Искатель № 4 1968
СОДЕРЖАНИЕ
В.Михайлов — День.вечер,ночь, утро
Илья Варшавский — Петля гистерезиса
Александр Казанцев — Сильнее времени
Д.Биленкин — Во всех галактиках
Кэтрин Маклин — Изображения не лгут
Ричард Коннел—Самая опасная дичь
№4 (46)
ВОСЬМОЙ ГОД ИЗДАНИЯ
В.Михайлов
День, вечер, ночь, утро
Фантастический рассказ
МЕЖДУ ВЕЧЕРОМ И НОЧЬЮ. ДОМА
Часы показывали половину десятого. Кира лежала на диване. Стояла тишина, но что-то тревожное мешало ей быть полным безмолвием. Кира чувствовала себя так, как если бы кто-то настойчиво смотрел на нее. Она подняла голову. Кто-то сидел в кресле и действительно смотрел на нее.
Она не испугалась: скорей удивилась. Но человек встал, и она увидела, что это Александр, и у нее захватило дыхание. Александр стоял перед нею и улыбался, и тут Кира ощутила, как в нее проникает страх. Наверное, так и должно происходить, когда человек становится свидетелем чуда.
МИНУВШИМ ДНЕМ. СПУТНИК «БОЛЬШОЙ КОСМОСТАРТ»
Обратный путь был еще короче.
Но прежде был путь туда. Они держались за руки и молчали.
После обычной для приземельского кораблика тесноты внутренность прозрачной сферы, куда они попали, показалась обширной. Снаружи, доступный взорам, поднимался крутой и высокий борт «Летящего среди звезд». Он был ярко освещен, и телекамеры неотрывно держали его под прицелом. Глухие голоса провожавших блуждали, отражаясь от вогнутых стен. Шуршала обертка наивных пакетиков, приготовленных в последний момент; их втискивали в ладони уезжающих — совали так настойчиво, словно в измятых свертках находились талисманы любви и памяти и амулеты долгой жизни.
Наиболее решительные уже перешагнули мыслями через то, что навсегда уходило из жизни, и обратились к тому, что должно было в ней остаться. И Кира почувствовала, что Александр в какой-то момент перестал быть с нею, хотя еще стоял рядом и рука могла дотронуться до него.
Сигнал они расслышали не сразу. Телеоператоры экстатически изогнулись, приникая к видоискателям. Путники на какое-то малое мгновение сгрудились около выхода. Потом они скрылись, и последний, отстав, проскользнул между уже начавшими смыкаться створками. Серо-зеленый борт стал отдаляться. Но это еще только зал прощаний заскользил по направляющим, укрываясь под защиту конструкций стартового спутника. Стал виден весь корабль, затем и рамка из черного неба. Всех чуть качнуло; это зал с прозрачными переборками вернулся на свое место в системе сооружений спутника «Большой Космостарт». «Летящий среди звезд», из рода длинных кораблей, висел устойчиво, словно центр мироздания. Но настал миг, и вселенная пошатнулась. Стартовые двигатели выговорили длинное слово «прощай», уходящее в бесконечность. По Вселенной прошла рябь, а когда унялась — одним кораблем стало меньше в мире людей, одной звездой больше на небе Земли.
На этом все кончалось. Звезда должна была исчезнуть в избранном направлении со скоростью, близкой к известному людям пределу. Ей предстояло вновь возникнуть и превратиться в корабль через пятьсот лет. Поэтому все и кончалось: прожить пятьсот лет не под силу человеку.
Оставшиеся заговорили громко и взволнованно. До того слезы сдерживали кто мог усилием, которое никто и никогда не сможет оценить, — сдерживали, чтобы не стало еще тяжелее на сердце у избранных лететь. Тяжесть на сердце мешает в пути куда больше, чем целые тонны другого груза, и оставшиеся приняли на себя и это бремя. Нет, нельзя сказать, что великая техника совсем облегчила людям поиск новых материков!
Кира тоже плакала, неумело от непривычки. Она охотно отошла бы в угол, но в круглом зале не было углов: она лишь повернулась к стене и опустила голову пониже.
Показавшийся на пороге внутреннего выхода человек, уважая чувства, не сказал ни слова — только поднял руку, приглашая.
В салон ожидавшего их кораблика люди входили поодиночке и не спеша рассаживались. Свободных мест осталось много, а когда летели с Земли, их не было вовсе. Вспыхнули экраны. Планета плавно накатывалась на корабль. Гул двигателей протиснулся в салон. Забормотал автомат-информатор, советуя проверить защитную систему. Проводя рукой по амортизаторам, Кира нечаянно коснулась ладонью груди и вздрогнула: настолько беспощадной оказалась вкрадчивая память тела. Женщина закусила губу и почувствовала, как опять влажнеют щеки. Но космодром уже распахнулся перед нею — необъятное пастбище кораблей.
ДНЕМ. ГОРОД
Через час с небольшим Кира сошла с рейсового аграплана на аэродроме того города, в котором жила, и направилась домой пешком, избрав самый длинный путь.
В городе был праздник. Звездные экспедиции уходят не часто, и каждая из них — торжество не одних только улетевших. Все вышли на улицы. Дома, начинавшиеся у земли мощным стволом и ветвившиеся наверху на несколько отростков, медленно меняли краски. Плавно вращавшиеся площади мажорно звучали, и люди танцевали на них. Взрывался фейерверк. Грудами лежали цветы; лепестки их налипали на подошвы, запах разносился далеко. Кира шла, погруженная в странные, непонятные ей самой до конца мысли и ощущения. Она не замечала, как многие протягивали к ней руки, чтобы вовлечь ее, грустью выделявшуюся из остальных, в общее веселье; потом руки опускались: ее узнавали, она была такой же, как на экранах, когда транслировался старт. Несколько раз с нею заговаривали. Она смутно понимала, что говорили о героизме Александра и ее самой, отпустившей его и оставшейся одинокой, наверное, навсегда; подразумевалось, что никто не сможет вытеснить из ее сердца облик человека, чье имя будут с уважением произносить в столетиях. Кира торопливо кивала.
Затем она свернула с магистрали и углубилась в сеть улиц и улочек. Одно- и двухэтажные домики прятались в обширных чащах, ожидая своего часа. Плоские кровли чередовались с острыми, окна — то круглые, то стрельчатые, то просто квадратные — сменялись прозрачными стенами; все архитектурные стили последних столетий экспонировались тут, как на выставке. Когда-то это развлекало Киру; Александр уверял даже, что многие ее проекты были навеяны этой коллекцией стилей. На самом же деле Кира, привыкнув, перестала замечать окружающее и сейчас замечала многое с таким острым удивлением, словно оказалась здесь впервые.
Каблуки глухо ударяли о тротуар, а раньше они звенели четко. Но Кира не могла теперь идти так, как ходила, когда он был рядом: чуть откинув голову и плечи, позволяя телу быть выразительным. Лишь на миг она представила, что Александр опять вышагивает на расстоянии ладони; боль оказалась даже более сильной, чем можно было ожидать. Александр никогда больше не пойдет рядом. Как если бы он умер. Но Александр жив, и память о нем — не воспоминания о покойном. Кто-то сейчас слышит и будет слышать его смех, смотрит и будет смотреть в его глаза. Нет, все куда сложнее…
Эти мысли помешали ей как следует приготовиться ко встрече с домом, который неслышно подкрался и вдруг встал на пути. Кира остановилась бессознательно и еще несколько секунд пыталась понять, что же задержало ее; поняв, она даже не улыбнулась собственной рассеянности. Здесь они жили: Александр любил уединение. Дикий виноград нависал над окнами, подобно зреющей лавине, острая крыша казалась носом изготовившегося к прыжку корабля.
В доме затаилось Одиночество, с которым ей отныне придется дружить. Ей захотелось оттянуть встречу. Она глубоко вздохнула; запах цветов из садика донесся до нее и напомнил другие цветы, на площади. Именно там — сейчас она словно заново услышала и слова и интонацию — именно там ей сказали о предстоящем одиночестве. Предстояло прожить много лет, и прожить их одной. Раньше ей некогда было задуматься над тем, что было в ее жизни и казалось лишь началом, а на самом деле шло к концу и кончилось. Она была теперь Женой Героя — живого Героя, но вечно отсутствующего; такой ей и предстояло остаться, чего бы это ни стоило. Иначе… Почему это всем кажется, что самые тяжелые испытания придутся на долю улетевших? А что станет с оставшимися — кто подумал об этом? Совершать подвиги легче, чем ждать, когда ждать нечего.
В этом доме ей не укрыться. Здесь она будет жить хранительницей Памяти. Но может быть, укрываться и не надо? Может быть, начать все сначала? Многое забыть, многое вспомнить заново. Уйти отсюда. Бросить все — кроме разве материалов проекта и еще нескольких мелочей, которые все уместятся в эту сумку. И пусть Одиночество щелкает зубами: ему не под силу окажется укусить ee.
Она решительно вошла в садик и подошла к дому. Поставила ногу на ступеньку крыльца. И опять остановилась. Сжала губы, досадуя сама на себя. И услышала шаги. Кто-то торопливо шагал, приближаясь: кусты мешали ей разглядеть — кто, но шаги были мужскими. Внезапно Кира поняла, что надо делать: войти в дом не одной, а с кем-то. Она попросит прохожего побыть с ней четверть часа. Выпить чашку кофе. Сама она за эти минуты спокойно соберется, попрощается с пустотой комнат. И, поблагодарив незнакомца, выйдет вместе с ним, даже не оглядываясь.
План ей понравился, и она поспешила к калитке. «Кто-то должен меня защитить», — мельком подумала Кира, когда шаги прозвучали рядом и замерли. Она шагнула и встретилась глазами с прохожим. И растерянно улыбнулась.
— Ты?
Он сказал:
— Прошло много лет, не правда ли?
Она ответила:
— Да.
— Плохо, — сказал он, — быть чужим на празднике, правда?
Я говорил тебе еще тогда, что так будет. Но ты не поверила. А я все равно пришел. Может быть, я понадоблюсь. Тебе будет тоскливо. Я очень долго ждал.
— Разве? — спросила. — Ты приходил не так уж редко.
— Я приходил к Александру. Как-никак мы занимались одним и тем же.
— Да, — сказала Кира. — Но он улетел.
— А я остался. Знаешь почему? Потому, что осталась ты. Я ведь тоже мог бы улететь. Я не хуже его. Но он оставил тебя. А я не мог. Теперь пригласи меня в дом.
Сама не зная почему, Кира послушно сказала:
— Входи.
Как бы компенсируя уступку, она толкнула дверь сердито. «Смешно, — подумала она в этот миг. — И страшно глупо. Но мне страшно одной. Он поможет мне собраться. И прийти в себя. А потом уйдет. И я его никогда не увижу».
СУМЕРКИ. ДОМА
— Подожди здесь, — сказала она. — Там, кажется, беспорядок.
Гость остановился в прихожей. Он положил руку на плечо Киры, ничем не прикрытое благодаря объединенным усилиям моды и лета. Она осторожно сняла его ладонь, как сняла бы шаль. Затем вошла в комнату и затворила за собой дверь.
Было полутемно. Голубая пелена затягивала окна; так это осталось с утра. Кира нашарила кнопку. Посветлело, лишь в углу сохранилась словно бы дымка; возможно, именно здесь начиналось бесконечное пространство, в котором сейчас несся Александр, с каждой секундой удаляясь от Киры на все большее число километров. Все предметы стояли на своих местах, Никакого беспорядка. Жаль, что мебель на месте: ей следовало разбрестись, перемешаться, опрокинуться вверх ногами — создать другую, непривычную обстановку и дать Кире возможность заняться делом. Тогда она, может быть, забыла бы и невнятный страх и человека, который ждет в прихожей. Можно, кстати, пригласить его. Нет, еще минуту помедлить. Пусть подождет…
Кира медленно обошла комнату. Взяла с полки легкий темно-серый камень. Его в самом начале их знакомства привез с Луны Александр. Сделала несколько шагов — осторожно, словно пол грозил подломиться при каждом из них… Кто упрекнет ее и в чем? Кто вправе решать за нее — как прожить ей остальную, немалую, часть жизни? Кира направилась в его кабинет.
Глубокие кресла хранили спокойствие, со стен глядели портреты знаменитых теоретиков и капитанов. На письменном столе белел листок бумаги. Кира торопливо схватила его, перевернула; листок был чист. Следов не осталось, но в каждом углу комнаты свила гнездо Память. Она была похожа на птицу: не оставляла следов в полете, но вила гнезда из всего, что попадалось. Неразборчивая птица и, наверное, хищная. Не был ли памятью тот орел, что терзал Прометея?
Неподвижно стоя у стола, она услышала, как тот, в прихожей, кашлянул. Она мысленно позвала его и тотчас услышала шаги. Человек вошел в соседнюю комнату. Кира стояла не шевелясь, затаив дыхание. Шаги затихли, потом возобновились. Дверь. Он вошел. Остановился за спиной. Кира почувствовала, что в следующий миг он дотронется до нее. И она ударит его — яростно и не один раз.
Она стремительно повернулась. Его руки были уже в пути,
— С тех пор ничего не изменилось, — сказала она, стараясь, чтобы слова прозвучали как можно спокойнее. — И не изменится.
Руки опустились; несколько секунд он смотрел ей в глаза. Она не отвела взгляда.
— Я приду завтра, — сказал он. — С утра. Я поторопился.
Поклонившись, он вышел. Кира слышала, как за ним затворилась наружная дверь. Тогда она почувствовала, что колени дрожат и пот выступил на лбу, и опустилась на диван.
— Тварь! — сказала она себе. — Какая ты дрянь! Спешишь убедиться, что ничто не потеряно? Погоди, вот вернется Алька, он тебе…
Она оборвала себя на полуслове, потому что последние слова были сказаны по инерции (она и раньше упрекала себя так, если что-то не удавалось), и, уже произнеся их, она поняла, что Александр и в самом деле может вернуться!
Она подобрала ноги и оперлась локтем на подушку.
И в самом деле вовсе не трудно было предположить, что на корабле случилась какая-то мелкая авария. Не подвергая опасности жизнь людей, она заставила бы улетевших возвратиться. Могло произойти и другое: в последний миг экспедицию, возможно, отменили из-за каких-то новых соображений, которые в науке возникают даже более неожиданно, чем в других областях деятельности; и еще не успевший как следует разогнаться корабль теперь, быть может, уже возвращался. Это было реально; это было возможно. Конечно, вероятность того, что там, в пути, ученые экспедиции, занимавшиеся, кроме прочего, и проблемами времени, найдут способ обратить парадокс времени, была слишком ничтожной, хотя они порой и поговаривали об этом. Если бы это совершилось, они долетели бы туда, куда стремились, и успели бы вернуться обратно, привезя привет от тех, чье существование стало почти достоверным с тех пор, как было принято нечто, сочтенное сигналами. Они вернулись бы, а на Земле прошло бы не пятьсот, а пять лет, или месяцев, или недель. Правда, они и сами, откровенно говоря, в это не верили, но все же и здесь нашлось место для надежды. Как же могла, как смела Кира потерять эту надежду сразу же?
Она почувствовала, как вновь поднимаются слезы и с ними та боль, что родилась на «Большом Космостарте». Кира уткнулась лицом в подушку. Рука Александра, бесплотная, неощутимая, прикоснулась к ее волосам, и это открыло путь слезам. Заболела голова; это было приятно, боль отвлекала от другой, сильной. Кира подумала, что надо встать и найти порошок или — еще лучше — принять ионный душ. Вставать не хотелось. «Проклятая нерешительность», — подумала Кира, засыпая.
ВЕЧЕР, ДОМА
Ей снилось, что Александр вернулся. Как она и предполагала, что-то приключилось, и экспедицию вернули. Ей снилось, что она проснулась утром, а Александр уже пришел домой; он расхаживал по кабинету, а она лежала в спальне, как обычно. Но Кира вспомнила, что уснула она в кабинете, и поняла, что это сон. Тогда она проснулась.
Александр и в самом деле вернулся. Она спала в его кабинете, а он ходил по соседней комнате и напевал какую-то песенку. Кира почему-то была раздета, хотя заснула одетой, это она твердо помнила. Она сделала попытку натянуть на себя одеяло, но внезапно еще раз проснулась и поняла, что и это был сон. Она лежала одетая, но Александр все-таки был здесь. Он обнял ее и начал целовать, и это было очень хорошо. Но сердце ее почему-то сжала боль, и она опять проснулась.
Часы показывали половину десятого; были глубокие сумерки. Часы мелко постукивали на руке, перед ее глазами. Кира лежала на диване все так же, лицом вниз. Стояла тишина, но что-то тревожное и безымянное мешало ей быть полным безмолвием. Кира чувствовала себя так, словно кто-то настойчиво смотрел на нее. Она провела ладонью по ногам, пытаясь натянуть юбку на колени, но осталось ощущение, что некто упорно смотрит ей в затылок. Она резко тряхнула головой, ощущение не прошло. Тогда Кира медленно повернулась на бок.
Сон продолжался. Александр сидел в кресле и смотрел на нее. Ей показалось, что он улыбается. Были сумерки, но Кира сразу узнала его и испугалась, что больше никогда не сможет проснуться, что сон этот будет продолжаться всю жизнь.
Она подняла голову. Александр пошевелился и улыбнулся еще шире. Его обычная улыбка могла Кире присниться. Но на подбородке, заметный в полосе света, падавшей из соседней комнаты, темнел шрам, которого еще сегодня утром не было, и он-то присниться наверняка не мог, раз его раньше не было. Или мог?
Мысли обгоняли одна другую. Сон? Кажется, нет. Хуже: галлюцинация? Болезнь? Александр выглядел совсем живым, но кто знает, как должны выглядеть галлюцинации? Но, будь это болезнь, врачи уже примчались бы: здоровье каждого человека находится под контролем днем и ночью, автоматы не спят. Значит, не болезнь?
— Неужели это ты? — спросила она шепотом.
Рисунки Н.Гришина
Он на миг стал серьезен и потянул себя за ухо — как всегда в затруднительных случаях.
— В общем, — сказал он, — это я.
— Погоди, погоди, — торопливо проговорила Кира. — Сейчас еще восьмое июля. Да? (Он кивнул.) Половина десятого. Да?
— Тридцать три минуты, — сказал он.
— Пусть. И ты улетел сегодня.
— Сегодня, — согласился Александр. — Вот именно. Восьмого июля… сего года. Забавно, а?
Ей это не показалось забавным. Исполнялись желания, и свершались чудеса, хотя в глубине души Кира всегда знала, что свершиться им не придется. Убитое Одиночество умирало в углу. Кире вдруг захотелось кричать что-то громкое и торжествующее. Все-таки самой сильной оказалась она, сильнее науки, сильнее пространства. А объяснения найдутся, коль скоро событие уже произошло! Кира уже напряглась, чтобы, вскочив, преодолеть последние сантиметры разделявшего их расстояния и обнять Александра, но что-то непонятное помешало ей, и она не двинулась с места, а лишь спросила:
— Что забавно?
— Да так, потом… Ну, как ты живешь?
— Я? — Кира удивилась: что могло произойти в ее жизни за эти несколько часов? В следующий миг она покраснела, но в темноте этого нельзя было увидеть.
— Постой, — сказала она, — вы же, наверное, не успели там даже пообедать! Я закажу что-нибудь.
— Не стоит, — успокоил ее Александр. — Я не голоден.
— Тогда закажи что-нибудь сам. — Кира смотрела на него, но губы Александра не шевельнулись, как обычно, в усилии скрыть ту улыбку, какой он обыкновенно встречал разные мелкие проявления женской непоследовательности. Все же она поторопилась объяснить:
— Я что-то проголодалась.
— Я закажу, — пообещал он. — Вино и еще что-нибудь.
Он поднялся с кресла и секунду постоял, оглядываясь, словно что-то ища или вспоминая, потом шагнул в угол и включил кристаллофон. Кира любила вечерами слушать музыку, нужный кристалл всегда был наготове. Музыка зазвучала, и Александр взглянул на Киру с таким победным видом, словно сделал что-то очень сложное. Затем вышел в соседнюю комнату и завозился там. Кира лежала и улыбалась. Ей было не просто хорошо: было чудесно.
— А где миан? — спросил Александр оттуда.
— Что, что?
Александр помолчал.
— Нет, ничего, — пробормотал он через несколько секунд и вошел в кабинет. — Заказал, — удовлетворенно сообщил он, снова уселся в кресло и стал как-то странно, внимательно и настороженно смотреть на Киру, как будто ожидая от нее чего-то необычного. Потом улыбнулся: — Никак не можешь опомниться?
Она немного смутилась: она и в самом деле все еще переживала обрушившееся на нее счастье, а ведь несколько часов назад совсем уже разуверилась в нем… Александр никогда не должен был узнать об этом, и Кира почти совсем искренне сказала:
— Я знала, что так будет. Не веришь? Честное слово!
Она хотела закончить фразу обычным «Алька» — она любила называть его так. Но снова что-то помешало ей, словно то, что он Алька, еще не было окончательно доказано.
— Я верю, — сказал он.
— Так расскажи, что у вас случилось.
— Лучше сначала ты. Что ты делала все это время?
Кира вздохнула.
— Совсем ничего. Вернулась с Космостарта, прилетела в город. Был праздник… — Она умолкла на миг, прислушиваясь: ей почудилось, что какие-то отзвуки празднества еще и сейчас долетали сюда, но это, наверное, была иллюзия: какой же праздник, раз корабль вернулся? Или никто еще не знает? — Пришла домой… — Кира медленно загибала пальцы. Александр вдруг присел на диван и поцеловал эти пальцы, но Кира высвободилась: не надо было торопить события. — Ну, поревела, легла спать. Проснулась — а ты уже здесь.
— А я уже здесь, — раздельно повторил он за нею. — Правда. Вот я и здесь. Ах, черт возьми!
— Что?
— Ничего. Я уже здесь, вот что.
— Восемь часов прошло, — подсчитала Кира. — У вас что-нибудь испортилось? Я так и думала. Я поняла сразу, как только увидела ваш корабль: в такой махине не может не испортиться что-нибудь.
— Да нет, — сказал Александр. — В общем все было в порядке.
— Почему же вы вернулись? Рассказывай… — Она торопливо поднялась. — Нет, подожди. Я переоденусь сначала. Твое вино, наверное, уже пришло. Похозяйничай пока сам, хорошо?
Она пробежала в свою спальню: переодеваясь там, следила, как в едва освещенной комнате рядом двигалась большая и ловкая фигура. Кира еще раз почувствовала себя самой счастливой, но тут же упрекнула себя: Александр, кажется, совсем не так рад, в нем чувствуется какая-то напряженность. Конечно же: экспедиция не состоялась, а он мечтал о ней столько лет… Кире сделалось стыдно, и она виновато проговорила:
— Ты, наверное, жалеешь?
— О чем? — откликнулся он из соседней комнаты,
Кира причесывалась перед зеркалом, и в нем сейчас отразился Александр; он остановился в дверях, удивленно подняв брови.
— Ну, о том, что не удалось слетать,
— А-а, — протянул он после мига молчания, потом засмеялся. — Нет, интересно все-таки… — Потом он стал очень серьезным и сказал, как будто произнося клятву: — Я очень счастлив, Кир. Очень. Поверь.
Он подошел к ней сзади, обнял, и она почувствовала, как дрожат его руки и углубляется дыхание. Она и сама не могла больше справиться с сердцем, выбивавшим праздничный благовест. За окном поднималась тьма… Внезапно Кира резко повернулась и оттолкнула Александра. Отступив на шаг, он остановился — обиженный, недоумевающий… Кира пробормотала:
— Прости, мне нехорошо… Я сейчас.
Не дожидаясь ответа, она проскользнула мимо него и с облегчением вздохнула лишь в прихожей. Она чувствовала, что избежала опасности, которую ощутила внезапно: что-то сказало ей, что рядом не Александр, что чужой человек обнимает ее и в следующий миг произойдет непоправимое… На миг возникло сумасшедшее желание: открыть дверь и бежать из дому, Александр не догонит, она всегда бегала лучше… Кира невольно усмехнулась: если это все же Александр, то незачем бежать. Все-таки она постояла минуту-другую на пороге, открыв наружную дверь. Небо в той стороне, где был центр, порозовело на миг. Фейерверк. Праздник не кончился. Значит?.. Плотно сжав губы, она затворила дверь, пересекла прихожую и вошла в автоматную. Приблизившись к информатору, она послала вызов.
— Что нового о «Летящем среди звезд»?
Ответ последовал сразу: по-видимому, она была далеко не единственной, кого интересовала сегодня судьба корабля.
— Все в норме. Разгон продолжается. Вышли из зоны видеосвязи, но микрофонная пока устойчива, хотя запоздание велико.
— Спасибо, — машинально поблагодарила она. Корабль и не думал возвращаться, и, значит, Александр был там, а не здесь.
А почему, собственно, «значит»? «Летящий» с таким же успехом может разгоняться и с дублером Александра, правда? Она вызвала службу внешней связи и назвала себя.
— Могу ли я еще заказать разговор с кораблем?
Наверное, она и тут оказалась не первой: у многих возникло желание послать вдогонку улетающим последнее, самое последнее «прости». Ответивший ей голос не выказал удивления.
— Произошло что-нибудь исключительное?
— Да, — ответила она без колебаний.
— Что именно?
Кира молчала, не зная, что ответить.
— Что же? — повторил голос. Затем произнес:
— Мы передадим ваш привет во время очередного сеанса связи. Всего доброго!
Зазвучал сигнал отбоя, и Кира медленно отошла от аппарата. Постояв немного, вздохнула и вернулась в комнату. Александр сидел, опустив голову. Кира спросила:
— Ты обиделся? Я и сама не понимаю, в чем дело. Но… Это же все-таки Александр, что бы там ни чудилось!
— Это пройдет, — сказала она. — Уже прошло.
Она заставила себя подойти к нему вплотную — так, что он мог бы снова обнять ее, если бы захотел. Александр не пошевелился. Он лишь пробормотал:
— Я понимаю…
— Это от сумерек, — неуверенно произнесла она. — Знаешь, бывает так…
— Ты хотела есть, — сказал Александр. — Все готово.
Он встал и включил яркий свет, и Кира стала вглядываться в него внимательно, как в незнакомого.
МЕЖДУ ВЕЧЕРОМ И НОЧЬЮ. ДОМА
Да, это был все-таки Александр, но какой-то странный. Они расстались считанные часы тому назад, но он изменился намного сильнее, чем можно было ожидать. Кира не заметила этого сразу потому, что стояли сумерки, и потому еще, что знала: это Александр, и не было нужды пристально вглядываться в его давно уже изученное лицо. В миг, когда ей почудилось, что это кто-то другой, каждая черточка его лица стала, наоборот, казаться ей незнакомой, как это бывает с любым знакомым словом, если повторять его множество раз, вслушиваясь, как будто встречаешься с ним впервые; слово начинает казаться чужим, странным и лишенным смысла. Теперь же она вглядывалась в Александра осмысленно, и с каждым мгновением удивление ее возрастало все больше.
Раньше она заметила только шрам. Сейчас показалось странным, что она не увидела сразу и многое другое. Можно было подумать, что прошли годы: черты лица Александра стали суше, резче, кожа покрыта загаром — а ведь он этим летом почти не успел загореть. Морщинки у глаз и поперек лба. Он выглядит куда старше, чем следовало бы…
— Слушай, да у тебя седых волос полно! — проговорила она почти с ужасом. — Неужели приключилось что-то серьезное? Или это ваши перегрузки так старят человека? Какими же вы стали бы, если бы действительно улетели? Хотя что я говорю, — перебила она себя, — ведь корабль летит, и только ты здесь. В чем дело?
Его молчание казалось ей страшным.
— Что-то случилось именно с тобой? Почему ты вернулся? Ты… испугался? Нет? Почему же?
Александр усмехнулся.
— Как бы там ни было, — сказал он, — сядь сначала. И вы пьем за встречу.
Поднявшись, он отодвинул стул, подождал, пока Кира уселась, сел сам и налил вина.
— За встречу!
Он выпил до дна. Кира пригубила, отодвинула бокал, поставила локти на стол, оперлась подбородком о ладони.
— Итак, я слушаю. Почему ты вернулся?
— Потому, что я и должен был вернуться.
— Вот как! А другие?
— И они тоже.
— Тогда экспедиция не состоялась бы. Но корабль летит! Я только что узнавала.
— И передала мне привет?
— Д-да… Но что же с экспедицией? Я больше ничего не понимаю!
— Видишь ли, — Александр помолчал, словно подыскивая слова. — Экспедиция в общем состоялась.
— Ну так… Что? Погоди. Не поняла.
— Она. состоялась, Кир. И я был в ней с начала до конца.
— Пожалуйста, — сказала она, потирая виски, — пожалуйста, не смейся надо мной. Ты же знаешь, я ничего не понимаю в ваших тонкостях. Состоялась, и ты здесь? Постой! — она вскочила. — Вам удалось это… Ну, вы об этом говорили между собой… инверсия времени?
— Нет, — сказал он после паузы. — Это не оправдалось.
Кира снова опустилась на стул.
— Но ты же…
Не закончив, она протянула руку над столом, коснулась пальцев Александра и крепко сжала их, как будто то, что он — из плоти и крови, нуждалось в доказательствах. Только после этого она договорила:
— Но ты же вернулся так… сразу!
— Мы долетели. И вернулись на Землю. Вот в общем все.
— Сколько же вы находились в полете?
— Своих — десять лет. Там, на месте, мы были недолго. Мы не садились на планеты.
— Десять лет… А здесь прошло… меньше девяти часов? Да нет, что ты говоришь! — Голос ее зазвучал надтреснуто, глаза заблестели. — Уж лучше сразу скажи мне, что я сошла с ума! — Она залпом выпила вино и закашлялась. Прошло не сколько секунд, прежде чем она снова смогла говорить. — Нет, это, конечно, сон. Сейчас я повернусь на другой бок, и ты исчезнешь. Ты только во сне здесь. Сколько же прошло времени?
— На земле, — произнес он, глядя на нее с теплотой, — прошло пятьсот лет, как и полагалось по расчету времени. Сон… Это было бы очень просто, если бы ты спала. На самом деле все сложнее. Одним словом, мы прилетели через пятьсот лет.
Она медленно положила ладони на грудь.
— Не волнуйся, — сказал он. — Я не привидение. Говоря самыми простыми словами, я сейчас из будущего. Из того, через пятьсот лет, в котором мы оказались. Там, через пять веков, уже существует — правильнее, наверное, сказать: будет существовать — аппаратура, нужная для перехронизации. Нет, не бойся, — торопливо продолжал он, заметив, как Кира вскинула брови. — Я не буду объяснять, это сложное дело я не понимаю даже некоторых принципиальных основ. — Он пожал плечами, как бы удивляясь тому, что не может понять чего- то. — Мы ведь тут задумывались о чем-то подобном — искали доказательства симметрии времени, и даже, кажется, находили порой: сначала в физике элементарных частиц, потом в метагалактической астрономии. Но это оказался не тот путь. То есть симметрия существует, но мы не в силах ее использовать. Там, в будущем, это стало ясно уже лет двести назад… через триста лет, с нашей точки зрения. Нам сейчас не удавалось и долго еще не удастся решить проблему потому, что мы исходим из теории одномерного симметричного времени, а в одном измерении поворот невозможен. Допустимо обратное движение, но тогда необходима фаза остановки, нулевая, а остановка времени означает… Короче говоря, необходимо было выйти во второе измерение времени, а для этого предстояло еще доказать его существование. Доказать же они смогли лишь тогда…
Он внезапно умолк, поняв, что Кира не слушает его. По обыкновению он увлекся, не понимая, что собеседнику нужно время, чтобы свыкнуться с идеями, которые ему самому казались уже без малого тривиальными. Наступило молчание — такое глубокое, что ему потребовалась темнота. Кира поднялась и нажала выключатель; заполнявший комнату свет потускнел, затем собрался в небольшой, напоминавший шаровую молнию ком, и ком этот внезапно исчез.
Ночь захлестнула комнату. Можно было только угадывать очертания предметов: какие-то детали костюма Александра зеленовато мерцали, и неизвестно как забредший с улицы лучик света преломился в бутылке с вином и исходил из нее. Александр сидел неподвижный, как на фотографии. Только рука его шарила по столу, движения пальцев, задевавших луч, казались осмысленными — рука искала что-то, чего не было на столе и что в той, другой жизни, обязательно должно было быть, так обязательно, что даже вошло в привычку. Странно, именно это непроизвольное движение заставило Киру поверить в то, что Александр говорит правду; в следующую минуту она подумала и о том, как, наверное, тяжело ему скрывать свои новые привычки, приобретенные за десять лет полета и еще сколько-то пребывания в будущем, и восстанавливать старые, основательно, как видно, забытые. Перед ней сидел человек намного старше, с иным опытом и новым мышлением, и даже состоял он теперь из вещества тех, будущих времен. Настоящий же Алька сейчас удаляется от планеты, заключенный в гулком теле корабля. Ей пришлось повторить эту мысль, потому что с ней что-то в сознании соглашалось, но что-то и протестовало; Александр был тут, недалеко, он дышал совсем рядом.
Она поднялась.
— Душно. Не хватает воздуха. Нет, нет, — она скорее угадала, чем заметила его движение к кондиционеру. — Не надо. Пойдем лучше гулять. Ты ведь хочешь посмотреть на город? Совсем забыл его, наверное. Дай мне плащ.
Он медленно поднялся. Кира напряженно вглядывалась в темноту. Шаги Александра прозвучали, затем замерли. Возобновились. Послышалось легкое жужжание: открылся стенной шкаф. Он вспомнил, но что с того? И так понятно, что он — это он.
НОЧЬ. НА УЛИЦЕ
Они неторопливо шли; стены домов и мостовая слабо светились, звезд высыпало, казалось, раза в два больше, чем всегда. Изредка звучали шаги прохожих, еще раз проносилась запоздавшая машина, и в этой пустоте и тишине Кира внезапно успокоилась.
— Ты был один все это время?
— Почему? — удивился он. — Нас было много. Мы вернулись все, никто не погиб.
— Я не это имею в виду.
Тогда он понял.
— Но ведь есть ты! Кто еще мог быть? Кира почувствовала укол совести.
— И вы сейчас вернулись все?
— Нет. Только я.
— Почему?
— Разве я не обещал тебе вернуться?
— А как тебе это удалось?
Он в затруднении пожал плечами:
— Подвезли.
Кира кивнула. Взяли, подвезли за пятьсот лет. Постучали: это какая эпоха? Здравствуйте, к вам гости…
— И давно они так летают во времени?
— Нет. Им долгое время не хватало опытных данных. Потом они их получили — около двух лет назад. Техническое воплощение заняло немного месяцев, у них это делается быстро.
— Значит, они к нам летают? Или это запрещено?
— Может, и летают, — неуверенно сказал он. — Не исключено. Этим занимается служба хроногации, я не очень осведомлен о ее делах; я ведь хронофизикой стал по-настоящему заниматься недавно. Но если они и бывают здесь, то так, чтобы их не заметили.
— Выходит, мы не знаем, а они, быть может, за нами наблюдают? И судят по-своему?
— А раньше? — Александр усмехнулся. — Даже и до этого — куда было уйти от потомков? Все равно они вспоминали… и судили. Просто мы иногда забываем об этом, а надо бы помнить всегда.
— Ты часто вспоминал меня?
— Я не забывал. Так что вспоминать не было нужды.
— А не будь меня здесь, ты бы вернулся?
— Нет, — ответил он, не задумываясь. — Там очень интересно. Я многое узнал. С этими знаниями мира, собственно, нельзя жить здесь.
— Наверное, вскоре ты начнешь жалеть о том, что приехал.
— Нет, — сказал он. — Это мне не грозит.
Кира внимательно посмотрела на него.
— Ну, расскажи!
— О будущем? Тогда я должен сначала вспомнить, что было и чего не было тут, в наших днях. А кроме того, они не рекомендуют рассказывать. Нельзя перемешивать эпохи.
— Где ты там живешь?
— В общем, — сказал он, — координаты те же.
— В нашем городе?
— Даже почти в нашем доме. Хотя дома этого нет, пожалуй, уже очень давно.
Кира улыбнулась, не очень весело.
— Ну, конечно, пятьсот лет… Рассказывай дальше. Им пригодилось то, что вы привезли?
— В значительной мере — да. Они не посылали экспедиций в этот район, считая его малоперспективным. Так и получилось; мы рассчитывали встретить старые цивилизации, а нашли кипящие и фыркающие планеты.
— Погоди: а сигналы, которые были приняты?
— Это были не сигналы. Вернее, сигналы, но не те. Кстати, именно этот феномен — сигналы — и дал возможность…
Он набрал побольше воздуха в легкие, и Кира поняла, что объяснение будет пространным.
— Слушай, — сказала она решительно. — Пока ты еще не начал рассказывать об этом… Давай подумаем, как мы будем жить ближайшие дни, как объясним…
Он прервал ее, коснувшись руки.
— Объяснять не придется, — сказал он просто, — потому что времени у меня — всего лишь до утра. До утра, и ни секундой больше.
НОЧЬ. ЗА ГОРОДОМ
Она остановилась и стояла долго, а его слова все звенели в ее ушах. Она сначала даже не поняла, что он сказал: так неожиданно это прозвучало. И поэтому первое, что она смогла сказать, выглядело беспомощно:
— Ты шутишь!
Он потянул себя за ухо.
— Утром экспедиция будет проходить обратно. Она заберет меня. Видишь ли, теперь мое время — то, будущее, а здесь я нахожусь лишь в гостях. Жить в чужом времени можно только под защитой энергетических экранов. А они пока что не могут действовать не только бесконечно, но даже сколько- нибудь продолжительное время без дозарядки.
— Где же эти экраны? Я их не вижу.
— Поле неощутимо. А источник его — вот он, вшит под кожу. Дай-ка руку…
Он расстегнул куртку, и Кира, поколебавшись, положила ладонь на его грудь справа. Действительно, под кожей ее пальцы почувствовали что-то небольшое и округлое. Она медленно отняла руку, ощущая, как невдалеке бьется его сердце., — Этой батареи, — сказал он чуть хриплым голосом, — хватает на двенадцать часов.
— Двенадцать часов! — ужаснулась она. — Сколько же их прошло? — Она взглянула на часы, пытаясь различить стрелки в ночном мраке, потом перевела взгляд на Александра. — Когда ты приехал? Я ведь спала…
— Прошло в общей сложности около трех часов — считая с момента старта.
— О, как много уже, как много! — почти простонала она.
— Ну, — утешил он, — мы все время с тобой. Что же мы стоим? Чудесный воздух. Там, в будущем, климат нормализован и жизнь проходит главным образом на воздухе. Идем дальше. Там что строится сейчас? Театр?
Она кивнула, зная, что Александр, несмотря на темноту, чувствует каждое ее движение.
— Да, по моему проекту.
Ее не удивил вопрос о том, что еще полсуток назад было очень хорошо известно Александру: ведь полсуток прошло для нее, для него же — больше десятилетия.
— Ну, идем же!
Теперь он взял ее под руку, и Кира повиновалась. Они пошли молча, не глядя друг на друга, но ощущая близость идущего рядом. Город кончился; справа все ближе к дороге подступал лес, слева приближалась река, оттуда повеяло влажным ветерком.
— Послушай, но у тебя ведь, наверное, есть какие-то запасные батареи! Не может быть, чтобы все ограничивалось двенадцатью часами. А как живут в экспедициях?
— Они подзаряжают батареи, — ответил Александр сразу все. — У экспедиций — большой запас энергии.
— Ага! Их можно заряжать?
— Конечно. Заряд наводится, индуцируется.
— Значит, ты можешь дома…
Он улыбнулся ее горячности.
— К сожалению, это доступно только там. Если бы я попытался зарядить, батарею здесь, даже будь у меня вся аппаратура, городская сеть мгновенно вышла бы из строя.
— И никак нельзя? Но ведь это опасно! Что, если они опоздают?
Он кашлянул.
— Все может быть, конечно. В будущем тоже так — все может быть. Но если случится, то легко и безболезненно. Мгновенно.
— Значит, ты все-таки уйдешь, — почти без звука сказала она.
— Да.
Кира прижалась к нему как можно теснее, стараясь не нарушать ритма, в котором они шагали.
— Я такая глупая… Я была очень обижена на тебя, понимаешь? И в самом деле ты меня оставил; все равно ради чего, но это обидно. Ты не сердишься на меня?
— Да нет, — сказал он. — Я не сержусь.
— Тогда придумай что-нибудь, Алька, милый… — впервые за эти часы Кира назвала его так и сама удивилась тому, что это получилось у нее легко и естественно, вспыхнула мгновенная радость: оба они, прежний Александр и этот, слились в одного человека, слились наконец!
— Слушай, а если обратиться к энергетикам? Может быть, они найдут способ зарядить тебя?
Они оба даже не заметили смешного оборота речи.
— Мало надежды: нет такой аппаратуры. Но пусть даже… а что дальше? Дважды в сутки повторять процесс дозарядки им не под силу. И потом жить, жить постоянно надо в своем времени.
— Пойдем, и рассказывай что-нибудь, я скорее приду в себя. Ну, например, о полетах. Там тоже летают?
— Да. И далеко. Мы и мечтать не могли о таких маршрутах.
— В какое же будущее прилетают они?
— Они возвращаются в свою эпоху. К звездам в той эпохе летают в гиперпространстве. Другие корабли, иные принципы движения. Нам они удивляются: говорят, что для таких полетов надо было обладать громадным мужеством.
— Наверное, очень приятно быть эталоном мужества для целой эпохи!
— Не думаю, чтобы у них его было меньше. Просто возникли иные формы проявления. Но они правы в том, что покинуть свое время очень страшно. Ведь родная земля — это не только территория. Это еще и время. Я живу в этом же городе. Но тот ли это город, если вдуматься? В центре, например, где сейчас возвышаются эти ветвистые дома, у них через пятьсот лет находится…
— Нет! — почти крикнула она. — Не надо! Молчи!
Этого нельзя слушать даже в самом лучшем настроении.
Это ведь были ее дома, она придумала и проектировала их, строительство закончилось совсем недавно — год назад. Это новые дома, и тяжело слышать, что когда-то на этом месте будет- или есть-уже что-то совсем другое, а ветвистые здания, жалкие и безнадежно устаревшие, снесены и вывезены как мусор. Ты работаешь и думаешь, что это надолго, но кто знает, каким на самом деле будет срок, в течение которого твоя мысль послужит людям?.. Кира не стала говорить этого вслух, но Александр догадался сам.
— Извини, — сказал он. — Я помолчу.
— Нет, говори. Только о другом, пожалуйста. Расскажи, как вы там живете, чем заняты…