Эдгар Берроуз
Тарзан — приемыш обезьян
Посвящается Чарльзу Дарвину, автору теории о превращении обезьяны в человека.
I. Трагедия в море
Эту историю я услышал от одного приятеля.
Он начал рассказывать ее после третьего бокала спиртного, а поняв, что я не верю ни единому его слову, закусил удила и назло мне довел повествование до конца. Больше того — задетый за живое моим скептицизмом, он вытащил какую-то засаленную рукопись с пожелтевшими листами и кипу старых отчетов Британского Министерства Колоний и предъявил их как доказательство своей правдивости.
Это слегка поколебало мое недоверие. Ознакомившись же с рукописью и отчетами, которые и впрямь полностью подтверждали рассказ моего товарища, я не только уверовал в истинность этой невероятной истории, но и предпринял кое-какие дополнительные расследования ее обстоятельств… И теперь предлагаю вашему вниманию результаты моих трудов, изменив лишь имена действующих лиц.
Хочу повторить: все, о чем вы сейчас прочтете, тщательно проверено мною лично. Если же моя повесть тем не менее не внушит вам доверия, вы все равно не пожалеете о затраченном времени, ибо трудно найти более причудливую и захватывающую историю!
Итак, из дневника английского офицера, которого я назову Джоном Клейтоном, лордом Грейстоком, а также из отчетов Министерства Колоний можно узнать, что молодого аристократа послали в одну из британских западноафриканских колоний с поручением весьма деликатного свойства.
Дело в том, что некая европейская держава, пользуясь наивностью и простодушием тамошних жителей, стала вербовать их в свою колониальную армию, которая отнимала каучук и слоновую кость у дикарей, обитающих в джунглях по берегам Арувими и Конго.
Несчастные негры жаловались, что вербовщики соблазняли их молодежь щедрыми посулами, но очень немногие из покинувших родные деревни чернокожих юношей возвратились назад.
Белые жители колонии подтвердили жалобы туземцев, а миссионеры-англичане, в свою очередь, неоднократно писали, что рекруты, завербованные иностранной державой, в действительности становились не солдатами, а рабами. Пользуясь невежеством негров, офицеры зачастую не отпускали их на родину по даже истечении срока службы, заставляло самой смерти трудиться на каучуковых плантациях.
Ввиду таких тревожных известий Министерство Колоний и командировало в Африку Джона Клейтона, поручив ему собрать факты о жестоком обращении офицеров дружественной европейской державы с чернокожими британскими подданными.
Однако нет особой необходимости подробно распространяться о том, зачем и куда был послан Джон Клейтон, так как ему не только не удалось выполнить поручение министерства, но даже и добраться до места своего назначения. Как вы сейчас убедитесь, в этом не было его вины.
Клейтон относился к тем англичанам, которые сделали Великобританию поистине великой державой, прославив ее бесчисленными подвигами как на море, так и на суше. То был человек, сильный и душою и телом, человек, наделенный множеством достоинств… А среди его немногих недостатков (у кого их нет?) главным, пожалуй, являлось честолюбие.
Отпрыск древнего аристократического рода, он хотел сделать политическую карьеру и ради этого перевелся из офицеров в чиновники Министерства Колоний.
Когда Джон Клейтон узнал о важном задании, которое поручает ему Министерство, он был одновременно и польщен, и обеспокоен. Ему было приятно, что его многолетняя служба в армии оценена по заслугам и что его считают достойным столь сложного дипломатического поручения, которое открывает широкие горизонты для дальнейшей карьеры. Но ехать в Африку именно сейчас ему не хотелось: всего три месяца назад он женился на красавице Элис Рутерфорд. И теперь ему предстояло решить сложнейшую дилемму: расстаться надолго с молодой женой или взять ее с собой в тропическую глушь, где опасности подстерегают человека на каждом шагу?
Трудный вопрос разрешила за мужа сама леди Элис. Она и слышать не захотела о том, чтобы Клейтон оставил ее в Англии, и уж тем более отказался ради нее от важного дипломатического поручения! Нет, Джон непременно должен ехать, а она отправится в Африку вместе с ним.
Конечно, у юной четы были матери, братья, сестры, тетки, кузены и кузины, каждый из которых красноречиво выражал свое мнение по этому поводу; но безрассудство молодых супругов одержало верх, и в одно прекрасное майское утро 18.. года лорд Грейсток и леди Элис выехали из Дувра.
Через месяц они прибыли во Фритаун, где зафрахтовали небольшую шхуну «Фувальда», которая должна была доставить их к месту назначения.
Вот и все, что было известно до недавнего времени о пути следования лорда Джона Грейстока и его супруги леди Элис. «Фувальда» сгинула, не добравшись до Африки, а вместе с ней бесследно исчезли пассажиры и вся команда.
Два месяца кряду около полудюжины британских военных судов тщетно рыскали в водах Южного Атлантического океана, пытаясь отыскать хоть какой-нибудь след пропавших путешественников. Наконец у берегов острова св. Елены эскадре удалось найти обломки какого-то разбитого судна, и все тотчас уверовали, что это останки «Фувальды». Значит, шхуна утонула вместе со всеми бывшими на борту людьми, и дальнейшие поиски бесполезны. Придя к такому выводу, министерство прекратило расследование, хотя многие любящие сердца еще надеялись и ждали.
А теперь я ознакомлю вас с результатами своих собственных исследований.
Трехмачтовая шхуна «Фувальда» была самым заурядным кораблем из курсирующих между Великобританией и Африкой торговых судов: тысячи таких суденышек шныряют вдоль всего африканского побережья. Их команда обычно состоит из отчаянных головорезов и беглых каторжников, представляющих собой пеструю смесь всех народов и племен, и управляться с такими матросами под силу лишь таким же свирепым полудикарям.
«Фувальда» не была исключением из правил: на судне властвовала плетка-девятихвостка и процветал мордобой. Матросы ненавидели корабельное начальство, а начальство ненавидело экипаж. Капитан был опытный морской волк, имевший за плечами множество плаваний, но со своими подчиненными обращался, как зверь. В разговоре с моряками он знал только два аргумента: плеть или револьвер. Справедливости ради стоит сказать, что на этот разноплеменный сброд вряд ли произвели бы впечатление более мягкие доводы.
Вскоре после того, как судно отчалило из Фритауна, лорду Грейстоку и леди Элис довелось быть свидетелями таких отвратительных сцен, какие они издавна привыкли считать досужими выдумками беллетристов.
Как ни странно, но то, что произошло на палубе «Фувальды» на третий день пути, явилось первым звеном в той цепи удивительных событий, о которой я хочу рассказать. Поэтому остановлюсь на этом происшествии поподробпее.
Итак, два матроса драили палубу, а капитан стоял неподалеку и разговаривал о чем-то с лордом Клейтоном и его юной супругой.
Все трое стояли спиной к матросам, поэтому не видели, как те придвигались к ним все ближе и ближе. Наконец капитан, окончив разговор с пассажирами, сделал шаг назад, чтобы уйти, но наткнулся на щуплого рыжеволосого моряка, стоявшего за его спиной, упал и растянулся на мокрой палубе. Мало того — падая, капитан зацепил ногой ведро, оно опрокинулось и окатило его грязной водой.
На минуту эта сцена показалась зрителям забавной, но только на минуту.
Красный от унижения и ярости капитан вскочил, осыпая несчастного матроса бешеными ругательствами, и нанес ему страшный удар кулаком в челюсть. Бедняга рухнул на палубу и остался лежать без движения.
Лорд и леди Грейсток еще не успели вмешаться, как к ним подскочил второй моряк — широкоплечий детина, здоровенный, как медведь, с черными усами и толстой шеей. Увидев, что его товарищ упал, он зарычал, как собака, бросился на капитана и одним ударом кулака повалил его на мокрую палубу.
Капитан упал с красным лицом, а вскочил с темно-багровым.
Бунт! Мятеж!
Что ж, усмирять мятежи было ему не в диковинку. В мгновение ока капитан выхватил револьвер и хотел выстрелить в своего могучего врага, но Джон Клейтон оказался проворнее: он ударил по сверкнувшему на солнце оружию, и пуля угодила матросу не в сердце, а гораздо ниже — под колено.
Потом лорд Грейсток отобрал у капитана револьвер и заявил, что не допустит такого зверского обращения с командой, а убийство безоружного человека и вовсе считает возмутительным. За такое преступление по справедливости полагается королевский суд!
Капитан, все еще дрожащий от бешенства, явно хотел ответить на слова Клейтона новым залпом ругательств, но совладал с собой и с невнятным рычаньем ретировался на корму.
Этот человек обладал достаточной практической сметкой, чтобы понимать, как опасно раздражать британского чиновника, ибо могучая рука королевы в два счета может направить на него грозное неотвратимое орудие кары — вездесущий английский флот.
Матросы тем временем встали с палубы: рыжеволосый, оправившийся от удара капитанского кулака, помог раненому товарищу подняться, и оба неуклюже выразили лорду Грейстоку свою благодарность. Широкоплечий великан, который среди матросов был известен под кличкой Черный Майкл, казалось, сам застеснялся непривычных для него теплых слов, резко оборвал свою краткую речь и, прихрамывая, зашагал по направлению к кубрику.
Несколько дней после этого инцидента Клейтон и его жена не видели Черного Майкла и не разговаривали с капитаном. Смертельно разобиженный владыка судна больше не подходил к своим пассажирам, а когда ему все же необходимо было им что-то сказать, только сердито и отрывисто буркал.
Хотя молодые супруги по-прежнему завтракали и обедали в кают-компании, хозяин «Фувальды» теперь не являлся к столу, всякий раз ссылаясь на неотложное дело.
Помощники капитана тоже не баловали пассажиров своим обществом. Все они, как на подбор, были неграмотными бесшабашными головорезами, вполне подстать тому темному сброду, которым командовали. Вполне понятно, что люди такого толка чувствовали себя не в своей тарелке рядом с прекрасно воспитанными аристократами и избегали встреч с ними.
Таким образом, супруги Клейтоны оказались на «Фувальде» в одиночестве, и были этому даже рады, вполне довольствуясь обществом друг друга.
Но изоляция, в которой они очутились, сделала их совершенно неподготовленными к той кровавой трагедии, которая разыгралась на судне несколько дней спустя.
Если бы лорд Клейтон и леди Элис продолжали беседовать с капитаном, они, несомненно, поняли бы, что надвигается катастрофа. Но даже наблюдая жизнь на корабле со стороны, Грейсток и его жена интуитивно чувствовали, что в маленьком мирке «Фувальды» что-то разладилось и грозит великой бедой. Да, они оба ощущали это, но не говорили друг другу ни слова: он — чтобы не пугать молодую женщину, она — чтобы муж не заподозрил ее в позорной трусости.
На другой день после того, как пуля капитана прострелила ногу Черному Майклу, Клейтон, выйдя на палубу, увидел, как четыре матроса с угрюмыми лицами несут завернутое в парусину бездыханное тело, а сзади шествует старший помощник, держа в руке тяжелую плетку.
Все расспросы пассажира ни к чему не привели: рыжий моряк, чье ведро стало причиной капитанского позора, свалился с реи и сломал себе спину — и все тут!
Клейтон предпочел не вникать в темное дело, но на следующий день, увидев на горизонте очертания британского военного судна, потребовал, чтобы капитан немедленно просигналил ему. Лорду Грейстоку было ясно, что при той обстановке, которая царит на «Фувальде», его экспедиция может окончиться весьма плачевно.
Около полудня они подошли к военному судну так близко, что могли бы вступить с ним в переговоры; но, почти уже решившись объявить капитану о своем желании покинуть «Фувальду», Клейтон внезапно передумал.
Вдруг все его страхи — вздор и он только выставит себя на посмешище? В самом деле, какие у него основания просить командующего военным кораблем офицера изменить свой курс и вернуться туда, откуда он только что прибыл? А если он, чиновник Британского Министерства Колоний, заявит, что не желает остаться на борту своего корабля, так как его капитан сурово наказал двух нарушивших дисциплину матросов, такое объяснение наверняка покажется офицерам военного судна до смешного нелепым. Да и все моряки втихомолку позабавятся над чувствительным лордом, и, пожалуй, сочтут его трусом!
Самолюбие и гордость одержали верх: Джон Клейтон, лорд Грейсток, не стал просить, чтобы его доставили на военный корабль. Но уже к вечеру, когда трубы броненосца скрылись за далеким горизонтом, он горько раскаялся в своем амбициозном эгоизме, так как на «Фувальде» разыгрались ужасные события.
Часа в два или три пополудни, когда супруги вышли на палубу, один матрос, приблизившись к ним, еле слышно пробормотал:
— Будет ему нахлобучка… Попомните мои слова: старому мерзавцу скоро припомнятся все его делишки…
— О ком вы говорите? — осведомился Клейтон.
— А вы что, сами не видите, какая тут заваривается каша? Этот сатана-капитан и его подонки-подручные всех нас решили загнать на тот свет… Вчера искалечили двоих, сегодня еще одного… Но Черный Майкл опять на ногах — и скоро он покажет, как измываться над матросами! Уж он-то сдерет вонючие шкуры этих мерзавцев, клянусь громом!
— Вы хотите сказать, что команда корабля затевает мятеж?!
Матрос попятился, но тут же взглянул на лорда упрямо и злобно.
— Какой еще там мятеж! — фыркнул он. — Не мятеж, а убийство! Уж мы его отправим в преисподнюю вслед за рыжим Джонни, да и его прихвостней туда же!
— Когда?
— Скоро, будьте уверены! Но больше я ничего не скажу, я и так слишком тут разболтался. Но… Вы вступились за Черного Майкла, да и прежде перечили капитану, потому я вас и предупредил. Держите язык за зубами, а когда услышите выстрелы, ступайте со своей женушкой в трюм и не показывайте на палубу носа, не то как бы с вами чего не случилось, ясно?
И матрос нырнул в кубрик, не дав своему собеседнику времени, чтобы ответить.
Клейтон и леди Элис переглянулись. Оба были бледны, но спокойны.
— Да, недурные развлечения нас с тобой ожидают! — протянул Клейтон. — Уж лучше бы я решился пересесть на военное судно!
— Забудь об этом судне, дорогой! — воскликнула женщина. — Лучше скажи, что нам теперь делать? Наверное, ты должен немедленно предупредить капитана, может, ему удастся предотвратить катастрофу…
— Будь я один, я бы так и поступил. Но ведь мне только что ясно дали понять — чтобы сохранить твою жизнь, я должен держать язык за зубами. Что бы ни случилось на судне, матросы вряд ли нас тронут, они помнят, как я заступился за рыжего матроса и за Черного Майкла. Но если я сообщу капитану о назревающих событиях и об этом станет известно… Вот тогда пощады не жди!
— Джон, милый, — живо возразила леди Элис, — но если ты не предупредишь капитана о готовящемся мятеже, ты тем самым станешь соучастником злодеев, которые наверняка не остановятся и перед убийством!
— Будь я один… — в мучительном раздумьи повторил Клейтон. — Но я должен заботиться о тебе! Мерзавец-капитан сам заслужил за свою жесткость суровую кару; неужели я стану рисковать твоей жизнью ради спасения этого зверя? С другой стороны, риск может быть не меньшим и даже большим, если «Фувальда» окажется во власти головорезов и разбойников!
Леди Элис мягко положила руку на рукав мужа.
— Долг есть долг, — тихо сказала она, — и я уверена, что ты уже знаешь, как поступить. Прошу только об одном: когда начнешь действовать, не думай обо мне! Я была бы недостойна тебя, если бы из-за меня ты хоть раз изменил своему долгу. Лучше самая ужасная беда, чем позор!
— Что ж, будь по-твоему, Элис! — с улыбкой кивнул Джон Клейтон. — Но, может, мы тревожимся понапрасну? Конечно, обстановка на корабле не такая, какую хотелось бы видеть во время нашего свадебного путешествия, но вполне вероятно, что тот матрос сильно сгустил краски. Капитана ненавидит вся команда, и наверняка экипаж все свободное время предается мечтам о мести. Вот эти бесплодные фантазии, возможно, и сообщил нам под видом реальных фактов наш приятель из кубрика! Ему хочется насолить начальству, и он сочиняет, будто расплата близка… А вообще мятежи на кораблях давно уже вышли из моды! Хорошо-хорошо, не волнуйся, я пойду к капитану и расскажу обо всем, что слышал! Хотя, по правде говоря, мне не очень-то хочется разговаривать с этим животным.
И лорд Грейсток с самым беззаботным видом направился к каюте капитана.
— Войдите! — в ответ на стук раздалось изнутри сердитое рычанье.
Клейтон вошел в каюту, закрыл за собой дверь, и на него тут же обрушился новый рявк:
— Ну, какого черта вам от меня надо?!
— Пришел сообщить, что ваши люди затевают мятеж и убийство.
— Ложь! — взревел старый моряк. — Как у вас хватает нахальства лезть не в свое дело и подрывать дисциплину на корабле?! Если вы еще раз отмочите подобную шуточку, лорд Как-Вас-Там, я не поручусь за последствия! Дьявол меня раздери! Вы что же, думаете, я буду покорно сносить нахальство всяких титулованных недоносков?! Мне плевать на ваши титулы, слышите?! Я — капитан корабля! Я здесь хозяин, король и бог и никому не позволю совать нос в мои дела!!
Клейтон понял, что его собеседник слишком пьян, чтобы прислушаться к доводам разума. К концу своей яростной речи капитан совсем перестал владеть собой и орал все громче и громче, колотя кулаками по столу, по которому перекатывались пустые бутылки.
Кулаки у него были огромные и тяжелые, как пушечное ядро.
Наконец хозяин «Фувальды» вконец задохнулся от крика и замолчал, чтобы набрать воздуху в грудь. Тогда заговорил лорд Грейсток.
— Капитан Виллинг, — произнес он совершенно спокойно, — простите за откровенность, но вы — полный осел!
С этими словами он вышел из каюты и уже по ту сторону двери услышал новый взрыв чудовищных ругательств.
Если бы Клейтон дал капитану время успокоиться и протрезветь, возможно, тот раскаялся бы в своей излишней горячности и согласился выслушать пассажира; но своей ответной резкостью молодой человек раз и навсегда уничтожил всякую возможность примирения.
Теперь лорд Грейсток и его жена остались одни между обозленным капитаном и готовыми взбунтоваться матросами, которые вполне могли узнать о попытке «предательства» — и тогда последствия могли быть самыми ужасными!
Так Клейтон и сказал жене, вернувшись на палубу, а закончил такими словами:
— Наверное, зря я расстался с военной карьерой, Элис. Неважный из меня получился дипломат! Что ж, теперь мой первый долг — позаботиться о тебе. Идем в каюту.
— Что будем делать, Джон? — храбро улыбнулась леди Элис.
— Я приготовлю револьверы — просто на всякий случай. Жаль, что ружья находятся в багаже, который сложен в трюме… Ну, да нам наверняка хватит и пары револьверов… Будь мужественной, дорогая!
Но когда супруги пришли к себе в каюту, они застали там страшный беспорядок. Кто-то рылся у них в чемоданах, разбросал их платье и книги… И самое страшное — оба два револьвера и все патроны к ним исчезли.
— Так-так, — медленно проговорил Клейтон, обозревая царящий в каюте кавардак. — Судя по тому, что взяли эти люди, нам действительно угрожает бунт.
— Что же делать? — воскликнула его жена. — Капитан наверняка тебе не поверит, даже если ты притащишь его сюда и покажешь, что здесь творится! Защищаться теперь мы не сможем… Наверное, остается просто выждать и посмотреть, как обернутся события, правда? Если победит капитан, все просто пойдет по-прежнему, и нам нечего бояться. А если победят матросы, будем надеяться, что они нас не тронут…
— Так и сделаем, Элис! Будем держаться середины дороги, а там будь что будет!
И супруги стали приводить в порядок каюту, стараясь не думать о том, что принесет им будущее. Вдруг они услышали шорох: кто-то подсовывал под дверь клочок бумаги.
Клейтон ринулся вперед и уже взялся за ручку, чтобы распахнуть дверь и застать неизвестного врасплох, но жена схватила его за руку.
— Не надо! — прошептала она. — Ты же сам хотел держаться середины дороги…
Клейтон улыбнулся и отступил. Муж и жена молча смотрели, как в щель под дверью протискивается сложенная бумажка. И лишь когда невидимый почтальон удалился, лорд Грейсток нагнулся и поднял послание.
Развернув грязный листок, супруги увидели какие-то малограмотные каракули, выведенные рукой, явно непривычной к перу. В немногих энергичных словах Клейтона предупреждали, чтобы он не смел сообщать капитану о пропаже револьверов. Иначе его и его молодую жену ждет смерть.
— Я и без того не собирался ничего сообщать, — с горькой улыбкой ответил лорд на безмолвный вопрос леди Элис. — Обещаю, что буду паинькой…
— Нам ведь ничего другого не остается, правда, дорогой? Что ж, будем защищать не хозяина и не матросов, а друг друга и — будь что будет!
II. Опасное убежище
Ждать дальнейшего развития событий пришлось недолго.
Когда на следующее утро Клейтон поднялся наверх, чтобы прогуляться по палубе перед завтраком, он вдруг услышал выстрел. За первым выстрелом грянул второй, потом третий.
Капитана и четверых помощников пестрой толпой обступили матросы во главе с Черным Майклом, и правящая верхушка корабля, поняв, что дело нешуточное, тут же пустила в ход оружие.
После первого же выстрела матросы разбежались и попрятались кто за мачту, кто за каюту. Из-за этих прикрытий они стали палить в ненавистных людей, которые командовали ими.
Клейтон бессильно наблюдал за разыгравшейся на палубе драмой, не в силах ей помешать.
Меткие выстрелы капитана уложили двоих матросов, но и старший помощник вдруг, вскрикнув, упал ничком. Тогда Черный Майкл гаркнул:
— Вперед! — и бунтовщики кинулись на офицеров.
Огнестрельного оружия на всех мятежников не хватило — в ход пошли багры, топоры и кирки.
У капитана, вероятно, кончились патроны, а ружье второго помощника дало осечку… Натиск матросов встретил огонь всего двух револьверов, и этого оказалось недостаточно, чтобы остановить бешеную атаку команды.
С той и с другой стороны посыпались страшные проклятья. Ругательства, треск выстрелов, стоны и вопли раненых — палуба «Фувальды» превратилась в сущий ад!
Клейтон видел, как дюжий негр взмахом топора раскроил капитану голову от лба до подбородка; как остальные офицеры падали под градом ударов и пуль…
Мятежники действовали так быстро и решительно, что через пять минут на палубе не осталось ни одного их раненного врага — только мертвые, плавающие в крови.
Когда с последним офицером было покончено, Клейтон решил, что ему пора спуститься вниз, к жене: леди Элис наверняка слышала звуки битвы и, не дай бог, могла вот-вот в тревоге за мужа выбежать на палубу!
В следующий миг он убедился, что верно оценил характер своей супруги: повернувшись, он обнаружил ее рядом с собой.
— Ты давно здесь, Элис?
— Довольно давно, — дрожа, ответила та. — О боже, Джон, как все это ужасно! Что же теперь будет? Как ты думаешь, что решат с нами сделать эти опьяненные кровью мерзавцы?
— Ну, что бы они не решили, надеюсь, они в любом случае сначала накормят нас завтраком, — попытался Клейтон подбодрить шуткой смертельно бледную женщину. — Знаешь, лучше нам выяснить их намерения прямо сейчас. Пойдем, Элис! Будь мужественной, покажи, что ты их не боишься! Страх действует на подобных типов возбуждающе, как кровь на акул.
Матросы толпились вокруг тел офицеров, одного за другим выкидывая мертвецов за борт. Точно так же они обошлись и со своими убитыми.
Заметив приближающихся пассажиров, один из бунтовщиков взревел:
— Отправим к рыбам и этих двоих! — и бросился вперед, размахивая топором.
Клейтон даже не успел заслонить собой жену, как выстрел Черного Майкла уложил матроса на месте.
— Отправьте к рыбам лучше этого идиота! — гаркнул Майкл.
И, указывая на лорда и леди Грейсток, заявил попятившимся матросам:
— Зарубите у себя на носу: эти двое — мои друзья. Их не трогать! Понятно? Теперь я здесь капитан, и мое слово — закон! А кому это не нравится… — он многозначительно потряс револьвером.
Возражений не последовало, и Майкл, бросив напоследок пассажирам:
— Держитесь в стороне, и никто вас не тронет, — сердито захромал к капитанской каюте.
Клейтоны постарались в точности исполнить совет нового владыки судна; они почти не показывались на палубе и ничего не знали о дальнейших планах бунтовщиков.
По временам до них доносились слабые отзвуки ссор и споров, иногда — резкое щелканье взводимых курков. Но Черный Майкл был подходящим вождем для этого разношерстного сброда и ухитрялся держать своих головорезов в строгом повиновении.
На пятый день после убийства офицеров вахтенный крикнул, что прямо по курсу земля. Был ли это остров или материк — Черный Майкл не знал. Но он объявил Клейтону, что если местность окажется подходящей, лорд и леди Грейсток будут высажены на берег со всем своим имуществом.
— Вы тут недурно проживете несколько месяцев, — грубовато-добродушно объяснил он. — Недурно для молодоженов, хха! А мы за это время сумеем отыскать какой-нибудь обитаемый берег, где тоже постараемся не пропасть. При первом же удобном случае я капну какому-нибудь правительственному чиновнику о том, где вы находитесь: пускай всемилостивая королева вышлет за вами корабль… Ну, а нам от ее величества светит теперь только пеньковый галстук на шею! Вот почему я не хочу высадить вас в более цивилизованном месте. К нам сразу же привяжутся с кучей вопросов, ответить на которые, чтобы нам не насолить, будет трудновато.
Напрасно Клейтон пытался убедить нового хозяина «Фувальды» высадить их не на этом пустынном берегу, где они станут добычей диких зверей или еще более диких людей, а в какой-нибудь обитаемой белыми местности. Его протест не возымел успеха и только рассердил Черного Майкла: тот считал, что и так слишком много сделал для своих пассажиров.
В три часа пополудни судно подошло ко входу в закрытую бухту. Черный Майкл спустил небольшую шлюпку с матросами, чтобы исследовать глубину бухты и решить, может ли «Фувальда» приблизиться к побережью.
Час спустя его люди вернулись и доложили, что шхуна свободно пройдет по всему заливу, и прежде, чем наступила темнота, парусник встал на якорь в двух саженях от берега.
Этот берег утопал в прекрасной тропической зелени; вдали рисовались холмы и плоскогорья, почти сплошь покрытые девственным лесом.
Жилья нигде не было видно, но обилие птиц и животных обещало «колонистам поневоле» неплохое пропитание, а сверкающая маленькая речка, впадавшая в бухту, могла в изобилии снабжать их пресной водой.
Клейтон и леди Элис, стоя рука об руку у борта, молча созерцали негостеприимную землю, на которой им суждено было жить. Уже сгустилась ночь, и из лесного мрака доносились голоса диких зверей: то глухое страшное рычанье льва, то пронзительный визг пантеры.
Женщина боязливо прижималась к мужу. Воображение рисовало ей всякие ужасы, которые поджидали их во мгле грядущих ночей, когда они окажутся вдвоем на этом пустынном диком побережье.
И когда к супругам подошел Черный Майкл, леди Элис сделала последнюю отчаянную попытку уговорить новоявленного капитана высадить их поближе к цивилизованным местам — там, откуда они могли бы надеяться попасть на родину. Но ее мольбы не смогли поколебать сурового моряка.
— Кроме меня на судне нет ни одного человека, который не предпочел бы видеть вас обоих мертвыми, — с резкой откровенностью заявил головорез. — Черт побери мою душу, я и сам знаю, что это единственный способ уберечь наши шеи от виселицы! Но не такой человек Черный Майкл, чтобы забыть об оказанной ему услуге. Вы спасли мне жизнь, милорд, а в ответ я спасу вашу жизнь, да впридачу — жизнь этой малютки. Но большего я сделать не в силах! Если завтра же не высадить вас на берег, ребята могут взъерепениться и проломить вам головы. Я оставлю кое-что, чтобы вы смогли продержаться, пока не придет помощь…
— Но когда это будет? — с горечью перебил Клейтон.
— Вот уж не знаю! Но обещаю, что извещу британское правительство о ваших неприятностях, как только смогу. А уж пронырливые типы из министерства сумеют вас отыскать!
— Что ж, спасибо и на том, — мрачно выдавил Клейтон.
Честно говоря, он не верил тому, что Черный Майкл намерен известить британское правительство об их местопребывании.
Но даже если мятежник сделает это — сумеют ли они продержаться до прибытия корабля? Если бы Клейтон был один, он бы ничуть не боялся, но… Что будет с Элис и с тем крохотным существом, которому предстояло появиться на свет среди лишений и опасностей первобытного мира?
О том, что ему суждено стать отцом, лорд Грейсток узнал совсем недавно, и теперь снова и снова ругал себя за несносную глупость и гордыню, в результате которых его жена и его еще не родившийся ребенок должны будут подвергнуться несказанным трудностям. К счастью, Клейтон не мог предвидеть ужасную судьбу своих близких, иначе он ругал бы себя еще больше!
Итак, едва занялся рассвет, в шлюпки полетели многочисленные сундуки и ящики: Черный Майкл явно решил сдержать слово и снабдить супругов всем необходимым. Он распорядился, чтобы весь багаж Клейтонов перевезли на берег. Делал ли это мятежник из сострадания к пассажирам, или опасаясь оставлять на борту вещи, принадлежавшие пропавшему британскому чиновнику — трудно сказать, — но громила с таким рвением следил за исполнением своего приказа, что даже заставил матросов вернуть Клейтону украденные револьверы.
В последнюю очередь на берег перевезли продукты, кухонные принадлежности, ящики с инструментами и старые паруса.
Потом главарь бунтовщиков сел в последнюю шлюпку, груженую бочками с пресной водой, и дружески помахал мужчине и женщине, оставшимся на берегу.
Клейтон и его жена молча смотрели вслед скользящим к «Фувальде» лодкам, не в силах избавиться от предчувствия неминуемого несчастья и ощущения горькой безнадежности.
А в это время из-за небольшого пригорка за ними следили темные, близко посаженные глаза, злобно сверкавшие под нависшими надбровьями.
И вот «Фувальда», подняв якорь, скрылась за мысом…
Тогда леди Элис припала к груди мужа и разразилась неудержимыми рыданиями.
Она храбро встретила опасность бунта; стойко пережила все ужасы мятежа; с гордо поднятой головой смотрела в грозное будущее, хотя знала, что должна бояться не только за себя, но и за крошечное существо, которое носила под сердцем… Но сейчас, оставшись наедине с мужем, отважная женщина наконец не выдержала страшного напряжения и дала волю слезам.
Клейтон не пытался остановить ее рыдания, зная, что слезы облегчают женскую душу.
Прошло много времени, прежде чем леди Элис овладела собой.
— О, Джон, — простонала она, — какой ужас! Что с нами будет? Скажи — что нам теперь делать?
— Только одно, Элис: работать. Работа должна стать нашим спасением. Если мы будем сидеть сложа руки и сокрушаться, это приведет к безумию. Поэтому будем трудиться, ждать и надеяться, что Черный Майкл сдержит свое обещание. И когда придет помощь, мы еще посмеемся над тем, как робинзонили на этом пустынном берегу.
Все это лорд Грейсток проговорил так спокойно, как будто обсуждал с женой рисунок ее вышивки, сидя в уютной гостиной.
— Дорогой Джон, если бы речь шла только о тебе и обо мне, — зарыдала Элис, — мы бы все вынесли, но…
— Да, дорогая, — ответил он нежно, — я тоже думал о малыше. Но ради него мы как раз и должны быть мужественными, верно? Я знаю, что мы справимся со всем, с чем нам суждено будет столкнуться. Посмотри-ка вокруг! Сотни тысяч лет назад, в далеком и туманном прошлом человечества, наши предки решали те же задачи, которые предстоит решить нам… Быть может, даже в этих же самых первобытных лесах. И раз мы с тобой появились на свет, значит, они победили. Неужели мы не сделаем того, что сделали они?
— Я… Я на знаю… — неуверенно промолвила леди Элис, вытирая слезы.
— Конечно, сделаем, и даже лучше их! Ведь наука дала нам такие способы защиты, о которых первобытные дикари не имели ни малейшего понятия. Да и пищу мы сможем добывать не хуже, чем древние люди, вооруженные жалкими орудиями из костей и камня!
— Ах, Джон, если бы я была мужчиной, я, наверное, думала так же, как ты, но я женщина и вижу скорее сердцем, чем головой. И все вокруг так ужасно и безысходно… Но хочется верить, что ты прав! Не бойся: на этом берегу рядом с храбрым первобытным мужчиной будет храбрая первобытная женщина, клянусь!
Первой мыслью Клейтона было соорудить временное убежище для защиты от зверей, которые наверняка уже присматривались к легкой добыче.
Мужчина достал из ящика ружья и патроны, чтобы иметь под рукой оружие на случай неожиданного нападения, и они отправились на поиски места для первой ночевки.
В ста ярдах от берега супруги нашли маленькую ровную поляну, почти свободную от деревьев; здесь они и решили построить свое жилище. Но для начала Клейтон задумал соорудить небольшую площадку на дереве — там, где до них не смогут добраться крупные хищные звери, в царстве которых они находились.
Он выбрал для этой цели четыре дерева, составлявшие четырехугольник приблизительно в восемь квадратных футов, и, нарезав длинных ветвей, устроил в десяти футах над землей прочную раму. Он крепко привязал ее концы к развилкам деревьев, а поперек этого остова положил более мелкие ветки. Затем устлал платформу листьями, а поверх постелил большой парус. Семью футами выше Клейтон соорудил навес, призванный защищать их временное жилище от солнца и дождей, а вместо стен окружил платформу остатками парусины.
В конце концов получилось довольно уютное гнездышко, в которое лорд Грейсток перенес одеяла и часть ручного багажа.
По приставной лестнице леди Элис взобралась в свою новую спальню, и, выразив восхищение ее убранством, тут же заснула крепким сном на ложе из парусины.
Вокруг летали и щебетали птицы с ярким оперением, прыгали болтливые мартышки, с изумлением и любопытством следившие за появившимися в лесу новыми существами и за постройкой их странного гнезда.
Но за весь день ни Клейтон, ни его жена не видели крупных животных. Правда, пару раз их маленькие соседки-мартышки с криком и визгом убегали по ветвям деревьев, бросая вниз испуганные взгляды. Было ясно, что они спасаются от какого-то ужасного существа, притаившегося внизу, но что это был за зверь, людям так и не удалось рассмотреть.
На рассвете, устав от духоты, Клейтон откинул полог. Леди Элис сразу проснулась, села и стала пристально всматриваться в тени леса. Вдруг она вздрогнула и схватила мужа за руку.
— Джон, — шепнула она, — смотри, что это такое? Человек?
Клейтон взглянул в указанном направлении и увидел смутно обрисовывающийся на темном фоне силуэт… Какая-то огромная сутулая фигура стояла во весь рост на холме, неподвижно, как бы прислушиваясь; затем медленно повернулась и исчезла в джунглях.
— Что это, Джон?
— Не знаю, Элис, — ответил он серьезно. — Быть может, просто причудливая тень дерева, отброшенная луной?
— Нет, нет, это живое существо! И если оно не человек, то какая-то отвратительная пародия на человека. Как мне страшно!
Он крепко обнял ее и зашептал слова любви и ободрения.
Для Клейтона не было большего несчастья, чем страх и переживания его молодой жены. Сам он был бесстрашен и хладнокровен, но прекрасно понимал, какие мучения может причинить ужас слабой женщине… Что, в свою очередь, угрожает малышу, которого он заранее любил не меньше, чем свою крошку Элис.
Поэтому, чтобы ничто больше не потревожило леди Грейсток, Клейтон опустил полог и крепко привязал его к деревьям — за исключением маленького отверстия, обращенного к морю, их дом был теперь закрыт со всех сторон. В маленьком воздушном гнездышке стало темно, супруги улеглись рядом на одеяла, но…
Не успели они закрыть глаза, как из джунглей донесся ужасающий рык льва. Этот раскатистый звук все приближался, пока они не услышали его прямо под собой. В продолжение часа, а то и больше, лев обнюхивал и царапал стволы, поддерживавшие их жилье, и Клейтону оставалось только благодарить бога, что к ним пожаловала не пантера, которая в два счета вскарабкалась бы на дерево.
Потом лев удалился, но еще много раз, пока не встало солнце, люди вздрагивали от странных звуков необозримых джунглей, наполненных мириадами таинственных существ, неведомых для жителей цивилизованных стран и больших городов.
III. Жизнь и смерть
После скудного завтрака, состоявшего из соленой свинины, кофе и сухарей, Клейтон принялся работать над сооружением постоянного жилища: он понимал, что они не смогут надеяться на безопасность и спокойствие, если не отгородятся от джунглей четырьмя крепкими стенами.
Работа оказалась очень нелегкой.
На постройку маленькой хижины в одну комнату ушел почти целый месяц, зато строение получилось довольно прочным, с очагом из небольших валунов, собранных на взморье. Когда дом был готов, гордый успехом строитель обмазал его со всех сторон четырехдюймовым слоем глины.
Оконный проем Клейтон забрал ветками около дюйма в диаметре, тесно переплетенными в виде крепкой решетки, способной противостоять натиску даже льва. В то же время такая решетка не препятствовала доступу в хижину свежего воздуха.
Двускатная крыша была крыта плотно пригнанными друг к другу мелкими ветками, а сверху устлана толстым слоем длинных жестких трав и пальмовых листьев. Все это скреплял щедрый слой глины.
Материалом для двери послужили ящики из-под багажа: Клейтон прибивал доски крест-накрест до тех пор, пока не получилось столь массивное сооружение, что, взглянув на него, леди Элис расхохоталась и сказала, что такие двери, должно быть, закрывали вход в средневековые города! Для подобных ворот требовались не менее мощные петли, которые ценой долгого упорного труда Клейтону удалось соорудить из твердого дерева.
Штукатурные и другие работы были завершены уже после того, как супруги отпраздновали новоселье — а перебрались они в новое жилище, как только была закончена крыша. Несмотря на кажущуюся непробиваемость двери, Клейтоны баррикадировали ее на ночь сундуками и ящиками, в результате чего чувствовали себя почти в такой же безопасности, как в Англии.
Изготовление кровати, стульев, стола и полок было сравнительно легким и приятным делом, и к концу третьего месяца своей африканской жизни лорд и леди Грейсток имели довольно приличную обстановку. Если бы не постоянный страх нападения диких зверей и не все растущая тоска одиночества, они были бы вполне довольны своим положением.
Но каждую ночь звери рычали и ревели вокруг их маленькой хижины, и в конце концов муж с женой поняли: если они хотят как следует высыпаться, они должны не обращать внимания на подобные звуки. И даже леди Элис почти этому научилась: она просыпалась и испуганно вскрикивала не больше одного-двух раз за ночь.
Трижды случалось им видеть мимолетные промельки больших человекоподобных фигур, похожих на ту, которую они земетили в первую ночь, но никогда странные существа не подходили настолько близко, чтобы можно было понять наверняка — люди ли это или звери?
Болтливые попугаи и маленькие обезьяны скоро привыкли к своим новым соседям. Они, по-видимому, никогда раньше не встречали людей, и теперь старались поближе познакомиться с диковинными пришельцами. Их влекло к хижине то неудержимое любопытство, которое управляет всеми живыми существами и зачастую вступает в противоречие с инстинктом самосохранения. Многие из птиц спустя месяц прониклись к леди Элис таким доверием, что брали пищу у нее из рук.
Однажды вечером, когда Клейтон заготавливал дрова для очага, его маленькие друзья-мартышки, тараторившие в ветвях над его головой, вдруг с визгом устремились вверх и попрятались на вершине дерева. Было слышно, как они возбужденно и пронзительно щебечут, как бы предупреждая человека о приближающейся опасности.
И вскоре лорд Грейсток увидел то, чего так боялись маленькие обезьянки: человека-зверя, огромное загадочное существо, чья фигура уже не раз мелькала перед ними в мимолетных полуфантастических образах! Чудовище двигалось через джунгли, сгорбившись, иногда касаясь земли полусжатыми кулаками, иногда выпрямляясь почти как человек. Однако все-таки это была обезьяна… Но каких размеров! То был самый большой антропоид из всех, когда-либо виденных Клейтоном, и, застыв на месте, молодой лорд в каком-то оцепенении смотрел на приближающегося к нему черного монстра.
Он находился довольно далеко от хижины, где лежали охотничьи ружья. Все его оружие сейчас состояло из топора и револьвера, но, глядя на обезьяньего великана, с легкостью прокладывающего путь через густой кустарник, Клейтон ясно понимал, что в столкновении с таким врагом даже скорострельная винтовка, пожалуй, не дала бы ему перевеса. Он невольно почувствовал, как по его спине пробежал холодный озноб.
Если он погибнет в борьбе с лесным чудовищем — о боже, что будет с Элис?!
Эта мысль заставила Клейтона повернуться и стремглав броситься к хижине. До дома было совсем недалеко, и он громко крикнул жене, чтобы она немедленно вошла внутрь и закрыла за собой дверь!
Леди Грейсток сидела неподалеку от хижины. Услыхав крик, она подняла голову и увидела бегущего мужа, а потом — чудовищную обезьяну.
Элис с криком кинулась к дому. Вбежав внутрь, она оглянулась, и от ужаса у нее захолонуло сердце: с поразительной для такого большого и неуклюжего животного скоростью черное страшилище прыгнуло наперерез Клейтону… Ее муж остановился, выхватив револьвер и готовясь выстрелить в обезьяну.
— Запри дверь на засов, Элис! — закричал он. — Не бойся, я справлюсь с этим зверем!
Но он знал, что к нему приближается верная смерть.
Напавшая на него обезьяна была большим самцом, который весил никак не меньше трехсот фунтов. Из-под косматых бровей злобно сверкали маленькие, налитые кровью глаза, острые длинные клыки свирепо оскалились… И хотя из пасти обезьяны вырвался оглушительный рев, когда три револьверных пули одна за другой впились в ее волосатую грудь, она ни на секунду не притормозила неудержимого бега.
А потом закричал уже человек: Клейтон увидел, что его молодая жена выскочила из хижины, вооруженная винтовкой.
Элис всегда смертельно боялась огнестрельного оружия и никогда не участвовала в охотах — любимом развлечении многих английских леди. Она не решалась даже дотронуться до ружей и револьверов, но теперь бросилась к гигантской обезьяне с бесстрашием львицы, защищающей своих детенышей.
— Элис, назад! — заорал Клейтон. — Бога ради, назад!
В ту же минуту обезьяна кинулась на своего врага, выхватила у него из руки револьвер и отшвырнула далеко в сторону. Зверь с жутким рычанием кинулся на беззащитную жертву, но прежде чем его клыки вонзились в горло человека, Элис выстрелила из винтовки, и пуля попала горилле в спину между лопатками.
Выпустив Клейтона, чудовище повернулось к новому врагу. В смертельном ужасе молодая женщина пыталась выстрелить еще раз, но не знала механизма ружья, и ударник беспомощно бил по пустой гильзе.
А когда с бешеным ревом обезьяна устремилась вперед, леди Элис упала в обморок.
Клейтон вскочил и с мужеством отчаяния хотел прыгнуть между обезьяной и женой… Но не успел он очутиться рядом с Элис, как горилла вдруг качнулась и рухнула на траву. Вытянутые в последнем усилии ручищи так и не смогли дотянуться до горла Клейтона — обезьяна была мертва. Пуля из винтовки сделала свое дело.
Быстро осмотрев жену и убедившись, что она жива и невредима, лорд Грейсток поднял ее на руки и отнес в хижину; но прошло не меньше двух часов, прежде чем Элис пришла в себя.
Первые же ее слова наполнили душу Клейтона таким же ужасом, как и нападение гориллы.
— О, Джон, как хорошо снова очутиться дома! — пробормотала бедняжки. — Как здесь уютно и безопасно! А мне снился такой страшный сон! Как будто мы вовсе не в Лондоне, а в какой-то ужасной дикой местности и на нас нападают страшные звери…
— Да, да, я все понимаю! — ласково ответил он, гладя ее по лбу. — Эти кошмары иногда бывают такими реальными… Попытайся снова заснуть и, я уверен, на этот раз тебе приснится что-нибудь хорошее!
Этой ночью в маленькой хижине на опушке первобытного леса произошло необычайно важное событие — у четы Клейтон родился маленький сын.
Леди Грейсток так и не оправилась от потрясения, вызванного нападением большой обезьяны, и хотя прожила почти год после рождения ребенка, так и не осознала, что их дом находится не в Англии.
Иногда она задавала Клейтону вопросы относительно странного леса, который их окружает, спрашивала, почему нет прислуги, куда подевались все знакомые и почему в комнате такая скудная обстановка? Но хотя муж пытался объяснить ей истинное положение дел, она не понимала его объяснений.
В других отношениях она, впрочем, была совершенно нормальна. А счастье, вошедшее в ее жизнь с появлением маленького сына, и любовная забота мужа сделали этот год самым счастливым временем для леди Элис.
Иногда Клейтон даже радовался тому, что его жена не осознает истинного положения дел, не то этот год был бы для нее непрестанным мучительным чередованием тревог и волнений. Поэтому, хотя он и страдал, видя ее в таком состоянии, но готов был позавидовать ее блаженному неведению.
Сам Клейтон давно уже отказался от всякой надежды на спасение. Но он оставался мужем и отцом, главой семьи — и продолжал со всем рвением трудиться над усовершенствованием хижины. Теперь дощатый пол устилали шкуры животных; вдоль стен стояли полки и шкафчики. Прекрасные цветы — предмет особой заботы леди Элис — распускались в причудливых вазах, сделанных из глины и бамбука. И, оглядывая плоды своих трудов, лорд Грейсток думал, что в таком жилище не стыдно было бы принимать и премьер-министра, окажись тот на пустынном африканском берегу.
То, что он оказался способен выполнить такую работу, служило для Клейтона постоянным источником радостного удивления. Он полюбил физический труд; ведь все, что он мастерил, он делал для любимой жены и для малыша, который был отрадой им обоим, хотя и увеличивал в сотни раз ответственность, лежащую на плечах отца.
Самыми опасными врагами, угрожавшими человеку в здешних лесах, были большие гориллы. Они уже несколько раз нападали на Клейтона, и хотя он никогда теперь не выходил из дома без ружья, несколько раз его спасал от смерти только счастливый случай.
Лорд Грейсток укрепил решетки окон и приделал к двери прочный засов, чтобы быть спокойным за жену и ребенка во время охотничьих вылазок. Теперь он мог не бояться вторжения зверей в их маленькую хижину, а после того ужасного случая с обезьяной леди Элис никогда не переступала в одиночку порог своего жилища.
В свободное время Клейтон часто читал вслух жене книги, взятые из Англии. В их числе было много детских книг с картинками, предусмотрительно захваченных леди Элис… Могла ли она подумать, укладывая в багаж такие вещи, что ее ребенок будет рассматривать картинки в азбуке под звуки, доносящиеся из безлюдного девственного леса!
В свободные часы лорд Грейсток иногда от нечего делать писал дневник, по стародавней привычке чаще всего по-французски. Он заносил в толстую тетрадь подробности их странной жизни, хотя и не надеялся, что эти записи кто-нибудь когда-нибудь прочтет…
Последними строками в дневнике была запись о смерти леди Элис. Она тихо скончалась во сне, и прошло еще несколько часов, прежде чем Клейтон понял, что его жена умерла.
Только теперь он осознал, какой поддержкой и опорой во всех несчастьях была для него эта маленькая хрупкая женщина.
В последних строчках дневника Джона Клейтона Грейстока сквозила страшная усталость, апатия и безнадежность.
«Мой маленький сын плачет, требуя пищи. О, Элис, Элис, что мне делать?»
Написав эти слова, Клейтон опустил голову на руки, лежащие на покрытом парусиновой скатертью столе. А та, для которой он сделал этот стол, лежала неподвижная и холодная в постели в двух футах от него, не слыша писка проголодавшегося сына.
Долгое время ни один звук не нарушал мертвой тишины джунглей, кроме жалобного плача ребенка.
IV. Обезьяны
В лесу на плоскогорье, на расстоянии одной мили от океана, старый Керчак, глава обезьяньего племени, в бешенстве рычал и брызгал слюной.
Более молодые и проворные обезьяны взобрались на самые высокие ветви громадных деревьев, чтобы не попасть ему под горячую руку. Уж лучше рисковать жизнью, качаясь на гнущихся под их тяжестью ветках, чем дразнить своим видом старого Керчака во время одного из его приступов неукротимой ярости!
Другие самцы разбежались кто куда и тоже попрятались. Правда, вожак стаи все же успел отвесить одному из них страшную оплеуху своей мощной мохнатой лапой.
Несчастный бедолага бросился наутек, а Керчак еще долго отплясывал какой-то яростный танец, размахивая сорванной веткой и скаля желтые зубы…
И тут он увидел Калу. Она возвращалась из джунглей со своим маленьким детенышем, ничего не зная о настроении свирепого самца. Внезапно пронзительные предостерегающие крики соплеменников заставили ее искать спасения в стремительном бегстве.
Но Керчак оказался проворней: после недолгой погони — сперва по земле, потом по ветвям — он почти схватил молодую самку за ногу, но она сделала отчаянный прыжок с одного дерева на другое. Такой прыжок обезьяны совершают, когда нет другого выхода, и он неплохо удался Кале… Но когда горилла схватилась за сук, внезапный толчок сорвал висевшего на ее груди детеныша, и бедный малыш полетел на землю с высоты тридцати футов.
С громким горестным криком, забыв о страшном Керчаке, Кала бросилась вниз… Но когда она прижала к груди крохотное изуродованное тельце, жизнь уже оставила его.
Долго молодая обезьяна качала в ладонях своего погибшего первенца, и даже Керчак не пытался ее потревожить. Со смертью малыша его припадок демонического бешенства кончился так же внезапно, как и начался.
Никто не знал, почему на обезьяньего царя накатывали такие приступы, да его подданные и не задавались подобными вопросами, а просто спасались бегством и ждали, пока их владыка не перестанет бесноваться. Никто не осмеливался становиться поперек дороги старому самцу, даже когда он был в хорошем настроении! Этот великолепный экземпляр гориллы весил, должно быть фунтов триста пятьдесят, и имел стальные мускулы и длиннющие клыки. Из-под выступающих надбровных дуг с выражением вечного брезгливого недовольства поблескивали крохотные глаза, разделенные лишь широкой переносицей большого плоского носа; шерсть на загривке так и норовила подняться дыбом — в таких случаях Керчак казался еще больше, чем был… А был он настолько же громаден, насколько свиреп.
Его ужасный нрав и могучая сила сделали его властелином маленького обезьяньего племени, в котором он родился лет двадцать тому назад.
С тех пор, как Керчак достиг расцвета сил, во всем лесу не находилось обезьяны, которая осмелилась бы оспаривать у него право на власть. Да и другие крупные звери очень редко осмеливались потревожить его!
Один только старый слон Тантор не боялся Керчака, зато слона побаивался сам обезьяний повелитель. Когда Тантор трубил, показывая, что он не в духе, все обезьяны — и большие, и маленькие — поспешно забирались на вершины деревьев.
Племя антропоидов, над которыми властвовал Керчак, насчитывало шесть или восемь семейств, состоящих из взрослых самцов с женами и детенышами, а также из молодых холостяков. Всего в стае было около семидесяти обезьян.
Кала числилась младшей женой самца по имени Тублат, что на обезьяньем языке означало «сломанный нос», и разбившийся насмерть детеныш был их сыном.
Несмотря на молодость (Кале недавно исполнилось семь лет), она была крупной, сильной обезьяной с высоким круглым лбом, который указывал на большую смышленость, чем у ее сородичей. Может, вследствие этой живости ума она и обладала такой большой способностью к материнской любви и материнскому горю.
И все же она была диким зверем — громадной, страшной гориллой из той разновидности, которая до сих пор неизвестна науке и которая куда более интеллектуальна, чем все изученные до сих пор антропоиды. Ум в сочетании с силой и свирепостью и делало племя Керчака самым страшным изо всех человекообразных обезьян, обитающих в здешних джунглях.
Заметив, что бешенство вожака улеглось, все обезьяны спустились на землю и принялись за прерванные занятия.
Детеныши играли и резвились между кустами, взрослые обезьяны разлеглись на мягком ковре из опавших листьев. Некоторые переворачивали рухнувшие стволы и обследовали гнилые пни в поисках насекомых и змей, другие обшаривали кусты, где их ждали плоды, орехи и птичьи гнезда.
В таких занятиях гориллы провели около часа; затем Керчак созвал их и повел к морю.
В более-менее открытых местах обезьяны двигались по земле, держась звериных троп, проложенных между деревьями. Их походка казалась неуклюжей и медленной: они переваливались с ноги на ногу, опираясь суставами сжатых кулаков на землю, однако при необходимости могли развивать большую скорость.
Но когда они сворачивали в густой лес, их неуклюжести как не бывало: огромные гориллы перепрыгивали с ветки на ветку так же ловко, как их маленькие сородичи-мартышки! И все это время Кала несла крохотное мертвое тельце своего детеныша, крепко прижимая его к груди.
Вскоре после полудня шествие достигло холма, господствовавшего над взморьем; отсюда виднелась маленькая хижина. Именно к ней и направлялся Керчак.
Вот уже год, как многие из его племени погибали от грома, исходившего из палки в руках белой обезьяны, обитающей в этом странном логовище.
Керчак думал медленно, но когда в конце концов принимал какое-то решение, эта мысль прочно застревала у него в голове. Вот и сейчас он задумал во что бы то ни стало добыть палку, несущую смерть, и исследовать снаружи и внутри таинственную берлогу.
А еще он горел желанием впиться клыками в шею страшного двуногого животного, которого боялся и ненавидел.
За последнее время ни одна большая обезьяна не только не осмеливалась напасть на человека, но даже не смела показаться около хижины. Антропоиды боялись смертоносных громов и сейчас с явной неохотой следовали за своим вожаком.
Но сегодня хозяин берлоги что-то не показывался. Медленно, осторожно и безмолвно обезьяны приближались к хижине, дверь которой была распахнута настежь. Даже детеныши, вцепившиеся в материнскую шерсть, не издавали ни звука — черная палка нагнала страха на весь обезьяний народ. Поэтому стая двигалась очень тихо, чтобы не разбудить ужасный гром.
Все ближе и ближе подходили гориллы к дому, и наконец Керчак подкрался к двери и заглянул в нее. За ним по пятам следовали два больших самца и Кала, крепко прижимавшая к груди свое мертвое дитя.
Внутри берлоги сидела белая обезьяна, на этот раз у нее в руках не было страшной палки. На постели под парусиной угадывались очертания фигуры, от которой пахло смертью, а из угла странного логовища доносился жалобный тонкий плач.
Керчак, вздыбив шерсть на загривке, бесшумно переступил через порог и приготовился к прыжку. Услышав шум, Джон Клейтон поднял голову…
И зрелище, представшее его глазам, заставило его похолодеть. Перед ним стояла гигантская горилла с горящими злобными огнем глазами и оскаленными длинными клыками.
— «Наверное, так и должен выглядеть сам дьявол!» — подумал лорд Грейсток.
За спиной огромной гориллы толпились другие обезьяны, а револьверы и ружья висели далеко на стене.
В тот же миг Керчак кинулся на свою жертву.