Слабый запах коры падда действовал на него, безусловно действовал! В голове воцарилась звенящая ясность, зрение вдруг обрело небывалую остроту: теперь он мог разглядеть со своего возвышения лица Хранящих и Стерегущих, раньше тонувшие в полумраке огромного храма. Он принялся искать меж ними Сийю, но резкий голос правительницы отвлек внимание Скифа; он перестал крутить головой и уставился в потолок.
Дона ок\'Манур нараспев читала заклятие Силы и Защиты, а Искусные В Письменах подхватывали каждую строфу.
Вихрь Небесный, услышь нас!
Подхвати, пронеси над пропастью зла, Одари мощью своей, укрой крылами, Укрепи, Отец Богов!
— Укрепи, Отец Богов! — согласным хором отозвались Искусные. — Укрепи, одари и укрой!
Безмолвные Боги, внемлите!
Вы, глядящие на нас с Зилура, Вы, могучие, одолевшие бездну и мрак, Поделитесь частицей Силы!
— Поделитесь частицей Силы, — слитно пророкотал хор, заставив дрогнуть пламя в светильниках. — Вы, могучие, поделитесь!
Дона ок\'Манур простерла руки к трем каменным Престолам.
Дайте нам Силу, Безмолвные!
Силу против наших врагов, Силу, что воздвигает незримые стены, Силу, что хранит наши души, Силу, чтобы защитить, Силу, чтобы оберечь!
Дайте нам Силу, Безмолвные!
Укройте наш разум доспехами рук своих, Укройте сердца наши от темного зла, Воздвигните щит, отлейте броню, Несокрушимую, как горы Мауля!
— Несокрушимую, как горы Мауля! — грянули Искусные В Письменах, и следом рукояти мечей ударили о панцири. — Воздвигните! Отлейте! Укройте!
Они смолкли, и тут же раздался негромкий голос Гайры ар\'Такаб:
— Довершим заклятие, сестры мои! Довершим в тишине, как делают это Видящие Суть, говорящие с богами, умеющие читать их волю!
— Довершим! — откликнулись женщины в серебристых плащах. — Довершим!
Скиф не заметил, как старая жрица очутилась у изголовьев их лож, будто сам Небесный Вихрь перенес ее туда. Он вдохнул медвяный аромат, которым тянуло от жаровен, и запрокинул голову, пытаясь увидеть лицо Гайры, но сухие прохладные пальцы легли ему на лоб, прикрыли веки. Он еще успел разглядеть, как другая ладонь премудрой скользит к виску Джамаля, как Видящие сужают свой круг и теснятся к возвышению, как сходит вниз хедайра, оставляя магическое кольцо синих призрачных огней…
Затем мир перестал существовать.
Это совсем не походило на телепортацию, осуществляемую Доктором. Там Скифа преследовало чувство бесконечного падения в пропасть, в некую ало-багровую бездну, которая могла с тем же успехом оказаться недрами гигантской звезды, облаком светящегося газа или самой преисподней. Правда, в своем полете он не ощущал ни палящего жара, ни холода, ни боли — вообще ничего, кроме томительной пустоты в голове и желудке, которые ассоциировались с невесомостью и падением с большой высоты. Чувство это было привычным, так как Скифу не раз доводилось десантироваться с небес на землю — и при помощи парашюта, и другими способами, предусматривающими длительный свободный полет. Так что «штучки» Доктора его не слишком раздражали; если бы не угрожающее видение багряных облаков да огненные бесплотные протуберанцы, бушевавшие со всех сторон, Скиф вообще не имел бы к нему претензий.
Правда, Джамаль утверждал, что все эти пламенные пропасти и алые тучи, да и само чувство полета, являются чисто субъективным ощущением. Сам он будто бы не падал в огонь, а висел неподвижно в слоистом и влажном тумане, наблюдая за игрой призрачных теней, скользивших где-то под ним, в белесовато-серой мгле. Эти эффекты, по словам звездного странника, были связаны с мгновенным проколом переходной зоны между двумя Вселенными, с которой оперировал Доктор, области, где отсутствовали понятия времени и пространства.
«Темпоральный вакуум», — припомнил Скиф и удивился, что еще способен что-то помнить. Сейчас он не испытывал чувства падения и не видел ни огненных бездн, ни серого тумана; он вообще не мог видеть, слышать или ощущать, ибо не обладал какой-либо плотью — даже такой, как у Ри Варрата во время странствий его в облике светового луча. Скиф был уверен, что не превратился в поток фотонов или в частицу раскаленной плазмы; каким-то образом он понимал, что разум его отключен от всех внешних воздействий, от миллионов и миллионов сигналов, что слали каждый миг миллионы и миллионы нервных окончаний, рецепторов и датчиков, поставлявших пищу мозгу. Эта мысль не была приятной или пугающей, она не порождала страха или тревоги, но лишь подсказывала, что нужно ждать. И он ждал — ждал терпеливо и безразлично, будто и в самом деле очутился сейчас в темпоральном вакууме, где понятие времени перестало существовать.
Затем что-то случилось. Он не мог сказать, что именно; ощущение было таким, словно тысячи крохотных паучков на тонких лапках разом прикоснулись к нему. К нему? К его телу и коже? Или к обнаженным мышцам? Или к глазам, к сердцу, к мозгу? Или к венам, нервам, костям? Он не знал, и это его странным образом не беспокоило и не интересовало. Он продолжал ждать.
Крохотные паучки не дремали, бегали туда-сюда, вытягивая по дороге невесомые прочные нити, ткали затейливую паутину, скрепляли одно с другим, старались не оставить ни щелки, ни дырочки, ни самой малой прорехи. Трудолюбивые малыши! В какой-то момент он понял, что плетут они не сетку, а сплошной покров, многослойную вуаль, где каждая нить переплеталась с мириадами других нитей; эта работа, конечно, была титанической, но паучки выполняли ее с терпением и усердием. Он тоже был терпелив; он ждал. Ждал, не ощущая ничего, кроме тонких лапок, скользивших по некой поверхности.
По коже? По нагой плоти? Какое это имело значение!
Паучки исчезли; мир потоком обрушился на него — красками, звуками, запахами. На самом деле вокруг царила полутьма, витали едва заметные медвяные ароматы, а слышать он мог лишь негромкое дыхание застывшей у изголовья женщины. Однако переход был резким, и Скиф, чертыхнувшись, сел и прикрыл ладонью глаза.
Это движение далось ему с трудом, словно вдруг восстановившаяся реальность навалила ему на плечи тяжкий груз — видеть, слышать, ощущать.
— Распадись и соединись! — пробормотал Скиф. — Дьявольщина! Распадись и соединись!
Теперь он понимал, что означает это присловье амазонок.
* * *
Той же ночью, после плотного ужина, они с Джамалем сидели в своей келье под Башней Стерегущих Рубежи. Во время трапезы звездный странник был непривычно молчалив, не шутил с девушками, не хвалил душистое вино, не поднимал тостов, не бросал откровенных и жадных взглядов на круглые коленки и упругую грудь златовласой Таммы. Ему явно хотелось поскорей закончить с едой и питьем и поразмыслить в покое, но Тамма и Сийя были безжалостны, заставив съесть все, что находилось на столе. Обряд отнимал силы, и восстановить их можно было лишь одним способом — есть и пить.
Когда трапеза закончилась и компаньоны вернулись в свою опочивальню, Джамаль опустился на ложе, упер локти в колени и закрыл ладонями лицо. В такой позе пребывал он довольно долго, и Скиф начал уже беспокоиться, ибо угрюмая молчаливость и отсутствие аппетита были Джамалю несвойственны. Как, впрочем, и Ри Варрату, телгскому Наблюдателю.
Но тут он заметил, что звездный странник, растопырив пальцы, с улыбкой поглядывает на него, и приободрился. Затем Джамаль вытянул губы, произнес «пху!», причмокнул и уставился на стеклянный кувшин с вином, который Скиф прихватил с собой. Вино было цвета старого янтаря, терпкое, чуть горьковатое, напоминающее вкусом херес, но вряд ли здесь его гнали из винограда. Впрочем, на качестве это не отражалось.
— Налей, дорогой, — произнес Джамаль. — Выпьем за щит и доспех, несокрушимый, как горы Мауля, за погибель ару-интанов и премудрую мать нашу Гайру! Чтоб Небесный Вихрь баюкал ее в эту ночь и в другие ночи, пока Безмолвные не шепнут ей на ушко, что пора подниматься к ним, на серебряный Зилур!
Дважды упрашивать Скифа не пришлось; он налил, и компаньоны выпили за все сказанное. Потом Джамаль уселся поплотнее, привалился спиной к стене и начал:
— Помнишь ли, драгоценный мой Паир-Са, нетерпеливый Владыка Ярости, как стояли мы на холме, прибыв сюда в первый раз, и глядели на дурную рощу, куда ты за веткой ходил, да котелок из золота, что торчал над деревьями?
Скиф кивнул.
— А помнишь, как хотел ты тут же бежать к нему? И тогда, и в этот раз я едва выволок тебя на свежий воздух?
— Ну? — буркнул Скиф, не понимая, куда клонит компаньон.
— А что я тебе говорил? — Джамаль многозначительно поднял палец. — Я говорил: не спеши, дорогой! Пойдем в степь, пойдем в горы, встретим людей, познакомимся, выпьем, потолкуем! Вах! Люди нам все скажут! — Он так забавно сымитировал свой собственный грузинский акцент, что Скиф невольно расхохотался. Джамаль погрозил ему пальцем. — Вот! Теперь смеешься! А вышло все по-моему! Пошли, встретили хороших людей, выпили да потолковали, расспросили обо всем, да еще и подарка удостоились! Вах, какого подарка! — Он закатил свои черные, как маслины, глаза.
— Положим, людей мы встретили всяких, — сказал Скиф. — С одними и вправду выпили да поговорили, а из других пришлось выпустить кишки. К тому же не собирался я сломя голову в ту поганую рощу бежать ни тогда, ни теперь. Ибо сказано: не дергай затвор, коль магазин пуст! Сейчас — другое дело… — Скиф уставился на Джамаля, взиравшего на него с усмешкой. — А ты что-то весел, как я погляжу… Разобрался с секретами премудрой? Сможешь повторить ее фокус?
— Смогу. Если не повторить, так показать, как это делается. Главное — показать, дорогой!
Тут звездный странник пустился в долгие рассуждения о ментальном кодировании, защитной телепатической блокировке и тонких операциях на коре головного мозга, способных предохранить разум, эмоции и подсознание от насильственного отторжения от тела, коему все эти блага дарованы от природы. Скиф, в силу своего гуманитарного образования, мало что понимал в таких делах, однако усвоил, что Джамалю во время обряда удалось запомнить некий алгоритм перестройки нейронных связей, который можно воспроизвести в техническом устройстве. А что касается всяких устройств, то в этом телгани являлись великими искусниками, ибо цивилизация их была на десять или двадцать тысячелетий постарше земной. Словом, у звездного странника был повод пить и веселиться, ибо Миссию свою, по крайней мере в части обороны, он исполнил. «Броня крепка, и танки наши быстры!» — как говаривал майор Звягин. И добавлял: «А коли так, то можно пострелять не только холостыми».
Послушав речи Джамаля, Скиф спросил про пляски. Танец амазонок произвел на него большое впечатление, Да и не один лишь танец, а вся торжественная атмосфера, царившая в подземном святилище, — музыка и заклятия, что читала Дона ок\'Манур, грохот мечей о панцири, многолюдство собравшихся и явная их уверенность в том, что Незримые и Безмолвные Боги готовы одарить некой Силой, защищающей от демонов.
В ответ Джамаль заметил, что все великолепие колдовской процедуры создает лишь необходимый психологический фон, раскрепощает и проясняет подсознание — как, впрочем, и сладкие запахи падда в строго дозированной и очень малой концентрации. По его мнению, человек, обладающий ментальной подготовкой, с дисциплинированным и восприимчивым умом, вполне обошелся бы без лишней помпезности, музыки и плясок. Главное заключалось не в этом, а в телепатической операции, производимой премудрой матерью. Джамаль не мог сказать, прибегала ли она к помощи богов, но сестры ее — те, кто носил серебристые плащи, — являлись активными участницами магического действа. Они накапливали и отдавали энергию; они были скальпелем и иглой, премудрая Гайра — хирургом.
Под конец, осушив еще одну чашу с вином, Джамаль с улыбкой произнес:
— Женщины — суетные существа, дорогой, и не любят простоты. Если дело можно сделать многими способами, они выберут самый сложный, подумают и сделают его еще сложнее. Таковы они повсюду — и на Телге, и на Земле, и здесь. Тщеславны, мнительны, склонны к таинственности, к пышности и ненужным излишествам…
— Помнится, в келье у премудрой ты говорил о них иное, — прервал компаньона Скиф.
— А что я говорил?
Память у Скифа была хорошей. Кивнув, он процитировал:
— Что в мире превыше женщин? Женщина в юные годы радует глаз, в зрелые становится сосудом наслаждения, а в старости — кладезем премудрости… Так?
— Так, — согласился Джамаль и со вздохом добавил: — Ты слишком молод, генацвале, слишком молод, дорогой мой… Ты еще не понимаешь, что все сказанное — правда. Все, до последнего слова! Таковы женщины! Тщеславны, но радуют глаз; капризны, но дарят нам счастье; обожают роскошь, но в горе и бедности — мудры…
Он пригубил золотистого вина и с наслаждением причмокнул.
Скиф, ухмыльнувшись, осмотрел компаньона с головы до ног. Вид у Джамаля был довольный, и выглядел он в своем одеянии из тонкой оленьей кожи, сменившем дикий шинкасский наряд, весьма представительно. Так, как полагается ценителю крепких вин и слабого пола!
— Жаль, пижама твоя пропала, — пробормотал Скиф и в свой черед потянулся к кувшину.
— Это отчего же? — приподняв бровь, поинтересовался Джамаль.
— Роскошная была вещь, как раз из тех, что по нраву женщинам. И был ты в ней неотразим, как мартовский павлин.
— Нет таких павлинов, дорогой, — сказал Джамаль, — есть мартовские коты. И еще — глупые эх-перты. Глядят они с тоской на небо и ждут ночи трех лун… Вах! Был бы я на твоем месте, генацвале!
— Ты и на своем хорош, — буркнул Скиф. — У тебя есть Тамма. И что она думает насчет развлечений в неположенное время? Ты хоть знаешь, чем это им грозит?
— Знаю. Но знаю и другое: Тамма — не моя женщина. Я здесь не останусь и с собой ее на Телг не возьму… не смог бы взять, даже если б захотел. А у тебя дела серьезные, дорогой! Так что ж заботиться, кого тебе девушка родит — сына или дочь? Все — твое, и она — твоя! А если с девушкой сложности… — Джамаль с задумчивым видом пригладил бородку. — Ну, тогда поступай как у нас на Кавказе!
— И как же? — спросил Скиф.
— А вот так! Сунь девушку в мешок — и за спину! Глядишь, Доктор вас обоих и перевезет… — Звездный странник усмехнулся. — Доставит прямиком из сна в реальность!
Скиф с сомнением покачал головой. Кавказский метод был хорош, но вряд ли подходил для Сийи — она и сама не затруднилась бы сунуть кого угодно в мешок, да и на Земле не стала бы изображать кавказскую пленницу. Пару минут он с безнадежностью размышлял о том, чем могла бы заниматься в Питере его возлюбленная амазонка, но вариантов имелось до ужаса мало. Ловить местных шинкасов, всяких киллеров, гангстеров да мафиози? Опасное занятие! Не для Сийи, разумеется, для пойманных; по ее представлениям, всякому шинкасу надо было перерезать глотку, не сходя с места.
Затем мысли Скифа повернулись к другому. Он попытался обнаружить в себе какие-либо изменения, вновь почувствовать ту непроницаемую и незримую стену, разделившую его с Гайрой при первой их встрече. Однако, кроме легкого опьянения, он не ощутил ничего; лишь хмель да беспокойство, что манипуляции премудрой могли сказаться на его талантах дайнджера. Но Харана, бог с жалом змеи, молчал — как всегда в спокойные моменты, и Скифу оставалось только ждать. Ждать, пока в него не нацелят нечто смертоносное и неприятное или пока он снова не окажется в Шардисе, чтобы попытать удачу в Большой Игре. Джамаль допил вино и сказал:
— Пожалуй, завтра можем ехать, дорогой. Тут наши дела закончены.
— Можем, — согласился Скиф. — Попробую я потолковать с местной первой леди насчет охраны… хоть десяток всадниц… И хорошо бы взять с собой одну из Видящих… Как ты полагаешь?
— На это не рассчитывай, Видящие не покидают город, как сказала Тамма. А вот девушку свою постарайся забрать. И про мешок не забывай! — Джамаль уставился на опустевший кувшин и глубокомысленно закончил: — Кавказский способ, генацвале, самый верный! Нет надежнее! Разве что самому залезть к девушке в мешок.
Глава 7
ДОКТОР
Что-то изменилось. Что именно, он не знал, и это тревожило его: впервые он мог констатировать лишь следствие, но не причину. Это казалось странным, ибо до сих пор он, Повелитель Сновидений, умел чувствовать любое движение путников, бродивших в тех мирах, что порождались их фантазией и его искусством. Он ощущал это как колебание струн Вселенской Арфы, как плавное скольжение огоньков, как некую мелодию из двух, трех или большего числа нот — смотря по тому, сколько сновидцев было отправлено в путешествие. Мелодия всегда оставалась постоянной, но струны подрагивали, то упруго натягиваясь, то ослабевая, и огоньки, обозначавшие людей, перемещались в пестром клубке предначертанного им мира. Но их блеск, цвет и сияние были столь же постоянными, как звуки, которые он улавливал днем и ночью, во время бодрствования и в период сна. Лишь два фактора могли повлиять на эти световые маяки, мерцавшие в его подсознании. Первым был знак тревоги, пароль, кодовое слово, названное инструктором; тогда один из огоньков вспыхивал, разгорался, сигнализируя об опасности, а струны арфы напрягались, готовые подчиниться его воле. Он успевал всегда; достаточно было потянуть за нужные нити, как странники, со всем их снаряжением, переносились из Мира Снов в Реальность. Вероятно, этот процесс совсем не занимал времени; он прикасался к струнам — разумеется, мысленно, — чувствовал всплеск серой мглы, которым отзывалось на его усилие То Место, и в следующее мгновение сновидцы оказывались под силовым коконом, в надежном мире Земли, в креслах, откуда они начали свой путь.
Была еще одна причина, способная влиять на яркость огоньков и натяжение струн. Они могли погаснуть, а нити — оборваться, что означало катастрофу, которую он не успел предотвратить. Подобного эффекта он не наблюдал ни разу, но догадывался, что погасшие огни и смолкнувшая мелодия означали бы гибель путников. Собственно говоря, он был в этом уверен, хотя восприятие случившегося являлось чисто субъективным и настолько личным, что он не сумел бы описать его словами. Впрочем, все, что он чувствовал и видел, было субъективным: и представление о Вселенной как о гигантской арфе с разноцветными струнами, и пестрые клубки миров, которые он находил, повинуясь фантазиям путников, и огоньки, мелодии, запахи и звуки, десятки других ощущений, непередаваемых и странных, но позволявших ему безошибочно ориентироваться в сложном вселенском лабиринте-в той картине Мироздания, которую сам он временами считал сном, фантомом, калейдоскопом ярких миражей, не имевших отношения к реальности.
Однако в реальности или во сне он должен был объяснить случившееся — если не встревоженному обсидиану, так себе самому. Он искал объяснение странной аномалии и не находил его; вновь и вновь он прикасался мыслью к двум огонькам, мерцавшим в радужном клубке Амм Хаммата, исследовал натяжение соединявших с ними струн, прислушивался к их слитной мелодии — мерным ударам колокола на фоне долгой протяжной ноты, подобной звуку горна, отпевающего вечернюю зарю. Звуки и тактильные ощущения, связанные с двумя путниками, чувство теплой шероховатости и прохладной стеклянистой гладкости оставались прежними, но их огоньки потускнели.
Или это ему только казалось?
Он обратился к другому пестрому клубку, к Фрир Шардису — с известным напряжением, которого требовало сканирование двух миров сразу. Огонек, мерцавший там, был неизменен; темно-оранжевый, он ассоциировался с неприятным цветом ржавчины или плохо обожженной глины, чему не приходилось удивляться: женщина, гостившая в Шардисе, была рыжей и не вызывала у него ни малейших симпатий. Вернее, интереса; симпатий он не испытывал ни к кому, за исключением обсидиана и двух-трех его помощников.
Впрочем, рыжая шардисская клиентка могла принести сейчас пользу — разумеется, не сама по себе, а в качестве контрольного образца. Он выделил ее ноту, тонкий писк скрипичной струны; потом ощутил маслянистую скользкость, внутренний жар, сладковатый запах тления, вкус переспелой дыни. Наконец, сравнил блеск огоньков.
Темно-оранжевый горел, как полагалось, ровным и ярким светом, свидетельствуя, что у рыжей все в порядке. Но стоило ли ожидать иного? Фрир Шардис был миром безопасности и спокойствия, где путнику-клиенту ничто не угрожало, кроме скуки — да и в том лишь случае, если он оказывался без денег. Но сей вопрос его не интересовал; деньги, как, впрочем, и претензии клиентов, оставались на совести обсидиана.
Он присмотрелся к амм-хамматским огонькам, сравнивая их яркость и блеск с горевшей в клубке Фрир Шардиса темно-оранжевой искрой. Нет, он не ошибся, не пал жертвой иллюзии! Огни странников, пребывавших сейчас в Амм Хаммате, потускнели: фиолетовый аметист казался почти черным, цвет алого рубина стал багрово-красным, словно камень разглядывали сквозь матовое стекло.
Последняя ассоциация заставила его вздрогнуть.
Матовое стекло! Или экран, ослабивший его восприятие — по крайней мере отчасти в том, что касалось цветовых оттенков, яркости и блеска.
Конечно, это тоже было субъективным ощущением, однако мысль об экране не оставляла его. Он вновь и вновь возвращался к этой идее, пытаясь прощупать незримый барьер, понять его природу и причину.
Какой-нибудь прибор или препарат? Случалось, в Мире Снов находили и то, и другое — не только находили, но и забирали с собой, превращая в реальность в земном измерении. Ему приходилось слышать о странном аппарате связи, Решетке, доставленной из Эгонды; о фрир-шардисских Стражах, миниатюрных идентификаторах личности; о зайримских серебряных кольцах и звенящих угольно-черных кристаллах Ронтара, коим специалисты Системы пока что не нашли применения. С одной из таких находок он был хорошо знаком — бетламин, обнаруженный в Шшане, мире крылатых гипнофедингов, позволял снимать усталость и две-три ночи обходиться без сна. Он пользовался бетламином уже несколько месяцев без всяких неприятных последствий, хотя случалось, что у других сей препарат вызывал кошмарные видения.
Предположим, размышлял он, амм-хамматские странники нашли некое устройство… Нет, не устройство; вряд ли аборигены столь архаичного и дикого мира, нелепого сна об амазонках и городах с каменными башнями, способны создать нечто сложное, подобное Стражу или Решетке. Значит, препарат, какое-то снадобье, воздействующее на психику… Предположим, они нашли его и оказались столь легкомысленными, что рискнули провести испытание на себе… И вот — результаты! Матовый экран, ментальный барьер, тускнеющие огни! Счастье, что он все же способен их различить; в противном случае оба путника застряли бы навсегда в пестром клубке Амм Хаммата!
Но вскоре он отбросил идею о снадобье или неведомом лекарстве. Она казалась слишком нереальной по двум причинам: во-первых, аметист был опытен и осторожен и вдобавок наделен врожденным даром дайнджера, позволявшим предвидеть опасности; ну а во-вторых… Во-вторых, гипотеза о неведомом препарате выглядела, по его мнению, слишком легковесно; он чувствовал, что истинная причина должна быть куда более серьезной и весомой. Во всяком случае, дело заключалось не в нем, ибо гостью Фрир Шардиса он видел с прежней отчетливостью, хотя следить за двумя мирами сразу было непросто.
Итак, он уяснил, что амм-хамматские странники подверглись какому-то воздействию — непонятному и, быть может, угрожающему либо безвредному; оба эти предположения имели право на жизнь. Значило ли это, что он должен вернуть их к реальности? Пробудить от сна, перенести в земной мир, разрушить защитные коконы, выяснить причину странной аномалии, взвесить ее последствия?
Такой властью он не обладал, поскольку пароль не был назван; а значит, решение о том, вернуть ли путников или оставить в Амм Хаммате, возлагалось на обсидиана.
Он доложил ему; поведал все, не скрывая ни своих затруднений, ни возникших гипотез, ни возможных альтернатив. Обсидиан, вытащив из кармана трубку, долго набивал ее табаком, еще дольше раскуривал, что-то бурчал под нос — о демонах и золотых рощах, о запахах, способных свести с ума, об агенте Скифе, романтике-чечако, о торговом князе, притворщике и авантюристе. Наконец он выпустил к потолку клуб сизого дыма, насупил брови и сказал: подождем!
Глава 8
CTPАHHИK
Покачиваясь в седле, Ри Варрат, телгский Наблюдатель, озирал длинную каменистую морену, протянувшуюся с юга на север. Крупные валуны, заросшие кустарником и мхами, походили на стадо мамонтов, прилегших отдохнуть; мелкие торчали из мягкой степной почвы подобно клыкам затаившихся под землей драконов. Место, разумеется, было тем самым — гряда гранитных глыб, за ней — ручеек и следы шинкасских кострищ, а у одного — куча изрубленных трупов, над которыми уже наверняка потрудились хищники. Но об этом неприятном зрелище звездный странник сейчас не вспоминал; у него имелись другие причины для размышлений. И потому он держался в стороне, на время оставив Скифа; раздумья требовали покоя, одиночества и тишины.
Ри Варрат покрутил головой, окидывая взглядом всадниц, ехавших походным строем в сотне метров от него, и одобрительно кивнул. Не десяток, не два, как рассчитывал Скиф, — целый турм! Маленькая армия под началом суровой и предусмотрительной Рирды, Сестры Меча! Правда, были тут лишь люди и кони, без Белых Родичей; звери запаха падда не выносили и не приближались к побережью. Зато скакунов хватало — и под седлами, и под вьюками, и запасных, и запряженных в повозки с припасами, катапультами и прочим боевым снаряжением. Дона ок\'Манур, первая леди народа Башен, проявила щедрость, снарядив их не в пример лучше Зуу\'Арборна, джараймского купца. С другой стороны, Зуу\'Арборн не собирался штурмовать обитель демонов, и двести воительниц, связки стрел и горшки с горючим маслом были ему ни к чему.
Во все дни и ночи странствия к Проклятому Побережью Джамаль испытывал непривычное чувство покоя и удовлетворения. Он обладал натурой страстной и непоседливой — как на Телге, истинной своей родине, так и во всех последующих воплощениях. Особенно в этом, последнем, когда ему так повезло — родиться картлийцем! Страстность и непоседливость не исключали терпения, взвешенной осторожности и разумного оптимизма; и те, и другие качества были совершенно необходимы любому из Наблюдателей, отправляющемуся в поиск, который мог занять несколько столетий. Солидное время даже для телгани, чей век был долог, словно у библейских пророков!
Но сейчас Джамаль был доволен и спокоен. Счастье дважды улыбнулось ему: он нашел легендарное место Силы, планету, о которой ходили слухи по всей Галактике; и он сумел воспользоваться своей удачей. Путь сюда оказался неблизким, и самой важной остановкой на нем была Земля — а если говорить определенней, кудесник Доктор; ну так что с того? Все-таки он сюда добрался… Добрался! И теперь в памяти его, надежно запечатанный и защищенный незримой броней — той самой, что крепче гор Мауля! — хранился алгоритм перестройки нейронных связей, метод ментального кодирования, способ естественной защиты мозга от посягательства чужих и алчных сил.
Было полезно призадуматься над тем, как подобные вещи стали известны в Амм Хаммате, мире хоть и легендарном, однако не могущем похвастать развитой культурой. Опираясь на свой опыт телгского Наблюдателя, Джамаль мог предложить целых две гипотезы, вполне логически стройные и непротиворечивые. В антропологии и этнографии Телга существовало понятие о Древе Рас — гуманоидных рас, ибо другие, в силу сложности взаимопонимания и контактов, были изучены не столь тщательно. Уже первые телгские экспедиции, обыскавшие сотню-другую самых близких звездных систем, нашли разумных; и, к изумлению звездоплавателей, они оказались в семи случаях из десяти гуманоидами. Существа эти, находившиеся на самых различных стадиях развития, обитали в мирах, похожих на Телг, Землю или Амм Хаммат, вращавшихся у желтых и красных звезд; подобные светила, классов G и К в земной терминологии, были достаточно стабильны и горячи, чтоб породить жизнь, и насчитывались в Галактике миллионами.
В дальнейшем, расширяя сферу своей экспансии, телгани убедились, что первоначальный вывод верен. Всюду, где были подходящие условия, возникал разум; и во многих случаях его телесная оболочка выглядела вполне привычной: две руки, две ноги, одна голова, бинокулярное зрение, дыхательный аппарат с парой легких, кровеносная система и традиционный способ размножения. Сей отрадный факт доказывал, что Телг не является досадным исключением из правил, но вписывается в некую общую последовательность галактической жизни, столь же закономерную и определенную, как классификация звездных объектов.
Тогда-то, пять или шесть тысячелетий назад, и возникла гипотеза о Древе, до сих пор не подтвержденная, но и не отвергнутая. Предполагалось, что гуманоидная жизнь во Вселенной — либо, во всяком случае, в Галактике — имеет общее происхождение или единые корни и ствол. Правда, насчет корней и ствола мнения ученых-телгани расходились; ортодоксы считали таковыми общность физико-химических условий на планетах желтых и красных звезд, тогда как их более смелые коллеги кивали на Древние Расы, приписывая им божественный акт творения двуногих — да и всех прочих тварей, начиная от амеб и трилобитов и кончая мамонтами, обезьянами и крокодилами.
Все, однако, сходились на том, что ствол в определенное время начал ветвиться, ибо вариации все тех же физико-химических условий приводили к весьма тонким генетическим изменениям, к различию в психологии, морали, восприятии мира и целей, ради которых человек свершал свой путь из утра надежд в ночь небытия. В результате одни народы, подобные жителям Телга и Земли, выбирали дорогу экспансии, овладевая сначала ресурсами собственной планеты, а затем отправляясь к звездам; другие предпочитали не столь активный образ жизни, без роботов и звездных кораблей, зато в единении с природой; третьи прозябали в варварстве. Были и гедонистические цивилизации; достигнув определенного прогресса (обычно — наладив вечное и безотказное автоматическое производство), они резко ограничивали рождаемость и снижали численность населения, увеличивая тем самым долю гарантированных каждому благ. Имелись, наконец, и агрессоры — не столь таинственные и страшные, как Бесформенные, ибо цели их были ясней ясного.
Таким образом, всякая ветвь на Древе и всякая раса имели свои особенности и причуды, свои достоинства и недостатки, не препятствующие, впрочем, контактам и конфликтам, а также межвидовому скрещиванию, торговому обмену, туризму, дипломатии и тайной разведке. Что же касается паранормальных свойств, то они были распределены статистически равномерно среди всех гуманоидных рас, и ни одна из них не могла похвастать сколь-нибудь значительным числом субъектов, обладавших подобными талантами. Эмпаты, наделенные особой чувствительностью, еще встречались, но предсказатели-прекогнисты, телекинетики, подобные Доктору, или личности с могучим и явным ментальным даром рождались крайне редко, однажды в поколение, и являлись повсюду не правилом, а исключением из правила. Редкостной и не всегда желанной аномалией подобно двухголовому монстру или уродцу с ушами на месте глаз.
Но были же всякие особенности и причуды! И почему бы в Амм Хаммате одной из них не проявиться самым любопытным, самым многообещающим образом? В силу тех же естественных причин, по которым одни расы стремились к звездам, другие предпочитали покой и затворничество, а третьи находили патологическое удовольствие в создании и применении смертоносного оружия, сокрушавшего, в конце концов, их самих?
Такова была первая гипотеза Ри Варрата, исключавшая иные влияния, кроме природных сил и обусловленных ими генетических мутаций. Но была и вторая; предположение, вытекавшее из мифов о пришествии Небесного Вихря и детей его, Безмолвных Богов. Эту легенду поведал Джамалю компаньон, и она заставляла призадуматься. Ни ару-интаны, ни Безмолвные не ассоциировались у народа Башен с ревом и грохотом космических кораблей, с пламенными языками в небесах, с летательными аппаратами любой формы и конструкции. И демоны, и боги явились по-тихому, без молний и грома, без огненных зарниц, туч пыли и прочих спецэффектов. Что касается демонов — или предположительно Бесформенных, — то они, согласно распространяемым в Галактике слухам, проникали в чужие миры сквозь зону темпорального вакуума. Но если амм-хамматские боги являлись не мифом, а реальностью, то их пришествие было таким же таинственным, беззвучным и неощутимым, как демоническая атака. Да, таким же! Выслушав от Скифа пересказ сей истории, звездный странник обратился к ее первоисточнику — к Сийе, а затем — к Тамме, к Рирде и самой премудрой. Они утверждали, что Небесный Вихрь был столь же незрим, как Безмолвные Боги; понятие о вихре являлось скорее аллегорией, чем реальным образом.
Но кто мог в старину, в золотой век Амм Хаммата, явиться сюда из серой мглы Безвременья? Кто мог научить избранных общаться без слов и внимать беззвучному божественному гласу? Кто был способен сделать так, чтобы талант сей, закрепленный в генах, передавался из поколения в поколение, от матери к дочери? Кто даровал Видящим интуитивное искусство тонких ментальных операций, способность воздвигать в подсознании телепатический барьер — стену, непроницаемую для демонов?
Древние? Но почему?
Древние не вмешивались в дела младших рас. Но, быть может, их преследовало чувство вины? Быть может, Бесформенные являлись их порождением, некой страшной ошибкой, которую они желали искупить? Искупить, подсказав будущим жертвам дорогу к спасению?
И эти легенды о Бесформенных и о планете, населенной женщинами-телепатками, слухи, что расходились от звезды к звезде, из мира в мир, подобно волнам от брошенного в пруд камня… Слухи оказались реальностью, но что было их первопричиной? Источником, где они родились и откуда ушли в свое долгое странствие? Во всяком случае, то был не Амм Хаммат, где ничего не ведали об инозвездных пришельцах, космических перелетах и системе галактической связи. Значит, источник являлся внешним; и, судя по скорости распространения информации, таких источников было несколько. Быть может, тысячи — некие автоматические устройства или разумные существа, способные поймать луч связи в полете и добавить то, чего не посылалось… Слух, намек, подсказку…
Ри Варрат, звездный странник, вытер внезапно вспотевший лоб и превратился в Джамаля, в человека, довольного тем, что он уже имеет. Не все загадки решаются сразу, подумал он, не все тайны падают ниц при первом же натиске разума, и лучше часть секретов завещать будущим поколениям, дабы они не потеряли интереса к жизни. К их числу относились, например, контакты с негуманоидами, многие из которых тщательно оберегали свои тайны, и в первую очередь все, что было связано с их физиологией и способами размножения. И недаром! Воспроизводство потомства являлось ахиллесовой пятой всякой расы, и враг, проведавший этот секрет, мог доставить массу неприятностей. Впрочем, телгских Наблюдателей чужие интимные тайны не интересовали. Их целью являлся поиск защиты, и теперь, когда она найдена одним из них, можно было поискать что-то другое. Скажем, того, кто распускал слухи в Галактике, кто подсказал насчет Бесформенных и защиты от них, выяснить, когда подсказал, зачем подсказал.
Он прищелкнул пальцами, будто ставя точку в своих раздумьях, и помчался в голову колонны, к Скифу и суровой Рирде ап\'Хенан. Судя по всему, компаньон в его отсутствие не скучал, ибо рядом с ним ехала Сийя. Златовласая Тамма не пожелала отправиться в эту рискованную экспедицию — к сожалению или к счастью. Джамаль вспоминал о ней не без радости, но перед ним были сейчас две сотни красивых девушек, с которыми он желал бы свести близкое знакомство, и это утешало. К счастью! А сожалел он не столько о Тамме, сколько о недостаточном числе лун в амм-хамматских ночных небесах.
* * *
Рирда ап\'Хенан велела разбить лагерь к востоку от каменистой гряды, не пересекая ее и не приближаясь к побережью. Здесь тоже журчал и звенел ручей и рос смолистый кустарник, подходящий для костров, но не было растерзанных зверьем шинкасских тел и трупа Тха, Полосатой Гиены, что разлагался сейчас под жаркими солнечными лучами. А главное, морена заслоняла проклятую рощу, металлические плиты на ее опушке и обитель демонов — жуткий вид, внушавший амазонкам если не боязнь, то нескрываемое отвращение.
Джамаль, Скиф и Сийя, оставив лошадей на попечение девушек, протиснулись меж валунов, продрались сквозь кустарник и, выбрав глыбу поосновательней, забрались наверх. Роща раскинулась прямо перед ними, метрах в трехстах; левее, у самых камней, темнели следы шинкасских кострищ, груда брошенного оружия и останки степняков. Над ними трудились огромные кондоры с голыми шеями и клювами-крючьями, а в стороне, опасливо озираясь на птиц, глодали кости три бурых зверька, напоминавшие шакалов. Зрелище было неприятным, и Джамаль, сплюнув, отвел взгляд.
У Сийи нервы были покрепче. Прищурившись, она осмотрела поле недавней битвы, что-то прикидывая в уме, затем повернулась к Скифу:
— Сколько их было, этих смрадных хиссапов? Пятнадцать? Двадцать?
— Немногим больше двадцати.
Глаза девушки загорелись восхищением.
— И ты убил всех, мой светловолосый?
— Двое ушли. Самые трусливые и осторожные, — ответил Скиф. — Но я сражался не один. Со мной был друг, — он стиснул плечо Джамаля крепкими пальцами, — и пленники-синдорцы. Они все погибли, кроме Сайри.
Но восхищения в глазах Сийи не убавилось. Прижавшись щекой к плечу Скифа, она шепнула:
— Все равно ты — великий воин… Сын железа и огня, как сказала премудрая мать…
Джамаль деликатно отвернулся, успев заметить пламенные взгляды, которыми Скиф одарил свою возлюбленную. Он смотрел на нее так, будто собирался не откладывая в долгий ящик последовать дружескому совету — сунуть ее в мешок и дать деру. Вздохнув, Джамаль обратил взоры к роще. Но купола он рассмотреть не смог — солнце, висевшее в западной части небосклона, било в глаза. За его спиной шептались Скиф и Сийя — девушка расспрашивала о побоище во всех подробностях.
— …Их вождь от тебя не ушел?
— Нет, моя ласточка. Но сражаться ему не захотелось. Я его связал.
— А потом?
— Наутро я отволок его к тем плитам… к плитам, куда он собирался положить синдорцев… И там оставил.
— Клянусь Безмолвными! Ты поступил справедливо… Как его звали, эту степную крысу?
— Тха. Толстый, похожий не на крысу, а на жабу… Молчание; видно, Сийя о чем-то размышляла. Потом ее чистый высокий голос раздался вновь:
— Слышала о таком. Хорошо, что больше не услышу. Джамаль повернулся к компаньону, обнимавшему девушку за плечи, кивнул в сторону деревьев.
— Посмотри-ка, дорогой, — может, что разберешь. Я не вижу купола. Солнце слепит…
Бережно отстранив Сийю, Скиф приложил ладонь ко лбу. С минуту он глядел на сверкающие бледным золотом кроны и цепочку металлических плит, торчавших в траве метрах в пятидесяти от опушки, потом покачал головой.
— Я тоже не вижу, князь. Место низкое, и солнце светит в лицо. Посмотрим утром… Но думаю, что где-то за деревьями — купол. Куда он денется!
— Там, где растет падда, обитают демоны… — тихо промолвила Сийя. — Там, где витают дурные сны, душа человека расстается с телом. И мест таких — семнадцать… от гор Мауля до пролива меж Узким и Внутренним морями…
Правильно, семнадцать, отметил звездный странник. Он видел их все собственными глазами, и Скиф видел тоже — на огромной карте в Башне Правящих. Женщина в белой тунике из рода ок\'Манур отвела их к ней по приказу хедайры. Карта, занимавшая середину большого зала на одном из верхних этажей, была рельефной, изготовленной из металла, камешков и цветной мозаики. Хребет Мауль изображался гранитными глыбами, искусно обтесанными в форме горных пиков — так, что можно было узнать каждый из них; степь была выстлана плитками травянисто-зеленого минерала, походившего на амазонит, среди которых тоже торчали обломки базальта и гранита — морены, скалы и скалистые холмы. Узкое море и пролив к северу от него обозначались полукруглыми шлифованными бирюзинками, расположенными так, чтобы создать впечатление бегущих к берегу волн. Озера и реки сверкали серебристой смальтой; леса — кедровник на Проклятом Берегу и синдорские джунгли за Петляющей — были обозначены зелеными плоскими камешками, но не травянистого цвета, как степь, а с узорчатыми малахитовыми разводами. Петляющая вилась между лесом и степью, словно серебряная лента, уходившая плавной синусоидой на север; к востоку от нее, тут и там среди малахитовой зелени, темнели башенки, отлитые из чугуна, — крепости синдорцев. Был тут и город амазонок — все двадцать башен, отчеканенных из бронзы, на бронзовой подставке, украшенной багровыми гранатами. Несомненно, эта карта являлась настоящим произведением искусства, созданным с великим тщанием и старательностью. И рощи падда тоже были отмечены на ней, но не золотом, а черными как ночь пластинками базальта. В Амм Хаммате, как на Телге и на Земле, людей радовали яркие цвета, а тьма и мрак означали зло.
Черных пластин, вкрапленных в малахит, было семнадцать, и они цепочкой зловещих пятнышек протянулись вдоль всего западного побережья, от гор до пролива — словно мрачные стражи, отрезавшие степь от моря. Женщина, сопровождавшая Скифа и Джамаля, являлась, видимо, знатоком местной географии, живым приложением к карте. Расспросив Скифа о разных подробностях — куда текут реки и ручьи, где растет высокая трава, где — низкая, как выглядит каменная гряда, у которой была уничтожена банда Гиены, — она уверенно показала на одну из черных пластинок — восьмую, считая с севера. Затем в зал призвали Рирду; ей хватило одного взгляда, чтоб определиться по карте. Она стерегла рубежи четверть века и знала каждый овраг, каждый холм и скалу на сотни километров окрест. Знала и привела свой отряд туда, куда требовалось.
Мысли эти промелькнули в голове звездного странника и исчезли; теперь перед ним была не карта, сиявшая зеленью и голубизной под сводами сумрачного зала, а широкая луговина, уходившая к опушке рощи. Он прикинул расстояние от деревьев до металлических плит и покосился на Скифа.
— Откуда будешь стрелять, дорогой?
— Стрелять?
— Ну да. Ты ведь хотел устроить маленький пожар? Так с какого расстояния? Я думаю, ближе чем на семьдесят-восемьдесят шагов подходить нельзя.
— На сто, если дует ветер с равнины, — промолвила Сийя. — Четверть полета стрелы, три броска копья… Когда мы посылаем сену за корой, то стоим там, где запах незаметен. Но если ветры дуют с моря, то не приблизишься и на сотню шагов.
— Сто шагов… — брови Скифа сошлись на переносице. — Сто шагов… — пробормотал он, вытягивая свой лазер из наплечной кобуры. — Далековато, черт побери!
Его рука вытянулась вперед и вниз, потом Джамаль увидел фиолетовую вспышку, и в трех метрах от его сапог над валуном взметнулось облачко раскаленной пыли. Дыра в камне получилась приличной — мизинец можно просунуть.
— О! — с уважением сказала Сийя. — О! Пламенная стрела! Ударит — конец ару-интанам!
На лице девушки был написан восторг, но Скиф, казалось, не разделял ее энтузиазма. Хмыкнув, он уставился на дымящееся отверстие и пробормотал:
— Оружие ближнего боя, князь… Не «шершень», не «файрлорд»… Но дерево, надеюсь, спилим и со ста шагов.
— Там не одно дерево, генацвале, целый лес! И надо не спилить, а сжечь. Спиленное, оно не скоро перестанет пахнуть.
— И сожжем! — заявил Скиф, но без былой уверенности в голосе. — Забросаем горшками с маслом, пустим стрелы и сожжем! А надо будет, я еще огонька добавлю! — погрозив в сторону рощи лучеметом, он сунул его в кобуру.
— Падда стерегут обитель демонов… — шепнула Сийя, вытягивая руку с тремя растопыренными пальцами. — И деревья зла прочны, будто камни с гор Мауль, и не берет их огонь, не валит ураган… Мы пытались сжечь их — не теперь, в прежние времена… — Она сморщила лоб, припоминая, видимо, рассказы старших. — В дни, когда премудрая Гайра была молодой, и до нее тоже… Масло горит, а деревья лишь покрываются копотью… Но твои молнии, Скиф ап\'Хенан, конечно, справятся с ними! Ведь они сильнее камня!
Скиф ап\'Хенан, отметил звездный странник. Сийя часто называла так его компаньона, словно подчеркивая, что он принадлежит ей, а она — полностью и безраздельно! — принадлежит ему. «Хорошая девушка, красивая, — промелькнуло у Джамаля в голове. — И вполне созрела для мешка!» Они спустились с валуна, бывшего, если судить по величине, вожаком стада каменных мамонтов; затем, неторопливо беседуя, направились к лагерю. Там уже пылали костры и вился вкусный парок над котлами. Сотня девушек, скинув доспехи, трудилась у повозок, складывая по отдельности вязанки стрел, пузатые горшки с горючим маслом, детали катапульт и корзины с припасами. Еще полсотни, тоже без брони и шлемов, в одних коротеньких замшевых туниках, таскали хворост и присматривали за ужином. Десяток занимался лошадьми; остальные, разделившись на несколько групп, отправились стеречь равнину. На камнях — тех, что повыше, — тоже стояли часовые. Джамаль видел, как в лучах заходящего солнца блестят наконечники их копий, как вьются плащи и ветер треплет пышные султаны шлемов. Ветер дул от степи к морю, и значит, завтра удастся подойти к роще поближе… Но достаточно ли близко, чтоб Скиф мог пустить в ход свое оружие?
Сийя, видимо, не сомневалась в этом. Окруженная стайкой девушек, она толковала об огненных стрелах, пробивающих камень, и о двух десятках шинкасов, сраженных ее избранником. Слушали ее почтительно; невзирая на молодость, Сийя ап\'Хенан была Сестрой Копья, водительницей полусотни всадниц, четверти турма. Но сейчас ее амазонки, включая и златовласую Тамму, были в городе, отдыхали и набирались сил перед очередным патрулированием. Каждый турм Стерегущих объезжал свой участок степной границы сорок дней и вдвое большее время проводил в городе и на равнине под его стенами; отдых сменяли тренировки, метание стрел и копий, скачки да боевые игрища с пиргами. Так и шла здесь жизнь — от выезда в степь до возвращения в город, от одной схватки до другой, от легкой раны до тяжелой… Или до смерти от шинкасского топора; среди Стерегущих редко встречались женщины в возрасте Рирды.
Кружок, сгрудившийся около Сийи, распался — видно, повесть о Скифовых подвигах была завершена. Отделившись от толпы, к Джамалю и Скифу направилась рослая женщина-в доспехах, в шлеме, в боевом поясе, с которого свисали меч и кинжал. На ее нагруднике скалил серебряные клыки пирг.
— Распадись и соединись! — холодные серые зрачки Рирды сверкнули насмешкой. — Я вижу, ты, молодой чужак, околдовал мою сестру… Вот только не знаю чем — блеском своих молний или глазами цвета неба… А может, чем другим9 — она многозначительно прищурилась.
— Глаза мои ты видишь и так, а на молнии можешь полюбоваться, — угрюмо буркнул Скиф, потянувшись за лучеметом. Но Рирда властным жестом остановила его.
— Не стоит. Посмотрю завтра! Если твои молнии и в самом деле спалят обитель демонов, ты сможешь вернуть нам долг!
— Какой долг, Сестра Меча?
— Тебе даровали защиту. Тебе, чужаку! И твоему другу тоже! Волей премудрой матери и властью хедайры! Это и есть ваш долг, клянусь клыками пирга!
— А я клянусь его хвостом, что о долгах не было речи! Не говорила премудрая мать о долгах! Она сказала: иди и сражайся!
Компаньон, похоже, начал заводиться, и Джамаль легонько похлопал его по плечу.
Рирда ап\'Хенан втянула воздух сквозь стиснутые зубы, сжала кулаки, сделавшись вдруг похожей на разъяренную рысь, потом махнула рукой.
— Ладно! Безмолвные видят, кому и что ты должен. А я увижу завтра! Я прикажу установить метательные машины там и там — на камнях, что повыше. Но не слишком надейся на них, сын огня и железа! Падда не горят. Даже от молний хвастливых кафалов.
Она резко повернулась и пошла к кострам.
— Вах, какая женщина! — Джамаль смущенно поцокал, провожая ее взглядом. — Говорит, как клинком сечет! Генеральша!
— На Нилыча похожа, — пробурчал Скиф не то в качестве комплимента, не то с осуждением. — Ну, будет мне на орехи, коль я эту проклятую рощу дотла не спалю!
— А если спалишь дотла, откуда взять образцы? Листья, кору, ветки — что там еще тебе Нилыч заказывал?
— Дьявол с ними, с образцами! Кому они нужны, если мы до самого гадючника доберемся? Может, я Пал Нилычу вместо травки да листьев живого двеллера приволоку!
— Ну, тогда пали, — сказал Джамаль. — Пали, дорогой! …Ночью он проснулся, когда взошедшие в зенит Зилур и Миа, смешав серебряный луч с багровым, озарили алым сияньем его лицо. Звездный странник перевернулся на живот, потом, заметив сидевшего у костра Скифа, приподнял голову. Его компаньон что-то разглядывал в неверном свете двух лун и рдеющих углей, то перебрасывая некий предмет из ладони в ладонь, то поднося его к самым глазам.
— Не спится, генацвале?
— Думаю, князь, думаю… Видишь эту «штучку»? — Скиф повертел в пальцах маленький блестящий диск. — И зачем мне дядя Коля ее дал? На крышке огонь, и тут огонь… — Он задумчиво уставился в костер. — И саламандра… Глядит, будто просит чего…
— Огня и просит… живого огня… — пробормотал Джамаль, погружаясь в дремоту. — Саламандрам… нравится… живой огонь…
Он снова заснул.
* * *
С рассветом сотня лучниц, покинув лагерь, перебралась на другую сторону морены. Джамаль шел в их настороженной толпе, без лука, которым он не умел пользоваться, но с двумя увесистыми связками стрел на плечах; еще у него был клинок — тот самый, отнятый у шинкасов. Скиф, шагавший рядом, не нес ничего, кроме оружия и изрядно отощавшего рюкзака.
Обогнув шинкасские кострища да растерзанные зверьем трупы, амазонки по команде Рирды растянулись в цепь метрах в ста пятидесяти от деревьев. Луки у них были огромны, в человеческий рост — не те, из которых бьют с коня, а предназначенные для стрельбы с крепостных стен, на дальнее расстояние. И пользовались они ими с превеликим мастерством — выпущенные на пробу стрелы пали в самую середину рощи, исчезнув в переплетенье золотистых ветвей. Рирда, повернувшись к камням, где были уже установлены катапульты, подняла копье. Ей помахали в ответ, затем в воздухе просвистел пузатый горшок и разбился о дерево.
— Мы готовы. — Рирда огладила шрам на щеке и повернулась к Скифу. — Ну, во имя Безмолвных… Доставай свои огненные стрелы, чужак!
— Мне надо подойти поближе.
— Так подойди!
Скиф, не говоря ни слова, зашагал вперед; Джамаль и Сийя двинулись следом.
— Эй, сестра! — окликнула девушку Рирда ап\'Хенан. — Останься! Пусть идут одни. Ты ничем им не поможешь. Едва повернув голову, Сийя сказала как отрезала:
— Это мой мужчина. Мой мужчина и его друг! Кто за ними присмотрит, если не я?
«Вах! — восхитился Джамаль. — Что за девушка!» На миг острое чувство сожаления кольнуло его; он вспомнил ту юную телгани, похожую на златовласку Тамму, до которой пролегли сейчас сотни лет, тысячи парсеков и бездны горьких сожалений. Жива ли она? На Телге долго не старятся и долго не умирают, но всему рано или поздно приходит конец: и красоте, и жизни, и воспоминаниям. Когда же он покинул родину, впервые обратившись невесомым световым лучом? Три столетия назад, никак не меньше… У той, телгской златовласки за это время сменился не один возлюбленный… Двух или трех самых близких она одарила потомством… Жаль, что не его! С другой стороны, он тоже не дремал — ни в земном обличье, ни в остальных своих ипостасях. Выходит, квиты!
Задумавшись, Джамаль едва не ткнулся в спину Скифа. Компаньон притормозил, ибо Сийя дернула его за рукав и приказала:
— Стой! Дурные сны уже витают неподалеку! Звездный странник принюхался, расширив ноздри. Как всегда, слабый медвяный аромат скорей бодрил, чем вгонял в сон, однако запах различался уже отчетливо, перебивая смолистый душок, которым тянуло от кедров, высившихся по обе стороны рощицы. Сейчас они находились вдвое дальше от нее, чем шеренга металлических плит, приготовленных для сену. На одной плите что-то темнело — напрягая глаза, Джамаль различил запрокинутую голову с раздувшимися щеками, пряди темных волос, вспухший перевернутым котлом живот. Тха еще не обратился в мумию; солнце вовсю трудилось над ним, изгоняя влагу из гниющей плоти.
Скиф вытащил свой лучемет, посмотрел, оценивая дистанцию, на опушку и повернулся к Сийе.
— Что будет, если подойду ближе? К тем блестящим плитам, где загорает этот вонючий хиссап?
Девушка нахмурилась.
— Долго ты там не выдержишь, мой светловолосый. Уснешь!
— А потом?
— Потом я тебя вытащу… или вытащат нас обоих. Искусство Гайры ар\'Такаб и Безмолвные Боги защищают нас, и демонам не удастся причинить нам Зло. Мы проснемся через день или два, и здесь, — она погладила Скифа по затылку, — будут бить барабаны. Потом это пройдет.
— Получается, я не рискую ничем, кроме долгого сна и головной боли? — Скиф вознамерился сделать шаг, но Сийя не пустила. «Молодец девушка, — подумал Джамаль, — сейчас снимет с него рюкзак и засунет неразумного внутрь».
Он похлопал компаньона по плечу.
— Стреляй отсюда, дорогой, там ты продержишься пять минут. Что можно сделать за такое время?
Скиф насупился, бросил взгляд на Сийю, но ближе к роще не пошел. Правая рука его поднялась, раздался щелчок предохранителя, и воздух прорезал фиолетовый луч. Вначале, первые тридцать-сорок метров, он казался тонким, как игла, и сиял почти нестерпимым светом; потом блеск его мерк, игла превращалась в карандашный грифель и, наконец, в карандаш. Там, где луч коснулся древесного ствола, он был почти не виден — если не считать круглого светлого пятнышка, выглядевшего совсем безобидно.
Ствол, однако, задымился.
— Распадись и соединись! — выкрикнула Сийя, вскидывая вверх руку со стиснутым кулаком.
— Вихрь Небесный! — громовым хором откликнулись лучницы. Две-три стрелы, выпущенные, должно быть, в азарте, промелькнули над головой Джамаля, но тут раздался голос Рирды ап\'Хенан, и стрельба прекратилась.
Ствол падда дымился, но не горел. На нем темнели черные шрамы и появлялись новые — то выше, то ниже; более серьезного ущерба Джамаль не замечал. Так продолжалось минут семь или восемь, потом луч мигнул и погас. Ликующие крики амазонок смолкли.
Чертыхнувшись, Скиф поменял батарею и буркнул:
— Ничего не выйдет! Я не могу на таком расстоянии держать луч в точке или водить им по одному месту! Нужен упор… что-нибудь вроде треноги…
— Не нужен, — сказал Джамаль. — Уже ясно, что пушкой твоей издалека дров не напилишь. Да и не пилить ты хотел, почтенный Владыка Ярости, а жечь! Верно?
— Верно, — согласился Скиф, поглядывая на приунывшую Сийю в некотором смущении. — Эх, напалма бы сюда! Десяток бочек!
«А еще лучше — стационарный излучатель антиматерии», — подумал Джамаль. Или то была мысль Ри Варрата?
Такими излучателями оборудовали телгские боевые корабли, и с их помощью не составляло труда распылить горный хребет или вскипятить море. Впрочем, на Земле тоже кое-что имелось — не столь эффективное и гораздо более варварское, но вполне подходящее, чтоб от любой рощи — или любого города — остался дымящийся кратер глубиной в полкилометра.
«Вот почему, — продолжал рассуждать Джамаль, — падда выращивают здесь, а не на Земле. Тут, в Амм Хаммате, где еще не изобрели напалм, пушки, ракеты, ядерные бомбы и лучевое оружие. На Земле, гораздо более цивилизованной по этой части, падда не могли служить защитой для баз Бесформенных, и потому для Земли предназначалось нечто иное — не живые деревья, источавшие наркотический аромат, а пачки „голда“, о которых рассказывал ему Скиф».
К ним, осторожно втягивая воздух, подошла Рирда. В это утро она единственная облачилась в доспехи: в панцирь, шлем с султаном и белый плащ, защищавший от солнечных лучей. Остальные воительницы были в туниках из мягкой оленьей замши; такое одеяние не стесняло движений при стрельбе.
Амазонка со шрамом бросила взгляд на опушку, на ствол падда, перечеркнутый полосами истлевшей коры, и недовольно скривилась.
— Твои огненные стрелы, чужак, не подожгут даже сухой травы! На что они годятся? Удивлять мою сестру? — Рирда искоса поглядела на молодую амазонку. Та нахмурилась; насмешки над ее мужчиной явно пришлись Сийе ап\'Хенан не по вкусу.
Компаньон прекратил бормотать про напалм, огнеметы и зажигательные фугасы, пошарил в нарукавном кармане и вытащил маленькую круглую коробочку — тот самый дяди Колин подарок, который Джамаль видел уже не в первый раз. Как прошлой ночью, Скиф подбросил блестящий кругляшок на ладони, поглядывая на него с сомнением и надеждой, затем повернулся к Рирде:
— Сделаем так, Сестра Меча: пусть твои девушки бросят сотню горшков с маслом — на опушку и подальше, в середину рощи. Потом прикажи пускать стрелы. А я попытаюсь еще раз… тем или другим способом… — Он перевел взгляд с круглой коробочки на свой лазер и со вздохом добавил: — Святой Харана! Если б я мог подойти ближе!
— Не советую, чужак! Не советую! — со свистом втянув воздух, Рирда подняла копье и дважды взмахнула им.
На камнях, у катапульт, зашевелились. Вскоре два первых снаряда — вместительные горшки, похожие на огромную, раздутую посередине дыню, — просвистели над головой Джамаля и исчезли среди сияющих бледным золотом крон. Затем последовал второй залп, третий, четвертый… Обслуга катапульт трудилась с завидной сноровкой, да и метательные машины были, судя по всему, хороши; Джамаль прикинул, что на их перезарядку уходило полторы минуты.
Обстрел, однако, длился больше часа. На древесных стволах появились жирные маслянистые потеки, кроны, политые тягучей бесцветной жидкостью, засверкали ярче, к медвяным ароматам примешался едкий неприятный запах. Демоны, предположительно засевшие в роще, никак не реагировали. Либо их купол был пуст, либо все старания амм-хамматских воительниц не вызывали у них тревоги. Да и немудрено: масло для светильников — не напалм, а катапульты, разумеется, не могли сравниться ни с земными огнеметами, ни с телгскими излучателями.
Все это время Рирда простояла неподвижно, широко расставив ноги и хмуро разглядывая атакуемый объект. Скиф то перешептывался с Сийей, то с сосредоточенным видом изучал свою коробочку, что-то бормоча под нос. Прислушавшись, звездный странник разобрал:
— Придет нужда, открой… открой, погляди да подумай… а думать-то о чем?.. чего нарисовано, о том и думай… чего нарисовано… думай…
Джамаль тоже думал; вспоминал некие слова Гайры ap\'Taкаб, сказанные в тот день, когда премудрая мать готовила их к обряду. «Люди различны, — говорила она, — и различна ценность их разумов и душ. Чем богаче, тем дороже… Много ли стоит покорный и трусливый, слабый духом, прозябающий в невежестве?» — \"Не много, — согласился звездный странник, поглядывая на Рирду и девушек-лучниц, стоявших шагах в пятидесяти, ближе к морене. — Вот это — дорогой товар, — решил он, — соблазнительная дичь для охотника! Как там сказала премудрая? Отборные и лучшие в этом мире! Потому что дух их силен, сердца тверды и разум ясен!
Но сила духа и отвага не единственные людские достоинства, — продолжал рассуждать Джамаль. — Человек может быть миролюбив и даже слаб, зато интересен в других отношениях — своими знаниями, талантами, эмоциональным богатством, уровнем интеллекта, наконец… Уровень сей был, разумеется, выше в тех мирах, что уже миновали стадию варварства — откровенного варварства, процветавшего в Амм Хаммате, или такого, как на Земле, где развитие технологии приносило пока что не меньше вреда, чем пользы. Телг и многие из его звездных соседей уже прошли этот этап; на Телге высокий интеллект и технологические достижения сочетались с разумной осторожностью, умением не обострять конфликты и заботой о будущем. Сама Миссия Наблюдателей была тому примером!
Но что же тогда получалось? Выходило, что Телг и подобные ему миры — самая лакомая добыча для Бесформенных! Даже Земля была им ценнее Амм Хаммата — и своим многолюдством, и более высоким интеллектом обитателей, поскольку их души и разумы, хотели они того или нет, являлись продуктом трехтысячелетней цивилизации. И средний человек Земли знал и умел неизмеримо больше, чем любой из аборигенов Амм Хаммата…
Не считая Видящих, — напомнил себе Джамаль. — О них — отдельный разговор; они были аномалией, редкостным исключением для любой из звездных рас. Как и некоторые земляне — к примеру, тот же Доктор…\" Бомбардировка окончилась, и Джамаль очнулся — Скиф тряс его за плечо.
— Задремал, князь?
— Нет, дорогой, думаю. — Звездный странник огладил бородку, отросшую уже на два пальца. — Думаю, что делать, если ты не подпалишь эти кустики. Может, у тебя в мешке еще что-то найдется? Бомба, скажем?
— Найдется, только не в мешке. — Скиф показал глазами на свою ладонь. Там лежала круглая коробочка, уже разъятая на две части. Одна половинка оказалась крышкой; в другой был смонтирован миниатюрный механизм, выглядевший раз в десять сложнее часового, с крохотным черным кристалликом в центре и мигающим под ним огоньком. В такт миганиям раздавалось едва различимое тиканье.
— Вот, — довольно произнес Скиф, вновь соединяя обе части устройства, — пока ты думал да мечтал, я разобрался с этой штукой. Ее надо было сдавить, тогда крышка отходит… А потом я представил огонь, и огонь загорелся — та маленькая лампочка или не знаю что… Словом, начало тикать!
Джамаль с интересом уставился на ладонь компаньона.
— А зачем ты ее открывал, дорогой?
— Согласно выданной инструкции, — ухмыльнулся Скиф. — Дядя Коля что сказал? Придет нужда, открой, погляди да подумай о том, что нарисовано… Нарисованы же языки огня и саламандра… А саламандра огонь любит, живой огонь!
— Это мной сказано, а не твоим дядей Колей, — уточнил Джамаль, разглядывая коробочку. Определить ее назначение он не мог, и казалась она слишком маленькой и безобидной, чтобы как-то помочь намечаемым на сегодня делам. Но эта мысль принадлежала, разумеется, землянину Джамалю; звездный странник Ри Варрат знал, что величина технического устройства отнюдь не определяет его мощности и ценности.
«Детонатор? — подумал он. — Нечто вроде запала с каталитическим действием?» Взгляд его вновь обратился к Скифу.
— Что такое, как думаешь, дорогой?
— Тикает, а не часы… Значит, бомба! — Компаньон снова усмехнулся и перебросил блестящий диск Сийе. — Это амулет, моя ласточка! Примотай покрепче к стреле… Пустишь, когда я дам сигнал. — Затем он поглядел на Рирду и жестом, уже привычным для Джамаля, потер висок. — Ну, отважная, пора! Раз моими молниями не поджечь даже сухой травы, поглядим, на что годятся ваши стрелы. Помаши-ка девушкам!
Шрам на щеке амазонки побагровел, ноздри раздулись, в глазах сверкнуло бешенство; она снова стала похожа на разъяренную дикую кошку. Скиф, явно цитируя кого-то, с усмешкой произнес:
— Гнев подобен огню — не выплеснешь, сгоришь сам. Не сверли меня взглядами, отважная, лучше берись за лук и тоже постреляй.
Голос его, как показалось Джамалю, звучал куда уверенней, чем прежде; видать, он крепко полагался на дяди Колин подарок. С этим умельцем Джамаль был неплохо знаком, ибо Сарагоса, шеф фирмы «Спасение» и резидент Системы, не препятствовал дяде Коле подхалтуривать на стороне — при том непременном условии, что клиенты не будут спаивать его сотрудника. К спиртному у дяди Коли была слабость, и хоть никто не видел его пьяным, но и в трезвости старый «механик» пребывал считанные часы.
Что, впрочем делу не мешало. Сотворил ли дядя Коля свою «штучку» трезвым или в обычном подпитии, Джамаль не сомневался, что она сработает; вот только как? Если догадка компаньона была верной, они могли рассчитывать на успех; если нет…
Рирда ап\'Хенан, все еще хмуро поглядывая на Скифа, взмахнула копьем. Полетели стрелы, и звездный странник застыл на мгновение, будто сраженный великолепным зрелищем. Над головой его струился стремительный огненный поток; ярко пылали пучки промасленной пакли, прикрученной к остриям, металось раздуваемое в полете рыжее пламя, сотни дымных следов пестрили воздух, слитный свист летящих снарядов напоминал басовитое гудение органных труб. Амазонки не торопились, однако каждую минуту в небеса взмывали три сотни стрел, а в запасе у каждой лучницы их было не меньше сорока. «Половину Тбилиси можно спалить», — подумал Джамаль, наблюдая, как огненный град рухнул на рощу.
Над золотыми кронами и у самой опушки, в траве, вспыхнуло пламя. Сначала казалось, что и деревья занялись; алые языки встали в два человеческих роста, метнулись вверх по стволам, лизнули листву и грозди огромных ягод, перевернутыми плотными пирамидками свисавших с ветвей. В нос ударил запах гари, совсем заглушивший слабый медвяный аромат; золотистые листья начали скручиваться, опадать, и степной ветер, подхватив их, понес к морю. Дым и пепел поднялись над деревьями темным столбом, расплылись тучей; и в это мрачное черное облако все летели и летели стрелы.
— Горит? — неуверенно произнес Скиф, покосившись на Джамаля.
Тот пригляделся.
— Масло горит, генацвале. Трава горит… еще — листья, но немного… Ну, ты видишь сам!
— Вижу! — Компаньон взвесил на ладони лучемет, будто соображая, подбавить огонька или не стоит. Рядом с ним в напряженном ожидании, с луком в руках, застыла Сийя.
Ягоды — большие, величиной с кулак, полные сока — начали лопаться. Вязкая жидкость обволокла ветви и листву, сбивая пламя, устремилась вниз, к стволам; чудилось, что некто невидимый включил автоматическую систему, рассчитанную на случай пожара. Но впечатление это было скорее всего ложным. Падда и в самом деле не поддавались огню — прочные, как камень, они обладали естественными средствами защиты. Сок продолжал течь, в воздухе кружилось все меньше обгорелых листьев, дым сделался реже, огонь замирал. Амазонки прекратили стрелять — видно, запас снарядов был израсходован.
— Чего ты ждешь? — прорычала Рирда, дергая Скифа за рукав. Шрам ее вновь набух кровью, серебряный пирг на панцире ярился больше обычного. — Чего ты ждешь, чужак? Выпускай свои молнии, пока не выгорело все масло! Клянусь Безмолвными, травы у опушки уже нет, ни сухой, ни свежей — теперь посмотрим, что ты сумеешь поджечь, кафал!
Скиф рывком сбросил ее руку.
— Поглядишь на молнии в другой раз, Сестра Меча. А теперь… — Он повернулся к Сийе, и Джамаль заметил, как его напряженное и злое лицо сразу смягчилось. — Стреляй, ласточка! Стреляй! Целься туда, где огонь еще не погас.
Девушка откинулась назад, растянула лук. Руки у нее были тонкие, изящной лепки, но под смугловатой кожей перекатывались упругие мускулы, а хватка пальцев на тетиве была уверенной и твердой. Джамаль залюбовался ею. Сейчас эта лучница с пепельными кудрями сама напоминала лук — живую древесную ветвь, напряженную в страстном усилии.
Тенькнула тетива; стрела, очертив пологую арку, скрылась в редеющем дымном облаке.
— Так хорошо? — спросила Сийя, подняв на Скифа большие темные глаза. На Рирду она старалась не смотреть.
— Хорошо. Теперь подождем. Надеюсь, дяди Колина «штучка»…
Он не успел договорить, как над рощей полыхнуло. Джамаль, ожидавший чего-то подобного, успел прикрыть ладонью глаза, но обе женщины вскрикнули, а компаньон чертыхнулся, поминая какого-то Харану, бездельника и лоботряса. Вероятно, лучницы-амазонки тоже были ослеплены — Джамаль, прижимавший руки к лицу, слышал, как девушки кричат, призывая Небесный Вихрь и троицу Безмолвных.
Звездный странник раздвинул пальцы, осторожно приподнял веки. Дым над рощей рассеялся; палящий воздух мгновенно унес остатки темного облака, развеял его без следа. Теперь над золотыми кронами ревел, ярился и бушевал огонь, метался диким зверем, выбрасывая в стороны и вверх багровые факелы, длинные тонкие искры, пламенные шары и рыжие завитки, подобные вздутым ветром парусам. Пожар начался в самой середине рощи, и хотя деревья на границе ее казались по-прежнему несокрушимыми, Джамаль понял, что на сей раз горит не масло. И не стрелы, выпущенные девушками Рирды! Стрелы, вероятно, обратились в пепел за первые пять секунд.
«Ай да дядя Коля! — подумал он. — Ай да мастер-пиротехник! Сначала ломает голову, как разделаться с пожаром, потом — как его раздуть! Раздуть так, чтоб все горело — и камни, и воздух, и вода!» Раздвинув пальцы пошире, Джамаль — или, вернее, Ри Варрат — принялся размышлять о противоречивом и варварском характере землян. У них на всякое разумное и полезное изобретение приходилось десять неразумных и смертельно опасных; так, придумав компьютеры, они первым делом рассчитали траектории для баллистических ракет, а освоив ближний космос, развесили там сотни спутников-шпионов. Дядя Коля тоже не составлял исключения: наладив в особняке Джамаля уникальную систему противопожарной безопасности, он, судя по всему, тут же принялся размышлять, как справиться с ней.
Эта гипотеза насчет подаренной Скифу «штучки» показалась звездному страннику весьма похожей на правду. Оставалось лишь надеяться, что дяди Колин детонатор — или что он там изобрел — не спалит весь Амм Хаммат, ограничившись хотя бы Проклятым Побережьем.
Джамаль отвел ладони и осмотрелся. Компаньон, похоже, протер глаза и в упоении взирал на ярившийся огонь. Сийя бросала на Рирду ап\'Хенан торжествующие взгляды, Сестра Меча в смущении то потирала рубец на щеке, то принималась щипать себя за ухо; ее девушки — тоже, видимо, прозревшие — разразились оглушительным боевым кличем.
— Клянусь когтями пирга! — пробормотала Рирда. — Ты вызвал огненных демонов, чужак? И они сейчас бьются с ару-интанами?
— Не демонов, духов огня! Саламандр!
— Саламандр? Что это?
— О том не ведают даже Безмолвные Боги, — с важностью произнес Скиф и подмигнул Джамалю. — Но саламандры любят огонь… живой огонь. Ты погляди, как полыхает!
— Это сделал мой мужчина! — гордо заявила Сийя. — Скиф ап\'Хенан, мой избранник, пришедший издалека! — Щеки девушки раскраснелись, глаза восторженно сияли; одной рукой она сжимала лук, другую опустила на эфес меча, украшенный бирюзой.
«Сейчас помчится рубить ару-интанов», — подумал Джамаль и сказал:
— Прикройте лица. Огонь скоро будет на опушке. Он уже был там. Полыхнуло жарким воздухом, Сийя закашлялась, Скиф обнял ее, прижал головку девушки к груди. Рирда с лязгом опустила забрало шлема.
Деревья пылали, обращались в рдеющие головешки, в пепел, в прах, в клубы дыма, улетавшие к небесам. Середина рощи уже выгорела, но разглядеть там ничего не удавалось — ветер, дувший с востока, усилился, подняв в воздух не только дым, но и тучи мелкой черной пыли. Восточный ветер гнал огонь к прибрежным скалам, и это было хорошо; в противном случае могла загореться степь. По краям от черной проплешины пламя еще полыхало, хоть и не так свирепо, как раньше, и кое-где подбиралось к кедрам; правда, ни один из них не занялся по-настоящему.
— Думаю, скоро погаснет, — произнес Джамаль, прищурившись и выставив перед лицом ладонь. Вывод сей следовал из общих соображений насчет дяди Колиного детонатора: его воздействие, как действие всякого прибора, было ограничено во времени и пространстве. Скиф, тоже догадавшись об этом, кивнул, но Рирда вдруг погрозила гибнущей роще кулаком и хрипло забормотала:
— Пусть горит, пусть… Во имя Великих Безмолвных! Пусть горит на юге и севере, пусть огненные саламандры чужаков сожрут Проклятый Берег! Да распадется он без следа вместе с ару-интанами! Да станут они прахом и пылью, и ветер пусть унесет ту пыль вверх, к серебристой луне Зилур! И пусть Безмолвные соберут ее в сосуды до последней крупинки и бросят в бездну… в самую темную из бездн, мимо которых проносил их Небесный Вихрь… И пусть запечатают ту бездну страшным заклятием, нерушимым и вечным, как горы Мауль!
Но огонь вдруг начал угасать, так и не добравшись до кедровника; последние падда, с обгоревшими листьями и обугленной корой, защитили его. В воздухе теперь не чувствовалось и следа сладких медвяных ароматов — тянуло лишь вонючей гарью да смолистым запахом кедров. Черная пыль, поднятая ветром, поредела, рассеялась, и сквозь нее стала просвечивать какая-то конструкция — уже не золотистая и сверкающая, но покрытая пятнами сажи и опаленная огнем. Очертания ее были смутными, но, как показалось Джамалю, она походила на половинку яйца, поставленного торчком.
— Вот и купол, — сказал Скиф, с деловитым видом проверяя, легко ли выходят из ножен меч и катана. Он снова вытащил свой лучемет, щелкнул предохранителем и обернулся к звездному страннику: — Пойдем поглядим?
— Не обождать ли? Там, дорогой, сейчас жарковато.
— А чего ждать? Пиво пьют холодным, чай — горячим, а врага берут тепленьким.
Отпустив это замечание, компаньон Джамаля решительно зашагал к обители демонов. Сийя, не обращая внимания на протестующий жест Рирды, бросила в траву лук и колчан, обнажила меч и тронулась следом. Спина ее была прямой и напряженной; ветер трепал пепельные локоны, на длинной стальной полосе клинка играли отблески солнечных лучей. «Не позавидуешь демонам, что посягнут на ее мужчину», — решил Джамаль и повернулся к Рирде.
— Вот что, почтенная… В самом деле, надо сходить поглядеть. Ты и девушки твои держитесь подальше. Лучше отойдите к камням… А если нас долго не будет, уходите. Уходите и передайте премудрой Гайре мою благодарность. — Он вытянул руку, коснулся чеканного пирга, грозно скалившего клыки, и сказал: — Прощай. Пусть твои боги пошлют тебе удачу.
— Я не хочу прощаться, пришедший издалека, — голос Рирды ап\'Хенан глухо звучал из-под забрала. — Я надеюсь, что вы вернетесь, моя сестра, ты и твой друг, сын огня и железа.
«Надо же, — подумал Джамаль, широко шагая вслед за Скифом и Сийей, — в первый разона не назвала нас чужаками».
* * *
Трава шелестела под сапогами Джамаля. Пожар, раздуваемый ветром, откатился к морскому берегу, и сюда огонь не достал; стебли были по-прежнему зелеными, живыми, и лишь кончики их сморщились и поникли. Впереди, в сотне метров, темнела выжженная земля, курились дымки, витали клубы черной пыли, огибая стены высокого купола. Слева и справа от него, на границе с кедровником, еще сохранилось несколько дурманных деревьев. Они торчали там зловещими обугленными скелетами — кора, листва, гроздья ягод и мелкие ветки сгорели, и от стволов, наполовину обратившихся в угли, не пахло ничем подозрительным.