во время боя. Аркимедес Фонсека, раненный в руку, пытался спасти брошенный кем-то из наших людей ручной пулемет. Момент был критическим. Прежде всего требовалось остановить отступавших и организовать взаимодействие между группами Лало Сардиньяса и Эфихенио Амейхейраса для нанесения согласованного удара. На дороге стоял боец по имени Татин. Увидев, как я спускался вниз, он вызывающим тоном крикнул: \"Он здесь, под машиной! Вперед, вперед! Разве мы не мужчины?\". Собрав все свое мужество, я готов был тут же ринуться, вперед, оскорбленный до глубины души этими трусливыми криками. Но когда мы попытались приблизиться к спрятавшемуся под машиной вражескому солдату, который буквально поливал нас свинцом из своего автоматического оружия, пыл наш сразу охладел, и мы оба поняли, что наша безрассудная отвага могла бы обойтись слишком дорого.

Всего машин было пять, и на них находилось примерно до роты солдат. Отделение, которым командовал лейтенант Антонио Лопес, точно выполнило отданный ему приказ и перекрыло дорогу, как только начался бой. В результате третий грузовик также остановился. Однако группа солдат оказала нам вначале упорное сопротивление, не давая возможности продвинуться вперед. Только с прибытием подкрепления от Лало Сардиньяса и Эфихенио Амейхейраса нам удалось сломить сопротивление противника и обратить его в бегство. Часть солдат разбежалась, остальные удрали на уцелевших двух машинах бросив все свое снаряжение.

О силах противника и его намерениях нам рассказал подробней после боя Хильберто Кардеро. Раньше он служил в армии и был рядовым. При проведении одной операции мы взяли его в плен, и какое-то время он находился в отряде, а потом был отпущен. Но батистовцы решили использовать его и заслали к нам в отряд, чтобы он отравил Фиделя. Для этого Хильберто снабдили специальным ядом, который он должен был положить в пищу нашего командира. Услышав выстрелы, Кардеро выпрыгнул, как и все, из машины и, вместо того чтобы спасаться бегством, сразу перешел на нашу сторону и после боя поведал нам о своих приключениях.

Из числа солдат, ехавших в первой машине, двое были убиты и один тяжело ранен. Раненый солдат находился уже в полубессознательном состоянии, но ему казалось, что он все еще ведет бой. Его прикончил один из наших бойцов, семью которого перед этим уничтожили батистовцы. Я тут же высказал ему в резких выражениях свое мнение по поводу совершенного им бесчеловечного поступка, не подозревая, что мои слова услышит другой раненый солдат, находившийся в кузове. У него была раздроблена нога, и он, укрывшись одеялами, неподвижно лежал у борта кузова. Когда мы отошли немного в сторону, он стал кричать, чтобы его не убивали. И, пока шел бой, он всякий раз обращался к тому, кто пробегал мимо машины, со словами: \"Не убивайте меня, не убивайте меня! Че сказал, что пленных не убивают \". После боя мы оказали ему первую помощь и переправили затем на лесопилку.

Среди солдат, ехавших на последних двух машинах, потерь почти не было, но зато мы захватили солидное количество трофеев: одну автоматическую винтовку, шесть обычных винтовок, пулемет с полным боекомплектом к нему. Захваченное оружие было распределено среди бойцов моего отряда, за исключением одной винтовки, которая осталась во взводе Эфихенио Амейхейраса. Эфихенио считал, что оказанная его взводом помощь была решающей и поэтому он имел полное право на определенную часть трофейного оружия. Но он подчинялся мне, так как Фидель придал его людей нашему отряду, и я, несмотря на все протесты, распорядился оставить это оружие для своих бойцов. Автоматическая винтовка досталась лейтенанту Антонио Лопесу - командиру отделения, которое особенно отличилось в бою, а владельцами остальных винтовок стали лейтенант Жоэль Иглесиас, Вирельес - бывший участник высадки со шхуны \"Коринтия \", рядовой Оньяте и еще двое бойцов, имен которых я не помню. Чтобы не оставлять врагу захваченные грузовики, мы сожгли их, так как сами воспользоваться ими тогда еще не могли.

Пока мы собирали своих людей, над нами пролетело несколько вражеских авиеток, но нам достаточно было сделать всего несколько выстрелов, чтобы отогнать их. Еще раньше мы послали Минголо, одного из братьев Пардо, оповестить Фиделя о приближавшемся противнике. Теперь же, после боя, было решено послать второго связного в сопровождении Кардеро, который заодно рассказал бы Фиделю о всех своих приключениях. Кроме того, мы направили связного, по имени Монго Мартинес, в группу Сиро Редондо, чтобы сообщить ей об окончании боя и о начале отхода отряда.

Через некоторое время раздались выстрелы: это стреляла группа наших бойцов. По их словам, они обнаружили тайком пробиравшегося вражеского солдата и стали кричать ему, чтобы он остановился. Но солдат не подчинился, и наши бойцы вынуждены были открыть огонь. Батистовец убежал, бросив свою винтовку. В подтверждение наши товарищи показали захваченное оружие. Нам показалось странным, что в этом районе еще попадались солдаты противника, ибо бой уже давно кончился. Захваченную винтовку мы включили в наши общие трофеи.

Обстоятельства этого случая прояснились только через два-три дня, когда Монго Мартинес нагнал наш возвращавшийся в лагерь отряд. Мартинес рассказал нам о том, как он в пути наткнулся на вооруженных охотничьими ружьями \"вражеских солдат\", о том, как они открыли по нему огонь и ранили его. И действительно, лицо Монго было буквально все испещрено дробинками. Всем стало ясно, откуда взялась последняя трофейная винтовке, Спасаясь от преследования, раненый Монго Мартинес свернул на незнакомую тропу и заблудился и горах, так и не сумев передать Сиро Редондо приказ об отходе. Но на следующий день тот сам прислал своего связного, и таким образом мой приказ был передан ему.

В то время как бомбардировщики В-26 на бреющем полете летали над лесопилкой в поисках своей жертвы, мы, разместившись в доме, спокойно завтракали. Хозяйка преподнесла нам горячий шоколад. Она явно была не в восторге от появления самолетов, пролетавших над самой крышей ее дома. Наконец самолеты улетели, и мы почувствовали облегчение. Но когда отряд был готов уже выступить в поход, на дороге со стороны Сиберии (на той самой дороге, которую несколько часов назад прикрывали бойцы Сиро Редондо) показались четыре грузовика, полные солдат. Было слишком поздно, чтобы попытаться организовать такую же засаду, какую мы устроили раньше, многие из наших бойцов уже успели к тому времени рассредоточиться и укрыться в более безопасных местах. Поэтому мы не стали вступать в бой, а, сделав два выстрела, означавших сигнал к выступлению, спокойно покинули этот район,

В прошедшем бою, о котором стало известно по всей Кубе и который имел большое значение для нас по своим результатам, противник потерял трех человек убитыми и одного раненым. На следующий день бойцы из взвода Эфихенио Амейхейраса захватили еще одного пленного. Им оказался капрал Алехандро, которого мы увели с собой в лагерь. Он находился с нами до конца войны, выполняя обязанности повара. Около места боя мы похоронили Крусито.

В бою под Пино-дель-Агуа отличились лейтенант Эфихенио Амейхейрас, капитаны Лало Сардиньяс и Виктор Мора, лейтенант Антонио Лопес и его отделение, а также Дермидо Эскалона и Аркимедес Фонсека, бывшие в то время рядовыми. Последнему мы вручили трофейный пулемет с треногой, чтобы он научился с ним обращаться, после того как вылечит свою раненую руку. Наши потери составили: один убитый, один легкораненый и несколько человек контуженых, не говоря уже о ранении бедного Монго.

Из Пино-дель-Агуа мы возвращались по нескольким партизанским тропам. Нужно было выйти в район Пико-Верде, чтобы там провести реорганизацию наших сил и ждать подхода отряда Фиделя, который уже знал о состоявшемся бое.

Анализ боевых действий под Пино-дель-Агуа показал, что, несмотря на достигнутый важный политический и военный успех, у нас имелись серьезные недостатки. Во-первых, мы не сумели воспользоваться до конца фактором внезапности для уничтожения первых трех грузовиков; во-вторых, из-за отданного кем-то ложного приказа на отход было потеряно управление действиями наших бойцов. Они стали действовать нерешительно, что особенно проявилось при захвате брошенных на дороге автомашин, прикрывавшихся всего несколькими солдатами. Кроме того, оставшись ночевать около лесопилки, мы подвергали себя излишней опасности. Наш отход после боя прошел довольно беспорядочно. Все это говорило о настоятельной необходимости тщательной подготовки к боевым действиям, о повышении дисциплины у наших бойцов, и решением этой задачи мы занялись в последующие дни.

Чрезвычайное происшествие

После боя под Пино-дель-Агуа мы приступили к улучшению организационной структуры своего отряда, который к этому времени был усилен несколькими подразделениями, присланными нам Фиделем. Наша цель состояла в том, чтобы повысить боеспособность отряда.

Была создана дисциплинарная комиссия, составленная из отличившихся в бою бойцов отделения лейтенанта Лопеса. Все они являлись очень серьезными парнями. Этой комиссии поручалось следить за революционной моралью, выполнением установленных требований при несении караульной службы, соблюдением общей дисциплины, за поддержанием чистоты и порядка в лагере. Однако комиссия просуществовала недолго, и через несколько дней после ее создания она распалась при трагических обстоятельствах, о которых я расскажу ниже.

Тогда же в небольшом, расположенном около горной вершины Ла-Ботелья лагере, который использовался нами обычно как перевалочная база, был казнен бежавший несколько месяцев назад дезертир по кличке Ворон. Мы были хорошо осведомлены о том, чем занимался этот тип. Под предлогом борьбы за революцию и ликвидацию доносчиков он попросту грабил и терроризировал местных жителей при явном попустительстве со стороны батистовцев.

Судебное разбирательство прошло быстро, и дезертира приговорили к расстрелу. К сожалению, в Сьерра-Маэстре нам довольно часто приходилось прибегать к высшей мере наказания в отношении подобных преступных элементов.

Стало известно, что Фидель после нападения на Чивирико закончил свой переход через зону Сонадор и находился на пути к району нашего расположения. Чтобы ускорить соединение наших сил, мы двинулись к реке Пеладеро.

Хочу рассказать о происшедшем по дороге забавном случае. В тот период в прибрежном районе, по которому мы проходили, жил коммерсант по фамилии Хуан Баланса. Его связи с батистовцами и латифундистами были всем известны, но он никогда не проявлял открытой враждебности по отношению к нам. У этого коммерсанта был мул, знаменитый на всю округу своей выносливостью. Мы реквизировали мула и отправились к селению Пиналито, находившемуся недалеко от реки Пеладеро, через которую нам необходимо было переправиться. Для этого требовалось спуститься к реке почти по отвесной скале. Перед нами встал вопрос, что делать дальше с этим мулом: зарезать его и нести мясо с собой, но мы и так были перегружены, или оставить на вражеской территории, или попытаться переправить его через реку. Мы остановились на последнем. И мул превзошел все наши ожидания. Он успешно спустился к берегу реки и продемонстрировал незаурядные способности акробата, пройдя с завидной легкостью там, где нам пришлось буквально съезжать вниз, цепляясь за лианы и выступы в скале. Мул удачно переправился и через бурную реку, совершив серию головокружительных прыжков с одного камня на другой, и таким образом завоевал право на жизнь. Впоследствии он надежно служил мне в качестве средства передвижения, пока не попал в руки Санчеса Москеры во время одной из многочисленных стычек в Сьерра-Маэстре.

В районе реки Пеладеро произошел неприятный инцидент, о котором я хочу рассказать подробнее, так как он имел серьезные последствия для нас.

Как я уже говорил, нами была создана дисциплинарная комиссия, В своей работе ей приходилось с самого начала преодолевать сопротивление некоторых наших товарищей, которые были не согласны с введением дисциплинарных взысканий. Такое положение не могло дальше продолжаться, и мы были вынуждены принимать против нарушителей дисциплины и порядка решительные меры.

Однажды несколько человек, желая зло подшутить над своими товарищами, ответственными за поддержание чистоты, набросали на территории лагеря мусор. Комиссии пришлось начать разбирательство этого происшествия. Несколько человек были посажены под арест. Среди них находился и Умберто Родригес, печально известный тем, что он приводил в исполнение выносившиеся нами смертные приговоры преступникам и дезертирам. Забегая вперед, скажу, что после победы революции Умберто, сговорившись с таким же типом, как и он, убьет одного заключенного в тюрьме Ла-Кабанья, и они оба совершат побег.

Вместе с Умберто Родригесом под арестом находились еще три бойца. В условиях партизанской жизни карцер мало что значил для провинившихся. Но когда проступок был серьезным, нарушителю дисциплины в течение двух или трех дней обычно не выдавалась пища. Этот вид наказания вызывал особое недовольство среди противников решительного укрепления дисциплины.

Спустя два дня после этого инцидента, когда под арестом еще находились основные его виновники, мы узнали, что совсем рядом, в местечке Эль-Сапато, расположился отряд Фиделя. Я поспешил туда, чтобы встретиться и поговорить с ним обо всем. Прошло всего несколько минут после нашей встречи, как неожиданно появился Рамиро Вальдес и сообщил, что Лало Сардиньяс стал виновником убийства. Пытаясь наказать нарушителя дисциплины, он сгоряча стал угрожать ему пистолетом. Произошел случайный выстрел, и боец был убит. В отряде возникла угроза бунта. Я немедленно прибыл на место происшествия и приказал взять под стражу Лало Сардиньяса. Многие были настроены очень враждебно против него, требуя созвать дисциплинарный суд и приговорить Лало к расстрелу.

Мы провели расследование и заслушали свидетелей. Мнения разделились: одни прямо заявляли, что это было преднамеренное убийство, другие считали, что произошел несчастный случай. Но независимо от высказанных мнений, сам факт применения физического насилия по отношению к товарищу был вопиющим нарушением закона, и Лало Сардиньяс не первый раз позволял себе это. Положение было не из легких. Все знали Сардиньяса как отважного командира, непримиримого к нарушителям дисциплины, как человека, которому было присуще чувство самопожертвования. Смертного приговора требовали для него как раз те, кто не отличался особой дисциплинированностью.

Заслушивание свидетелей продолжалось до глубокой ночи. К тому времени к нам в лагерь прибыл Фидель. Он был решительно против того, чтобы выносить Лало Сардиньясу смертный приговор, но в то же время считал, что будет неразумно принимать решение, не выяснив мнения всех товарищей. В ходе суда Фиделю и мне выпала задача быть защитниками обвиняемого, который спокойно, без малейших признаков страха, наблюдал за разгоревшимися спорами вокруг его дальнейшей судьбы.

После долгих и страстных речей, в которых многие выступавшие требовали вынесения смертного приговора, настала моя очередь взять слово. Прежде всего я обратился ко всем с просьбой как следует вникнуть в суть дела, пытался объяснить, что случай с Лало Сардиньясом нужно рассматривать с точки зрения конкретных обстоятельств нашей борьбы и условий военного времени и что в конечном счете виновником случившегося являлся диктатор Батиста. Однако было видно, что мои слова прозвучали не очень убедительно перед той враждебно настроенной аудиторией.

Было уже поздно, а споры все еще продолжались. Мы зажгли факелы и несколько свечей. Затем в течение целого часа выступал Фидель. Он разъяснил нам, почему не следовало применять в отношении Лало Сардиньяса высшую меру наказания. В этой связи Фидель подробно остановился на всех наших недостатках, рассказал об отсутствии крепкой дисциплины, о совершаемых нами ежедневно ошибках, о наших личных слабостях; в заключение он заявил, что отвратительный сам по себе поступок Лало Сардиньяса был совершен в конечном счете и интересах укрепления дисциплины и что это нельзя было упускать из виду.

Голос Фиделя, его страстная речь, могучая фигура, озаряемая факелами, оказали сильное воздействие на людей, и многие из тех, кто настаивали на казни Сардиньяса, постепенно стали соглашаться со своим руководителем. В ту ночь еще раз подтвердилась огромная способность Фиделя убеждать людей.

Но не всех убедила темпераментная и красноречивая речь Фиделя. В конце концов, все сошлись на том, чтобы поставить на голосование каждое из двух предложений: немедленная казнь через расстрел или разжалование в рядовые. В ходе голосования, от результатов которого зависела судьба человека, накал страстей стал еще больше.

Голосование пришлось отложить, так как некоторые голосовали по два раза, а в результате продолжавшихся споров искажались смысл и условия этого голосовании. Мы еще раз разъяснили поставленные на голосование два предложения и попросили всех сразу высказать свое мнение. За подсчет голосов отвечал я.

Многие из нас любили Лало Сардиньяса; мы признавали его вину, но вместе с тем очень хотели спасти его жизнь, ибо он был нужный для революции человек. Помню, как одна совсем юная девушка по имени Онириа, которая только что прибыла в отряд, просила убитым голосом разрешить ей голосовать наравне со всеми. Ей разрешили, и после этого началось голосование.

Результаты этого необычного голосования были следующими: из 146 присутствовавших 76 человек высказались против вынесения смертного приговора, 70 - за. Лало Сардиньяс был спасен.

Но на этом все не закончилось. На следующий день группа бойцов, несогласных с мнением большинства, решила уйти из отряда. Среди них было много тех, кто не отличался высокими моральными качествами, но были и хорошие парни. Как ни парадоксально, но из отряда ушли Антонио Лопес, возглавлявший дисциплинарную комиссию, и несколько человек из его отделения. Я помню имена некоторых из них. Это были Курро, братья Канисарес, Пардо Хименес. Последний, хотя и был племянником министра в правительстве Батисты, принимал участие в нашей борьбе. О дальнейшей судьбе этих людей мне не известно, но что касается судьбы братьев Канасарес, то ее не назовешь героической. Не согласившись с мнением большинства и дезертировав в трудный для нас момент, они позже окажутся на службе у врагов революции и высадятся как предатели на Плайя-Хирон, чтобы бороться против своего народа. Один из них будет там убит, а другой захвачен в плен.

Случай с Лало Сардиньясом свидетельствовал и о другом. Росла политическая сознательность наших бойцов и командиров, в Повстанческой армии формировались силы, придававшие новые черты нашей революционной войне, креп моральный дух, выкристаллизовывалась идея о необходимости аграрной реформы и глубоких социальных изменений в общественной структуре, которую нужно было осуществить, чтобы оздоровить всю жизнь в стране. Однако все это наталкивалось на противодействие ряда элементов, которые примкнули и нашей борьбе в поисках приключений, а скорее, ради своих узкокорыстных целей.

От нас ушло еще несколько человек недовольных. Имена их я уже забыл, но одного из них, по имени Роберто, запомнил хорошо, впоследствии этот человек расскажет выдуманную им самим лживую историю обо всем случившемся в отряде некоему Конте Агуэро, который напечатает ее в журнале \"Боэмия\".

Что касается Лало Сардиньяса, то его отстранили от должности командир взвода и разжаловали в рядовые. Он был включен в состав небольшого дозора, которому предстояло действовать против батистовцев. Лейтенант Хоакин де ла Роса, дядя Лало Сардиньяса, решил сопровождать своего племянника. Вместо Лало Сардиньяса Фидель прислал ко мне одного из лучших своих людей - Камило Сьенфуэгоса, который стал капитаном и командовал передовым отрядом нашей колонны.

В тот период в районе наших боевых действий объявилась контрреволюционная банда, которая, прикрываясь именем революции, совершала преступления и терроризировала местных жителей. Поэтому задачей Камило Сьенфуэгоса было совершить форсированный марш в район населенных пунктов Каракас и Ломон и выловить этих бандитов, чтобы в последующем предать их суду.

Борьба против бандитизма

В условиях гор Сьерра-Маэстры мы могли свободно контролировать довольно большую территорию. Здесь были места, по которым вряд ли когда ступала нога батистовского солдата. Но органы нашей местной власти в освобожденных районах были слабо организованы и не могли эффективно бороться с мародерами, которые, прикрываясь именем революции, занимались открытым грабежом, бандитизмом и совершали другие преступные акты.

Кроме того, политическая обстановка в Сьерра-Маэстре была все еще довольно неустойчивой. Местные жители отличались низким политическим сознанием, и нахождение поблизости правительственных войск в большой степени мешало нам преодолеть этот недостаток.

Противник снова сжимал вокруг нас кольцо окружения. Имевшиеся у нас различные данные говорили о том, что батистовцы опять намереваются двинуться в Сьерра-Маэстру. Этого было достаточно, чтобы вызвать панику у жителей освобожденных нами районов. Некоторые из них, слабые духом, старались покинуть родные места, чтобы избежать возможных репрессий со стороны батистовских палачей. Санчес Москера разбил свой лагерь в поселке Минас-де-Буэйсито.

Но, несмотря на все эти опасности, наш отряд спокойно занимался своим делом в долине Эль-Омбрито. В заброшенных горах Сьерра-Маэстры мы впервые приступили к хозяйственной деятельности - к строительству хлебопекарни. Эта долина, где была создана партизанская база, являлась своего рода воротами для партизанских сил. Молодые люди, желавшие присоединиться к повстанцам, группами приходили сюда. Здесь они некоторое время находились в распоряжении крестьян, которые сотрудничали с нами.

Начальником этого приемного пункта был местный житель по имени Аристидио. Он пришел в наш отряд незадолго до боя под Уверо, но в нем не участвовал, так как накануне упал и сломал ребро. После этого случая он не проявлял особого желания оставаться в отряде.

Аристидио являл собой типичный пример крестьянина, который присоединился к революции, ясно не представляя себе ее значения. Поразмыслив над сложившейся обстановкой, он пришел к выводу, что будет благоразумнее для него держаться подальше \"от всего этого\". Поэтому он продал за несколько песо свой револьвер и принялся болтать языком по всей округе, что он не дурак и не желает погибнуть ни за понюшку табаку в своем собственном доме, когда из того района уйдут партизаны, и что он вступит в контакт с правительственными войсками. Из нескольких источников мне стало известно о настроениях этого крестьянина. Революция переживала трудные времена. Поэтому, пользуясь предоставленными мне как начальнику целого гарнизона полномочиями, я приказал арестовать Аристидио. Его судил военный трибунал и вынес ему смертный приговор.

Теперь, спустя много лет, мы можем спросить себя: действительно ли он был настолько виновен, чтобы приговорить его к высшей мере наказания, или можно было избежать этого и спасти ему жизнь? Война - вещь жестокая, и в период, когда противник владел инициативой и его агрессивность усиливалась, надо было пресекать любые попытки к измене. Случись это несколькими месяцами раньше, когда повстанческое движение было еще слабым, или несколькими месяцами позже, когда мы чувствовали себя уже сильнее, Аристидио не был бы расстрелян. Но ему не повезло, так как он изменил нам в момент, когда мы были достаточно сильны, чтобы безжалостно карать за такие преступления, но были еще слабы, чтобы наказывать по-другому, поскольку мы не располагали ни тюрьмами, ни исправительными колониями.

Временно покидая район нашего постоянного базирования, мы выступили в направлении к Лос-Кокос, что на реке Магдалена, и там должны были соединиться с силами Фиделя, чтобы сообща ликвидировать действовавшую в районе Каракаса банду, возглавляемую китайцем Чаном. Выдавая себя за революционеров, бандиты грабили, истязали и убивали крестьян. На ликвидацию банды ушло примерно десять дней.

Когда мы прибыли на место, там уже находилась передовая группа Камило Сьенфуэгоса, которой удалось захватить несколько бандитов, в том числе и их главаря. На состоявшемся суде, кроме Чана, к смертной казни был приговорен и пойманный в это же самое время один крестьянин, выдававший себя перед местными жителями за связного Повстанческой армии. Этот бандит изнасиловал несовершеннолетнюю крестьянскую девочку. Суду подверглись и другие участники банды. Это были в основном городские жители и местные крестьяне, обманутые китайцем Чаном, который обещал им легкую и привольную жизнь. Большинство из них были оправданы, но троих было решено подвергнуть символическому расстрелу и тем самым серьезно проучить их.

Чан и крестьянин, обвиненный в изнасиловании, были казнены в лесу. Их привязали к дереву и расстреляли. Перед казнью оба они сохранили чрезвычайное спокойствие. Крестьянин смотрел на нацеленные в него винтовки широко открытыми глазами и смерть встретил со словами: \"Да здравствует революция!\" Что касается Чана, то перед казнью он попросил, чтобы его исповедовал святой отец Сардиньяс. Мы не могли выполнить его просьбу, так как священник в то время находился где-то в районе нашего постоянного базирования. Тогда Чан пожелал, чтобы мы были свидетелями его последней молитвы. Он думал, что публичное исповедование могло служить ему как смягчающее обстоятельство на том свете.

Затем состоялся символический расстрел трех участников банды, которые в наибольшей степени были причастны к преступлениям китайца Чана. Но Фидель считал, что необходимо дать им возможность исправиться. Мы завязали им глаза и заставили пережить мучительные минуты перед \"казнью\". Прогремели три выстрела, и эти парни поняли, что остались живыми. Один из них бросился ко мне и в порыве благодарности наградил меня звонким поцелуем, будто я был его родным отцом. Свидетелем описанных мной событий являлся агент ЦРУ Эндрюс Сейнт Джордж. Его репортаж, опубликованный в журнале \"Лук\", получил премию и считался сенсацией года в стране.

Сейчас может показаться слишком жестоким такой способ наказания, но применить тогда другой вид наказания в отношении этих людей было невозможно. Хотя они и совершили тяжкие преступления, но смертной казни все-таки не заслуживали. Вскоре все трое вступили в Повстанческую армию. Двое из них мужественно сражались в течение всей войны, а третий долгое время находился в моем отряде. И когда в разговорах заходила речь о разных эпизодах войны и кто-нибудь из товарищей подвергал сомнению правдивость его слов, он с чувством говорил: \"Я не боюсь смерти. Че - тому свидетель \" - и начинал вспоминать случай со своим \"расстрелом\".

Спустя два или три дня были схвачены еще несколько человек из состава банды. Их казнь особенно была тяжела для нас. Среди них находились крестьянин, по имени Дионисио, и его шурин Хуан Лебрихио, с первых дней поддерживавшие Повстанческую армию. Вместе с Хуаном Лебрихио Дионисио, который помог нам разоблачить предателя Эутимио Герру и который принес большую пользу во время одного из самых трудных периодов нашей революции, позже стали очень сильно злоупотреблять нашим доверием. Пользуясь предоставленными им полномочиями, они присваивали себе продовольствие, которое нашим подпольным организациям удавалось с большим трудом переправлять из городов, тайно забивали принадлежавший нам скот и вырученные от продажи мяса деньги присваивали себе. Встав на этот скользкий путь, они уже не могли остановиться и катились все дальше вниз, пока не совершили убийство.

В ту пору в Сьерра-Маэстре богатство и благополучие мужчины измерялось главным образом количеством жен, которых он мог содержать. Дионисио, следуя этому неписаному правилу и считая себя влиятельным лицом, уполномоченным революцией, имел три дома, в каждом из которых содержал жену и большие запасы продовольствия. Во время суда Дионисио, выслушав, как Фидель гневно обвинял его в предательстве, в злоупотреблении доверием и моральном разложении, с крестьянским простодушием ответил, что жен у него было не три, а две, так как одна была законная.

На этом суде мы приговорили к смерти и двух пойманных с поличным шпионов Масферера, а также одного юношу по фамилии Эчеварриа. Он происходил из известной семьи, помогавшей повстанцам, а один из его братьев участвовал в высадке со шхуны \"Гранма\". Но этот юноша (мы все его звали Косой) организовал небольшую группу и, поддавшись искушению, встал на путь вооруженного бандитизма на территории, контролируемой Повстанческой армией.

Последние дни перед казнью Эчеварриа держался хорошо. Он полностью признавал свою вину и очень не хотел, чтобы его расстреляли. Юноша умолял, чтобы ему позволили умереть в бою, и клялся, что сам будет искать смерти, только лишь избежать бы позора для своей семьи. Уже будучи приговоренным к расстрелу, он написал большое трогательное письмо своей матери, в котором объяснял ей справедливость вынесенного ему приговора и призывал ее быть верной делу революции.

Последним, кого казнили в этот период, был человек по прозвищу Маэстро. Это был удивительный тип, которого я хорошо узнал, когда больным скитался с ним в горах. Вскоре он, сославшись на какую-то болезнь, ушел из отряда и окунулся в разгульную жизнь. Этот бандит докатился до того, что, выдавая себя за врача, пытался изнасиловать нуждавшуюся в медицинской помощи крестьянскую девочку.

Все приговоренные к расстрелу, за исключением двух шпионов, умерли со словами о революции. Я сам не был на казни, но очевидцы рассказывают, что, когда присутствовавший на этот раз святой отец Сардиньяс обратился к одному из приговоренных к смерти со своей молитвой, тот ответил: \"Послушай, святой отец, помолись за кого-нибудь другого. Я не очень-то верю во все это\".

Таковы были некоторые из тех людей, которые делали революцию. Поначалу мятежные и нетерпимые по отношению к любой несправедливости, бунтари-одиночки, они постепенно привыкали удовлетворять свои личные потребности, используя авторитет Повстанческой армии, и не проявляли никакого интереса к низвержению существовавшего социального строя. А выйдя из-под нашего контроля, который в тех условиях было довольно трудно поддерживать, они начинали совершать действия, которые неизбежно заканчивались преступлениями против революции. Некоторые из этих людей были прощены ею, но другие заплатили за это своими жизнями. Сама обстановка требовала от нас твердой рукой навести порядок, пресечь любое проявление недисциплинированности, покончить с анархическими элементами, которые вставали на путь преступлений, компрометируя наше дело.

Дионисио и Хуан Лебрихио были не хуже, чем другие прощенные нами люди. Более того, Эчеварриа мог бы стать героем революции, настоящим борцом, как его два брата - офицеры Повстанческой армии. Но в тех конкретных условиях они должны были заплатить за свои преступления против революции ценой своих жизней.

Вначале я сомневался, указывать фамилию Эчеварриа в этих воспоминаниях или нет. В конце концов, я решил, что это нужно сделать, так как этот юноша перед лицом смерти вел себя достойно, по-революционному, и было видно, что он ясно сознавал всю справедливость вынесенного ему приговора. Поэтому смерть Эчеварриа не была позорной; она послужила хотя и трагическим, но хорошим уроком, который помог многим понять, что наша революция - дело кристально чистое, не имеющее ничего общего с действиями бандитов, за которых нас старались выдать Батиста и его клика.

На суде впервые выступил в качестве адвоката Сори Марин, который из-за какой-то ссоры с городским руководством \"Движения 26 июля\" нашел убежище в горах Сьерра-Маэстры. После победы революции он стал министром сельского хозяйства и оставался на этом посту до принятия Закона об аграрной реформе. Сори Марин не пожелал поставить своей подписи под этим законом, так как не хотел брать на себя никаких обязательств.

После завершения нелегкой миссии по наведению порядка и спокойствия во всей округе, которая отныне переходила под наше управление, мы выступили в обратный путь в район Эль-Омбрито. Отряд имел три взвода. Первым командовал Камило Сьенфуэгос, командирами отделений у него были лейтенант (ныне майор) Орестес, а также лейтенанты Больдо, Лейва и Нода. Второй взвод находился под командованием капитана Рауля Кастро Меркадера, а отделениями командовали лейтенанты Альфонсо Саяс, Орландо Пупо и Пако Кабрера. Третьим взводом командовал Сиро Редондо, командирами отделений у которого были лейтенанты Вило Акунья, Феликс Рейес, Уильям Родригес и Карлос Мас.

Командование отряда включало небольшой штаб, начальником его был Рамиро Вальдес, и группу управления, которой руководил лейтенант Жоэль Иглесиас. Последнему не исполнилось еще и шестнадцати лет, а подчиненными у него были люди, которым перевалило за тридцать. Он уважительно обращался к ним на \"вы\", когда отдавал приказания. Те хотя и говорили ему \"ты\", но точно выполняли все его приказания и распоряжения.

В конце октября 1957 года мы вновь обосновались в долине Эль-Омбрито и приступили к проведению ряда работ с целью превратить наш лагерь в хорошо укрепленный район. Из Гаваны в отряд прибыли двое студентов, один с инженерного факультета, а другой - с ветеринарного. С их помощью мы начали составлять проект небольшой гидроэлектростанции, которую собирались построить на реке Эль-Омбрито, а также готовиться к изданию нашей партизанской газеты. Для этого у нас имелся старенький мимеограф, привезенный из города. На нем были напечатаны первые номера газеты \"Эль Кубано либре\". Ее главными редакторами и первыми издателями были студенты Хеонель Родригес и Рикардо Медина.

Так постепенно, окруженные большой заботой и теплотой со стороны местных жителей, особенно нашей давнишней знакомой - \"старушенции Чаны\", как мы все ее звали, мы закладывали основы для нашей постоянной дислокации. Нам наконец удалось завершить сооружение небольшой хлебопекарни. Мы разместили ее в заброшенной крестьянской хижине, чтобы не строить новой мишени для вражеской авиации.

Перед Новым годом мы изготовили огромный красно-черный флаг \"Движения 26 июля\" с надписью: \"С Новым, 1958 годом!\" Флаг был поднят на одной из вершин с таким расчетом, чтобы его видели жители поселка Минас-де-Буэйсито, откуда наш отряд ждал наступления правительственных войск под командованием Санчеса Москеры. Батистовцы готовились к очередному вторжению в наши районы. Мы в свою очередь, хотя и были заняты в то время установлением новых органов власти на освобожденных территориях, также готовились к отражению вражеского наступления, укрепляя подступы к району нашего базирования - Эль-Омбрито.

Убитый щенок

Был ясный день, что не так часто случается в горах Сьерра-Маэстры. Мы осторожно шли вслед за отрядом Санчеса Москеры, продвигавшимся по Агуа-Ревес - одной из наиболее труднопроходимых горных долин в бассейне реки Туркино. По дороге нам попадались следы \"деяний\" этого закоренелого убийцы: сожженные крестьянские хижины, повсюду горе и затаенная ненависть. По пути своего следования отряд Санчес Москеры неизбежно вынужден был начать подъем в горы в одном из двух или трех проходов, туда, где должен был находиться Камило со своими людьми. Противник мог также пройти по проходу через горный массив Невада, или по проходу Хромого, или, как теперь его называют, проходу Смерти.

Камило Сьенфуэгос с 12 бойцами поспешно выступил навстречу врагу. По дороге он должен был разделить свою группу и расставить бойцов в трех различных местах, чтобы задержать вражеский отряд, насчитывавший более ста человек. Моя задача заключалась в том, чтобы напасть на Санчеса Москеру с тыла, окружить и запереть в долине, а затем совместными усилиями ликвидировать его. Поэтому, стараясь не обнаруживать себя и обходя еще дымившиеся крестьянские хижины, подожженные солдатами на своем пути, наш отряд постепенно сближался с противником, который двигался внизу по узкой горной долине. Сколько было солдат, мы не знали, но до нас уже доносились их отдельные выкрики. Все было бы хорошо, если бы не новый наш спутник охотничий щенок, появившийся в нашем отряде несколько недель назад. Несмотря на то что Феликс Рейес несколько раз пытался отогнать его в сторону нашего лагеря, где остались повара, щенок продолжал бежать вслед за нами.

В том месте Сьерра-Маэстры очень трудно передвигаться из-за отсутствия тропинок. Нам приходилось буквально продираться сквозь плотную стену деревьев и кустарников, покрывавших склоны гор; перепрыгивать через стволы мертвых деревьев, наполовину покрытых свежими зарослями. Каждый шаг давался с большим трудом, но нам нельзя было потерять из виду \"гостей\".

Наша колонна двигалась с величайшей предосторожностью. И только изредка звук сломанной под ногами ветки врывался в естественный для этих горных мест шум. Неожиданно раздался отчаянный и нервный лай щенка: он застрял в зарослях и звал своих хозяев на помощь. Кто-то помог выбрался собачонке, и все вновь двинулись вперед. Однако, когда мы решили немного передохнуть около какого-то ручья - один из нас наблюдал с высоты за движением противника, - щенок вновь истошно завыл, боясь, что его могут оставить на произвол судьбы.

Помню, как я резко тогда приказал Феликсу: \"Позаботься о том, чтобы эта псина больше не выла. Прикончи ее. Она не должна больше лаять!\" Феликс осмотрел на меня невидящим взглядом. Его и щенка окружили измученные переходом бойцы. Не торопясь, он вытащил веревку, окрутил шею собаки и начал постепенно сдавливать. Вскоре движения хвоста щенка стали резкими в такт жалобному хрипу, вырывавшемуся из стиснутой веревкой глотки. Не знаю, сколько времени все это продолжалось, но нам всем оно показалось нескончаемо долгим. Наконец щенок, издав последний предсмертный хрип, затих. Он так и остался там лежать, на ветках, весь поникший, с запрокинутой набок мордочкой.

Мы двинулись дальше в путь. Никто не проронил ни слова о случившемся. За это время отряд Санчеса Москеры ушел немного вперед, и нам нужно было догонять его. Неожиданно раздались выстрелы. Не теряя ни минуты, мы начали быстро спускаться по склону в поисках кратчайшего пути к противнику. Судя по всему, люди Камило Сьенфуэгоса уже вступили в бой. Однако прошло немало времени, пока мы добрались до крестьянской хижины, где, как мы считали, произошло столкновение, но там никого не оказалось. Стрельба неожиданно прекратилась. Все бойцы находились в состоянии напряженного ожидания. Посланные вперед двое разведчиков поднялись к проходу Хромого. Вскоре они вернулись, сообщив, что нашли наверху свежую могилу, а в ней каскито^[12]. Разведчики принесли найденные в карманах убитого документы. По всему было видно, что здесь шел бой и что убитый солдат был из отряда Санчеса Москеры. Но больше мы ничего не узнали.

Обескураженные, мы повернули назад. Проведенная нами на обратном пути разведка показала, что на обоих склонах имелись следы прошедших недавно людей, но большего обнаружить нам не удалось.

Возвращались мы медленно и шли уже по дороге, проходившей по самой долине. Достигнув к вечеру деревни Мар-Верде, отряд остановился на отдых в пустой хижине. Вскоре был готов ужин: вареная свинина и немного юки^[13]. Кто-то затянул песню, подыгрывая себе на гитаре.

Стемнело. Тихо звучала мелодия какой-то сентиментальной песни. Чувствовалось, что все очень устали от долгого перехода и, постепенно замолкая, устраивались на отдых. Рядом со мной, усевшись прямо на землю, ужинал Феликс Рейес. Обглодав кость, он бросил ее недалеко от себя. Крутившаяся около него хозяйская собака ухватила эту кость и стала грызть. Феликс погладил ее по голове. Собака с благодарностью посмотрела на Феликса, а тот в свою очередь посмотрел на меня. Наши взгляды неожиданно встретились, и мы оба почувствовали себя виноватыми и взволнованными. Казалось, что на нас смотрел кроткими глазами другой собаки, глазами, в которых можно было прочитать упрек, убитый щенок.

Бой за Мар-Верде

После спокойно проведенной ночи в деревне Мар-Верде я проснулся рано. Мы не спеша позавтракали и стали поджидать нескольких связных, которых мы послали накануне, чтобы выяснить, где находились группы наших бойцов, оставшиеся в горах.

С первыми лучами солнца к нам явился крестьянин и принес тревожную новость: он видел, как несколько солдат ловили кур в одном из брошенных домов всего в полукилометре от нас. Я тут же послал его обратно и попросил подробней разузнать о противнике. Хотя он не полностью выполнил мое задание, все-таки ему удалось выяснить, что в одном или двух километрах отсюда разбила лагерь большая группа батистовцев. Без сомнения, это был отряд Санчеса Москеры.

Необходимо было срочно организовать нападение на противника, окружить и уничтожить его. Но для этого прежде всего надо было установить, по какому маршруту Санчес Москера двинется дальше. Он мог воспользоваться двумя дорогами. Первая из них - к Минас-де-Буэйсито - проходила через населенный пункт Санта-Анна и поселок Калифорния, а вторая - более короткая и менее сложная - шла вдоль течения реки Туркино к деревушке Окухаль, расположенной у подножия пика Туркино. Вероятнее всего, противник мог пойти именно по второй дороге, но для этого ему пришлось бы двигаться в противоположном направлении.

Мы срочно выслали своих людей в обоих направлениях, чтобы точно определить, по какой же дороге двинется Санчес Москера. В случае же если бы батистовцы направились к горному массиву Невада, нам необходимо было быстро упредить их и не позволить выйти из окружения. Эта задача возлагалась на группу Камило Сьенфуэгоса, которая за день до этого вела бой в районе Альтос-де-Конрадо. О ее точном местонахождении мы еще пока не знали.

Вскоре прибыли связные от нескольких наших групп. Стало известно, что резерв отряда, находившийся в Эль-Омбрито, выступил в направлении горного массива Невада. Поступило сообщение и от Камило Сьенфуэгоса, который уже находился в районе этого массива. Посланный к Камило связной должен был сообщить ему, чтобы он не вступал в бой до тех пор, пока противник не попытается выйти из окружения в районе Невады. Отделения лейтенантов Ноды и Вило Акуньи выступили в западном направлении, а взвод капитана Рауля Кастро Меркадера - в восточном. Таким образом, кольцо окружения замкнулось. Небольшая группа под моим командованием должна была устроить засаду и встретить противника, если бы он попытался прорваться к морю.

На рассвете, когда все приготовления были закончены, показалась передовая группа вражеской колонны, которая продвигалась вдоль небольшого горного ручья, впадающего в реку Туркино. Противник шел прямо в направлении нашей засады.

Место засады окаймлялось небольшим возвышением и позволяло нам хорошо замаскироваться, но в то же время оно имело ограниченный сектор огня и наблюдения. В стороне от дороги стоял небольшой холм, на вершине которого росло дерево манго. Я взобрался на дерево и внимательно следил за приближавшимся противником. Выстрелами по впереди шедшим солдатам я должен был дать сигнал к началу боя. В метре или двух от дерева находились Жоэль Иглесиас и другие бойцы. Наша позиция позволяла нам успешно действовать только в начале боя. Мы учитывали, что подвергшийся внезапному нападению противник отойдет назад, чтобы занять выгодный рубеж, и тем самым позволит и нам сменить наши позиции.

Вскоре послышался шум шагов приближавшихся солдат. Их был трое. Но я не стал ждать подхода других и открыл огонь, беспокоясь за судьбу нескольких наших бойцов, находившихся ближе всех к противнику. Однако я промахнулся. Сразу же завязалась перестрелка. Наши люди, располагавшиеся ближе к дороге, двинулись в направлении дома, где должны были проходить основные силы отряда Санчеса Москеры.

Когда мы спустились и дороге, чтобы подобрать оружие убитых батистовцев, там никого не оказалась, Вскоре мы обнаружили, что рядом с дорогой имелся вырубленный в зарослях тростника наподобие туннеля проход, через который и ускользнули солдаты. Поскольку другие солдаты противника не появлялись, мы начали поиски трех батистовцев.

Пока часть бойцов шла в обход, Жоэль Иглесиас вместе с Родольфо Васкесом и Хеонелем Родригесом устремились в зеленый \"туннель\". Мы слышали громкий голос Жоэля Иглесиаса, предлагавшего солдатам сдаться в плен. Вдруг раздались беспорядочные выстрелы. Вскоре мне сообщили, что Жоэль Иглесиас тяжело ранен. Но судьба оказалась к нему благосклонной: ни одна из полученных им ран не оказалась смертельной, а их было множество. Приклад его винтовки был разбит прямыми попаданиями пуль, которые в ярости посылали батистовские солдаты из своих автоматических винтовок. Мы срочно вынесли обливавшегося кровью Жоэля Иглесиаса с поля боя и отправили его на носилках в тыл.

Но солдаты еще не были обезврежены. И прежде чем ввязываться по-настоящему в бой, необходимо было во что бы то ни стало захватить и обезоружить их. Поэтому мы продолжили их поиск. Вскоре послышался голос Силвы. Он закричал нам: \"Они здесь!\" - и выстрелил по месту, где спрятались трое батистовцев. Спустя некоторое время они сдались в плен вместе с оружием.

Отправив пленных в лагерь той же дорогой, что и Жоэля Иглесиаса, я смог наконец занятьсл непосредственно организацией дальнейших боевых действий. Из допроса пленных следовало, что у Санчеса Москеры имелось от 80 до 100 человек личного состава. Другими полезными сведениями они не располагали, да у нас и не было полной уверенности в правдивости их слов. Бессиорно было одно. Санчес Москера перешел к обороне, заняв выгодную позицию. У него были пулеметы и легкая артиллерия с необходимым количеством боеприпасов.

По численности мы не уступали противнику, но были значительно хуже вооружены. Все понимали, что для нас было бы невыгодно сразу вступать с ним в открытый бой, в успехе которого мы сомневались. Поэтому было решено держать противника под постоянным напряжением и на давать ему свободно маневрировать, а с наступлением темноты вновь атаковать его.

В течение нескольких часов все шло по плану. Но затем поступило сообщение, что со стороны моря на помощь Санчесу Москере двигалось подкрепление под командованием капитана Сьерры. Это меняло дело. Чтобы задержать продвижение вражеского подкрепления, мы послали навстречу ему две группы бойцов под командованием Уильяма Родригеса и лейтенанта Лейвы. Они должны были перехватить двигавшуюся колонну в районе Дос-Брасос-дель-Туркино и совместными усилиями уничтожить ее. Для встречи противника была выбрана позиции на вершине одной горы, примерно в двух километрах от того места, где находился Санчес Москера.

Бой затих, и лишь изредка наши бойцы, беспокоя врага, стреляли по дому, где засели солдаты Санчеса Москеры. Так прошло еще несколько часов. Однако в середине дня где-то над нами послышалась сильная стрельба, а спустя еще некоторое время пришло печальное известие о гибели Сиро Редондо. Он геройски погиб, пытаясь прорваться через вражеские позиции. Тело его найти не удалось, а его винтовку подобрал Камило Сьенфуэгос.

Вскоре выстрелы стали раздаваться совсем рядом. Это стреляли солдаты из подкрепления противника, извещавшие таким путем Санчеса Москеру о своем приближении. Завязалась ожесточенная перестрелка. Превосходство было на стороне противника. Ему удалось потеснить нас и прорваться к отряду Санчеса Москеры, которому и на этот раз посчастливилось спастись.

Я отдал приказ на отход; он прошел организованно и без спешки. Нам необходимо было сперва выйти к небольшой реке Гуайябо, а затем к долине Эль-Омбрито, где отряд оказывался бы в полной безопасности.

Достигнув берега этой реки, мы сделали привал и по горячим следам подвели итоги боя. Потери противника определить не удалось, хотя, по рассказам некоторых наших товарищей, чему, однако, нельзя было верить, он потерял убитыми несколько человек.

Наши же потери составили: один убитый и пять раненых. Среди последних были Роберто Фахардо, Жоэль Пардо, Феликс Рейес (позже ему будет присвоено звание капитана и он погибнет в одном из боев), Хавьер Пасос и Жоэль Иглесиас. Кроме того, мы потеряли все содержимое нескольких вещевых мешков, которые были нами спрятаны перед началом боя. А случилось это так. Альберто - боец, сопровождавший до лагеря взятых в плен утром трех батистовских солдат, не вернулся сразу к месту боя. На обратном пути он решил отдохнуть в том месте, где были спрятаны мешки. Там его спящим и обнаружили батистовцы. Позже мы узнали, что он был расстрелян.

Смерть нашего любимого товарища Сиро Редондо была для нас самой большой утратой. Всех угнетала мысль о том, что не удалось сполна рассчитаться с убийцей Москерой за гибель своего товарища. Я послал Фиделю письмо, в котором предлагал присвоить посмертно Сиро Редондо воинское звание \"майор\". Это звание было присвоено ему некоторое время спустя, о чем сообщила наша партизанская газета \"Эль Кубано либре\". Бой под Мар-Верде и гибель Сиро Редондо произошли 29 ноября 1957 года.

Мне этот бой запомнился еще и по другой причине. Дело в том, что перед самым нашим отходом одна вражеская пуля вонзилась в ствол дерева, пролетев всего в нескольких сантиметрах над моей головой, которую я в тот момент зачем-то высунул. Находившийся рядом со мной Хеонель Родригес отругал меня за то, что я не остерегаюсь и подставляю лоб всякой шальной пуле. Потом по дороге он рассуждал со мной в полушутливом тоне о том, что у него больше шансов дожить до победы революции, ибо он не рискует понапрасну жизнью, разве только в необходимых случаях. А так как Родригес был по специальности инженер, то он подкреплял свои слова математическими выкладками. То, что он не рисковал никогда понапрасну жизнью, было действительно так, хотя это не мешало ему быть смелым, решительным и умелым воином. Но, к сожалению, он не дожил до конца революционной войны. Спустя несколько месяцев после боя под Мар-Верде он погибнет, участвуя в отражении яростного наступления правительственных войск против Повстанческой армии.

Ночь мы провели на берегу реки. Нами принимались все необходимые меры, чтобы не позволить противнику застать нас врасплох и, если бы он попытался атаковать, дать ему решительный отпор, прежде чем отойти к долине Эль-Омбрито.

Альтос-де-Конрадо

Дни после боя при деревне Мар-Верде были заполнены лихорадочной деятельностью. Мы понимали, что повстанцы еще не были достаточно подготовлены, чтобы вести длительные боевые действия, эффективно проводить операции по окружению противника и противостоять его фронтальным атакам. Вот почему мы продолжали оставаться в обороне в долине Эль-Омбрито, соблюдая все необходимые меры предосторожности. Эта долина находится в нескольких километрах от деревни Мар-Верде и, чтобы добраться туда, нужно подняться по шоссе, ведущему в Санта-Анну, и переправиться через небольшую горную речушку Гуайябо. Можно, правда, добраться и Эль-Омбрито и другим путем: идти вдоль той же речки Гуайябо на юг, мимо холма Ботелья, и перейти на шоссе, которое ведет из Минас-дель-Фрио.

Нужно было обеспечить оборону всех этих подступов и организовать постоянное наблюдение, чтобы не быть застигнутыми врасплох противником, если бы тот стал продвигаться прямо через леса. Главный обоз был переправлен в район Ла-Меса, дом Поло Торреса. Худа же были отправлены и раненые. Единственным раненым, который не мог сам передвигаться, из-за ранения в ногу, был Жоэль Иглесиас. Отряд Санчеса Москеры расположился лагерем в самой Санта-Анне, другие подразделения противника двигались по дороге из Калифорнии, и точное место, куда они направлялись, нам не было известно. Спустя четыре или пять дней после боя при Мар-Верде прозвучал сигнал боевой тревоги. Отряд Санчеса Москеры продвигался по наиболее удобной дороге, ведущей из Санта-Анны в Эль-Омбрито. Немедленно были предупреждены все те, кто готовил засады, и проверены мины. Наши первые самодельные мины имели весьма примитивный взрыватель, ударный механизм которого состоял из простого гвоздя и пружины. Они так ни разу и не взорвались во время боя при Мар-Верде, не сработали они и на этот раз. Через некоторое время на командном пункте услышали стрельбу, а затем поступило сообщение о том, что бойцы вынуждены отступить, так как мины не сработали, а противник с боем продолжает продвигаться вперед. Наши бойцы все же успели нанести противнику кое-какие потери. Их первой жертвой был толстый, высокого роста сержант, вооруженный пистолетом, который на коне возглавлял вражескую колонну. Лейтенант Энрике Нода и боец, по прозвищу Мексиканец, стреляли в него с близкого расстояния, и их описания этого человека совпадали. Говорили, что были и еще убитые. Но факт остается фактом - отряд Санчеса Москеры вынудил нас отступить. Спустя несколько недель ко мне пришел крестьянин по фамилии Брито, чтобы поблагодарить нас за великодушие. Этот крестьянин рассказывал, что батистовцы заставили его показывать им дорогу и, двигаясь впереди колонны, он видел, как наши парни только целились в него, а стреляли мимо. Брито сообщил мне, что потерь в этом столкновении не было. Они имелись около Альтос-де-Конрадо.

При наших скудных огневых средствах позиция, которую мы занимали, была настолько трудна для обороны, что мы даже не стали отрывать окопов, а использовали старые оборонительные укрепления, предназначавшиеся для защиты подступов с стороны Минас-де-Буэйсито. Противник, продолжая продвигаться по шоссе, стал угрожать нашим людям, находившимся в засадах. Поэтому всем бойцам был дан приказ к отходу. Никто из местных жителей не остался в этом районе, за исключением некоторых крестьян, у которых хватило мужества противостоять жестокостям батистовских карателей или которые тайно поддерживали связь с врагом.

Мы немедленно отступили по дороге, ведущей к Альтос-де-Конрадо. Альтос-де-Конрадо - это всего лишь небольшая гора в Сьерра-Маэстре, на самой вершине которой жил крестьянин Конрадо. Этот товарищ был членом Народно-социалистической партии и с первого же момента вступил в контакт с бойцами Повстанческой армии, выполняя для нее важные поручения. Он эвакуировал свою семью, и дом стоял пустой.

Это место очень подходило для устройства засады. На вершину горы можно было подняться лишь по трем узким тропинкам, которые, извиваясь, бежали по крутому склону, покрытому густым тропическим лесом. Другим же путем взобраться на эту гору было очень трудно, так как со всех сторон она была надежно защищена отвесными скалами.

Напасть на отряд Санчеса Москеры было решено в том месте, где дорога расширялась и проходила рядом с небольшим участком вырубленного леса. В первый же день мы заложили в печке дома две мины. Расчет был прост: если батистовцы войдут в дом и станут разводить огонь, произойдет взрыв, в результате которого все находящиеся в доме будут уничтожены. Но это мы предусматривали на случай нашего отхода, а пока нам предстояло заняться засадой около Альтос-де-Конрадо.

Три дня мы терпеливо ожидали противника, ведя круглосуточное наблюдение. Ночи на такой высоте и в такое время года очень холодные, сырые, и надо признаться, что мы были не особенно привычны к тому, чтобы провести целую ночь на боевой позиции под открытым небом.

На мимеографе мы напечатали листовки с воззванием к солдатам противника и намеревались расклеить их на деревьях, растущих вдоль дороги.

Утром 8 декабря, расположившись на высокой скале, мы услышали голоса батистовцев, готовившихся начать подъем по петляющей вверх дороге, которая проходила на 200 метров ниже нашей боевой позиции. Был отдан приказ расклеить листовки. Это, сделал товарищ Луис Олазабаль. В воздухе уже разносились крики о чем-то яростно споривших людей. Прислонившись к скале и осторожно наблюдая за ними, я услышал, как, по-видимому, какой-то офицер приказывал солдату идти вперед, но тот сердито отказывался. Затем спор прекратился, и противник начал подъем.

Батистовцы продвигались небольшими группами, прячась за деревья. Пока противник поднимался по дороге, я подумал, что вряд ли стоило расклеивать листовки и обнаруживать себя. Я позвал Луиса и приказал ему снять их. Времени у него для этого оставалось очень мало, так как первые солдаты подходили к нам довольно быстро.

Замысел боя был чрезвычайно прост: огонь открывался, когда противник выходил на открытое место. Камило, спрятавшись за большое мастиковое дерево, должен был в упор выстрелить из автомата по шедшему впереди своей колонны дозорному, Затем в действие, вступали снайперы, которые расположились на обоих флангах нашего боевого порядка в кустарниках. Лейтенант Ибрагим и еще один боец, укрывшись на обочине дороги в десяти метрах от Камило, должны были прикрывать его фронтальным огнем, с тем, чтобы никто не мог подойти к нему после того, как он убьет вражеского дозорного.

Моя огневая позиция находилась около дерева, ствол которого наполовину закрывал меня. Я и некоторые другие товарищи вначале не могли наблюдать за происходящим, так как находились на открытом месте и нас могли увидеть. Все должны были ждать, пока не откроет огонь Камило. Осторожно выглядывая из-за дерева и действуя при этом против отданного мною же приказа я смог по достоинству оценить то напряжение, которое испытывает человек перед началом боя.

Вскоре появился первый батистовский солдат. Он подозрительно огляделся по сторонам и медленно двинулся дальше. И в самом деле, это место, где мы залегли, будто предупреждало о засаде. Оно производило странное унылое впечатление - высохший участок земли, эти деревья, одни из которых были повалены, а другие стояли, но были мертвы. И все это - на фоне окружавшей нас пышной лесной растительности, где бежал небольшой ручеек.

Я спрятал голову и стал ждать начала боя. Прозвучал выстрел, и тотчас же завязалась перестрелка. Позднее я узнал, что стрелял не Камило, а Ибрагим, который не выдержал нервного напряжения и выстрелил раньше времени. В начавшейся общей перестрелке мало что можно было увидеть с любого наблюдательного пункта. Наши разрозненные выстрелы, каждый из которых должен был бы попасть в цель, и расточительная пальба батистовцев раздавались одновременно, но их можно было различить. Через пять-шесть минут над нашими головами прозвучали первые залпы из вражеских минометов или \"базук\". Огонь был не точен, и снаряды рвались где-то за нами.

Вдруг у меня появилось неприятное ощущение, как будто что-то меня обожгло. Я почувствовал, что меня ранило в левую ногу, не защищенную стволом дерева. Я сразу же выстрелил. (Для большей точности стрельбы я взял себе винтовку с оптическим прицелом.) В момент, когда меня ранило, я услышал, как ко мне, раздвигая с большим шумом ветки деревьев, приближались люди. Винтовкой я не мог воспользоваться, поскольку я только что выстрелил из нее. Пистолет находился под моим телом, и я не мог подняться, не подставив себя под огонь противника. Повернувшись, насколько это было возможно, я отчаянно схватил пистолет как раз в тот момент, когда передо мной возник наш боец по прозвищу Кантинфлас.

Мое самочувствие было неважное: раненая нога болела, и я не мог подняться. А тут еще пришел бедный Кантинфлас, чтобы сказать, что у его винтовки заело затвор и он решил отойти назад. Я выхватил у него винтовку и осмотрел ее. Оказалось, что произошел перекос патрона. Я устранил неисправность и, возвращая винтовку, сильно обругал Кантинфласа. Взяв винтовку, он вышел из-за дерева, которое прикрывало нас, и присоединился к остальным бойцам, чтобы разрядить в противника свое оружие и тем самым доказать свою храбрость.

Но ему не удалось осуществить свое намерение: его тут же ранило. Пуля вошла в левую руку и вышла через лопатку, пройдя при этом любопытную траекторию. Теперь мы были оба ранены, и нам стало очень трудно выйти незамеченными из-под сильного огня противника. Не оставалось ничего другого, как ползти в направлении поваленных деревьев и скрыться. Нам удалось достигнуть этого места, но Кантинфлас потерял сознание, а я, несмотря на боль, сумел добраться до своих и попросил помощи.

Было известно, что среди батистовцев имелись убитые, но точное их число мы не знали. Выбравшись из зоны, простреливаемой противником, мы - двое раненых - направились к дому Поло Торреса, находившемуся в двух-трех километрах от места засады. Когда прошло вызванное боем возбуждение, боль в ноге стала чувствоваться еще сильнее. Я не мог двигаться дальше. На середине пути мне пришлось сесть на лошадь, которая довезла меня до импровизированного госпиталя, а Кантинфласа принесли на санитарных носилках, сооруженных из гамака.

К тому времени перестрелка закончилась, и мы решили, что противник уже взял Альтос-де-Конрадо. Мы выслали небольшое прикрытие, чтобы сдержать продвижение противника вдоль берега небольшой речушки, в месте, которое мы прозвали Пата-де-ла-Меса (ножка стола), и занялись эвакуацией крестьян и их семей. Затем я послал Фиделю большое донесение с подробным описанием обстановки.

Я принял решение послать основные силы отряда под командованием Рамиро Вальдеса на соединение с Фиделем. Фактически это обусловливалось тем, что среди части наших бойцов росло опасение полного поражения. Оставляя для прикрытия небольшую группу во главе с Камило, я хотел обеспечить максимум подвижности в бою.

На следующий день после боя, когда кругом все было как будто спокойно, мы послали одного из наших лучших разведчиков, по фамилии Льен, разузнать, что творится в лагере противника. Оказалось, что противник совершенно оставил этот район. Разведчик дошел до самого дома Конрадо и нигде не обнаружил батистовских солдат. Для подтверждения он даже принес одну из мин, спрятанных нами в хижине.

При проверке оружия выяснилось, что у товарища Гиле Пардо не было принадлежавшей ему винтовки. Перед боем он взял другую винтовку, а свою оставил во время нашего отхода. Это считалось в нашей армии одним из наиболее тяжких преступлений. Последовал строгий приказ: \"Найти свою винтовку или добыть у противника другую\". С низко опущенной головой, вооруженный только одним пистолетом, Гиле отправился выполнять приказ. Спустя несколько часов он вернулся и с радостью показал свою собственную винтовку. Разгадка была проста: противник не пошел дальше того места, где он подвергся нашему нападению. Каждая сторона отошла на свои прежние позиции, и никто из вражеских солдат не побывал там, где Пардо оставил свою винтовку. Она лишь покрылась ржавчиной после прошедшего сильного ливня.

В этом районе батистовцам удалось дальше всего проникнуть в Сьерра-Маэстру. В Эль-Омбрито и прилегающих к ней деревнях батистовский каратель Санчес Москера, как всегда, оставил после себя лишь сожженные дома.

Наша хлебопекарня была совершенно разрушена, и среди дымящихся обломков бродили лишь кошки да какой-то обезумевший боров, который сбежал от противника, чтобы попасть в наши желудки. На второй или на третий день после боя Мачадито (в настоящее время он министр здравоохранения) с помощью бритвы сделал мне операцию и извлек пулю карабина М-1. После этого я быстро пошел на поправку.

Санчес Москера забирал у крестьян все, начиная от кофе и кончая мебелью. У нас создавалось впечатление, что пройдет много времени, прежде чем Москера опять появится в горах Сьерра-Маэстры.

В этот период для нас становилось необходимым заняться решением политических задач в Сьерре и приступить к созданию нашего основного материально-производственного центра теперь уже не в Эль-Омбрито, а несколько дальше, в районе Месы.

Год вооруженной борьбы

Начинался 1958 год. Мы уже более года вели вооруженную борьбу против батистовского режима. Попробуем вкратце подвести итоги достигнутых нами успехов в военном, организационном и политическом отношении, а также проанализировать сложившуюся к этому времени обстановку.

Если начинать с военного аспекта нашей деятельности, необходимо вспомнить, что повстанческий отряд высадился с \"Гранмы\" 2 декабря 1956 года на пляже Лас-Колорадас. Спустя три дня он подвергся внезапному нападению батистовцев и был разбит в бою около Алегрия-де-Пио. В конце этого же месяца была произведена перегруппировка наших сил, мы приступили к проведению небольших операций. Одной из таких успешно проведенных операций явился бой за небольшую казарму, расположенную на берегу реки Ла-Плата, на южном побережье провинции Орьенте.

В течение всего периода, начиная с момента высадки с \"Гранмы\" и последующего поражения в бою при Алегрия-де-Пио и кончая боем при Уверо, повстанческие силы состояли лишь из одной партизанской группы, руководимой Фиделем Кастро, и мы были вынуждены находиться в постоянном движении. Этот период можно было бы назвать \"кочевым\".

Между 2 декабря и 28 мая (день, когда произошел бой при Уверо) начинают понемногу налаживаться наши связи с городскими подпольными организациями. Указанный период характеризуется непониманием со стороны части руководства \"Движения 26 июля\" в равнинных районах важной роли повстанцев, ведущих боевые действия в горах, как авангарда революционных сил и значения Фиделя как вождя революции.

Именно в этот момент формируются два разных подхода к тактике, которой необходимо было придерживаться в революционной борьбе. Они соответствовали двум отличным друг от друга стратегическим концепциям, известным в то время как позиция повстанцев Сьерра-Маэстры и позиция революционеров из равнинных районов. Наши дискуссии и внутренние разногласия носили довольно острый характер. Тем не менее наша главная забота на данном этапе состояла в том, чтобы преодолеть существующие трудности и укрепить опорную базу повстанцев.

Настроение крестьянства в этот период анализировалось нами уже много раз. В дни, последовавшие за поражением при Алегрия-де-Пио, крестьяне проявляли к повстанцам горячее чувство товарищества и искренней поддержки. После перегруппировки наших сил и проведения первых боев, за которыми со стороны батистовцев сразу же последовали репрессии против местного населения, крестьян охватил страх, и их отношение к нам становится прохладным. Основная проблема состояла в том, что они должны были доносить властям о нашем появлении, и, если батистовцы узнавали об этом из других источников, им приходилось плохо. В то же время доносы были противны их убеждениям и, кроме того, представляли для них новую опасность, поскольку революционное возмездие было неминуемым.

Несмотря на то что некоторые крестьяне - запуганные или по крайней мере безразличные и неуверенные - предпочитали избегать решения этой проблемы и уходили из Сьерра-Маэстры, повстанцы с каждым днем все глубже врастали в эту землю, добиваясь абсолютного контроля над районом Сьерра-Маэстры, который простирался на востоке дальше пика Туркино, а на западе - до пика Каракас. По мере того как крестьяне убеждались в непобедимости партизанской армии и в той пользе, которую приносила революционная борьба, их поведение становилось более логичным и они начинали вступать в наши ряды. С этого момента они не только поддерживали нашу армию, но и группировались вокруг нее. Повстанцы прочно закреплялись в сельской местности, используя при этом обычно широкие родственные связи среди крестьян. А это уже означало массовую повсеместную помощь герилье со стороны местного населения.

Пополнение рядов повстанцев шло не только за счет крестьян и отдельных добровольцев, но и за счет бойцов, посылаемых в Сьерра-Маэстру Национальным руководством \"Движения 26 июля\" и провинциальным руководством Орьенте, которое пользовалось достаточно большой автономией. В период, прошедший со дня высадки с \"Гранмы\" и взятия военной казармы Уверо, к нам прибыло пополнение в количестве 50 человек, разделенное на пять взводов. Бойцы были вооружены разнотипным оружием, лишь 30 винтовок были в хорошем состоянии. До прибытия этой группы мы нанесли противнику поражение в боях при Ла-Плате и при Арройо-дель-Инфьерно, но в то же время сами подверглись внезапному нападению батистовцев в Альтос-де-Эспиноса и потеряли одного бойца. Этот случай чуть не повторился в районе Гавиро, когда в наш отряд проник предатель, который трижды приводил противника к месту нашего расположения и которому было дано поручение убить Фиделя.

Выпавшие на нашу долю горькие испытания и трудности суровой жизни в горах закалили нас и превратили в настоящих ветеранов. Новое пополнение получило боевое крещение в бою при Уверо. Этот бой имеет большое значение, поскольку знаменует собой момент, когда мы провели фронтальную атаку в дневное время на хорошо обороняемую позицию противника. Этот бой явился одним из самых кровопролитных боев за всю историю войны, если учесть его продолжительность и количество участников в нем. В результате этой победы от противника были очищены прибрежные зоны Сьерра-Маэстры. После боя при Уверо моя небольшая группа, состоявшая в основном из раненых повстанцев, соединилась с колонной Фиделя, пополнившись в пути новыми бойцами. Меня назначили командиром 2-й колонны, которая позже стала называться 4-й. Следует отметить, что колонна, непосредственно руководимая Фиделем, должна была действовать в основном к западу от пика Туркино, а наша колонна - к востоку, стараясь охватить при этом возможно большую зону. В плане тактического руководства мы были довольно самостоятельны, но общее руководство осуществлял Фидель, с которым мы поддерживали связь через связных раз в одну-две недели.

День, когда были разделены силы Повстанческой армии, совпал с годовщиной \"Движения 26 июля\". В то время как бойцы 1-й колонны, носившей имя Хосе Марти, атаковали населенный пункт Эстрада-Пальма и наносили противнику ряд отвлекающих ударов, мы быстро продвигались к населенному пункту Буэйсито. Это был первый бой нашей колонны, в результате которого был взят этот населенный пункт. Начиная с указанной даты и до первых чисел января 1958 года происходит закрепление Повстанческой армии на освобожденной территории. Чтобы вторгнуться на эту территорию, противник, вынужден сосредоточивать крупные силы и двигаться мощными колоннами. Подготовка к таким операциям требовала от батистовцев больших усилий, а результаты получались ничтожными, поскольку им не хватало мобильности. Некоторые колонны врага окружались, другие уничтожались или в крайнем случае их продвижение останавливалось. Наше знание местности и подвижность улучшались, и мы вступали в период \"оседлого образа жизни\", то есть когда освобожденные районы удерживались нами в течение длительного времени. Во время первого нападения на Пино-дель-Агуа мы прибегли к военной хитрости и совершенно сбили с толку противника, поскольку нам уже были хорошо известны его повадки. Получилось так, как и предполагал Фидель: когда батистовцы узнают о нашем появлении в этом районе, они обязательно через несколько дней пошлют карательную экспедицию. Он оставил мой усиленный отряд в засаде, а сам с небольшой группой бойцов стал имитировать передвижение повстанческих сил.

В конце года войска противника снова отступили из Сьерра-Маэстры и мы стали хозяевами территории, простиравшейся с запада на восток от пика Каракас до Пино-дель-Агуа; на юге контролируемая нами территория омывалась морем. И лишь на севере, на отрогах Сьерра-Маэстры, находились небольшие населенные пункты, занятые противником.

Наша зона действий значительно расширилась после вторичного нападения на Пино-дель-Агуа, в котором принимали участие все наши силы под командованием Фиделя. К этому времени были созданы две новые колонны: 6-я колонна имени Франка Паиса, командиром которой стал Рауль, и колонна Альмейды. Обе эти колонны выделились из 1-й колонны Фиделя, на основе которой постоянно создавались новые отряды, направлявшиеся в отдаленные районы для утверждения нашего влияния. Таким образом, начиная с 4-й колонны, формирование новых повстанческих подразделений за счет 1-й колонны становилось уже традицией.

В период консолидации наших вооруженных сил возникло своеобразное перемирие с батистовцами: мы еще не были в состоянии атаковать укрепленные, но относительно слабо обороняемые позиции противника, а он не предпринимал наступления против нас. Такое положение продолжалось до тех пор, пока 16 февраля 1958 года не произошло второе нападение на Пино-дель-Агуа.

В это время погибло несколько наших товарищей, участников высадки с \"Гранмы\". Мы тяжело переживали их гибель. Особенно тяжело нам было потерять Нико Лопеса и Хуана Мануэля Маркеса. В этот первый год борьбы с тиранией погибли и другие товарищи, которые благодаря своему мужеству и высоким моральным качествам снискали среди бойцов большое уважение. Среди них можно назвать Нано и Хулио Диасов, павших в бою при Уверо. Они не были братьями. В бою при Мар-Верде был убит ветеран штурма казармы Монкада Сиро Редондо, а в бою при Сан-Лоренсо погиб капитан Сото. Среди жертв, понесенных городскими подпольными организациями в революционной борьбе, самой большой утратой для революции была гибель Франка Паиса в Сантьяго-де-Куба.

К списку военных подвигов, совершенных в горах Сьерра-Маэстры, надо добавить и ту героическую работу, которую проводили городские подпольные организации. Сражавшиеся против батистовского режима подпольные группы действовали во всех основных городах страны, но основными центрами революционной борьбы были Гавана и Сантьяго.

На протяжении всего этого периода была слабо налажена связь равнинных подпольных организаций с партизанами, находящимися в горах Сьерра-Маэстры, что объяснялось двумя основными факторами: географической оторванностью Сьерры и разногласиями тактического и стратегического характера между руководством двух групп в \"Движении\". Второй фактор объяснялся различными социальными и политическими взглядами.

Сьерра-Маэстра была изолирована от других районов не только в силу своих географических условий, но также из-за установленного батистовцами кордона, который в ряде случаев было чрезвычайно трудно преодолеть.

В этом кратком описании борьбы с тиранией в первый год следует также упомянуть и о других группах борцов, действия которых не только не имели успеха, но и приводили к печальным последствиям.

13 марта 1957 года группа кубинских студентов, входивших в студенческую организацию \"Революционный директорат\", совершила нападение на президентский дворец, намереваясь захватить и убить Батисту. Нападение оказалось неудачным. В результате погибли лучшие борцы за революцию во главе с лидером \"Директората\" президентом Университетской Федерации студентов Хосе Эчеварриа, или, как его еще называли, Мансанитой, имя которого было символическим для молодежи.

Спустя несколько месяцев, в мае 1957 года, на помощь повстанцам должно было прийти судно \"Коринтия\". Но эта экспедиция, которую возглавлял Каликсто Санчес, была обречена а провал уже с самого момента своего выхода из Майами, поскольку ее финансировал предатель Прио; результатом неудачной высадки была зверская расправа со всеми участниками экспедиции. Каликсто Санчес погиб, как почти и все его товарищи, от руки убийцы Коули, действовавшего в северной части провинции Орьенте и расстрелянного впоследствии борцами нашего \"Движения\".

В это время начинается концентрация боевых групп в Эскамбрае. Некоторые из них возглавляли члены \"Движения 26 июля\", а другими руководили представители студенческого \"Революционного директората\". Во главе этих последних стоял вначале член \"Директората\" Гутьеррес Менойо, который предал сперва их, а затем и интересы всей революции. Впоследствии он был выслан за пределы страны.

Бойцы, поддерживавшие линию \"Революционного директората\", сформировали свою отдельную колонну, которую впоследствии возглавил майор Чомон, а остальные, не вошедшие в нее, составили ядро так называемого 2-го Национального фронта Эскамбрая.

Небольшие партизанские отряды были сформировали также в горах Сьерра-де-Кристаль и Баракоа; в некоторых отрядах оказались реакционные элементы, от которых Раулю пришлось избавиться, когда он со своей 6-й колонной вступил в этот район.

Крупным событием вооруженной борьбы того периода явилось восстание моряков, вспыхнувшее на военно-морской базе в городе Сьенфуэгос 5 сентября 1957 года. Его возглавил лейтенант Сан Роман, который после поражения был расстрелян батистовцами. Это восстание не должно было ограничиться только выступлением моряков военно-морской базы в Сьенфуэгосе, и оно не возникло стихийно, а было результатом крупного подпольного движения в рядах батистовских вооруженных сил, руководимого группой так называемых незапятнанных военных, которые не были причастны к преступлениям Батисты и его клики. В эту группу, как стало теперь очевидно, проникли элементы, связанные с американскими империалистами. По какой-то непонятной причине восстание было перенесено на другой день, но руководство базы вовремя не было оповещено об этом и не смогло остановить уже начавшееся восстание. В первый момент инициатива находилась в руках восставших, но ими била допущена трагическая ошибка - они не ушли в гори Эскамбрая, расположенные всего в нескольких минутах ходьбы от Сьенфуэгоса, и, установив контроль над городом и располагая необходимыми средствами, не попытались создать в горах единый фронт сопротивления.

Активное участие в восстании принимают руководители \"Движения 26 июля\" общенационального и местного масштаба; включается в борьбу и народ, по крайней мере он заражается энтузиазмом, который вызвало это восстание, и некоторые берутся а оружие. Это налагало моральную ответственность на руководителей восстания и должно было еще больше привязать их к городу, оказавшемуся в руках восставших, но события развертываются в той логической последовательности, которая характерна для восстаний подобного рода.

Важную роль здесь, очевидно, сыграл и тот факт, что кадровые военные придавали мало значения партизанской борьбе, не верили в то, что герилья является выражением народной борьбы. И получилось так, что восставшие, за спиной которых находилось море, видимо, понимали, что без поддержки своих товарищей по оружию они будут разгромлены, но решили вести борьбу насмерть в узких пределах одного города до тех пор, пока не были практически уничтожены превосходящими силами противника, занявшего выгодные позиции около Сьенфуэгоса. Принимавшие участие в восстании члены \"Движения 26 июля\" были безоружными и при всем желании не могли изменить ход событий. Восстание закончилось поражением. Отсюда урок на будущее - стратегию диктует тот, кто обладает силой.

Массовые расстрелы гражданского населения, неоднократные провалы, политические убийства, совершавшиеся сторонниками диктатуры на различных этапах борьбы, показывают, что партизанские действия в благоприятных условиях местности являлись наиболее совершенной формой народной борьбы против деспотического и еще сильного правительства; кроме того, такая форма борьбы требовала меньше жертв от народа. В то время как потери в рядах партизан можно было буквально пересчитать по пальцам (нужно сказать, что погибшие товарищи были исключительными по своему мужеству и самоотверженности в бою), потери в городах составляли большое число не только среди революционеров-профессионалов, но и среди рядовых борцов и даже людей, не причастных и революционной борьбе. Это объяснялось большой уязвимостью городских революционных организаций в отношении репрессивных мер, предпринимаемых правительством Батисты.

К концу первого года борьбы в стране назревало всеобщее восстание. На фабриках и заводах совершались акты саботажа. Некоторые из них были хорошо организованы, другие же представляли собой обычные террористические действия, совершавшиеся по личной инициативе отдельных лиц и приводившие к ненужным жертвам среди невинных людей и гибели лучших революционных борцов. Никакой существенной пользы делу, за которое боролся народ, такие действия не приносили.

Наше военное положение упрочилось мы уже занимали большую территорию. С Батистой у нас установилось негласное перемирие: его войска не поднимались в горы Сьерра-Маэстры, а наши - не могли спуститься в долины. Противник, насколько мог, окружил нас плотным кольцом, но нашим бойцам все же удавалось незаметно проникать через него.

К концу года Повстанческая армия достаточно окрепла и в организационном отношении и располагала простейшей системой службы продовольственного снабжения, небольшими кустарными мастерскими по изготовлению самых необходимых вещей; были созданы полевые госпитали и налажена связь.

Проблемы, связанные со снабжением партизан, были предельно просты: для удовлетворения личных потребностей партизана ему нужны были небольшое количество нищи, одежда и медикаменты, а как боец он нуждался в оружии и боеприпасах. Для ведения политической работы с ним требовались средства пропаганды. Чтобы удовлетворить эти минимальные потребности, необходимо было создать систему снабжения, связи и информации.

Вначале, когда ряды партизан насчитывали всего каких-нибудь двадцать человек, повстанцы питались съедобными растениями, произраставшими в горах Сьерра-Маэстры, покупали у местных крестьян кур, а иногда и поросенка. В этом случае у партизан был настоящий праздник.

По мере роста повстанческих сил появилась необходимость в создании постоянной системы снабжения партизан продовольствием. Крестьяне, жившие в горах Сьерра -Маэстры, не держали крупного рогатого скота. Промышленные товары и соль они покупали на вырученные от продажи кофе деньги. В качестве первой меры мы договорились с некоторыми крестьянами о том, чтобы они выращивали специально для нас бобы, маис, рис и другие культуры. При этом мы давали гарантию, что будем покупать у них весь собранный урожай. Кроме того, нами была достигнута договоренность с несколькими торговцами из близлежащих деревень о доставке в Сьерра-Маэстру по проложенному отрядом пути продовольствия и кое-какого снаряжения. Крестьяне стали также выращивать для партизан мулов.

Что касается медикаментов, то мы получали их из города, - правда, не всегда в нужном количестве и не всегда то, что нам требовалось. Но тем не менее у нас был канал, по которому мы могли приобретать их.

Что касается вооружения, то получить его в равнинной части страны было трудно. Это объяснялось не только трудностями его доставки в наш географически изолированный район расположения, но и ростом потребностей в нем со стороны городских революционных организации, а также их нежеланием делиться с нами. Фиделю приходилось вести острые дискуссии с руководством этих организаций, прежде чем ему удавалось достать оружие и снаряжение для повстанцев.

Единственно ценным грузом, полученным нами в этот первый год революционной борьбы, если не считать того, что удавалось добыть самим повстанцам, было оружие, которое использовали члены \"Революционного директората \" во время нападения на президентский дворец и которое с большими трудностями переправил нам крупный торговец лесом Бабун. О нем я уже говорил раньше.

С боеприпасами у нас было туго, мы получали их в ограниченном количестве и не для всего имеющегося оружия. Однако наладить производство их было для нас невозможно, и на первом этапе борьбы мы даже не могли перезаряжать патроны, за исключением патронов для револьвера калибра 9,65 мм, Последние перезаряжал сам ружейный мастер, используя небольшое количество пороха и пули для обычных винтовок, патроны от которых к полуавтоматическим винтовкам не подходили и вызывали заедание при стрельбе.

Принимались меры к налаживанию медицинской службы в Повстанческой армии. Именно к этому времени относится создание первых полевых госпиталей. Один из таких госпиталей начал действовать в Сьерра-Маэстре под моим командованием. Для него было выбрано труднодоступное место, что гарантировало находившимся там на излечении бойцам сравнительную безопасность, поскольку этот участок не просматривался с воздуха, но высокая влажность воздуха отрицательно сказывалась на раненых и больных. Этот госпиталь организовал товарищ Серхио дель Валье. Врачи Мартинес Паэс, Вальехо и Пити Фахардо создали такие же лечебные заведения в колонне Фиделя, которые стали значительно лучше оборудованными во время второго года революционной борьбы.

Для обеспечения потребностей повстанцев в патронных ящиках, вещевых мешках и обуви была организована мастерская, где кустарным способом изготовлялись все эти вещи. Когда мы сшили первый головной убор военного образца, я с гордостью преподнес его Фиделю. Но меня подняли на смех: все заявляли, что такие головные уборы носят гуагуэро^[14]. Значения этого слова я тогда не знал. Единственным человеком, который проявил ко мне сочувствие, был член муниципалитета из города Мансанильо. Он пришел к нам, чтобы договориться о переходе на нашу сторону, и взял этот головной убор себе на память.

Нашими весьма важными промышленными предприятиями были небольшая кузница и оружейная мастерская, в которых мы чинили вышедшее из строя оружие и делали всевозможные мины и гранаты, в том числе и знаменитые М-26, Сначала мы делали мины из жести, используя взрывчатое вещество неразорвавшихся бомб противника. Эти мины были очень несовершенны, и их контактный взрыватель часто не срабатывал. Впоследствии один наш товарищ предложил использовать при проведении крупных операций всю бомбу целиком в качестве полевого фугаса. Вместо удаленного из нее детонатора вставлялось ружье, к спусковому крючку которого привязывался длинный шнур. Это \"взрывное устройство\" позволяло нам взрывать бомбы на большом расстоянии. Со временем мы усовершенствовали эту систему и стали использовать электродетонаторы. Хотя первые мастерские подобного типа были организованы в нашей колонне, фактически инициатива в этом деле исходила от Фиделя; позже в своей новой оперативной зоне Рауль создает мастерские гораздо крупнее тех, которые имелись у нас в первый год борьбы.

К удовольствию курящих, у нас была налажена работа небольшой табачной фабрики. Сигареты, производившиеся на ней, были очень низкого качества, но за неимением других бойцы курили их с великим наслаждением.

Мясо для нашей армии мы доставали путем конфискации скота у предателей и крупных скотопромышленников; часть конфискованного скота мы безвозмездно отдавали неимущим крестьянам.

Для распространения наших идей мы начали выпускать небольшую газету под названием \"Эль Кубано либре\" в память о кубинских патриотах - мамби^[15]. Первые три или четыре номера вышли под моей редакцией, затем редактором газеты стал Луис Орландо Родригес, а позднее - Карлос Франки, при котором работа газеты очень оживилась.

К концу первого года войны мы обзавелись небольшим радиопередатчиком. Первые передачи мы стали вести уже в феврале 1958 года, Единственными слушателями наших передач тогда были крестьянин по фамилии Пеленчо, дом которого стоял неподалеку на холме, и Фидель, находившийся в это время в нашем лагере и руководивший подготовкой нападения на Пино-дель-Агуа. Постепенно технические возможности для осуществления наших передач улучшались, а когда в декабре 1958 года радиопередатчик был передан в 1-ю колонну, повстанческая радиостанция стала самой популярной на Кубе.

Все, что нам удавалось достать, включая такое оборудование, как токарный станок со станиной длиной в метр и несколько динамо-машин, которые мы с трудом подняли в горы Сьерра-Маэстры, чтобы обеспечить себя электричеством, мы смогли перевезти лишь благодаря нашей тесной связи с местным населением. Для преодоления стоящих тогда трудностей нам приходилось создавать собственную сеть коммуникаций и оповещения. Важная роль в этом принадлежала связным Лидии Досе из моей колонны и Клодомире из колонны Фиделя.

В этот период нам стали помогать не только простые жители окрестных городов и деревень, но даже и городская буржуазия. Наши линии коммуникаций доходили до таких городов и населенных пунктов, как Контрамаэстре, Пальма, Буэйсито, Лас-Минас-де-Буэйсито, Эстрада -Пальма, Яра, Баямо, Мансанильо, Гуиза. Эти места использовались нами в качестве перевалочных пунктов, откуда грузы к району нашего расположения доставлялись на мулах по трудным горным дорогам Сьерры. Иногда за провизией к ближайшим населенным пунктам, таким, как Яйо или Лас-Минас, направлялись вместе с нашими вооруженными бойцами недавно прибывшие в отряд добровольцы, которые еще только проходили курс обучения и не имели оружия. Кроме того, продовольствие закупалось и в местных лавках горных селений Сьерра-Маэстры. В этом случае груз приходилось тащить на спине. Единственным продуктом, почти всегда имевшимся у нас в Сьерра-Маэстре, был кофе. Временами у нас не хватало соли - продукта, необходимость которого полностью осознаешь, когда его нет.

Когда стала работать наша радиостанция, о существовании Повстанческой армии и ее боевой решимости стало известно по всей стране. Наши связи с населением стали обширными и сложными; они простирались на западе страны до Гаваны и Камагуэя (эти города были для нас важными центрами снабжения), а на востоке - до Сантьяго.

Мы располагали надежной сетью оповещения. Местные крестьяне немедленно предупреждали нас о приближении не только солдат противника, но и о появлении в горах любого постороннего человека, с тем чтобы повстанцы могли быстро захватить его и выяснить, чем он занимается. Таким образом были обезврежены многие вражеские агенты и шпионы, проникшие в расположение нашей армии для ведения разведки.

Начинали действовать наши судебные органы, но пока еще в Сьерра-Маэстре не было принято ни одного закона.

Таково было положение Повстанческой армии в начале последнего года войны.

Что касается политической обстановки, то в это время она была очень сложной и противоречивой. Батистовская диктатура опиралась в своих действиях на продажный конгресс, избранный с помощью всяческих махинаций и всецело поддерживающий правительство.

Когда не было цензуры, для видимости разрешалось высказывать оппозиционные взгляды, но фактически только официальные представители батистовского режима могли свободно говорить, используя находящиеся в их распоряжении все средства пропаганды. Они без устали призывали народ к национальному единству и согласию. По радио истерический голос Отто Меруэла сменялся высокопарными речами политических паяцев Пардо Льяда и Конте Агуэро. Последний помещал их и на страницах газет, призывая \"брата Фиделя\" к сосуществованию с батистовцами.

В стране было много оппозиционных по отношению к правительству групп и группировок, весьма различных по своему характеру и политическим взглядам. Почти все они тайно стремились к захвату власти, и поэтому между ними непрерывно шла ожесточенная борьба. В эти группировки пробрались агенты Батисты и стали доносить о их деятельности. Несмотря на то что действия оппозиции носили гангстерский и авантюристический характер, в ней были и честные, мужественные люди. Многие из них отдали свою жизнь в борьбе с тиранией, и народ до сих пор помнит их имена.

\"Революционный директорат\", хотя и взял в марте курс на повстанческую борьбу, вскоре отделился от нас и начал проводить свою собственную линию. Народно-социалистическая партия в некоторых конкретных мероприятиях действовала вместе с нами, но существовавшее взаимное недоверие препятствовало нашему объединению ; партия трудящихся в то время не имела четкого представления о значении партизанского движения и о личной роли Фиделя в нашей революционной борьбе.

Как-то во время дружеской дискуссии с одним из руководителей Народно-социалистической партии я сказал : \"Вы можете воспитать борцов, которые готовы стойко вынести все пытки в застенках, но вы не способны воспитать борцов, которые могут уничтожить пулеметное гнездо\". Этот товарищ согласился со мной и рассказал об этом другим товарищам. С моей точки зрения как участника партизанской борьбы, такая позиция являлась следствием стратегической концепции, в которой решение бороться против империализма и эксплуататорских классов не увязывалось с возможностью взятия власти в свои руки. Позднее некоторые товарищи, которым не был чужд дух партизанской борьбы, присоединились к нам, но вооруженная борьба приближалась к концу, и их влияние оказалось слабым.

В самом нашем движении существовали две вполне определенные точки зрения на методы борьбы. Одна из них, которой придерживались партизаны Сьерра-Маэстры, сводилась к необходимости дальнейшего развертывания повстанческого движения, распространению его на другие районы страны и уничтожению батистовского режима путем упорной и непрекращающейся борьбы. Революционеры же из равнинных районов стояли на позиции организации во всех городах массовых выступлений трудящихся, которые со временем выльются во всеобщую забастовку и приведут к свержению батистовской диктатуры.

На первый взгляд эта позиция казалась даже более революционной, чем наша; но это лишь на первый взгляд. В действительности же политическое сознание сторонников этой точки зрения было недостаточно высоким, и всеобщая забастовка в том виде, как они ее понимали, не соответствовала требованиям момента. (Всеобщая забастовка, организованная Национальным руководством \"Движения\" 9 апреля 1958 года началась без широкого предварительного оповещения трудящихся масс, без достаточной политической подготовительной работы и в результате окончилась поражением.) Обе эти точки зрения имели своих сторонников среди Национального руководства \"Движения 26 июля\", состав которого в ходе борьбы неоднократно менялся.

Во время подготовительного этапа, до отъезда Фиделя в Мексику, в состав Национального руководства \"Движения 26 июля\" входили Фидель и Рауль Кастро, Фаустино Перес, Педро Мирет, Нико Лопес, Армандо Харт, Пепе Суарес, Педро Агилера, Луис Бонито, Хесус Монтане, Мельба Эрнандес и Айде Сантамария. Правда, я мог допустить здесь какие-либо неточности, поскольку мое личное участие в \"Движении\" в тот период было незначительным, а документов, относящихся к тому времени, сохранилось мало.

Позднее по разным причинам из Национального руководства вышли Пепе Суарес, Педро Агилера и Луис Бонито, а в ходе подготовки к революционной борьбе, когда мы еще находились в Мексике, в него вошли Марио Идальго, Айде Сантамария, Карлос Франки, Густаво Аркос и Франк Паис.

Из всех вышеназванных товарищей в течение первого года революционной борьбы в Сьерра-Маэстре находились только Фидель и Рауль. Фаустино Перес, участник высадки с яхты \"Гранма\", вел революционную работу в городе ; Педро Мирет был схвачен и посажен в тюрьму за несколько часов до отплытия из Мексики и находился в тюрьме до следующего года, когда он привез на Кубу оружие; Нико Лопес погиб через несколько дней после высадки с \"Гранмы\"; Армандо Харт был взят в плен в конце 1957 или в начале 1958 года; Хесус Монтане был схвачен сразу после высадки с \"Гранмы\", так же как и Марио Идальго; Мельба Эрнандес и Айде Сантамария вели революционную борьбу в городах; Айде Сантамария и Карлос Франки включились в революционную борьбу в Сьерра-Маэстре в 1958 году; Густаво Аркос находился в Мексике, где занимался налаживанием политических контактов и вопросами снабжения, а Франк Паис, который вел революционную работу в Сантьяго, был убит в июле 1957 года.

Позднее в партизанскую борьбу в горах Сьерра-Маэстры включились Селия Санчес, находившаяся с нами в течение всего 1958 года, и Вильма Эспин, которая вначале работала в Сантьяго, а затем перешла в колонну Рауля Кастро; Марсело Фернандес - координатор \"Движения 26 июля\" - заменил на этом посту Фаустино после забастовки 9 апреля и находился с нами в горах всего несколько недель, поскольку ему пришлось уехать для ведения работы в городе; Ренэ Рамос Латур - отвечал за организацию работы отрядов народной милиции на равнине. Он пришел в горы Сьерра-Маэстры после поражения забастовки 9 апреля и геройски погиб уже будучи майором в одном из сражений второго года революционной борьбы; Давид Сальвадор - руководил работой среди рабочих. Своими оппортунистическими и раскольническими действиями он нанес большой ущерб нашему делу, впоследствии он предал интересы революции. Вскоре вслед за этими товарищами в горы Сьерра-Маэстры прибыл и товарищ Альмейда.

Как видно, на этом этапе борьбы представители из равнинных районов составляли большинство, и политические взгляды этих товарищей, на которых процесс революционного созревания масс не оказывал существенного влияния, толкали их на путь раскольнических действий и борьбы против Фиделя и его сторонников в Сьерра-Маэстре, представлявших, по их мнению, \"милитаристскую \" фракцию в \"Движении\". Разногласия были уже очевидны, но они не были настолько сильными, чтобы вызвать тогда ожесточенные споры, которыми стал характеризоваться второй год нашей революционной борьбы.

Важно отметить, что рядовые революционеры, сражавшиеся против диктатуры Батисты как в горах Сьерра-Маэстры, так и на равнине, хотя и придерживались иногда диаметрально противоположных точек зрения по тактическим вопросам, не позволяли существовавшим разногласиям перерасти отказ от ведения повстанческой борьбы. Революционное сознание этих борцов непрерывно росло, а с победой революции и в результате полученного первого опыта борьбы с империализмом мы тесно сплотились в единый фронт, руководимый Фиделем. Совместными усилиями \"Движения 26 июля\", \"Революционного директората\" и Народно-социалистической партии был создан союз \"Объединенные революционные организации\". И когда наше движение сталкивалось с давлением извне, с попытками расколоть его или подорвать изнутри, мы всегда вместе выступали против этого. Даже те из товарищей, у которых в то время еще не было ясного представления перспективах кубинской революции, проявляли осторожность в отношении оппортунистов.

Когда Филипе Пасос, воспользовавшись на совещании в Майами именем \"Движения 26 июля\", захватил для прогнившей кубинской олигархии все важные посты, включая и пост временного президента, все истинно революционные борцы дружно поднялись против этих действий и выступили с поддержкой письма Фиделя, которое он направил в организации, боровшиеся против Батисты. Ниже полностью приводится этот исторический документ. Письмо датировано 14 декабря 1957 года и размножено от руки Селией Санчес, поскольку в то время у нас не было других средств для размножения материалов.

Куба, 14 декабря 1957 г.

Руководителям: