АБАРИНОВА-КОЖУХОВА ЕЛИЗАВЕТА

ХОЛМ ДЕМОНОВ Часть третья

Золотая лягушка



Дама В Черном шла по еле приметной в лунном свете тропинке. Бремя от времени она презрительно фыркала и подбирала длинные юбки. Ей явно не нравились ни болота, ни ночные прогулки по ним. Ее проводник низко кланялся и говорил с почтительностью:

— Ступайте сюда, Ваша Светлость, — и заискивающе поглядывал на Даму, но ее лицо было скрыто вуалью. Хотя нетрудно было догадаться о том, что оно дышало презрением и брезгливостью. В ряске оглушительно вопили лягушки.

— Как они противно квакают! — с омерзением произнесла Дама.

— Время их подошло, вот они и квакают, — почтительно отвечал проводник. — Да и кто им запретит?

— Молчать! — топнула ножкой Дама. И лягушачий хор стих в тот же миг. Навалившаяся тишина была такой густой, что зазвенело в ушах. Проводник удивленно потряс головой.

— Нечего башкой трясти, остолоп! — грубо прикрикнула на него Дама. — Ступай побыстрей, я не собираюсь ночевать здесь, возле этого поганого городища в компании жаб.

За этими разговорами Дама и ее проводник вышли на узкую колдобистую дорогу, где стояла карета, запряженная тройкой черных коней. Кони нетерпеливо били копытами, грызли удила и косили злым глазом на безмолвного кучера.

Проводник угодливо склонился перед Дамой В Черном:

— Ваша Светлость, я свое дело сделал, не угодно ли будет со мной расплатиться?

— Ну что ж, сейчас ты получишь свою плату, Виссарион, — с ехидным смешком отвечала Дама. В неверном свете ущербной луны блеснул кинжал, непонятно откуда появившийся в руке Дамы, и ее проводник с глухим стоном упал на дорогу прямо под копыта коней. Придержав юбки, Дама презрительно столкнула бездыханное тело изящным башмачком, и болото с горестным вздохом поглотило труп.

— Ступай на прокорм пиявкам, — процедила Дама, отряхивая подол и, уже садясь в карету, бросила кучеру: — Трогай!

ГЛАВА ПЕРВАЯ. ВОСКРЕСНЫЕ ПОСИДЕЛКИ

Со времени путешествия в Царь-Город и в Белую Пущу прошло около двух недель, и эти события, Б силу их невероятности, с каждым днем все более казались их участникам чем-то вроде удивительного сновидения.

Новые расследования занимали пытливый ум частного детектива Василия Дубова, и в очередное воскресенье, чтобы немного отдохнуть от дел, он прибыл в дачный поселок \"Жаворонки\", где, как обычно, остановился у писательницы Ольги Ильиничны Заплатиной. А уже оттуда предпринял пешеходную прогулку до близлежащей деревни Заболотье.

* * *

Известнейший Кислоярский врач Владлен Серапионыч частенько любил повторять, что за едой следует говорить о чем-то приятном — об искусстве, о дружбе и любви, но никак не о делах. И сам же частенько нарушал это правило.

Ирландский паб \"Pokrow\'s Gate\", интерьер коего был обильно украшен допотопного вида \"зингерами\", \"ундервудами\", \"феликсами\" и прочим милым сердцу старьем, представлял собою главный и чуть ли не единственный очаг цивилизации в Заболотье — это если не считать старинной родовой усадьбы Покровские Ворота, собственно и давшей название пабу. Когда-то в этой усадьбе, находящейся неподалеку от Заболотья, проживали бароны Покровские, в годы советской власти там располагалось правление местного колхоза, а после ликвидации колхозной системы Покровские Ворота вернули наследнику баронов Покровских, известному кислоярскому поэту и переводчику Ивану Покровскому, которого местные жители за весьма своеобразные нравы почему-то прозвали Иваном-царевичем.

Несмотря на ленчево-обеденное время, в зале было весьма малолюдно: в дальнем углу, лицом к стене, сидел какой-то гражданин в широкополой шляпе, а недалеко от буфетной стойки, за уютным деревянным столиком, предавались скромной трапезе частный детектив Василий Дубов и доктор Владлен Серапионыч. При этом они безбожно нарушали докторское правило, то есть беседовали именно о делах.

— Нет, ну народ здесь, в Заболотье, хороший, — говорил Василий Николаевич, неспеша прихлебывая фирменный овощной суп \"Ельцин в Дублине\", — только вот пьют, собаки, как... как собаки! И от этого вечно всякие происшествия. Вот я, когда сюда шел, встретил местного тракториста Савельича — уже на бровях! Ну ладно, выпил, так сидел бы дома, а он на трактор полез. Не удивлюсь, ежели грабабахнется вместе с трактором — и сам побьется, и машину угробит. А ведь прекрасный человек!

— Да, алкоголь — это настоящий бич человечества, — сочувственно закивал доктор Серапионыч и привычным жестом полез во внутренний карман сюртука, где у него всегда хранилась скляночка с какой-то жидкостью, от одного запаха которой здоровенные люди порой валились чуть не замертво. Доктор же как ни в чем не бывало вылил около трети содержимого к себе в фирменное харчо \"Кот и луна\", старательно размешал и отправил в рот полную ложку. — Эх, знатное харчецо!.. Жаль только, компания наша поредела: Наденька в Петербурге, майор засел на даче и запойно штудирует Псалтырь, а баронесса укатила на научную конференцию.

— В Старгород, — усмехнулся Дубов.

— Да, я тоже так подумал, — кивнул Серапионыч. — Кстати, Василий Николаич, — обратился доктор к своему сотрапезнику, — а вы здесь по делам, или как?

— Или как, — отозвался Василий, оторвавшись от фирменного компота \"Трилистник\" (в пабе все блюда именовались фирменными). Впрочем, и одежда детектива — цветастые \"бермуды\" и такая же майка — говорили о том, что здесь он действительно на отдыхе. — Надо же иногда, знаете, оторваться от дел, съездить на природу. . .

— А дела у вас, конечно же, первеющей важности, — заметил доктор. — Не скупитесь, Васенька, поделитесь сокровенным!

— Ну, отчего же не поделиться, — охотно сказал Дубов, — тем более, что именно от своих друзей я часто получаю советы и сведения, которые помогают мне установить истину. Но это строго конфиденциально — то, чем я сейчас занимаюсь, пока что под большим секретом. Ну да вы, Владлен Серапионыч, не из болтливых...

Подождав, когда от столика отошел официант, забравший пустые тарелки и принесший два стакана чая, Дубов приступил к повествованию:

— Этим делом меня в неофициальном порядке попросили заняться наши правоохранительные органы. Дело в том, что в Кислоярске появлялись всякие темные личности — бывшие спецназовцы, члены самых разнообразных экстремистских группировок и просто бандиты, причем многие из них ранее числились убитыми или пропавшими без вести. Короче, \"солдаты удачи\", а точнее — \"псы войны\". Ну, собственно, кое-что вам и так уже известно. Я имею в виду тот случай, когда вы с майором Селезнем чуть не поймали одну такую теплую компанию. Которая испарилась вместе с куркулем Виссарионом. Так вот, нашу милицию очень интересует, куда они все поиспарились. Может, легли на дно и ждут условного сигнала? А потом устроят эдакий небольшой веселенький переворот.

— Да, ну и дела, — задумчиво протянул Серапионыч, привычным жестом подливая в чай из скляночки. А Дубов продолжал:

— Хотя нет, один из них все же \"засветился\". Знаете, как говорят: \"Узнаете каждого по делам его\". Тот самый Мстислав Мыльник, которого опознал майор, в прошлом один из главарей Кислоярского, а затем Придурильского ОМОНа. На сей раз никто его не видел, иначе бы тут же арестовали, но его присутствие в городе выдали именно дела.

— И что за дела? — заинтересовался Серапионыч.

— Дела, скажем так, не совсем красивые, — немного замялся Дубов. — Все мы любим животных, так сказать, братьев наших меньших, но Мстислав делает это очень уж грубо и прямолинейно.

— Как и положено психопатической личности, — вставил Серапионыч.

— На сей раз жертвами его, гм, не совсем традиционных наклонностей стали две овчарки, один водолаз и горная овца из зоопарка, — сообщил Василий. — А насчет зацепок я вот что скажу — с Мстиславом и его головорезами в Придурильской Республике сталкивался, в самом прямом смысле, майор Селезень, так что я приехал в \"Жаворонки\" заодно еще и проконсультироваться с ним...

Однако закончить мысль Великому Детективу не удалось, так как в паб вбежали несколько человек в возбужденных чувствах.

— Доктор, скорее! — кричали они. — Такое несчастье!

— Ну что там еще случилось? — Серапионыч неспеша отставил в сторону недопитый чай. — Опять тяжелая алкогольная интоксикация?

— Савельич с трактором в канаву гигнулся! — одним духом выпалила бойкая старушка, возглавлявшая делегацию.

— Ну, так бы сразу и сказали, — спокойно поднялся из-за стола доктор. — Ладно, пойдем глянем, в чем дело. Ну там насчет медицинской помощи, или вскрытия...

* * *

Едва доктор в сопровождении сельчан покинул паб, человек в шляпе встал из-за своего дальнего столика и направился к Дубову. Его внешность показалась детективу знакомой, а когда тот приблизился, стало ясно, что это ни кто иной как Царь-Городский реформатор господин Рыжий. Правда, в шляпе, босоножках и мешковатом сером костюме он выглядел далеко не столь импозантно, как в шубе с царского плеча.

Стараясь ничем не показать удивления, Василий отодвинул в сторону посуду и жестом пригласил Рыжего за столик.

— Василий Николаич, я прибыл сюда по очень важному делу, — без предисловий и прочих царь-городских церемоний начал Рыжий, — и, несмотря на произошедшие между нами недоразумения, вынужден вновь обратиться к вам за помощью просто потому, что другого выхода не вижу.

— М-да, — протянул Дубов, — у меня есть правило — помогать даже тем людям, которые мне лично не нравятся.

— Ну что ж, — криво усмехнулся Рыжий, — мои дела, как и мои идеи, многим не нравятся.

— Ваши идеи, — спокойно отвечал Василий, — это ваше личное дело. Мне же не нравятся ваши методы. Более того, мне кажется, вы считаете, что цель оправдывает средства.

— Да, я действительно так считаю, — снова усмехнулся Рыжий. — Хотя, конечно, с некоторыми оговорками...

— А я считаю, — резко прервал его Дубов, — что это аморально! Рыжий смутился и уставился в окно. Над столом повисла неловкая пауза. — Так вы мне поможете? — в конце концов спросил Рыжий.

— Да, я, конечно, постараюсь помочь, — уже успокоившись, отвечал Дубов, — хотя ничего конкретного обещать не могу. Кстати, господин Рыжий, как это вам удалось сюда попасть? Ведь ваши мудрецы утверждают, что это можно сделать только в полнолуние.

— Мудрецы немного ошиблись в расчетах, — не моргнув глазом, ответил Рыжий. — Оказывается, пропускная способность городища несколько шире: путешествовать можно ежедневно, вернее — еженощно, от заката до рассвета.

— А, ну понятно, — кивнул Василий. — И что за необходимость заставила вас вновь обратиться ко мне?

— Непосредственная опасность, грозящая Кислоярскому царству не только потерей государственной независимости, но и, боюсь, просто физическим уничтожением.

— Ну, это уж вы, пожалуй, преувеличиваете, — заметил Дубов, но, мельком взглянув на Рыжего, понял, что тот говорит на полном серьезе. — Что ж, тогда изложите ситуацию.

— Вот это уже деловой разговор, — с удовлетворением откликнулся Рыжий. — Суть дела такова. Князь Григорий, как вам, вероятно, известно, остался в живых и теперь перешел от угроз к самым недвусмысленным действиям — он сконцентрировал чуть ли не все свои регулярные войска на нашей границе, вблизи от деревни Каменка, и в любой момент может ввести их на нашу территорию. В столице началось брожение, многие бояре уже чуть ли не в открытую ждут князя Григория, чтобы вручить ему ключи от Царь-Города. Единственный, кто мог бы хоть сколько-то консолидировать народ перед лицом столь грозной опасности — это наш царь Дормидонт Петрович, но он, едва узнав о происходящем, тут же впал в новый запой, и даже наши лучшие лекари и знахари не в силах привести его в более-менее нормальное состояние. Хотя для него, скорее, нормальным состоянием является именно запой. Кроме того, что-то совершенно непонятное, но угрожающее происходит в Новой Мангазее...

— Это город, который когда-то давно присоединил царь Степан? — припомнил Дубов.

— Совершенно верно. Мои люди сообщили, что там затевается антигосударственный заговор, хотя кто его готовит и в чем его сущность, пока не ясно. В общем, нужна ваша помощь.

— Ну что ж, раз нужна — значит, окажем. — Василий деловито раскрыл свой неразлучный блокнот. — Стало быть, отечество в опасности — раз. Государь в запое — два. Наконец, заговор в Новой Мангазее — три. Ах да, еще убийство князя Владимира, которое я так и не раскрыл. Насчет первого пункта поговорим с майором Селезнем — уверен, что он не откажется поехать с нами в Царь-Город и помочь с организацией народного ополчения. Вот с Мангазеей посложнее — можно было бы попросить заняться ею госпожу Чаликову или баронессу фон Ачкасофф, но увы — баронесса в настоящее время находится, гм, в научной командировке. А Надя поехала в Москву и в Петербург, и хоть должна не сегодня-завтра прибыть в Кислоярск, но ждать ее не стоит, ведь дело, как я понимаю, самое неотложное. — Говоря это, Дубов с особым нажимом произнес слово \"Петербург\", но Рыжий и бровью не повел: очевидно, бывшему студенту Толе Веревкину более привычным было слово \"Ленинград\" — название города, вблизи которого он двадцать с чем-то лет назад \"утонул\" в Финском заливе. — Ну что ж, Мангазеей придется заняться мне самому, — продолжал детектив, — а уж что касается исцеления Дормидонта Петровича от пьянства...

Дубов не договорил, так как в паб вернулся Серапионыч. Кивнув Рыжему, как будто тот был его давним знакомым, доктор присел за столик.

— Владлен Серапионыч, — тут же обратился к нему Дубов, — умеете ли вы выводить людей из длительного запоя?

— Ну, вообще-то умею, — откликнулся доктор, привычно подливая в остывший чай из скляночки. И, пристально глянув на Рыжего, добавил: — А вы, милейший, не особливо похожи на запойного...

— Нет-нет, — смутился Рыжий, — речь не обо мне.

— Доктор, согласны ли вы отправиться в параллельную действительность и излечить от пьянства царя Дормидонта? — тут же взял быка за рога Василий. Даже Рыжий от такой стремительности слегка опешил. Серапионыч же почти не удивился:

— Я, правда, не совсем понял, о чем речь, но раз уж вы, Василий Николаич, предлагаете, то я со всем моим удовольствием.

— Вот и чудесненько, — в предвкушении головокружительного расследования потер руки Василий. — Тогда не будем терять времени. До заката еще далеко, собраться мы успеем. Я скажу Александру Иванычу, чтобы заводил свой \"Джип\"...

— Нет-нет, \"Джипа\" не надо, — перебил заметно повеселевший Рыжий, — за городищем нас будет ждать карета.

— Прекрасно, — обрадовался Дубов, — тогда я иду к майору, а вы, господин Рыжий, введите доктора в курс дела. Встретимся ближе к вечеру на городище.

* * *

Говоря об умении выводить людей из запоя, доктор отнюдь не кривил душой — он уже имел некоторую практику в этой области. Одна весьма поучительная история из этой практики произошла лет десять назад.

Шло обычное ночное дежурство в морге. Владлен Серапионыч, крайне щепетильный в отношении порядка на рабочем месте, к полуночи перемыл все пробирки и инструменты и уже заваривал чаек, когда в покойницкой раздался жуткий вопль. Серапионыч любовно обернул чайничек полотенцем и пошел посмотреть — кому это из усопших там неймется. На одном из столов сидел мужик, зябко кутаясь в застиранную простыню. Он поводил по сторонам безумным взглядом и бормотал что-то себе под нос.

— В чем дело? — участливо осведомился Серапионыч. — Г-г-где я? — спросил мужик.

— В морге, батенька, в морге, — улыбнулся доктор. — Как вас, кстати, зовут?

— Георгий, — ошеломленно проговорил мужик. — А что?

— Да понимаете ли, друг мой Георгий, — протирая платочком пенсне, отвечал Серапионыч, — вы у нас числитесь как \"безымянный труп мужского пола\". А это непорядок. Теперь же я с чистым сердцем напишу на вашей бирке: \"Труп товарища Георгия\".

Товарищ Георгий затравленно посмотрел на картонную бирку, привязанную к большому пальцу левой ноги.

— Но я же не труп? — неуверенно проговорил он.

— Труп, труп, — заулыбался Серапионыч. — Поверьте моему опыту, голубчик: вы самый что ни на есть первостатейный труп. — Серапионыч подсел к Георгию на стол. — Я, знаете ли, уже столько покойничков повидал на своем веку. И такие презабавные мне попадались.

— Но я ж вроде... — пробормотал Георгий.

— Ну, в конце концов, если хотите, — развел руками доктор, — я могу вам заключение о смерти показать. Но это, конечно, все бумажки. Неужели вы, батенька, сами-то не помните, как вы умерли?

— Не-а, — помотал головой мужик.

— Ну как же так, — всплеснул руками Серапионыч, — ведь такое событие лишь раз в жизни бывает. И не запомнить...

— Да я только припоминаю, — неуверенно проговорил Георгий, — с Гриней мы пили возле \"трубы\"...

— Что пили? — деловито осведомился доктор. — \"Рояль\".

— Значит, плохо очищенный спирт с высоким содержанием ацетона и эфира. — Серапионыч печально развел руками. — Вы, товарищ Георгий, умерли вследствие отравления. Увы.

— Но я помню, что мы еще с Гриней подрались.

— А, ну это кардинально меняет дело, — поправил пенсне доктор. — Стало быть, вы скончались от травм. Правда, на фоне обширного отравления.

— А еще я припоминаю, доктор, что потом заснул под забором...

— Ах, даже так, — покачал головой Серапионыч, — а ночью были заморозки. Значит, вы умерли от общего переохлаждения организма. На фоне побоев и отравления. Так что немудрено...

Товарищ Георгий внезапно схватился за голову, украшенную синяками, и завыл, как волк, попавший в капкан.

— Значит, я околел, — подвывал он, — как пес под забором. Побитый и никому не нужный. Просрал я свою жизнь, ой, просрал.

— Ну что ж тут поделаешь, — Серапионыч участливо поправил простынку на Георгии, — как жил, так, значится, и помер.

А покойник зарыдал. По его небритому лицу катились крупные слезы, размывая грязь. Однако сразу после этого происшествия Георгий бросил пить, и его жизнь резко изменилась. Сейчас он — крупный бизнесмен, отец семейства и спонсор молодежного театра. И до сих пор он с благодарностью вспоминает доктора Серапионыча с его сеансом \"антиалкогольной психотерапии\", вернувшей его к жизни в самом прямом смысле.

* * *

Рыжий, Дубов, Селезень и Серапионыч сидели в одной из археологических ям Горохового городища и, наблюдая, как солнце торжественно плюхается в болото, вели неспешную беседу. Майор при этом старательно разбирал и прочищал детали пулемета \"Дегтярев\", который решил взять с собой в огромном саквояже. О том, что он вез в не менее солидном рюкзаке, можно было только догадываться. Серапионыч прихватил с собой лишь чемоданчик с лекарствами и самым необходимым медицинским инструментом, а Василий был и вовсе налегке: свой основной багаж, то есть следственный опыт и дедуктивный метод, он держал под черепной коробкой, а вспомогательный, то есть некоторые сведения текущего и справочного характера — в блокноте.

Используя вынужденный простой, Рыжий знакомил своих собеседников со сложной ситуацией, сложившейся в Кислоярском царстве:

— Положение усугубляется еще и тем, что мы не знаем, какие средства мог взять на вооружение князь Григорий. И если они действительно безграничны, как полагают некоторые наши военные эксперты, то я просто не представляю, что теперь делать...

— Не надо паники, — хладнокровно отвечал майор Селезень. — Главное — уверенность в своих силах. А то утром проснешься, а голова в тумбочке. — При этих словах майор захохотал так, что с низенького куста, росшего между камней, сорвалась стайка каких-то мелких пташек. — Для начала совершу инспекционную поездку на границу, — как ни в чем не бывало продолжал Селезень, — а уже тогда решим, что делать: героически сопротивляться или сдаваться на милость победителя. Но лично я считаю, что сопротивляться надобно в любом случае...

Почувствовав, что майор всерьез собирается излагать собственную военную доктрину, Дубов поспешно спросил:

— Господин Рыжий, а как насчет этой, как ее, Новой Мангазеи? Что там вообще происходит?

Рыжий поудобнее устроился на доисторическом булыжнике:

— Ситуация там во многом определяется почти двухвековой историей взаимоотношений Мангазеи и Царь-Города. Если вкратце, то Новая Мангазея занимает особое положение в Кислоярском царстве, имея довольно широкую автономию. Мангазейцы платят в центральную казну некоторую весьма солидную сумму в деньгах и товарах, а мы держим там свой воинский контингент, призванный охранять Мангазею от возможных захватчиков.

— А что, имеются желающие? — заинтересовался майор Селезень.

— Еще бы! — невесело ответил Рыжий. — Новая Мангазея — это настоящий лакомый кусочек.

— То есть это не просто один из городов вашего Кислоярского царства? — задумчиво спросил Серапионыч.

— В том-то и дело, — подхватил Рыжий. — Новая Мангазея находится на стыке нескольких крупных торговых путей — достаточно назвать \"шелковый\" и \"из варяг в греки\". Там перегружают товары с караванов на суда, плывущие по реке Венде, и наоборот. Естественно, Мангазея, или Вендополь, как ее назвали греческие купцы — это крупнейший центр торговли, ремесел, там даже кое-какая промышленность развивается. Так что вы понимаете, господа, что на такой город всегда желающие найдутся.

— Князь Григорий?! — догадался Дубов. Рыжий кивнул:

— Совершенно точно. У меня даже создается впечатление, что эту авантюру с женитьбой на царевне, ультиматумами и всем прочим он затеял прежде всего затем, чтобы завладеть Мангазеей. И это не просто догадки — с недавних пор в городе появились подметные письма якобы от имени князя Григория, где он обещает в случае объединения его княжества с Кислоярским царством даровать Новой Мангазее положение вольного города, которого около двухсот лет назад ее лишил царь Степан. И многие верят! — Рыжий немного помолчал, глядя, как солнце медленно опускается за горизонт. — Но вас, Василий Николаич, конечно же, более заинтересует другое событие — а именно убийство воеводы Афанасия, который возглавлял нашу военную дружину в Новой Мангазее.

— Убийство?! — чуть не вскочил детектив. — Но при каких обстоятельствах?

— Увы, об этом я ничего толком не знаю. Кажется, его закололи кинжалом в собственном доме. Ну, то есть, в воеводничьем тереме.

— Стало быть, почерк иной, чем в случае с князем Владимиром, — отметил Василий.

— Подробности вы узнаете от Пал Палыча, — пообещал Рыжий. — Но главное, причины! Никто не может понять, кому и зачем потребовалось убрать Афанасия — он ведь вроде бы честно выполнял свои воинские обязанности, в дела мангазейцев не вмешивался...

— Выясним, — оптимистично заявил Василий. И со знанием дела добавил: — Подобные убийства просто так не случаются.

— Ну и еще третье, — продолжал Рыжий. — Тут уже загадка скорее монетарного характера... Ага, солнышко уже зашло, — перебил он сам себя. И действительно, над поверхностью болот виднелся лишь верхний край солнца, и прямая золотистая дорожка вела от него прямо к подножию холма.

— Ну, пойдем с богом помолясь, — пробасил майор, тяжело вставая и взваливая на плечи здоровенный рюкзак.

— Бог в помощь, — поднялся и Серапионыч.

— Если сам себе не поможешь, то и бог не поможет, — возразил Дубов, вставая следом за ними.

* * *

— Да, так вот насчет монетарной загадки, — как ни в чем не бывало продолжал Рыжий, пока они спускались вниз по склону холма. — До недавнего времени Мангазея расплачивалась с Царь-Городом в основном золотыми монетами, часто заморскими, это не считая натуральных продуктов. А последнее время оттуда стали поступать все больше отечественные деньги, медь и мелкое серебро. Нет, ну есть, конечно, и заморские золотые, но в них повысился процент фальшивости.

— Занятно, — хмыкнул Дубов и что-то черкнул к себе в блокнот.

— И более того, — продолжал Рыжий, — до меня доходят смутные сведения, что наиболее ценные монеты и даже изделия из драгметаллов в Мангазее просто изымаются из оборота и куда-то исчезают, как будто проваливаются в бездонную бочку. На текущей экономике это пока что никак не сказывается, но если данная тенденция продолжится, то это придаст дополнительный стимул к ликвидации Кислоярской государственности.

Серапионыч, слушая разглагольствования Рыжего, только дивился его образованности — в отличие от Дубова и Селезня, доктор еще не знал о происхождении царь-городского монетариста.

— Извините, господин Рыжий, но я не специалист в финансовых делах, — заметил Василий, — и едва ли смогу выяснить, куда уплывают деньги. Это, знаете, посложнее, чем расследовать какое-нибудь убийство.

— Ну, кое-что выяснить вы сможете, — возразил Рыжий. — В этом вам поможет наш колдун Чумичка.

— А кстати, как там Чумичка? — подхватил майор. — Хороший мужик, я его уважаю.

— Сейчас вы с ним встретитесь, — ответил Рыжий. — Глядите туда.

И действительно, за разговорами они спустились с холма и дошли до узкой лесной дороги. Там стояла карета Рыжего, а на месте возницы восседал Чумичка.

ГЛАВА ВТОРАЯ. ПОНЕДЕЛЬНИК — ДЕНЬ ТЯЖЕЛЫЙ

Василий Дубов проснулся от монотонной тряски и поначалу не мог сообразить, где он находится.

Прошлая ночь вся прошла в делах — сначала добирались от Горохового городища до Царь-Города, затем Василий входил в курс дел, давал последние напутствия майору Селезню и доктору Владлену Серапионычу, сам принимал напутствия от Рыжего и колдуна Чумички, а под утро выехал из столицы в крытой повозке в сопровождении странствующих скоморохов Антипа и Мисаила — они, по мысли

Рыжего, должны были оказывать Василию всемерную помощь в его мангазейских расследованиях.

Сквозь разноцветные стеклышки в небольшом окошке проникал яркий свет — стало быть, день уже в полном разгаре. Детектив поудобнее устроился на куче соломы, служившей ему постелью, и извлек из кармана свой незаменимый блокнот. На последней заполненной странице значилось: \"Новая Мангазея. 1. Утечка денег. 2. Убийство воеводы Афанасия. 3. Подметные письма\".

— Ну что ж, это дело по мне, — пробормотал Василий. — Вот только с чего начнем?

Повозка была разделена на две неравные части: меньшую заднюю, где на соломе проснулся детектив, и более большую переднюю, откуда через полупритворенную дверцу до Василия доносилось лягушачье кваканье, перебиваемое некими драматическими стихами, которые с выражением читал один из скоморохов. Причем, судя по всему, читал он как минимум за двоих персонажей, не пропуская и авторских ремарок:

— Княжна Ольга: \"Ах, Григорий, ты меня слышишь? Ты словно холодом нынче дышишь. Будто тебе я и не жена\". Григорий: \"Я твой супруг навеки, княжна\". Ольга: \"Господи, что ты сделал со мною? Как я стала его женою? Спала с глаз моих пелена\". Григорий: \"Теперь ты навеки моя жена\". Ольга: \"Твои глаза — будто острый нож!.. Нет, меня так просто ты не убьешь. Отыдь от меня, лживая мразь!\". Григорий: \"Поздно, любимая, теперь я — князь\". Ольга: \"Убийца ты, кровопивец, сатана!\". Григорий: \"Довольно! Прощайся с жизнью, княжна\". Григорий бросается на Ольгу с мечом, та падает окровавленная. Ольга: \"Умираю, не помолясь...\". Григорий (с торжеством): \"Все, теперь я полноправный князь!\".

Василий встал с соломы и, стараясь сохранять равновесие, прошел в переднюю \"комнату\", наполовину увешанную разными театральными камзолами и уставленную прочим реквизитом — там Антип, высокий светловолосый человек, внешне мало похожий на артистическую натуру, расхаживая по ограниченному пространству, продолжал читать пьесу. Из чего детектив логически вычислил, что лошадьми правит Мисаил.

— Добрый день, Антип, — позевывая, сказал Василий. Антип оторвался от чтения:

— Добрый денек, Савватей Пахомыч! Каково почивал?

\"Какой еще Савватей Пахомыч?\" — удивился Дубов, но тут же вспомнил, что теперь его зовут именно так. И что в Новую Мангазею он едет отнюдь не как детектив Дубов, имеющий тайное задание от самого Рыжего, а как один из скоморохов, по имени Савватей. Глянув же в осколок зеркала, висевший на стене, он вспомнил, что лишился не только имени, но и привычного облика — и это произошло стараниями колдуна Чумички, выдавшего ему коробочку с чудо-мазью: если помазать ею лицо, то оно менялось до неузнаваемости. А чтобы вернуться в прежний облик, нужно было помазаться еще раз, но при этом произнести некое заклинание, которое Дубов затвердил наизусть.

— Ну как, Антип, скоро приедем? — поинтересовался Василий.

— Уж подъезжаем, — охотно откликнулся скоморох.

— Надо бы опробовать шкатулку, — вспомнил Дубов. — Где она?

— Да там же, где мы ее поставили, — ответил Антип, — за корзиной.

В углу стояла огромная корзина, из которой и доносилось громкое кваканье — в ней сидело с десяток лягушек. Василий достал из-за корзины неприметный деревянный ларчик, поднял крышку, затем вытащил лягушку покрупнее и посадил ее в ларец. Закрыл крышку, потом открыл — там лежала золотая монетка. Дубов вынул монетку, осмотрел со всех сторон, даже попробовал на зуб — нет, никаких причин подозревать ее в фальшивости не было. Однако, поместив ее обратно в шкатулку и открыв-закрыв крышку, детектив вновь извлек оттуда лягушку.

— Здорово! — только и выдохнул Антип. — Откуда у тебя такая?

— От Чумички, — небрежно ответил Василий, и это была истинная правда. — Кстати, как там — есть возле Мангазеи болота? Надо будет еще лягушек наловить.

— Раз надо — наловим, — весело ответил Антип. В этот момент повозка остановилась, и в дверях появилась выразительная физиономия второго скомороха — Мисаила.

— Подъехали к городским воротам, — радостно сообщил он, тряхнув гривой темных волос. — Нужна малая серебряная монетка за въезд.

Дубов вновь произвел манипуляцию с лягушкой и протянул Мисаилу золотую монету:

— Скажи, что сдачи не надо, лишь бы пропустили скорее. Мисаил тут же исчез, а Василий удивленно спросил у Антипа:

— Зачем плата за въезд? Мы же вроде бы не из-за границы едем, да и никакого товара не везем.

— А такие правила, — вздохнул Антип. — Они тут в Мангазее устроили себе как бы государство в государстве, а эти там, в Царь-Городе, все терпят, главное — деньги в казну идут, а на остальное им наплевать.

\"А, понятно, свободная экономическая зона\", — подумал Василий, но вслух спросил совсем о другом:

— А скажи, Антип, что ты давеча бормотал — уж не из того ли представления, что вы когда-то пытались сыграть в Белой Пуще?

— Откуда ты знаешь? — помрачнел Антип.

— Я много чего знаю, — ухмыльнулся детектив, — а еще о большем догадываюсь. Знаю о том, что из князь-григорьевской темницы вас вытащил Рыжий, а догадываюсь, что после этого случая из царевой скоморошьей службы вас выперли, и пришлось перейти на вольные хлеба. Еще догадываюсь, что Рыжий вам помогает материально и иногда использует для своих дел. Вот как сейчас, верно? — Скоморох угрюмо кивнул. — Одного не могу понять — зачем вы тогда поставили ту вещь, ведь знали же, чем все кончится?

Однако Антип не успел ответить, так как повозка, резко дернувшись, стронулась с места. Василий глянул в окошко — площадка перед городскими воротами была забита возами и телегами, гружеными разным товаром, около них деловито сновали представители самых разных племен и народов в немыслимых одеждах и головных уборах, а невдалеке Дубов углядел даже караван навьюченных верблюдов.

И вдруг в нескольких шагах от себя детектив заметил знакомое лицо. Вернее, не столько даже лицо, сколько лысину. А лысина принадлежала ни кому иному, как царь-городскому градоначальнику князю Длиннорукому, которого Василий видел в охотничьем тереме у царя Дормидонта.

Князь стоял возле экипажа, запряженного тройкой белых коней, и о чем-то беседовал с неким господином весьма импозантного вида, с огромной и не совсем обычной бородой, в которой седина перемежалась с участками почти черного цвета.

\"Должно быть, это местный мэр пришел проводить своего столичного коллегу\", подумал Василий, но тут они оба исчезли из поля зрения сыщика, так как скоморошья повозка миновала огромные полукруглые ворота в городской стене и въехала в Новую Мангазею. С любопытством наблюдая через окошко за разностильными постройками и пестро одетыми прохожими, детектив машинально размышлял: \"С одной стороны, почему бы Длиннорукому и не побывать в Мангазее? Но, с другой стороны, проводы для деятеля его масштаба очень уж скромные. И вообще он слывет сторонником князя Григория. Да уж, все это весьма странно и подозрительно...\"

* * *

Каширский терпеливо ждал. Он ждал этого момента долго и страстно, как голодный паук в своей паутине. И хоть каждый новый день приносил разочарование, он тем не менее не терял надежды. Но вот тяжелая, обитая железом дверь его темницы со скрипом отворилась. Каширский тут же сконцентрировался, подобрался, будто хищник, готовый к прыжку. Он был весь наэлектризован. Он чувствовал, как разрушительная энергия течет по его рукам и покалывает кончики пальцев.

— Даю установку... — произнес он низким завораживающим голосом, от которого у простых смертных должна была кровь застывать в жилах.

Но чей-то не очень чистый сапог протолкнул большую глиняную тарелку с едой в его темницу, и дверь захлопнулась, будто крышка гроба.

— И вот так каждый раз, — развел он руками, как бы демонстрируя покорность судьбе. — Ну ничего, зато пообедаем. Надо восстановить силы, а то энергии потратил столько, что хватило бы обрушить луну на землю. Но эти дикари просто непробиваемы — в цивилизованном мире с людьми работать гораздо приятнее. А все Дубов, чтоб у него хвост энергетический вырос! — Бормоча это себе под нос, он взял булку и сходу впился в нее зубами. Однако всегда бесстрастное лицо чародея вдруг исказилось человеческим страданием. Он осторожно извлек булку изо рта: — Ах, мать вашу, десять ведьм вам в задницу!.. Чуть зуб не сломал. Ну какой дурак додумался мне засунуть этот хренов рашпиль в хлеб! — С этими словами черный маг швырнул напильник в угол, потревожив местных крыс. — Ба, елки-моталки! — наконец-то дошло до Каширского. — Это ж неспроста. Хотя вообще-то для меня, великого мага и чародея, пилить решетку, подобно какому-нибудь графу Монте-Кристо, просто унизительно...

Каширский засучил рукава и примерился напильником к решетке:

— Думаю, что за ночь как раз управлюсь. Но если об этом узнают коллеги — засмеют ведь. — И, горестно покачав головой, он принялся за дело.

* * *

Василий Дубов сидел в обеденной зале постоялого двора и, неспешно прихлебывая кислые щи, наблюдал за шумной и разноплеменной публикой, густо заполнившей помещение. За одним из столиков две разбитного вида девицы охмуряли купцов-толстосумов с окладистыми бородами; за другим индийский гость в цветастой чалме заключал сделку с неким чопорным европейцем; за третьим тщедушный господин с бегающими глазками кушал отварную картошку и при этом что-то бормотал себе под нос. Изредка Василий бросал взоры на своего соседа по столу — весьма колоритного вида священнослужителя в темной рясе и с увесистым крестом поверх нее. Крест был настоящий, медный, а не как у небезызвестного боярина Андрея. Священник медленно, со смаком, потягивал из широкой пиалы крепкий чай, пахнущий липовым медом, и закусывал творожными ватрушками.

Неожиданно священник перехватил быстрый взгляд своего соседа и, отставив в сторону пиалу, представился:

— Отец Нифонт. С кем имею честь обедать?

— Дубов, — привычно ответил детектив. И, спохватившись, добавил: — Савватей Пахомыч.

— Вижу, вы тоже не местный, — продолжал священник, глядя прямо в глаза Дубову.

— Да, я из Царь-Города, — кивнул Василий.

— Это хорошо, — отец Нифонт поправил крест на груди. — А я вот из самой Каменки, тамошний батюшка, стало быть. Это такая деревня, если вы не знаете . . .

— Ну почему же, знаю, — возразил Василий, — и про церковь слышал. Это ведь та, что между деревней и заставой? Про этот храм еще слухи ходят, будто бы там нечистая сила орудует... — Все это Василий говорил совершенно спокойно и даже с легкой усмешкой, хотя ночевка в той церкви вызывала в нем, мягко говоря, не самые приятные воспоминания.

— А что поделаешь, — тяжко вздохнул отец Нифонт. — Наша церковь оказалась на самом переднем крае не скажу православия, но христианства — вот они и лезут. Нет, я бывал в княжестве Григория, видел ихние богослужения, но там, извините за нехорошие слова, даже у священников из-под рясы торчит хвост. Нет, это я не в прямом смысле, но вы меня понимаете...

— Понимаю, — закивал Дубов, — и вы прибыли в Мангазею, чтобы узнать способ, как изгнать раз и навсегда бесов из храма?

— Нет-нет, — отвечал священник, — здесь я не со столь благородными намерениями. Понимаете ли, у меня пропал родственник, и я приехал на его поиски...

Заметив, что господин с бегающими глазками перестал бормотать себе под нос и внимательно прислушивается к их разговору, Дубов предложил:

— Отец Нифонт, если уж мы с вами так разговорились, то не пройти ли нам в другое место, а то тут слишком шумно. Вот хоть бы ко мне в номер.

— А и то правда, — согласился батюшка. — Но тогда уж лучше ко мне. Вы где остановились, почтенный Савватей Пахомыч?

— На третьем этаже.

— О, ну так мы с вами соседи!

Расплатившись \"лягушечьим\" золотым и щедро оставив сдачу половому, Василий с чувством облегчения покинул тесную и душноватую обеденную залу. Отец Нифонт черной тенью следовал за ним.

* * *

— Ну, что там слышно? — спросил атаман разбойников у лежащего на дороге подручного, прижимавшегося ухом к земле.

— Что-то едет, Петрович. Что-то большое и тяжелое.

— Ага, золотишко везут. Сердцем чую, — радостно потер ручки атаман. — Эх, славно пограбим! Откуда они едут — со стороны Царь-Города али Белой Пущи?

— Из Царь-Города, — уверенно ответил слухач.

Соловей Петрович лихо свистнул в два пальца, и из придорожных кустов посыпались лиходеи в кафтанах с чужого плеча и сапогах с чужой ноги. Последней выбралась на дорогу девица в мужской одежде и с цигаркой в зубах:

— Ну что, Петрович, грабить будем как в прошлый раз?

— Молча-а-ать! — заверещал грозный атаман.

— Петрович, а насиловать будем? — с надеждой спросил долговязый разбойник.

— Молчи, дурень, — топнул ногой главарь, — мы не какие-нибудь там, понимаешь, а мы того-этого. Токмо за справедливость. Все поделить и раздать народу. Вот.

— А я считаю, что насилие — это есть способ восстановления сословной справедливости, — процедила сквозь зубы девица с цигаркой.

— Начиталась книжек, — сплюнул в придорожную пыль Петрович. — Шибко грамотная, да?

Но тут дебаты были прерваны появлением кареты. Лиходеи радостно бросились ей навстречу и, схватив лошадей за уздцы, остановили экипаж.

— А ну вылезай! — радостно взвизгнул атаман.

Дверца кареты распахнулась, и оттуда показалась огромная мрачная фигура майора Селезня.

— А, Петрович! — нехорошо ухмыльнулся майор. — Давно, засранец, по шее не получал?

При этих словах всю шайку смело с дороги, как не бывало. И грозный атаман, оставшись один на один с Селезнем, сиротливо заозирался по сторонам.

— Грабить буду, — шепотом проблеял Петрович, и на глазах у него навернулись слезы. — Токмо справедливости для.

— Не умеешь грабить — не труди задницу. А то в штаны наложишь, — выдал дежурный афоризм Александр Иваныч. И, схватив разбойника за портки, зашвырнул его в придорожную крапиву. — Трогай! — гаркнул майор, и карета покатила дальше.

Через некоторое время из крапивы выполз атаман. Его банда уже стояла на дороге и скорбно наблюдала, как Петрович, размазывая кулаком сопли, вытаскивал из штанов репьи.

— Ну, как ты, Петрович? — участливо спросил длинный душегуб.

— Всех зарежу!! — внезапно взвился предводитель. — Всех убью! Горло перережу! Кровь выпущу!

— А потом изнасилуем? — с надеждой вопросил длинный. — Молчать, предатели! — взвизгнул атаман.

— Все молчать да молчать, — сплюнула девица с цигаркой. — Молчание, говорят, золото, а у нас опять хрен с маслом.

Петрович уже не стал препираться, а лишь, устало махнув рукой, побрел в лес.

* * *

Здание одного из крупнейших ново-мангазейских постоялых дворов, где остановились Василий и его спутники, было составлено из нескольких соседних строений, когда-то в прошлом не имевших друг к другу никакого отношения, и потому изобиловало разного рода коридорами и переходами, разобраться в которых не всегда могли даже сами служители, не говоря уже о постояльцах. Например, для того чтобы попасть из основного, двухэтажного здания, где на первом этаже находилась обеденная зала, до третьего этажа, где располагались гостевые горницы, нужно было подняться на крышу, а затем пройти по мостику, представлявшему из себя довольно широкую и крепкую доску, вдоль которой с одной стороны была подвешена веревка — за нее постояльцы могли держаться, если дул ветер или если они не были уверены в себе, особенно после употребления крепких напитков.

— Когда я тут первый раз шел, то было малость не по себе, — признался отец Нифонт во время перехода через мостик, — но потом пообвыкся, и ничего.

— А я еще покамест не привык, — озабоченно пробормотал Дубов, старательно держась за поручень .

Горницы для гостей на третьем этаже располагались вдоль длинного коридора, и номер отца Нифонта находился напротив, почти дверь в дверь от комнаты, где поселился Василий со своими скоморохами.

Священник поворочал в замке огромным ключом, дверь отворилась, и они вошли внутрь.

— Прошу за стол, — радушно пригласил отец Нифонт. — Не желаете ли винца отведать ?

— Да нет, вообще-то я не пью, — стал отказываться детектив.

— А я разве пью? — возразил священник, подавая на стол глиняный кувшин и две кружки. — Да не бойтесь, Савватей Пахомыч, это собственного изготовления, а не какой-нибудь кьяпс.

— Что-что? — не понял Василий.

— Ну, кьяпс, это такое крепкое заморское вино, — пояснил отец Нифонт. — У нас в Каменке его зовут еще мухобойкой, и название вполне соответствует сущности. А это... Да вы сами попробуйте!

Василий отпил из кружки — действительно, вино оказалось некрепким и очень приятным на вкус, от него отдавало яблоками, смородиной и какими-то полевыми травами.

— Отец Нифонт, так вы начали рассказывать о своем родственнике, — вспомнил Дубов. Священник немного помрачнел:

— Да, это мой племянник Евлампий, сын сестры. Очень смышленый был парнишка, я его прочил по духовной части, глядишь, дослужился бы до дьякона, а то и до священного сана, я даже надеялся, что со временем он заменит меня. Но увы — Евлампий решил пойти по воинской части, подался в столицу, а потом сюда, в Новую Мангазею...

— То есть в дружину к воеводе Афанасию, — уточнил Дубов.

— Ну да. Поначалу у него все шло хорошо, он присылал нам письма, где описывал свою службу, но потом сообщил, что решил выйти в отставку и заняться торговлей — да вы сами видите, что здесь даже сам воздух дышит стяжательством.

— Ну, отчего же, — возразил Василий, — ведь именно благодаря торговле Мангазея так поднялась. Иначе была бы таким же сонным царством, как наша столица.

— Так-то оно, конечно, так, — огладил волнистую бороду отец Нифонт, — да только для Евлампия все это боком вышло. Поначалу до нас дошли слухи, будто не по своей воле он войско покинул, а что выставили его оттуда за какую-то провинность. А потом письма стали приходить все реже, и мы чувствовали, что он чего-то недоговаривает. Чего-то скрывает. А в одной весточке Евлампий писал, что скоро разбогатеет и пришлет родителям кучу денег. Но это было последнее послание — с тех пор от него ни слуху, ни духу.

— Ну и дела! — посочувствовал Дубов.

— Знаете, у нас в селе есть один паренек, ему всего-то лет тринадцать, но, видно, Господь его одарил светлой головой, — продолжал отец Нифонт. \"Васятка\", догадался детектив. — Когда я ему поведал о Евлампии, он тут же сказал: \"Все ясно. Евлампий ввязался в какое-то темное дело, в котором надеялся хорошо заработать, но ничего не вышло, и его посадили в темницу, оттого-то и вестей нет\". Ну и вот, я не стал передавать его слова сестре, а собрался в Мангазею.

— И что же, Евлампия в темнице не оказалось? — Василий подлил себе еще немного вина.

— Вы поразительно догадливы, дорогой Савватей Пахомыч, — горько усмехнулся священник. — Действительно, в темнице его не оказалось. И тогда я продолжил поиски. Хотя, как вы понимаете, я отнюдь не сыщик, а всего лишь священнослужитель... Для начала я пришел к хозяину дома, где Евлампий находился на постое, там мне сказали, что он заплатил вперед, но уже некоторое время не появлялся и даже не давал о себе знать. Правда, там же я узнал, что Евлампий встречался с некоей богатой госпожой по имени Миликтриса Никодимовна. Я отыскал эту женщину, и она подтвердила свою связь с Евлампием, но сказала, что он уже давно у нее не появлялся.

— Что эта дама из себя представляет? — профессионально заинтересовался Василий.

— О, ну это настоящая госпожа. Сразу видно, что богатая и знатная, — уважительно ответил отец Нифонт. — К тому же весьма набожная. У нее в гостиной образа по всей стене развешаны, и вообще видно, что не какая-нибудь вертихвостка. Так вот, Миликтриса Никодимовна отнеслась ко мне с пониманием и сочувствием и пообещала тут же дать знать, если что-то проведает, и со своей стороны просила сообщить ей, если мне вдруг что-либо станет известно. Правда, она еще сказала, где живут близкие друзья Евлампия, по именам Вячеслав и Анисим, но и от них я немногого добился — оба встревожены пропажей, даже пытались его искать, но безуспешно. У меня создалось впечатление, что они чего-то недоговаривают, может быть, даже щадят мои родственные чувства... Правда, один из них, Анисим, мне сильно не приглянулся — какой-то скользкий, если так можно сказать. — Отец Нифонт налил себе вина и надолго замолк.

— Видите ли, я тоже не сыщик, — прервал молчание детектив, — я актер и сочинитель. Но мне приходится много общаться с людьми из самых разных сословий, и я попробую что-нибудь выведать о вашем племяннике.

— Да-да, пожалуйста, Савватей Пахомыч, я буду очень вам благодарен! — вскочил священник. — Век буду за вас бога молить!

— Ох, чего-то я у вас засиделся, — встал из-за стола и Василий. — Мне уж пора. Главное — не теряйте надежду, отец Нифонт, и все будет хорошо.

* * *

На столе весело урчал огромный трехведерный самовар в окружении чашек, баранок и горшочков с вареньем. Глава сыскного приказа Пал Палыч медленно, со смаком потягивал душистый чаек прямо из блюдечка с голубой каемочкой:

— Такого чая, любезнейший Серапионыч, вы больше нигде не отведаете. Ваши собратья по ремеслу, царь-городские лекари и знахари, приписывают ему славные целительные свойства.

— Да-да, чудный чаек, — поддакивал Серапионыч, профессиональным движением извлекая из внутреннего кармана скляночку и подливая в чай. — Не хотите попробовать? Ну, как хотите. Да, кстати, дорогой Пал Палыч, у меня тут до вас небольшое дельце имеется. Василий Николаич просил меня выяснить более детально насчет обстоятельств смерти князя Владимира.

— Я уж, по правде сказать, и забыл про это дело, — поморщился Пал Палыч. — Да и чего тут можно нового накопать?

— Вот-вот, именно насчет накопать я и хотел с вами поговорить, — радостно подхватил Серапионыч и сделал первый глоток. — А чаек у вас действительно знатный. Неплохо бы сбацать эксгумацию.

— Простите, не понял, — поставил блюдечко на стол Пал Палыч и налил новую порцию.

— Ну, выкопать труп и хорошенечко его изучить, родимого. — Чего?! — поперхнувшись чаем, выпучил глаза сыщик.

— Ну это же элементарно, дорогой Пал Палыч. Раскапываем могилку, открываем гробик, извлекаем трупик и потрошим его за милую душу...

— Но зачем?

— Ну, установим характер удушения...

— Зачем тревожить усопшего? — взволнованно сказал Пал Палыч. — Нехорошо

— Хорошо, очень даже хорошо! — подхватил доктор. — Я это сколько раз проделывал.

— Ну, не знаю, где вы это проделывали, но у нас за такое надругательство камнями побьют да в Кислоярке утопят!

— Господи, какие дикие нравы, — вздохнул Серапионыч. — Ну ладно, раз нельзя официально, так может вы мне хотя бы подскажете, как выйти на здешних археологов?

— А это еще что за лиходеи? — пристально глянул на собеседника Пал Палыч.

— Ну, это такие людишки, которые промышляют по ночам на кладбище. Раскапывают могилки, покойничков раздевают, берут себе что получше. Им-то уже ни к чему, а людям польза.

Пал Палыч посмотрел на Серапионыча с грустью:

— Мертвым-то оно, конечно, может, и ничего не нужно, но уважение к последнему пристанищу — это нужно нам самим. И что же за жизнь будет без этого?

— А чего? — спокойно поправил пенсне доктор. — Мы такой жизнью живем — и ничего вроде.

— Вроде, — скорбно покачал головой Пал Палыч.

* * *

Войдя к себе в номер, Василий застал обоих скоморохов — они расставляли свои новые приобретения, сделанные на золотые монеты из чудо-шкатулки. По преимуществу это были предметы театрального реквизита и мелкая мебель для повозки. В углу стояли три вместительных корзины, из которых доносилось лягушечье кваканье.

— О, вы уже и на болоте успели побывать! — похвалил Дубов.

— Купили, — пренебрежительно ответил Антип. — Оказывается, их здесь торгуют на базаре для галльских купцов, дабы те чувствовали себя, как дома.

Детектив отправил скоморохов на базар с двоякой целью — пустить в оборот как можно больше \"лягушачьих\" монет, а заодно узнать, что говорят в городе о насильственной смерти воеводы Афанасия. И было видно, что скоморохи явились не совсем \"пустыми\" — если Антип чинно ходил по комнате и перебирал многочисленные покукпки, то Мисаила, кажется, просто распирало от желания поделиться новостями с Савватеем Пахомычем.

— Ну, так что новенького? — сжалился Дубов над Мисаилом. Тот тряхнул кудрями:

— О, весь город просто гудит! — О чем — об убийстве воеводы?

— Какой там воевода! — театрально воздел руки к закопченному потолку Мисаил. — Свадьба, вот чем живет вся Мангазея!

— Постойте-постойте, какая свадьба? — опешил детектив.

— Какая свадьба? И он еще спрашивает, какая свадьба!

— Известно какая, — подключился к разговору Антип, — самой Пульхерии Ивановны!