Джон Норман
«Гладиатор Гора»
1. РЕСТОРАН; ТАКСИ
— Я могу поговорить с вами откровенно, Джейсон? — спросила она.
— Конечно, Беверли, — ответил я.
Мы сидели за маленьким столом, в угловой кабинке небольшого ресторана, расположенного на 128-й улице. На столе горела свеча в миниатюрном подсвечнике. В ее отсвете скатерть казалась белой, столовое серебро — мягким и глянцевым.
Беверли выглядела смущенной. Я никогда не видел ее такой. Обычно она вдумчива, чопорна, собранна и спокойна.
Мы не были по-настоящему близкими друзьями, скорее — просто знакомыми. Я не понимал, почему Беверли попросила о встрече в ресторане.
— Очень мило, что вы пришли, — сказала она.
— Я рад встретиться с вами, — ответил я.
Беверли Хендерсон — двадцатидвухлетняя аспирантка на отделении английской литературы в одном из престижных университетов Нью-Йорка. Я тоже аспирант в том же самом университете, но на отделении античности. Моя специальность — греческие историки. Беверли — молодая женщина небольшого роста, с прелестной грудью, изящными лодыжками и красивыми бедрами.
Она совсем не похожа на рослых плоскобедрых особ женского пола, которые царят в университете. Однако ей приходится изо всех сил стараться, чтобы отвечать их стандартам, — манерами, одеждой и самоуверенным видом. Беверли заимствовала самоуверенное поведение и суровое выражение лица, принятые в ее окружении, как нечто само собой разумеющееся. Однако я не думаю, что эти особы и в самом деле считали ее своей. Мисс Хендерсон была не из их породы. Они это чувствовали.
У нее очень темные, почти черные волосы, гладко зачесанные назад и собранные в пучок. Она светлокожая, с темно-карими глазами. Росту в ней около пяти футов, и весит Беверли примерно девяносто пять фунтов.
Меня зовут Джексон Маршал. У меня темные волосы, карие глаза. Я — белый. Рост — шесть футов и один дюйм, а вес, предполагаю, около ста девяноста фунтов. В день нашей встречи мне было двадцать пять лет.
Я потянулся, чтобы коснуться ее руки. Беверли сказала, что хочет поговорить со мной откровенно. Хотя я выглядел спокойным, сердце мое готово было выскочить из груди. Могла ли мисс Хендерсон догадаться о тех чувствах, что я испытывал к ней все эти месяцы, с тех самых пор как узнал о ее существовании? Я находил ее одной из самых волнующих женщин, каких когда-либо встречал. Это трудно объяснить. Дело вовсе не в том, что она на редкость привлекательна, а в некой тайне, скрытой в ней. Эту тайну я не мог разгадать до конца. Не однажды в мечтах я видел Беверли обнаженной в моих объятиях. Иногда, что было довольно странно, — в железном ошейнике. Я с усилием прогонял эти мысли. Конечно, я много раз приглашал мисс Хендерсон пойти со мной в театр, на лекцию или концерт, или даже в ресторан, но она всегда отказывалась. Что ж, в этом я не уникален. Многие молодые мужчины терпели неудачу с юной очаровательной мисс Хендерсон. Насколько мне известно, она мало с кем встречалась. Пару раз я видел Беверли в студенческом кампусе с теми, кого можно было бы назвать друзьями мужского пола. Они выглядели достаточно безобидно и невинно. Их мнения, я полагаю, соответствовали тому, что принято называть правильным взглядом на жизнь. Ей нечего было опасаться их, если, конечно, она не боялась скуки.
Но в один прекрасный вечер Беверли позвонила мне, пригласив встретиться с ней в ресторане. Она ничего не объяснила, просто сказала, что хочет поговорить со мной. Удивленный, я поехал в ресторан на метро. Домой, конечно, я повезу ее на такси.
Мисс Хендерсон спросила, может ли поговорить со мной откровенно. Я коснулся ее ладони. Беверли отдернула руку.
— Не делайте этого, — сказала она.
— Извините, — ответил я.
— Мне не нравятся такие вещи.
— Извините, — повторил я, чувствуя раздражение и вместе с тем удивляясь еще сильнее.
— Не старайтесь проявлять передо мной свое мужское начало, — заявила Беверли. — Я женщина.
— Это обнаружилось только сейчас? — улыбнулся я.
— Я имею в виду, что я личность, — сказала она. — У меня есть разум. Я не сексуальный объект, не вещь, не игрушка, не безделушка.
— Я уверен, что у вас есть разум. Если бы его не было, ваше состояние внушало бы тревогу, — ответил я.
— Мужчины не ценят в женщинах ничего, кроме их тел.
— Я этого не знал. Звучит так, словно это говорит женщина, которую трудно ценить за ее тело, — парировал я.
— Я не люблю мужчин, — продолжила мисс Хендерсон. — Себя, впрочем, я тоже не люблю.
— Я не понимаю смысла нашей беседы, — признался я.
В своих коротких, но категорических утверждениях Беверли коснулась двух главных заблуждений, на которых, как я понял, и зиждились ее жизненные взгляды. Первым было настойчивое утверждение женского начала, соединяющееся одновременно с подавлением этого начала и восхвалением бесполого, асексуального идеала человека. С одной стороны, она признавала себя женщиной, а с другой — не желала признавать свою женскую сущность. Идеал человека, бесполого и асексуального, был противопоставлением откровенной сексуальности, орудием, призванным сдерживать и уменьшать сексуальность, а то и разрушать ее. Конечно, для определенного типа женщин это удобный способ добиться удовлетворения своих жизненных амбиций.
Я думаю, что в некотором смысле это мудро с их стороны. У подобных особ хватает здравого смысла признать, что разнополая любовь и здоровая сексуальность человеческих существ являются главным препятствием для осуществления их жизненных программ. Женская жажда любви может оказаться в данном случае фатальной.
Вторым заблуждением во взглядах мисс Хендерсон являлась парадоксальная комбинация: враждебность к мужчинам сочеталась в ней с завистью к ним. Если сформулировать кратко и просто, такие женщины ненавидят мужчин, но хотели бы ими являться. Иначе выражаясь, они ненавидят мужчин, потому что ими не являются. Будучи не в ладу с собой, женщины такого типа испытывают неприязнь и к себе самим.
Преодолеть эту трудность можно только внутренним согласием с тем, что ты есть, во всей полноте и глубине. Для мужчин важно признание своего мужского начала, для женщин — женского, что бы ни стояло за этим определением.
— Не существует половых различий, — произнесла она.
— Я не знал этого, — снова сказал я.
— Я такая же, как и вы.
— Не вижу смысла вдаваться в споры на эту тему, — ответил я. — Что могло бы убедить вас в обратном?
— Какие-то несущественные, мелкие различия в анатомии — только это и разделяет нас, — не слушая меня, заявила Беверли.
— А как насчет десятка тысяч поколений диких прародителей, как насчет генетических особенностей, заключенных в миллиардах клеток, из которых ни одна в вашем теле не похожа на те, что есть в моем?
— Вы сексист?
— Возможно. Что такое сексист?
— Сексист — это сексист, — сказала мисс Хендерсон.
— Очень логично, — заметил я. — Яблоко — это яблоко. Аргумент не очень убеждает.
— Это понятие еще не определено, — пояснила она.
— Дело не в понятии, — высказался я. — Данное слово является сигнальным, вы выбрали его из-за эмоциональных дополнительных значений, а не по смысловому содержанию. Это слово договорились употреблять как некое орудие, чтобы отбить охоту задавать вопросы и тем самым навязать согласие. Сходные выражения, когда-то полнозначные, теперь по большей части ценятся как риторические приспособления, например: «шовинист», «сексуальный объект», «личность», «консерватор», «либерал». Одним из главных достоинств этих слов, лишенных своего истинного содержания, является то, что они делают мысль вообще необязательной. Не удивительно, что люди так высоко ценят их.
— Я не верю вам, — сказала мисс Хендерсон. — Просто вы не разделяете моих взглядов.
— Это беспокоит вас? — поинтересовался я.
— Нет, — быстро ответила она. — Конечно нет.
Я почувствовал, что начал злиться, поднялся и пошел к выходу.
— Нет, — вдруг взмолилась Беверли. — Пожалуйста, не уходите.
Она подалась вперед и взяла меня за руку. Затем поспешно отпустила, проговорив:
— Простите меня. Я не хотела быть женственной.
— Отлично, — произнес я раздраженно.
— Пожалуйста, не уходите, — повторила мисс Хендерсон. — Я на самом деле во что бы то ни стало хочу поговорить с вами, Джейсон.
Я опустился за столик. Мы почти не знали друг друга, а она назвала меня по имени. Я проявил слабость. Я смягчился. К тому же меня одолевало любопытство.
И потом… она была красива.
— Спасибо, Джейсон, — прошептала Беверли.
Я был сильно удивлен. Она поблагодарила меня! Я не ожидал этого и почувствовал: эта женщина действительно испытывает необходимость поговорить со мной. Хотя почему со мной — догадаться не мог. Наши взгляды недостаточно совпадали, чтобы можно было надеяться на согласие.
— Но почему я? — спросил я. — Вы ведь и дня со мной не провели.
— Есть причины, — коротко заметила Беверли.
— Раньше у вас не возникало подобных желаний.
— Потому что вы внушаете мне страх, Джейсон.
— Почему? — удивился я.
— В вас есть нечто, — начала она. — Я не знаю на самом деле, что это такое. В вас чувствуется сила вашего мужского начала. — Беверли быстро подняла глаза. — Я нахожу это оскорбительным, понимаете?
— Отлично понимаю, — отозвался я.
— Но это делает меня слабой, — начала оправдываться она. — Заставляет чувствовать себя женщиной. Я не хочу быть женщиной. Я не хочу быть слабой.
— Прошу прощения, если я сказал или сделал что-нибудь, что обеспокоило вас, — произнес я.
— Вы ничего такого не говорили и не делали. — Беверли покачала головой. — Я просто чувствовала, что в вас что-то такое есть…
— Что именно?
— Нечто отличающее вас от других.
— Что именно?
— Мужчина, — проговорила мисс Хендерсон.
— Это же глупо, — возразил я. — Вы, должно быть, знаете сотни мужчин.
— Они не похожи на вас.
— Вы боялись, что я отправлю вас на кухню и прикажу готовить еду?
— Нет, — улыбнулась она.
— Или что я силком затащу вас в спальню и заставлю устроить стриптиз? — продолжал я.
— Пожалуйста, Джейсон! — Беверли опустила голову и покраснела.
— Извините.
Внутренне я, однако, улыбнулся, подумав, что это было бы весьма приятно — увлечь очаровательную мисс Хендерсон в спальню моей маленькой студенческой квартиры и там раздеть.
— Существуют различные причины, по которым я хотела бы поговорить с вами, — обратилась ко мне Беверли.
— Я вас слушаю.
— Вы мне не нравитесь, это вы понимаете?
— Прекрасно понимаю.
— И мы, женщины, больше не боимся таких мужчин, как вы.
— Очень хорошо.
Мисс Хендерсон замолчала и опустила голову.
Я никогда раньше не видел ее одетой так, как в этот вечер.
Обычно Беверли одевалась в соответствии с тем, что предписывалось ее окружением. Слаксы или брюки, рубашки и пиджаки, иногда — галстук. Довольно интересно, что одежду в мужском стиле часто носят особы, наиболее страстно заявляющие о своем женском начале. Впрочем, те, что кричат о женской самостоятельности, имеют в себе женского меньше других. Но проблемы такого рода, наверное, лучше оставить психологам.
— Вы сегодня очаровательно выглядите, — подметил я.
Фигуру Беверли обтягивало белое атласное платье с приспущенными плечами. При ней была маленькая, расшитая серебряным бисером сумочка. Руки и шея открыты. Округлые предплечья изящны, руки с тонкими запястьями и маленькими ладонями очаровательны. Пальцы рук нежны и тонки, ногти не покрыты лаком. На ногах — легкие лакированные туфельки с позолоченными шнурками.
— Спасибо, — тихо произнесла она.
Я продолжал разглядывать ее восхитительные волнующие плечи и догадывался, что грудь Беверли — белоснежна. Атлас платья подчеркивал выпуклость бюста. Мне захотелось сорвать с нее одежду и повалить ее, обнаженную и беспомощную, на стол, а когда бы она заплакала от этого, бросить ее на пол и там овладеть ею…
Усилием воли я прогнал эти мысли.
— Такой наряд совсем не похож на стандартную униформу, обычную в вашем окружении, — насмешливо заметил я.
— Я не знаю, что со мной происходит, — печально молвила мисс Хендерсон, покачав головой. — Мне необходимо с кем-нибудь поговорить.
— Почему именно со мной?
— Есть причины, — повторила Беверли. — Одна из них — то, что вы отличаетесь от других. Обычно я всегда догадываюсь, что будут говорить и думать эти, другие. Но сейчас мне нужен кто-то, умеющий мыслить. Человек, который в состоянии быть объективным. Из наших коротких разговоров мне стало ясно, что вы — один из тех, кто мыслит не на языке слов, а на языке вещей и понятий. Когда вы думаете, то не проигрываете без конца одну и ту же пленку, а скорее — фотографируете факты.
— Тысячи индивидуумов мыслят на всеобщем языке, на языке природы и бытия, — сказал я, — а не на языке лозунгов и словесных клише. Правда, те, кто управляет миром, не могут обойтись без затасканных словесных формул. Они используют эти клише, чтобы манипулировать массами, но в собственном мышлении не ограничиваются ими. Иначе они не добились бы такой власти.
— Я привыкла к тем, кто строит свою мысль вербально, — отозвалась мисс Хендерсон.
— Академический мир слишком часто становится убежищем и раем для неудачников, которые не в силах достичь большего, — произнес я. — Академическое мышление в меньшей степени зависит от успеха или неудачи, чем мысль практическая. Инженер по аэронавтике совершает ошибку, и самолет разбивается. А историк пишет тупую книгу — и преуспевает.
Беверли опустила глаза.
— Давайте закажем что-нибудь.
— Я думал, вы хотите поговорить, — заметил я.
— Но сначала закажем что-нибудь, — повторила она.
— Хорошо, — согласился я. — Хотите выпить?
— Да.
Мы заказали напитки, а потом обед. Официант был внимателен, но не навязчив. Ужин прошел в молчании. После десерта мы принялись за кофе.
— Джейсон, — нарушила наконец молчание Беверли. — Как я вам говорила уже, я не понимаю, что происходит со мной. Я и в самом деле этого не понимаю…
— И вы хотели с кем-то обсудить это.
— Да.
— Продолжайте.
— Не диктуйте мне, что делать! — гневно произнесла мисс Хендерсон и повторила эту фразу еще раз.
— Отлично! Я попрошу чек?
— Нет пока… Пожалуйста, подождите. Я не знаю, с чего… с чего начать!
Я отхлебнул кофе. Я не видел смысла торопить ее. Меня переполняло любопытство.
— Вы думаете, я сумасшедшая?
— Если вы позволите мне столь дерзкое наблюдение, — начал я, — то я сказал бы, что вы кажетесь мне скорее напуганной.
Мисс Хендерсон внезапно взглянула на меня и торопливо начала рассказывать:
— Несколько месяцев назад я впервые стала испытывать необычные чувства и желания.
— Какие именно? — перебил я. Беверли ответила:
— Что-то вроде того, что люди принимали за проявления женского начала, когда еще верили в это.
— Большинство людей до сих пор верят в это, — отозвался я. — Ваша позиция, какова бы ни была ее ценность, противоречит не только истине, но и биологии.
— Вы так считаете? — спросила она.
— Да, я так считаю, — ответил я. — Но на вашем месте я бы меньше беспокоился о том, что люди принимают за истину, а больше интересовался бы самой истиной. Если вы испытываете глубоко женские побуждения, продолжайте испытывать их. Это же так просто! Пусть люди, которые никогда не испытывали этих женских побуждений, спорят, существуют они или нет. Пусть те, кто знает, что они существуют, испытав их, займутся другими проблемами.
— Но я боюсь природы моей женственности, — сказала Беверли. — Я видела такие страшные сны…
— Что это за сны? — спросил я.
— Я с трудом осмеливаюсь говорить о них с мужчиной. Эти сны были ужасны!
Я не произнес ни слова. Мне ни в коем случае не хотелось давить на нее.
— Мне часто снилось, что я — рабыня, что меня держат в отрепьях или даже обнаженной, что на мою шею надет железный ошейник, будто я заклеймена и меня подвергают наказанию, будто я должна служить мужчине.
— Понимаю, — выговорил я.
Мои руки вцепились в стол, на миг все поплыло перед глазами. Я смотрел на маленькую красавицу. Я никогда не предполагал, что способен почувствовать такое вожделение, такое пугающее, удивительное, сумасшедшее желание. Я не осмеливался даже пошевелиться.
— Я пошла к психиатру, — продолжала мисс Хендерсон. — Но он был мужчиной. Психиатр сказал мне, что подобные мысли абсолютно нормальны и естественны.
— Понимаю, — повторил я.
— Тогда я нашла психолога-женщину.
— И что было?
— Было странно. Когда я заговорила с ней об этом, она вдруг рассердилась и назвала меня похотливой и сладострастной маленькой сукой.
— Не слишком профессионально с ее стороны, — улыбнулся я.
— Впрочем, — продолжила девушка, — она тотчас извинилась и снова стала сама собой.
— Вы продолжали посещать ее?
— Несколько раз, но после этого все уже было не то. В конце концов я прекратила визиты.
— Видно, вы задели ее за живое, — заметил я. — Или, может быть, то, что вы сообщили ей, не вполне совпадало с ее теориями. Есть множество других психиатров и психологов, как мужчин, так и женщин.
Беверли кивнула.
— В этой области существует большое разнообразие мнений, особенно в психологии. Если вы хорошенько поищете, то, без сомнения, найдете специалиста, который скажет вам то, что вы хотите услышать, что бы это ни было.
— Я хочу услышать правду, — решительно произнесла мисс Хендерсон, — какой бы она ни была.
— Возможно, меньше всего вы хотели бы услышать именно правду.
— Что? — воскликнула она.
— Да-да. Предположим, истина заключается в том, что в глубине сердца вы — рабыня.
— Нет! — вскрикнула Беверли. И, смутившись, понизила голос: — Нет!
Помолчав, она добавила:
— Вы отвратительны, просто отвратительны.
— Вы не в состоянии признать даже возможность такого?
— Конечно нет!
— Потому что это неприемлемо в вашем окружении?
— Да! Кроме всего, это не может быть правдой. Это не должно быть правдой! Я не могу даже осмелиться думать, что это могло бы оказаться правдой!
— Но вы очень красивы и очень женственны, — сказал я.
— Я вообще не верю в женственность, — ответила Беверли.
— Вы сообщили об этом гормонам, которых так много в вашем прелестном маленьком теле?
— Я знаю, что женственна, — вдруг призналась мисс Хендерсон. — Я не могу ничего с собой поделать. Вы должны верить мне. Я знаю, что это неправильно и достойно презрения, но я ничего не могу изменить в себе! Мне так стыдно! Я хочу быть настоящей женщиной, но слишком слаба, слишком женственна для этого.
— Разве быть собой — неправильно?
— И еще, — продолжала Беверли, — я напугана. Прошлым летом мне даже пришлось отказаться от развлекательного круиза на Карибы.
— Вы испугались знаменитого Бермудского треугольника? — спросил я.
— Да, — ответила она. — Я боялась исчезнуть. Я не хотела, чтобы меня похитили, чтобы из меня сделали рабыню на другой планете.
— Тысячи самолетов и кораблей из года в год пересекают Бермудский треугольник, — напомнил я.
— Я знаю об этом.
— Вы понимаете, что глупо себя ведете?
— Да. — Беверли помолчала и затем спросила: — Вы слышали когда-нибудь о планете Гор?
— Конечно, — ответил я, — это довольно известный фантастический мир.
Внезапно я рассмеялся.
— Бермудский треугольник и Гор, насколько мне известно, не имеют абсолютно ничего общего! Если работорговцы с этой планеты решили бы забрать вас, моя дорогая, они не стали бы дожидаться, пока вы отправитесь в путешествие на Карибы.
И я внимательно посмотрел на мисс Хендерсон. О, как она была красива! Если горианские работорговцы существуют на самом деле, Беверли оказалась бы именно той женщиной, которую они бы предпочли. Мысль об очаровательной мисс Хендерсон в роли беспомощной горианской рабыни так подхлестнула мою страсть, что я с трудом мог дышать, хоть и старался держаться спокойно.
— Вы правы, — произнесла она. — Гор и Бермудский треугольник, очевидно, не имеют между собой ничего общего.
— Конечно.
— Вы успокаиваете меня, Джейсон. — Голос Беверли звучал благодарно.
— Кроме этого, — улыбнулся я, — если работорговцы явятся сюда и заберут вас, возможно, когда-нибудь вы найдете хозяина, который будет добр с вами.
— Горианские мужчины, — содрогнулась она, — очень суровы со своими рабынями.
— Я тоже об этом слышал.
— Мне страшно.
— Это глупо. Не бойтесь.
— А вы верите, что Гор существует в реальности? — спросила Беверли.
— Конечно нет, — ответил я. — Это просто занятные фантастические романы. Никто не верит, что такое возможно на самом деле.
Беверли снова заговорила:
— Я провела некоторые исследования. Существует множество фактов, не поддающихся объяснению. А вдруг книги о планете Гор в действительности — просто способ подготовить Землю и ее людей к осознанию существования внеземной цивилизации? Не выгодно ли для горианцев время от времени позволять другим поверить в их существование?
— Ну конечно нет, — ответил я. — Не будьте смешной.
— В этих книгах встречается много мелких деталей, которые писателю-фантасту даже не придет в голову включать в повествование. Малоинтересные и бессмысленные вещи вроде устройства седла или способа чеканить монеты. Об этом обычно не пишут.
Мисс Хендерсон замолчала.
— Действительно! Похоже, эти детали пришли в голову не писателю, а тому, кто интересуется бытовыми мелочами и хотел бы упомянуть о них.
— Да, — согласилась она.
— Выкиньте это из головы, — посоветовал я. — Гор — всего лишь выдумка.
— Я не верю, что именно Джон Норман написал книги о Горе, — заявила Беверли.
— Почему?
— Я была напугана своими предположениями, — объяснила она. — Поэтому встретилась и поговорила с ним. Мне показалось, что стиль его речи и остальной прозы не соответствует общей стилистике книг о Горе.
— Он никогда не утверждал, что являлся кем-то большим, нежели редактором этих романов. Подразумевается, насколько я понимаю, что это работа других авторов. Обычно называют некоего Тэрла Кабота.
— Существовал некий Кабот, который исчез.
— По-моему, Норман получает рукописи от человека по имени Харрисон Смит. Возможно, он и есть настоящий автор, — заметил я.
— Харрисон Смит — только псевдоним, придуманный Норманом, чтобы защитить друга. Но я разговаривала с этим так называемым Харрисоном Смитом. Он получает рукописи, но, как и остальные, мало знает об их происхождении.
— Я думаю, вы принимаете все это слишком близко к сердцу, — сказал я. — Без сомнения, сам Норман считает рукописи фантастикой.
— Да, — согласилась Беверли. — Я уверена в этом.
— Если он, их автор или редактор, полагает Гор обычным вымыслом, вы имеете все основания думать так же.
— Можно я расскажу вам, что случилось со мной, Джейсон? — неожиданно спросила мисс Хендерсон.
Ощутив ее беспокойство, я сказал:
— Конечно!
И, улыбнувшись, предположил:
— Вы видели горианского работорговца?
— Возможно, — ответила Беверли.
Я пристально посмотрел на нее.
— Я знала, что вы сочтете меня сумасшедшей, — добавила она.
— Рассказывайте же, — попросил я.
— Возможно, это глупо, — начала мисс Хендерсон, — но я не делала секрета из своих расспросов о Горе. Десятки людей, так или иначе, должны были знать о моем интересе.
— Продолжайте.
— Однажды мне позвонили и велели прийти по определенному адресу, если я действительно интересуюсь горианским вопросом. Вот этот адрес. — Беверли открыла сумочку и показала мне листок бумаги. На нем значилось: «Ист-Сайд, 55-я улица».
— И вы отправились по этому адресу? — спросил я.
— Да, — ответила она.
— Это было неосторожно. Что же там произошло?
— Я постучала в дверь одной квартиры…
— Которая помешалась на пятом этаже, — добавил я, посмотрев на номер.
— Да, — подтвердила Беверли. — Меня пригласили войти. Квартира была хорошо обставлена. В ней находился высокий человек, тучный, с большими руками, лысоватый, немолодой. Он сидел на диване за кофейным столиком.
«Подойди ближе, — сказал этот незнакомец. — Не бойся».
Он улыбнулся мне.
«В настоящий момент тебе ничего не угрожает, дорогая».
— «В настоящий момент»? — переспросил я.
— Это были его слова.
— И вы не боялись?
— Боялась.
— Что же случилось дальше?
— Незнакомец велел мне: «Подойди ближе и встань перед кофейным столом».
Я выполнила его приказ.
«Ты хорошенькая, — произнес он. — Возможно, у тебя есть кое-какие способности».
— Что он имел в виду? — снова перебил я.
— Не знаю, — ответила Беверли. — Я назвала ему мое имя, но незнакомец поднял руку и сказал, что ему известно, как меня зовут. Я посмотрела на него со страхом.
На кофейном столе перед ним стоял графин с вином и тяжелый, богато украшенный металлический кубок. Я никогда не видела таких кубков. Он был очень примитивный, грубой варварской работы.
«Я полагаю, — сказала я этому человеку, — что вам что-то известно о планете Гор».
«Встань на колени перед кофейным столом, моя дорогая», — велел незнакомец, не отвечая на вопрос.
— И что же вы сделали? — спросил я.
— Я встала на колени, — ответила Беверли, покраснев. Я испытал горячую зависть к этому человеку, к его власти над прекрасной мисс Хендерсон.
— Затем незнакомец приказал: «Налей вина в кубок. Наполни его ровно до второго кольца».
На наружной стороне кубка было пять колец. Я налила вино, как он просил, а затем поставила кубок на кофейный стол.
«Теперь расстегни блузку, — приказал он. — Совсем».
— И вы закричали от ярости и бросились вон из квартиры? — предположил я.
— Я расстегнула блузку, — призналась Беверли. — Совсем.
«Теперь расстегни брюки», — потребовал незнакомец.
— И вы подчинились?
— Да, — ответила мисс Хендерсон.
«Сними блузку и опусти брюки до колен», — продолжал мужчина.
— Вы опять повиновались?
— Да.
«А теперь опусти трусики, — произнес он. — Так, чтобы обнажился пупок».
Я сделала и это. Теперь я стояла перед ним на коленях в трусиках, с обнаженным пупком, со спущенными до колен брюками, моя кофточка валялась на ковре позади меня…
Я с трудом заставлял себя верить в услышанное.
— Вы понимаете, что означает обнажение пупка? — спросила меня Беверли.
— Кажется, на Горе это называется «живот раба», — припомнил я.
— Да, — подтвердила мисс Хендерсон. — Но конечно, Гор — это фантастика.
— Бесспорно, — ответил я.
«Теперь возьми кубок, — продолжал незнакомец, — и приложи к своему телу, прижми его поплотнее».
Я взяла кубок и плотно прижала его к телу, как раз под бюстгальтером.
«Ниже. Прижми его к животу».
Тогда я опустила кубок ниже.
«Сильнее!» — скомандовал он.
Я подчинилась. До сих пор чувствую прикосновение холодного металла! Я ощущаю его даже сквозь белье на животе.
«Теперь, — распорядился незнакомец, — поднеси кубок к губам и медленно поцелуй, затем предложи его мне, вытянув руки и опустив голову».
— И вы сделали это?
— Да…
— Почему?
— Я не знаю, — сердито ответила Беверли. — Прежде я никогда не сталкивалась с такими мужчинами. В нем чувствовалась сила, какой я не встречала ни в ком. Это трудно объяснить. Но я понимала, что должна повиноваться ему, и повиноваться как следует, потому что у меня нет другого выбора.
— Интересно, — заявил я.
— Выпив вино, — продолжила мисс Хендерсон, — незнакомец поставил кубок на стол. Затем сказал: «Ты неуклюжая и нетренированная, но хорошенькая. Мне кажется, тебя можно обучить. Теперь вставай, одевайся и уходи».
— Как вы поступили? — поинтересовался я.
— Я встала и оделась. А затем сказала ему: «Я — Беверли Хендерсон». Мне казалось, что я хочу удостоверить тем самым свою личность.
«Твое имя мне известно, — еще раз подчеркнул незнакомец. — Тебе оно нравится, не так ли?»