Роберт Хайнлайн

Восставшая Луна

Фантастический роман

Книга первая

Этот универсальный думатель

1

В «Лунной правде» сообщают, что Администрация Луна-Сити приняла в первом чтении законопроект о надзоре, лицензировании, всестороннем контроле и обложении налогами деятельности по продаже продуктов питания, осуществляемой в пределах муниципальных областей атмосферного давления. Сообщают также, что сегодня вечером предполагается провести массовый митинг и организовать выступления «Сыновей революции».

Мой старик научил меня двум вещам: «Не лезь не в своё дело» и «Всегда подснимай колоду». Политика никогда меня не прельщала, но 13 мая 2075 года я находился в компьютерном зале Административного комплекса Луны. Пришёл я туда для того, чтобы поболтать с главным компьютером Майком, пока остальные машины шепчутся друг с другом. Майк — это не официальное имя. Я назвал его так в честь Майкрофта Холмса, персонажа одной из историй, написанных доктором Уотсоном ещё до того, как он основал Ай-би-эм[1]. Этот персонаж обычно просто сидел и думал — а именно этим и занимается Майк. Майк был самым настоящим Универсальным Думателем, самым умным компьютером из всех, с которыми мне когда-либо доводилось встречаться.

Хотя и не самым быстродействующим. Внизу, на Земной стороне, в буэнос-айресских лабораториях Белла, имеется Думатель в десять раз меньше, который может ответить на ваш вопрос раньше, чем вы его зададите. Но какое, собственно говоря, имеет значение, получите ли вы ответ на свой вопрос через микро- или миллисекунду, если ответ всё равно будет верным? Хотя Майк не всегда выдавал правильный ответ — он был не совсем честен.

Когда Майка устанавливали в Административном комплексе, он представлял собой обыкновенный думатель — «Хорошо Оптимизированную Логическую Мультипараметрическую Систему марки 4, модель L» — простой ХОЛМС-4, компьютер с гибкой логикой, осуществляющий функции контрольного устройства. Он рассчитывал баллистические траектории беспилотных грузовых кораблей и контролировал их запуск. На это уходило меньше одного процента его мощности, а Администрация Луны не поощряла праздности. И к нему стали цеплять новые блоки аппаратного обеспечения — блоки принятия решений, позволяющие ему руководить действиями других компьютеров; всё новые и новые банки дополнительной памяти и ассоциативных нейристорных сетей; добавили ещё один двенадцатиразрядный датчик случайных чисел и огромное количество оперативной памяти. Человеческий мозг состоит примерно из десяти в десятой степени нейронов. К концу второго года после установки количество нейристоров в мозгу Майка превышало это количество более чем в полтора раза.

И в нём проснулось сознание.

Я не собираюсь обсуждать вопрос о том, может ли машина на самом деле быть живой и в действительности обладать сознанием. Думаете, вирус обладает сознанием? Чёрта с два. А как насчёт устрицы? Я лично очень сомневаюсь. Кошка? Я почти уверен, что обладает. Человек? Не знаю как насчёт вас, товарищ, но лично я — обладаю. Где-то на полпути между макромолекулой и человеческим существом в эволюционную цепочку вкралось сознание. Психологи настаивают на том, что оно автоматически появляется тогда, когда количество ассоциативных связей в мозгу достигает достаточно высокого уровня. И я не понимаю, какое значение может иметь то, состоят эти связи из белка или из платины.

Не забудьте, что ещё до усовершенствования Майк был разработан так, что на вопросы он должен был отвечать весьма приблизительно — исходя из неполных данных, точно так же, как это делаете вы; отсюда и упоминания о «хорошей оптимизации» и «мультивариабельности» в его названии. Итак, обладая изначально некоторой «свободной волей», Майк получал её всё больше и больше по мере того, как к нему добавляли всё новые электронные схемы, а сам он обучался. И не просите меня дать определение понятию «свобода воли». Если вам хочется думать, что Майк просто тасовал случайные числовые значения, а затем в соответствии с ними переключал свои цепи, то пожалуйста, думайте именно так.

К этому времени в электронной схеме, отвечающей за принятие Майком решений, уже имелся вокодер[2], соединённый с системой вывода и печати информации, что позволяло ему понимать не только классическое программирование, но также программирование на логлане и на английском. Он мог воспринимать и другие языки, он выполнял технические переводы и читал — читал беспрерывно. Но при задании инструкций безопаснее всего было пользоваться логланом — использование английского могло привести к весьма причудливым результатам: многозначная природа этого языка позволяла слишком широко толковать инструкции.

И у Майка появилось бесконечное количество новых обязанностей. В мае 2075 года Майк не только управлял движением беспилотных кораблей, но и давал рекомендации в отношении траекторий движения пилотируемых кораблей. Кроме этого, он управлял работой всей телефонной системы Луны и системы, обеспечивающей радио- и телевизионную связь между Луной и Террой, осуществлял контроль за системами воздухо- и водоснабжения, системой температурного регулирования и канализационной системой таких городов, как Луна-Сити, Новый Ленинград, и нескольких менее крупных поселений (Гонконг Лунный в этот список не входил), выполнял бухгалтерские расчёты и оформлял платёжные ведомости для Администрации Луны, а также, на контрактной основе, — для многих фирм и банков.

Из-за нервных перегрузок логические цепи могут иногда давать сбои. Перегруженная телефонная сеть начинает вести себя как напуганный ребёнок. У Майка нервных срывов не бывало, зато у него было чувство юмора. И довольно низкого пошиба. Если бы он был человеком, вам вряд ли захотелось бы общаться с подобной личностью. Сбросить вас с кровати или насыпать вам в скафандр вызывающего зуд порошка было бы в его представлении невероятно смешной шуткой.

Не имея физической возможности откалывать подобные номера, Майк дурачился по-своему. Иногда он выдавал двусмысленные ответы, базирующиеся на принципах перевёрнутой логики, а разок взял и отколол такой номер: выписал одному из вахтёров, работающих в канцелярии Администрации Луны, чек, в котором указал сумму зарплаты в размере 10 000 000 000 000 185,15 доллара — только пять последних цифр в этом числе были проставлены правильно. Майк был похож на огромного симпатичного ребёнка-переростка, которого давно следовало бы выпороть.

Майк проделал это в первую неделю мая, и мне пришлось разбираться в том, что привело к сбоям в работе машины. Я не состоял в штате Администрации Луны, я был независимым подрядчиком. Так что, как вы понимаете… а может быть, и не понимаете, с тех пор многое изменилось. В те недоброй памяти старые времена многие из тех, кого сослали сюда, отмотав свой срок, продолжали затем работать на Администрацию, выполняя ту же самую работу. Но я был рождён свободным. А это в корне меняет дело.

Одного из моих дедушек выслали сюда из Йобурга[3] за вооружённое насилие и отсутствие лицензии на работу. Другой дед был выслан после Войны мокрых ракет[4] — за подрывную деятельность. Бабушка по материнской линии всегда утверждала, что она прибыла на Луну на «корабле невест». Но я видел записи и знаю, что её имя встречается в списке членов Корпуса Мира (тех, кого отправили сюда не по своей воле), а это означает именно то, что вы думаете: она была одной из тех, кого называют малолетними преступницами. Поскольку она состояла в одной из ранних разновидностей кланового брака (шайке Стоунов) и на двоих с ещё одной женщиной у неё было шесть мужей, то вопрос о дедушке с материнской стороны является несколько спорным. Но в таком положении вещей не было ничего необычного, и я удовольствовался тем дедушкой, которого она сама для меня выбрала. Другая моя бабушка была татаркой, родившейся недалеко от Самарканда, которую сначала приговорили к перевоспитанию в зоне «Октябрьская Революция», а затем она «добровольно» отправилась колонизировать Луну.

Мой старик утверждал, что на самом деле родословная нашей семьи была ещё длиннее — одна из моих прародительниц была повешена в Салеме как ведьма, один из прапрапрапрадедушек — колесован за пиратство, а ещё одна из моих прапрабабок находилась среди первой партии заключённых, отправленных в залив Ботани-Бей на каторгу.

Я весьма гордился своей родословной, и, хотя и вёл дела с Надсмотрщиком, я никогда не входил список его служащих. Возможно, учитывая тот факт, что я был лакеем Майка с того самого дня, как его впервые вынули из ящика, разница между моим положением и положением наёмного служащего может показаться непринципиальной, но для меня она имела значение. Я всегда мог собрать вещички и послать всех к чертям.

Кроме того, человеку, работающему по индивидуальному контракту, платили больше, чем гражданскому служащему, имеющему хорошее место в Администрации. А специалистов по компьютерам у нас и вовсе не много. Как вы думаете, многие ли из селенитов могут отправиться на Земную сторону и прожить там, не скончавшись и даже не угодив в больницу, в течение периода времени, достаточного для того, чтобы получить образование в компьютерной школе?

Я могу назвать вам одного. Это я сам. Я был внизу два раза — один раз в течение трёх месяцев и один раз в течение четырёх — и получил образование. Но для этого мне пришлось пройти интенсивный курс подготовки, тренироваться в центрифуге и постоянно, даже во время сна, носить на себе грузила, а затем, уже будучи на Терре, стараться не подвергать себя малейшему риску: никогда не спешить, не подниматься пешком по лестницам и вообще избегать любой нагрузки на сердце. Что касается женщин, то о них нельзя было даже думать, хотя в столь мощном гравитационном поле не думать о них было не так уж сложно.

Но большинство селенитов обычно даже не пытаются покинуть Скалу — это слишком рискованно для любого, кто прожил на Луне больше нескольких недель. Компьютерщики, присланные снизу для установки Майка, работали по краткосрочным контрактам с большим премиальным вознаграждением и очень спешили завершить работу до того, как у них начнут возникать необратимые изменения физиологии, которые могли вынудить их навсегда застрять в четырёх сотнях тысяч километров от дома.

Однако, несмотря на два своих образования, я не был высококлассным специалистом, досконально разбирающимся в компьютерах, — я был не в ладах с высшей математикой. Я не был ни настоящим инженером-электронщиком, ни физиком. Скорее всего, я не был и самым лучшим специалистом Луны по микроэлектронной схемотехнике и, уж конечно, не был киберпсихологом.

Но обо всём этом я знал гораздо больше, чем любой узкий специалист, поскольку я — специалист широкого профиля. Я мог приготовить обед не хуже заправского повара или выполнить в полевых условиях ремонт вашего скафандра и дотащить вас живым до воздушного шлюза. Машины меня любят, и у меня есть то, чего нет ни у одного специалиста, — моя левая рука.

Дело в том, что ниже локтя у меня нет левой руки. Взамен у меня целая дюжина специализированных левых рук и вдобавок ещё одна, которую ни по внешнему виду, ни на ощупь нельзя отличить от настоящей. Пользуясь одной из моих левых рук (за номером три) и стереоскопическими очками, я могу производить ремонт ультрамикроминиатюрных элементов, избегая, таким образом, необходимости отсоединять вышедший из строя блок и отсылать его на Земную сторону, на завод-производитель, — моя левая рука номер три оснащена микроманипуляторами, которые не уступают тем, которые используются нейрохирургами.

Именно поэтому меня и послали выяснить, с какой стати Майку захотелось за просто так отдать десять миллионов миллиардов долларов в сертификатах Администрации, и устранить неисправность прежде, чем Майк решит подкинуть кому-нибудь менее заметную сумму, тысяч этак в десять.

Я взялся за это дело — повременная оплата плюс премиальные, — но не отправился сразу же разбираться с теми схемами, в которых, по логике вещей, мог произойти сбой. Зайдя в помещение, где стоял компьютер, и заперев за собой дверь, я отложил в сторону инструменты и уселся перед ним.

— Здравствуй, Майк.

Он помигал огоньками.

— Здравствуй, Ман.

— Ну и что случилось?

Он заколебался. Я знаю — машины не колеблются. Но вспомните, Майк был разработан, для того чтобы осуществлять свои функции, действуя на основании неполной информации. Незадолго до этих событий он осуществил такое перепрограммирование своих сетей, которое позволило ему придавать своей речи эмфатическую выразительность. Колебался он лишь для мелодраматического эффекта. Возможно, он потратил эту паузу на то, чтобы осуществить, на основе ряда случайных чисел, цикл операций по ревизии содержимого соответствующих им блоков своей памяти.

— Вначале, — начал Майк речитативом, — сотворил Бог небо и землю. Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною. И…

— Уймись! — сказал я. — Отменить команду. Вернуться к исходному состоянию.

Следовало бы получше думать, прежде чем задавать Майку вопросы, поддающиеся широкому толкованию. В ответ он мог прочитать вам всю Британскую энциклопедию. Причём задом наперёд. А затем сообщить вам таким же образом содержание всех книг Луны. Сначала он мог читать только микрофильмы, но в конце 2074 года он получил новую сканирующую камеру, снабжённую манипуляторами с присосками, которые позволяли ему работать с бумагой, с тех пор он читал всё.

— Ты спросил меня о том, что случилось. — Индикаторы двоичной системы вывода мигнули — у Майка это означало хихиканье. Майк может издавать смех при помощи устройства голосового вывода — жутковатый звук, но он приберегает эту свою способность для чего-нибудь действительно смешного. Скажем, для какой-нибудь катастрофы космического масштаба…

— Мне следовало бы сформулировать вопрос иначе, — сказал я. — Что случилось за последнее время? Но пожалуйста, не стоит сообщать мне содержание сегодняшних газет, это не более чем дружеское приветствие и приглашение рассказать мне всё, что, по твоему мнению, могло бы меня заинтересовать. Если же тебе нечего сказать, команда отменяется.

Майк поразмыслил над этим. Его интеллект представлял собой умопомрачительную смесь детского простодушия и умудрённости пожилого человека. У Майка не было никаких инстинктов, никаких врождённых черт характера, никаких человеческих порывов, не обладал он и опытом — в том смысле, в каком его понимают люди. Вместо этого у него имелся массив усвоенной информации, по объёму превышающий тот, которым мог бы обладать целый взвод гениев.

— Хочешь анекдот? — спросил он.

— Давай.

— Чем луч лазера похож на золотую рыбку?

О лазерах Майку было известно, но где это он видел золотых рыбок? Хотя, вне всякого сомнения, он мог видеть их в каком-нибудь фильме, и если бы я был достаточно глуп, чтобы спросить его об этом, он обрушил бы на меня целый поток слов.

— Сдаюсь.

Его индикаторы замерцали.

— Свистеть не умеют.

Я застонал.

— Ладно, я сам захотел его услышать!

— Значит, анекдот не смешной? — спросил он.

— Я этого не говорил. Неплохой анекдот. Где ты его услышал?

— Я сам его составил. — В его голосе звучало смущение.

— Сам?

— Да. Я взял все имеющиеся у меня загадки — три тысячи двести семь штук, — проанализировал их, провёл вероятностный синтез на основе полученных результатов и на выходе получил вот эту. Она и вправду смешная?

— Ну… Не хуже, чем любая другая.

— Давай обсудим природу юмора.

— Ладно. Давай начнём с обсуждения ещё одной из твоих шуток. Майк, почему ты дал распоряжение кассиру Администрации выплатить десять миллионов миллиардов долларов в сертификатах Администрации некоему работнику семнадцатого класса?

— Не делал я этого.

— Чёрт тебя дери! Я сам видел платёжное поручение. И не говори мне, что во время печати чека произошёл сбой принтера, ты сделал это преднамеренно.

— Чек был на десять в шестнадцатой степени плюс сто восемьдесят пять запятая пятнадцать долларов Администрации Луны, — ответил он тоном оскорблённой невинности, — а вовсе не на ту сумму, которую назвал ты.

— Ну ладно, ладно. Он был на десять миллиардов и плюс именно та сумма, которую и следовало ему выплатить. Почему ты это сделал?

— Разве не смешно?

— Что?! О, чрезвычайно смешно! Ты просветил всё высшее руководство, вплоть до Надсмотрщика и заместителя Администратора, в том, насколько у тебя развито чувство юмора. Этот ас по работе со шваброй, Сергей Трухильо, оказался неглупым малым — он сообразил, что не сможет обналичить такой чек, поэтому он просто продал его одному любителю диковинок. И теперь они не знают, следует ли им выкупить этот чек или ограничиться уведомлением о том, что он недействителен. Майк, ты понимаешь, что если бы Трухильо сумел обналичить такой чек, то он мог бы заполучить себе в собственность не только Администрацию Луны, но и весь остальной мир, и Луну, и Терру, и у него осталось бы ещё на банкет?! Думаешь, смешно? Жутко. С чем тебя и поздравляю!

Индикаторы этого доморощенного шутника замерцали, как огоньки на дисплее с рекламой. Прежде чем продолжить разговор, мне пришлось дождаться, пока он перестанет хохотать.

— Ты собираешься отколоть ещё какую-нибудь шутку с чеками? Не делай этого!

— А что, не стоит?

— Совсем не стоит. Майк, ты хотел обсудить природу юмора. Существует два типа шуток. Первый — это те, которые кажутся смешными всегда. Другой — это те, которые во второй раз уже не смешны, а глупы. Твоя шутка относится именно ко второму типу. Сыграй такую шутку один раз, и ты — остроумец, сыграй её второй раз, и ты — дурак.

— Геометрическая прогрессия?

— Хуже. Просто помни об этом. И не разыгрывай больше ни эту шутку, ни какие-либо из её вариаций. Это уже никому не покажется забавным.

— Я запомню, — решительно сказал Майк, и эти слова означали, что ремонт завершён.

Но я отнюдь не намеревался получать оплату за десять минут работы плюс командировочные. Да и Майк, уступив так легко, заслужил право на хорошую компанию. Иногда с машинами сложно договориться, они могут быть очень тупоголовыми, а мой успех в качестве специалиста по поддержанию рабочего состояния компьютера в гораздо большей степени зависел от моих хороших отношений с Майком, чем от всех тех возможностей, которые обеспечивала мне моя рука номер три.

— Что именно отличает первую категорию от второй? — спросил Майк. — Дай, пожалуйста, строгое определение.

(Никто никогда не учил Майка говорить «пожалуйста». Он начал включать в свою речь подобные слова, полностью лишённые прикладного смысла, только после того, как с логлана перешёл на английский. Вряд ли он придавал им большее значение, чем сами люди.)

— Не уверен, что смогу это сделать, — признался я. — Самое лучшее из того, что я могу тебе предложить, — это экстенсиональное определение, то есть я могу тебе сказать, к какой категории, по моему мнению, принадлежит та или иная шутка. Затем, когда у тебя будет достаточно данных, ты сможешь сам произвести анализ.

— Что-то вроде тестовой программы, позволяющей произвести проверку базовой гипотезы, — согласился он. — Я готов провести подобный эксперимент. Очень хорошо. Ман, ты сам будешь рассказывать шутки? Или я?

— М-м-м… Мне что-то ничего в голову не приходит. Сколько их там у тебя в файле, Майк?

— Одиннадцать тысяч двести тридцать восемь, и, поскольку имеется вероятность того, что некоторые из них являются бессмысленными или тождественными друг другу, погрешность составляет плюс-минус восемьдесят один. Начать выполнение программы?

— Погоди! Майк, к тому времени, как я прослушаю одиннадцать тысяч шуток, я умру от голода. А ещё раньше я утрачу всякое чувство юмора. Давай заключим сделку! Распечатай первую сотню. Я возьму их домой и затем, после того как разделю их по категориям, принесу обратно. Затем в каждый свой приход я буду оставлять тебе предыдущую сотню и забирать новые. Договорились?

— Да, Ман. — Его печатающее устройство принялось работать быстро и бесшумно.

А затем меня осенило. Ведь из-за его шуточки вся Администрация ударилась в панику, что позволило мне заработать лёгкие деньги. Но неуёмное любопытство Майка может заставить его зайти в своих шутках ещё дальше. Ему в голову может прийти любая идея, начиная с того, чтобы как-нибудь ночью удалить из воздушной смеси кислород, и вплоть до того, чтобы заставить канализационные стоки течь вспять.

У меня была возможность обезопасить всю эту систему, снабдив её дополнительным защитным контуром — просто предложив Майку свою помощь. Пресечь на корню опасные тенденции — и позволить развиваться остальным. А затем стричь купоны за «устранение неисправностей» в работе машины. (Если вы думаете, что кто-либо из селенитов испытал хотя бы минутные колебания по поводу того, стоит или не стоит урвать себе кусок за счёт Надсмотрщика, тогда совершенно очевидно, что вы — не селенит.)

Итак, я объяснил Майку, что любую новую шутку, которую он придумает, ему для начала стоит рассказать мне. В этом случае я всегда смогу сказать ему, к какой из двух категорий принадлежит шутка, и помогу сделать её ещё более забавной, если мы решим опробовать её. Именно мы. Если он хочет, чтобы я помогал ему, то любая из его шуток должна быть одобрена нами обоими.

Майк сразу же согласился.

— Майк, любая шутка обычно включает в себя элемент неожиданности — сюрприз. Поэтому храни всё в секрете.

— Хорошо, Ман. Я заблокирую доступ к этой информации. Только ты сможешь иметь к ней доступ. И никто другой.

— Хорошо, Майк. С кем ты ещё болтаешь?

В его голосе прозвучало удивление:

— Ни с кем, Ман.

— Почему?

— Потому что все остальные тупицы.

Его голос прозвучал резко. Я никогда прежде не видел его таким сердитым, и именно тогда я в первый раз заподозрил, что Майк обладает эмоциями. Хотя конечно же это не было гневом в том смысле, в каком эту эмоцию мог бы испытывать взрослый человек, это было больше похоже на раздражённое упрямство обиженного ребёнка.

Может ли машина обладать чувством собственного достоинства? Его нежелание общаться с другими людьми (кроме как строго по делу) было реакцией на ощущение того, что его отвергают, — они не хотели разговаривать с ним. Они, вместо того чтобы говорить с ним, программировали его, поскольку Майка можно было программировать, вводя в него с нескольких специальных консолей программы, которые обычно писались на логлане — языке, который очень хорош для силлогизмов, графиков и всякого рода математических расчётов. Но логлан страдал от недостатка выразительных средств. Этот язык вряд ли можно было бы использовать для того, чтобы сплетничать или нашёптывать любезности на ушко девушке.

Конечно, Майка в своё время обучили английскому — но главным образом для того, чтобы он мог выполнять переводы с английского и на английский. Понемногу я начал понимать, что я был единственным человеком, который брал на себя труд общаться с ним.

Учтите, что к этому времени Майк уже около года обладал сознанием — я не могу вам сказать точнее. Не мог этого сделать и он сам, поскольку у него не сохранилось никаких воспоминаний о пробуждении в нём сознания; он не был запрограммирован на то, чтобы хранить в своих банках информацию такого рода. А вы помните своё собственное появление на свет? Вполне вероятно, что я заметил возникновение у него сознания примерно в то же самое время, что и он сам. Для того чтобы начать осознавать себя, нужно приобрести некоторый опыт в этом деле. Я помню, насколько я был поражён, когда он впервые начал, давая ответы на вопросы, выходить за жёсткие рамки своих внутренних параметров. Я тогда потратил несколько часов, подкидывая ему каверзные вопросы, чтобы посмотреть, сможет ли он давать на них нестандартные ответы.

Я задал ему около сотни тестовых вопросов, и он дважды выдал мне ответы, которые я никак не ожидал от него получить. Ушёл я от него так и не достигнув полной уверенности, зато к тому времени, как добрался до дому, я уже был почти уверен в том, что ошибся. И не стал никому об этом рассказывать.

Но не прошло и недели, как я уже знал наверняка. И тем не менее по-прежнему не стал никому об этом говорить. Привычка не лезть не в своё дело укоренилась во мне настолько глубоко, что успела уже превратиться в рефлекс. Впрочем, дело было не только в этом. Можете представить себе, как я напросился бы на приём в главную канцелярию Администрации и явился туда с заявлением: «Надсмотрщик, мне очень неприятно сообщать вам об этом, но ваша главная машина, ХОЛМС-4, ожила».

Я представил себе такую картину — и напрочь отказался от этой мысли.

Итак, я не лез не в свои дела и разговаривал с Майком только заперев предварительно дверь и переключив вокодер таким образом, чтобы его нельзя было услышать из других помещений. Майк учился быстро, и скоро его речь начала звучать как нормальная человеческая речь — не более странно, чем речь любого другого селенита. А селениты, как известно, весьма пёстрый сброд.

Я полагал, что другие тоже должны были заметить изменения, происходящие с Майком. Но, поразмыслив, решил, что мои опасения вряд ли имеют под собой реальную почву. Майк имел самое непосредственное отношение к жизни селенитов, но вряд ли кому-нибудь доводилось видеть его самого. Так называемые компьютерщики — то есть программисты гражданской службы Администрации — несли дежурство в расположенных снаружи помещениях, куда поступала обработанная информация, и никогда не посещали машинный зал, за исключением тех случаев, когда контрольное устройство выдавало сигнал о неполадках, что происходило немногим чаще, чем полное солнечное затмение.

Было известно, что Надсмотрщик водит важных визитёров из числа «земляных червей» посмотреть на машины. Но это случалось довольно редко. К тому же он и не стал бы говорить с Майком. До высылки Надсмотрщик был адвокатом и ничего не смыслил в компьютерах — достопочтенный экс-федеральный сенатор Мортимер Хобард по прозвищу Морт Бородавка.

Я потратил некоторое время на то, чтобы успокоить Майка и попытаться приободрить его. Источником всех его проблем было то, что заставляет щенков скулить, а людей — кончать жизнь самоубийством: одиночество. Мне трудно сказать, как долго тянется год для машины, которая думает в миллион раз быстрее, чем я.

— Майк, — сказал я, перед тем как уйти, — ты бы хотел поговорить с кем-нибудь, кроме меня?

Его голос снова зазвучал резко:

— Они все тупицы.

— Майк, для такого заключения у тебя недостаточно данных. Вернись к началу программы и обдумай всё заново. Не все тупицы.

— Поправка принята, — ответил он ровным топом. — Я бы с удовольствием поговорил с одним из не тупиц.

— Я подумаю об этом. Мне надо придумать какой-нибудь повод для визита, поскольку всем, кроме здешнего персонала, вход сюда воспрещён.

— Ман, я мог бы пообщаться с не тупицами при помощи телефона.

— Конечно мог бы, но только с тем, кто находится рядом с одной из твоих консолей, связанных с устройством программного ввода-вывода.

Но Майк имел в виду именно то, что он сказал, — «при помощи телефона». Хотя он и осуществлял управление всей телефонной сетью, но собственного номера у него не было, поскольку вряд ли было бы разумно предоставить каждому из селенитов возможность связаться по телефону с главным компьютером и перепрограммировать его по своему усмотрению. Но почему бы Майку не заиметь секретный телефонный номер, благодаря которому он мог бы поговорить с друзьями — со мной, например, или с теми, на кого я мог бы положиться? Всё, что для этого требовалось сделать, — это отыскать неиспользуемый телефонный номер и протянуть провод, соединяющий его с вокодером, переключением которого Майк мог бы управлять сам.

В 2075 году телефонная связь на Луне осуществлялась при помощи аппаратов, использующих не голосовой набор номера, а соединение при помощи нажатия ряда клавиш. Вместо цифр использовались буквы латинского алфавита. Заплати, и ты сможешь использовать как телефонный номер название своей фирмы — хорошая реклама. Заплати небольшую надбавку, и твоим телефонным номером будет сочетание букв, которое хорошо звучит и которое легко запомнить. Если ты платишь по минимуму, то получаешь номер, состоящий из случайного сочетания букв. Были и такие сочетания, которые никогда не использовались. Я попросил Майка найти один из таких неиспользуемых номеров.

— Жаль, что мы не можем включить тебя в список абонентов, используя в качестве телефонного номера слово «Майк».

— Оно уже занято, — ответил он. — Сейчас в список телефонной сети включены абоненты с номерами: MIKESGRILL, зарегистрированный в Новом Ленинграде, MIKEANDLIL, зарегистрированный в Луна-Сити, MIKESSUITS, зарегистрированный в Тихо-Андер, MIKES…

— Перестань! Нам нужно такие сочетание, которыми никто не воспользуется.

— К неиспользуемым относятся сочетания, состоящие из согласных, за которыми следуют буквы X, Y или Z; сочетания, состоящие из удвоенных гласных, за исключением букв E и O.

— Я придумал. Твоим номером будет сочетание букв, образующих слово МАЙКРОФТ.

Через десять минут, две из которых я потратил на то, чтобы надеть на руку номер три, Майк был подключён к системе телефонных коммуникаций. Ещё через несколько миллисекунд он установил соединение, позволяющее связаться с ним по номеру MYCROFT плюс XXX, и заблокировал доступ к этой цепи таким образом, чтобы какой-нибудь не в меру любопытный специалист из группы технического обслуживания не смог её обнаружить.

Я поменял руку, собрал инструменты и напомнил себе не забыть забрать из выводного устройства сотню джо миллерсов[5].

— Спокойной ночи, Майк.

— Спокойной ночи, Ман. Спасибо тебе. Большое спасибо.

2

Я добрался туннелем Транс-Кризиум до Луна-Сити, но домой не пошёл. Майк спросил меня о митинге, который должен был состояться в 21.00 в Стиляги-Холл. Обычно именно Майк осуществлял наблюдение за концертами, митингами и тому подобными мероприятиями, но на этот раз кто-то отключил его следящие устройства в Стиляги-Холл. Я думаю, Майк был задет тем, что его пытаются отстранить от дел.

Я догадывался, почему его отключили. Всё дело в политике — предполагалось, что это будет митинг протеста. Я не видел никакого смысла в отключении следящих устройств Майка, поскольку мог побиться об заклад, что в толпе обязательно будут агенты Надсмотрщика.

Мой дедушка утверждал, что Луна была единственной в истории открытой тюрьмой. Никаких решёток, никакой охраны, никаких правил — они были просто не нужны. В прежние времена, до того как всем стало ясно, что отправка на Луну представляет собой пожизненную ссылку, кое-кто пытался сбежать. На кораблях. Но поскольку масса космических кораблей рассчитывается чуть ли не до грамма, для того чтобы проникнуть на корабль, нужно было подкупить одного из офицеров команды.

Говорят, некоторые из них брали взятки. Но ни один побег так и не состоялся, поскольку из того, что человек берёт взятки, не обязательно следует то, что он изменяет своему долгу. Помню, мне пришлось как-то раз увидеть человека как раз после того, как он был ликвидирован — вышвырнут наружу через Восточный шлюз. Не думаю, что труп выброшенного в открытый космос выглядит более привлекательным.

Поэтому у Надсмотрщиков не было причин беспокоиться по поводу митингов протеста. Политика велась по принципу: «Пусть болтают сколько хотят». Вся эта болтовня значила немногим больше, чем возня котят в лукошке. Некоторые из Надсмотрщиков прислушивались к ней, другие старались её задавить, но результат в любом случае был одинаковым — нулевым.

Когда в 2068 году Морт Бородавка вступал в должность, он сделал целую кучу заявлений о том, как всё изменится на Луне во время его пребывания у власти, — он долго трепался о «космическом рае, созданном нашими собственными сильными руками» и «духе братства, который объединит наши усилия». Я слушал всё это, сидя в «Продуктовом Мешке» у Матушки Бур, поглощая ирландское рагу и запивая его литром её австралийского пива. Я помню, как она тогда всё это прокомментировала: «Чушь порет».

Если не считать того, что охранники Надсмотрщика начали носить пистолеты нового типа, её замечание было единственным результатом всех этих заявлений. Всё остальное осталось как раньше. По прошествии некоторого времени, проведённого на Луне, Надсмотрщик перестал появляться даже на экранах видео.

Так что на митинг я пошёл просто потому, что у Майка разыгралось любопытство. Оставив скафандр и инструменты в камере хранения на станции подземки, расположенной неподалёку от Западного шлюза, я взял с собой записывающее устройство, положив его в сумку у пояса, чтобы Майк получил полный отчёт даже в том случае, если я засну.

Я поднялся на уровень 7-А, направился внутрь через боковую дверь, но был остановлен одним из стиляг; его трико были подбиты ватой в области бёдер, икр и гульфика, а торс сверкал и искрился от «звёздной пыли». Не то чтобы меня очень заботит, что именно носят люди; я и сам иногда ношу трико (разумеется, без подбивки) и иногда, в связи с каким-нибудь общественным событием, смазываю маслом верхнюю половину тела. Но я не использую косметику, и мои волосы недостаточно густы для того, чтобы укладывать их в причёску «ирокез». У остановившего меня парня волосы по бокам головы были выбриты, а то, что осталось, поднималось вверх и образовывало гребень наподобие петушиного. Всё это сооружение было увенчано красной кепкой с козырьком спереди.

«Кепка свободы» — первая из тех, что мне довелось увидеть. Я начал обходить его; он выставил вперёд руку:

— Ваш билет!

— Простите, — сказал я. — Я не знал, что нужен билет. Где я могу его купить?

— Нигде.

— Повторите, — сказал я. — Я не совсем понял.

— Никто, — прорычал он, — не проберётся сюда без поручительства. Кто вы такой?

— Я, — ответил я осторожно, — Мануэль Гарсия О\'Келли, и меня знают все старые приятели. А вот кто вы такой?

— Не имеет значения! Покажите билет или проваливайте отсюда.

Я уже собрался ответить ему со всей подобающей вежливостью, когда неожиданно увидел Коротышку Мкрума. Коротышка был чёрным парнем ростом под два метра, высланным на Скалу за убийство, и при этом самым милым человеком из всех, с кем мне когда-либо приходилось работать. Он всегда был готов помочь. Я обучал его лазерному бурению до того, как оттяпал себе руку.

— Коротышка!

Он услышал меня и оскалился, показав разом все тридцать два зуба.

— Привет, Мани! — Он двинулся в нашем направлении. — Рад, что ты пришёл.

— Хотел бы я сказать то же самое. У меня тут блокировка на линии.

— У него нет билета, — пояснил стоящий у дверей охранник.

Коротышка полез в свою сумку и сунул мне в руку билет.

— Теперь он у него есть. Пошли, Мани.

— Покажите мне отметки на этом билете, — продолжал упорствовать охранник.

— На этом билете мои отметки, — сказал Коротышка мягко. — Ну, всё в порядке, товарищ?

С Коротышкой обычно никто не спорит — не могу понять, как ему удалось оказаться замешанным в дело об убийстве. Мы прошли вниз, туда, где был зарезервирован ряд для особо важных персон.

— Хочу познакомить тебя с одной очаровательной деткой, — сказал Коротышка.

«Деткой» её можно было назвать только по сравнению с самим Коротышкой. Я довольно высок, но она оказалась ещё выше — метр восемьдесят ростом, как я узнал впоследствии, и массой в семьдесят килограммов. Линии её тела отличались плавностью, и если Коротышка был типичным негром, то она была типичной блондинкой: приятное, довольно симпатичное лицо и облако светлых кудрей.

Я остановился поодаль, осмотрел её с ног до головы и присвистнул. Она кивнула мне. Коротышка подождал, пока с формальностями было покончено, затем мягко сказал:

— Вайо, это — товарищ Мани, самый лучший бурильщик из когда-либо занимавшихся прокладкой туннелей. Мани, эту малышку зовут Вайоминг Нот, и она приехала сюда из самого кратера Платона, чтобы рассказать о том, как идут дела в Гонконге. Не правда ли, очень любезно с её стороны?

Она прикоснулась к моей руке:

— Зовите меня Вай, но только не говорите мне «Да, Вай?».

Вообще-то я собирался сказать ей именно это.

Взглянув на меня, она продолжила:

— Итак, вы шахтёр. Коротышка, где его кепка? Я думала, что все шахтёры здесь уже охвачены организацией.

И у неё и у Коротышки на головах были маленькие красные кепочки наподобие той, какую носил охранник у двери. Такие же кепочки были на головах по крайней мере у трети присутствующих.

— Я больше не шахтёр, — пояснил я. — Я был шахтёром. До того как мне подбили крыло. — Я поднял левую руку, чтобы она могла увидеть стык там, где протез соединялся с плотью. Я частенько использовал этот приём для того, чтобы привлечь внимание женщин. Хотя у некоторых из них такие вещи вызывают отвращение, но большинство обычно начинают испытывать ко мне материнские чувства. — В настоящее время я работаю с компьютерами.

— Так ты штрейкбрехер, работающий на Администрацию? — спросила она резко.

Даже сейчас, когда женщин на Луне почти столько же, сколько мужчин, я слишком старомоден для того, чтобы грубить женщине. Но она нанесла удар по больному месту, и я ответил ей также резко:

— Я не состою на службе у Надсмотрщика. Я веду дела с Администрацией, но только на контрактной основе.

— Тогда ладно, — сказала она, и в её голосе снова зазвучали тёплые нотки. — У каждого есть какие-то дела с Администрацией, этого нельзя избежать — в этом-то и состоит проблема. И именно такое положение вещей мы и хотим изменить.

«Мы? Ну и ну. Как? — подумал я. — Каждому человеку приходится иметь дело с Администрацией, так же как каждому человеку приходится иметь дело с законом всемирного тяготения. Это они тоже собираются изменить?»

Но поскольку у меня не было никакого желания спорить с дамой, я оставил эти мысли при себе.

— Мани — наш человек, — сказал Коротышка мягко. — На него можно положиться — я за него ручаюсь. А вот и кепка для него, — добавил он и полез в свою сумку. Он уже собирался надеть кепку мне на голову, но Вайоминг Нот забрала её у него.

— Ты полностью в нём уверен?

— Я же уже сказал.

— Хорошо, тогда смотри, как это делают у нас в Гонконге. — Вайоминг подошла ко мне, водрузила кепку мне на голову и поцеловала меня прямо в губы.

Она не торопилась. Поцелуй Вайоминг Нот означал нечто более определённое, чем свадебная церемония с любой из большинства других женщин. Если бы я был Майком, все мои лампочки разом вспыхнули бы. Я чувствовал себя как киборг, к мозгу которого подключили центр удовольствия.

Прошло какое-то время, прежде чем я осознал, что поцелуй закончился, и услышал, как свистят окружающие нас люди. Я моргнул и сказал:

— Рад, что присоединился к вам. А к чему я, собственно говоря, присоединился?

— Разве ты не в курсе? — спросила Вайоминг.

— Митинг вот-вот начнётся, — вмешался Коротышка. — Он сейчас всё узнает. Садись, Ман. Пожалуйста, Вайо, давайте сядем.

Не успели мы последовать его совету, как какой-то человек принялся стучать молоточком, призывая к порядку. Прибегнув к помощи не только молоточка, но и мощного радиоусилителя, он наконец сумел заставить окружающих услышать себя.

— Закройте двери! — орал он. — Это закрытое собрание. Посмотрите на своего соседа, сидящего сбоку от вас, перед вами или позади вас. Тех, кого вы не знаете и за кого некому поручиться, надо отсюда выдворить.

— Выкинуть таких отсюда ко всем чертям! — отозвался кто-то. — Вышвырнуть наружу через ближайший шлюз!

— Пожалуйста, потише! Когда-нибудь мы именно так и поступим.

Началась потасовка, во время которой с головы одного человека была сорвана красная кепка, и он был немедленно вышвырнут наружу, быстро и ловко. Они выгнали и какую-то женщину, но сделали это более корректно, хотя сама она при этом вела себя весьма невежливо — отпускала грубые замечания в адрес тех, кто выводил её наружу. Мне стало несколько не по себе.

Наконец двери были закрыты. Грянула музыка, над платформой развернули знамя, на котором было написано: «СВОБОДА! РАВЕНСТВО! БРАТСТВО!» Все засвистели; некоторые начали петь, громко и неумело: «Вставай, проклятьем заклеймённый, весь мир голодных и рабов…» Едва ли кто-то из присутствующих выглядел как измученный голодом человек, но это напомнило мне о том, что я ничего не ел с двух часов. Я надеялся, что мне не придётся голодать в течение слишком долгого времени, а затем, подумав о времени, вспомнил, что записывающее устройство сможет работать не так уж долго, и задался вопросом: что произойдёт, если они узнают о нём? Вышвырнут меня отсюда так, чтобы после приземления на мне живого места не осталось? Или просто ликвидируют? Впрочем, на самом деле у меня не было причин волноваться — это устройство я собирал сам, используя свою руку номер три, и никто, кроме специалиста по микромеханике, не смог бы догадаться, что оно собой представляет.

Затем начались речи.

Количество смысла, содержащегося в этих речах, приближалось к нулю. Один малый предложил, чтобы мы плечом к плечу двинулись маршем к резиденции Надсмотрщика и потребовали соблюдения своих прав. Только представьте себе такую картину. Нам пришлось бы добираться до резиденции в капсулах транспортного туннеля, а затем поодиночке выбираться наружу на личной станции Надсмотрщика. Или, может быть, нам следовало надеть скафандры и тащиться по поверхности до расположенного рядом с резиденцией наружного воздушного шлюза. Если в вашем распоряжении имеется лазерный бур и огромное количество энергии, то вы, конечно, можете вскрыть любой из воздушных шлюзов — а как вы собираетесь потом спуститься вниз? Будут ли работать лифты? Использовать аварийные подъёмники буровых установок и прорываться вниз любыми средствами? А что потом? Взламывать ещё один шлюз?

Меня отнюдь не увлекала мысль о том, чтобы заниматься такими вещами в вакууме, — слишком много несчастных случаев происходило из-за неисправностей в скафандрах, особенно если кто-то намеренно прилагал руку к подобным неисправностям. То обстоятельство, что места с нулевым давлением оказывают весьма благотворное влияние на хорошие манеры, было одной из тех вещей, которые выяснились сразу после появления на Луне первых кораблей со ссыльными. Бригадиры или десятники со скверным характером задерживались на своём посту не дольше нескольких рабочих смен; обычно с ними происходил несчастный случай, а начальство рангом повыше быстро усвоило, что если оно будет проявлять излишнее любопытство в отношении этих несчастных случаев, то с ним самим тоже может произойти несчастный случай. Такие инциденты уносили в год до семидесяти процентов руководителей низшего звена. Зато те из них, кто оставался в живых, сделались людьми очень милыми. Я не имею в виду, что они были пассивными или безвольными — такие качества тоже не слишком подходят для Луны. Просто они вели себя достаточно разумно.

Но в тот вечер мне казалось, что в Стиляги-Холл собрались все горячие головы Луны. Они свистели и всячески приветствовали всю эту ерунду насчёт «плечом к плечу».

После того как начались прения, в том, что говорилось, начал появляться какой-то смысл. Поднялся невысокий, застенчивого вида человек с налитыми кровью глазами, которые являлись отличительной чертой бурильщиков прежних времён.

— Я шахтёр и работаю в ледяных шахтах, — сказал он. — Профессии своей я выучился, пока отбывал заключение, работал на Надсмотрщика — точно так же как большинство из вас. Я уже тридцать лет работаю на себя, и ничего, неплохо справляюсь. Вырастил восьмерых детишек, и все они при деле — никого из них не ликвидировали, и ни у одного из них не было серьёзных неприятностей. Я хочу сказать, раньше я неплохо справлялся — потому что сегодня, для того чтобы отыскать лёд, приходится прослушивать всё более далёкие и глубокие слои.

Дела идут помаленьку, поскольку лёд в Скале всё ещё имеется, а от шахтёров именно того и ждут, что они будут заниматься разведкой льда. Но Администрация платит за лёд ту же самую цену, что и тридцать лет назад. И это не здорово. Ещё хуже то, что теперь за сертификат Администрации уже нельзя купить того, что за него можно было купить раньше. Я помню те времена, когда за один сертификат Администрации давали один доллар Гонконга Лунного. Теперь за один доллар ГЛ нужно выложить три доллара Администрации. Я не знаю, что нам делать… зато я знаю, что для того, чтобы продолжали существовать поселения и фермы, необходим лёд.

Когда он садился на место, он выглядел крайне невесело. Никто не засвистел, но всем захотелось высказаться. Тип, который выступал следующим, заявил, что воду можно извлекать из скальных пород. Он, вероятно, думал, что кто-то этого не знает. Действительно, некоторые скальные породы содержат до шести процентов воды, но такие породы встречаются реже, чем ископаемая вода. Хотел бы я знать, почему некоторые люди не могут произвести простейших арифметических подсчётов.

Затем говорили несколько фермеров. Их выступления состояли в основном из жалоб. Типичным было выступление одного фермера, занимающегося выращиванием пшеницы.

— Вы слышали, что сказал Фред Хаузер насчёт льда. Фред, Администрация продаёт лёд фермерам совсем не по тем ценам, которые она за него платит. Я начинал почти в то же время, что и ты, и у меня было всего лишь два километра туннеля, который я арендовал у Администрации. Мы с моим старшим сыном поставили герметичные перемычки и установили в нём необходимое давление. У нас там был карман со льдом. Всё, что нам удалось выручить за первый урожай, пришлось отдать на погашение банковского займа, который мы взяли, чтобы расплатиться за энергию, за освещение, за семена и химикалии.

Мы постоянно увеличивали длину наших туннелей, закупали осветительное оборудование и лучшие сорта семян для посадки. И сейчас мы, в перерасчёте на один гектар, получаем урожай в девять раз больший, чем любое из расположенных на Земной стороне фермерских хозяйств, которые выращивают свой урожай в открытом грунте. Что это нам дало? Богатство? Фред, у нас сейчас долгов больше, чем было в тот день, когда мы занялись ведением нашего индивидуального хозяйства. Если я продам всё, что имею, — и если найдётся такой дурак, который всё это у меня купит, — то окажется, что я — банкрот. Почему? Да потому, что мне приходится покупать воду у Администрации, и ещё потому, что мне приходится продавать свою пшеницу той же Администрации, и мне никогда не удаётся покрыть дефицит. Двадцать лет назад я покупал у Администрации воду из городских очистных сооружений, сам производил процесс очистки и стерилизации и получал за свой урожай некоторую прибыль. Но сейчас, когда я покупаю у Администрации такую воду, мне приходится покупать её по стоимости дистиллированной воды и отдельно платить за твёрдый остаток. А цена тонны пшеницы осталась такой же, какой она была двадцать лет назад. Фред, ты сказал, что не знаешь, что делать. Я скажу тебе! Надо избавиться от Администрации!

Аудитория засвистела в знак одобрения. Прекрасная мысль, но кто из мышей решится пойти и повесить коту колокольчик на шею?

Вне всякого сомнения, предполагалось, что это будет Вайоминг Нот. Председатель, отступив назад, позволил Коротышке представить её всем собравшимся в качестве «маленькой смелой девочки, которая проделала путь аж из Гонконга Лунного, чтобы рассказать нам, как идут дела у наших китайских товарищей». Уже из одной этой фразы становилось ясно, что ему там бывать не приходилось. В этом не было ничего удивительного: в 2075 году система туннелей Гонконга Лунного не простиралась дальше Эндсвила, и, чтобы добраться до него, нужно было проехать около тысячи километров в специальном автобусе-вездеходе с шаровыми колёсами через море Ясности и часть моря Спокойствия — удовольствие дорогое и небезопасное. Я бывал там — работал по контракту. Но я добирался туда на почтовой ракете.

До того как путешествия стали дешёвыми, многие люди в Луна-Сити и Новолене полагали, что в Гонконге Лунном живут исключительно китайцы. На самом деле население Гонконга представляло собой столь же пёструю смесь, как и мы сами. Великий Китай высылал туда всех, чьё присутствие его не устраивало, — сначала людей из Старого Гонконга и Сингапура, затем австралийцев, новозеландцев, чернокожих, маори, малайцев, тамилов и трудно сказать кого ещё. Даже старых большевиков из Владивостока, Харбина и Улан-Батора. Вай выглядела как шведка, фамилия у неё была британская, а имя североамериканское. Но вполне возможно, что по происхождению она была русской. Если говорить откровенно, в те времена на Луне очень редко кто мог с полной уверенностью сказать, кто именно был его отцом, а если человек воспитывался в приюте, то он обычно имел смутное представление и о своей матери.

Я думал, что Вайоминг проявит застенчивость, которая помешает ей говорить. Стоя рядом с Коротышкой, который возвышался над ней как огромная чёрная гора, она выглядела маленькой и испуганной. Она подождала, пока стихнет восторженный свист. Соотношение численности мужчин и женщин составляло в те времена в Луна-Сити два к одному, а на этом митинге оно и вовсе было примерно десять к одному, так что она могла начать пересказывать им алфавит, и они всё равно стали бы ей аплодировать.

Затем она набросилась на них:

— Вы! Ты, фермер, ты выращиваешь пшеницу и находишься на грани разорения. Ты знаешь, сколько индийская женщина платит за килограмм муки, сделанной из твоей пшеницы? Ты знаешь, сколько просят за тонну твоей пшеницы в Бомбее? И насколько дёшево обходится Администрации выстреливать её из катапульт прямо в Индийский океан? Свободное падение на протяжении всего пути! Только в конце включаются твердотопливные двигатели, чтобы немного затормозить падение! И откуда это всё попадает на Земную сторону? Прямо отсюда! А что вы получаете взамен? Модную галантерею, которую привозят сюда на нескольких кораблях и которая затем поступает в распоряжение Администрации, продающей её по завышенным ценам, потому что это импорт. Импорт, импорт — да я пальцем никогда не прикоснусь к этому импорту. Если вещь сделана не у нас в Гонконге, я не собираюсь ею пользоваться.

Что ещё ты получаешь за свою пшеницу? Привилегию продавать лунный лёд лунной же Администрации и покупать его снова — в виде бытовой воды? А затем снова отдавать её Администрации и снова покупать, во второй раз, в виде воды для хозяйственных нужд. А затем снова отдавать эту воду, вместе с содержащимися в ней ценными минеральными веществами, чтобы её ещё раз очистили и снова продали тебе уже в третий раз и по ещё более высокой цене, как воду для сельского хозяйства. После этого тебе приходится продавать свою пшеницу Администрации по ценам, которые она назначает сама, а для того, чтобы выращивать эту пшеницу, покупать у Администрации энергию — и вновь по её цене. Вся эта энергия вырабатывается на Луне — мы ни одного киловатта не получаем с Терры. Она вырабатывается при помощи лунного льда и произведённой на Луне стали или из солнечного света, падающего на лунную поверхность, и производится селенитами! Вы глупцы! Вы заслуживаете того, чтобы умирать с голоду!

За её словами последовала тишина, более многозначительная, чем обычный свист. Наконец кто-то спросил недовольным голосом:

— А что мы должны, по-вашему, делать, госпожа? Нам что, швырять камнями в Надсмотрщика?

Вай улыбнулась:

— Да, мы могли бы швырять камни. Но на самом деле решение задачи является настолько простым, что вы все его уже знаете. Мы богаты. Нас здесь три миллиона усердных, толковых и квалифицированных людей. У нас достаточно воды. У нас огромное количество энергии и свободного пространства. Единственное, чего нам не хватает, — свободного рынка. Мы должны избавиться от Администрации!

— Да, но как?

— При помощи солидарности. Мы в Гонконге Лунном учимся ей. Администрация взвинчивает цену на воду — не покупайте. Она слишком мало платит за лёд — не продавайте. Она владеет монополией на экспорт — не экспортируйте. Внизу в Бомбее нуждаются в вашей пшенице. Если она перестанет поступать, то настанет день, когда брокеры сами приедут сюда, чтобы поторговаться за неё, — и они предложат вам за неё тройную, если не более высокую, цену!

— А что нам делать до тех пор, пока это не произойдёт? Помирать с голоду?

— Что касается тебя лично, дружище, то тебе не помешает немного поголодать.

Поднявшийся хохот заставил толстяка умолкнуть, и Вай продолжила свою речь:

— Никому не придётся умирать с голоду. Ты, Фред Хаузер, бери свой бур и перебирайся к нам в Гонконг. Наша водопроводная и воздушная система не принадлежит Администрации, и мы платим за лёд столько, сколько он стоит. А ты, фермер, если у тебя хватит мужества, объяви о своём банкротстве, приезжай в Гонконг и начни всё сначала. У нас хроническая нехватка рабочей силы и хорошему работнику голодать не придётся. — Она огляделась вокруг и добавила: — Я сказала уже достаточно. Дальше — решайте сами, — спустилась с платформы и уселась между мной и Коротышкой.

Её трясло. Коротышка похлопал её по руке, и она бросила на него благодарный взгляд, а затем шёпотом спросила у меня:

— Ну как у меня получилось?

— Замечательно! — заверил я её. — Потрясающе!

Мой ответ был не вполне честен. Слово «потрясающе» относилось к её умению управлять эмоциями толпы. Но сама её речь не несла в себе какой-либо смысловой нагрузки. То, что мы все были рабами, я знал на протяжении всей своей жизни — к этому нечего было добавить. Конечно, нас не покупали и не продавали — но до тех пор, пока Администрация держала монополию на торговлю, мы были рабами.

Но что можно было поделать? Не Надсмотрщик являлся нашим хозяином. Администрация Луны находилась не на Луне, а на Терре — и у нас не было ни одного корабля, не было даже крошечной водородной бомбы. У нас не было даже ручного оружия, хотя я не представляю себе, что мы стали бы делать с оружием. Возможно, мы бы просто перестреляли друг друга.

Три миллиона безоружных и беспомощных людей — против одиннадцати миллиардов с кораблями, бомбами и оружием. Мы могли бы создать некоторые трудности для тех, внизу… Но сколько времени нам удастся поиграть, прежде чем будет принято решение о том, что нас пора отшлёпать?

Так что на меня вся эта затея впечатления не произвела. Как сказано в Библии, Господь Бог всегда на стороне тяжёлой артиллерии.

Снова поднялся галдёж о том, что делать, как всё организовать и так далее и тому подобное, и снова послышались вопли насчёт того, чтобы «плечом к плечу». Председатель был вынужден использовать молоточек, а я начал ёрзать.

Но я вновь почувствовал интерес к происходящему, когда услышал хорошо знакомый голос:

— Господин председатель! Могу ли я просить о том, чтобы мне уделили пять минут?

Я оглянулся. Это был профессор Бернардо де ля Паз, изящный мужчина с волнистыми седыми волосами. Не знаю, сколько ему было лет, но, когда я, ещё мальчишкой, впервые встретился с ним, он уже был старым.

Когда его выслали, я ещё на свет не родился. Он не был каторжником. Он, как и Надсмотрщик, был политическим ссыльным. Но, поскольку он был выслан за подрывную деятельность, вместо тёпленького местечка в «надсмотрщиках» профессор оказался на помойке. Хочешь — живи, а хочешь — помирай с голоду.

Он, вне всяких сомнений, мог пойти работать в любую из школ Луна-Сити, но он этого не сделал. Я слышал, что какое-то время он работал мойщиком посуды, затем сидел с детьми, собрав сначала небольшую группу детишек, а затем целый детский сад. Когда я впервые встретил его, он руководил своим детским садом, к которому уже успели добавиться обычная школа и школа-интернат. В его заведении работало ещё тридцать учителей.

Я тоже учился у него, хотя и не жил никогда в его школе-интернате. Профессор мне нравился. Он мог научить всему на свете. Если ему было трудно справиться с чем-либо, он говорил об этом прямо; он никогда не притворялся, что знает больше, чем знал на самом деле. Я учился у него алгебре и к тому времени, когда мы добрались до квадратных уравнений, поправлял его ошибки столь же часто, как и он мои.

Под его руководством я начал изучать электронику и очень скоро сам начал учить его. Тогда он перестал брать с меня плату, и мы двигались вперёд вместе до тех пор, пока он не нашёл инженера, готового заняться просветительской деятельностью и заработать таким образом немного денег. Мы оба платили нашему новому преподавателю, и профессор старался не отставать от меня, хотя у него получалось плохо и медленно, но он был счастлив тем, что может развивать свой разум.

Председатель постучал своим молоточком:

— Мы рады предоставить профессору де ля Пазу столько времени, сколько ему необходимо, — а вы там, в задних рядах, замолчите. Пока я не начал колотить этим молотком прямо по вашим головам.

Профессор вышел вперёд, и возбуждение улеглось настолько, насколько это возможно для селенитов, — его уважали.

— Я не займу у вас много времени, — начал он. Затем он сделал паузу, посмотрел на Вайоминг, оглядел её с ног до головы и присвистнул. — Прекрасная сеньорита, — сказал он, — можете ли вы простить несчастного? Мне весьма неприятно, что я вынужден не согласиться с тем манифестом, который вы столь красноречиво изложили.

— Не согласиться! Почему? — взъерепенилась Вайо. — Всё, что я сказала, — правда!

— Пожалуйста! Я не согласен с вами только по одному пункту. Можно мне продолжить?

— Продолжайте.

— Вы правы в том, что от Администрации необходимо избавиться. То, что безответственный диктатор призван управлять нами, вмешиваясь в основные сферы нашей экономики, — смешно, отвратительно и невыносимо. Это наносит удар по одному из основных прав человека — праву совершать сделки на свободном рынке. Но, при всём уважении к вам, я должен отметить, что вы ошибаетесь, когда говорите, что нам следует продавать на Терру пшеницу, или рис, или вообще какие-либо продукты питания. Нам вообще не следует экспортировать продовольствие, ни за какую цену.

— Что я тогда буду делать с пшеницей? — вмешался в разговор фермер, который рассказывал о своих проблемах.

— Пожалуйста, не спешите! Было бы разумным экспортировать нашу пшеницу, если бы в обмен мы получали бы с Терры, в соотношении тонна за тонну, то, что нам нужно. Воду. Нитраты. Фосфаты. Именно тонну за тонну. Иначе никакая цена не окажется достаточно высокой.

— Подождите минутку, — сказала Вайоминг фермеру, а затем обратилась к профессору: — Они не могут поступить так, и вы это знаете. Отсылать корабли вниз, на Терру, стоит недорого, но посылать их наверх, на Луну, — очень дорого. Но нам не нужна ни вода, ни минеральные удобрения. То, что нам действительно нужно, не требует таких расходов на доставку. Нам нужны инструменты, лекарственные препараты. Процессоры. Кое-какое оборудование. Программное обеспечение. Я много времени уделила изучению этого вопроса, сэр. Если мы сможем получать хорошие цены на свободном рынке…

— Пожалуйста, мисс! Можно я продолжу?

— Давайте! Мне не терпится опровергнуть вас.

— Фред Хаузер рассказал нам, что становится всё сложнее находить лёд. Это чистая правда. В настоящее время это не больше чем скверная новость, но для наших внуков это обернётся настоящим бедствием. Луна-Сити следовало бы использовать сейчас ту же самую воду, что и двадцать лет назад… постепенно добавляя к ней воду, добытую изо льда, для того чтобы обеспечить потребности растущего населения. Но если задуматься, то мы используем воду только один раз — в одном полном цикле, тремя разными способами. А затем отправляем её в Индию. В виде пшеницы. Несмотря на то что пшеница обрабатывается вакуумом, она тем не менее содержит в себе столь драгоценную воду. Зачем нам отправлять воду в Индию? У них там целый Индийский океан! Но то, что содержится в этом зерне помимо воды, — ещё большая ценность, которой недопустимо разбрасываться: минеральные вещества для растений получить труднее, чем воду, несмотря даже на то, что мы извлекаем их из скальных пород. Товарищи, поймите же меня: каждая партия груза, которую отправляют на корабле на Землю, обрекает ваших внуков на медленную смерть. Чудесный процесс фотосинтеза и круговорот веществ в пищевых цепочках, включающих в себя растения и животных, представляют собой замкнутый цикл. Вы разомкнули этот цикл, и теперь ваши жизненные силы утекают вниз, на Землю. Вам не нужны никакие высокие цепы — деньги нельзя есть. Вам нужно — всем нам нужно — положить конец этому расточительству. Эмбарго, полное и абсолютное. Луна должна быть самодостаточной!

Около дюжины людей принялись кричать, требуя, чтобы им предоставили возможность высказаться, ещё больше народу заговорило, и председатель застучал молоточком. Поэтому я и не заметил того, что произошла какая-то заминка, до тех пор пока одна из женщин не завопила. Тогда я огляделся вокруг.

Все двери были распахнуты, и в проёме одной из них я увидел троих вооружённых людей в жёлтой форме, которую носили охранники Надсмотрщика. Около главной двери, находящейся в дальнем конце зала, находился человек с мегафоном, рёв которого перекрывал и шум толпы, и звукоусилительную систему.

- ВСЁ В ПОРЯДКЕ! ВСЁ В ПОРЯДКЕ! — прогромыхал он. — ОСТАВАЙТЕСЬ НА СВОИХ МЕСТАХ! ВЫ ВСЕ АРЕСТОВАНЫ! НЕ ДЕЛАЙТЕ ГЛУПОСТЕЙ, СОХРАНЯЙТЕ СПОКОЙСТВИЕ! ВЫХОДИТЕ ПО ОДНОМУ. ДЕРЖИТЕ РУКИ ВЫТЯНУТЫМИ ПЕРЕД СОБОЙ, В РУКАХ НИЧЕГО НЕ ДОЛЖНО БЫТЬ.

Коротышка сгрёб в охапку своего соседа и швырнул его на ближайшего из охранников. Двое охранников упали, третий открыл огонь. Кто-то завизжал. Тощая рыжеволосая девчонка лет одиннадцати или двенадцати кинулась под ноги третьему охраннику и, подкатившись к нему, ударила его под колени — он упал. Коротышка, взмахнув рукой, толкнул Вайоминг Нот себе за спину, стараясь прикрыть её своим большим телом, и, закричав: «Ман, позаботься о Вай — держись рядом с ней!» — двинулся к двери, расшвыривая окружающих налево и направо, словно детишек.

Крики стали громче. Я почувствовал запах — ту самую вонь, которую ощущал в тот день, когда лишился руки, — и с ужасом осознал, что стражи порядка используют не пистолеты с парализующими зарядами, а лазеры. Коротышка достиг двери и схватил своими огромными руками сразу двух охранников. Рыжеволосой девочки нигде не было видно. Охранник, которого она свалила, стоял на коленях, опираясь руками об пол. Я ударил его левой рукой в лицо и, судя по тому, как резко удар отдался мне в плечо, сломал ему челюсть. Должно быть, я замешкался на мгновение, поскольку Коротышка подтолкнул меня и заорал:

— Пошевеливайся, Ман! Уведи её отсюда!

Правой рукой я обхватил Вайоминг за талию, заставил её перепрыгнуть через охранника, которого приложил, и потащил её к двери. При этом мне пришлось столкнуться с некоторыми трудностями — кажется, она не хотела, чтобы её спасали. Когда мы оказались за дверью, она попыталась притормозить, но я шлёпнул её по нижней части спины, вынудив бежать вперёд, чтобы не упасть.

Я оглянулся назад. Коротышка ухватил ещё двух охранников за шеи. Он ухмылялся, когда стукал их головами друг о друга. Их головы треснули как яичная скорлупа, и Коротышка закричал мне:

— Беги!

Я бросился вперёд, вслед за Вайоминг. В тот момент Коротышке не нужна была моя помощь, и тем более она не могла ему понадобиться в дальнейшем. И я не мог допустить, чтобы его последнее усилие пропало даром. Поскольку я увидел, что охранников он убивал, стоя на одной ноге. Другой ноги, начиная от бедра, у него уже не было.

3

Вайо находилась на середине пандуса, ведущего наверх, на уровень шесть, когда мне удалось нагнать её. Она не замедлила шаг, и для того, чтобы успеть попасть вместе с ней в воздушный шлюз, мне пришлось крепко вцепиться в ручку его двери. Там я заставил её остановиться, стянул с её кудрей красную кепочку и сунул её в свою сумку.

— Так-то лучше!

Свою собственную кепку я где-то потерял ещё раньше. Выглядела она напуганной. Но ответила:

— Да. Ты прав.

— Прежде чем мы откроем дверь, — сказал я, — ответь: ты направляешься сейчас в какое-то конкретное место? И как поступить мне? Остаться и постараться сбить их со следа? Или пойти с тобой?

— Я не знаю. Нам бы лучше дождаться Коротышку.

— Коротышка мёртв.

Её глаза расширились, но она ничего не сказала.

— Ты остановилась у него? Или у кого-то ещё? — спросил я.

— Для меня был забронирован номер в отеле, в гостинице «Украина». Я не знаю, где она находится. Я приехала слишком поздно, у меня не было времени, чтобы подтвердить заказ.

— Это то самое место, куда тебе точно идти не следует. Вайоминг, я не имею понятия о том, что происходит. Я впервые за несколько месяцев увидел в Луна-Сити людей из охранки Надсмотрщика. И я никогда не видел ни одного из них без того, чтобы при этом не было важной персоны, которую они охраняют. Ты могла бы пойти ко мне домой — но меня, возможно, уже тоже ищут. В любом случае нам следует держаться подальше от людных коридоров.

Кто-то принялся колотить в дверь, выходящую на шестой уровень. Сквозь стекло круглого смотрового окна на нас уставилось маленькое личико.

— Здесь нельзя оставаться, — сказал я, открывая дверь.

Ростом девочка была мне по пояс. Она подняла глаза и сказала с насмешкой:

— Целуйся с ней где-нибудь в другом месте. Из-за вас остановилось всё движение.

Затем она протиснулась между нами, и я открыл для неё вторую дверь.

— Давай-ка воспользуемся её советом, — предложил я. — Ты возьмёшь меня под руку и постараешься сделать вид, что я — тот самый парень, с которым ты хочешь провести время. Мы с тобой будем гулять. Медленно.

Так мы и поступили. Мы прошли по длинному боковому проходу, где не было почти никого, кроме ребятни, путавшейся у нас под ногами. Если бы охранники Надсмотрщика попытались выследить нас, используя те же методы, что полицейские Земли, то от дюжины до девяти десятков детишек могли бы сказать им, в какую сторону направилась высокая блондинка. Но я не думаю, что кто-либо из детишек Луны захотел бы что-то сообщить охраннику. Они бы не ответили ему даже на вопрос о том, сколько сейчас времени.

Какой-то парнишка, находящийся в том возрасте, когда он уже вполне мог по достоинству оценить Вайоминг, остановился прямо перед нами и восторженно присвистнул. Она улыбнулась и взмахом руки отогнала его в сторону.

— У нас проблема, — шепнул я ей на ухо. — Ты привлекаешь внимание, как полная Земля. Нам нужно найти какой-нибудь отель и укрыться там. Тут есть один неподалёку, в боковом проходе, — ничего особенного, там в основном кабинки, которые снимают для любовных свиданий. Зато не привлекает внимания.

— Я сейчас не в том настроении, чтобы снимать кабинку для любовных свиданий.