— Когда?

– Но ты не закапывал тело!

— Я не могу ответить. Но я помню премьеру во всех мелочах. Ко мне приходила сама Алла Константиновна Тарасова, первая исполнительница этой роли, и поцеловала меня.

– Я знаю, что сделал, – перебивает он. – Я знаю, что наверняка убил ее, и мне нужно, чтобы ты убедила в этом полицейских.

— А какое у тебя последнее воспоминание?

– Что значит – «наверняка»? – удивляюсь я.

— Мой симбиоз с инопланетянином. Он очень хороший. Я рада, что смогла помочь ему жить на Земле.

– Ты можешь просто выполнить мою просьбу? – кричит Дэнни, ударяя по столу сжатым кулаком. – Я хочу сейчас же вернуться в камеру, – громко говорит он, оглядываясь. Здесь нет ни видеокамер, ни мигающих индикаторов, но через несколько секунд дверь открывается и на пороге появляется Харвуд.

С Виленоль сняли шлем, и она, сияющая, радостная, протянула руку академику Руденко и Ану.

– Дэнни… – начинаю я, однако брат закрывает лицо руками.

– Пожалуйста. Я просто хочу уйти сейчас, – произносит он в свои ладони, отказываясь смотреть на меня, когда я выхожу.

Совершив «подвиг зрелости», она вступала в жизнь, наделенная бесценным богатством прошлого — талантом великой актрисы.

Глава 20

— Девочка моя, — обратился к ней Руденко. — Несколько дней тебе придется провести в Институте жизни. Ан будет наблюдать тебя. А мне… мне придется выполнять еще некоторые обязанности человека Земли, — и он многозначительно улыбнулся.

– Он сказал: «Я думаю, что наверняка убил ее», – пересказываю я Бонни наш разговор с братом по дороге из борнмутского управления полиции, куда меня отвез Харвуд. Я отскакиваю в сторону от машины, которая резко сворачивает к обочине, обдавая меня дождем из брызг.

Виленоль знала, что академик Владимир Лаврентьевич Руденко председательствовал на сессии Высшего ученого совета Объединенного мира, посвященной вопросам особого значения.

– Не могу поверить, что ты все-таки поехала к нему. Ты же обещала не ездить!

Руденко пообещал, что Виленоль с Аном могут «присутствовать» на заседании Высшего совета, не покидая института. К их услугам будет видеоэкран в его кабинете.

– Нет, – резко говорю я, – ничего подобного я не обещала. Но речь о другом. Дело в том, что он сам не знает, Бон! Он говорит, что думает, что, скорее всего, убил, и кроме того, он не закапывал тело!

Сессия происходила в исполинском здании, вмещавшем сотни тысяч человек. Но с помощью видео на заседании присутствовали многие миллионы.

Я не уточняю, что Дэнни этого не утверждал.

Гости сидели в амфитеатре вокруг центральной части, где находились члены Высшего совета.

– Тогда какого черта он признался? Конечно, он и убил, а теперь он скажет что угодно, лишь бы выкрутиться. Он сильно напуган.

Виленоль старательно объясняла Ану, что вопрос, который будет обсуждаться на сессии, волнует человечество уже очень давно. Когда-то он вызывал панические прогнозы демографов, твердивших, что население Земли будто бы удваивается за все меньшее число лет и якобы неизбежен «демографический взрыв» — Земле тогда не прокормить человечество…

– Дэнни не выкручивается, а, наоборот, хочет, чтобы я убедила полицию, что убийца он.

— Вот видишь, моя звездная сестренка! У вас, как и у нас на Этане! — отозвался Ан. — В космосе одни законы развития.

– Так в чем проблема?! – орет Бонни. – Скажи им это, и мы все сможем жить спокойно!

Я вздыхаю, открывая дверь машины и садясь за руль.

— Этот вопрос был у нас на Земле снят прежде всего изменением общественного устройства. Новое общество с помощью высших достижений науки и техники помогло людям широко использовать искусственную пищу. Заводы для ее получения заняли ничтожную площадь по сравнению с засевавшимися прежде полями. Люди смогли расселяться по постепенно освобождавшимся территориям, пользуясь новыми, совершенными средствами транспорта в подземных трубопроводах.

– Бонни, тебе совсем не хочется верить в то, что наш брат невиновен?

— У нас на Этане протостарцы имеют только искусственную пищу, вернее сказать, энергию. Но ведь они — машины!

Она выдает сухой смешок.

— Люди не сразу приняли искусственную пищу. Так бывало всегда. В давние времена с одного материка на другой привезли растение — картофель. Помнишь, ты хвалил эти «земляные плоды»? Так вот, люди не желали употреблять их в пищу. В историю то время вошло под знаком «картофельных бунтов». А впоследствии потомки бунтовщиков не могли себе представить жизни без картошки. То же было и с искусственной одеждой. Прежде люди одевались только в то, что им давала сама природа — волокна растений, шкуры и мех убитых животных. Но потом постепенно они стали заменять это искусственными нитями, искусственной кожей…

– Ты действительно считаешь, что я хочу жить с тем фактом, что мой родной брат убил мою лучшую подругу? Только вот шансы не в его пользу, не так ли? Совсем не в его! Вспомни! Ты вспомни, сколько раз он делал что-то не то, – голос в трубке обрывается, и когда я смотрю на телефон, то замечаю, что сел аккумулятор.

— Это очень интересно. Но скажи, поведай, раскрой, что же дальше обострило на Земле вопрос с перенаселением, почему ради него собираются у вас в Москве мудрецы со всего мира? Неужели люди могут пойти по пути нашей Этапы, где рождение ребенка карается смертью и новорожденного и родителей?



Я еду прямо к сестре. Встретив, Бонни ведет меня на задний дворик, но по пути я замечаю Люка, лежащего на диване в гостиной.

— Это чуждо нашей морали. И у нас совсем не стоит подобный вопрос, внимательный Ан! На Земле может жить много больше людей, чем сейчас живут. Заводы пищи прокормят неисчислимое их число! Но жажда знаний и простора всегда будет владеть людьми. И у нас принято думать на сто, двести лет вперед.

– Тебе лучше? – спрашиваю я, задержавшись в дверях.



Приподнявшись, Люк оборачивается.

Арсений и Вилена, сидя высоко в амфитеатре, видели академика Руденко одновременно и на видеоэкранах, вмонтированных в спинки передних кресел, и далеко внизу за кольцевым столом.

– О, привет, Стелла! – говорит он и бросает взгляд на жену, которая стоит рядом со мной, кипя раздражением.

По обе стороны кольцевого стола сидели ученые со всех частей света, но не только седые старцы. Были среди них и, казалось бы, совсем молодые.

– Пойдем, – резко говорит Бонни, дернув меня за руку и потянув к задней двери. – Он смотрит телевизор, а мы посидим здесь.

Они отличались друг от друга цветом кожи, костюмами, но было в их лицах что-то общее несмотря на все различия. Может, это были высокие лбы, сосредоточенные взгляды или еще что-то, что Вилене не удавалось уловить.

– А что Люк думает о Дэнни? – спрашиваю я, когда Бонни открывает бутылку лимонада и наливает нам по бокалу.

Многие из этих ученых еще не родились, когда научная слава Руденко гремела по всему миру. Поэтому совсем не было странным, что маститого академика избрали после анабиоза президентом Высшего ученого совета мира.

Сестра пожимает плечами:

– Не знаю.

Кто-то из гостей сравнил амфитеатр, где сидели гости, с кратером вулкана, а площадку с кольцевым столом — с его жерлом, из которого вот-вот начнется извержение «великих идей».

Ее рука едва заметно дрожит.

Академик Руденко, открывая созванное на этот раз в Москве заседание Высшего ученого совета мира, напомнил основополагающие идеи современного общества, заложенные такими корифеями мысли, как Карл Маркс, Фридрих Энгельс и Владимир Ленин. Указав человечеству необозримые пути прогресса, идеи эти рождают для грядущих поколении новые проблемы, решение которых сделает беспредельным завоевание Разумом природы.

– Что случилось?

В начавшейся дискуссии приняли участие многие видные умы всех континентов, затрагивались самые различные пути развития цивилизации. Дошла очередь и до устремления людей в космос, к далеким звездам. Тогда-то президент Высшего ученого совета мира и предоставил очередное слово звездолетчику Роману Васильевичу Ратову.

– Мы поссорились. Потрясающее время! – Она закатывает глаза и направляется к дивану, ожидая, что я последую за ней. – У меня жизнь рушится, и в довершение всего эта ссора с Люком!

Глядя на его седую голову, возникшую на видеоэкране, Вилена покосилась на Арсения — ведь таким он представился ей в первые минуты возвращения на Землю.

Вздохнув, я присаживаюсь рядом.

– Не могу перестать думать о нашей последней встрече с Айоной, – признается Бонни. – Эта мысль так и крутится в голове.

Роман Васильевич, опираясь на названные Руденко идеи Маркса и Ленина, напомнил Высшему ученому совету слова Циолковского о том, что Человек должен расселиться в космосе, что Земля — колыбель его цивилизации, но нельзя вечно оставаться в колыбели. Планета Гея вполне пригодна для заселения. Уже подготовлен проект Великого рейса для переброски на Гею одного миллиона человек. Конечно, это не решает проблемы перенаселения Земли, уже не грозящей человечеству благодаря другим достижениям его цивилизации, но открывает людям дорогу во Вселенную, где неизбежно будут возникать дочерние человечества Земли. Для проектируемого рейса понадобится армада звездолетов, состоящая из нескольких отрядов. Во главе каждого встанет один из опытных звездолетчиков, уже совершавших сверхдальний космический перелет. Технические достижения Земли, овладение вакуумной энергией и опыт нескольких звездных рейсов вселяют уверенность в том, что замысел этот осуществим. Человек выйдет к звездам, чтобы жить среди них!

Я уже собираюсь задать вопрос, но Бонни не дает себя перебить.

Рядом с Виленой и Арсением сидел Петя тен-Кате. Во время выступления Ратова-старшего он страшно волновался. И когда академик Руденко объявил, что с проектом использования ресурсов земного шара, на котором можно изыскать для людей еще большие жизненные просторы, выступит инженер Питер тен-Кате, Петя вдруг сорвался с места и побежал по проходу вниз.

– С ней можно было говорить обо всем, – ее глаза подозрительно блестят. Перехватив мой взгляд, сестра отворачивается. – Ты же помнишь, мы были неразлейвода. У меня никогда не было подруги лучше Айоны. Я любила ее.

Вилена и Арсений удивленно переглянулись. Они были уверены, что докладывать Совету будет отец Пети, прославленный Питер тен-Кате, отгородивший ледяными дамбами немало морских отмелей.

– Я знаю, вы были очень близки, Бонни, – дипломатично отзываюсь я, подумав, что сестра всегда хотела, чтобы Айона принадлежала только ей. Помню, как синхронно двигались их руки, разрезая еду на тарелке, а когда за обедом я села рядом с Айоной, Бонни без церемоний стащила меня со стула. Мне никогда не позволяли трогать ее кукол Синди, и стоило Бонни заметить, как я примеряла ее ролики, она раскричалась так, что мама прибежала из глубины сада, ожидая увидеть одну из нас бездыханной на полу.

С какой бы черствостью Бонни ни относилась к Дэнни, Айона когда-то была ее лучшей подругой, поэтому сестре сейчас вдвойне тяжело.

Академик Руденко тоже не ожидал, что на его приглашение к трибуне устремится молодой инженер Питер тен-Кате, а не старый, который медленно пробирался между рядами, седой и тучный, страдающий одышкой.

– Было очень противно, когда полицейские расспрашивали о наших отношениях, копаясь в них и разбирая по частям. Я знаю, мы дружили всего несколько месяцев, но все равно… – Сестра замолкает.

Петя взбежал на кафедру и сразу заговорил:

– А о чем тебя спрашивали? – интересуюсь я, не уточнив, что похожие вопросы задавал мне Харвуд.

Бонни допивает лимонад и вертит в руке бокал, будто раздумывая – не налить ли еще. Ее движения выдают непривычную нервозность, однако я приписываю это волнению после допроса.

— Я сейчас уступлю место своему отцу. Он деликатен и не скажет с нужной прямотой самого важного. Я подсчитал, сколько стоит доставка на Гею миллиона человек, сколько стоит переброска туда одного человека. В прежние дикие времена войн и массовых преступлений подсчитывали, сколько стоит убить. И тратили умопомрачительные средства для осуществления планов антигуманизма. Сейчас совсем иное. Дело, конечно, не в деньгах, забытых в большинстве частей Объединенного мира, а в затратах труда. И оказывается, что затрата труда для создания звездной армады Великого рейса на Гею могла бы соперничать лишь с чудовищными тратами наших безумных предков на преступные вооружения.

– Я ничего не сказала о нашей ссоре, – отзывается сестра, решительно ставя стакан на столик. – Это здесь ни при чем.

— Вот это удружил! — буркнул Вилене Арсений.

Она не ждет от меня одобрения своих слов, глядя куда-то в сторону, поэтому я не киваю в ответ. В конце концов, есть какие-то вещи, которые я тоже держу при себе. Ни один из нас, судя по всему, не был честен до конца.

— Мы вправе говорить об этом, поскольку можем сравнить эти траты с другими, дающими людям возможность привольнее жить. С тратами на создание искусственной суши за счет океанов. Мы можем совместить земной опыт создания ледяных плотин, которыми занимался мой отец, с тем, что нам привезли с Этаны участники рейса «Жизни-2», то есть с достижениями другой цивилизации. Я кончил. Вывод будет не в пользу Великого рейса.

– Это было так глупо, – бормочет сестра, снова открывая бутылку и наливая себе лимонада до краев.

Петя тен-Кате отправился обратно на свое место, рядом с Ратовыми, а на трибуне его сменил добравшийся наконец до нее Питер тен-Кате-старший.

У меня складывается впечатление, что Бонни ждет, когда я поинтересуюсь, о чем это она, но когда я наконец спрашиваю, она огрызается:

Петя сел рядом с Виленой и светло улыбнулся Арсению, как будто не он только что усомнился в необходимости переброски части населения Земли на Гею.

– Я же сказала, не важно! – Она с вызовом смотрит на меня, однако я лишь пожимаю плечами. – А о чем полицейские спрашивали тебя? – с досадой говорит она и почти презрительно добавляет: – Ты же почти не знала Айону!

Арсений опустил глаза. Он слушал отца Пети.

– Именно это я им и сказала. И сообщила то немногое, что знала.

Питер тен-Кате-старший педантично рассказал об опыте создания ледяных плотин, которые позволили увеличить площадь суши во многих приморских странах. Потом перешел к проекту промораживания океанов до дна — созданию ледяных монолитов, которые можно было бы превратить в новую сушу. Главное в проекте — и это отличало его от метода протостарцев — было то, что часть океана замораживалась в виде ледяного купола, а не целиком на всю глубину. Купол, упираясь в дно, отгораживал прикрытую им воду от океанской, благодаря чему всплыть не мог. Важным отличием было и то, что поверхность материка должна была быть не ледяной, как на Этане, а покрытой теплоизоляционным слоем. Поверх его предстояло намыть ил, поднятый тут же со дна океана. Ценнейшие белковые вещества, оседавшие миллионы лет в его глубине, сделают почву плодородной. На цветущих материках с лесами, полями и реками привольно расселится так много людей, что человечеству нет никакого смысла задумываться об опасном переселении хотя бы и небольшой его части на далекие планеты Вселенной.

– А именно?

– Самое основное. Что она приезжала для того, чтобы готовить свою университетскую дипломную работу.

Вилена, поглядывая то на Петю, то на Арсения, подумала, в какой гигантский круг всеобщих интересов вовлечены ныне люди на Земле. Сейчас о глобальных проблемах задумывается каждый, а в ее время о них размышляли лишь отдельные специалисты. Личное теперь еще больше, чем раньше, переплетается с общественным. Неизвестно, что больше волнует сейчас Петю тен-Кате: объявленная им война против Великого рейса на Гею или состояние его Виленоль после перенесенной ею «операции памяти»?

Бонни неожиданно смеется, а потом говорит уже спокойнее:

Арсений не остался в долгу у Пети. Он тоже спустился к трибуне, получив по микротелефону от академика Руденко разрешение выступить.

– Это была неправда.

— Что предлагают нам вместо Великого рейса? — уверенно начал он. — Уродование родной планеты? На ней все увязано самой природой. Заморозь океаны, лиши Землю прежнего зеркала испарения — и засохнут пышные заросли на старых материках, в пустыни превратятся ныне цветущие края. Цивилизация, развиваясь, порой наносит природе страшный вред. Вспомним отравление и засорение атмосферы, загрязнение водоемов. Сколько поколений трудилось, чтобы исправить промахи предков! Чего же хотим мы сейчас? Перекроить географическую карту, пренебрегая физической географией? Нет! Лучше строить эфирные города по Циолковскому, наступать на беспредельные просторы космоса. Там ждут людей прекрасные и необжитые планеты. Что хорошо протостарцам Этаны, не помнящим родства, или личинкам-эмам на Реле, то неприемлемо людям, любящим свою Землю такой, какая она есть! — И Арсений вернулся к Вилене.

– Что ты имеешь в виду?

И неожиданно для всех выступила старая Авеноль.

– Она никогда не училась в университете. – Бонни внимательно наблюдает за мной, довольная, что застала врасплох, но я недоверчиво смотрю на нее, и сестра изменяется в лице. – Она так сказала.

Она обрушилась на всех «прожектеров».

– Но тогда… – я не свожу взгляда с Бонни, когда та поднимается с дивана. – Для чего же она приехала на Эвергрин?

Бонни дергает плечом:

— Разве снова испугались, что Земля перенаселена? — спрашивала она. — Все здесь говорили, что нет. Нужны еще большие просторы? А почему не вспомнить океаны, занимающие три четверти поверхности планеты? Почему надо бежать с Земли или уничтожать океаны, вместо того чтобы приспособить для жизни людей огромную новую среду обитания, куда не надо ни лететь десятилетиями, ни строить ее изо льда? Современная наука в состоянии создать фильтры, позволяющие отделять от воды кислород, нужный человеку. Человек, находясь под водой, с помощью фильтрующих пленок сможет дышать растворенным в воде кислородом. Простор для грядущих поколений — в заселении водных просторов, не требующем ни космических кораблей, ни холодильных установок. Я старая женщина, но больше половины жизни провела под водой. Пусть убедит это слушающую меня сейчас во всем мире молодежь — в океанах можно жить и быть счастливым!

– Она любила сочинять о себе разные истории. Это была одна из них. Извини, мне нужно в туалет.

Остальные ораторы еще долго обсуждали различные направления развития человечества. В числе выступавших был и доктор Иесуке Матсумура. Несмотря на то что он сам был звездолетчиком, он проявил себя прежде всего жителем Японских островов. На его взгляд, эти острова первые нуждались в соединении их в единый материк, частично ледяной, частично естественный. Он предложил на первых порах заморозить лишь Японское море. Это, как ему казалось, не вызовет изменений климата Земли, но сделает целый народ еще счастливее.

– Бон! – повышаю я голос, но сестра удаляется, а вернувшись, первым делом спрашивает, говорила ли я с отцом. Я отрицательно качаю головой, не давая ей перехватить инициативу. – Ты не ответила на мой вопрос. Зачем Айона приехала на остров, если это не было частью ее учебного курса?

Бонни отворачивается к застекленной двери, ведущей во внутренний дворик:

Высший ученый совет Объединенного мира создал несколько комитетов, в том числе Космический, которые должны были всесторонне изучить те или иные вопросы.

– Понятия не имею.

В Космический комитет вместе с Романом Васильевичем Ратовым и Иваном Семеновичем Виевым вошли Арсений с Виленой, а также Франсуа Лейе, Карл Шварц, Альберто Рус Луильи, Матсумура и другие звездолетчики.

Меня настораживают ее напряженная спина и сведенные плечи.

Петя с отцом вошли в Комитет новой суши, Авеноль — в Океанический.

Иногда, когда люди лгут, они выдают себя тем, что быстро меняют позы. Их заставляет это делать волнение: я научилась замечать, как клиенты на моих консультациях вдруг поворачивают голову в другую сторону. Однако я умею разглядеть ложь и за неподвижностью тела, когда человек собирается перед конфронтацией. Бонни сидит как каменная, и я понимаю, что она прекрасно знает, для чего Айона приехала на Эвергрин.



С другой стороны, это может и не иметь отношения к делу, рассуждаю я, хорошо зная, что давить на Бонни бессмысленно. День выдался долгий, и я мечтаю выспаться в собственной кровати. Через полчаса я прощаюсь и иду к выходу. Когда я прохожу мимо гостиной, Люк вскакивает с кресла и тоже направляется к дверям.

В саду кроме яблонь цвела черемуха. Вилена все оглядывалась, ища ее глазами. А Петя сразу нашел ее по горькому аромату.

– Я в магазин, – сообщает он Бонни, бренча ключами. Я целую сестру в щеку и обещаю позвонить утром, после чего выхожу вслед за Люком на крыльцо.

Веселой гурьбой пришли они сюда прямо с заседания Высшего совета. Недавние споры были забыты и ничем не отразились на отношениях друзей. Для всех этих людей показалось бы диким перенести свои разногласия по вопросу обретения людьми новых просторов на отношения друг к другу.

– Что у вас произошло? – спрашиваю я, когда мы идем по аллее.

Вилена шутя поддразнивала Петю, что ему придется теперь жениться на древнейшей старухе, которая пробуждена в сознании Виленоль. Петя хохотал и обменивался с Арсением шутливыми тумаками.

Люк оглядывается и отвечает:

Авеноль с улыбкой наблюдала, как резвится молодежь.

– Она не хочет со мной разговаривать. Даже о вашем брате рассказала только после допроса полиции.

– Ты шутишь?

Так и вошли они в сад Института жизни, подошли к веранде.

Люк качает головой:

– Бонни запрещает мне говорить об этом мальчикам, но это безумие, потому что рано или поздно они все узнают и станут злиться, что мы скрыли это от них.

Петя удивился, что Виленоль не выбежала к нему навстречу — она не могла не слышать их веселых голосов. Да и ее силуэт был отчетливо виден в проеме двери на веранду.

– Согласна. Дети должны узнать о происходящем, и желательно раньше, чем кто-то из приятелей расскажет им об этом.

Они подошли к Виленоль. Она стояла чем-то рассерженная. Из-за ее плеча был виден Ан.

– Она отказывается говорить о Дэнни, по крайней мере со мной, – Люк искоса смотрит на меня, но я качаю головой:

Виленоль сказала Пете, что не хочет его видеть.

– Поверь, не только с тобой.

Петя остановился ошеломленный, уничтоженный.

– Она все время отгораживается от меня и игнорирует мою помощь, и знаешь, – он снова оглядывается на дом, – честно говоря, я устал.

Сам не свой слушал он слова этанянина, ставшего на сторону «звездной сестренки».

– Люк, не говори так!

Петя недоумевал. Разве он поступил дурно, отстаивая свои убеждения?

– В трудные времена она никогда не хотела, чтобы рядом был я, всегда это была только ты.

— Я не хочу тебя больше знать! — донесся из глубины веранды голос Виленоль.

Мне нечего возразить. Бонни часто повторяла – кровь не вода, и в последний раз я слышала от нее эту поговорку, когда забирала сестру из реабилитационной клиники.

Даже голос ее казался чужим.

«Как хорошо, что ты рядом, Стелла!» – повторяла Бон. У ее ног стоял собранный маленький чемодан, и сестра смотрела на меня большими круглыми глазами ребенка, как будто старшей сестрой была я. Полные оптимизма, в тот день мы верили, что Бонни больше не вернется в клинику.

Что это? Виленоль подменили?

«А как же иначе?» – пожимаю я плечами. Я не удивилась, когда Бонни позвонила мне, а не Люку, и попросила забрать ее и отвезти домой.

«Кто мне еще поможет?» – сказала она тогда.

Часть вторая

Жаль, что я не могу напомнить ей поговорку о крови и воде, когда речь заходит о Дэнни.

ВИЛЕНОЛЬ

Ключи Люка позвякивают в его руке.

– Ты же знаешь, это был не тот случай, когда я не хотел быть рядом с ней.

В затихшем воздухе берез Струятся ветви золотые… А. Блок
– Знаю, – подтверждаю я, хотя мне не нравится, что зять говорит в прошедшем времени.



Люк хмурится, глядя себе под ноги и отшвыривая камушек носком ботинка.

– По-моему, она снова начала пить, – вдруг произносит он. – Конечно, я не знаю наверняка, она никогда не признается мне в этом, тем более что Бонни научилась отлично это скрывать.

– Черт. Вот черт. – Глубоко дыша, я запрокидываю голову. Я заметила сегодня в ее действиях что-то неправильное, однако не хотела даже предполагать худшее.

Глава первая

– Прости, Стелла, но я не мог промолчать. – Люк качает головой, и в глазах у него блестят слезы. – Я знаю, что тебе сейчас не до этого.

СЛЕДЫ ПРЕДШЕСТВЕННИКОВ



— Ты не можешь отправиться в такое путешествие, дорогой Ан! — воскликнула Виленоль.

За все эти годы я не раз уходила от сестры с тревожным чувством, что все опять катится под откос. Когда Бонни выходила из реабилитационной клиники, в ее первые недели трезвости я постоянно была на взводе. Я всегда знала, когда она снова срывалась, выпивая стаканчик, по характерным признакам, которые легко считывались: на лице Бонни появлялось виноватое выражение, а ее пальцы вечно что-нибудь теребили из страха, что ее разоблачат. С годами, когда сестра избавилась от своей зависимости, читать знаки стало сложнее, хотя я никогда не переставала наблюдать.

— Поверь, звездная сестричка, это очень важно, необходимо, даже полезно мне сейчас, — возражал Ан.

В другое время я бы уделила этому больше внимания.

— Только, если я буду подле тебя! — настаивала Виленоль.

Вернувшись домой, я захлопываю за собой входную дверь, злясь на себя и еще больше на Бонни. Последнее, что мне сейчас нужно, – чтобы все мое внимание сосредоточилось на ней одной. Я бешусь от навязчивой мысли, что именно с такой целью Бонни это и делает. Сейчас я нужна Дэнни.

Молодой человек с выпуклым лбом, укрывшийся за скелетом динозавра, наблюдал за тощей фигурой этанянина, которого сопровождали низенький японец в очках и быстрая в движениях девушка с особенным, устремленным взглядом темных глаз.

Рухнув на кровать, я окидываю взглядом фотографии в моей комнате. Снимки из прошлого смотрят на меня.

Эти три посетителя Палеонтологического музея Академии наук спорили около черепа бизона, жившего сорок тысяч лет назад в Якутии. Во лбу его было ровное отверстие с вмятиной вокруг. Японец объяснил, что пуля расплюснулась при ударе о лобовую кость, пробив ее прижатым к ней воздухом. Рана начала зарастать. Значит, ранение было прижизненным.

Мы с мамой на пляже – ветер развевает наши волосы над головами, и мы хохочем, глядя друг на друга.

— Сорок тысяч лет назад? — изумился Ан. — Насколько я узнал, изучил, понял вашу историю, в то время на Земле еще не было огнестрельного оружия.

Вот мы с папой на пристани – он присел на корточки, чтобы быть вровень со мной, и широко улыбается. У нас обоих в руках мороженое, мы сидим, прижавшись щеками друг к другу, и на носу у меня белое пятнышко от папиного рожка, которым он в шутку мазнул меня.

— Ты прав, внимательный Ан. Это первый из следов твоих предшественников на Земле. Еще на звездолете я обещал показать их тебе.

Почти на всех снимках папа в клетчатой кепке, той самой, которую мама подарила ему на день рожденья. Он поклялся никогда не снимать ее и, насколько помню, надевал ее каждый день. Кепка была на нем и в тот раз, когда я видела его с Айоной, и это делает его обман еще тяжелее.

Я отворачиваюсь, переведя взгляд на фотографию на каминной полке: мы с Джилл стоим, так крепко сплетя руки, будто охраняем нашу неразрывную дружбу.

— Я должен, обязан, горю желанием увидеть и все остальные следы!

Вот Бонни, Дэнни и я чинно выстроились друг рядом с другом, словно нас не связывает ничего, кроме общей крови.

А вот мы с Дэнни в домике на дереве. Я покатываюсь со смеху, видимо над какой-то маминой шуткой, а Дэнни, как всегда, сидит с бесстрастным видом и смотрит куда-то вдаль.

— Так отправимся в кругосветное путешествие! Самолет нам выделен, — предложил японец.

Я поворачиваюсь на бок, подтягивая к себе колени и обхватив их руками, и закрываю глаза, чтобы больше не видеть фотографий. Стены будто надвигаются на меня, и я чувствую, как мне трудно дышать.

И тогда запротестовала Виленоль.

И уже не в первый раз я завидую Бонни, что у нее есть то, что позволяет ей забыться.

— Я поеду с тобой, дорогой Ан, чтобы всегда быть рядом, — объявила она.

На следующее утро я звоню папе: нужно поговорить о Дэнни.

— А как же твой театр и оживление исторических сцен?

– Это я, Стелла, – говорю я, когда трубку снимает Оливия.

— Важнее дать тебе кровь… а может быть, и больше.

– О Сте-елла, – длинно выдыхает она, словно получив удар в живот. – К нам приходила полиция, они хотели допросить твоего отца! Твой брат арестован за убийство.

Молодой человек от скелета динозавра незаметно проскользнул к выходу.

– Знаю. Именно поэтому я и звоню.



– Я сказала им, что Дэвид ни в коем случае не будет с ними говорить. Он болен, у него де-мен-ци-я! – кричит Оливия, будто мне ничего не известно об этом. – Они говорят, что могут пригласить к нему врача и совершеннолетнего представителя, но не меня, – продолжает она. – Якобы это должен быть кто-то посторонний!

В серый, дождливый день, прикрывший лондонские улицы сплошным потоком мокрых зонтов, никто не обратил внимания на безволосого приезжего с огромными глазницами на безбровом лице, входившего в сопровождении европейской девушки и японца в один из британских музеев.

– Вы говорили об этом с папой? – интересуюсь я.

Они остановились перед черепом неандертальца, найденного в свинцовом руднике Брокен-хила в Родезии и жившего около сорока тысяч лет назад.

– Он же все путает, он как в тумане. По-моему, полицейских он разочаровал.

В черепе было ровное круглое отверстие на виске. И без каких-либо трещин. Так пуля пробивает стекло. Правой височной доли не сохранилось, как и бывает при пулевом ранении навылет.

– Что он вам сказал?

— Протостарцы не изучают, не знают, не помнят прошлого. Они даже уничтожают его в своей памяти. Насколько поучительнее у людей, — сказал этанянин.

– Ничего, он отказывается разговаривать на эту тему. Как я ни пытаюсь, он замыкается в себе, и я не знаю… – Она замолкает и добавляет тише: – Не знаю, не нарочно ли он это делает.

Виленоль радовалась всякому интересу Ана к окружающему. Это благотворно сказывалось на его здоровье.

– Могу я поговорить с ним?

Сама же она выглядела усталой и печальной. Напрасно она надеялась, что смена впечатлений отвлечет от того, что так ее гнетет.

– Нет, – слишком резко бросает Оливия, но поясняет: – Я же говорю – он нездоров. Сегодня еще не вставал. У него истощение. – На какое-то время мы замолкаем. – Если твой брат… Если он сделал то, в чем признался, то Дэвид должен был знать, правда? Он бы знал?

Английская погода соответствовала ее настроению.

– Не уверена, – отвечаю я, не сомневаясь, что так оно и было. – Есть шансы, что Дэнни этого не совершал.

Виленоль вышла из музея с опущенной головой. Она не заметила за углом насквозь промокшего молодого человека. Он старался ни в коем случае не попасться ей на глаза.

– Ума не приложу, что мне делать, – продолжает Оливия, будто не слыша меня, и я отмечаю, что впервые застаю ее в таком состоянии, когда она принимает мою поддержку и не скрывает своей беспомощности.



Несмотря ни на что, я этому рада. Заверив ее, что все образуется, я прошу передать папе, чтобы он позвонил мне, как только сможет.

В пестром городе древних мечетей, сохранившем старинный восточный колорит, Матсумура знакомил Ана и Виленоль с памятниками древнейшей на Земле цивилизации — шумеров. Она появилась «взрывоподобно». Дикие племена тысячи лет назад вдруг стали заниматься земледелием, скотоводством, строить прекрасные города, обрели письменность. Сами шумеры так объясняли свою историю: «… из той части Персидского залива, что примыкает к Вавилону, появилось животное, наделенное разумом. И оно называлось Оанном. Все тело животного было, как у рыбы, а пониже рыбьей головы у него была другая, как у человека. Существо это днем общалось с людьми, но не принимало их пищи; и оно обучило их письменности, и наукам, и всяким искусствам. Оно научило их строить дома, возводить храмы, писать законы и объяснило им начала геометрии. Оно научило их различать семена земные и показало, как собирать плоды».

Я вешаю трубку, но сразу успокоиться не получается. Сегодня пятница, и в первой половине дня я должна быть в офисе для встречи с новым клиентом.

Матсумура отыскал клинописную табличку с этой записью шумеров и еще древнее изображение неведомого существа. Все это хранилось когда-то в библиотеке царя Асурбанипала.

Однако существует слишком много вопросов, которые не дают мне покоя. Я расхаживаю по кухне взад и вперед, готовя завтрак и забывая на ходу, что я делаю. Как я смогу быть полезной для своих клиентов, если мои мысли до сих пор занимает фраза Бонни: «Айона любила сочинять истории».

Я начала понимать, что если Айона приехала на Эвергрин не с целью учебы, значит, она замышляла нечто важное.

На изображении, если отбросить стилизацию, можно было узнать человека, облаченного в скафандр. Шумеры сравнили эту одежду с рыбьей чешуей.

В конце концов я решаю поехать к отцу, когда закончу работу. Мы должны поговорить с ним с глазу на глаз: только он может дать мне недостающие кусочки головоломки.

Из экзотического восточного города неутомимый Матсумура «перенес» своих спутников в Мексику.

Здесь друзей встречал Альберто Рус Луильи. Он обещал познакомить их с открытием своего прапрапрадеда, знаменитого археолога, носившего то же имя.

Остров Эвергрин

В густой сельве, в непроходимых зарослях, обнаружен был древний город майя с великолепными храмами, величественными пирамидами… Его назвали Паленке.

23 августа 1993 года

На вершине одной из пирамид высился изящный «Храм надписей». В недрах этой пирамиды прапрапрадед Альберто Рус Луильи нашел гробницу, поразив тем научный мир. Ведь древние майя, в отличие от египтян, не хоронили своих знатных людей в пирамидах. Однако открытие мексиканского археолога оказалось еще более значительным. Четыре года пробивался неистовый ученый по заваленным камнями коридорам к гробнице неизвестного вождя или жреца.

Мария не сдавалась. Несмотря на уклончивые ответы Айоны, она пообещала себе, что сделает все возможное, чтобы узнать о девушке как можно больше. Уже тогда она чувствовала – выяснить, что Айона делает на острове, жизненно важно для безопасности их семьи.

На пороге ее оказались скелеты шести юношей и девушки, принесенных в жертву при церемонии погребения. Гробница была прикрыта надгробной плитой с изображением, в котором впоследствии разобрали чертеж ракеты с сидящим в ней космонавтом. Он полулежал в мягком кресле, готовый к взлету, руки его покоились на рычагах, ноги на педалях, за его спиной двигатель извергал пламя.

Но к концу августа Мария почти не продвинулась в своем предприятии. В тот день она переправилась утренним паромом на материк и бродила по гавани, наблюдая за людьми, рассматривая дорогие яхты и прогуливаясь по магазинам. Она приехала одна и была погружена в свои мысли, когда вдруг в одном из переулков заметила Айону, свернувшую в магазин одежды. За ней шла еще одна девушка, однако с того места, где Мария стояла, ей не удалось разглядеть, кто это был. Забавно, но она вдруг вспомнила о Бонни – что ее дочь сейчас делает без любимой подруги?

Несмотря на предположение Дэнни, что Бонни уже не так счастлива в обществе Айоны, дочь снова ходила за подругой тенью, хотя их дружба теперь действительно казалась более односторонней, чем раньше.

Когда плита была поднята, под нею оказался саркофаг в форме ракеты. В нем сохранились кости, череп и частички распавшейся за более чем тысячелетие нефритовой маски. Ее удалось восстановить.

Мария спохватилась, что бродит на виду по магазину, и поспешила укрыться в уголке, с удивлением слушая, как Айона болтает с Тесс Карлтон. Подслушивать было стыдно и нелепо, и если ее заметят, придется сделать вид, что она находилась там все это время, но, несмотря ни на что, Мария, прячась, с жадностью ловила обрывки разговора сквозь громкую музыку.

И вот столетия спустя звездолетчик Альберто Рус Луильи с Аном, Виленоль и Матсумурой отправился в Паленке. Вместе с ними он спустился по освобожденным теперь лестницам и коридорам пирамиды к саркофагу. Матсумура наблюдал за реакцией своих подопечных.

– Я так рада, что мы подруги, – говорила Айона, держа Тесс под руку и вытягивая со стойки то одну, то другую вещь. – Здорово, когда можно с кем-то поговорить обо всем!

Тесс просияла от радости, а Мария нахмурилась, едва сдерживая раздражение. Ей были хорошо знакомы эти приемы, которыми Айона пользовалась в отношениях с Бонни.

Войдя первой в гробницу, Виленоль вскрикнула, отскочив в сторону. Она почти наступила на изображение сидящего в ракете космонавта. Резной по камню чертеж был выполнен великолепно. Но особенно поражена была Виленоль маской захороненного, которую их друг мексиканец специально доставил сюда.

– Сразу видно, они понятия не имеют, что с ним делать, – продолжала Айона.

Мария почувствовала, как ее щеки запылали.

На нее смотрело удивительное лицо — с огромным носом, тонкими губами и выразительными, едва ли не живыми глазами.

– Честно говоря, он меня просто пугает. Не переношу, когда он таращится на меня через стол. Мне жалко Бонни, но… – Айона замолчала. – Родню не выбирают, – дерзко закончила она.

Что-то странное, неземное чудилось в чертах маски.

У Марии кровь отлила от лица.

— Обратите внимание на нос! — указал Матсумура. — Он начинается выше бровей! Разделяет лоб на две части. Носолобый\\ Извините, но я не знаю на Земле расы с такой отличительной чертой.

– То, что произошло в пещере, было так забавно, правда? – продолжала Айона.

— Неужели инопланетянин? — прошептала Виленоль.

– Не знаю… Он здорово расстроился, – отозвалась Тесс.

— Отмечаю, свидетельствую, заверяю — на меня, на моих собратьев с острова Юных, на этанянина он не похож, — заметил Ан.

– Пустяки, – отмахнулась Айона. – Я думаю, он заслужил, чтобы его проучили, хотя не уверена, что это помогло. Каждый раз, когда я оглядываюсь, он всегда где-то рядом, будто собирается незаметно подкрасться!

— Возможно, что это не пришелец из космоса, а далекий их потомок, — заговорил японец. — И изображение на надгробной плите — символ его космического происхождения. Недаром иероглифы, обрамляющие изображение, расшифрованы как космические символы. Может быть, современники погребенного и не летали на ракетах, но помнили, что полеты связаны с высоким происхождением того, кого они хоронили.

Тесс не ответила.

— Кстати, — вступил Альберто Рус Луильн. — То, что в этих местах летали по воздуху многие тысячи лет назад, — несомненный факт, в чем я постараюсь вас убедить.

– Ладно, есть кое-что поважнее. Почему ты скрываешь от меня, что вы уезжаете с острова? – продолжила Айона.

Виленоль чувствовала, что она по-настоящему увлечена. По сравнению с огромностью раскрывающихся перед нею тайн ее собственные невзгоды показались ей мелкими, ничего не значащими.

Мария замерла одновременно с Тесс.

После Ана и его друзей в гробнице с каменным чертежом побывал крутолобый молодой человек. Он долго и грустно смотрел на загадочную маску, и ему казалось, что с мудрым пониманием его безграничной печали смотрел на него неведомый вождь, жрец или пришелец, похороненный здесь.

– Как уезжаем? – ошеломленно переспросила девочка.

Без обычных предосторожностей выходил из «Храма надписей» крутолобый молодой человек. Он был весь под впечатлением виденного в склепе.

– Ваш дом выставлен на продажу. Разве ты не знала?

Виленоль в последний раз оглянулась на пирамиду и изменилась в лице.

Мария представила, как Тесс качает головой. Сьюзен лишь недавно подтвердила это Марии, так откуда же, черт возьми, узнала Айона? Было понятно, что Сьюзен не хотела афишировать продажу дома, поэтому Карлтоны не поставили доску с объявлением об этом.

Друзья даже испугались за нее.

– Будет очень жаль, если ты уедешь. Особенно теперь, когда мы так подружились.

Однако Виленоль звонко засмеялась и стала уверять своих спутников, что в жизни своей не видела ничего более интересного. И она готова лететь хоть к самим звездным пришельцам.

– Наверно, – неуверенно отозвалась Тесс, явно сбитая с толку. Что же задумала Айона? Мария не сомневалась, что эта странная дружба с Тесс не имеет ничего общего с желанием, чтобы та осталась на острове.

Никто не подумал, что настроение Виленоль вызвано не только следами тех, кто когда-то побывал на Земле.

– Может, тебе поговорить с… – начала Айона, когда Мария вдруг споткнулась, потеряла равновесие и налетела на стойку с вешалками. Она схватилась за нее, чтобы не упасть и не зашуметь. Девочки ничего не заметили, и когда дверь магазина распахнулась, впуская новую посетительницу, Мария поспешила ускользнуть прежде, чем ее увидели. С колотящимся в горле сердцем она побежала на паром, бессовестно преданная девушкой, которую каждый вечер приглашала за свой стол.





Захватив альбом и карандаши, Дэнни отправился к полоске пляжа, тянувшейся вдоль Пайнклиф-аллеи. Он знал одну небольшую поляну, где Стелла и Джилл любили секретничать. Девочки называли ее своим тайным местом, хотя на острове любой мог его найти. Никто не ходил туда только потому, что рядом с поляной не было хорошей дороги. Стелла сегодня дома, и Дэнни знал, что он ее не побеспокоит.

И друзья полетели. Сначала в соседнюю Колумбию взглянуть в одном местном музее на золотой самолетик, который, очевидно, был украшением жреца или другой видной персоны — современника «носолобого», захороненного в пирамиде «Храма надписей». Эту вещицу изучали, сравнивали с птицами, рыбками, насекомыми, даже с чертежами самолетов, наконец, испытывали в аэродинамической трубе и признали моделью летательного аппарата.

Ему тоже нравилось это место на вершине утеса – оттуда открывался великолепный вид на море и соседние острова. Дэнни приходил сюда, когда ему хотелось побыть одному.

Матсумура, зная обо всем этом, запасся чертежом самолета двадцатого века и показал, как точно ложится золотой «амулет» на конфигурацию вычерченного самолета.

Но сегодня, едва он достал карандаши из футляра, за спиной послышался какой-то звук, что заставило Дэнни инстинктивно вжаться в заросли можжевельника. Он понимал, что ведет себя глупо, однако часто делал так не задумываясь.



Сердце совершило сальто, когда он разглядел Айону. Должно быть, она вернулась на последнем пароме – мальчик видел, как она уехала утром. А теперь девушка шла не спеша прямо навстречу, спрятав глаза за большими темными очками и мурлыча неизвестный мотивчик.

Особый сюрприз приготовил гостям Альберто Рус Луильи. Он предложил им сесть в старинный самолет, на котором здесь совершали прогулки туристы-путешественники, и взглянуть на побережье Перу с высоты.

Дэнни втиснулся еще глубже в кусты, молясь, чтобы Айона его не заметила. После того нелепого случая, когда он сорвался с дерева, Дэнни старался быть осторожнее. Айона неторопливо приближалась, а поравнявшись, присела и затихла.

На этом самолете они подлетели к побережью Перу со стороны Тихого океана, в районе Писко. На горном склоне сверху открылся гигантский знак в виде трезубца, указывающего путь через горы.