Нур ад-Дин Исмаил Мухаммад выглядел как родной брат дежурного «Радуева», даже очки у него были те же. Разве что был он повыше, жилистей, сильней и чувствовал опасность не хуже волка. Брать его пришлось с шумом, потому что дверь номера, где он отдыхал, была заперта. Выбил ее Шмель ударом ноги, Ибрагимов дал в проем очередь из «клина», и полуодетый афганец, получив две пули в грудь, выстрелить в ответ не успел, хотя держал в руке «беретту». Шмель добил его из своего пистолета, выстрелив два раза в голову, не заботясь о чистоте простыней на кровати; пули снесли Мухаммаду полчерепа, и кровь забрызгала всю кровать и стену напротив.

Ибрагимов высыпал на грудь убитого полмешка мини-Коранов — точно таких же, что нашли на теле писателя Кожемякина в Москве, бросил сверху визитку «чистилища». Сплюнул.

— Жаль, что подох так просто. Очень мне хотелось испробовать на нем одну новинку. Ладно, уходим. — Он включил рацию. — Кир, Шерхан, что у вас?

Динамики в ухе каждого перехватчика донесли ответы вызванных: «Все в порядке, контролируем ситуацию», — и майор рванул в коридор, прекрасно понимая, что времени на отход у них мало, несмотря на дерзость и быстроту проведенной операции.

В коридоре им повстречался сонный абориген, судя по внешности — славянин, и реактивный Шмель присоединил его к жертвам атаки, хотя Василий мог вполне успокоить мужика без летального исхода. Забрав безвольного Кулдсеппа, они выскочили во двор, снова сели в «газик» и с визгом шин понеслись по серпантину улицы вниз, вон из Кали-Юрта, подхватив на выезде Кира и Тамерлана, перебивших гарнизон «комендатуры» селения.

Отмотав по дороге двадцать километров до распадка, куда должен был прилететь вызванный еще в селе вертолет, и встретив лишь пастуха с отарой овец и двух пацанов на велосипедах, они рассредоточились на гребне распадка и стали ждать прибытия «вертушки». Ибрагимов же и Шмель укрылись с пленным в кустах, приказав остальным не соваться к ним в течение получаса.

Вася лег на землю недалеко от женщины-проводника и стал смотреть в небо, ощутив вдруг усталость — не физическую, а психологическую. Операция начала его угнетать не только количеством жертв, но и отношением коллег к происходящему. Они слишком легко убивали людей, мало или совсем не причастных к терактам в Москве, а главное, делали это с удовольствием.

Зашуршала трава. Вася повернул голову и увидел соседку. Шапочку она сняла, и теперь можно было разглядеть ее миловидное лицо с желтовато-карими глазами, курносым носиком и прямыми бровями, придающими лицу мрачноватое выражение.

— Спасибо за часового, — проговорила она, присев рядом на корточки. — Как зовут?

— Василий, — ответил Балуев, приподнимаясь на локте.

— Меня Людмила. А что отцы-командиры там делают с ним?

— Допрашивают, наверно.

— Что он может знать?

— Спроси у него.

Помолчали. Из-за кустов послышался смешок, потом раздался голос Тамерлана:

— Эй, «волкодав», не теряйся. Или помочь?

Вася рывком сел, но женщина удержала его за рукав.

— Пусть веселятся, не обращай внимания. Это опасные люди.

— Да и я не бычок-первогодок.

— Я их уже знаю… — Людмила не договорила.

Из кустов, в которых скрылись внизу Ибрагимов и Шмель, раздался дикий крик. В нем было столько муки и боли, что все вскочили, хватаясь за оружие. Уже догадываясь, в чем дело, Вася метнулся на крик, продрался сквозь кустарник и увидел катавшегося по земле Кулдсеппа, а рядом, в нескольких шагах, спокойно стоящих майоров.

Эстонец уже не кричал — выл и хрипел, царапая себе живот и грудь ногтями, то зажимая глаза, то пытаясь их вырвать, пока кровь не залила лицо. Вася заметил в руке Ибрагимова пистолет, похожий на «глушак», но с толстым кольцом алого цвета на конце дула, и все понял. Это был генератор боли «пламя», в просторечии «болевик», о котором тоже ходили легенды в кругах военных профи. Он воздействовал на нервную систему человека таким образом, что тот чувствовал сильнейшие боли, снять которые ничем было нельзя.

Вася повернул дуло своего «клина» к земле, выстрелил, и Кулдсепп затих, перестал корчиться и вырывать себе глаза. Пуля попала ему в висок.

Ибрагимов и Шмель оглянулись.

— Какого дьявола! — нахмурился Ибрагимов, увидел за спиной Василия подходивших Людмилу, Тамерлана, Кира и Маугли, сунул «болевик» за пазуху. — В чем дело? Почему оставили охранение? «Духов» захотели пропустить? На место!

— А чем это ты его достал? — кивнул на окровавленное тело наемника Тамерлан. — Чего он так кричал?

— Не твоего ума дело. Быстро наверх!

Перехватчики молча полезли по склону распадка на гребень. Вася повернулся за ними, услышал тихий щелчок взводимого курка и мгновенно отпрыгнул в сторону, готовый стрелять сразу с двух рук в любую секунду.

Майоры стояли лицом к нему, похожие друг на друга хищным прищуром глаз. Ибрагимов держал руки в карманах, из руки Шмеля смотрел на Васю пистолет «волк». Несколько мгновений длилось красноречивое молчание, потом Шмель нехорошо ухмыльнулся, спрятал пистолет, а Ибрагимов проговорил ровным голосом:

— Еще раз вмешаешься в мои дела, «волкодав», пеняй на себя. Понял?

— Еще раз без нужды будете мучить людей, партнеры, — таким же ровным голосом ответил Василий, — положу обоих. А выберемся, доложу о ваших экспериментах кому следует.

— Ты сначала выберись, — сказал Шмель, продолжая улыбаться так, что от его улыбки у Балуева свело скулы.

— Займи свое место, — отвернулся Ибрагимов, нагибаясь к лежащему на спине наемнику.

Василий без шума растворился в кустах, поднялся на вершину холмистой гряды, снова лег на траву возле сидящей Людмилы. Женщина оценивающе посмотрела на его сосредоточенно-хмурое лицо, покачала головой.

— Зря ты с ними цапаешься. Зачем пристрелил пленного?

— Он бы все равно умер. — Вася помолчал. — К тому же я не палач, а «волкодав»-перехватчик, не люблю, когда пытают людей, даже таких гнусных, как этот эст.

— Это их дело. Я тоже не люблю таких зрелищ, но они наших ребят пытали не в пример страшнее.

Вася не ответил, и женщина замолчала. Потом придвинулась ближе.

— Женат?

— Нет.

— Дикий ты какой-то, непохож на остальных. Я видела, как ты двигаешься. Рукопашкой у кого занимался?

Вася хотел отшутиться, но в это время послышался гул вертолетных винтов, и тотчас же из-за ближайшего холма вывернулась пятнистая «вертушка», мастерски прижалась к земле, села в распадке с первого захода.

Через минуту они уже летели низко над землей — в антирадарном режиме, — огибая холмы и скалы, ныряя в лощины и ущелья, на северо-восток, в сторону Грозного. Вертолет должен был высадить группу в тридцати километрах от столицы Чечни, где их ждала спецмашина.

Вася понимал, что нажил себе серьезных врагов, но думал об этом мало. Пока они шли в общей связке, отряду был нужен каждый человек. Ну а потом, после выполнения задания, можно будет и поговорить с обоими по-мужски. Главное в нынешнем положении — беречь спину.

Глава 10

ЗИГЗАГ ВЫСОКОЙ ПОЛИТИКИ

Премьер-министр вызвал Панова в «Белый дом» неожиданно, к тому же он прежде никогда не разговаривал с ним в раздраженном тоне, поэтому Иван Сергеевич ничего хорошего от аудиенции не ждал. Однако пока он собирался, решал неотложные дела, ехал в Дом правительства, произошли некие события, которые повлекли за собой весьма важные последствия.

Во-первых, премьера не оказалось на месте, а его секретарь, вышколенный молодой человек в очках, о причине отсутствия сказал только два слова, подняв очи горе:

— У Хозяина.

Это означало, что Краснорыжин срочно убыл в Кремль по вызову президента.

Размышляя об этом, Панов вышел из приемной руководителя правительства и нос к носу столкнулся с вице-премьером Сосковым, которого знал плохо и с которым прежде никогда не контактировал.

— А я за вами, Иван Сергеевич, — сказал, поздоровавшись, Сосков, плотный, большеголовый, смотрящий всегда исподлобья, почти никогда не улыбающийся, с ежиком коротких светлых волос. — Узнал, что вы здесь, и решил поговорить. Есть повод. Пойдемте в мои апартаменты.

— Но меня вызвал Михаил Сергеевич…

— Ему будет не до вас. — Сосков пропустил директора ФСБ вперед, дружески взял под локоть и повел по коридору, мягко ступая по ковровой дорожке. Открыл свой кабинет, усадил гостя в кресле напротив диванчика в «гостевом» углу огромной роскошной комнаты со множеством стеклянных шкафов, набитых призами и кубками всех размеров и цветов. Достал из бара бутылочку армянского коньяка, налил в стопочки по глотку, поднял свою стопку.

— Ваше здоровье, Иван Сергеевич.

Хмыкнув, Панов проглотил коньяк, сунул в рот по примеру хозяина дольку ананаса, и они некоторое время сосредоточенно жевали, поглядывая друг на друга, словно оценивая то, что должны были услышать. Наконец Панов сдался первым:

— Итак, я вас слушаю, Юрий Степанович. Что тут у вас происходит?

— Да ничего особенного, Иван Сергеевич. Под Краснорыжиным зашаталось кресло, так что в ближайшее время следует ждать перемен.

— А вы, надо полагать, его сменщик? — догадался Панов.

— Ну не на сто процентов, — скромно потупился Сосков, — однако вероятность большая. Все будет зависеть даже не от президента, а от Думы. В связи с чем дружески советую прекратить все спецоперации на территории Чечни. Краем уха я слышал, там сейчас работает ваша опергруппа?

Панов похолодел, стараясь тем не менее выглядеть достойно. О засылке группы перехвата в Чечню должны были знать всего четыре человека: сам Иван Сергеевич, Ельшин, Первухин и Краснорыжин. Однако если и Сосков осведомлен, значит, где-то произошла серьезная утечка информации.

— Исламский терроризм шагнул на территорию… — начал директор ФСБ.

— Да какой, к черту, исламский терроризм! — криво улыбаясь, проговорил Сосков, налил еще по глотку коньяка. — Хорошо делают братья-армяне, не правда ли? Нам до исламских террористов нет никакого дела. А вот предстоящая встреча президента Ичкерии с нашим президентом имеет громадное значение. Через два дня состоится визит их премьера, а потом и сам Шароев пожалует, что весьма и весьма важно для развития отношений в… гм-гм… нужном для нас направлении. И если вдруг в этот момент случится что-то с его сыном… вы понимаете?

Панов понимал. Задумчиво повертел в пальцах хрустальную стопку с выпуклым двуглавым орлом на боку.

— Но команда Безумного… э-э… Амирбека Шароева уничтожила несколько офицеров, героев чеченской войны, а также писателя Кожемякина. Это доказано…

— Да забудьте вы о них, — поморщился Сосков. — Есть дела поважнее. Щенок перестарался… Пусть расчетами с чеченцами занимается «чистилище», что нам только на руку. В общем, я надеюсь, вы хорошо представляете последствия. Необходимо обойти все острые углы перед визитом Шароева в Москву, а это означает, что его сын…

— Известный бандит и террорист…

— … его сын должен находиться в полном здравии.

Панов поставил стопку с коньяком на столик, выдержал тяжелый взгляд вице-премьера, встал.

— Я все понял, Юрий Степанович. Попытаюсь сделать все, что в моих силах.

— Вот и ладненько, Иван Сергеевич. А я со своей стороны обещаю вам всестороннюю поддержку.

Они раскланялись, не подавая друг другу руки, и Панов вышел из кабинета. Вскоре он входил в свои служебные апартаменты, привычно не замечая смены телохранителей, сопровождавших его повсюду, кроме разве что территории «Белого дома». Постояв в глубокой прострации несколько минут у окна с видом на Лубянскую площадь, Иван Сергеевич вызвал Ельшина и Первухина и сел за компьютер. Ему захотелось поднять досье на вице-премьера Соскова, имеющего, по данным ФСБ, прямые связи с миром бизнеса и криминальным миром.

Начальники управлений «Т» и УСО явились аккурат через десять минут, словно ждали вызова. Сесть их Иван Сергеевич не пригласил, проговорил, не поднимая головы от дисплея:

— Во-первых, кто-то из вас проговорился о проводимой нами операции «Перехват».

Генералы в замешательстве переглянулись.

— Не может быть! — твердо заявил Первухин.

— Тогда откуда о ней известно Соскову?

Начальники управлений снова обменялись взглядами. Первухин был озадачен, Ельшин же догадывался, в чем дело, но молчал. Сосков был связан с «Куполом», значит, в его руководстве кто-то проговорился о засылке группы в Чечню.

— Второе, — произнес Панов, не повышая голоса, все еще читая довольно объемное досье Соскова, выведенное на экран. — Вы предложили этот вариант — «месть» исламским экстремистам, вы и расхлебывайте. Связь с группой есть? Где они там?

— Они уже ликвидировали шестерых, — сказал Первухин, — остался Безумный… э-э… Шароев. Он будет уничтожен сегодня ночью.

— Немедленно отмените операцию! — Иван Сергеевич наконец глянул на стоящих посреди кабинета генералов. — Обстоятельства изменились. Шароев должен остаться живым. Ясно?

— Но ведь мы учитывали… — начал было Первухин.

— Исполняйте. — Панов отвернулся, давая понять, что аудиенция закончена.

Начальники управлений поглядели друг на друга в третий раз и вышли. В приемной они закурили.

— Смена курса, — сказал авторитетно Ельшин. — Дует свежий ветер перемен. Краснорыжин, очевидно, полетит в скором времени, а его место займет или Сосков, или Лобанов.

— Да хрен с ними обоими, — затянулся Первухин. — Меня это мало волнует. А вот то, как мы теперь будем вытаскивать группу…

— Вытащим, — беззаботно махнул рукой Ельшин.

— Вот и вытаскивай. Ты предложил вариант «мести»… с дезой на «чистилище», ты и хлопочи.

— Не переживай, — хлопнул начальника УСО по плечу Генрих Герхардович. — Все будет тип-топ, гарантирую.

Глава 11

ОТСТУПНИК

На сей раз сознание Матвея вселилось не в тело разведчика-первопредка, путешествующего по запретной территории Инсектов, а в тело более древнего представителя рода — получеловека-полульва-полунасекомого, и этот человекообразный монстр (две ноги, четыре руки, вполне человеческая голова, хотя и с фасетчатыми глазами и без ушей, хитиновые наросты на лопатках, похожие на зачатки крыльев, и такие же пластины на груди и на животе, органично сочетающиеся с кожей) оказался тем самым родоначальником системы боя — смертельного касания, которую получил Матвей в дар от иерархов с помощью Тараса Горшина.

В принципе ничего особенного в этом трансовом сне-воспоминании Матвей не увидел. Мастер тренировался один, записывал свои мысли острым когтем на тонких, как бумага, металлических листах (металл напоминал серебро, а вязь букв походила на арабскую письменность), затем отрабатывал приемы на учениках, а может быть, на рабах — трупы уносили молчаливые женщины-львицы в своеобразных балахонах, — и снова записывал соображения, изредка стирая проступающий на металле текст куском пемзы.

Матвей попытался воздействовать на сознание мастера и даже вывел его из дома, похожего на термитник, но, кроме десятка таких же трех-четырехъярусных термитников, коричнево-красных, отблескивающих глазурью, геометрически безупречных, да леса за ними, над которым висел зоэрекс, ничего больше не увидел. Зоэрекс, летающий город Веспидов, показался ему необычным, однако времени на рассмотрение предок Матвею не дал, сердито вышвыривая сознание потомка из своего.

Проснувшись, Матвей проанализировал сон, понял, почему воздушный замок Веспидов показался ему необычным: он был совсем новенький, красивый, изящный, как игрушка, — и пришел к выводу, что прапредки человека вполне могли уживаться мирно с пережившими Изменение Инсектами.

Сон не показался Матвею интересным, и все же он остался доволен. В этот раз ему удалось опуститься по мировой линии своих предков гораздо глубже в прошлое, чем в предыдущих трансовых путешествиях-снах, а это вселяло надежду, что когда-нибудь ему удастся подобраться к Изменению вплотную, а может быть, и перешагнуть этот временной барьер, чтобы пересечь эпоху царствования Инсектов, пообщаться с Аморфами и встретиться с Безусловно Первым, Творцом «розы реальностей».

Встав, как обычно, в половине шестого, Матвей проделал комплекс обязательных упражнений и медитации, не выходя в астрал, затем начал тренировать свои растущие возможности. Летать он еще не научился, как и ходить по воде, но вес тела был способен уменьшить в три-четыре раза. Мог излечивать раны, нанесенные холодным или огнестрельным оружием, у себя или у других людей, чем пользовался не однажды, развил обоняние до такой степени, что мог конкурировать с любым животным, остротой зрения — с орлами, а слухом — с дельфинами и летучими мышами. Теперь его интересовали более высокие материи: способность создавать видимые копии, так называемые «астральные тела», или, по-научному, — динамические голографические призраки, возможность ощущать панорамы и перспективы других реальностей и весьма необходимая способность проникать сквозь стены, не говоря уже о способе мгновенного преодоления огромных расстояний, которым владели иерархи и Хранитель Матфей. Но тот был Посвященным III ступени Внутреннего Круга, а Соболев принадлежал к касте II ступени, что и кардиналы Союза Девяти, поэтому мог только мечтать о возможностях Хранителей, хотя в будущем рассчитывал на новое Посвящение.

Конечно, он не ждал милостей от природы, он тренировался упорно и настойчиво, и кое-что у него начало получаться.

Однажды Кристина застала его, упиравшегося в стену рукой (рука излучала нежное розоватое свечение), и даже засмеялась от неожиданности:

— Что это ты, Соболев, стену подпираешь?

— Пытаюсь пройти насквозь, — сказал истинную правду Матвей, что было воспринято сначала как шутка. Потом девушка заметила светящийся ореол вокруг руки и перестала улыбаться.

— Ты… серьезно?!

— Что ни на есть, — кивнул Матвей. — Понимаешь, всего-то и надо подогнать частоту вибраций тела под частоту вибраций стены, но у меня пока не получается.

Он убрал руку, и Кристина увидела на бетонной, покрытой обоями стене отпечаток ладони…

Вспомнив этот эпизод, Матвей улыбнулся. С тех пор он пытался тренироваться в одиночестве, ночью или когда Кристина отсутствовала, чтобы не травмировать ее психику.

Он заперся в ванной, коснулся двумя ладонями перегородки между ванной и туалетом, сосредоточился, и руки, засияв, как раскаленные бруски металла, вошли в перегородку на сантиметр.

Боль ударила по нервам кнутом. Матвей выдернул руки, подул на них, потряс, сунул под воду. Утихомирив боль, покачал головой. Чего-то он не учитывал при экспериментировании, и проникновению в материал стен мешала реакция нервной системы, вызывающая сильнейшую боль-ожог в нервных окончаниях погружаемых в твердые тела рук.

После душа с непременной сменой холодной и горячей воды Матвей вскипятил чайник и привычно обозрел «окрестности» астрала, входя в меоз[8] без всякого усилия.

Как всегда, мерный «космический» шум первого информационного слоя Земли подействовал на него завораживающе, и он даже пропустил тихое прикосновение чьего-то мысленного потока. Опомнился, уплотняя пси-блок и одновременно расширяя диапазон гипервидения. Мыслепоток был незнакомым, и от контакта с ним у Матвея родилось ощущение прикосновения к холодной и скользкой шкуре болотной змеи. Кто-то пытался лоцировать его в астрале, ожидая появления, кто-то незнакомый, чужой, равнодушно-внимательный и оттого непредсказуемо опасный.

Стряхнув с себя щупальца чужой воли, Матвей побрел было дальше, настраиваясь на прием нужной информации, но вынужден был прервать сеанс — на кухню выпорхнула Кристина, босоногая, как всегда, в наспех наброшенной мужской рубашке, розовая со сна, соблазнительная и милая.

— Я его ищу по всей квартире, а он здесь медитирует в одиночестве. О чем задумался, детина? — Она взобралась к нему на колени, шутливо потянула за нос, лизнула в ухо.

Матвей поцеловал ее в шею, потом не удержался и расцеловал обе груди, прижал к себе.

— О чем может думать молодой мужик в семь утра? О тебе, конечно. А еще о несовершенстве человека.

Кристина белозубо засмеялась.

— Еще твой любимый Омарчик Хайям задавался этим вопросом. Помнишь?



Отчего всемогущий творец наших тел
Даровать нам бессмертия не захотел?
Если мы совершенны — зачем умираем?
Если несовершенны, то кто бракодел?



— Помню, — улыбнулся Матвей. — Хотя в принципе, знаю, кто бракодел.

— Кто же?

— Аморф Конкере, Монарх Тьмы.

— Это еще кто такой, почему не знаю? Разве не Господь нас создал?

Матвей покачал головой, сказал серьезно:

— Разве мог Господь создать таких злобных, трусливых, агрессивных, лживых и порочных существ, как люди?

— Конечно, мог, — пожала плечиками Кристина. — В противовес кому-то, например, или для ассортимента, так сказать, или вообще шутки ради. Ведь недаром говорят, что весь наш мир — майя, иллюзия… Е г о иллюзия, понимаешь? Мы всего-навсего мыслеформы Бога.

Матвей внимательно всмотрелся в лицо подруги. На миг ему показалось, что сквозь черты Кристины на нем проступили черты лица Светлены. Но он отогнал от себя это наваждение.

— Как я понял, ты уже кое-что прочитала из того, что я тебе давал. Интересно?

— Торчу и балдею. — Кристина освободилась из объятий, побежала в ванную, выглянула оттуда. — Даже на лекциях читаю. И вообще, ты действуешь нечестно.

— Это почему же? — вытаращил глаза Матвей.

— Я и так с тебя тащусь, как говорят подружки, минуту не могу прожить одна, а ты еще эту гипнотизирующую эзотерику подсунул, чтобы крепче меня к себе привязать.

Дверь закрылась, зашипела в кране вода.

Матвей улыбнулся, потом рассмеялся, по ассоциации вдруг припомнив рассказ Васи Балуева.

Два года назад… или вперед? Ведь те события как бы еще не происходили… и все же хранится в памяти история двух «волкодавов»-перехватчиков и трех Посвященных, и никуда от этого не деться! Все это было… или все-таки еще только будет?

«Не рефлексируй! — строго приказал сам себе Матвей. — Все будет так, как должно быть, даже если будет иначе».

История же, поведанная Балуевым, была в самом деле уморительна. Вася тогда жил во Владимире с девушкой Наташей, перезнакомился с ее друзьями, ходил к ним в гости, вместе отдыхал. А однажды, отпраздновав чей-то день рождения, поздно ночью компания пошла прогуляться и, выйдя на берег Клязьмы, решила искупаться. Но так как все заранее не побеспокоились о купальных костюмах, один из самых юморных приятелей Наташи — Алексей, Леха — предложил купаться голыми, но лагерями: женщины отдельно, мужчины отдельно. Провел черту на песке до реки, скомандовал: бабы налево, мужики направо. Разделись, залезли в теплую воду, а через минуту раздался вопль и визг на «левой» половине — Леха заплыл на женскую территорию. Оправдывался он потом тем, что «черту смыло водой»…

Матвей еще раз улыбнулся, потом внезапно сбросил с себя одежду и ворвался в ванную. Кристина, правда, визг поднимать не стала…

Потом они завтракали: рис, овощная поджарка, кофе. Кристина была настроена весело, болтала о том о сем, изредка бросая на Соболева странноватые взгляды, и Матвею снова показалось, что из нее выглядывает Светлена, спутница инфарха, его светлый ангел. Рассердился на себя, отодвинул чашку.

— Сколько тебе экзаменов осталось сдать?

— Два, — остановила свой рассказ Кристина. — А что?

— Прикидываю, когда и куда мы поедем потом.

— Куда захочешь. Можно ко мне в Рязань, можно к родственникам в деревню, они в Красноярском крае живут, в тайге, на берегу горной речушки. А куда ты ездил вчера?

— За кудыкины горы, — не моргнул глазом Матвей.

— Меня не мог взять с собой?

— Не мог, к сожалению.

— Не ври. Не захотел.

Матвей подумал, кивнул, соглашаясь, поднял вверх палец и назидательно проговорил:

— Если мужчина никогда не лжет женщине, значит, ему наплевать на ее чувства.

Кристина засмеялась, поперхнулась чаем, и Матвей легонько постучал ее по спине.

— В следующий раз обещаю взять тебя с собой. Но только после того, как сдашь экзамены, и только в том случае, если будешь слушаться.

— Слушаю и повинуюсь, мой господин. — Кристина вдруг ойкнула, бросив взгляд на висевшие на стене в кухне часы. — Заговорил ты меня, перехватчик, я же на консультацию опоздаю! — Она подхватилась и бросилась из кухни в спальню, откуда раздался ее голос: — Посуду не забудь помыть.

— Это называется статус-кво, — глубокомысленно пробормотал Матвей, вспомнил старый анекдот, добавил: — «А вот этого не надо, — сказал граф и пошел мыть посуду…» — Зашел в спальню, оценивающе разглядывая переодевающуюся Кристину. — Я тебя подвезу, успеешь.

— Выйди, нахал! — возмущенно отмахнулась блузкой Кристина.

В начале десятого он высадил ее на Манежной площади и направил машину по Охотному Ряду мимо Театральной и Лубянской площадей в сторону Новой Басманной. Тарас Горшин, отступник Внутреннего Круга, ныне — комиссар «чистилища», жил в собственном доме на окраине Москвы, в зеленой зоне Щелкова и, судя по «шевелению» астрала, находился в данный момент дома.

Дом Тараса был окружен сосновым лесом, а обрабатываемый участок с плодовыми деревьями: две яблони, несколько вишен, слива и груша, — и огородом не превышал шести соток. Зато участок был тщательно ухожен и содержался в идеальном порядке, что говорило о привязанности хозяина к земле. Дом недавней постройки, по сути, представлял собой финский коттедж с остроугольной крышей, под которой располагалась мансарда. Насколько помнил Матвей, в доме было пять комнат и кухня. В большой гостиной, выполненной в готическом стиле и представлявшей собой каминный зал с коллекцией старинного холодного и огнестрельного оружия и лат, Соболев уже бывал однажды.

Оставив машину за два квартала до «поместья» Горшина, наглухо заблокировав себя в пси-диапазоне, он прошелся по улице, присматриваясь к дому, никого в саду не увидел и ловко перепрыгнул через полутораметровой высоты забор, памятуя, что калитка Тарасова двора снабжена хитроумной системой контроля и опознавания гостей.

Открыть входную дверь не составило бы особого труда, но тогда сработала бы сигнализация, и Матвей решил проникнуть в дом через окно, несмотря на то, что все они были заперты изнутри. Он зашел со стороны леса, все время лоцируя, вернее, пассивно контролируя передвижения хозяина по дому, прислушался к своим ощущениям, тревоги не почуял и положил руку на стекло. Через несколько минут в стекле образовалось отверстие по форме ладони, сквозь которое можно было просунуть руку. Матвей отодвинул шпингалет форточки, открыл ее, гибким, змеиным движением, с прыжка, втиснул в нее плечи и быстро пролез, буквально «стек» на пол струей воды.

Горшина он обнаружил в гостиной с камином. Бывший Посвященный II ступени, отвергнутый адептами Внутреннего Круга за упорную реализацию идеи мести (слуги Конкере убили его жену с неродившимся ребенком), рисовал на листе белого картона китайский иероглиф «цюань» — кулак внутри кулака, символизирующий тайный, скрытый от посторонних смысл какого-нибудь явления.

Он мгновенно повернулся к двери, почуяв чужое присутствие, и несколько секунд Посвященные смотрели друг на друга: один — с изумлением и недоверием, второй — с любопытством. Потом Горшин сорвался с места и оказался рядом — он владел темпом, то есть знал секрет сверхскоростного сокращения мышц. Но и Матвей мог работать в темпе, поэтому встретил хозяина адекватно.

Специалист, владеющий системой построения движения, своеобразной силовой паутиной возможных траекторий рук, ног, головы, других частей тела, способен, ничуть об этом не задумываясь, показать тысячи разнообразных приемов, не привязываясь к какой-то определенной схеме боя или комбинации базовых техник. Он просто действует исходя из принципа: хочешь быть непобедимым — не создавай ситуацию, в которой есть возможность тебя победить. И Матвей давно научился пользоваться этим принципом. К тому же он в совершенстве владел техникой смертельного и усыпляющего касания. Поэтому ни одно движение Горшина не поставило его в тупик, ни один удар мастера, коим, безусловно, был Тарас, не достиг цели. В любой момент Матвей мог остановить схватку, обладая дацзешу — искусством пресечения боя, к которому можно было отнести и японское ниндзюцу, и монгольское бандзо, китайский дуаньда, маньчжурский чаньтун, индонезийский пенчак-силат и отечественный русбой; всеми этими стилями Матвей занимался в свое время, и все они вошли в его техническую базу.

Горшин отскочил, озадаченный, но не побежденный, не растерявшийся и по-прежнему опасный. Снова начал атаку, меняя стили и ритм проведения приемов, ломая траектории движений спонтанно и неожиданно. Матвею пришлось ответить, чтобы ослабить нажим, потому что он перестал сновать между ударами и уклоняться, противник ему все-таки достался высшей категории, с которым вряд ли мог справиться даже мэйдзин — мастер ниндзюцу.

Затем Горшин применил «ядовитую руку» — искусство смертельного касания, культивируемое некоторыми японскими школами тайдзюцу, и хотя это был всего лишь отголосок «настоящей» космек (комбинаторики смертельного касания — по терминологии Васи Балуева), созданной перволюдьми миллионы лет назад, Матвею пришлось изрядно потрудиться, чтобы не получить серьезный энергетический укол самому и не покалечить противника.

Кончилась атака Горшина тем, что он получил «щелчок по паутине» — укол в стиле русбоя в середину лба и некоторое время «выплывал» из полубессознательного состояния, присев на корточки. Выпрямился, опуская руки, показывая, что не собирается продолжать, но сдаваться явно не хотел.

— Мо сйцумен ва аримасэн ка?[9] — спросил Матвей по-японски.

— Кто тебя послал? — Голос Горшина был тихий, хрипловатый, обманчиво надломленный: он готовился к новой атаке.

— Не Конкере, — усмехнулся Матвей. — Я работаю на военную контрразведку, хотя пришел к тебе по собственной инициативе.

— Кто ты? Один из нас? Судя по тому, как ты вошел…

— Я Матвей Соболев, с одной стороны — Посвященный, с другой — нет. Если ты способен выслушать меня спокойно, без демонстрации вибхути[10], давай сядем и поговорим.

— А ты можешь?

Матвей прыгнул.

До стола было метров пять, и он пролетел над ним — уменьшив вес втрое, — точным движением снял с поверхности стола лежащий на нем нож и полоснул им по левой ладони. Брызнула кровь, тут же сворачиваясь, а через несколько мгновений, когда Матвей уже стоял у стены с оружием по ту сторону стола, шрам затянулся на глазах, побледнел, исчез совсем.

— Нормально, — хмыкнул Горшин. — Почему я вас не знаю? Такое способен проделывать только Посвященный II ступени Круга.

— Вы меня знаете, — сказал Матвей дружелюбно. — Точнее, з н а л и. Но об этом мы поговорим чуть позже. — Он снял со стены висящий обоюдоострый меч, по желобку которого вилась вязь старинных русских букв: «Не обнажаша напрасе». — Тринадцатый век. Меч русского князя Волеслава, не так ли?

— Откуда вы знаете?

— Ты мне сам сказал два года назад. Не хочешь попробовать? Ты ведь мастер кэндо? Однажды ты демонстрировал мне свое искусство.

Горшин без слов прыгнул через стол, красиво приземлился по другую сторону и снял другой меч — рыцарский, классического европейского типа, длиной около метра и шириной в пять сантиметров, с гардой, дужки которой слегка загибались вверх. Эфес его не был особенно удобным, но и витой эфес русского меча не слишком хорошо лежал в ладони.

Во время памятной Матвею встречи с Горшиным тот показал ему такое виртуозное владение мечом, что не восхититься и не позавидовать было нельзя. Но с тех пор прошло достаточно времени, чтобы Матвей приобрел мастерство воина, оттачивая владение мечом и другими видами холодного оружия, поэтому сегодня он дрался с Тарасом на равных.

О нет, этот бой не походил на всемирно известные киношные сражения горца Дункана Маклауда со своими многочисленными врагами. Каждый удар в этом бою мог оказаться смертельным, последним, ибо наносился не в одной плоскости, а по сложным кривым — «лопастями поражения», и не знающие защиты от таких ударов давно потеряли бы жизнь.

Горшин действительно был прекрасным кэндоистом, знающим все тактики и приемы боя на мечах, в том числе такие сложные, как японская «боэй-когэй-хеки» и русская «сеча Радогора».

Противостоять ему было чрезвычайно трудно, особенно в моменты смены ритма, однако Матвей выдержал бой, лишь однажды получив царапину на плече и сам нанеся укол в ухо противнику.

Тарас бросил свой меч первым, сказал хладнокровно:

— Вы превзошли меня, сэнсэй. Проходите, я сейчас приготовлю напитки.

Матвей повесил меч на стену, сел в одно из старинных, из темного дерева кресел. Горшин принес на деревянном подносе чашки из тонкого китайского фарфора, кофейник, сахар, сыр ломтиками, разлил кофе по чашкам. Отпив по глотку, они оценивающе глянули друг на друга, похожие непоказным спокойствием и глубинной уверенностью в себе, основанной на опыте и знании.

— Итак?

И от этого вопроса Матвею показалось, что история повторяется даже в деталях. Два года назад он пил кофе с Тарасом точно так же, и впереди их ждала жестокая схватка с Монархом Тьмы.

— Я инициировал эйнсоф, — сказал Матвей. — Ты в курсе, что это такое.

— В курсе, — кивнул Горшин, в свою очередь переходя на «ты». — Только странно, что ты уцелел.

— Мне придется начать издалека… — Матвей вздохнул про себя, не чувствуя желания продолжать; свою историю он повторял уже в третий раз, это начинало надоедать.

В отличие от предыдущей встречи с Ульяной и Парамоновым сегодня ему удалось уложиться в сорок минут. Горшин все отлично понимал, ни разу ничего не переспросил, скепсис не выражал и лишь изредка вскидывал на рассказчика сосредоточенный взгляд. Молчал он, после того как Матвей закончил, недолго.

— Значит, произошел отстрел мягкой версии Закона возмездия…

— Нечто в этом роде, — улыбнулся Матвей на слово «отстрел».

— Ну и что? Я это в принципе знал, поэтому и создал «Стопкрим» в качестве регулятора Закона.

— Этот твой регулятор слаб, он не справится с проблемой стабилизации социума. Да и не может он быть полноценным регулятором в принципе, как изначально патогенная система отношений.

— Допустим, это еще надо доказать.

— А исторический опыт порочных процессов регуляции социума тебе ничего не доказывает? Закон обратной связи подвержен волновым колебаниям, и как только он ослабевал, на Земле начинались войны, общие процессы разрушения культуры. На Ближнем Востоке окреп ислам — началась эпоха Крестовых походов. Взрывообразный процесс падения энтропии породил монголо-татарское иго. Такой же процесс в двадцатом веке инициировал поход Гитлера на Россию…

— Не стоит приводить примеры, — рассеянно сказал Горшин, — вряд ли ты докажешь мне то, в чем я сомневаюсь.

— Я ничего не хочу доказывать, только привожу факты. А в общем-то ты не прав, деятельность «чистилища» — не главная забота Посвященного такого ранга, как ты. Тем более что ситуацией все равно управляет более мощная организация.

— «Купол», что ли? Мы доберемся и до него.

— Нет, Союз Девяти Неизвестных. В твоей команде есть некто Рыков Герман Довлатович, начальник информбюро ФСБ, так вот он — один из кардиналов Союза. Неужели не почувствовал его силу? А в «Куполе» работает еще один кардинал — Хейно Яанович Носовой. Так что именно они регулируют социальную и прочую среды страны, а не «чистилище», и масштаб их воздействия на жизнь мира гораздо выше. Не обижайся, но я не стал бы преувеличивать собственную значимость для «запрещенной реальности».

— Я не обижаюсь, — сверкнул глазами Горшин, сделав безуспешную попытку перехвата воли собеседника, — но и не преувеличиваю. Я отступник, и никто не смеет мне диктовать свои условия, ни Союз Девяти, ни адепты Круга. Ни ты. У нас разные способы реализации себя и разные дороги.

— Ошибаешься, — простодушно проговорил Матвей. — Я предлагаю нечто большее, чем месть убийцам твоей жены, а как говорят даосы: не взять то, что даровано Небом, — значит себя наказать.

— Что же ты предлагаешь?

— Совсем скоро начнутся разборки между иерархами за трон Мастера Мастеров, инфарх будет низложен — не без помощи Монарха, кстати, разгорится великая битва за абсолютное владение «запрещенной реальностью»… — Матвей помолчал, — ибо это так увлекательно — властвовать над миром! А Монарх между тем потихоньку готовит новое изменение… если только оно уже не началось.

— Что ты предлагаешь конкретно?

— Перекрыть границы нашей реальности, дать цивилизации шанс развиваться самой, без толчков извне.

— Судя по твоему рассказу, однажды ты уже попробовал это сделать, и ничего не изменилось.

— Нет, я хочу перекрыть границы абсолютно, для чего необходимо выйти в «розу реальностей» и остановить Монарха. А заодно и образумить возомнивших себя богами иерархов.

Горшин с проснувшимся интересом и недоверием посмотрел на Соболева.

— Ты с ума сошел! Во-первых, для посещения других реальностей необходимо Посвящение III ступени, да и то это не всегда гарантирует доступ. А во-вторых, Монарх нам шагу ступить не даст, коли узнает о намерениях.

— Если узнает. Надеюсь, ты ему не расскажешь? — проговорил Матвей самым серьезным тоном.

Горшин, однако, шутки не принял.

— Парень, у тебя, по-моему, головокружение от успехов.

— Я не предлагаю дэваяну[11], я предлагаю Путь Избегающего Опасности. Одному мне одолеть его не под силу, а вдвоем мы справимся. К тому же у нас есть помощники как среди профессиональных воинов, идущих к Дао, так и среди Посвященных.

Горшин скептически поджал губы.

— Неужели нашлись еще отступники? Поздравляю. А ты, значит, полководец армии отступников, ха-ха…

Матвей остался безмятежен.

— Ты хочешь изменить положение вещей?

— Одного желания мало. Как ты предполагаешь это сделать?

— Я до сих пор нахожусь в поле действия «саркофага» Инсектов, то есть «одушевленной детали» системы управления «Иглой Парабрахмы», которая находится в МИРе формикоидов под дачей генерала Ельшина. Надо проникнуть туда и открыть вход в «розу реальностей».

— Так просто, — невольно улыбнулся Тарас. — Нас к даче на пушечный выстрел не подпустят.

— Я уже дважды посещал ее. К тому же нас там не ждут и ловушки не готовят, а у Ельшина стоит в отдельном бункере великолепный комп типа «Шайенн» с выходом на Монарха.

Тарас подобрался, хищно шевельнул пальцами рук.

— Это… интересно.

— Идешь?

Горшин выдержал холодно-ироничный взгляд Соболева, расслабился.

— Надо как следует подготовиться.

— Я не предлагаю идти туда прямо сейчас, ошибаться мы не имеем права. Но времени у нас мало, начался синусоидальный провал Закона, надо спешить.

— А как Путь Избегающего Опасности согласуется с походом на Конкере? Ты же убедился уже один раз, что война с Монархом — путь потерь.

— Путь Избегающего Опасности не запрещает мне играть роль винаяки — устранителя препятствий, другое дело — каким способом я этого достигну.

— Каким?

— Не знаю, — простодушно ответил Матвей, вставая. — Пока не знаю. Но ведь мы профессионалы, разберемся. А еще я надеюсь, что нам помогут Учителя.

Горшин, задумчивый и явно заторможенный, проводил его до калитки, подал руку, помолчал, глядя исподлобья.

— Профессионалы, говоришь?

Матвей внимательно глянул в его непроницаемые черные глаза, не спеша отвечать на реплику. Тарас вдруг встрепенулся, показал свою удивительную улыбку — улыбку Будды и процитировал:



Да пребудут в целости,
Хмуры и усталы,
Делатели ценностей,
Профессионалы…[12]



Глава 12

ПРЕДАТЕЛЬСТВО КАК ИНСТРУМЕНТ ПОЛИТИКИ

Вертолет выбросил их в условленном месте, в тридцати километрах от Грозного, и с двух часов дня до вечера они отсыпались, отдыхали и готовились к следующей, заключительной части операции.

«Домом отдыха» послужил взорванный еще в девяносто пятом году винзавод, на территории которого чудом сохранилось небольшое хозяйственное строение, использовавшееся когда-то в качестве бутылочной мойки. Ничего пригодного к жизни там, конечно, не сохранилось, даже пустых бутылок, но перехватчикам особые удобства и не требовались, им было достаточно того, что стены строения и самого винзавода охраняли их от любопытных взоров местных жителей, изредка появляющихся вблизи.

Здесь группу ждал и транспорт — сгоревший с виду, разбитый вдрабадан БТР, бывший тем не менее на ходу и способный доставить группу куда угодно со скоростью шестьдесят километров в час.

Осмотрев территорию завода, Ибрагимов с двух сторон поставил по часовому и уединился в бывшем моечном цеху, где к нему присоединился майор Шмель. Остальные укрылись кто где, не желая в жару сидеть в душном помещении. Все понимали, что в случае обнаружения их не спасет ни полковник Дерюгин со своими оперативниками, ни тем более генерал Ельшин, и поэтому не переживали за свою судьбу, доверившись стихийным процессам, относясь к проблеме жизни и смерти по-философски. Правда, философия у всех была своя, и если бы можно было ее сравнить, то оказалось бы, что интересы многих бойцов отряда, основанные на их философии, диаметрально противоположны.

Василию досталось первому стоять в охранении, чему он был даже рад. Удобно устроился за двузубым участком каменной кладки — винзавод до уничтожения был обнесен высокой стеной — и стал наблюдать за местностью: холмы, поросшие кустарником, лесок в распадке, заброшенная железная дорога. Через полчаса к нему присоединилась Людмила, и они перекинулись парой фраз, хотя Василию не особенно нравился интерес женщины к его особе. А спустя еще полчаса у него произошел конфликт с Тамерланом, скучающим от безделья и нацелившимся на более тесное знакомство с особой женского пола.

Людмила, поговорив с Васей и видя его нежелание вести отвлеченные разговоры, улеглась в низинке за стеной, скинув верхнюю часть комбинезона и подставив грудь солнцу. В этот момент к ней подсел Тамерлан, с ходу прижал к земле и принялся стаскивать комбинезон. Людмила, конечно, знала приемы рукопашного боя, но в пределах универсальной школы, Тамерлан же был киллхантером и мог справиться с любым «черным поясом». Сопротивление женщины только раззадорило его, принятое за игру, а ее молчание он принял за слегка завуалированное согласие. Вася услышал стон и вмешался в борьбу в тот момент, когда Тамерлан, обездвижив Людмилу болевым приемом, пытался раздвинуть ей ноги.

— Эй, — тихо позвал Василий, надеясь, что его присутствие подействует на Тамерлана отрезвляюще. Но тот лишь оскалился, продолжая свое дело. Прорычал свирепо:

— Приходи позже, «волкодав», будешь вторым.

И тогда Василий от души врезал ему ногой в область ребер с поворотом пятки. Удар назывался по-японски «ики-о кирасэру» и переводился как «сбой дыхания». Умело примененный, он всегда заставлял противника отступать.

Тамерлан был отличным бойцом. Краем глаза заметив движение, он почти успел уйти влево и попытался парировать удар внешним блоком — ребром ладони, однако в этот момент носок стопы Балуева повернулся, и пятка впечаталась в бок киллхантера, сбрасывая его с женщины на метр в сторону. Он тут же вскочил, пригибаясь, растопырив руки, и вид его был так воинственно-смешон — с расстегнутым клапаном-ширинкой комбинезона и торчащим оттуда детородным органом, что Вася невольно засмеялся.

Он тут же пожалел об этом, потому что в глазах Тамерлана разгорелся огонек ненависти и нешуточной угрозы, а киллхантер был из тех людей, кто обид не прощает и вполне способен воткнуть нож в спину независимо от ситуации. Однако и спустить подлость привыкшему побеждать наглецу Вася не мог.

— Молись Богу, «волкодав»! — прошипел смуглолицый завоеватель и прыгнул к Балуеву. Когда у него в руке появился нож, Вася не заметил, но был готов к любому повороту событий.

Он мог бы в принципе тут же и пресечь бой, применив всплывшее в памяти само собой описание ТУК — техники усыпляющего касания, и все же прежде сработали навыки мэйдзина, владеющего багуа-чжан — техникой «восемнадцати форм ладони». Вася развернулся влево, уходя с линии атаки, пропустил руку Тамерлана с ножом под мышку, снова развернулся, надавливая на локоть, и Тамерлан вынужден был выпустить нож, чтобы противник не сломал ему руку. В то же мгновение Вася ударил его «клювом» — сжатыми вместе пальцами — в глаз, и Тамерлан отступил, прижав лодонь к лицу. Затем точным движением выхватил пистолет. Вася «качнул маятник», собираясь метнуть сюрикэн во второй глаз киллхантера, и едва успел удержать бросок, потому что сзади послышался лязг затвора и голос Ибрагимова:

— Отставить стрельбу! Что не поделили?

— Я тебе еще припомню этот день, сука! — глухо проговорил Тамерлан. Спрятал пистолет, развернулся и, все еще держась за глаз, исчез за полуразрушенной стеной.

— Не нравишься ты мне, «волкодав», — задумчиво поиграл затвором «кедра» майор, оглядел спокойно стоящего Балуева, потом Людмилу, застегивающую комбинезон, с закушенной губой. — Все ты норовишь влезть в чужие дела.

— Он не виноват, — ровным голосом сказала женщина.

— Очень ты мне не нравишься, — не обратил на ее реплику внимания Ибрагимов. — Знаешь закон? Попал в стаю — лай не лай, а хвостом виляй.

— Что за шум, а драки нет? — появился из-за стены майор Шмель, оглядел Василия и Людмилу насмешливым взглядом, весьма схожим с прицеливающимся взглядом командира. — Я вижу, наш «супер» снова перебежал дорогу Тамерланчику? В чем дело, Хасан?

— Он не виноват! — зло глянула на него Людмила. — Следили бы лучше за своими бандитами. У вашего любимца слово не расходится с делом.

— Наше слово правое, наше дело левое, — хмыкнул Шмель, повернул голову к Василию. — Не боишься, «волкодав», что получишь пулю в спину?

Вася молча подобрал нож Тамерлана и неуловимым движением кисти бросил. Нож просвистел в сантиметре от носа майора, вонзился в ствол скрюченного самшита, пришпилив свисающий с ветвей кусок веревки.

Ибрагимов снова оглядел молчавшего Балуева с ног до головы, кивнул Шмелю, и они отошли, скрылись в глубине двора завода.

— Он тебе не простит, — тихо проговорила Людмила, имея в виду Тамерлана.

— Переживу, — буркнул Василий, вдруг почувствовав неуютное дуновение опасности. — Последним смеется тот, кто стреляет первым, как говорил один генерал.

Людмила подошла, тряхнула его руку, хлопнула по плечу и нырнула в заросли остролиста, как бы приглашая за собой. Вася сделал вид, что не понял, и снова занял позицию часового, выбрав место наблюдения таким образом, чтобы никто не мог зайти к нему в спину.

До вечера ничего больше не случилось.

А в начале девятого они заняли места в бронетранспортере, и севший на место водителя Маугли повел железную грохочущую коробку на север, в сторону столицы Чечни.

Проводники знали в округе такие дороги, на которых не стояли посты новоиспеченной ичкерийской ГАИ, поэтому до Грозного добрались без приключений. БТР оставили под мостом через Терек, Ибрагимов и Шмель переоделись в форму местной милиции и вышли на дорогу, где остановили джип «Мицубиси» с двумя пассажирами, пристрелив обоих, молодого и пожилого, сидевшего за рулем. В половине двенадцатого ночи въехали в город, опять же минуя посты ГАИ и милиции, и, попетляв по улицам почти полностью погруженного в темноту Грозного, остановились у ресторана «Великий Джихад», от которого до трехэтажного особняка на улице Дудаева, где жил сын президента Чечни Амирбек Шароев, известный в криминальных кругах под прозвищем Безумный, было рукой подать.