Эдгар Берроуз
Во главе моих пленителей были онгйан Муско и тористский шпион Вилор. Эти двое вместе задумали и осуществили похищение Дуари с борта «Софала».
К берегу их перенесли летучие анганы, крылатые люди Венеры. Эта парочка бросила Дуари на произвол судьбы, когда их отряд был атакован дикими волосатыми людьми; лишь благодаря счастливому случаю я сумел спасти ее. Мне помог анган, который столь геройски защищал ее.
Теперь Вилор и Муско были вне себя, от того, что я смог вырвать Дуари из их когтей и отправить обратно на корабль — хотя перед этим они бросили ее на верную смерть! После того как другие разоружили меня, они опять расхрабрились и с яростью набросились на беспомощного пленника.
Думаю, они убили бы меня на месте, если бы еще одному члену тористского отряда (который, собственно, и взял меня в плен) не пришла в голову идея получше.
Когда Вилор, который был безоружным, выхватил меч у одного из своих спутников и бросился на меня с очевидным намерением изрубить на куски, этот человек вмешался.
— Подожди! — вскричал он. — Что хорошего сделал тебе этот негодяй? Зачем ты хочешь убить его быстро и без мучений?
— А что ты можешь предложить? — поинтересовался Вилор, опуская оружие.
Вилор почти ничего не знал о стране, в которой мы оказались (впрочем, так же, как и я), так как он был родом с отдаленного материка, где земля принадлежала Торе. А люди отряда, который помог захватить меня в плен, были коренными жителями Нубола. Они попали под влияние идеологии тористов и стали их союзниками. Тористы пытались влиять на весь мир, вызывая беспорядки и свергая все установленные формы правительств, чтобы заменить их своей собственной олигархией невежества.
Вилор колебался, и тот, который помешал ему, пустился в объяснения.
— У нас в Капдоре, — сказал он, — есть куда более интересные способы избавляться от врагов, чем просто рассекать их мечом.
— Подробнее, — приказал онгйан Муско. — Этот человек действительно не заслуживает милосердной быстрой смерти. Он был заключенным на борту «Софала», где вместе с другими вепайянами взбунтавался. Они перебили всех офицеров корабля. Потом он захватил «Совонг», освободил заключенных с этого корабля, ограбил его, сбросил в море все пушки и отправился пиратствовать дальше.
На быстроходном «Софале» он догнал торговый корабль «Йан», на котором в качестве пассажира путешествовал я, онгйан Торы! Не подчинившись моим приказам, он открыл огонь по «Йану» и взял корабль на абордаж. Ограбив корабль и уничтожив его орудия, он захватил меня в плен. На борту «Софала» со мной обращались с крайним неуважением, угрожали моей жизни, лишили меня всех прав и привилегий, положенных онгйану.
За совершение этих преступлений он должен умереть, и умереть в неслыханных мучениях. Если вы знаете наказание, соизмеримое по тяжести с его преступлениями, вы не останетесь без награды от тех, кто правит Торой.
— Заберем его с собой в Капдор, — сказал тот человек. — Там есть комната семи дверей, и я обещаю вам, что если он достаточно умен, то в ее круглых стенах его ожидает агония гораздо более страшная, чем та, которую вызывает удар меча.
— Отлично! — воскликнул Вилор, возвращая меч тому, у кого он его позаимствовал. — Негодяй заслуживает самой жалкой участи!
Они повели меня вдоль берега обратно, в том направлении, откуда пришли. В дороге я узнал из их разговоров, какая несчастливая случайность послужила причиной нашей неудачи. Я имею в виду погоню, настигшую меня в тот самый миг, когда уже казалось, что мы с Дуари легко возвратимся на корабль, где ждали верные друзья.
Этот вооруженный отряд вышел из Капдора на поиски бежавшего заключенного. Их внимание привлекло сражение между дикими волосатыми людьми и защищающими Дуари анганами — точно так же, как это событие привлекло мое внимание, когда я странствовал в поисках прекрасной дочери Минтепа, джонга Вепайи.
Подойдя поближе, чтобы выяснить, что происходит, они встретили Муско и Вилора, бежавших с поля сражения. Эти двое вернулись вместе с ними обратно в тот момент, когда я, Дуари и оставшийся в живых анган сигнализировали на «Софал», чтобы корабль подошел ближе.
Поскольку птицечеловек мог перенести за один раз только одного из нас, я приказал ему, вопреки его желанию, отнести Дуари на корабль. Она отказывалась покинуть меня, а анган боялся возвращаться на «Софал», откуда он помогал похитить принцессу. Но в конце концов мне удалось заставить его подхватить Дуари и улететь с ней в тот миг, когда отряд тористов уже набросился на нас.
С моря дул сильный ветер, и я серьезно опасался, что анган не сможет противостоять ветру и добраться до палубы «Софала». Но я знал, что смерть в морских водах покажется Дуари менее ужасной, чем плен у тористов, а в особенности — во власти Муско.
Мои пленители лишь несколько минут смотрели, как птицечеловек, несущий бесценный груз, борется с ветром. Затем Муско высказал предположение, что командующий «Софалом» Камлот, как только Дуари расскажет ему о том, что я попал в плен, немедленно высадит на берег значительные силы и начнет преследование. Выслушав Муско, отряд пустился в обратный путь в Капдор.
Наша дорога лежала ниже скалистых вершин береговой линии, так что мы потеряли из вида ангана и Дуари. Я понял, что обречен провести те краткие часы жизни, что мне остались, в неведении относительно судьбы чудесной венерианской девушки, которой судьба назначила быть моей первой любовью.
Тот факт, что мне выпало влюбиться именно в эту девушку на Вепайе (где так много прекрасных девушек, между прочим), сам по себе был трагедией. Она была девственной дочерью джонга, правителя Вепайи, и по традиции ее персона была священной.
В течение первых восемнадцати лет жизни ей не было позволено ни видеться, ни разговаривать ни с кем, кроме членов королевской семьи и нескольких доверенных слуг. И вот я вторгся в ее сад и навязал ей свое нежелательное внимание! Вскоре после этого с ней произошло еще худшее. Отряд тористов, совершающий набеги, похитил ее. Тот же отряд захватил в плен Камлота и меня.
Дуари была потрясена, даже приведена в ужас моими признаниями в любви, но не рассказала об этом вепайанам, управляющим теперь действиями «Софала». Казалось, она презирает меня — так казалось до самого последнего момента на вершине скалы, над бушующим венерианским морем, когда я приказал ангану отнести ее на «Софал». Тогда, протянув ко мне руки, она воскликнула:
— Не отсылай меня прочь, Карсон! Я люблю тебя!
Эти слова, эти невероятные слова продолжали звучать в моих ушах, так что я был в приподнятом настроении даже перед лицом безымянной смерти, которая ожидала меня в таинственной комнате с семью дверями.
Тористы из Капдора, конвоирующие меня, были весьма заинтересованы моими светлыми волосами и голубыми глазами, ибо никогда не встречали подобных людей. Я и сам таких не видел среди встреченных до сих пор венериан. Они расспрашивали Вилора обо мне, но тот утверждал, что я — вепайянин. А поскольку вепайяне — заклятые враги тористов, он не мог бы с большей уверенностью подписать мне смертный приговор — даже если бы я не был уже обвинен в измене онгйаном Муско.
— Он утверждает, что прибыл из другого мира, который находится далеко от Амтор. Но его схватили на Вепайе вместе с другим вепайянином, и его хорошо знала Дуари, дочь Минтепа, джонга Вепайи.
— Какой еще может существовать мир, кроме Амтор? — ухмыльнулся один из солдат.
— Конечно, никакого, — согласился другой. — За пределами Амтор есть только расплавленные камни и огонь.
Космогоническая теория амторианцев точно так же окутана непроницаемым теологическим туманом, как мир их окутан двумя толстыми слоями облаков. Наблюдая извержения раскаленной лавы из вулканов, они представили себе море расплавленного камня, по которому плавает широкий диск Амтор. Разрывы, изредка возникающие в облачных слоях, через которые амторианцы мельком видят яростное солнце и ощущают его всепоглощающий жар, убедили их, что вокруг сплошной огонь. А когда эти разрывы возникают ночью, амторианцы считают, что мириады звезд — это искры из вечного яростного горнила, которое плавит кипящее море внизу, под днищем их мира.
Мои силы были на исходе. Они почти исчерпались во время тех событий, через которые мне пришлось пройти с тех пор, как завывания урагана и качка «Софала» разбудили меня прошлой ночью. После того, как гигантская волна смыла меня за борт, мне удалось выдержать целое сражение с волнами, которое бы вымотало до предела и более выносливого человека, чем я. Затем, достигнув берега, я отправился на поиски Дуари и ее похитителей. Мои силы подверглись новому испытанию в напряженной схватке с дикими нобарганами, волосатыми зверолюдьми, которые напали на похитителей Дуари.
А теперь меня ожидало самое худшее из приключений. Поднявшись на возвышенность неподалеку от моря, мы увидели раскинувшийся посреди небольшой долины город, обнесенный стеной. Я предположил, что это и есть Капдор, куда мы направлялись. И хотя я знал, что там меня ожидает смерть, я не мог не стремиться поскорее попасть туда, Я надеялся, что за этими прочными стенами, кроме смерти, меня ждут также пища и вода.
Городские ворота, через которые мы вошли, хорошо охранялись. Это наводило на мысль, что у Капдора много врагов. И все горожане имели при себе оружие — мечи, кинжалы, или пистолеты, подобные тем, которые я впервые увидел в доме Дюрана, отца Камлота, в городе на деревьях Куаад, который является столицей Вепайи, островного королевства Минтепа.
Это оружие испускает смертоносные R-лучи, которые уничтожают живые ткани. Оно куда более опасно, чем привычное нам огнестрельное автоматическое оружие 45-го калибра, так как оно испускает непрерывный поток уничтожающих лучей все время, пока нажат спуск.
На улицах Капдора было много людей, но почти все они казались вялыми и скучными. Даже вид светловолосого голубоглазого пленника не вызвал интереса в их отупевших мозгах. На меня они произвели впечатление вьючных животных, способных выполнять лишь самую примитивную и монотонную работу, лишенных всякого воображения и надежды. Именно эти люди были вооружены кинжалами.
Были и другие, которых я счел солдатами; они носили при себе мечи и пистолеты. Эти выглядели более оживленными и не такими апатичными, ибо они, очевидно, были в большей милости, хотя и не казались умнее прочих.
Здания большей частью представляли собой жалкие одноэтажные лачуги. Однако были и дома с претензией на большее; двух— и даже трехэтажные. Многие были сложены из строевого леса, поскольку леса растут в изобилии в этой части Амтор, хотя я не видел здесь таких гигантских деревьев, как те, что растут на острове Вепайя.
На улицы, по которым меня вели, выходили фасадами и несколько каменных домов. Но все они были построены в виде простых коробок — непритязательные строения без малейшего следа творческого подхода к зодчеству.
Мои конвоиры привели меня на площадь, окруженную зданиями, которые были если и не красивее тех, которые мы миновали, то по крайней мере больше размерами. Но даже здесь были видны следы запущенности, убожества и невежества.
Меня завели в здание, вход в которое охранялся стражей. Вилор, Муско и командир захватившего меня отряда сопроводили меня внутрь. Там в пустой комнате с голыми стенами дремал в кресле рыхлый толстяк с широкой грубой физиономией. Ноги он положил на стол, который, очевидно, служил ему и письменным, и обеденным, так как на нем лежали бумаги и остатки еды.
Потревоженный нашим приходом, спящий открыл глаза и тупо моргал некоторое время.
— Приветствую тебя, друг Сов! — воскликнул сопровождавший меня офицер.
— А, это ты, друг Хокал? — сонно пробормотал Сов. — А это что за сволочи?
— Онгйан Муско из Торы, еще один товарищ, Вилор, и вепайянский пленник, которого я поймал.
При упоминании Муско Сов встал, так как онгйан — это один из высочайших титулов олигархии — большой человек, черт побери!
— Приветствую тебя, онгйан Муско! — вскричал он. — Значит, вы привели нам вепайянина! Кстати, он случайно не врач?
— Не знаю и знать не хочу, — презрительно фыркнул Муско. — Он головорез и негодяй, и будь он хоть трижды врач, он должен умереть.
— Но нам крайне нужны врачи, — настойчиво повторил Сов. — Мы умираем от болезней и старости. Если у нас в скором времени не появится хотя бы один врач, мы все умрем.
— Ты слышал, что я сказал, друг Сов? — раздраженно спросил Муско.
— Да, онгйан, — смиренно ответил офицер. — Он умрет. Должен ли я уничтожить его немедленно?
— Друг Хокал сказал мне, что у вас есть медленный и более интересный способ избавляться от негодяев, чем посредством меча или пистолета. Расскажи мне об этом.
— Я имел в виду комнату с семью дверями, — пояснил Хокал. — Дело в том, что преступления этого человека велики. Он держал в плену великого онгйана и даже посмел угрожать его жизни.
— У нас нет смерти, равной его преступлению! — в ужасе воскликнул Сов. — Но сейчас я прикажу подготовить комнату с семью дверями, это действительно лучшее, что у нас есть.
— Опиши ее, опиши! — потребовал Муско. — На что она похожа? Что с ним произойдет? Какой смертью он умрет?
— Давайте не будем говорить об этом в присутствии пленника, — сказал Хокал, — если вы хотите, чтобы он полностью испытал на себе все ужасы комнаты с семью дверями.
— Да, да! Заприте его! — приказал Муско. — Поместите его в камеру.
Сов позвал пару солдат, которые отвели меня в одну из задних комнат и столкнули вниз — в темную камеру без окон. Затем они опустили тяжелый люк и оставили меня наедине с мрачными мыслями.
Комната с семью дверями! Это название завораживало меня. Я терялся в догадках: что ожидает меня там, какие неожиданные разновидности ужасной смерти? Быть может, она окажется не такой кошмарной, быть может, они просто хотят меня запугать ожиданием и предположениями?
Итак, вот каким должен был оказаться конец моей безумной попытки добраться до Марса! Мне придется умереть в одиночестве в этом отдаленном оплоте торизма в стране Нубол, которая значила для меня едва ли больше, чем пустой звук. И это при том, что на Венере так много можно было увидеть, а я увидел так мало!
Я припомнил все, что говорил мне Данус, все факты, известные мне о Венере, которые столь будоражили мое воображение — скупые истории, немногим больше, чем схематические фабулы, о холодной стране Карбол, где обитают странные дикие звери и еще более странные и дикие люди; о теплой стране Трабол, в пределах которой лежит и остров Вепайя, куда судьба направила ракету, в которой я проделал путь с Земли. Больше всего меня интересовала жаркая страна Страбол, так как я был уверен, что она соответствует экваториальным областям планеты и за ней лежат огромные неисследованные области, о существовании которых и не подозревают обитатели южного полушария — северная умеренная зона.
Одной из причин, по которой я захватил «Софал» и сделался капитаном пиратов, была надежда найти океанский проход на север к этой terra incognita. Какие странные расы, какие новые цивилизации мог я обнаружить там! И вот теперь положен конец не только этим надеждам, но и всей моей жизни вообще.
Я решил прекратить раздумья на эту тему. Продолжая размышлять в том же духе, легко было начать жалеть себя, а это ни к чему не ведет, только портит нервы.
У меня в закромах памяти хранилось достаточно приятных воспоминаний, которые я и призвал на помощь. Счастливые дни, которые я провел в Индии, пока был жив мой отец, англичанин по происхождению, давали богатую пищу для прекрасных воспоминаний. Я думал о старом Чанде Каби, моем наставнике, и обо всем, чему он меня учил помимо школьных книг. Не последней из этих наук была та жизненная философия, к которой я счел необходимым прибегнуть сейчас, оказавшись в самых крайних обстоятельствах. Это Чанд Каби научил меня использовать мой мозг на полную мощность его ресурсов и проектировать его через неограниченное расстояние на другой мозг, настроенный так, чтобы принимать его сообщения. Если бы я не обладал такими способностями, все сведения, добытые в результате моих необыкновенных приключений, умерли бы вместе со мной в комнате с семью дверями.
У меня были и другие приятные воспоминания, чтобы развеять мрак, окутывающий мое ближайшее будущее. Это была память о хороших и преданных друзьях, которых я обрел во время своего краткого пребывания на чужой планете. Я вспоминал Камлота, моего самого близкого друга на Венере, и «трех мушкетеров» с «Софала»: крестьянина Гамфора, солдата Кирона и раба Зога. Это были настоящие друзья!
И, наконец, самое приятное воспоминание из всех — Дуари. Она стоила всего того, чем я рисковал. Ее последние слова, обращенные ко мне, компенсировали, пожалуй, даже смерть.
Она сказала, что любит меня. Она, несравненная, недостижимая; она, надежда мира, дочь короля! Я едва мог поверить, что мой слух не обманул меня, ибо прежде, в тех немногих словах в мой адрес, до которых она снисходила, она старалась внушить мне, что не только не предназначена для таких, как я, но даже питает отвращение ко мне. Кто поймет женщин?!
Не знаю, как долго я оставался в этой темной дыре. Должно быть, несколько часов. Наконец я услышал шаги в комнате наверху. Затем люк в потолке моей темницы открылся и мне приказали выбраться наружу.
Несколько солдат отвели меня обратно в грязную приемную Сова, где я обнаружил его сидящим и беседующим с Муско, Вилором и Хокалом. Кувшин и стаканы, гармонично сочетающиеся с винно-водочными парами, много сказали мне о способе, которым тористы оживляли разговор.
— Отведите его в комнату семи дверей, — приказал Сов моим конвоирам. Меня вывели на площадь. Четверо, которые приговорили меня к смерти, шли следом.
Вскоре солдаты свернули в узкую кривую улочку. Мы вышли на большую открытую площадь, в центре которой стояли несколько зданий. Одно из них представляло собой круглую башню, возвышающуюся над остальными и обнесенную высокой каменной стеной.
Через маленькие ворота мы вошли в крытый проход, эдакий угрюмый тоннель, в конце которого была прочная дверь. Один из солдат открыл ее ключом, взятым у Хокала. Затем солдаты отступили в сторону и я вошел в комнату в сопровождении Сова, Муско, Вилора и Хокала.
Мы оказались в круглом помещении, в стенах которого было семь одинаковых дверей, размещенных на одинаковых расстояниях, так что не было возможности отличить одну от другой.
В центре комнаты помещался круглый стол, на котором стояли семь сосудов, содержащих семь разновидностей еды и семь чаш, наполненных жидкостями. Над центром стола свисала веревка с петлей на конце, верхний конец которой терялся в тени, так как потолок был высоким, а комната слабо освещена.
Я страдал от жажды и был изнурен голодом, поэтому вид стола, который ломился от снеди, вызвал к жизни мои слабеющшие силы. Очевидно было, что если я и должен умереть, я все-таки не умру голодным. В некоторых отношениях тористы могли быть жестокими и бессердечными, но они все же обладали каким-то милосердием, иначе они бы не сервировали такой стол для приговоренного к смерти.
— Слушай внимательно! — презрительно обратился ко мне Сов. — Прислушайся к тому, что я буду говорить тебе.
Муско осматривал комнату, на толстых губах блуждала счастливая ухмылка.
— Сейчас мы оставим тебя одного, — продолжал Сов. — Если ты сумеешь бежать из этого здания, твоя жизнь спасена.
Как видишь, из этой комнаты ведут семь дверей, ни одна из них не имеет запора или засова. За каждой открывается коридор, идентичный тому, по которому мы попали сюда. Ты можешь открыть любую из этих дверей и войти в любой коридор. После того, как ты пройдешь в дверь, пружина закроет ее так, что ты не сможешь открыть ее с обратной стороны. Двери устроены таким образом, что из коридора не за что ухватиться, чтобы открыть или взломать их, — за исключением секретного механизма той двери, которая привела нас в эту комнату. За этой дверью — единственной! — лежит жизнь, за остальными — смерть.
В коридоре за второй дверью ты наступишь на скрытую пружину, и в тебя со всех сторон вонзятся длинные острые шипы. Они проткнут тебя насквозь и ты умрешь.
В третьем коридоре спусковой механизм подожжет газовый факел, и огонь пожрет тебя. В четвертом ты подвергнешься воздействию R-лучей и мгновенно умрешь. В пятом на противоположном конце коридора откроется дверь и выпустит сарбана.
— Кто такой сарбан? — спросил я.
Сов изумленно посмотрел на меня.
— Ты знаешь это не хуже меня, — проворчал он.
— Я уже говорил вам, что прибыл из другого мира, — фыркнул я. — Я не знаю, что значит это слово.
— Не будет вреда, если мы ему скажем, — предложил Вилор. — Ибо если вдруг он действительно не знает, то некоторые из ужасов комнаты с семью дверями могут быть для него потеряны.
— Неплохая мысль, — вмешался Муско. — Опиши сарбана, друг Сов.
— Это ужасный зверь, — радостно пояснил Сов. — огромный и страшный зверь. Он весь покрыт жесткой шерстью, похожей на щетину. Шерсть — рыжевато-красного цвета с белыми полосами по всей длине тела. Живот зверя синеватого оттенка. У него большие челюсти и страшные клыки, и он не ест ничего, кроме горячей кровавой плоти.
В этот миг наших ушей достиг ужасный рев, от которого, казалось, покачнулось здание.
— Это сарбан, — с усмешкой сказал Хокал. — Он не ел уже три дня, и он не только очень голоден, но еще и очень зол.
— А что лежит за шестой дверью? — спросил я.
— В коридоре за шестой дверью скрыты форсунки, которые обрызгают тебя сильной кислотой. Она попадет в глаза и выест их, она медленно пожрет твою плоть. Но ты умрешь не слишком быстро. У тебя будет достаточно времени, в течение которого ты сможешь раскаиваться в преступлениях, приведших тебя в комнату с семью дверями. Мне кажется, шестая дверь — самая неприятная из всех.
— По-моему, худшая из них — седьмая, — заметил Хокал.
— Возможно, — признал Сов. — Смерть из-за седьмой двери приходит дольше, и агония мысли тянется дольше. Когда ты наступишь на скрытую пружину в коридоре за седьмой дверью, стены начнут медленно сдвигаться к тебе. Их движение будет медленным, почти незаметным, но в конце концов они достигнут тебя и медленно раздавят.
— А зачем нужна эта петля над столом? — спросил я.
— В невозможности сделать выбор, за которой из дверей погибнуть; в попытке отыскать ту, что ведет к жизни, — пояснил Сов, — у тебя будет искушение покончить с собой. Для этого и предназначена петля. Но она остроумно подвешена на таком расстоянии над столом, что ты не сможешь сломать себе шею и умереть быстро. Ты сможешь только медленно удавиться.
— Похоже, что вы предприняли серьезные усилия, чтобы с удовольствием уничтожать врагов, — заметил я.
— Комната с семью дверями предназначена в первую очередь не для того, чтобы убивать, — пояснил Сов. — Она используется как средство обращать неверующих в торизм. Ты был бы удивлен, узнав, насколько она эффективна.
— Могу себе представить, — ответил я. — Ну а теперь, когда вы рассказали мне свою забавную историю, могу ли я утолить голод и жажду перед смертью?
— В свои последние часы в этом мире ты можешь поступать со всем, что находится в комнате, как тебе заблагорассудится. Но прежде чем ты приступишь к еде, я хочу предупредить тебя, что шесть из семи блюд на этом столе отравлены — все, за исключением одного. Прежде чем ты утолишь жажду, тебе, наверное, будет интересно узнать, что из семи изысканных напитков, искрящихся в этих семи сосудах, шесть отравлены. А теперь, убийца, мы оставляем тебя. Последний раз в жизни ты видишь товарищей по человечеству.
— Если в моей жизни не осталось ничего, кроме надежды еще раз посмотреть на вас, я с радостью окажусь в объятиях смерти.
Они покинули комнату все вместе, через единственную дверь, ведущую к жизни. Я не спускал взгляда с этой двери, чтобы хорошенько ее запомнить. И тут слабое освещение погасло.
Я быстро пересек комнату по прямой линии к тому месту, где, как я знал, должна была быть дверь, поскольку я стоял к ней лицом. Я улыбнулся про себя, думая, как глупо было с их стороны воображать, что я тотчас потеряю ориентацию, как только выключат свет. Если они мне не лгали, то я выберусь из комнаты почти так же быстро, как они, и потребую жизнь, которую они мне обещали.
С вытянутыми вперед руками я приближался к двери. Почему-то я чувствовал головокружение. Мне было трудно удерживать равновесие.
Мои пальцы коснулись движущейся поверхности. Это была стена, которая почему-то перемещалась под моими руками справа налево. Я ощутил, как под моими руками прошла дверь, затем еще одна и еще… Тогда я понял, что происходит. Пол, на котором я стоял, вращался. Я потерял дверь, ведущую к жизни.
2. Кольца ярости
Я замер, ошеломленный, на мгновение павший духом. Внезапно свет зажегся вновь. Я увидел стену и череду дверей, проходящую передо мной. Которая из них вела к жизни? Какую следовало выбрать?
Я чувствовал себя очень усталым и практически беспомощным. Меня терзали муки голода и жажды. Я подошел к столу в центре комнаты. Надо мной насмехались вино и молоко из семи чаш. Одна из семи была безобидной и быстро утолила бы изнуряющую меня жажду, которая превратилась почти что в пытку. Я осмотрел содержимое каждой чаши, тщательно обнюхав их. Среди них были две чаши с водой, содержимое одной из которых было слегка мутноватым. Я был уверен, что в ней, такой неприглядной с виду, и содержится неотравленная жидкость.
Я поднял эту чашу. Мое пересохшее горло умоляло сделать хотя бы один глоток. Я поднес чашу к губам, но тут меня одолели сомнения. Пока есть хотя бы один ничтожный шанс выжить, я не должен рисковать. Я решительно поставил чашу обратно на стол.
Бегло осмотрев комнату, я увидел в тени за столом, около стены, стул и кушетку. По крайней мере, если я не могу ни есть, ни пить, я могу отдохнуть и, быть может, поспать. Я не собирался оправдывать ожиданий моих тюремщиков так долго, сколько это возможно. С этой мыслью я подошел к кушетке.
Освещение в комнате было скверным. Однако его все же хватило, чтобы в тот миг, когда я уже собирался броситься на кушетку, различить, что ложе было покрыто острейшими металлическими шипами. Мои мечты о спокойном сне развеялись. Обследование стула показало, что он снабжен такими же колючками.
Какую подлинно дьявольскую жестокость обнаружили тористы в изобретении этой комнаты и ее приспособлений! В ней не было ничего, пригодного к употреблению, что не таило бы в себе смертельной опасности, за исключением пола. Я так устал, что растянулся во всю длину прямо на полу, который в этот момент казался мне роскошным ложем.
Его неудобство и жесткость становились все более заметными, но я был так утомлен, что пребывал на грани сна и почти задремал, когда почувствовал, как что-то коснулось моей голой спины — что-то холодное и влажное на ощупь.
Во мне тотчас зародилось подозрение, что это какая-то новая дьявольская форма пытки. Я вскочил на ноги. На полу, извиваясь сползались ко мне, мельтешили змеи всех видов и размеров. Многие из них были омерзительными существами совершенно неземного вида: саблезубые змеи, рогатые змеи, ушастые змеи, змеи синего, красного, зеленого и пурпурного цвета. Они выползали из дыр внизу стены, расползались по полу, словно искали чего-нибудь, что они могли бы употребить по назначению, то есть сожрать. В общем-то, они искали меня.
Теперь даже пол, который я считал единственной оставшейся радостью, предал меня. Я запрыгнул на стол и уселся посреди отравленной пищи и питья, наблюдая за ужасными рептилиями, которые кишели внизу.
Внезапно я снова почувствовал сильное искушение попробовать еду, но на этот раз причины были посерьезнее голода. Я увидел в ней выход из безнадежности своего положения.
Каковы были мои шансы выжить? Мои тюремщики знали, помещая меня сюда, что мне никогда не выйти отсюда живым. Как глупо было надеяться на что-то хорошее в таких обстоятельствах!
Я подумал о Дуари, но отогнал от себя эти мысли. Даже если каким-то чудом я выберусь отсюда, каковы мои шансы снова увидеть ее? Я даже не имею понятия, в каком направлении лежит Вепайя, земля ее народа, куда Камлот, скорее всего, везет ее прямо сейчас.
Сразу после того, как меня взяли в плен, я питал слабую надежду, что Камлот высадит боевой отряд из экипажа «Софала», чтобы попытаться спасти меня. Но я давно уже отказался от этой надежды, так как знал, что первейшая его обязанность — служить Дуари, дочери его короля, и никакие соображения не помешают ему незамедлительно отправиться в обратный путь к Вепайе.
Пока я, погруженный в раздумья, наблюдал за змеями, в тишине, нарушаемой только противным шелестом и шипением, послышались слабые звуки, напоминающие женские крики. Я отстраненно подумал: интересно, какие еще ужасы происходят в этом страшном городе? Что бы это ни было, я не мог этого предотвратить; так что это меня мало волновало, особенно при виде внезапного интереса ко мне, возникшего у змей.
Одна из самых больших змей — гигантская ужасная тварь футов двадцати длиной — подняла голову на уровень стола и рассматривала меня своими немигающими глазами, лишенными век. Мне показалось, что я почти что могу прочесть смутные мысли, возникающие в тупом мозге рептилии, реагирующей на присутствие пищи.
Змея опустила голову на стол и медленно заскользила ко мне.
Я быстро осмотрел комнату в поисках какого-либо выхода. Бесполезно. По периметру комнаты через равные промежутки располагались двери, теперь неподвижные. Пол перестал вращаться практически сразу после того, как включили свет. За одной из этих дверей, таких одинаковых внешне, лежит жизнь; за шестью другими — смерть. На полу между дверями и мной были змеи. Они расположились на полу неравномерно, оставались промежутки, по которым можно было быстро пробежать с риском наткнуться на змею разве что случайно. Но даже одна змея, если она окажется ядовитой, может оказаться для меня столь же смертельной, как и все они, вместе взятые. Кроме того, меня пугало полное незнание многочисленных разновидностей, представленных здесь.
Жуткая голова змеи, неотвратимо приближалась ко мне. До сих пор я не мог понять, каким образом она собирается напасть. Я не знал, атакует ли она меня ядовитыми клыками, попытается ли раздавить в сжимающихся кольцах тела, или просто схватит широко разинутыми челюстями, проглотит и переварит. В детстве я видел, как змеи переваривают лягушек и птиц… В любом случае, перспективы были далеко не самыми приятными.
Я бросил быстрый взгляд на двери. Стоит ли рискнуть всем в попытке испытать судьбу?
Отвратительная голова все приближалась. Я отвернулся от змеи, все-таки решившись броситься к двери, путь к которой был относительно свободным.
Она была не хуже других, честное слово! У меня был только один шанс из семи, только одна попытка использовать этот шанс, и не было способа отличить одну дверь от другой. За каждой меня могла ожидать жизнь — или смерть. По крайней мере, один шанс все же был. Оставаться же там, где я находился сейчас, означало наверняка стать жертвой этой ужасной рептилии — шансов выиграть сражение с ней не было вовсе.
Удача всегда сопутствовала мне больше, чем другим, больше, чем можно рассчитывать. И сейчас что-то подсказывало мне, что судьба влечет меня к той самой двери, за которой лежат жизнь и свобода. Так что я спрыгнул со стола с оптимизмом, почти уверенный в успехе, и бросился прочь от распахнувшейся пасти гигантской змеи по направлению к назначенной мне судьбой двери.
Но я не последовал бездумно совету интуиции. Сказано ведь — «На бога надейся, а сам не плошай». В моем случае эту поговорку можно было перефразировать так: «На бога надейся, а путь к отступлению держи открытым».
Я знал, что двери из круглой комнаты открываются наружу и, как только я пройду через одну из них, она закроется за мной. Возврата не будет. Как это предотвратить?
Все, что мне пришлось рассказывать так долго, заняло в действительности всего несколько секунд. Я быстро перебежал комнату, увернувшись от одной-двух змей, попавшихся мне на пути. Но я все время отдавал себе отчет в том, что вокруг меня раздается отнюдь не ласковое шипение и неприятный свист, а змеи корчатся и извиваются, устремляясь следом за мной или наперехват.
Не знаю, что заставило меня прихватить шипастый стул, когда я пробегал мимо него. Эта мысль пришла ко мне откуда-то из глубины подсознания. Быть может, я неосознанно надеялся использовать его, как оружие защиты. Но он послужил мне другим образом.
Когда ближайшие змеи почти нагнали меня, я добрался до двери. Теперь у меня не было времени для дальнейших размышлений. Я распахнул дверь и шагнул в мрачный коридор за ней. Он в точности походил на тот коридор, по которому меня привели в комнату семи дверей. Надежда вспыхнула у меня в груди с новой силой, но все же я заблокировал дверь шипастым стулом — я старался не плошать!
Я сделал всего несколько шагов, и кровь замерзла у меня в жилах от самого ужасного рева, какой я когда-либо слышал. Во мраке перед собой я увидел два пылающих огненных глаза. Я открыл дверь пятого коридора, ведущего в логово сарбана!
Я не колебался. Я знал наверняка, что в темноте этой мрачной дыры меня ждала смерть. Причем она не ждала, она приближалась! Я повернулся и побежал обратно, навстречу опасностям, которые уже казались меньшими! Подумаешь, несколько полудохлых змеек! Пробегая в дверной проем, я попытался выдернуть стул и захлопнуть дверь перед мордой дикого зверя, который преследовал меня. Но что-то не сложиллось. Дверь, приводимая в движение сильной пружиной, закрылась слишком быстро, раньше, чем я успел убрать с дороги стул. К тому же, она прижала его так сильно, что я не смог его вытащить. Там он и остался, придерживая дверь полуоткрытой.
Мне приходилось попадать в серьезные переделки, но в такую — никогда. Передо мной были змеи, самая крупная из них поджидала меня на столе с неслыханным аппетитом. Позади был грозно рыкающий сарбан.
Справа от двери змей было немного меньше. Перепрыгивая через них, шипящих и бросающихся на меня, я очутился возле стола в тот самый миг, когда сарбан ворвался в комнату.
Змея качнулась мне навстречу, я оббежал вокруг стола и запрыгнул на него с противоположной стороны. Какой бы бесполезной и глупой не была эта затея, иного выбора у меня не оставалось. Когда я уже стоял на столе среди блюд и чаш с отравленной пищей и питьем и обернулся взглянуть в глаза своей судьбе, то увидел, что жалкий одинокий шанс выжить все еще сражается из последних сил за мою удачу.
На середине дороги между дверью и столом сарбан — ревущий, рыкающий, воинственный монстр — был осажден змеями. Он фыркал, наносил удары, раздирая их на куски, но они продолжали нападать, шипели, бросались, оплетались вокруг него. Их тела, разорванные пополам, оторванные головы все еще пытались добраться до него, и со всех сторон комнаты ползли десять змей взамен каждой уничтоженной.
Над всеми возвышалась, массивная и угрожающая, гигантская рептилия, которая забыла обо мне, увидев нового врага и новую пищу. Сарбан, казалось, понимал, что эта тварь представляет собой достойного противника. Меньших змей он разбрасывал с раздраженным презрением, но к большой всегда был обращен мордой и направлял на нее самые злобные атаки. Но чего они стоили? Да ничего.
Со скоростью молнии стальные извилистые кольца стремительно свивались и развивались, избегая ударов, как опытный боксер. В каждое открывшееся место змея ударяла со страшной силой, глубоко вонзая клыки в окровавленную плоть сарбана.
Рев и вой хищника смешивались с шипением рептилий, создавая, наверное, самый ужасный шум, какой только может вообразить себе человек. По крайней мере, так казалось мне, запертому в кошмарной комнате, заполненной ужасными орудиями смерти.
Кто победит в этой битве титанов? И какая мне разница, в чей желудок я в результате попаду? И все же я не мог смотреть на схватку без волнения и интереса.
Это был кровавый поединок, но вся пролитая кровь принадлежала сарбану и меньшим змеям. Огромная тварь, которая выигрывала в этой дуэли (так что у нее было больше шансов пообедать мной после боя), пока была невредима. Как ей удавалось перемещать свое громадное туловище достаточно быстро, чтобы избегать диких бросков сарбана, я не в силах понять. Хотя, возможно, объяснение заключается в том, что она обычно встречала бросок ужасным ударом головы, который отбрасывал сарбана назад наполовину оглушенным и с новой раной.
Вот сарбан прекратил нападать и стал отступать назад. Я смотрел, как, подобно челноку ткача, движется голова огромной змеи, следуя за всеми движениями противника. Маленькие змеи обвились вокруг сарбана; он, казалось, не замечал их. Затем внезапно он развернулся кругом и устремился ко входу в коридор, ведущий к его логову.
Этого, очевидно, и ждала змея. Она лежала, наполовину свернувшись в кольца, на том же месте, где дралась. Теперь она взвилась в воздух, как гигантская, внезапно отпущенная пружина. С такой быстротой, что я едва уследил за ее действиями, она обернулась дюжиной колец вокруг тела сарбана, подняла разинутую пасть сзади над загривком зверя и ударила!
Ужасный вой вырвался из пасти хищника, но кольца сдавили его, и он затих.
Я вздохнул с облегчением, подумав, что целого сарбана надолго хватит, чтобы удовлетворить голод этой двадцатифутовой змеи и отвлечь ее внимание от других возможных источников пищи. Пока я строил эти прогнозы, могучая победительница развила свои кольца и медленно повернула голову в мою сторону.
Я завороженно смотрел некоторое время в эти холодные глаза, лишенные век, затем к своему неописуемому ужасу увидел, как тварь медленно заскользила к столу. Она двигалась не стремительно, как в схватке, а очень медленно. В этом движении была неотвратимость, предначертанная окончательность, почти парализовавшая меня.
Я смотрел, как змея снова поднимает голову на уровень стола. Я смотрел, как голова скользит ко мне между блюдами. Я больше не мог вынести этого измывательства над моей беспомощностью и безоружностью. Я повернулся и бросился бежать — неважно куда, хоть куда-нибудь, хоть на противоположную сторону комнаты, лишь бы избежать на мгновение холодного мерцания этих гибельных глаз.
3. Петля
В следующую секунду я снова услышал далекий женский крик, а лица моего коснулась петля, свисающая со стропил, которые терялись в густой тени.
Крик, как и прежде, не произвел на меня особого впечатления, но петля породила совершенно новую мысль — между прочим, совершенно не ту мысль, для порождения которой она была здесь повешена. Петля предлагала способ кратковременного бегства от змей, и я не замедлил им воспользоваться.
В тот момент, когда я прыгнул вверх и схватился за веревку выше петли, я почувствовал, как морда змеи коснулась моей босой ноги. Снизу раздалось громкое яростное шипение. А я, перехватывая веревку то одной, то другой рукой, взбирался наверх, в мрачную тень, где надеялся найти хотя бы временное убежище.
Верхний конец веревки был привязан к металлическому болту с отверстием, закрепленному в большой балке. Я взобрался на эту балку и посмотрел вниз. Могучая змея шипела и извивалась подо мной. Она подняла вверх треть своего туловища и пыталась обвиться вокруг свисающей веревки, чтобы последовать за мной наверх. Я отскочил в сторону.
Честно говоря, я сомневался, что змея такой толщины и веса способна взобраться по столь ненадежной и тонкой веревке. Однако, не желая рисковать, я поднял веревку вверх и намотал ее на балку. По крайней мере на ближайшее время я был в безопасности и вздохнул с облегчением. Затем я осмотрелся.
Тень была густой и почти непроницаемой для взгляда, но все же у меня сложилось впечатление, что потолок комнаты находится очень высоко надо мной. Я стоял на скрещивающихся балках; таких балок было много, они пересекали всю комнату в разных направлениях. Я решил исследовать второй этаж западни с семью дверями.
Стоя во весь рост на балке, я осторожно продвигался к стене. У конца балки я обнаружил узкий карниз, который примыкал к стене и, очевидно, тянулся вокруг комнаты. Он был двух футов шириной и не имел перил. Похоже, это было что-то вроде строительных лесов, оставленных рабочими, которые сооружали здание.
Я отправился в разведывательный рейд по этому карнизу, осторожно пробуя перед собой каждую доску, прежде чем стать на нее, и придерживаясь за стену. Когда я ступил на карниз, я вновь услышал вопль, который уже дважды привлекал мое внимание. Но я все еще гораздо больше интересовался своими собственными неприятностями, чем неприятностями неизвестной мне женщины.
Мгновением позже мои пальцы нащупали нечто, что окончательно вытеснило из моих мозгов все мысли о кричавшей женщине. На ощупь это была рама двери — или окна. Обеими руками я ощупал свою находку. Да, это была дверь! Узкая дверь примерно шести футов высотой.
Я нащупал дверные петли. Поискал щеколду — нашел! Я осторожно пошевелил ее и почувствовал, как дверь слегка поддается в мою сторону.
Что лежит за ней? Какие-нибудь новые, дьявольски хитро придуманные разновидности смерти или пыток? Быть может. А, может быть, свобода. Я не мог узнать этого раньше, чем отворю врата тайны.
Я колебался, но недолго. Медленно потянул дверь на себя, внимательно глядя в расширяющуюся щель. На меня повеяло дыханием ночного ветра. Я увидел слабое свечение венерианской ночи.
Могло ли оказаться, что со всей своей хитростью тористы просмотрели этот путь побега из смертельной комнаты? Я едва мог поверить в это, но единственное, что мне оставалось делать — это перешагнуть порог и рискнуть встретить то, что там окажется.
Я открыл дверь и вышел наружу — на кольцевой балкон, идущий вокруг башни. Балкон был пуст, насколько я мог разглядеть в сумеречном свете — во всяком случае, в той части, которая была доступна моему взгляду.
На внешнем крае балкона был низкий парапет, за которым я скорчился, знакомясь с новой ситуацией. По-видимому, мне не угрожала никакая новая опасность, но я все время оставался начеку. Я осторожно продвигался вперед, когда крик снова прорезал тишину ночи. На этот раз он показался мне весьма близким. Раньше стены башни, в которой я был заключен, заглушали его.
Я двигался в направлении звука, продолжая свой путь. Я искал способ спуститься вниз, на землю, а вовсе не прекрасную незнакомку, которую следовало вызволять из беды. Боюсь, что в этот момент я был бездушным эгоистом, далеким от рыцарства. И по правде сказать, меня сейчас ничуть не тронуло бы, если бы я узнал, что все до одного жители Капдора находятся в смертельной опасности — и мужчины, и женщины.
Продвигаясь по балкону вокруг башни, я добрался до такого места, откуда увидел другое здание, расположенное всего в нескольких ярдах от башни. В тот же миг я увидел нечто, что в высшей степени меня заинтересовало и даже обнадежило. Это был узкий мостик, переброшенный с балкона, на котором я стоял, на балкон соседнего здания.
Одновременно возобновились крики. Похоже, они доносились изнутри здания, которое я только что обнаружил. Однако перебраться по мостику меня манили вовсе не крики, а надежда найти там путь, ведущий вниз, на землю.
Быстро перейдя на противоположный балкон, я добрался по нему до ближайшего угла. Завернув за угол, я увидел свет, падающий из окон, расположенных на том же этаже.
Сначала я хотел было повернуть назад — если я решусь пройти мимо окон, меня могут заметить. Но снова послышался крик, и на этот раз он был таким близким, что я понял — кричат в той же комнате, из окон которой падает свет.
В крике слышалась такая безнадежность, такой ужас, что я больше не мог оставаться равнодушным. Отбросив осторожность, я подошел к ближайшему окну.
Окно было распахнуто настежь. В комнате я увидел женщину, отчаянно сопротивлявшуюся мужчине. Тот прижимал ее к кушетке и колол острым кинжалом. Собирался ли он убить ее, или нет, было неясно — казалось, в настоящий момент его единственной целью была пытка.
Мужчина находился спиной ко мне, и его тело скрывало лицо женщины. Но когда он колол ее и она кричала, мужчина смеялся кошмарным злорадным смехом. Я сразу понял, что он из себя представляет — один из тех психопатов, что черпают удовольствие от причинения боли объекту своей маниакальной страсти.
Я увидел, как он нагнулся поцеловать ее, и в этот момент она ударила его по лицу. Он отвернул голову, чтобы избежать удара, продемонстрировав мне свой профиль. Я узнал его. Это был онгйан Муско.
Должно быть, отклонившись, он частично ослабил хватку, и девушка приподнялась с кушетки, пытаясь вырваться. При этом она обратила лицо в мою сторону, и кровь застыла у меня в жилах от ужаса и ярости. Это была Дуари!
Одним прыжком я перемахнул через подоконник и бросился на Муско. Схватив его за плечо, я рванул что было силы. Когда он увидел мое лицо, то завопил в испуге и отшатнулся, вытаскивая пистолет из кобуры. Я мгновенно перехватил его руку и направил оружие дулом в потолок. Муско опрокинулся назад на кушетку, увлекая меня за собой, и мы оба свалились на Дуари.
Хватаясь за пистолет, Муско выронил кинжал. Теперь же я вырвал у него пистолет и отбросил прочь, а мои пальцы потянулись к его горлу.
Он был крупным, толстым человеком, не лишенным силы. А страх смерти, казалось, увеличил мощь его мускулов. Он дрался с отчаянием обреченного.
Я стащил его с кушетки, чтобы случайно не причинить вреда Дуари, и мы покатились по полу. Каждый старался задушить другого. Муско попытался позвать на помощь, и я удвоил усилия, чтобы лишить его воздуха прежде, чем стоны и хрипы приведут сюда кого-нибудь из его приятелей.
Он фыркал мне в лицо, как дикий зверь, мычал, старался то ударить меня в лицо, то задушить. Мои силы были на исходе — эта толстая тварь небось не голодала последние дни, не металась между змеями и сарбаном, а пожалуй, и выспалась! Я понял, что быстро слабею, в то время, как Муско, похоже, очнулся и набирает силу.
Я понял, что если не хочу оказаться побежденным и потерять Дуари, то должен победить своего противника немедленно. Отпрянув от него, чтобы было больше места размахнуться для удара, я врезал ему кулаком в жирную харю изо всех оставшихся сил.
Он на мгновение поник, и в этот миг мои пальцы сомкнулись на его горле. Он извивался, боролся и наносил мне страшные удары. Но хоть я и был наполовину оглушен, и все плыло у меня перед глазами, я продолжал сжимать его горло, пока наконец он не забился в конвульсиях, а потом его тело расслабилось и обмякло.
Если существует классический образ покойника, то Муско выглядел именно так. Я встал и повернулся к Дуари, которая сжалась в комок на кровати. С момента моего появления она еще не издала ни звука.
— Ты! — прошептала она. — Не может быть!
— И все-таки это я, — убедительно сказал я.
Когда я направился к ней, она медленно поднялась с кушетки и стала лицом ко мне. Я раскрыл объятия, намереваясь прижать ее к себе. Он сделала шаг вперед и протянула ко мне руки. Затем остановилась в замешательстве.
— Нет! — воскликнула она. — Нельзя. Это ошибка.
— Но ты сказала, что любишь меня, и ты знаешь, что я тебя люблю, — сказал я изумленно.
— Я ошиблась, — сказала она. — Я не люблю тебя. Страх, благодарность, сочувствие, нервы, расстроенные всем, что я пережила, привели к тому, что я произнесла то, чего не… не имела в виду.
Я вдруг почувствовал холод, усталость и безнадежность. Все мои надежды на счастье были разбиты. Я отвернулся от нее. Мне стало безразлично, что со мной будет. Но это настроение владело мной лишь краткий миг. Неважно, любит она меня или нет, мой долг был мне кристально ясен. Я должен вывести ее из Капдора, из лап тористов. И, если это возможно, вернуть ее отцу, Минтепу, королю Вепайи.
Я подошел к окну и прислушался. Насколько я мог судить, крики Муско не привлекли внимания. Никто не шел к нам. И правда, если они не явились на крики Дуари, с чего бы их интересовали крики Муско? Я понял, что появление постороннего здесь и сейчас маловероятно.
Я вернулся к телу Муско и снял с него пояс с мечом. У покойника так и не появилось возможности обнажить меч против меня. Затем я забрал его кинжал и пистолет. Теперь я чувствовал себя гораздо лучше и уверенней. Странно, как оружие влияет даже на того, кто не привык носить его. А я до своего прибытия на Венеру редко держал в руках какое-либо оружие, кроме фехтовальных клинков — если вообще когда-либо держал.
Я потратил некоторое время на то, чтобы осмотреть комнату — на случай, если там найдется что-нибудь еще полезное или ценное для нашей попытки обрести свободу. Комната была довольно большая. Ее пытались обставить красиво, но результат стал памятником дурному вкусу. Она была отвратительна.
В дальнем углу, однако, нашлось нечто, вызвавшее у меня самый живой интерес и безоговорочное одобрение. Это был стол, заставленный едой.
Я обернулся к Дуари.
— Я намерен вывести тебя из Нубола. Я также попытаюсь доставить тебя в Вепайю. Возможно, мне не удастся это сделать, но я приложу все свои силы. Поверишь ли ты мне и пойдешь ли со мной?
— Как ты можешь сомневаться в этом? — ответила она. — Если ты успешно вернешь меня на Вепайю, тебе хорошо отплатят наградами и почестями. Ты будешь осыпан золотом, награжден отменным оружием и займешь почетное место за столом джонга.
Ее слова разозлили меня, и я был готов наговорить ей гадостей, но не стал этого делать. Что толку? Я снова переключил свое внимание на стол.
— Я начал говорить, — продолжал я, — что постараюсь спасти тебя, но я не могу заниматься этим на пустой желудок. Я собираюсь поесть, прежде чем мы покинем эту комнату. Ты присоединишься ко мне?
— Нам понадобятся силы, — ответила она. — Я не голодна, но разумнее будет, если мы оба поедим. Муско приказал, чтобы мне принесли эту еду, но я не могла есть в его присутствии.
Я повернулся и подошел к столу. Она присоединилась ко мне, и мы молча поели.
Мне хотелось узнать, каким образом Дуари оказалась в тористском городе Капдоре, но ее жестокая и непонятная манера обращаться со мной привела к тому, что я не решался проявлять какой бы то ни было дальнейший интерес к ней. Однако теперь я понимал, каким ребяческим было мое к ней отношение — как глупо с моей стороны было не понимать, что строгость и уединение ее предыдущей жизни, возможно, были причиной ее теперешней испуганной и сдержанной манеры поведения. И я попросил ее рассказать все, что случилось с того момента, как я отправил ангана с ней на «Софал» и до тех пор, как я обнаружил ее в лапах Муско.
— Рассказывать немного, — ответила она. — Помнишь, как боялся анган возвращаться на корабль, потому что считал, что его накажут за участие в моем похищении? Они очень примитивные создания, их плохо развитые мозги реагируют только на самые простые раздражители — жажду, голод, страх.
Когда мы были уже почти над палубой «Софала», анган заколебался и повернул обратно к берегу. Я спросила, что он делает, почему он не продолжает полет и не опустит меня на борт корабля. Он ответил, что боится. Он сказал, что его убьют, потому что он помогал украсть меня.
Я пообещала, что защищу его, и никто не причинит ему вреда, но он мне не поверил. Он ответил, что тористы, которые были его хозяевами изначально, наградят его, если он вернет меня им. Это он знал наверняка, тогда как за то, что Камлот не прикажет убить его, могла поручиться только я, женщина. Он сомневался, что я имею влияние на Камлота.
Я умоляла его и угрожала ему; безрезультатно. Он прилетел прямиком в этот ужасный город и отдал меня в руки тористов. Когда Муско узнал, что меня принесли сюда, он воспользовался своей властью и заявил, что я принадлежу ему. Остальное тебе известно.
— А теперь, — сказал я, — мы должны найти способ выбраться из Капдора и вернуться на берег. Возможно, Камлот высадил отряд для наших поисков.
— Из Капдора нелегко будет бежать, — напомнила мне Дуари. — Когда анган нес меня сюда, я видела высокие стены и сотни стражников. Мы мало на что можем надеяться.
4. «Открыть ворота!»
— Прежде всего мы должны выбраться из этого здания, — сказал я. — Запомнила ли ты какие-нибудь детали, когда тебя вели в эту комнату?
— Да. Сразу за входом в здание начинается длинный узкий коридор, ведущий прямо к лестнице, которая идет на второй этаж и выходит на него в задней части здания. С каждой стороны коридора открываются двери в несколько комнат. В двух передних комнатах были люди, но я не знаю ничего про другие комнаты, так как двери в них были закрыты.
— Нам придется все это выяснить. Если мы услышим внизу звуки, то будем ждать, пока все не заснут. Я сейчас собираюсь выйти на балкон и посмотреть, нет ли более безопасного пути вниз.
Когда я подошел к окну, то обнаружил, что начался дождь. Я крался по балкону вдоль стены дома, пока не смог посмотреть вниз, на улицу под ним. Ни одного признака жизни; похоже, что дождь разогнал всех по домам. Я с трудом различал контуры городской стены в конце улицы. Все вокруг было слабо освещено тем странным ночным светом, который изумлял меня с первых дней пребывания на Амтор. Не было ни пристроенной, ни приставной лестницы, ведущей с балкона на землю. Единственным способом спуститься оставалась внутренняя лестница.
Я вернулся к Дуари.
— Пойдем, — сказал я. — Сейчас самое подходящее время попытаться выбраться из здания, да, пожалуй, и из города.
— Погоди! — воскликнула она. — У меня мысль. Мне только что вспомнилось кое-что из обычаев тористов, о чем я слышала на борту «Софала». Муско — онгйан.
— Был онгйаном, — поправил я ее, так как считал его мертвым.
— Это несущественно. Дело в том, что он был одним из правителей так называемой Свободной Земли Торы. Его власть, особенно здесь, где нет других членов олигархии, абсолютна. Но его не знал в лицо никто из уроженцев Капдора. Что служило доказательством его высокого положения?
— Не знаю, — признал я.
— Я думаю, что ты найдешь на указательном пальце его правой руки большое кольцо, которое является символом его ранга.
— Ты думаешь, что мы можем воспользоваться этим кольцом, чтобы миновать стражей?
— Быть может, — ответила Дуари.
— Но не очень-то вероятно, — пробормотал я. — Самый дикий полет фантазии никого не заставит принять меня за Муско — если только я не льщу своему самолюбию.
Слабая улыбка коснулась губ Дуари.
— Я думаю, что тебе нет необходимости выглядеть, как он, — пояснила она. — Эти люди крайне невежественны. Скорее всего, только несколько рядовых солдат видели Муско, когда он прибыл. Сейчас на страже стоят другие люди. Более того, сейчас ночь. Темнота и дождь сводят к минимуму опасность того, что ты, хоть и самозванец, будешь раскрыт.
— Стоит попробовать, — согласился я и, подойдя к телу Муско, нашел кольцо и снял с его пальца. Оно было велико на меня, у онгйана были чересчур толстые пальцы. Но если кто-то был достаточно глуп, чтобы принять меня за онгйана, он не мог заметить такое незначительное несоответствие, как плохо подогнанное кольцо.
Мы с Дуари потихоньку выбрались из комнаты к началу лестницы и там остановились, прислушиваясь. Внизу было совершенно темно, но мы слышали голоса — приглушенные, как будто они доносились из-за закрытой двери. Медленно, крадучись, мы спустились по лестнице. Я чувствовал тепло тела девушки, когда она касалась меня, и меня терзало страстное желание схватить ее в объятия и прижать к себе. Но я продолжал спускаться по лестнице, спокойный и владеющий собой, как будто меня и не пожирал адский внутренний огонь.
Мы добрались до длинного коридора и прошли уже около половины расстояния до двери, ведущей на улицу. У меня прибавилось оптимизма. Неожиданно дверь в дальнем конце коридора отворилась, и проход залил свет, падающий из комнаты. Я увидел фигуру человека, стоящего на пороге. Он остановился и разговаривал с кем-то внутри комнаты, которую вот-вот намеревался покинуть. В следующий миг он мог оказаться в коридоре.
Рядом с моим локтем была дверь. Я в высшей степени осторожно пошевелил щеколду и открыл дверь. Комната за ней была погружена в темноту, но был там кто-то, или нет, я не мог сказать. Перешагнув порог, я втянул Дуари за собой и неплотно прикрыл дверь. Затем замер у щели, смотря и слушая.
Я услышал, как человек, стоявший на пороге соседней комнаты, сказал:
— До завтра, друзья. Спокойного сна.
Затем дверь захлопнулась, и коридор снова погрузился во тьму.
Теперь я услышал шаги, они приближались, потом вдруг затихли. Казалось, идущий замер перед дверью, за которой находился я, но скорее всего, это была игра моего воображения. Шаги снова зазвучали, удаляясь, я слышал, как идущий поднимается по лестнице.
Меня посетила новая мысль, вызвавшая прилив страха. Что, если этот человек войдет в комнату, где лежит мертвое тело Муско? Он поднимет тревогу. Я понял, что теперь необходимо действовать без промедления.
— Быстрей, Дуари! — шепнул я. Мы вместе выскользнули в коридор и почти бегом направились к передней двери здания.
Мгновением позже мы были на улице. Мелкий моросящий дождик перешел в ливень. Уже на расстоянии нескольких ярдов предметы становились неразличимыми, и я был благодарен дождю за это.
Мы поспешили вдоль улицы по направлению к стене и воротам. Мы никого не встретили, никого не видели. Дождь становился все сильнее.
— Что ты собираешься сказать стражу? — спросила Дуари.
— Не знаю, — честно ответил я.
— У него возникнут серьезные подозрения, если ты будешь говорить неубедительно, потому что у онгйана нет причин покидать безопасный, окруженный стенами город в такую мерзкую ночь и отправляться наружу без сопровождения, в эти полные опасностей земли, где бродят дикие звери и дикие люди.
— Я найду способ убедить стража, — сказал я. — У нас нет другого выхода.
Дуари ничего не ответила, и мы продолжали путь к воротам. Они были недалеко от дома, из которого мы бежали, и вскоре выросли перед нами из-за пелены дождя.
Страж, укрывшийся от дождя в нише стены, заметил нас и потребовал ответить, что мы здесь делаем в такой час и в такую погоду. Он был не очень заинтересован, потому что не знал, что мы хотим пройти в ворота. Я думаю, он предположил, что мы — пара горожан, проходящих мимо по дороге домой.