– Что «только»?

– Капитан Зебби, ты самый гнусный на Земле специалист по розыгрышам! И не только на Земле, на Барсуме тоже. Значит, это все-таки ты вывалил фруктовое желе ко мне в бассейн!

– Я тогда был в Африке.

– Значит, ты это подстроил!

– Хильда, помилуй! Я не говорил, что мы улетаем с Барсума. Я сказал, что нельзя терять ни секунды. Нам еще столько всего нужно обследовать. Вот мы и не теряем.

– Ну хорошо, а мои шмотки? Все висело на правом крыле. И где, спрашивается, они теперь? Болтаются в стратосфере? А где приземляться? Все, они пропали.

– Я думал, ты предпочитаешь одеваться по-барсумиански?

– Да, но только по собственной воле, а не по чужой! Кроме того, они Дитины, она просто дала их мне поносить.

Я потрепала ее по руке.

– На этот счет не волнуйся, тетя Хильда. Я тебе дам еще. Вернее, подарю. – Несколько мгновений я раздумывала, потом твердо сказала: – Зебадия, ты должен извиниться перед тетей Хильдой.

– Ах ты, Боже мой… Шельма! Шельма, милая…

– Что, Зебби?

– Прости меня, я не хотел создавать у тебя впечатление, что мы улетаем с Барсума. Я куплю тебе новые вещи, на твой размер. Мы быстренько смотаемся назад на Землю…

– Нет уж, Боже упаси! Там пришельцы. Я их боюсь.

– Я тоже. Я не договорил: на Землю-без-буквы-J. Она так похожа на нашу, что, может быть, там в ходу американские деньги. А если нет, то у меня есть золото. Или на что-нибудь выменяем. Ради тебя, Шельма, я пойду на воровство. Мы отправимся в Феникс-без-буквы-J – завтра же – сегодня мы будем осматривать эту планету – твою планету – и мы будем на твоей планете столько, сколько ты захочешь. Достаточно ли этого? Или мне еще сознаться в том, что я вывалил желе к тебе в бассейн – хотя я не вываливал?

– Ты правда не вываливал?

– Честное слово.

– Ну ладно. Вообще-то это было забавно. Интересно, кто же тогда, если не ты? Может, пришельцы?

– У них розыгрыши погрубее. Шельма, милая, я не единственный фокусник в твоем цирке. Далеко не единственный.

– Кто его знает. Ну ладно, Зебби: поцелуй Шельму, и помиримся.

На земле, под правым крылом, мы обнаружили нашу одежду, а под левым – вещи наших мужей. Зебадия озадаченно посмотрел на них.

– Джейк! Хильда, кажется, была права. Я как-то совсем забыл, что это барахло висело у нас на крыльях.

– Так как ты объяснишь, что с ним произошло, сын?

– Не знаю, что и думать.

– Я тоже не понимаю, милый, – вставила тетя Хильда.

– А ты, дочь? – спросил папа.

– По-моему, я понимаю… но лучше помолчу.

– Зеб, машина ведь не двигалась. Вместо этого…

– Как не двигалась? – перебила тетя Хильда. – Джейкоб, разве мы не взлетали вверх? Мы же были там – пять минут назад.

– Да, радость моя. Но мы попали туда не двигаясь. Движение есть нечто вполне определенное: последовательная смена местоположений, длящаяся некоторое время. Но тут ничего не длилось. Мы не занимали последовательные положения между здесь-тогда и там-тогда.

– Не понимаю, – покачала головой тетя Хильда. – Мы же – вж-ж-жик! – взлетели в небо, потом – вж-ж-жик! – сели туда, откуда взлетели.

– Дорогая моя, не было никакого «вж-ж-жик»! Дити, объясни.

– Не знаю, сумею ли… Не уверена, что для этого существуют обозначения. Тетя Хильда… Зебадия… Речь идет о прерывности. Понимаете, машина…

– А! Понял, – сказал Зебадия.

– А я нет, – упорствовала тетя Хильда.

– Вот смотри, Шельма, – сказал мой муж. – Машина тут. Дзынь! – она исчезает. Наша одежда падает на землю. Через десять секунд – хлоп! – мы снова там же, откуда исчезли. Но наши шмотки уже на земле. Теперь понятно?

– Кажется… кажется, да. Понятно.

– Рад, что тебе понятно. Потому что мне совершенно непонятно. Для меня это волшебство.

– Волшебство, – заявила я, – это символ для любого непонятного процесса.

– Вот и я говорю, Дити: волшебство. Джейк, а если бы машина находилась в закрытом помещении? Что-нибудь изменилось бы?

– Как сказать… Это беспокоило меня в первый раз, когда мы с Дити совершили смещение на Землю-без-буквы-J. Я тогда специально вывел нашу машину из гаража. Но, как мне кажется теперь, важно не то, что здесь, а то, что в пункте назначения. Там должно быть пусто – по-моему. Но проверять это экспериментально я бы не стал: страшновато.

– А интересно было бы. Запустить беспилотную машину. Вывести на цель, которую не жалко. Небольшой астероид. Что получится – беби-солнце?

– Не знаю, Зеб. К тому же лишнего оборудования для таких целей у меня нет. Этот аппарат я строил три года.

– Ну, подождем еще несколько лет. Да, Джейк… воздух тоже имеет массу.

– Это тоже меня тревожило. Но ведь всякая масса, кроме вырожденной, представляет собой в основном пустое пространство. Воздух – я имею в виду воздух на Земле на уровне моря – имеет плотность примерно в тысячу раз меньшую, чем человеческое тело. Тело – это в основном вода, а вода охотно принимает в себя воздух. Не стану утверждать, что никакого эффекта нет вообще: дважды мне казалось, что при смещении или вращении у меня повышается температура, но это могло быть и просто от волнения. Кессонной болезни от этого у меня не было никогда. Кто-нибудь из вас испытывал неприятные ощущения?

– Я нет, Джейк.

– Я себя чувствовала хорошо, папа.

– У меня был приступ морской болезни. Но Дити меня вылечила, – сказала тетя Хильда.

– И у меня тоже был, дорогая моя. Но в данном случае мы переместились в вакуум и обсуждаемый феномен в принципе не мог иметь места.

– Папа, – сказала я, – с нами не случилось ничего плохого, а почему – нам знать не обязательно. Фундаментальное положение эпистемологии, на котором зиждутся и три основных утверждения семантики, и теория информации, гласит, что наблюдаемый факт не требует доказательства. Он просто есть, и все тут. Пускай над этим ломают голову философы, им все равно больше нечего делать.

– Правильно! – воодушевилась Хильда. – Вы тут все такие умные – совсем затюкали бедную Шельмочку. Может, сходим погулять?

– Непременно, милая, – согласился мой муж. – Вот только сперва прикончим то мясо, что ты нам поджарила. Или потушила?

Глава 18

«…весь мир – живой…»

Зебадия:

Перекусив, мы собрались в поход. Небольшая задержка произошла из-за Дити: она непременно хотела еще раз проверить свои программы, на сей раз дистанционно. Я прикрикнул на нее:

– Нет!

– Почему, мой капитан? Я ввела новую программу: строго вверх на десять километров. Команда: «АЯ, ПРЫГ». А потом отзовем ее обратно командой: «НАЗАД». Если первая будет работать через рацию, то и вторая тоже будет. Эти команды могут спасти нам жизнь!

– Гм… – Я занялся свертыванием брезента и укладкой спального мешка. Женский ум для меня чересчур стремителен. Часто я в конечном итоге прихожу к тому же выводу, но женщина приходит к нему раньше меня и всегда какой-то другой дорогой. Кроме того, Дити вообще гений.

– Что ты сказал, мой капитан?

– Я размышлял. Дити, я согласен, но только пусть я буду на борту, ладно? Я не буду брать на себя управление, просто посижу для контроля.

– Тогда это не будет проверка.

– Будет, будет. Даю честное скаутское, я позволю ей падать шестьдесят секунд. Или до высоты три километра, смотря что будет раньше.

– У наших раций дальность больше десяти километров даже между собой. А Ая принимает гораздо лучше.

– Дити, ты доверяешь технике, я нет. Если Ая не примет твою вторую команду – солнечные пятна, помехи, не знаю что, – я не дам ей рухнуть.

– Но если испортится что-нибудь другое и ты все-таки рухнешь, то получится, что я тебя убила! – Она заплакала.

Мы приняли компромиссное решение: ее вариант, но только первый, тот, что она предложила с самого начала. Я не пожалел горючего и отвел Аю Плутишку на сотню метров, вылез, и мы притихли в ожидании. Дити сказала в свою рацию:

– АЯ ПЛУТИШКА… НАЗАД!

Снаружи это более впечатляет, чем когда сидишь внутри. Ая Плутишка находилась справа от нас, и вот она уже слева от нас. Бесшумно. Вообще без намека на звук. Волшебство.

– Ну, Дити? Ты удовлетворена?

– Да, Зебадия. Спасибо, милый. Нужно было испытать – ты же понимаешь, правда ведь?

Я согласился, хотя у меня было сильное подозрение, что испытывали не столько программу, сколько меня.

– Дити, а можешь ты сделать наоборот? Отправиться куда-нибудь в другое место и приказать Ае, чтобы она туда к тебе явилась?

– Куда-то, где она никогда не была?

– Да.

Дити отключила свою рацию и удостоверилась, что моя тоже отключена.

– Не хочу, чтобы она это слышала. Знаешь, Зебадия, я к компьютеру всегда отношусь как к одушевленному существу. Понимаю, что так нельзя, и все равно. Для меня Ая живая. – Дити вздохнула. – Я знаю, что это машина. И ушей у нее нет, и видеть она не видит, и нет у нее никакого представления о пространстве-времени. А есть только хитрая электрическая схема и хитрые токи в этой схеме – в пределах заданной грамматики и словаря. И это строгие пределы. Если я перестаю точно придерживаться этой грамматики и словаря, она выдает: «Нет программы». Я могу сообщить ей по радио все то же самое, что сообщаю голосом в кабине, и ты тоже можешь. Но нельзя сказать ей: разыщи-ка ты меня, голубушка, на лугу за каньоном километрах в двенадцати-тринадцати примерно к юго-западу отсюда. На это у нее нет программы – тут пять никак не определенных терминов.

– Зачем же ты даешь ей чушь на входе? И еще ждешь, что я стану удивляться: отчего, мол, чушь на выходе. По-моему, ты это нарочно.

– Честное слово, нет!

Я чмокнул ее в кончик носа:

– Дити, лапочка, напрасно ты не доверяешь собственным инстинктам. Вот смотри, как можно приказать Ае это сделать, не вводя в ее словарь ни одного нового термина. Скажи ей, что будет введена программа из трех частей. Часть первая: подняться строго вертикально на один минимум – десять километров. Часть вторая: переместиться на двенадцать целых пять десятых километра курсом двести двадцать пять. Часть третья: снизиться до высоты один километр и зависнуть. На этой стадии, если ты действительно будешь находиться там, где сказала, ты ее увидишь и дашь ей инструкции для посадки без применения Джейкова искривителя.

– Ну хорошо… Но ведь двенадцать с половиной километров нельзя выразить в десятикилометровых единицах. Значит, лететь на горючем?

– Вот еще! Милая моя, у тебя в школе были нелады с геометрией. Реши-ка задачку евклидовыми инструментами: циркулем и линейкой. Найди построением, как попасть в требуемую точку десятикилометровыми единицами – без дробей.

Моя жена некоторое время размышляла. Но очень недолго:

– Переместиться на один минимум по курсу сто семьдесят три и две трети, затем на один минимум по курсу двести семьдесят шесть и одна треть.

При зеркальном отображении используются те же самые курсы в обратном порядке. Плюс бесконечное множество тривиальных решений с применением более чем двух минимумов.

– Молодец, садись в первый ряд. Если ты не обнаружишь ее визуально, прикажи ей двигаться по обратной поисковой кривой – это заложено у нее в постоянной памяти, с австралийским произношением. Милая моя, неужели ты действительно решала построением?

– В первом приближении да, но ты же не дал мне циркуль и линейку! Описать окружность радиусом двенадцать с половиной. Провести линейкой через центр два диаметра: горизонтальный и вертикальный. Провести биссектрису левого нижнего угла – получим курс двести двадцать пять, то есть юго-запад. Взять на циркуле десять и провести дуги из центра и из юго-западной точки окружности: их пересечения дадут курсы и вершины для обоих главных корней с точностью, задаваемой твоими циркулем и линейкой. Но зрительно вообразить все это – ну, я, конечно, представила себе углы двести семьдесят пять и сто семьдесят пять… Кое-как.

В общем, чтобы получить точное решение, я воспользовалась теоремой Пифагора: разбила равнобедренный треугольник на два прямоугольных. Гипотенуза – десять, один катет шесть с четвертью, тогда другой катет будет семь запятая восемь-ноль-шесть-два-четыре-семь плюс – это дает один курс, а другой выводится с помощью пресловутой пятой аксиомы. Но я и тригонометрически проверила: арксинус семь запятая восемь-ноль-два-четыре-семь…

– Ладно, ладно! Верю на слово. Как еще можно запрограммировать Аю на отыскание тебя, пользуясь ее имеющимся словарем?

– Так… а горючее расходовать можно?

– Если нужно, то можно.

– Я заставила бы ее подняться вверх на минимальную высоту, а затем идти на меня по моему радиосигналу. Она же умеет по максимальной силе сигнала определять направление на его источник.

– Разумеется. Теперь сделай то же самое без расхода горючего. Только за счет Джейкова искривителя.

Дити задумалась и стала похожа на двенадцатилетнюю девочку. Потом выпалила:

– «Ход пьяницы»! – И тут же добавила: – Но я бы расширила полосу «хода» настолько, чтобы мое местонахождение заведомо было внутри ее. Ая должна замерять направление на источник на каждом углу зигзага. Тогда местонахождение источника можно будет определить абсолютно точно.

– Как будет быстрее? Идти прямо на тебя на двигателе – или рыскать «ходом пьяницы» на искривителе?

– Конечно, прямо на меня, – ответила было Дити, но запнулась. – Искривитель ведь не имеет механически движущихся частей, да?

– Джейк устанавливает верньеры вручную, но когда Ая действует сама, никакого механического движения не происходит. Интегральные схемы.

– Зебадия, я правильно понимаю? С использованием энергии Ая на этом расстоянии – пусть будет двенадцать километров – доберется до меня минуты за три-четыре. Но – Зебадия, этого не может быть! – без всякого расхода энергии и полагаясь на случайные числа – на чистый случай! – в режиме «хода пьяницы», она, получается, найдет меня меньше чем за секунду. Где я ошиблась?

– Не там, где ты думаешь, девочка моя. Не меньше, а гораздо меньше чем за секунду. В первые пятьдесят миллисекунд она нападет на твой след, а в следующие пятьдесят или даже менее того будет целиком к твоим услугам. В общей сложности – за одну десятую секунды или чуть меньше. Но, милая, мы пока так и не добрались до самого лучшего способа. Я сказал, что тебе следовало бы доверять собственным инстинктам. Ая не вещь, она личность. Ты не представляешь, как я обрадовался, когда выяснилось, что вы с ней подружились. Если бы она к тебе взревновала – о-о! Да избавят нас боги от мстительной машины! К счастью, этого не произошло, она от тебя в восторге.

– Зебадия, ты в это веришь?

– Дея Торис, я это знаю.

– Я тоже это знаю, – с видимым облегчением сказала Дити, – что бы я раньше ни говорила.

– Дити, для меня весь мир – живой. Некоторые его части спят, другие дремлют, третьи проснулись, но зевают… а некоторые постреливают глазками, помахивают хвостиком и всегда готовы к действию. Ая как раз такая.

– Да, это правда. Я зря обозвала ее машиной. Но что же это за самый лучший способ?

– Разве не ясно? Не объясняй ей как – просто скажи что. Скажи ей:

«Ая, сюда, найди меня!» Все четыре слова имеются в ее словаре; предложение построено в полном соответствии с ее грамматикой. Она тебя найдет.

– Но как? «Ходом пьяницы»?

– Может быть, она решит, что одна десятая секунды – слишком долго: ты ведь ей нравишься, девочка! Она скоренько переберет свои записи и отыщет оптимальное решение. А как она это сделала, она, возможно, даже не сумеет рассказать: она стирает все, что ей не приказано запомнить. Думаю, что стирает. Твердой уверенности у меня никогда не было.

* * *

Пока мы с Дити вели этот разговор, Джейк и Хильда успели довольно далеко отойти. Когда они остановились и повернулись в нашу сторону, мы заспешили к ним. Шельма крикнула:

– Зебби, так мы идем или не идем?

– Идем, идем, – заверил я ее. – Джейк, у нас примерно три часа. Мы должны вернуться и приготовиться к ночлегу до захода солнца. Правильно я говорю?

– Конечно. После захода солнца температура резко упадет.

– Вот именно. Значит, сегодня настоящей экспедиции не получится. Будем считать, что это у нас тренировка. В полном боевом вооружении, с дисциплиной радиосвязи, у всех ушки на макушке – так, как если бы за каждым кустом прятались Черные Шляпы.

– Здесь нет кустов, – возразила Хильда.

Я сделал вид, что не расслышал.

– Но что означает «в полном боевом вооружении», Джейк? У каждого из нас есть винтовка. У тебя еще этот допотопный армейский пистолет-автомат, он с близкого расстояния уложит кого хочешь – но метко ли ты стреляешь?

– Прилично.

– Насколько прилично это твое «прилично»? Большинство людей стреляют из пистолета примерно с такой же меткостью, с какой посылают в цель бейсбольный мяч.

– Капитан, я не стал бы целиться дальше чем на пятьдесят метров. Но если на этом расстоянии я прицелюсь, то попаду.

Я открыл рот… и закрыл его. Может быть, мой тесть просто бахвалится?

Дити заметила мои сомнения:

– Зебадия, папа учил меня стрелять из пистолета в университетском тире. Я видела, как он упражняется в сшибании мишеней за тридцать метров. И видела, как он промахнулся. Один раз.

– Моя дочь предпочла не сообщать, – вздохнул Джейк, – что по выскакивающим мишеням я по большей части как раз промахиваюсь.

– Папа! «По большей части» означает «более чем в пятидесяти процентах случаев». А у тебя было не так!

– Почти так.

– Шесть промахов. При том, что мишеней было двадцать восемь и…

– Ладно, ладно, лапочка! Джейк, о цифрах с твоей дочерью спорить трудно. Я из моего специального полицейского не палю дальше чем на двадцать метров. Правда, у меня особые патроны и самодельные разрывные пули, так что результат получается почти столь же смертельный, как у этой твоей гаубицы. Но если придется отбиваться или охотиться, мы будем стрелять из винтовок. Плюс Дитин дробовик. Дити, ты умеешь стрелять?

– Подбрось шляпу в воздух.

– Слишком много шуму. Шельма, у нас на четверых пять стволов, какой из них тебе подойдет?

– Капитан Зебби, я стреляла ровно один раз в жизни, пуля ушла в молоко, и мне отшибло плечо. Лучше пустите меня вперед подрывать собой мины.

– Зебадия, ей можно дать мой пистолет.

– Шельма, пойдешь в середине, понесешь аптечку первой помощи. Ты у нас офицер медицинской службы. Для самообороны возьмешь дамский пистолет Дити. Джейк, нам пора положить эти клинки на место, хватит играть в барсумианских воинов. Обувь походная. Я пойду в своем пилотском комбинезоне, это примерно то же самое, что ваши с Дити тренировочные костюмы – вы, кстати, их и наденьте. Надо бы взять с собой фляги с водой и сухой паек. Только вот фляг у нас нет. Да, Джейк, мы действуем совсем не по книге.

– О какой книге идет речь? – поинтересовалась Хильда.

– Имеются в виду фанташки о межзвездных экспедициях. Там всегда стоит на орбите гигантский корабль-матка, груженный всем на свете, от катетеров до кока-колы, а на планету высаживается разведывательный бот, поддерживающий связь с орбитой. У нас почему-то не так.

(Тем больше у нас оснований провести тренировку в условиях, как можно более приближенных к боевым. Кто-то из нас двоих, либо Джейк, либо я, по долгу чести обязан остаться в живых, чтобы заботиться о женщинах и нерожденных детях; уничтожение гнусных Черных Шляп – задача по сравнению с этим сугубо второстепенная.)

– Зебби, что это ты на меня так уставился?

Я и понятия не имел, что смотрю на нее.

– Да вот соображаю, во что тебя одеть, милая. Видишь ли, в одних драгоценностях и духах ты выглядишь превосходно, но этот наряд мало подходит для разведывательной вылазки. Сними это все и убери. Ты тоже, Дити. Скажи, Дити, есть у тебя еще один тренировочный костюм – мы его для Хильды ушили бы?

– Кое-что найдется. Только ушивать придется долго – машинки нет, ничего нет.

– Долго мы не можем. Обойдись булавками. Но ботинки ей найди непременно – самые прочные. Как же ты, Шельма, не захватила с собой что-нибудь вроде сапог, прямо не знаю. Напомни мне, когда поедем за покупками на Землю-без-буквы-J.

– Слушаю и повинуюсь, о могущественный. Разрешается ли сделать парламентский запрос?

– Хильда, – обескураженно спросил я, – что я такого сделал, что ты разговариваешь со мной этим ледяным тоном?

– Дело скорей в том, чего ты не сделал. – Неожиданно она улыбнулась, подняла руку повыше и потрепала меня по щеке. – Ты все делаешь из лучших побуждений, Зебби. Но ты забыл одну вещь. Пока Ая Плутишка стоит на приколе, мы все равны. А ты раздаешь приказы направо и налево.

Я не успел ей ответить: вмешался Джейк.

– Хильда, радость моя, в разведывательной экспедиции действуют те же правила, что на борту в полете. Нам и здесь необходим капитан.

Шельма повернулась к мужу:

– Согласна, сэр. Но позволено ли мне будет обратить ваше внимание на то, что мы еще не вышли ни в какую экспедицию? Зебби советовался с тобой – с Дити и со мной он не советовался. Нас он только опрашивал, да и опрашивать мог бы почаще. А в остальном он только и делает, что распоряжается. Кто мы такие, по-твоему, Зебби? Дурочки-самочки, с которыми можно не считаться?

Если тебя поймали на месте преступления, отдайся на милость суда.

– Шельма, ты права, а я глубоко не прав. Но прежде чем ты вынесешь приговор, я прошу учесть смягчающие обстоятельства: молодость и неопытность плюс долгая верная служба.

– Так не может быть, – вмешалась моя любящая жена, моя неизменная опора в превратной судьбе. – Либо то, либо другое. Твои смягчающие обстоятельства взаимно несовместимы.

Шельма приподнялась на цыпочки и поцеловала меня в подбородок:

– В случае Зебби совместимы. Тебя все еще волнует вопрос о том, где достать фляги?

– Безусловно!

– Так отчего же ты не спросишь?

– Я спросил!

– Нет, капитан Зебби, не спросил и даже не дал нам времени высказаться.

– Извини, Хильда. Мне приходится думать о стольких вещах сразу.

– Знаю, милый, Шельма это тебе не в упрек говорит. Но надо же было как-то до тебя достучаться.

– Ну да. Бейсбольной битой. Это бейс-больно.

– Потерпишь. Так не подойдет ли на роль эрзацфляги грелка?

Шельма все-таки совершенно непредсказуема.

– Это что же, когда мы уносили ноги, спасая свою шкуру, ты беспокоилась о том, не замерзнет ли эта шкура в постели? И прихватила грелку?

– Две, – ответила Дити. – Одну взяла тетя Хильда, другую я.

– Дити, у тебя по ночам ноги не мерзнут, у меня тоже.

– Слушай, Дити, – сказала Шельма, – он действительно настолько наивен или притворяется?

– Боюсь, действительно, тетя Хильда. Но он трогательный.

– И храбрый, – присовокупила Хильда. – Только немножко отставший в развитии. У него и правда долгая служба не исключает неопытности. Такой уж он у нас.

– О чем это вы? – насторожился я. – Ну-ка, выкладывайте.

– Тетя Хильда имеет в виду, что, когда ты переоборудовал Аю, ты не удосужился установить биде.

– Ох, – сказал я. Никакого более остроумного ответа в голову мне не пришло. – Об этом я как-то не подумал.

– Естественно, Зебби. Хотя мужчины тоже иногда ими пользуются.

– Зебадия пользуется. И папа тоже. Биде, я имею в виду, не грелками.

– А я имею в виду именно грелки, милая. Не исключено, что в качестве офицера медслужбы я сочту нужным поставить капитану клизму.

– Ни в коем случае! – запротестовал я. – Грелки не для этого.

– Для этого тоже. Зебадия, мы взяли с собой соответствующие наконечники.

– Но не взяли четырех дюжих ординарцев, чтоб держать меня за руки и за ноги. Ладно, пора отправляться. А что бы ты, Шельма, мне сказала, если бы я догадался спросить у тебя совета?

– Я бы сказала вот что – только это не совет, а констатация факта: в такую жару и в тренировочном костюме на восемь размеров больше моего я не пойду ни на какую вылазку. Вы, пожалуйста, играйте себе в ковбоев и индейцев, а я посижу в своем уютном кресле и почитаю «Оксфордскую антологию английской поэзии». Спасибо, Джейкоб, что ты ее захватил.

– Хильда, дорогая, я буду волноваться.

– Обо мне волноваться нечего, Джейкоб. Я всегда могу приказать Ае запереть дверцы. А вам я только мешала бы. Вы трое обучены драться, а я нет. – Шельма повернулась ко мне. – Капитан, поскольку я не иду, то мне сказать больше нечего.

Что оставалось сказать мне?

– Спасибо, Хильда. Дити, тебя что-нибудь беспокоит?

– Да, сэр. С тяжелыми ботинками и глухим костюмом я как-нибудь справлюсь, несмотря на жару. Но мне хотелось бы, чтобы вы с папой все-таки взяли свои меч и саблю. Может быть, рядом с винтовками они и правда немногого стоят, но мне будет спокойнее.

– Если бы я шла с вами, – вставила Хильда, – я сказала бы то же самое. Возможно, это просто эмоциональные последствия того, что произошло – Боже мой, неужели только вчера? – но, может быть, тут говорит подсознательная логика. Не далее как вчера одними клинками вы одержали верх над человеком – ну, над существом, над гуманоидом, – имевшим огнестрельное оружие и всерьез собиравшимся его применить.

– Капитан, я не хотел оставлять свою саблю, – подал голос Джейк.

– Мы возьмем их, – сказал я. Если есть повод идти при мече – все равно какой повод, – надо идти при мече. – Ну как, все готовы? Мы потеряли целый час, солнце склоняется к закату. Дити, ты хочешь что-то сказать?

– Только одну вещь, Зебадия, – и думаю, что никто меня не поддержит. Я предлагаю никуда не ходить.

– Вот как? Принцесса, ты сказала или слишком много, или слишком мало.

– Если мы сейчас пойдем на вылазку, то ночь придется провести здесь – спать сидя или вообще не спать. Но мы ведь можем пуститься вдогонку за солнцем! Помните, на ночной стороне были огни, похожие на города. На дневной стороне было что-то синее – возможно, море. Мне показалось, что я вижу каналы. Но найдем мы что-нибудь или не найдем, в худшем случае мы просто догоним солнце и сможем выспаться на воздухе при дневном свете, как сегодня.

– Дити! У Аи хватит горючего только на один облет вокруг планеты. Ты что, хочешь истратить весь запас только ради удовольствия спать на свежем воздухе?

– Зебадия, я и не думала тратить горючее.

– Да? А мне так показалось.

– Ничего подобного! Соверши перемещение на три минимума или больше курсом на запад. Мы выйдем из атмосферы и, падая обратно, будем искать внизу объекты, заслуживающие внимания. Войдя в атмосферу, мы перейдем в планирующий полет, но где именно – зависит от того, на что нам захочется посмотреть. Когда возможности планирующего полета будут исчерпаны, ты либо примешь решение сесть, либо совершишь следующее перемещение. У нас огромная свобода действий, Зебадия. Можно прямо сейчас, за каких-нибудь несколько минут, выйти на линию восхода. А можно неделями оставаться на дневной стороне, не приземляясь, не тратя горючего, и осмотреть всю планету от полюса до полюса.

– Ая-то может не спать неделями, а я не могу. Меня хватит самое большее на несколько ближайших часов. В остальном, по-моему, хорошая мысль. Как вы считаете? Хильда? Джейк?

– Значит, право голоса сохраняется за женщинами постоянно? Тогда я за!

– Вы в большинстве, – сказал Джейк, – так что мужчине его право голоса ни к чему.

– Джейкоб! – с упреком сказала его жена.

– Шучу, моя радость. Решение принято единогласно.

– Кто-то отменил результаты нашего голосования, – сказал я. – Вон, поглядите.

Мы все поглядели.

– Что это? – спросила Дити. – Птеродактиль?

– Нет, орнитоптер. Большой.

Глава 19

«В переводе они выигрывают…»

Хильда:

Джейкоб крепко прижал меня к себе.

– Зеб, – тихо произнес он, – я не верю.

Он не отрывал глаз (и все мы тоже) от этого механического орнитоптера, летевшего к нам из-за холмов на западе.

– Я тоже, – откликнулся Зебби. – Немыслимое расположение крыльев. Невозможная конструкция. Вон еще один. Третий! Внимание! Подобрать одежду! В корабль! Приготовиться к старту! Живо! Джейк, отстегни саблю и одевайся, быстрее!

Выкрикивая все это, капитан Зебби расстегивал свою собственную портупею и хватал свое шмотье. Я оказалась внутри первой, потому что не тратила времени на одевание – схватила Дитины ботиночки одной рукой, платье и трусики другой. Уже в кабине я нырнула в трусики, влезла в платье через голову, натянула Дитины кеды.

Сообразив, что сейчас последует команда застегнуть привязные ремни, я привела свой ремень в положение готовности. Снять с себя погремушки, провозглашавшие меня барсумианской принцессой, я не успела, и теперь похоже было, что вся эта мишура отпечатается на мне на веки вечные.

Дити тихонько чертыхалась, столкнувшись с той же проблемой. Ей пришлось труднее, чем мне: в тренировочный костюм в одно мгновение не влезешь, хотя она и расстегнула на нем все молнии. Я поправила на ней все украшения и велела ей ни в коем случае их не снимать и застегнуть молнию до подбородка.

– Дити, если они продырявят тебе шкуру, ты это переживешь. А вот если что-нибудь оторвется, да пустится в свободное плавание, да угодит нашему капитану в глаз, то виновницу вздернут на дыбу.

Ее ответ я, в общем и целом, вытерпела, но все-таки некоторые совершенно напрасно думают, что если они большие, то им все можно.

Между тем наши мужчины оказались в затруднительном положении. Место для багажа под пультом управления для нормального взрослого мужчины просто недоступно. Чтобы добраться до него, нужно принять такое положение, которое Джейкоб принять не может, а уж о Зебби и говорить нечего. Сквернословие Зебби было громогласнее, чем у Дити, но не такое красочное. Мой же возлюбленный молчал, и это означало, что дела его действительно плохи.

– Джентльмены… – сказала я.

– Заткнись, Шельма, – огрызнулся Зебби. – У нас тут ничего не выходит. Дити! Как ты засовывала эти чертовы железки сюда в багажник?

– Это не я засовывала, а тетя Хильда.

– Шельма, можно я извинюсь потом? Эти марсиане окружают нас сейчас!

Так оно и было: этих жутких крыломашущих штук налетело не меньше десятка. Одна, судя по всему, собиралась приземлиться.

– Капитан, я это сделаю. Но вообще-то есть простой способ.

– Какой?

– Отцепите ножны от портупей. Клинки в ножнах прекрасно помещаются в багажнике, если один положить острием вправо, другой влево. Только они будут дребезжать, если не проложить их мягкими вещами.

– Пускай дребезжат сколько угодно!

В считанные секунды наши рыцари загрузили свое оружие в багажник. Капитан Зебби занялся своим привязным ремнем и скомандовал:

– Застегнуть ремни, приготовиться к взлету! Шельма, говорил ли я тебе сегодня, что я не только люблю тебя, но и восхищаюсь тобой?

– По-моему, нет, капитан.

– Так вот, восхищаюсь. Безмерно. Офицер по науке, доложить о выполнении приказа!

– Ремни пристегнуты. Спасибо, Зебби.

– Ремни пристегнуты, – доложила Дити. – Дверца задраена.

– Ремни пристегнуты, правая дверца проверена, второй пилот готов, сэр!

– Левая дверца проверена, пилот пристегнулся: мы готовы, и вовремя!

Одна машина приземлилась, кто-то выходит. Смотрите-ка! Это люди!

– Или переряженные гуманоиды, – сказал мой возлюбленный.

– Ну… посмотрим. Мы можем взлететь в любое мгновение. Дити, как звучит та новая команда? А, я, п, р, ы, г, да? Больше ничего?

– Так точно.

– Хорошо. Я воспользуюсь ею только в крайнем случае. Возможно, это тот самый «первый контакт», которого так ждет весь мир.

– Капитан Зебби, с какой стати гуманоидам рядиться в людей, если их много больше, чем нас? По-моему, это просто люди.

– Надеюсь, что ты права. Второй пилот, не открыть ли мне дворцу? Жду совета.

– Капитан, открыть двери можно в любой момент. Но если их открыть, то на закрывание уйдет несколько секунд, а с открытой дверцей корабль взлететь не может.

– И то верно. Ая Плутишка!

– Привет, босс. Где ты подцепил этих красоток?

– Ая, проверить, доложить.

– Все схемы проверены, все системы в порядке, горючее ноль целых семьдесят восемь, я в отличном настроении.

– Лазерную пушку к бою.

– Готово!

– Капитан, – обеспокоенно спросил мой муж, – ты что, собираешься их спалить?

– Надеюсь, не придется. Я предпочел бы удрать, а не драться. А более всего я предпочел бы остаться и получить от них помощь. Но они приземлились там, где я могу достать их лазером.

– Капитан, не делай этого!

– Не собираюсь, второй пилот. Ладно, кончили об этом.

Приземлившийся махолет находился от нас метрах в двухстах, в нескольких градусах слева по курсу. Из него вышли два человека – то есть по крайней мере с виду это были люди – и направились к нам. Оба были в одинаковой одежде – в форме? И форма эта показалась мне странно знакомой – но ведь все униформы кажутся странно знакомыми, не так ли?

Теперь они находились уже менее чем в сотне метрах от нас. Капитан Зебби прикоснулся к чему-то на пульте, и неожиданно мы услышали их голоса, оглушительно громкие. Он подкрутил громкость, стало слышно гораздо яснее.

– Это по-русски, – сказал Зебби. – Правда, Джейк?

– Кажется, да, капитан, – ответил Джейкоб. – Во всяком случае, язык славянский. Ты его понимаешь?

– Я? Джейк, я говорил, что ругаюсь по-русски, но не говорил, что говорю. Я знаю, как сказать «спасибо», «пожалуйста», «да», «ньет» – ну еще слов шесть. А ты?

– Я могу со словарем разобрать статью по математике. Но говорить, понимать – какое там.

Я попыталась вспомнить, говорила ли я Зебби, что знаю русский. Своему мужу и Дити не говорила. Впрочем, если бы Зебби об этом знал, он бы призвал меня на помощь. Обычно я об этом не распространяюсь, потому что это не отвечает моей «личине». Я занялась русским из любопытства: мне хотелось прочесть этих великих русских романистов – Достоевского, Толстого и так далее – в оригинале, чтобы выяснить, почему они так знамениты. Я-то ни один из этих классических романов не смогла дочитать до конца (зато они меня отучили от снотворного).

Вот я и взялась за русский язык. Вскоре я ночью надевала наушники и слушала русскую речь во сне, а днем занималась с преподавателем. Хорошему произношению я так и не научилась: от этих сочетаний из шести согласных подряд язык завязывается в узел. Но нельзя же читать на языке, если не «слышишь» слова. Так что пришлось осваивать устную речь наряду с письменной.

Да, насчет этих «классических романов»: затратив кучу усилий, я наконец осуществила свое намерение – прочла в оригинале «Войну и мир», «Идиота», «Братьев Карамазовых», «Анну Каренину» и прочее. Поверите ли? В переводе они выигрывают: оригиналы еще сильнее наводят скуку и сон, чем переводы. Не знаю уж, для чего нужна русская художественная проза, только не для развлечения.

Я решила подождать. Мне совсем не хотелось становиться переводчиком, и кроме того, у Зебби или у Джейкоба вполне мог найтись с нашими гостями какой-нибудь общий язык. В подкрепление своего решения я сказала себе, что было бы весьма неплохо, если бы неизвестные решили, что никто из нас русским не владеет.

В этот момент я неожиданно осознала, что думаю по-русски. Это самый подходящий язык для параноидальных мыслей.

Когда Зебби включил внешние микрофоны, старший из тех двоих говорил младшему:

– …Не приведи Господь, если Федор Иванович прослышит про эти твои рассуждения, Евгений. Чтобы всякие там (тут я одно слово не поняла: мерзавцы? глупцы?) засранцы-британцы могли нас в чем-то превзойти – он такого и слушать не станет. Так что ради Бога, не называй ты этот странный… э-э… летательный аппарат «чудом техники». Скажи уж: «техническое чудачество».

– Слушаюсь. Позвольте открыть кобуру и снять оружие с предохранителя, ваше сиятельство. Надежней будет.

Старший из мужчин расхохотался:

– Ты, голубчик, с британской сволочью небось дела не имел, а я их подлую натуру хорошо знаю. Главное, чтобы они в тебе слабину не почувствовали. Не они чтоб тебя поносить начали, а ты их. Ибо право имеем: последний крепостной в Малороссии есть сын народа-богоносца, а их так называемый король-император…

Но тут их диалог прервал Зебби:

– Arretez-la!