Джон Норман

«Бродяга Гора»

1. Я СОБИРАЮ СВЕДЕНИЯ О РАБЫНЕ И ПРОВОЖУ ВЕЧЕР В ТАВЕРНЕ «ЗВЕНЯЩИЙ ОШЕЙНИК»

Оказавшись у рабыни за спиной, я неожиданно схватил ее и плотно зажал рот девушки ладонью. Мусор, который она несла, рассыпался. Я потащил невольницу назад, за мусорные баки, стоявшие рядом с домом Онеандра. Там, задрав легкий стальной ошейник к подбородку рабыни, я сжал ее горло.

— Ни звука!

Присмотревшись, я узнал в этой босоногой рабыне некогда свободную женщину. Она была последней в партии невольниц Онеандра, доставленных в Ар. В той самой партии, в которую попала и мисс Хендерсон.

— Хочешь меня, так бери быстрее, — сказала она. — Я должна скоро вернуться.

— Где Онеандр? — сурово спросил я.

Со стражами у ворот его усадьбы мне не повезло. Удалось узнать, что его нет в городе — и только.

— Уехал, — ответила рабыня. — На север, по делам.

— Куда именно?

Моя рука еще крепче сжала ее горло.

— Не знаю, господин, — прошептала она. — Откуда мне знать? Я всего лишь рабыня.

— А рабыня Веминия в доме? Она варварка, невысокая, с темными волосами. Ее привезли из Вонда, купив в доме Андроникаса.

— Я узнала тебя, — неожиданно проговорила женщина. — Ты тот самый раб, что бесчинствовал на улице!

— Теперь я свободен. — Рука моя снова сжалась. — Где она? Говори!

— Ее и еще десять других увезли на север. Онеандр увез, — прошептала рабыня.

— На север? Куда именно?

— Откуда мне знать? Я всего лишь ничтожная рабыня.

— А кто знает? — настаивал я.

— Надо полагать, его советники.

— Кто еще? — не унимался я, — Должен же кто-то располагать сведениями о том, куда поехал хозяин!

— Может быть, Элисон. Рабыня-танцовщица из «Звенящего ошейника». Она ублажает Онеандра в постели, когда ему угодно.

— Вот как… — Я ослабил хватку.

— Мне ведь ничего не грозит, правда? — робко спросила девушка.

— Во всяком случае, не больше, чем любой другой рабыне.

— А ты симпатичный, — неожиданно промолвила она.

Я пожал плечами.

— Рабыня в твоей власти, — намекнула она. — Можешь воспользоваться.

— Ты просишь об этом?

— Да, господин.

— Ты тоже не лишена привлекательности, — промолвил я, задирая ее короткую тунику.

Рабыня обняла меня за шею, и наши губы встретились.



Всякий раз, когда танцовщица поворачивалась в мою сторону, я не мог оторвать взгляда от ее живота и бедер, ритмично двигавшихся в такт громкой музыке, наполнявшей таверну.

— Слышал новость? — спросил сидевший рядом со мной человек.

— Что за новость?

Девушка была обнажена, но отсутствие одежды с избытком возмещалось множеством украшений: нитками бус и золотыми браслетами, увешанными бубенцами. Звонкие колокольчики красовались и на ее золотом ошейнике, а на лоб ниспадала жемчужина, похожая на каплю. Заключенная в тонкую золотую оправу, драгоценность висела на тончайшей золотой цепочке. Поговаривали, что ее обладательница, красивая блондинка-плясунья, — родом с Земли.

— Этой новости ждали давно, — сказал мой сосед. — К югу от Вонда произошел бой. Участвовали более четырех тысяч человек. На первом этапе решающую роль сыграла подвижность наших каре: такой строй позволяет расступаться под натиском тарларионов, заманивая их в ловушки.

Я кивнул, понимая, что массированная атака всадников на тяжелых ящерах неизбежно должна была захлебнуться, упершись в линию волчьих ям и траншей, утыканных заостренными кольями.

— Но потом под натиском их фаланги нам пришлось отступить на заранее подготовленные позиции, укрепиться на скальных гребнях и уступах над расщелинами. Честь и хвала нашим командирам! Они все предусмотрели.

И снова я мотнул головой, ибо осознавал, насколько трудно противостоять напору фаланги — плотного строя, ощетинившегося копьями. Формировавшие это построение воины использовали копья разной длины — от коротких для первой шеренги до очень длинных у последней, — так что на противника надвигалась подобная неукротимой снежной лавине сплошная стена сверкающих наконечников. Такой строй обладает невероятной инерцией и мощью, позволяющей сокрушать стены. Когда две фаланги сходятся лоб в лоб, грохот разносится на много пасангов.[1] Ничто не может остановить атакующую фалангу, кроме другой фаланги, а потому умелые полководцы стараются избежать прямого взаимодействия с ней путем искусного маневрирования.

— Ну а потом, — рассказывал воин, — когда вражеские тарларионы обезумели от боли и ярости, наши вспомогательные подразделения погнали их назад, на их же фалангу. Одновременно с этим в сторону наемников Артемидуса повернули и наши тарнсмены, следившие за ходом сражения с неба. Они обрушили на уже прорванную фалангу град стрел. И когда копейщики подняли щиты, чтобы прикрыться, наши каре устремились со склонов в контратаку.

Продолжая рассматривать танцовщицу, я взял с низенького столика свою пагу и поднес к губам.

Танцовщица, похоже, поглядывала на меня с интересом. Взгляд у нее был чувственным и жарким, как у настоящей рабыни. Я с трудом мог поверить, что она действительно с Земли.

— Короче говоря, поле боя осталось за нами, — заключил мой сосед, — и теперь Вонд беззащитен. Скоро женщины из Вонда начнут продаваться на наших невольничьих рынках.

— И это собьет цены, — недовольно буркнул другой посетитель заведения.

— Я слышал, — подал голос еще один, — что на выручку Вонду уже движутся вооруженные силы из Порт-Олни.

— Наши люди повернут на северо-восток, им навстречу.

Между тем девушка приблизилась ко мне и, стреляя глазками, простерла в танце изящную руку, словно вознамерившись меня коснуться. Я приметил, что браслет, туго обхватывавший ее тонкое запястье, замкнут крохотным замочком. Снять его по своей воле рабыня не могла.

— Ты ей понравился, — заметил мой сосед, обратив наконец внимание на танцовщицу.

Неожиданно раздался резкий щелчок кнута, и девушка в испуге отпрянула от меня.

— Ты что, вообразила, будто у меня всего один клиент? — рявкнул Бусебиус, хозяин таверны.

— Нет, господин! — воскликнула рабыня.

Послышался смех.

Потом она танцевала между столиками, перед другими посетителями, а я наблюдал за ней со стороны.

— Раньше тут выступала другая рабыня, тоже блондинка и тоже с Земли, — сказал мой сосед. — Элисон купили ей на замену.

— А что стало с прежней? — осведомился я.

— С Хелен?

— Да.

— Ее купил Марленус из Ара. Заковал в цепи и отослал кому-то в подарок.

— Понятно, — отозвался я.

— Еще паги, господин? — спросила темноволосая рабыня в ошейнике с колокольчиками, прикрытая лишь несколькими клочками просвечивающего желтого шелка. Этот намек на одеяние подчеркивал полноту нежной груди и стройность обнаженных ног, наводя на мысли об альковных утехах. Я, однако, отмахнулся от ее предложения, продолжая наблюдать за плясуньей.

Подавальщица, впрочем, не особо старалась навязать мне напиток, поскольку моя кружка была почти полна. Надо полагать, в ее лице таверна предлагала мне товар совсем иного рода.

Между тем танцовщица, покружившись по залу, опять приблизилась ко мне, и я получил приятную возможность снова полюбоваться ее прелестями.

— Господин… — промолвила она, оказавшись рядом.

Я рассматривал ее из-под опущенных век.

Девушка опустилась на колени и продолжила двигаться, — откинувшись назад и извиваясь.

Музыка, достигнув кульминации, оборвалась.

Танцовщица выпрямила спину, опустилась с колен на бедро и легла на пол, простирая ко мне руку в позе покорности.

Зал наполнился горианскими аплодисментами — хлопками правой ладонью по левому плечу.

Поднявшись, я бросил на стол два медных тарска, подошел к девушке и, легонько пнув ее ребром стопы, приказал:

— Ступай в альков.

— Повинуюсь, господин.

Она поднялась и, звеня украшениями, поспешила в альков, укрытый за кожаными занавесями.

Под продолжающиеся аплодисменты я проследовал за ней и плотно задернул шторы, застегнув их изнутри на особые крючки.

Здесь горел маленький светильник. Приняв позу рабыни для наслаждений, девушка дожидалась меня на ложе, устланном пурпурными мехами. Я осмотрел альков и увидел висящие на стене плеть, наручники и веревку.

— Если господину угодно получить особое снаряжение, Бусебиус все предоставит, — сказала она.

— Здесь имеется все нужное для твоего укрощения, — отозвался я.

— Как будет угодно господину.

— Ты Элисон?

— Пользуясь мною, господин может именовать меня по своему усмотрению.

— Ты Элисон? — повторил я.

— Да, господин.

— Это земное имя.

— Прошу тебя, господин, не терзай меня! — взмолилась она.

— Я спрашиваю, ты с Земли?

— Да, господин.

— Тебя и там звали этим именем?

— Да, господин. Но мои хозяева с Гора превратили его в прозвище рабыни.

— А как ты попала на Гор?

— Не знаю, — ответила Элисон. — Заснула на Земле, а проснулась в темнице, скованная. Вместе с другими девушками.

— Тоже рабынями?

— Да, — ответила Элисон, — только тогда нам было невдомек, что мы рабыни.

— Истинные рабыни? — уточнил я.

— Да, — подтвердила она, — истинные рабыни.

— Славное у тебя имя, — сказал я.

— Спасибо, господин.

— Очень подходящее для рабыни.

— Да, господин. Спасибо, господин.

— И выглядишь ты совсем как настоящая рабыня.

— Я и есть рабыня, господин.

— На Горе принято считать, что женщины с Земли — рабыни от природы. Это верно?

— Да, господин. И я, и те, другие девушки, скованные со мной одной цепью, быстро усвоили эту истину.

— И как она вам понравилась?

— Сначала мы были вне себя от стыда и горя, — ответила Элисон, — но потом, трезво осмыслив случившееся, смирились. Ну а со временем научились воспринимать свое положение с невыразимой радостью.

— Итак, ты истинная рабыня? — снова спросил я.

— Да, господин.

Я смерил ее оценивающим взглядом.

— Испробуй меня, господин, и суди сам.

— И при этом ты в самом деле с Земли?

— Тебя смущает, что земная женщина является прирожденной рабыней? — спросила она.

— Ляг на спину, — приказал я вместо ответа.

— Слушаюсь, господин, — ответила Элисон и принялась снимать украшения.

— Нет, — велел я, — оставь браслеты. И жемчужину на лбу — тоже.

— Хорошо, господин, — сказала она и подчинилась.

— Что ты собираешься делать? — поинтересовался я.

— Ублажать моего господина, — с улыбкой ответила Элисон.

— Это ответ рабыни.

— Это мой ответ. Я говорю искренне и горжусь этим.

— Перевернись на живот, — прозвучал мой приказ.

Элисон немедля повиновалась, но напряглась: поза ее выдавала страх.

— Господин снял со стены плеть? — спросила она. — Он будет меня пороть?

Я погладил свернутой плетью ее бок. Девушка задрожала.

— У тебя страх рабыни, — промолвил я и, вернув плеть на стену, прикоснулся к телу Элисон. Она изогнулась, вцепившись в мех тонкими пальцами.

— Да, — повторил я, — и рефлексы рабыни. Живо на спину!

Девушка торопливо перевернулась на спину и подняла на меня испуганные глаза.

Сняв со стены веревку, я связал ею руки Элисон, а потом несколько раз обмотал ее вокруг шеи рабыни, завязал и рывком швырнул девушку перед собой на колени, так, что подбородок невольницы оказался поднят. Она вынуждена была смотреть мне прямо в глаза.

— Итак, ты утверждаешь, что являешься природной рабыней. Готов в это поверить. А тебе известно, какая кара ждет рабыню, осмелившуюся лгать?

— Я во всем покорна господину, — ответила Элисон, испуганно глядя на меня снизу вверх.

— Ты знаешь человека, которого именуют Онеандром из Ара?

— Он купец. Иногда наведывается в «Звенящий ошейник», — прошептала она. — Умоляю, господин, пощади меня.

Я дернул за толстую веревку, и девушка вскрикнула.

— Ты его знаешь?

— Да! Да! — простонала она, когда я, потянув за веревку, заставил ее чуть приподняться с колен. — Я обслуживаю его. Когда ему угодно, он использует меня как презренную, жалкую рабыню.

Я смерил Элисон свирепым взглядом.

— Бусебиус повелел мне выполнять все его желания, — зачастила рабыня. — Иногда меня посылают к нему в дом.

— Где он? — взревел я. — Куда он уехал?

— В Лару, — дрожащим голосом ответила девушка. — Он уехал в Лару.

Так назывался большой город, стоявший у слияния рек Воск и Олни. Он входил в состав Салерианской конфедерации. Не удивительно, что Онеандр предпочитал не распространяться о своем маршруте.

Я отбросил девушку на меха.

Порой люди забываются и, не считая рабов за людей, болтают лишнее в их присутствии. Онеандру, надо думать, развязали язык выпивка и покорность Элисон.

— Мне нельзя было говорить этого, — пролепетала она.

Я не знал, по какой именно причине купец выболтал свой секрет. Возможно, он гордился тем, что в такое смутное время затеял столь смелое предприятие. Правда, формально Ар и Конфедерация не находились в состоянии войны — боевые действия против салерианцев ограничивались порубежными стычками с Вондом, — и, следовательно, поступок купца официально не являлся изменой, но явно и не относился к тем, по поводу которых стоило трубить на каждом углу. И все же купец лично отправился в Лару, что наводило на мысль, уж не попал ли он в затруднительное положение. Скорее всего, ему пришлось ехать в Лару потому, что рынки Вонда — а возможно, также Порт-Олни и Тай — оказались для него недоступными. Из-за просроченного кредита, например.

— Я не должна была открывать тебе этого, — повторила девушка.

Потянув ее за петлю, я привязал другой конец веревки к кольцу, вделанному в стену. Теперь Элисон стояла на коленях у стены.

— Кто приказал тебе молчать? — спросил я. — Твой хозяин Бусебиус?

— Нет, — ответила Элисон.

— Почему же тогда ты плачешь и дрожишь от страха?

— Онеандр. Это он велел мне держать язык за зубами.

— Но я повелел тебе иное, не так ли?

— Так, господин.

— И ты выполнила мой приказ?

— Да, господин.

— Как, по-твоему, разумно ли было со стороны мужчины доверить свой секрет рабыне?

— Нет, господин.

— И ты не жалеешь о том, что рассказала мне правду?

— Нет, господин.

— Как считаешь, повинуясь мне, ты поступила благоразумно?

— Да, господин. Да!

— Ты ведь обычная рабыня, да?

— Да, господин! — повторила Элисон. — Сжалься надо мной, господин.

— Следовательно, ответив правдиво на мой вопрос, ты поступила правильно, не так ли?

— Да, господин, — проговорила она сквозь рыдания. — Да, господин.

Я повернулся и принялся расстегивать застежки штор.

— Ты покидаешь меня, господин? — удивилась рабыня.

— Конечно.

— Значит, тебе были нужны только сведения?

— И теперь эти сведения у меня есть, — промолвил я, пожав плечами.

— Задержись на минутку, господин, — попросила Элисон.

Я обернулся.

— Зачем?

— Пожалуйста, — простонала она, глядя на меня через плечо.

— Не понимаю, — буркнул я с раздражением.

— Я танцевала перед тобой, — сказала девушка.

— Верно, — согласился я, — ты танцевала, как рабыня.

— Я и есть рабыня.

— Но ты родом с Земли, — заметил я, почему-то закипая от злости.

— Женщины с Земли и есть прирожденные рабыни.

— Нет! — воскликнул я.

— Не презирай нас! Постарайся нас понять.

— Нет!

— Прими меня такой, какая я есть, — взмолилась Элисон.

— Никогда!

— Разве прирожденная рабыня недостойна даже этого?

— Недостойна!

— Почему?

— Не знаю! — прорычал я, продолжая злиться. — Не знаю.

— Может быть, потому, что таким образом вы, мужчины, проявляете свое презрение к нам?

— Может быть, — проворчал я.

— Отказать рабыне в ошейнике — слишком жестоко!

Я промолчал.

— Ты видел, как страстно я танцевала перед тобой, господин?

— Да. Ну и что?

— Ты возбуждаешь меня. Разве рабыня не вправе смотреть на мужчину с восторгом и желанием? Разве она не вправе мечтать о том, чтобы он захотел ее? Разве рабыня не должна стремиться ублажить его?

— Но ты земная женщина, а не горианская рабыня.

— Разве женщина с Земли — не женщина? Разве ей не хочется, чтобы вожделели ее тела? Разве не может она умолять об этом?

— Это противоестественно. И неприлично.

— Напротив, нет ничего естественнее. И это вполне соответствует горианским понятиям о приличиях. Во всяком случае, в отношении рабынь.

Я снова промолчал.

— Попав на Гор, — продолжала Элисон, — я испытала чувства и ощущения, о существовании которых прежде даже не подозревала. То, что сковывало меня раньше, не позволяя осознавать собственные желания, исчезло. Правда, для этого мне потребовалось познать насилие со стороны мужчин, а порой и кнут. Я научилась жить и чувствовать по-настоящему, поняла, кто я такая и какова истинная цель моей жизни. Любовь и служение — вот ради чего я существую. Я подлинная рабыня для наслаждений и счастлива всякой возможности покоряться всевластному господину.

— Хватит! — отрезал я и повернулся, чтобы раздвинуть шторы.

— Неужели мой танец не заинтересовал господина?

Я снова обернулся и взглянул на нее. Элисон по-прежнему стояла на коленях рядом со стеной, притянутая к кольцу веревкой. И тут до моего слуха донеслось легкое позвякивание колокольчиков, и взгляд скользнул по варварским браслетам и тоненькой цепочке, на которой дрожала слезинка жемчужины.

— Ты танцевала хорошо, — ответил я, сжав кулаки.

— В таком случае, я прошу тебя воспользоваться мной, господин. Я знаю, что не имею права ни о чем просить. И все же униженно умоляю тебя об этом! Умоляю не пренебрегать мною! Ты ведь можешь оказать снисхождение жалкой, связанной невольнице…

Я молчал.

— Я сделаю все, чтобы оказаться достойной твоего снисхождения, — добавила она.

Присев на пол позади Элисон, я обхватил ее руками. Рабыня задрожала, вжавшись в стену.

— Что именно ты сделаешь? — спросил я.

— Отдам тебе себя — целиком. Буду служить со всей сладостью покорной рабыни.

Я не ответил.

— Ты не пожалеешь, господин.

Освободив ее шею и запястья от веревки, я обнял девушку сильнее.

— Элисон будет старательно ублажать господина, — прошептала она, нежно целуя меня, а потом совсем тихо шепнула мне на ухо: — Мы, женщины с Земли, — прирожденные рабыни.

— Прекрати, — прохрипел я.

— Суди по мне, господин.

Повалив Элисон на меха, я покрыл поцелуями ее тело. Девушка тяжело задышала, потом начала постанывать и извиваться в моих руках.

— Разве я не истинная рабыня? — спросила она задыхающимся голосом.

— Да, — согласился я, — так оно и есть.

Ошибиться в характере ее движений было невозможно, они явственно выдавали в ней рабыню от природы. Как раз это меня и беспокоило.

Элисон легла на спину. Я окинул ее взглядом.

— О чем ты думаешь? — спросила Элисон.

— Думаю, что земные мужчины, увидев такую, как ты, были бы вне себя от восторга.

— Мы всегда ждем наших господ, — промолвила она с улыбкой.

Я прислушался к звукам музыки и шуму таверны, доносившимся из-за занавеса. Любой, кто уводил девушку в альков, имел право пользоваться ею, как и сколько пожелает. Она принадлежит клиенту до тех пор, пока тот не сочтет нужным вновь раздвинуть занавески. Ну а после закрытия таверны хозяин, проводив посетителей, привязывает девушку к кольцу или запирает в конуре.

— Думаешь, быть рабыней ужасно? — спросила Элисон.

— Ничего я такого не думаю.

— Тогда ты понимаешь, что для природной рабыни допустимо стремление удовлетворять свои природные, естественные потребности?

— Понимаю, — ответил я.

— И уж конечно, господину не зазорно пойти навстречу ее желаниям. Разумеется, он ничего ей не должен, но может по доброте своей снизойти до нее.

— Это уж как ему заблагорассудится, — сказал я.

— Разумеется, — торопливо подтвердила Элисон, — ведь рабыня ни на что не имеет права.

— Но из того, что ты, Элисон, являешься прирожденной рабыней, отнюдь не следует, будто все земные женщины таковы.

— Все девушки, что были скованы со мной одной цепью, оказались таковыми.

— Это ничего не доказывает.

— Полагаешь, в нашей партии по чистой случайности собрались редкие, необычные особы?

— Не знаю, — ответил я, пожав плечами.

— Все мы были самыми обыкновенными земными женщинами, — заявила танцовщица.

— Может быть, так, а может быть, и нет.

Элисон улыбнулась.

— Ты давно поняла свою рабскую природу? — спросил я.

— Давно, — ответила она, — можно сказать, еще девочкой. В фантазиях я воображала себя игрушкой в постели сурового господина, но думала, что это извращение, предаваться которому можно только втайне. Но потом меня доставили на эту планету. Здесь я открыто ношу ошейник и, не таясь, преклоняю колени перед моими хозяевами.

— Что верно, то верно, — сказал я.

— Разве господин недоволен этим?

— Ничуть. Мне даже нравятся твои причуды. Они делают тебя идеальной рабыней для наслаждений.

— Но ты не хотел бы, чтобы все женщины были похожи на меня?

— Нет, этого бы я не хотел.

— А что, если бы такими оказались все?

Я взглянул на нее сердито.

— А может быть, — высказала догадку Элисон, — ты хочешь, чтобы только одна девушка походила на меня?

— Нет, — отрезал я.

— Ну, а если бы она все-таки была именно такой?

Я закрыл глаза. Мысль о мисс Беверли Хендерсон в качестве рабыни для наслаждений будила во мне, надо признаться, невообразимые эротические фантазии. С трудом взяв себя в руки, я выбросил Беверли из головы. О подобных вещах мне не следовало даже думать.

— Не отказывай женщине в том, чего требует ее природа! — сказала Элисон.

— На колени перед плетью! — взревел я, и девушка, дрожа от страха, пала ниц, зарывшись лицом в мех и сложив запястья крест-накрест, как будто они были связаны. Я возвышался над ней с плетью в руке.

Плеть взвилась… и была сердито отброшена мною в сторону. Я присел и, взяв Элисон за волосы, приподнял ее голову. Она тянулась ко мне губами, но я удерживал ее на расстоянии и разрешил прикоснуться к себе, лишь когда ее глаза наполнились слезами.

— Спасибо, господин, — прошептала девушка.

Ну что ж, в конце концов, она была истинной рабыней, и я позволил ей услужить мне.



— Мне пора уходить, — сказал я.

— Господин разыскивает какую-то определенную рабыню, верно? — спросила она.

— Может быть, — ответил я.

— Не позволяй ей забывать, кто она есть, — сказала девушка.

— Мне пора уходить, — повторил я.

— Возьми меня еще раз, — взмолилась она.

Так оно и вышло. Потом наконец я поднялся на ноги, расстегнул застежки и раздвинул кожаные шторы. Таверна уже опустела и была закрыта для посетителей.

Я обернулся и снова взглянул на Элисон. Та, уже успев надеть украшения, стояла на коленях в позе рабыни для наслаждений.

— Мне трудно думать о тебе как о женщине с Земли, — сказал я.

— Я всего лишь горианская рабыня, — возразила Элисон.