Эдгар Райс Берроуз

Пираты Венеры





Пираты Венеры





Глава 1

КАРСОН НЕЙПЕР

«…Если в вашу спальню в полночь тринадцатого дня этого месяца войдет женщина в белом, пожалуйста, ответьте на мое письмо. Если она не появится, я не буду ждать ответа». Прочитав заключительную фразу, я уже собрался кинуть письмо в корзину для бумаг, куда отправлялись все подобные послания, но почему-то продолжил чтение:

«…Если эта особа что-либо скажет вам, не откажите в любезности запомнить ее слова и повторить их в вашем письме…»

Я решил все же дочитать до конца, но тут зазвонил телефон, и я сунул письмо в одну из папок на письменном столе. В папке хранились просмотренные бумаги; а порядок в делах соблюдался неукоснительно, инцидент с загадочным письмом казался законченным.

Из папки бумаги шли в подшивку.

Звонил Ясон Гридли. Его голос звучал взволнованно — он попросил немедленно заехать к нему в лабораторию. Ясон никогда не нервничал по пустякам, и я поспешил удовлетворить его просьбу, а заодно и свое любопытство. Вскочив в машину, быстро проехал разделявшие нас несколько кварталов и убедился, что Ясон, приглашая меня, имел достаточно веские основания. Он только что получил сообщение по радио из внутреннего мира Земли — Пеллюсидара.

Накануне отправления огромного дирижабля 0-220, являющегося завершающим этапом исторического эксперимента, Ясон решил остаться для поисков фон Хорста, единственного пропавшего члена экспедиции. Тарзан, Дэвид Иннес и капитан Зуппер убедили его в неразумности поступка, поскольку Дэвид обещал направить отряд подчиненных ему пеллюсидарских воинов на поиски молодого немецкого лейтенанта.

Однако, вернувшись в наш мир, Ясон испытывал определенную вину за судьбу фон Хорста, молодого человека, любимца всей экспедиции, и время от времени повторял, как он раскаивается в том, что покинул Пеллюсидар, не исчерпав всех средств и возможностей, чтобы спасти фон Хорста или убедиться, что он погиб.

Ясон махнул мне рукой, указывая на кресло, и предложил сигарету.

— Получена депеша от Абнера Перри, — начал он. — Первая за эти месяцы.

— Она должна быть интересной, — заметил я, — раз так взволновала тебя.

— Да. До Сари дошла весть, что фон Хорст нашелся.

Поскольку сообщение Ясона связано с событиями, совершенно не относящимся к нашему повествованию, я упоминаю о нем, чтобы подчеркнуть два факта, которые, несмотря на их незначительность, проливают свет на цепь последовавших за ними примечательных событий. Во-первых, я забыл о письме, о котором упомянул выше, во-вторых, в моем сознании четко зафиксировалась дата его получения — десятое.

Надо заметить, о получении письма я очень быстро забыл. Оно не запечатлелось в памяти и, следовательно, никак не могло влиять на мое сознание в событиях, произошедших позже. Факт существования письма улетучился из головы через пять минут после прочтения настолько полно, как если бы я никогда его не читал.

Следующие три дня были чрезвычайно утомительными, так что когда я тринадцатого поздно вечером отправился спать, голова была настолько забита всяческими подробностями имущественных сделок, которые никак не складывались в нужную картину, что прошло довольно много времени, прежде чем удалось заснуть. Могу, не преувеличивая, утверждать, что последние мысли касались кредитов и несправедливых протестов.

Что меня разбудило, не знаю. Я приподнялся и со страхом увидел закутанную во что-то белое, как мне показалось, развевающуюся простыню, женщину, входившую в комнату через запертую дверь. Стояла ясная лунная ночь, различные предметы обстановки были отчетливо видны. Но особенно четко выделялась похожая на привидение фигура в белом, парящая над полом в футе от постели.

Я не подвержен галлюцинациям, никогда не видел привидений, никогда не жаждал встречи с ними и не имел понятия, как вести себя в подобной ситуации. Даже не будь она столь явно сверхъестественна, все равно было непонятно, как она оказалась ночью в спальне, потому что незнакомые женщины никогда не вторгались в мое пуританское жилище.

— Полночь тринадцатого, — произнесла она низким музыкальным голосом.

— Да, — согласился я и сразу вспомнил про письмо, полученное десятого.

— Сегодня он покинул остров Гуаделупа, — продолжала она. — И ждет в Гарамасе вашего письма.

Вот и все. Она беззвучно пересекла комнату и покинула ее, но не через окно, что было бы естественным, а через сплошную стену. Целую минуту я сидел на кровати ошеломленный, уставившись на то место, где в последний раз видел женщину, и пытался уверить себя, что сплю. Но я бодрствовал, и прошло не менее часа, прежде чем Морфей добился успеха (так писатели славного викторианского времени изящно называли приход сна).

Утром я добрался до своего офиса немного раньше, чем обычно, и, конечно, начал с поисков письма, полученного мною четыре дня назад. Я не знал ни имени писавшего, ни места отправления, но секретарь вспомнил его — оно заметно отличалось от остальной корреспонденции.

— Оно поступило десятого откуда-то из Мексики, — заявил он.

Письма у нас подшиваются в папки по штатам и странам, и отыскать его оказалось нетрудно.

На этот раз я тщательно прочитал письмо. Оно было датировано третьим числом и проштемпелевано в Гарамасе. Гарамас — это порт в в Калифорнийском заливе. Вот его текст.


«Дорогой сэр! Поскольку я занимаюсь реализацией проекта огромной научной важности, считаю возможным воззвать о помощи (не финансовой) к тому, кто представляется мне психологически и интеллектуально подходящим, культурным и умным, чтобы оценить открывающиеся возможности.
Причину, по которой я обратился к вам, буду рад объяснить в том счастливом случае, если окажется желательным наше личное свидание. А в желательности последнего можно убедиться лишь после определенного испытания.
Если в вашу спальню а полночь тринадцатого дня этого месяца войдет женщина в белом, пожалуйста ответьте на мое письмо. Если она не появится, я не буду ждать ответа. Если эта особа что-либо скажет вам, не откажите в любезности запомнить ее слова и повторить их в вашем письме.
Заверяю вас, что моя просьба (которая до некоторой степени необычна) требует серьезного внимания с вашей стороны. Умоляю хранить письмо в тайне, пока дальнейшие события не сделают опубликование необходимым. На этом позволю себе закончить.
С искренним уважением,
Карсон Нейпер».


— Еще один парень с заскоком, — прокомментировал мой секретарь Ротмунд.

— Итак, письмо пришло десятого, — заметил я, — а сегодня четырнадцатое. Теперь в итоге — загадочная история, в которой надлежит разобраться.

— Что может четырнадцатое число добавить к письму? — удивился он.

— Вчера было тринадцатое.

— Не хотите ли вы сказать, что нечто произошло наяву или вы видели во сне… — начал он скептически.

— Именно это я и хочу сказать. Леди приходила… Я ее видел…

Ральф посмотрел на меня с тревогой.

— Не забудьте, о чем медсестра предупреждала вас после операции, — напомнил он.

— Какая медсестра? У меня их побывало девять, и нет двух, которые говорили бы одинаковые вещи.

— Джерри. Она объяснила, что средство, применявшееся для наркоза, часто действует на мозг в течение нескольких месяцев. — Его тон был тревожен и заботлив.

— Хорошо! По крайней мере Джерри допускает, что мой мозг не похож на мозг многих людей. Но как бы то ни было, я видел женщину в белом. Пожалуйста, напишите письмо мистеру Нейперу.

Несколькими днями позже пришла телеграмма от Нейпера из Гарамаса.

«Письмо ваше получил точка благодарю точка буду у вас завтра точка», — гласила она.

— Ему придется лететь, — заметил я, прочитав телеграмму.

— Или явиться в белом саване, — подсказал Ральф. — Думаю, надо позвонить капитану Ходсону, чтобы он послал сюда нескольких патрульных: иногда эти парни бывают опасны. — Он все еще был полон скептицизма.

Мы оба с интересом ждали прибытия Карсона Нейпера. Думаю, Ральф предполагал увидеть маньяка с безумными глазами. Я же не мог представить, как мог выглядеть автор письма.

На следующее утро, около одиннадцати часов, Ральф зашел в мой кабинет.

— Мистер Нейпер здесь! — объявил он.

— Его волосы стоят дыбом, а белки глаз освещают все вокруг? — спросил я.

— Нет, — ответил Ральф, улыбаясь. — Это приятного вида молодой человек. И все. же, — добавил он серьезно, — я думаю, парень с заскоком!..

— Попросите его ко мне, — предложил я, и минутой позже Ральф ввел исключительно красивого молодого мужчину — между двадцатью пятью и тридцатью годами.

Улыбка осветила лицо вошедшего, и, когда я поднялся, приветствуя его, он шагнул навстречу с протянутой рукой. После обычного обмена любезностями он сразу перешел к цели своего визита.

— Чтобы пояснить вам мое предложение, — начал он, — расскажу немного о себе. Мой отец — офицер британской армии, мать американка из Вирджинии. Я родился в Индии, когда отец там служил. Был воспитан домашним учителем, старым индусом, преданным моим отцу и матери. Учитель, Чандр Каби — немного мистик, научил меня многому, что не входит в школьный курс для детей, которым меньше десяти. В частности, телепатии, которой он владел с таким искусством, что мог беседовать, несмотря на огромные расстояния, с тем, кто психологически гармонирует с ним, с такой же легкостью, как делаем мы, находясь лицом к лицу. И более того: собеседник, точнее, реципиент, мог видеть то же, что видел Чандр Каби, или то, что индус желал ему показать. Всему этому он научил и меня.

— И при помощи телепатии я тринадцатого увидел полуночную посетительницу?

Он кивнул:

— Это испытание необходимо, чтобы установить, способны ли вы войти со мной в психологический контакт. Ваше письмо точно цитирует слова, которые должен был произнести призрак, и я наконец убедился, что нашел человека, которого искал долгое время.

Но продолжу свое повествование. Надеюсь, не надоел вам; мне абсолютно необходимо рассказать все о моем прошлом. Тогда вы сможете решить, достоин я вашего доверия и помощи или нет.

Я заверил его, что слушаю с величайшим интересом. Он продолжал:

— Мне еще не исполнилось одиннадцати, когда умер отец и мать увезла меня в Америку. Мы сначала направились в Вирджинию и жили там три года у прадеда по материнской линии, судьи Джонсона Карсона, имя и репутация которого вам, несомненно, известны.

После смерти старика мы с матерью переехали в Калифорнию. Там я ходил в частную школу, а позже поступил в небольшой колледж в Клермонте, который славился научными традициями, высокой квалификацией преподавателей и прилежностью студентов.

Вскоре после поступления в колледж третья трагедия в моей жизни — умерла мать. Оглушенный этим ударом, я потерял интерес к жизни, но обрывать ее не пожелал. Чтобы заглушить душевную боль, бросился в безрассудные предприятия. Выучился летать. Рискуя жизнью, стал каскадером. В заработке я не нуждался. После смерти матери я унаследовал значительное состояние прадеда Карсона, настолько большое, что только расточитель мог бы промотать годовой доход с него. Упоминаю об этом лишь потому, что затеянное мной предприятие требует значительных затрат, и хочу, чтобы вы знали: моих личных средств вполне достаточно…

Однако жизнь в Голливуде тяготила меня. Здесь слишком многое напоминало мне о матери. Я решил отправиться путешествовать и довольно быстро объехал мир. Будучи в Германии и заинтересовавшись ракетными исследованиями, финансировал некоторые из них. Именно там родилась моя идея. Ничего оригинального, за исключением решения применить полученные результаты исследований с великой целью — отправиться на ракете в экспедицию к другим планетам.

Имеющиеся данные убедили меня, что из всех планет Марс единственная, предположительно населенная существами, подобными нам. В то же время я осознавал, что, даже если смогу успешно достичь Марса, то вероятность того, что мне удастся возвратиться на Землю, окажется ничтожно мала.

Помимо личного интереса необходимо иметь дополнительные веские поводы, чтобы пуститься в подобную авантюру. Вот почему я начал искать, кому передать информацию, полезную для науки в случае успеха. Затем мне пришло в голову, что мой опыт смогла бы использовать вторая экспедиция, решившая отправиться на Марс. Не сомневаюсь, что найдется много искателей приключений, готовых пуститься в подобные полеты, если их осуществимость будет доказана.

Больше года ушло на конструирование и постройку гигантской ракеты на острове Гуаделупе, у западного побережья Нижней Калифорнии. Мексиканское правительство оказывало мне всяческую помощь. На сегодняшний день готово все до последней детали. В любой момент можно стартовать.

Он закончил и вдруг медленно растаял. Стул, на котором сидел Карсон, оказался пустым. Кроме меня в комнате не было никого. Пораженный, почти испуганный, я неожиданно вспомнил, что Ротмунд напоминал о действии лекарственных препаратов на мой разум. Кроме того, душевнобольные никогда не сознают, что они сумасшедшие. Не сошел ли я с ума? Холодный пот выступил на лбу, ладони стали влажными. Потянулся к кнопке, чтобы вызвать Ральфа. Сомнений, что Ральф нормален, у меня не было. Если он встретил Карсона Нейпера и провел его в мой кабинет, то что же произошло?

Но прежде чем пальцы коснулись кнопки вызова, Ральф торопливо вошел в комнату.

— Мистер Нейпер пришел снова, — озадаченно произнес он и добавил: — Но как он вышел? Ведь вы с ним разговаривали?

Я вздохнул облегченно и вытер пот с рук и лица: если тут и есть сумасшедшие, то их двое.

— Позови его и останься здесь.

Нейпер вошел; взгляд его выражал немой вопрос.

— Вы полностью уловили ситуацию, которую я попытался объяснить? — спросил он, словно наш разговор не прерывался.

— Да, но… — начал я.

— Подождите, пожалуйста, — попросил он. — Понимаю, что вы собираетесь сказать, но позвольте объяснить и извиниться. Видите ли, меня здесь не было… Это последняя проверка. Вы были уверены, что видите Карсона Нейпера и разговариваете с ним, а ведь я говорил с вами, сидя в своей машине. Когда я буду на Марсе, мы сможем так же легко и свободно общаться.

— Но, — перебил Ротмунд, — вы были здесь! Разве я не пожимал вам руку, когда вы вошли, и не беседовал с вами?

— Вам лишь казалось, — ответил Нейпер.

— Ну, и кто из нас сумасшедший? — спросил я довольно резко, однако Ротмунд решил, что мы его разыгрываем.

— Вы уверены, что он сейчас здесь? — обратился ко мне Ральф, включаясь в розыгрыш.

— Не знаю, — огрызнулся я.

— Сейчас это действительно я, — засмеялся Нейпер. — Так на чем мы остановились?

— Вы сказали, что ракета полностью подготовлена к старту и стоит на острове Гуаделупе.

— Правильно! Вижу, вы поняли все… Теперь возможно короче опишу, какую помощь надеюсь получить. Обращаюсь к вам по нескольким причинам, самые важные из которых — ваш интерес к Марсу, ваша профессия (результаты эксперимента должны быть описаны опытным писателем) и ваша репутация честного человека. В течение некоторого времени я тщательно наблюдал за вами. Прошу записать и опубликовать сообщения, которые получите от меня, и вести дела в мое отстуствие.

— Счастлив буду сделать первое, но не решаюсь принять ответственность за второе.

— Я уже сказал, что полностью доверяю вам, — произнес он тоном, не допускающим возражений. Видимо, этот человек не признавал препятствий — пожалуй просто не допускал их существования! — Что касается ваших публикаций, — продолжал он, — то на них вы сделаете себе имя.

— Но это займет большую часть вашего времени, — вставил Ральф, обращаясь ко мне, — а оно очень ценно.

— Разумное возражение, — согласился Нейпер. — Мы с мистером Ротмундом, в случае нашего согласия, обсудим финансовые детали позже.

— Это вполне подходит мне, — обрадовался я, бесконечно устав от переговоров по покупке и продаже.

— Теперь вернемся к самой важной и намного более интересной части нашей беседы: каково ваше отношение к плану в целом?

— Марс далеко от Земли, — заметил я, — Венера на девять или десять миллионов миль ближе, а миллионы миль — это дополнительные часы и дни полета, полного опасностей.

— Да, следовало предпочесть Венеру, закутанную в облака, поверхность которой навсегда закрыта от наших взоров, — тайну, которая будоражит воображение человечества. Но последние исследования астрономов выявили там условия, враждебные любой жизни, подобной земной. Ряд ученых считает, что Венера, более близкая к Солнцу планета, чем Земля, постоянно обращена к нему одной и той же стороной, как Луна к Земле. Если это так, тогда в одном ее полушарии царит страшная жара, а в противоположном — чудовищный холод, что препятствует возникновению и развитию жизни.

Даже если факты не подтвердят предположения сэра Джеймса Джинса, все равно дни и ночи на Венере в несколько раз длинней земных, поэтому температура ночью падает ниже точки замерзания воды, а в долгие дни температура поднимается выше точки ее кипения.

— И все же жизнь способна приспособиться к подобным условиям, — возразил я. — Ведь человек может существовать и в экваториальной жаре и в арктическом холоде.

— Но только при наличии кислорода, — заметил Нейпер. — Великий Джон Гершель подсчитал, что количество кислорода в облачном покрове, окружающем Венеру, — менее десятой доли процента от концентрации кислорода на Земле. И, в конце концов, мы должны преклоняться перед таким человеком, как сэр Джеймс Джинс. Ведь он возражает тем, кто полагает, что Венера — единственная планета в Солнечной системе, кроме Марса и Земли, на которой возможна жизнь. Правда, на ней нет растительности, нет кислорода для высших форм жизни, что, по его мнению, ограничивает возможности исследования планеты.

Мы обсуждали планы Карсона Нейпера весь остаток дня и изрядную часть ночи, а следующим утром он вылетел на Гуаделупу на самолете-амфибии конструкции Сикорского. С тех пор я его не видел, по крайней мере лично, однако благодаря изумительной силе телепатии непрерывно с ним общался и наблюдал за событиями в странном мире, который четко отражался в моем сознании. Таким образом, я — посредник, который записал на Земле удивительные приключения Карсона Нейпера. Но я — лишь диктофон: рассказ, который последует ниже, целиком принадлежит ему!

Глава 2

МИМО ЛУНЫ И МАРСА

Когда я посадил свою амфибию в уютной бухточке на берегу острова Гуаделупа, небольшой мексиканский пароход, зафрахтованный для перевозки людей, материалов и продовольствия с материка, мирно стоял на якоре в небольшом порту.

На берегу у лаборатории толпились, ожидая моего прибытия, механики и рабочие, которые долгие месяцы самозабвенно трудились, готовясь к решающему дню. В толпе возвышалась голова Джимми Уэлша, единственной американца среди них.

Подрулил к берегу и поставил амфибию на якорь. Ко мне уже гребли на лодке, чтобы помочь добраться до берега.

Меня не было меньше недели; большую часть этого времени я провел в Гарамасе, ожидая письма.

Но люди приветствовали меня с такой радостью, как будто встречали давно потерянного и воскресшего из мертвых брата: так тосклив, безлюден и изолирован остров Гуаделупа для тех, кто должен оставаться на его пустынных берегах пусть даже и на недолгие промежутки времени между прибытиями пароходов с материка.

Возможно, тепло встречи объяснялось и желанием скрыть тяжесть предстоящего расставания. Истинные мужчины всегда сдержанны в проявлении чувств. Мы жили и работали вместе месяцами, сдружились, а сегодня ночью нас разделят космические расстояния, и вряд ли когда-нибудь встретимся. Последний день на Земле! Завтра я буду для них так же потерян, как если бы три фута земли покрыли мое безжизненное тело. Друзья понимали: предстоящее расставание со всем земным — это самое тяжелое из всех испытаний, предстоящих мне.

Я встречался с жителями многих стран, но ни с кем меня не связывали такие дружеские чувства, как с мексиканцами, не испорченными нерешительностью и жаждой денег, присущей уроженцам Соединенных Штатов. А потом появился Джимми Уэлш. Прощание с ним — как разлука с братом. Много раз он умолял взять его с собой; несомненно, он будет упрашивать об этом до последней минуты; но без необходимости нельзя рисковать еще одной жизнью.

Мы вместе погрузили продукты и материалы на вагонетки, обычно используемые для транспортировки грузов от берега до лежащего в нескольких милях в глубине острова лагеря. В этот раз мы отправили вагонетки в сторону небольшого плато, где на направляющих рельсах в милю длиной лежала гигантская сигара.

— Все готово, — объявил Джимми. — Мы все закончили сегодня утром. Каждый ролик и каждый направляющий рельс осмотрен по крайней мере дюжиной человек. Мы оттянули старую корзину назад и проверили три раза всю длину рельсов при помощи платформы с грузом, а затем смазали их лучшим маслом. Трое отдельно проинспектировали каждую единицу снаряжения и продовольствия. Сделано все, осталось лишь нажать кнопку: полет полностью подготовлен. Ты возьмешь меня с собой, не так ли, Кар?

Я отрицательно покачал головой.

— Пожалуйста, не надо, Джимми. Я вправе рисковать своей жизнью, но не твоей, не забывай этого. Но хочу в знак особой оценки твоей помощи подарить тебе свой самолет-амфибию, чтобы ты всегда помнил меня.

Конечно, он был благодарен, но все же не скрывал разочарования, что не сможет сопровождать меня на «старой корзине», как он окрестил огромный, похожий на гигантскую торпеду аппарат, готовый унести меня через несколько часов в космос.

— Тридцать пять миллионов миль! — посетовал он меланхолически. — Подумай только, Марс вместо родных стен!

— Но это же мечта моей жизни! — воскликнул я горячо.

Эстакада, с которой должна взлететь ракета, явилась результатом целого года расчетов и консультаций. День отправления планировался заранее, и задолго до старта было вычислено положение Марса в момент взлета ракеты. Требовалось учесть вращение Земли и притяжение ближайших небесных тел. Эстакада была проложена в соответствии с расчетами; она шла с очень легким понижением на первых трех четвертях мили, а затем постепенно поднималась под углом в два с половиной градуса над горизонтом.

Скорость четыре с половиной мили в секунду в момент отрыва от эстакады должна быть достаточной, чтобы вывести на круговую орбиту вокруг Земли. Чтобы выйти из сферы притяжения Земли, я должен достичь скорости 6,9 мили в секунду. Для достижения такой скорости я установил на ракету двигатель, способный разогнать мой корабль до семи миль в секунду в точке отрыва от эстакады и десяти миль в секунду при прохождении атмосферы. Какова будет скорость ракеты в космическом пространстве — неизвестно, но я опирался в своих расчетах на предположение, что она будет примерно та же, что и при выходе из земной атмосферы до того момента, когда я войду в сферу притяжения Марса.

Точное определение момента старта беспокоило меня больше всего. Я вычислял его снова и снова, но в расчете учитывалось так много факторов, что я решил отдать свои расчеты для проверки и перепроверки известным астрономам, математикам и выдающимся физикам. Их выводы в точности соответствовали моим — ракета должна отправиться в путь незадолго до того, как красная звезда бога войны взойдет на востоке. Траектория ее должна постепенно становиться близкой к прямой линии вследствие уменьшения притяжения Земли в соответствии с законом всемирного тяготения. Многократно проверенные расчеты указывали, что после отрыва ракеты от Земли при правильно выбранном моменте старта ее нос после выхода из сферы Земли будет направлен прямо на Марс.

На бумаге расчеты казались убедительными, но должен сознаться: по мере приближения старта я осознал, что моя судьба зависит от тех предположений, на которые опирался расчет, а кто мог бы поручиться за их абсолютную надежность? Слишком поздно до меня дошло безрассудство столь сумасшедшей авантюры!

Огромная шестидесятитонная ракета в начале эстакады в милю длиной показалась мне гигантским гробом — моим собственным, в котором я упаду обратно на сушу или на дно Тихого океана, или же улечу в необъятный космос, где придется блуждать до конца моих дней. Я испугался… Это чувство приходило ко мне раньше, но только теперь ощущался не столько страх смерти, сколько внезапное осознание могущества противостоящих мне космических сил, и это временами лишало меня уверенности в своих возможностях.

И тут послышался голос Джимми.

— Давайте в последний раз, прежде чем вас выпихнут с Земли, осмотрим все внутри старой корзины, — предложил он, и мое волнение и все предчувствия утонули в звуках его спокойного голоса.

Вместе мы проверили кабину, где сосредоточены приборы управления, достаточно вместительную и комфортабельную спальную каюту с широкой и удобной койкой, стол, кресло, материалы для письма и небольшую, хорошо подобранную библиотеку. За кабиной находился маленький камбуз, а за ним — кладовая с годовым запасом консервированных и обезвоженных продуктов. Здесь же размещались электрические батареи для освещения, приготовления пищи и обогрева. Тут же было место для динамо-машины и газового двигателя. Отделение на корме занимали главный двигатель и сложные механические устройства, по сигналам от приборов управления снабжающие горючим камеры сгорания.

Перед кабиной управления размещался отсек с резервуарами для воды и кислорода и с большим количеством разных полезных и бесполезных инструментов, оружия, необходимых как для обеспечения безопасности, так и для комфорта в столь длительном полете.

Все было тщательно укреплено в предвидении внезапного рывка от ускорения, возникающего при старте. Я знал, что в космосе сильные перегрузки при движении с выключенными двигателями ощущаться не будут, но при старте они неизбежны. Ракета имела особую конструкцию, призванную по возможности ослабить действие ускорения при взлете. Она состояла из двух ступеней, вложенных одна в другую, причем меньшая значительно короче большей и имела собственные двигатели, а также систему остроумно сконструированных гидравлических амортизаторов, призванных смягчить действие инерционных сил во время старта. Все это при правильной работе обеспечивало безопасный взлет.

Кроме того, мое кресло перед пультом управления было достаточно мягким и снабжено хорошими пружинами. К тому же имелись ремни, при помощи которых можно привязаться к креслу перед стартом.

Я старался не упустить ничего существенного для обеспечения безопасности, ведь от этого зависел успех всего проекта.

Проведя последний осмотр корабля, мы с Джимми поднялись на самый верх сигары, чтобы в последний раз осмотреть парашюты. С их помощью гасилась скорость после входа в атмосферу Марса, что позволило бы мне покинуть ракету и совершить безопасную посадку. Основные тормозные парашюты были размещены рядами, протянувшимися во всю длину верхней части ракеты. Это был целый комплекс парашютов разных размеров, начиная с малых и кончая достаточно большими. Каждый комплект открывался по желанию оператора из кабины. Все парашюты прикреплены к ракете отдельными металлическими канатами. Около половины парашютов будут наверняка сорваны и потеряны, прежде чем ракета уменьшит скорость, но оставшиеся затормозят ракету до такой скорости, что я смогу без опасения открыть люк и выпрыгнуть с собственным парашютом и кислородным прибором.

Приближался момент отправления. Мы с Джимми спустились на землю, и тут наступило самое тяжелое для меня испытание — сказать: «Прощайте!» верным друзьям и помощникам. Мы не говорили много, мы были слишком взволнованны, и ни у одного из нас не было сухих глаз.

Никто из мексиканских рабочих не мог понять, почему торпеда не была направлена вертикально вверх, если цель ее полета — Марс. Ничто не могло их убедить, что я не собираюсь лететь на короткую дистанцию и врезаться носом в Тихий океан.

Вокруг раздались рукоплескания. Проверив отбрасывающий механизм лестницы, ведущей к входу в ракету, я вошел внутрь. Пока закрывалась внешняя дверь, все провожающие сели в вагонетки и старались поскорее удалиться, потому что на расстоянии мили от ракеты никого не должно быть — выброс газов и море пламени сопровождают старт. Закрепив внешний люк прочными болтами, а затем закрыв внутренний, я проверил еще раз герметичность люков и занял место перед пультом управления, не забыв застегнуть привязанные ремни.

Посмотрел на часы. До старта оставалось девять минут. Через девять минут я или буду на пути в космос, или умру. Если все пойдет не так, как мы предвидели, то катастрофа последует через малую долю секунды после нажатия кнопки зажигания топлива.

Семь минут! Мое горло пересохло: хотелось пить, но уже не было времени доставать воду.

Четыре минуты! Тридцать пять миллионов миль — это очень много, но согласно расчетам полет должен продолжаться всего сорок пять дней.

Две минуты! Я взглянул на прибор, контролирующий подачу кислорода в кабину, и открыл кран немного больше.

Одна минута! Мысль о матери — может быть, она там где-то ждет меня.

Тридцать секунд! Руки легли на рычаги управления. Пятнадцать секунд! Десять, пять, четыре, три, две, одна!

Повернут рычаг и нажата кнопка. Раздался оглушительный рев. Ракета рванулась вперед. Взлет!

Я почувствовал, что старт прошел успешно, и взглянул в иллюминатор в момент, когда ракета оторвалась от эстакады, но из-за огромной скорости различил лишь туманные пятна — местность подо мной стремительно проносилась мимо. Меня приятно взволновала и восхитила легкость взлета. Должен сознаться, что ускорение в кабине оказалось почти незаметным. Возникло чувство, будто огромная рука прижала к обивке сиденья, но это чувство быстро прошло. Ощущения напоминали кресло-качалку в комфортабельной гостинице на родной Земле.

После нескольких первых секунд, в течение которых ракета проходила земную атмосферу, движения не замечалось. Все, что было в моих силах, сделано; остальное зависело от начальной скорости, тяготения и судьбы. Освободившись от привязных ремней, я обошел кабину, вглядываясь в иллюминаторы, расположенные по всему корпусу по бокам ракеты.

Космос — это черная пустота, усеянная бесчисленными точками света. Земли не видно, ибо ее заслонила корма ракеты. Высоко над головой — Марс. Кажется, все в порядке! Включил свет и сделал первые записи в судовом журнале, а затем стал сверять с расчетными фактические время и расстояние.

Согласно расчетам, примерно через три часа после старта ракета должна быть нацелена носом к Марсу — и время от времени я заглядывал в широкоугольный телескоп с перископическим окуляром, установленный на внешней поверхности ракеты, однако наблюдения не слишком успокаивали. Марс был прямо впереди, но через два часа траектория ракеты никак не становилась прямой линией… Вот тут я почувствовал страх. Где ошибка? Почему наши расчеты оказались неверными?..

Я отошел от телескопа и пристально вгляделся в задний иллюминатор. Подо мной — Луна. Великолепное зрелище в прозрачной пустоте космоса на расстоянии менее семидесяти двух тысяч миль — зрелище, какого я никогда до этого не видел, да и не мог видеть, так как земная атмосфера затрудняет наблюдения и размывает контуры.

Кратеры Тихо и Коперник рельефно выступали на светлом диске спутника Земли благодаря контрасту с более темным Морем Ясности и Морем Спокойствия. Контуры лунных Аппенин и Алтая вырисовывались так отчетливо, как их никогда нельзя увидеть в самые лучшие телескопы с поверхности Земли. Зрелище поражало великолепием, но беспокойство по-прежнему не оставляло меня.

Тремя часами позже ракета еще ближе подошла к Луне. Пролетая на высоте менее девяти тысяч миль над ее поверхностью, я смог полюбоваться видами ее рельефа, не под дающимся описанию, но мрачные предчувствия все больше росли.

Наблюдая в телескоп и пользуясь картами Луны, я рассчитал кривизну траектории ракеты, определил ее параметры и возможность пересечения с орбитой Марса. С ужасом убеждался, что этого не произойдет, иными словами, я никогда не достигну цели. Стараясь не думать о том, что ожидает меня впереди, принялся искать ошибку, вызвавшую катастрофу.

Целый час я проверял и перепроверял расчеты, но не мог найти ничего, что пролило бы свет на причину неудачи. Тогда я выключил освещение и решил снова посмотреть через задний иллюминатор на приближающуюся Луну. Ее там не было! Я бросился к носовому иллюминатору.

На мгновение меня охватил леденящий страх — полнеба в нем занял диск Луны! Передо мной, в двадцати трех тысячах миль была Луна! Я должен столкнуться с ней со скоростью тридцать шесть миль в секунду!

Я прыгнул к телескопу и в следующие несколько секунд проделал в уме серию расчетов с такой скоростью, которая сделала бы честь любой вычислительной машине. Пронаблюдав за положением диска Луны, определил расстояние до нее и скорость ракеты и пришел к выводу, что у меня достаточно шансов пролететь мимо огромного каменного шара и не столкнуться с ним. Кроме прямого удара, я ничего не опасался, поскольку скорость ракеты настолько велика, что притяжение Луны не могло захватить меня в плен, даже пролети ракета в футе от ее поверхности. Однако оно заведомо повлияло бы на траекторию. Поняв это, я нашел ответ на роковой вопрос!

Сверкнула мысль об истории создания первой идеальной книги. Надо сказать, что ни одна книга, выпущенная за всю историю книгопечатания, не обходилась хотя бы без одной ошибки. Выпустить книгу без опечаток взялось одно из крупнейших издательств мира. Гранки читались и перечитывались дюжиной специалистов, корректуры страниц подвергались самому внимательному просмотру. Наконец шедевр был готов для печати — безошибочный! Он был отпечатан, переплетен и разослан в продажу, и только тогда обнаружилось, что на титульном листе в заголовке — грубейшая опечатка!

Мы же со всеми тщательными расчетами, проверками и перепроверками упустили самое очевидное — не приняли во внимание тяготения Луны.

Объясните случившееся, если можете! Я не могу! Это один из тех случаев, когда прекрасная вроде бы лошадь проигрывает. Все рассчитывают на успех фаворита, а он приходит последним!

Я не смог ничего исправить и только сидел у телескопа, наблюдая за приближающейся Луной. Она становилась чем ближе, тем великолепнее. Каждая горная вершина и каждый кратер представали с удивительной четкостью во всех деталях. Я смотрел сверху вниз на вершины, и, казалось, даже с расстояния 25 тысяч футов, что их высота огромна и до столкновения остаются считанные секунды.

И тут до меня дошло, что громадная Луна уменьшается и уходит из поля зрения телескопа. Вздох облегчения — ракета не прочертит борозду на лунной поверхности, а пролетит мимо!

Я нагнулся к иллюминатору. Луна была как раз над головой, чуть левее. Диск Луны заполнял все поле зрения. На его нимбе выделялись титанические пики, на светлой поверхности там и сям зияли колоссальные кратеры. Я же был высоко и, подобно Богу, смотрел вверх на мертвый мир, подсознательно ощущая, что это иллюзия, поскольку понятия «верх» и «низ» в космосе теряют смысл.

Чтобы промчаться мимо Луны, потребовалось меньше четырех минут. Как близко я пронесся, приходилось только догадываться: возможно, не больше пяти тысяч футов над высочайшими пиками, но того было достаточно. Поле тяготения Луны изменило траекторию полета, и лишь благодаря огромной скорости я избежал ее Гравитационных объятий. Теперь ракета мчалась прочь от Луны. Но куда?

Ближайшая звезда, Альфа Центавра, находилась на расстоянии двадцати с половиной тысяч миллиардов миль от Земли.

Вероятность того, что из всех интересных мест в беспредельном космическом пространстве ракета попадет именно на Альфу Центавра, бесконечно мала. Я знал, что простора для странствий у меня много, так как по научным данным диаметр нашей Вселенной равен восьмидесяти четырем тысячам миллионов световых лет. Если учесть, что скорость света равна ста восьмидесяти шести тысячам миль в секунду, то, естественно, страсть наиболее изощренного любителя путешествий будет наверняка удовлетворена…

Однако меня не слишком интересовали такие расстояния, ибо я захватил воды и провизии всего на год, за который моя ракета могла пролететь немногим более трехсот пятнадцати миллионов миль. Даже если она когда-нибудь достигнет нашей ближайшей соседки, Альфы Центавра, то я к тому времени уже восемьдесят тысяч лет буду мертв. Такова необъятность космоса, который нас окружает!

В течение следующих двадцати четырех часов траектория ракеты пролегала почти параллельно лунной орбите вокруг Земли. Но не только поле Луны определяло ее полет; казалось вполне возможным, что корабль захватило поле тяготения Земли и что теперь мне суждено вечно кружиться вокруг нее крошечной второй Луной. Я, естественно, не желал становиться второй Луной, ничтожным спутником, который нельзя заметить даже в крупнейший телескоп.

Следующий день был самым тяжелым в моей жизни. Может показаться, что я находился на вершине самомнения, описывая свою жизнь на фоне космических сил, но я ценил свою единственную жизнь. И все более грозным представлялся момент, когда притяжение Земли погасит ее, как слабый, мерцающий во мраке космоса огонек. Нет, дорожа своей жизнью, я решил бороться за нее, дюйм за дюймом удлиняя отведенное судьбой время.

В конце второго дня наконец стало ясно, что удалось избежать и поля тяготения Земли. Не могу сказать, что это открытие подняло мое настроение. Теперь было бы хорошо вернуться на Землю, ведь план полета на Марс рухнул! Поскольку я рассчитывал безопасно опуститься на Марс, то существовала возможность и благополучного приземления. Была и другая причина, которая заставляла меня думать о возвращении. Солнце! Мысль о нем, ужасная мысль, вспыхнула молнией. Ракета неслась прямо к нему! В объятиях его могучего поля тяготения ничто не могло бы изменить судьбу, я был обречен. Оставалось ждать неизбежного конца — погружения в эту пылающую печь. Хотя печь — не совсем подходящее слово, ведь температура в центре нашего светила достигает 30–60 миллионов градусов. Правда, этот факт меня не слишком беспокоил, потому что я превращусь в раскаленный газ, далеко не достигнув центра.

Скучно тянулись дни или, точнее сказать, долгая ночь. Здесь не было суточных изменений, разве что рос отсчет проходящих часов, который я вел с момента старта, отмечая привычные земные дневные и ночные периоды. Много читал, делал записи в судовом журнале, хотя и не регулярно. Зачем описывать то, что вскоре будет поглощено Солнцем? И такое подавленное настроение преобладало…

Я с увлечением экспериментировал на камбузе, изобретал разнообразные кушанья. Много ел, что помогало тянуть время, и наслаждался приготовленными обедами, интеллектуально расслабившись и опустив руки перед грядущей неизбежной катастрофой.

На тринадцатый день вдруг увидел впереди великолепный сверкающий полумесяц справа по курсу. Признаться, я уже мало интересовался зрелищем космоса — через семьдесят дней предстояло падение на Солнце. Однако задолго до этого меня убьет его жар. Конец быстро приближался.

Глава 3

ПАДЕНИЕ НА ВЕНЕРУ

Психологический эффект стресса, подобного моему, был очень силен, хотя измерить его невозможно. У меня пока сохранились какие-то смутные надежды. В течение тридцати дней я летел один через космос к неизбежной гибели в огненной печи Солнца. Приближение смерти переживалось в глубоком одиночестве; чувства притупились, что, несомненно, явилось мудрой предосторожностью матери-природы.

Даже сознание того, что сверкающий мир, растущий в иллюминаторе с правого борта, и есть Венера, не возбудило любопытства. Что из того, что я подлетел к Венере ближе, чем любой человек за всю историю? Это ведь никак не меняло моего катастрофического положения.

Даже если бы я оказался пред ликом самого Бога, ничего, бы не изменилось. Истинная ценность моих наблюдений будет измерена лишь космонавтами будущего, а им не скоро представится возможность повторить мой полет. Обо всем, увиденном мной, не узнает никто на Земле.

Однако больше для того, чтобы убить время, чем из практического интереса, я проделал кое-какие расчеты. Они показали, что ракета находится примерно в восьмистах шестидесяти трех тысячах милях от орбиты Венеры и пересечет ее через двадцать четыре часа. Однако я не смог вычислить точное расстояние до планеты в момент сближения. Известно лишь, что оно будет близким… Говоря «близким», я имею в виду космические масштабы. Земля в двадцати пяти миллионах миль от меня. Солнце в шестидесяти восьми миллионах. Так что такой крупный объект, как Венера, на расстоянии одного-двух миллионов миль был действительно близким.

Поскольку Венера мчится по своей орбите со скоростью около двадцати двух миль в секунду, или миллион шестьсот тысяч миль за земные сутки, казалось несомненным, что она пересечет траекторию ракеты в течение следующих суток.

Мне пришла в голову спасительная мысль, что, проходя рядом с Венерой, ракета неизбежно изменит курс под влиянием тяготения планеты и я не упаду на Солнце; в то же время осознавал, что надежды тщетны… Несомненно, курс ракеты изменится, но Солнце не откажется от своей добычи. Эти мысли снова ввергли меня в апатию, всякий интерес к Венере и к возможности попасть на нее был утерян.

Выбрал книгу и прилег на койку почитать. Кабина была ярко освещена. Не стоило экономить электричество, ресурсов для его выработки хватало еще по меньшей мере на одиннадцать месяцев, а оно не потребуется уже через пару-тройку недель. Так зачем скупиться?

Книга увлекла на несколько часов, но чтение в кровати всегда усыпляет, и в конце концов пришлось сдаться.

Проснувшись, несколько минут лежал не шевелясь. Странное чувство: я мчался к гибели со скоростью тридцати шести миль в секунду, но самому не хотелось даже пошевелиться. Вспомнив прекрасное зрелище Венеры, наблюдаемое мной, решил еще раз полюбоваться на нее. Вяло потянувшись, встал и приблизился к одному из иллюминаторов правого борта.

Картина, оправленная в эту круглую раму, была великолепна. Вполовину ближе и вдвое больше по диаметру, на меня смотрела Венера, очерченная светлым ореолом — Солнце находилось как раз за ней. Солнечные лучи освещали ее атмосферу и следы облаков, зажигая ярким блеском тонкое кольцо вокруг планеты, и все это было рядом!..

Посмотрел на часы. С момента, когда в иллюминаторе впервые появилась планета, прошло двадцать часов. Вот теперь наконец я заволновался. За это время ракета прошла половину пути, отделявшего ее от Венеры. Столкновение становилось реальным. Казалось, сама судьба направляет меня на поверхность негостеприимного, по заверениям ученых, мира. Ну и что? Разве я уже не погиб? Какая разница, если конец придет на несколько недель раньше, чем ожидалось? Несмотря на такие мысли, волнение не утихало. Не скажу, что это был страх; мысленно я уже подготовил себя к неизбежному концу. Что мне терять, если и отец, и мать мои уже умерли? Но теперь неизбежное оказалось совсем рядом, так близко, что меня вдруг наполнило ожидание его, и я ощутил величие свершившегося.

Проходил час за часом. Время тянулось удивительно медленно. Казалось неправдоподобным, что ракета и Венера мчатся к одной и той же точке пространства с непостижимой быстротой: одна со скоростью тридцать шесть миль в секунду, другая — двадцать две мили в секунду.

Уже трудно видеть весь диск планеты через бортовые иллюминаторы. Перешел к телескопу: Венера величественно сопровождала меня в иллюминаторах. Ракета в этот момент находилась на расстоянии менее тридцати шести тысяч миль, то есть меньше чем в часе полета до точки встречи. Теперь было ясно, что ракета уже попала в сферу тяготения планеты. Ракету ожидал почти лобовой удар. Даже при столь трагичных обстоятельствах невозможно было сдержать улыбку при мысли о столь метком попадании. Целился в Марс, а через некоторое время попаду в Венеру. Несомненно, это мировой «рекорд» для скверных стрелков!..

Что меня ждет на планете, если я избегну смерти при спуске? Лучшие ученые утверждают, что Венера не годится для того, чтобы человек мог жить на ней; ее поверхность ужасно холодна, там отсутствует кислород… И все же жажда жизни, которая рождается вместе с каждым из нас, заставила меня произвести приготовления к посадке, которые первоначально планировались для высадки на Марс.

Облачился в утепленный комбинезон, надел очки-консервы и шлем; затем приладил кислородные баллоны, крепившиеся спереди, чтобы не запутались стропы парашюта; баллоны могли автоматически сбрасываться, если попаду в пригодную для жизни атсмосферу, с тем, чтобы они не превратились в неудобный и опасный дополнительный груз при посадке. После этого надел парашют.

Поглядел на часы. Если расчеты надежны, вхождение в атмосферу произойдет через пятнадцать минут. Еще раз подошел к телескопу.

Вид, открывшийся мне, поистине внушал благоговение. Корабль погружался во взвихренную массу черных облаков. Это казалось первобытным хаосом на заре созидания мира. Тяготение планеты уже меняло курс ракеты, пол кабины теперь был не подо мной: я стоял на передней переборке. Такая возможность была учтена при конструировании ракеты. Нос ее смотрел прямо вниз, к поверхности планеты. В космосе нет ни низа, ни верха, но здесь эти понятия стали вполне определенными.

С того места, где я стоял в полном снаряжении, можно было достать до приборов управления, а рядом находился выходной люк. Выпустив три комплекта парашютов, открыл внутренний люк. Парашюты раскрылись с громким хлопком и заметно снизили скорость падения. Это значило, что ракета вошла в атмосферу планеты и больше нельзя терять ни секунды.

Поворот рукояти — и выпущены оставшиеся парашюты. Теперь внешний люк. Его запоры управлялись большим колесом, установленным в центре люка. Надев кислородную маску, я быстро повернул колесо.

Люк сразу же и без затруднений открылся, и давление воздуха в ракете вытолкнуло меня из нее. Правая рука автоматически схватила кольцо парашюта, но не надо торопиться! Оглянулся на ракету: она падала почти рядом со мной, а над ней раздувались купола парашютов. Но вот она погрузилась в облачную массу и скрылась из виду. Какое сказочное зрелище представилось мне в короткое мгновение!

Когда угроза того, что мой парашют запутается в ракете миновала и облака тоже поглотили меня, я рванул кольцо. Несмотря на комбинезон, было мучительно холодно: облака встретили меня ледяным душем Шарко в лицо; затем парашют раскрылся, и падение замедлилось.

Ниже, ниже, ниже падал я, как капля дождя. Невозможно было сообразить, сколько времени прошло и какое расстояние осталось позади. Было очень темно и очень сыро, как при погружении в глубокое море, но без ощущения давления воды. Свои мысли во время долгого спуска не могу передать. Быть может, кислород немного опьянил — не знаю. Я был весел и полон страстного желания сорвать покров тайны с загадочной планеты. Мысль о том, что смерть рядом, беспокоила меня гораздо меньше, чем возможность увидеть необычное. Я опускался на поверхность Венеры— первый человек, который увидит лицо планеты без облачной чадры!

Неожиданно облачный слой оборвался, и я вылетел в безоблачное пространство. Далеко внизу виднелось что-то, в темноте казавшееся еще одним слоем облаков. Это вызвало в памяти часто выдвигавшееся предположение о двух оболочках Венеры. По мере спуска температура постепенно увеличивалась, но все еще было холодно.

Когда я попал во второй слой облаков, температура ощутимо поднялась. Перекрыл кран подачи кислорода и попытался дышать через нос. Глубоко вздохнул и с радостью обнаружил, что воздух на планете пригоден для дыхания. Итак, астрономическая теория об отсутствии кислорода на Венере разлетелась вдребезги! Быть может, для меня еще не все кончено…

По мере спуска где-то глубоко подо мной стало заметно тусклое свечение. Что это? Очевидно, свет не солнечный, ведь лучи Солнца сюда не доходят, к тому же на этом полушарии планеты сейчас ночь. Может, свет от моря раскаленной лавы? Немедленно отбросил такое объяснение: ведь жар раскаленной поверхности давно испепелил бы меня. Может быть, отражение солнечного света от облаков? Но тогда облака вокруг меня тоже светились бы, а они были темными.

Правда, есть одно — и очень естественное — объяснение. К нему логически должен прийти любой землянин, а ведь я был земным человеком, цивилизованным существом из мира с развитыми наукой и техникой. Ведь источник таинственного света мог быть связан с разумом! Тусклое свечение — отражение от нижней поверхности облачной массы искусственного света, зажженного разумными существами, живущими в этом мире. И к ним я медленно опускался!

На кого же такие существа могут быть похожи? Волнение все возрастало с приближением момента, когда они предстанут передо мной, но волнение, думаю, можно простить. На пороге такого приключения кто не волнуется в ожидании будущих открытий! Снял совсем маску и обнаружил, что дышится легко. Свет внизу постепенно усиливался. Недалеко в облачной массе виднелись темные тени, но тени чего? Снял с себя кислородный баллон, сбросил его, и через мгновение услышал удар — мне показалось, о почву. Затем темная тень промелькнула подо мной, и еще через мгновение ноги ударились обо что-то, мягко пружинящее. Это были ветки дерева.

Упав в густую листву, я схватился за нее, чтобы удержаться. Однако моментом позже падение возобновилось. Понятно, что случилось: мой парашют порвался от удара. Снова ухватился за листья и ветви, но без успеха, и вдруг — внезапная остановка: очевидно, стропы в чем-то запутались. Оставалось надеяться, что удержусь в ремнях, пока не найду более безопасного места.

Я стал осторожно ощупывать все вокруг, вглядываясь в темноту, и скоро руки наткнулись на крепкие ветви, через секунду я уже сидел на них верхом, спинок к стволу огромного дерева. Еще одна теория пошла по позорному пути своих предшественниц: на Венере была растительность! По крайней мере, имелось одно дерево. Я мог поручиться за это, поскольку сам сидел на нем, а темные тени вокруг были не чем иным, как деревьями, еще более высокими.

Найдя надежную опору, отстегнул парашют, оставив себе, однако, несколько строп, чтобы облегчить спуск с дерева. Никто не сможет сказать, попав на верхушку дерева в темноте среди облаков, как далеко до поверхности. Сняв очки, начал спускаться. Хотя ствол дерева был толстым, ветки росли достаточно близко друг от друга, и без труда находилась опора для ног.

Не знаю, сколь долго я пролетал сквозь второй облачный слой и спускался с дерева (а эта высота, как мне кажется, составляла около двух тысяч футов), но я все еще был в облаках. Неужели вся атмосфера Венеры заполнена туманом? Хотелось надеяться, что нет, иначе это было бы печальной перспективой. Свет внизу усиливался по мере спуска, но ненамного. Вокруг по-прежнему царила темнота. Продолжил спуск: утомительное занятие, к тому же и опасное — цепляться за незнакомое дерево, в тумане, в ночи, направляясь вниз к неизвестному миру. Но не мог же я оставаться там, где был!

Какую странную партию сыграл со мной шальной рок! Я хотел лететь на Венеру, но отбросил эту мысль, когда друзья-астрономы уверили меня, что на планете не может существовать ни животная, ни растительная жизнь. Стартовал к Марсу, а теперь, за десять дней до того, как должен был достичь красной планеты, оказался на Венере и свободно дышу отличным воздухом в ветвях дерева, напоминающего гигантскую секвойю.

Теперь странная иллюминация становилась все ярче, облака рассеивались, сквозь разрывы в листве я заметил внизу проблески того, что казалось нескончаемым морем листвы при мягком лунном свете. Но у Венеры нет спутника! Хотя бы в этом астрономы были правы: свет исходил не от Луны, если только под облачным слоем не находится спутник Венеры!

Неожиданно облачный туман кончился, но я не увидел вокруг себя ничего, кроме листвы. Внизу тоже ничего, кроме хаоса листвы и веток. В мягком свете я не мог распознать цвет листвы, но был уверен, что она не зеленая.

Спустился еще на тысячу футов и только тогда полностью освободился от облаков и тумана. К этому времени я уже изрядно устал (сказался месяц бездеятельности и обжорства). Вдруг я увидел прямо под собой нечто, что показалось мостками, которые вели от моего дерева к соседнему. Чуть ниже того места, где я цеплялся за дерево всем, чем только мог, до самых мостков ветви были стесаны! Эти два явных и неоспоримых свидетельства присутствия разумных существ на Венере озадачили меня: планета населена! Но кем? Что за странные древесные существа построили мостки на такой высоте среди гигантских деревьев? Какая-нибудь разновидность людей-обезьян? Высок или низок уровень их цивилизации? Как они встретят меня?

Размышляя с глубокомысленным видом над возникшими вопросами, я был порядочно напутан неожиданным шумом. Что-то двигалось не таясь в ветвях над головой…

Шум приближался, его издавало существо достаточно большого веса и размеров, но это могло быть плодом воображения. Я никогда не носил оружия. Друзья перед путешествием предлагали взять целый арсенал. Но мне казалось — прилет на Марс без оружия должен свидетельствовать о мирных намерениях. Если же прием окажется враждебным, хуже не будет, нельзя надеяться завоевать целую планету одной парой рук с любым оружием.

Тем временем к треску тяжелого тела, продирающегося выше меня сквозь листву, добавились ужасающие вопли. Новый источник шума свидетельствовал о появлении еще одного существа. Похоже, меня преследуют разные свирепые обитатели венерианского леса!

Возможно, нервы мои слегка сдали, но кто может укорять за это после всех событий, целого долгого месяца пути? Однако самообладание сохранилось, можно было трезво оценить ситуацию» Мне приходилось слышать койотов, визжащих и лающих ночами вокруг лагеря в Аризоне: если полагаться только на слух, следовало поклясться, что их не один или два, а сотня.

Но в данном случае звуки явно исходят не от одной твари: они раздавались то вместе, то по отдельности, и их перемещение определенно свидетельствовало, что таинственные обитатели приближались ко мне. Где-то в глубине сознания тихий голос уверял, что кто-то меня преследует.

Следовало добраться до мостков внизу (на двух ногах я чувствовал бы себя увереннее), но до них было слишком далеко, а веток, дружески поддерживающих меня, больше не было. Тут вспомнилось о стропах, которые остались от парашюта. Быстро размотал их, перекинул один конец через ветку, на которой сидел, и, крепко схватив оба конца рукой, приготовился повиснуть на этой качалке. Вдруг визги и рыки прекратились, и затем, теперь уже совсем близко, стало заметно, как ветви прогибаются под тяжестью моего преследователя.

Спрыгнув с ветки, я скользнул вниз и без труда преодолел те пятнадцать или чуть более футов, которые отделяли меня от мостков. Молчание огромного леса снова взорвалось отвратительными звуками над моей головой.

Быстро взглянув вверх, я увидел рычащее существо с отвратительной мордой, странно напоминающей лицо с горящими глазами и приплюснутым носом. Затем существо скрылось среди листвы.

Другая тварь в этот момент уже была в воздухе на пол-пути ко мне. Все запечатлелось в сознании как мгновенный снимок, неслучайно я вспоминал о происшедшем позже при обстоятельствах настолько бедственных, что разум земного человека с трудом способен постичь их.

Я отскочил в сторону, но тварь прыгнула на меня. В руках остался конец стропы. Крепко сжимая стропу в кулаке, отпрыгнул и потащил ее за собой. Случайно, не сомневайтесь, совершенно случайно!

Животное опустилось на все четыре лапы в нескольких футах от меня и прижалось к стволу, очевидно, озадаченное моим прыжком. К счастью, оно не сразу атаковало, и я успел собраться с силами и медленно отодвинуться, машинально намотав стропу на правую руку. Очевидные и простые действия в момент страха и волнений совершаются без видимых причин и не поддаются объяснению. Думаю, они бывают продиктованы подсознанием, реагирующим на призыв инстинкта самосохранения. Они не всегда своевременны, могут быть и ошибочными. Наверное, подсознание не менее подвержено ошибкам, чем сознание. Поэтому я не могу объяснить, что заставило меня не отбросить стропу.

Снова наступило зловещая тишина. С того момента, как рычание отвратительного существа, отступившего в тень листвы после прыжка, прекратилось, не было слышно ни единого звука. Тварь, которая припала к стволу напротив меня, казалась сбитой с толку. Очевидно, она не гналась за мной, а ее саму преследовала другая, более сильная.

В тусклом полумраке венерианской ночи передо мной застыло существо, которое могло бы появиться лишь в каком-нибудь ночном кошмаре. Что-то похожее на взрослую пуму, но стоящее на четырех рукоподобных конечностях. Очевидно, большую часть жизни оно проводило на деревьях. Передние лапы выглядели немного длиннее задних, как у гиены. Шкура твари была расчерчена продольными полосами чередующихся красных и желтых тонов, а отвратительная голова не была похожа ни на что земное. Ушей не было, а в нижней части лба сверкал единственный круглый глаз на конце толстой антенны четырех дюймов длины. Мощные челюсти вооружены острыми клыками, а с каждой стороны шеи выбрасывалась могучая клешня. Никогда не видел я существа, столь вооруженного для нападения, как эта молчащая тварь из другого мира. Мощная крабья клешня, значительно более сильная, чем рука человека, легко хватала врага и тянула к страшным челюстям.

Некоторое время чудовище глядело на меня единственным глазом, колышущимся туда-сюда на кончике антенны, его клешни медленно и волнообразно шевелились, открывались и закрывались. Я бегло огляделся и обнаружил, что стою перед стесом на стволе дерева — открытым местом в три фута шириной и шесть футов высотой. Но самым поразительным было то, что на стволе имелась дверь в виде массивной деревянной решетки.

Пока стоял перед решеткой, пытаясь понять ее назначение, я заметил за ней что-то движущееся. Затем из темноты прозвучал голос, похожий на женский. И хотя я не понимал слов, тон речи был властным. Уверен, что говоривший спросил: «Кто вы, что тут делаете среди ночи?»

— Чужеземец, — произнес в свою очередь я, — который пришел с миром и дружбой.

Конечно, кто бы ни находился за дверью, он не мог понять меня, но я надеялся, что дружелюбный голос уверит его в моих мирных намерениях. После минуты молчания я услышал другие голоса. Очевидно, ситуация оживленно обсуждалась. Однако тварь, угрожавшая мне, поползла в мою сторону, и пришлось обратить на него все внимание.

Оружия никакого, кроме бесполезного куска тонкого каната, но ведь что-то надо сделать! Я размотал стропу и больше от отчаяния, чем с какой-то надеждой, изо всех сил стегнул ею по морде приближающегося врага. Я не предполагал таким путем побороть противника, просто не знал, что дальше делать…

Канат щелкнул, как кнут укротителя. Результат продемонстрировал эффективность одного глаза и быстроту клешней. Хотя конец каната просвистел с большой скоростью, чудовище успело уцепиться за него и начало пытаться подтащить меня к страшным челюстям.

Многим приемам метания лассо меня научили друзья-ковбои в дни, когда мы работали в киностудии. И теперь один из них я применил, чтобы избежать клешней. Внезапно дав канату достаточную слабину, я накинул на клешню петлю и сразу затянул ее. Чудовище натянуло стропу назад. Думаю, это мотивировалось исключительно стремлением подтянуть к челюстям все, что захвачено клешнями. Однако как долго оно будет продолжать тянуть и когда атакует? Оставалось поспешно обмотать конец стропы, который был в моих руках, вокруг одной из крепких стоек, поддерживающих перила мостка. Внезапно с яростным рычанием свирепое чудовище бросилось на меня.

Я сразу повернулся и побежал, надеясь, что смогу ускользнуть от его клешней до того, как чудовище будет остановлено канатом. Это все, что можно сейчас сделать. Облегченно вздохнул, увидев, как огромное тело опрокинулось на спину, когда канат натянулся в струнку. Но последовало отвратительное рычание чудовища, заставившее меня похолодеть. Мое торжество было непродолжительным: когда чудовище перевернется обратно на ноги, оно схватит другой клешней канат и перекусит его, а затем снова окажется рядом. И уж на этот раз не промахнется.

Итак, мое пребывание на Венере обещало быть коротким, но тут вдруг дверь в дереве отворилась, и на мостик выпрыгнули три человека как раз позади атакующего меня страшилища. Первый из них швырнул короткий тяжелый дротик, который глубоко вонзился в спину разъяренного зверя. Чудовище мгновенно остановилось и повернулось к новым, более опасным врагам, но в грудь его вонзились еще два больших дротика. Издав последнее, леденящее душу рычание, оно шлепнулось мертвым.

Затем один из моих спасителей подошел ко мне. В слабом свечении леса он, казалось, не отличался от человека Земли. Он приставил острие огромного обоюдоострого меча к моему бренному телу. За его спиной стояли товарищи, каждый с обнаженным мечом.

Первый человек обратился ко мне суровым командирским голосом, но я покачал головой, жестом показывая, что не понимаю. В ответ он нажал острием меча на мой комбинезон и уколол. Пришлось сделать шаг назад. Он подходил и колол снова, а я отступал вдоль мостков. Затем подошли двое других Вместе сбили меня с ног, видимо, чтобы получше рассмотреть. Одновременно они переговаривались между собой.

Теперь я мог разглядеть их лучше. Ростом они были примерно с меня и внешне очень походили на земных людей. Бросалось в глаза, что они были почти нагими: лишь набедренные повязки и пояса, к которым пристегивались ножны мечей. Кожа казалась много темней моей, но не такая темная, как у негров, а лица были спокойны и красивы.

Несколько раз то один, то другой обращался ко мне, и я каждый раз показывал жестами, что не понимаю. В конце концов после долгих дискуссий один из них вошел в отверстие в дереве, и мгновением позже через дверной проем я увидел освещенную комнату; затем мне указали на дверь и подтолкнули меня.

Сообразив, что от меня требуется, я шагнул вперед. Еще один человек ждал в центре вырубленной в огромном дереве обширной комнаты. За его спиной виднелись двери, несомненно, ведущие в другие помещения. В комнате стояли столь! и кресла, стены украшены резьбой и окрашены, на полу лежал ковер. Мягкий свет освещал комнату так ярко, как солнечный свет из открытого окна, но без ослепляющего блеска.

Последний из оставшихся на мостках человек вошел и закрыл дверь, которая запиралась непонятным устройством, затем один из них указал на кресло и подтолкнул меня в ту сторону. В ярком свете они рассматривали меня, а я — их. Моя одежда, по-видимому, потрясла больше всего: они обсуждали материал, его фактуру, покрой комбинезона, если, конечно, я правильно судил по их жестам и интонациям.

Почувствовав, что в утепленном комбинезоне очень жарко, я снял его, затем пиджак и рубашку. Каждый вновь снятый предмет увеличивал их любопытство и оживленно комментировался. Светлая кожа и белокурые волосы также привлекли их внимание.

Вскоре один из приведших меня вышел из комнаты. Пока он отсутствовал, другой убрал различные предметы, лежавшие на столе. Они показались мне похожими на книги в кожаных переплетах. Я заметил также несколько безделушек и кинжал в красивых ножнах.

Человек, выходивший из комнаты, вернулся с едой и питьем. Все принесенное он поставил на стол; знаками все трое показали, что я могу есть. Это были фрукты и орехи в гладко отполированных деревянных чашах; нечто, похожее на хлеб, лежало на золотой тарелке; серебряный кувшин наполнен медом. В высоком изящном керамическом кубке прелестного голубого оттенка налита беловатая жидкость, напоминающая молоко. Посуда, вещи, а также обстановка комнаты говорили о культуре, утонченности и хорошем вкусе, не совместимых, на мой взгляд, с примитивной одеждой их владельцев.

Фрукты и орехи были совершенно незнакомы ни по внешнему виду, ни по вкусу. Хлеб грубый, но вкусный, и мед, если это мед, напоминал засахаренные фиалки. Молочная смесь (не могу подобрать другого слова) была крепкой и острой, но приятной.

Я попытался представить себе, из чего получают такой напиток, но не смог.

Посуда на столе очень походила на принятую в цивилизованных частях земного мира. Лежали и столовые приборы: с углублениями — чтобы можно было черпать, острые — резать, с зубчиками накалывать. Была даже и ручная дробилка, которую я порекомендовал бы земным домохозяйкам.

Пока я ел, трое серьезно беседовали, причем то один из них, то другой периодически предлагали мне еще еды. Они казались гостеприимными и вежливыми. Если такое поведение типично для всего населения Венеры, жизнь здесь окажется достаточно приятной! Однако на то, что мне встретятся не только розы, но и шипы, указывало оружие, которое было у этих людей: никто не носит меча или кинжала, если не рассчитывает использовать его хотя бы для парада.

Когда я поел, двое проводили меня из общей комнаты через заднюю дверь вверх по пролетам винтовой лестницы и ввели в маленькую комнатку. Лестница в коридоре освещалась небольшой лампой, похожую на висевшую в первой комнате. Свет ее проникал сквозь щели массивной деревянной решетки в комнату, где меня заперли и предоставили самому себе.

На полу лежал мягкий тюфяк, поверх которого развернуты покрывала, похожие на шелковые. Было тепло — я снял все, что оставалось из одежды, за исключением белья, и лег, чтобы заснуть и восстановить силы. Я устал после трудного спуска с гигантского дерева и задремал почти мгновенно. Однако мой сон вновь и вновь прерывали видения ужасной твари, преследовавшей меня по дереву, ее рев, ярость и злоба.

Скоро я все же заснул, и сон наполнился хаосом воспоминаний об изнурительных приключениях мнувшего дня.

Глава 4

К ДОМУ ДЖОНГА

Когда я проснулся, в комнате было совершенно светло, в окно заглядывала листва деревьев, бледно-лавандовая и светло-фиалковая в свете дня. Поднялся и подошел к окну — все залито ярким, но отнюдь не прямым светом. Было даже жарко и немного душно. Ниже виднелись многочисленные мостки, перекинутые от дерева к дереву. Временами там и сям на мостках появлялись люди, практически обнаженные, если не считать набедренных повязок. Испытав на себе венерианскую жару, перестаешь удивляться скромной одежде венериан. На мостках виднелись и мужчины, и женщины, причем мужчины вооружены мечами и кинжалами.

Все, кого я видел, казались примерно одного возраста: не было ни детей, ни стариков. Все были красивы и прекрасно сложены. Глядя через решетчатое окно, я пытался разглядеть хоть кусочек земли, но везде, куда падал взгляд, виднелась только удивительная листва деревьев самых разных оттенков фиолетового цвета. Как башни, возвышались огромные стволы деревьев диаметром примерно целых добрых две сотни футов. Дерево, по которому я спускался, представлялось гигантом, но теперь, в сравнении с этими великанами, оно казалось совсем невысоким и выглядело наподобие куста орешника по соседству с мачтовыми соснами.

Пока я любовался этим величественным зрелищем, за спиной послышался звук открывающейся двери. В комнату вошел один из моих хозяев. Он приветствовал меня несколькими словами, которых я не понял, и приятной улыбкой, полной доброжелательности, на которую я тоже ответил улыбкой и произнес: «С добрым утром!»

Он жестом пригласил меня выйти из комнаты, но я знаком показал, что сначала желаю одеться. Понятно, в одежде будет жарко и неудобно, да и никто здесь не был одет подобно мне, и все же власть обычаев и привычек так сильна, что я уклонился от разумного решения — отправиться в одних трусиках.

Когда пришедший понял, чего я хочу, он знаками предложил мне оставить одежду на прежнем месте и идти в чем есть; при этом лицо его было полно доброжелательности. Он был худощав и немного ниже меня. При свете дня я смог разглядеть, что его кожа имела коричневый оттенок, такой, какой придает сильный солнечный загар людям моей расы. Темно-карие глаза, черные волосы. Весь его облик резко контрастировал с моей светлой кожей, голубыми глазами и белокурыми волосами.

Все-таки одевшись, я последовал за ним по лестнице вниз в комнату, примыкавшую к той, в которую меня привели ночью. Здесь нас ждали двое мужчин, видимо, приятели моего провожатого, а за накрытым столом сидели две женщины. Их глаза с нескрываемым любопытством устремились на меня и особенно на мою одежду: мужчины улыбнулись и приветствовали столь радушно, как это сделал ранее их сотоварищ, а один из них указал на кресло. Женщины, необыкновенно привлекательные, оценивающе разглядывали меня, откровенно, но не вызывающе. Видимо, они уже достаточно наговорились обо мне. Глаза и волосы у них были того же цвета, что у мужчин, а кожа более светлая. Каждая носила одежду из шелковистого материала, подобного тому, из которого сделаны покрывала, в виде длинного шарфа. Середина шарфа плотно окутывала грудь и талию, один конец обертывал бедра и спускался спереди до колен, а второй поднимался вверх до подмышек, где и закреплялся.

Вдобавок к этим костюмам, окрашенным в разные цвета, женщины носили пояса, к которым подвешивались сумки-карманы и ножны кинжалов. На обеих женщинах были кольца и браслеты, а в волосах сверкали драгоценные гребни. Некоторые украшения были выполнены из золота и серебра, а другие напоминали слоновую кость и кораллы. Но что меня поразило больше всего, так это утонченное мастерство, с которым были изготовлены вещи. Думаю, художественная работа ценилась намного больше, чем сам материал. Так, среди украшений было несколько прелестных вещиц, изготовленных из обычной кости.

На столе лежал хлеб— не такой, который я ел прошлой ночью, — стояли кушанья, по внешнему виду напоминавшие яйца и мясо, запеченные вместе, а также несколько блюд, совсем не похожие на земные. Блюда сильно отличались друг от друга по запаху и вкусу и были превосходно приготовлены.

Во время еды хозяева затеяли серьезный спор. Из их жестов и взглядов стало понятно, что предметом дискуссии был я. Женщины оживляли завтрак, пытаясь завязать со мной разговор; эти попытки доставляли им много веселья, и трудно было не присоединиться к их смеху, настолько он был заразителен. В конце концов одной из них пришла в голову счастливая мысль учить меня языку. Она указала на себя и сказала: «Зуро», а затем показала на другую девушку: «Алзо». Заинтересовались и мужчины. Скоро я знал, что имя того, кто казался главой дома и первым вышел ко мне прошлой ночью, Дуран. Двух других звали Олсар и Камлот.

Однако прежде чем я усвоил имена и названия некоторых блюд на столе, завтрак окончился, и трое мужчин пригласили меня с собой. Пока мы шли по мостику от дома Дурана, в глазах встречных, как только они замечали меня, вспыхивало любопытство и удивление. Очевидно, люди мо его типа совершенно неизвестны на Венере или, по крайней мере, очень редки. Голубые глаза и светлые волосы, да еще одежда, вызвали много комментариев, о чем можно было судить по жестам и пристальным взглядам.

Нас часто останавливали сгорающие от любопытства друзья моих спутников или хозяев (не знаю пока, к какой категории их отнести), но никто не оскорбил, не обидел меня. Ну, раз я оказался объектом их любопытства, они будут объектом моего.

Все встреченные нами люди тоже оказались красивыми и молодыми. Их можно было бы назвать цветом данной расы. И опять не довелось видеть ни стариков, ни детей.

Вскоре мы подошли к дереву таких колоссальных размеров, что едва верилось глазам: не менее пятисот футов в диаметре. Освобожденная от ветвей на сотню футов вверх и вниз от мостка поверхность ствола была усеяна окнами и дверями и опоясана широкими балконами или верандами. Перед большой, искусно украшенной дверью стояла группа вооруженных людей, около которых мы остановились, и Дуран обратился к одному из них.

Мне послышалось, что он называл этого человека Тофаром, и, действительно, его так и звали, как я узнал позже. На нем было ожерелье, к которому крепился металлический диск с рельефной иероглифической надписью, а в остальном он ничем не отличался от своих товарищей.

После разговора с Дураном он внимательно Оглядел меня с ног до головы. Затем они оба вошли в дверь, а остальные продолжали рассматривать меня, Камлота и Олсара.

Я воспользовался временем ожидания, чтобы как следует рассмотреть искусную резьбу портала, образующего арку шириной в «ять футов. Резьба явно была на историческую тему, очевидно, в изображениях отражались различные события из жизни правительства или народа. Мастерство исполнения было высоким, и не требовалось напрягать воображение, чтобы понять, что каждое скульптурно вырезанное лицо — это портрет какой-нибудь живой или умершей знаменитости. В очертаниях фигур не было ничего гротескного, как в работах подобного характера на Земле, и только бордюры, которые окружали всю резьбу и разделяли смежные сюжеты, были обычными.

Мое внимание все еще привлекали эти прекрасные образцы резьбы по дереву, когда Дуран и Тофар вернулись и приказали мне, Олсару и Камлоту следовать за ними в помещение, расположенное в толще гигантского дерева. Мы прошли несколько больших комнат и широких длинных коридоров, вырезанных в стволе живого дерева. По великолепной лестнице спустились на этаж ниже. Комнаты освещались лампами, подобными тем, какие были в доме Дурана.

Перед дверью одной из комнат стояли двое вооруженных людей с дротиками и мечами. Меня ввели внутрь. На другом конце помещения, за столом у большого окна, сидел человек. Около дверей мы остановились, причем мои спутники застыли в торжественном молчании, пока человек за столом не поднял голову и не повернулся к нам. Затем они пересекли комнату, сопровождая меня, как караульные, и встали, вытянувшись, перед столом. Стоявший за столом человек пристально разглядывал нас.

Он поприветствовал моих спутников, называя каждого по имени, и, когда они ответили, я понял, что его называют Джонгом. Это сравнительно пожилой, но хорошо выглядевший человек с мужественным лицом и царственной осанкой. Его наряд подобен тому, который носили другие мужчины-венериане, только на голове повязка, поддерживающая круглый металлический диск в центре лба. Казалось, он очень заинтересовался и внимательно следил за мной, слушая Дурана, излагавшего историю моего появления прошлой ночью.

Когда Дуран закончил, человек по имени Джонг обратился ко мне. Манера говорить была серьезной, тон мягкий. Из учтивости ответил ему, хотя знал, что он понимает меня не лучше, чем я его. Он улыбнулся и покачал головой, затем вступил в дискуссию с другими. В заключение он ударил в маленький гонг на столе, поднялся и, обойдя вокруг стола, подошел ко мне. Тщательно осматривая мою одежду и даже щупая ее, как бы проверяя качество, он одновременно разговаривал с присутствующими, словно обсуждая ее материал и покрой. Затем осмотрел кожу моих рук и лица, пощупал волосы, заставил открыть рот, чтобы осмотреть зубы. Я вспомнил о лошадиной ярмарке и о работорговле. Возможно, последнее казалось более подходящим.

Вошел человек, очевидно, слуга и, получив приказ от Джон га, снова вышел, а я продолжал оставаться объектом изучения. Моя двадцатичетырехчасовая щетина вызывала оживленные комментарии. Борода, редкая и рыжеватая, никогда не отличалась красотой, и я намеревался удалить ее, как только найдутся необходимые принадлежности для бритья.

Нельзя сказать, что мне понравился такой подробный осмотр, но манера и форма, в которой он проводился, были далеки от какого-либо проявления грубости или невоспитанности, а положение мое здесь было настолько неопределенно, что здравый смысл подсказывал воздержаться от возмущения фамильярностью человека по имени Джонг. Как выяснилось позже, мой такт оценили.

Вскоре через дверь справа вошел человек. Вероятно, именно его вызвал слуга, недавно вышедший отсюда с каким-то поручением. Когда он приблизился, стало видно, что он очень похож на остальных: красивый молодой человек лет тридцати. Есть люди, которым не нравятся монотонность красоты, они считают, что красивое все одинаково. Венериане же отличались друг от друга: они были красивы, но каждый по-своему.

Человек, именуемый Джонгом, коротко пересказал ему все, что они обо мне узнали. Когда Джонг закончил, вошедший жестом пригласил следовать за ним. Несколькими минутами позже я оказался в другой комнате на том же этаже. В ней было три больших окна, обстановка состояла из нескольких досок, столов и кресел. Почти все стены занимали полки, а на них, как я смог догадаться, стояли тысячи книг.



Следующие три недели были необычайно интересны. Все это время Данус, в чье распоряжение я поступил, обучал меня венерианскому языку и подробно рассказывал мне о планете, людях, среди которых я оказался, об их истории. Я легко научился языку и овладел им мастерски, однако не буду описывать его полностью. В венерианском алфавите двадцать четыре буквы, из которых только пять обозначают гласные звуки. Заглавных букв нет. Система пунктуации отличается от нашей и более практична: например, прежде чем вы начинаете читать предложение, вы уже знаете, какое оно: восклицательное, вопросительное, ответ на вопрос или простое повествование. Знаки, соответствующие точке и точке с запятой, используются так же, как и у нас; двоеточия нет. Точка следует в конце предложения, а вопросительный или восклицательный знаки предшествуют ему.