Жорж Сименон
Для Мегрэ вся эта нелепая история началась с того, что он пробормотал нечто невразумительное в ответ на телефонный звонок.
Он уже, можно сказать, не служит в уголовной полиции. Еще два дня — и он выходит на пенсию. Эти два дня, как и все предыдущие, он собирался провести, приводя в порядок папки с делами и откладывая в сторону свои личные бумаги и записи. Тридцать лет он провел в этом здании на набережной Орфевр: здесь самые укромные уголки были ему знакомы лучше, чем собственная квартира. И вот, когда осталось потерять каких-нибудь двое суток, он, словно простой солдат, вдруг принялся считать часы, без конца вспоминая поджидавший его домик на Луаре, где госпожа Мегрэ уже готовилась к его приезду.
Чтобы спокойно поработать, он провел в своем кабинете всю ночь, и теперь здесь стоял густой сизый дым от его трубки. Первые лучи зари осветили залитую дождем набережную, где еще не погасли ночные фонари: это напомнило ему бесконечные допросы, которые, начавшись в этом самом кабинете средь бела дня, случалось, завершались признанием измученного преступника в такой же хмурый предрассветный час, когда тот, кто вел допрос, выбивался из сил не меньше, чем сам подозреваемый.
Где-то за стеной, в соседнем отделе, зазвонил телефон.
Сначала Мегрэ не обратил на него внимания, но вдруг вскинул голову, сообразив, что недавно дежурный инспектор заходил к нему и предупреждал, что пойдет глотнет горячего кофейку.
В просторном здании было пусто, свет везде притушен, в коридорах никого. Мегрэ вошел в комнату, снял трубку и сказал:
— Алло!
На другом конце провода отозвался мужской голос:
— Это ты?
Почему вместо того, чтобы сказать «нет» или узнать, кого спрашивают, он ответил невнятным бормотанием?
— Это Пьер… К нам в отдел срочных вызовов поступило сообщение, что в гостинице «Северная звезда» произошло загадочное убийство… Хочешь туда поехать?
Мегрэ снова что-то пробурчал в трубку, повесил ее, смущенно огляделся по сторонам. Он-то знал, как это бывает. У дежурного инспектора в отделе срочных вызовов есть приятель, этот самый Пьер. И он всегда готов поделиться с другом ценной информацией.
Еще два дня…
Мегрэ набил трубку, вернулся в свой кабинет, но так и не собрался с силами, чтобы снова зарыться в бумажный ворох: минутой позже он уже надел котелок, натянул тяжелое пальто с бархатным воротником и, пожав плечами, начал спускаться по лестнице.
Было только шесть часов утра. Телефонный звонок раздался как раз вовремя, и когда Мегрэ вышел из такси на улице Мобеж, в двух шагах от Северного вокзала, перед дверью гостиницы, которую охранял полицейский в форме, еще не собралась толпа.
— Полицейский комиссар уже здесь?
— Пока нет. За ним поехали к нему домой.
— А врач?
— Только что поднялся наверх.
Это была самая обычная захудалая гостиница, из тех, что всегда ютятся рядом с вокзалами. В комнатушке справа от входной двери виднелась разобранная постель, вероятно принадлежавшая ночному портье.
Все здесь выглядело серым и неопрятным, особенно в это раннее, дождливое утро.
— Номер тридцать два на третьем этаже…
Вытертый ковер на лестнице был прикреплен медными прутьями. В коридоре на втором этаже столпилось несколько постояльцев в ночной одежде, кое-кто в пальто, наброшенном вместо халата прямо поверх пижамы, с заспанными лицами и с тем осоловелым выражением, которое появляется у людей, внезапно оказавшихся свидетелями трагедии.
Поднимаясь по лестнице, Мегрэ чуть было не налетел на девушку, которая спускалась ему навстречу.
— Куда это вы собрались? — спросил он машинально.
— Мне надо на поезд.
— Возвращайтесь в свой номер.
— Но…
— Никто не должен покидать гостиницу без моего разрешения. У двери стоит полицейский.
Продолжая подниматься, он вынудил ее попятиться вверх по ступенькам.
— Это надолго?
— Понятия не имею. Говорю вам, идите в свой номер.
Он нередко бывал не в духе в начале расследования, да и бессонная ночь давала о себе знать. Дверь тридцать второго номера распахнулась, и наспех одетый мужчина с незастегнутым воротом, в шлепанцах на босу ногу, обратился к нему:
— Полицейский комиссар?
— Нет, я из Главного управления уголовной полиции. Комиссар Мегрэ.
— Прошу вас, входите… Я хозяин гостиницы. Я здесь уже пять лет, но такого еще не было…
Ну, с этим все ясно! Болтливый зануда, слабак и нытик, вложивший в гостиницу свои жалкие сбережения в надежде через несколько лет уйти на покой.
Мегрэ вошел в комнату. Врач уже надевал пальто. На кровати лицом вниз лежал обнаженный мужчина, на спине у него, примерно на уровне сердца, зияла широкая рана.
— Умер?
— Почти мгновенно.
— А кровь?
Врач показал на растекшуюся у самой двери лужицу:
— Он дотащился дотуда, пытался звать на помощь.
Хозяин пояснил:
— У меня как раз зазвонил будильник, я всегда встаю в половине шестого. Наши постояльцы, как правило, спешат на поезд и поэтому просыпаются рано. Услышал, как хлопают двери…
— Погодите… Вы сказали, двери… Именно двери, во множественном числе?
— Думаю, да… Хотя я не уверен… В общем, до меня донесся какой-то шум.
— А шаги?
— И шаги, конечно, тоже.
— В коридоре или на лестнице?
— Надо подумать…
— Подумайте… Шаги на лестнице звучат иначе, чем в коридоре…
— Может, и те и другие? Больше всего меня поразил крик, вернее, вопль, который, казалось, с трудом вырывался из глотки. Я как раз надевал брюки. Открыл дверь и…
— Минутку. А где вы спите?
— На втором этаже, в самом конце коридора. Там есть каморка, которую нельзя сдавать, потому что там только слуховое окошко…
— Дальше!
— Это все. Я помчался сюда. Некоторые постояльцы приоткрыли двери и выглядывали в коридор. Эта дверь была распахнута, на пороге мужчина не лежал, а скорее стоял на коленях, буквально истекая кровью…
— Голый?
— Это я снял с него пижаму, — вмешался врач.
— Ножевая рана?
— Да, нанесена большим ножом с широким лезвием.
Наконец прибыл полицейский комиссар и при виде Мегрэ недовольно поморщился.
Мегрэ терпеть не мог преступления, совершенные в гостиницах, и уже сожалел, что, не подумав, ответил на не предназначавшийся ему телефонный звонок. Как всегда в таких случаях, постояльцам не сиделось на месте.
Один за другим они обращались к полицейским:
— Прошу прощения, господин комиссар… Вот мои документы. У себя в Безье я пользуюсь всеобщим уважением. В полдень я должен быть в Брюсселе, а мой поезд…
— Мне очень жаль! — только и мог ответить комиссар.
Кое-кто возмущался. Некоторые женщины, предварительно испробовав на нем свои чары, плакали:
— Если только мой муж узнает, что я провела здесь ночь…
— Мадам, наберитесь терпения!
Наконец, когда все постояльцы собрались в коридорах, он вышел из себя, велел им вернуться в свои номера и закрыть за собой дверь.
У него оставалось на все про все меньше четверти часа. Вот-вот сюда нагрянут эксперты с фотоаппаратами и прочим оборудованием. Затем их сменят следователь, представитель прокуратуры, судмедэксперт.
— Это все его вещи? Больше ничего не было?
Бледный хозяин покачал головой. В одном из углов нашелся лишь небольшой чемоданчик. Открыв его, Мегрэ обнаружил туалетные принадлежности да смену белья.
На вешалке висел прекрасно сшитый костюм, серый с металлическим отливом, пальто с хлястиком и мягкая фетровая шляпа с инициалами «Ж.Б.».
В бумажнике лежала визитная карточка на имя Жоржа Бомпара (Париж, улица Миромесниль, 17). Денег нигде не было, не считая мелочи в карманах.
Мегрэ перевернул тело и увидел лицо человека лет сорока пяти, с удивительно тонкими чертами. Особенно его поразила серебристая седина, но контрасту придававшая незнакомцу необычайно юный и в то же время изысканный вид.
— Принесите-ка мне его регистрационную карту!
Хозяин подал ему карту. Она была заполнена на имя Бомпара, и адрес указан тот же, что и на визитке.
— Он пришел один?
— Я только что спрашивал об этом у ночного портье, ведь он остановился у нас в половине четвертого утра. Он был один.
— А где портье?
— Ждет внизу.
— Передайте ему, что я ему запрещаю выходить из гостиницы до окончания предварительного расследования. — При этих словах Мегрэ нагнулся и подобрал с пола шелковый чулок, который сначала не разглядел за ножкой кровати. — Мне понадобится список всех постояльцев, особенно женщин.
Шелковый чулок, судя по всему, сняли не глядя и уронили на пол, как это случается, когда поспешно срывают с себя одежду. Он был телесного цвета, небольшого размера и среднего качества.
Предоставив полицейскому комиссару составлять отчет и встречать представителей прокуратуры, Мегрэ, в пальто, в шляпе и с неизменной трубкой в зубах, вышел из номера. Правда, трубка погасла, а по пятам за ним, словно за полковником, обходящим казармы, следовал хозяин гостиницы.
— Кто здесь? — спрашивал Мегрэ, указывая на одну из дверей.
— Госпожа Женевьева Бланше, сорок два года, вдова, проживает в Компьене.
— Давайте посмотрим.
С первого же взгляда он убедился, что госпожа Бланше носит нитяные чулки, но, несмотря на недовольство этой дамы, заставил ее открыть чемодан и обыскал комнату.
— Вы ничего не слышали?
Она покраснела. Пришлось проявить настойчивость.
— Ну, мне показалось… Знаете, перегородки здесь такие тонкие! В общем, мне показалось, что этот господин был не один и что он… они…
— Что в соседнем номере занимались любовью? — спросил Мегрэ напрямик: он на дух не переносил чересчур стыдливых дамочек.
Затем пришлось разбираться с двумя пожилыми англичанками, у которых оказалось несколько пар новых шелковых чулок: они задумали провезти их тайком через границу и подарить своей племяннице.
Швейцарка с сомнительными документами была отправлена на набережную Орфевр для проверки личности.
Пока Мегрэ не удалось отыскать второй шелковый чулок. Но вот этажом выше он снова увидел девушку, которая уже встречалась ему сегодня на лестнице, и тут же взглянул ей на ноги.
— Как? Вы ходите без чулок? — удивился он. — В это время года?
Дело было в марте, и погода стояла прохладная.
— Я никогда не ношу чулок.
— А вещи у вас есть?
— Нет!
— Вы заполняли регистрационную карту?
— Да.
Он отыскал ее карту. Выписана на имя Селины Жермен, без определенных занятий, проживающей в Орлеане на Ивовой улице.
— Вас зовут Селина Жермен?
— Да.
Он присматривался к ней, удивленный ее явной враждебностью.
— Возраст?
— Девятнадцать лет.
— Вы уверены, что вообще не носите чулок?
Он обыскал номер, переворошил постель, открыл в гардеробе все ящики и вдруг приказал:
— Поднимите-ка юбку.
— Что? Вы в своем уме?
— Пожалуйста, поднимите юбку.
— Ну вы даете! Не боитесь, что я подам жалобу на вас за такое гнусное поведение?
— В этой гостинице убит человек! — отрезал он. — Ну же, не тяните!
На ее побледневшем лице резко выделялись огромные глаза, карие в золотую крапинку, как это часто бывает у рыжих. Сейчас в них отражались презрение и ярость.
— Сами поднимите, если не страшно, — заявила она. — Но предупреждаю: я буду жаловаться!
Мегрэ подошел к ней, коснулся руками ее бедер.
— Вы носите пояс, — решил он.
— Ну и что?
— Это не просто ремешок, сами знаете. На вас узкий пояс с резинками.
— Что с того? Как хочу, так и одеваюсь!
— Где второй чулок?
— Я ничего не знаю.
Хозяин с явным недоумением слушал эту странную перепалку.
— Дайте-ка мне большой разводной ключ! — бросил ему Мегрэ.
Этим ключом он развинтил сливную трубу. И, как и следовало ожидать, вскоре извлек оттуда мокрый комочек, оказавшийся при ближайшем рассмотрении шелковым чулком.
— Поехали, детка! — сказал он невозмутимо. — Потолкуем-ка лучше у меня в кабинете.
— А если я с вами никуда не поеду?
— Едем, я говорю!
Мегрэ подтолкнул ее к выходу. Она упиралась изо всех сил. На секунду он задержался возле тридцать второго номера и приоткрыл дверь.
— Я в контору! — предупредил он только что подъехавшего следователя. — Похоже, у меня есть кое-что любопытное.
В тот же миг задержанная попыталась броситься в сторону. Но комиссар успел перехватить ее руку; тогда свободной рукой она вцепилась ему в лицо.
— Эй, потише…
— Пустите меня! Пустите, я говорю! Вы подонок! Вы хотели меня раздеть… Задрали мне юбку. Вы мстите мне за то, что я не далась вам!
В коридоре захлопали двери. Оторопевшие постояльцы взирали на невозмутимого Мегрэ, державшего девушку за руку.
— Может, хватит орать?
— Вы не имеете права забирать меня! Я ничего не сделала! Мне надо на поезд… — Она не переставала вопить, даже когда он тащил ее вниз по лестнице: — Помогите! Я ничего не сделала!.. Это насилие!
Она явно надеялась, что люди, не разобравшись, в чем дело, кинутся ей на помощь: такое случается чаще, чем можно себе представить. Как-то раз, когда Мегрэ был еще новичком в полиции, его самого здорово потрепали, потому что карманник, задержанный им у выхода из универмага, вдруг заорал:
— Держи вора!
Перед «Северной звездой» уже собрались зеваки. На всякий случай комиссар знаком приказал такси подъехать поближе. Но одному из полицейских пришлось помочь ему справиться с девушкой: она все еще вырывалась и даже пыталась броситься на землю.
Наконец им удалось захлопнуть за ней дверцу. Мегрэ поправил сбившуюся шляпу и покосился на запыхавшуюся пленницу.
— Давненько не встречал подобной стервы! — заметил он.
— А я в жизни не видела такой грубой скотины, как вы!
И не разберешь, что она за штучка. Когда утром они столкнулись на лестнице, в этом своем темно-синем костюме она выглядела такой юной и хрупкой, что он чуть не принял ее за девушку из хорошей семьи.
Но у себя в номере она держалась грубо и вызывающе, словно гулящая девка.
Здесь, в машине, она вдруг повела себя иначе, небрежно заметив:
— Так вы и есть знаменитый Мегрэ? Очень жаль, но я была о вас лучшего мнения!
Он раскурил давно потухшую трубку. Она поморщилась:
— Я не выношу дыма!
— У вас у самой в сумочке сигареты! — возразил он.
— Каждому свое! Ваш дым мне не нравится!
Но он продолжал курить, исподтишка наблюдая за ней: такая вполне способна открыть дверцу и выскочить из машины на ходу.
— И давно уже? — вдруг спросил он.
— Что давно?
— Вы этим занимаетесь?
Ему вдруг почудилась легкая усмешка на ее тонких губах.
— Какое вам дело?
— Как угодно. Надеюсь, у меня в конторе вы наконец возьметесь за ум.
— И вы снова захотите увидеть мой пояс?
— Там посмотрим.
Дождь не прекращался. Но народу на парижских улицах становилось все больше. Чтобы проехать через Центральный рынок, пришлось снизить скорость. Наконец они выбрались на Набережную.
Мегрэ до сих пор не был уверен, не напрасно ли он ответил на утренний звонок. Во всяком случае, ему хотелось понять, что за упрямое создание сидит рядом с ним в машине.
Между ними уже завязалась схватка — необычный поединок, в котором оба противника словно испытывали друг друга.
— Надо думать, вы намерены допрашивать меня часами, не давая мне ни пить, ни есть? Обычно вы так и делаете, верно?
— Посмотрим, — повторил он.
— А я хочу сразу предупредить, что меня этим не испугаешь. Мне себя не в чем упрекнуть. А вы еще заплатите за все…
— Решено.
— В чем вы меня обвиняете?
— Пока не знаю.
— Тогда лучше отпустите меня. Это самое умное, что вы можете сделать.
Такси остановилось во дворе уголовной полиции, и Мегрэ полез было в карман за бумажником, собираясь расплатиться с шофером. Но, встретившись глазами с задержанной, сообразил: она только того и ждет, чтобы снова попытаться бежать, и сказал:
— Сейчас кто-нибудь выйдет к вам с деньгами.
В здание уже вернулись обитатели, почти изо всех отделов доносились голоса. Мегрэ открыл свой кабинет, впустил туда Селину Жермен, запер за ней дверь и предупредил шефа, что хотел бы с ним поговорить.
Минут десять они обсуждали этот случай, обо всем договорились, и Мегрэ, возвращаясь к себе, сказал рассыльному:
— Принесешь мне два кофе с рогаликами.
Наконец он отпер свою дверь — и застыл на пороге при виде усеянного рваными и скомканными бумагами пола, разбитого окна и расколотого надвое бюста Республики, прежде украшавшего камин.
Девушка, развалившись в его собственном кресле, с вызовом взглянула на комиссара.
— Я вас предупреждала! — заявила она. — И имейте в виду, что это еще не конец.
2
Этому допросу суждено было стать самым бесславным за всю карьеру Мегрэ. С самого начала все пошло вкривь и вкось, среди учиненного разгрома, с разбросанной по полу бумагой и кусками гипса, которые комиссар старался не замечать.
Войдя в кабинет, Мегрэ, даже не моргнув глазом, направился к своему креслу, схватил девушку за руку и пробурчал:
— Вы позволите?
Она встала, понимая, что последнее слово все равно будет за ним, и пересела на место, которое он ей указал, лицом к окну, так что дневной свет, безжалостный, как фотовспышка, падал прямо на нее. Она, казалось, ждала, что он вот-вот заговорит. В таком случае ее надежды не оправдались: комиссар прежде всего старательно набил трубку, помешал угли в камине, очинил карандаш и, наконец, открыл дверь посыльному из кафе, принесшему завтрак на двоих.
— Будете? — осведомился он у своей пленницы.
— Молока, конечно, нет? — заметила она ехидно.
— Я подумал, что черный кофе не даст вам заснуть.
— Терпеть не могу кофе без молока!
— Тогда не пейте.
Но она выпила, стараясь освоиться с грозной невозмутимостью собеседника. Тот доел свой завтрак и снял трубку.
— Алло!.. Соедините меня с жандармерией Орлеана. — И, дождавшись ответа, произнес: — Говорит Мегрэ… Не могли бы вы для меня кое-что выяснить, в частном порядке? Если нужно, я направлю официальное поручение… Речь идет о некой Селине Жермен, проживающей в вашем городе на Ивовой улице…
Ему показалось, что по ее лицу скользнула усмешка.
В ту же секунду он нахмурился:
— Что-что? Вы уверены? А в пригороде?
Повесив трубку, он бросил на Селину Жермен долгий взгляд:
— Где ты живешь?
— Нигде!
— Где ты познакомилась с Жоржем Бомпаром?
— На улице.
Тут они схватились всерьез: нервы были напряжены до предела у обоих, и оба взвешивали каждое слово. За окном по-прежнему лил дождь и изредка доносились гудки проходивших под мостом буксиров.
— На какой улице?
— На Монмартре.
— Ты ловила клиента?
— Ну и что?
— В котором часу это было?
— Не знаю.
— Вы вошли в гостиницу вместе?
Поколебавшись, она сообразила: ему наверняка известно, что ее приятель явился в гостиницу один, и предпочла уточнить:
— Я пришла туда заранее и сняла номер. Он сам так захотел.
— Где ты родилась?
— Это мое личное дело.
— У тебя уже были неприятности с полицией нравов?
В дверь постучали. Инспектор Жанвье никак не решался заговорить, и Мегрэ кивком попросил его не стесняться.
— Я был на улице Миромесниль, но мне мало что удалось узнать. Жорж Бомпар действительно там проживает. Вот уже пятнадцать лет он снимает за две с половиной тысячи франков двухкомнатную холостяцкую квартиру, на шестом этаже, окнами во двор. По словам консьержки, дома он почти не бывал: он коммивояжер, постоянно в разъездах.
Мегрэ ощутил, как при этих словах девушка вздрогнула и чуть было не заговорила, но тут же справилась с собой и снова стала невозмутимой.
— Что еще?
— Это все. Бомпар вышел из дому вчера утром.
— Ему никто не звонил?
— У него нет телефона.
— И больше ничего?
— Ничего. Разве что мои личные впечатления… Судя по женским снимкам, которыми увешаны все стены, он не упускал случая развлечься…
— А ее фотографии ты там не видел?
— Дайте подумать. Кажется, нет.
— Привези мне все снимки и письма, если найдутся.
Отправив Жанвье, Мегрэ снова занялся огнем в камине, затем потер ладонью лоб, зевнул.
— Если тебе верить, то ты ничего не знаешь. Тебя зовут Селина Жермен, и ты работаешь на панели. Бомпар снял тебя на улице и повел в гостиницу.
— Не сразу. Сперва мы прошлись по ночным барам, потанцевали.
— А когда пришли в гостиницу?
— Я спустилась к нему в номер, как мы и договаривались. Мы легли…
— Знаю! Вас слышала соседка…
— Наверное, эта извращенка нарочно встала, чтобы послушать. А может, она и в замочную скважину подглядывала?
— Что дальше? Кто-то вышел?
— Не знаю. Я вернулась в свой номер.
— В одной сорочке?
— Я оделась, но не совсем. Должно быть, один чулок завалился под кровать. Криков я не слышала. Меня разбудила беготня по коридору и хлопанье дверьми. Я испугалась, что меня могут обвинить в убийстве, и хотела уйти из гостиницы. Но вы меня не пустили. Тогда я и вспомнила про чулок и засунула другой в сточную трубу. Этого вам достаточно?
Мегрэ поднялся, надел шляпу, но пальто брать не стал, открыл дверь и бросил:
— Пошли.
Не спуская с нее глаз, он вел ее по бесконечным коридорам, затем по узкой лестнице, пока наконец они не оказались в отделе опознания, где снимали данные со всех мужчин и женщин, задержанных в течение ночи.
Сейчас была очередь женщин. Их оставалось еще около двадцати, в основном проститутки самого низшего пошиба — все они давно привыкли к этой процедуре и раздевались безо всякого принуждения.
Человек, не знавший Мегрэ, мог бы принять его сейчас за старого увальня, равнодушно выполняющего свою нудную работу.
— Давай раздевайся… — вздохнул он, разжигая свою трубку.
Ему пришлось отвернуться, чтобы скрыть от нее хитрую улыбку.
— Мне совсем раздеться?
— Вот именно!
Он угадывал в ней внутреннюю борьбу и с некоторой тревогой ждал, чем она окончится. Наконец девушка буквально сорвала с себя жакет, кремовую шелковую блузку и присела, чтобы снять туфли.
Опустив глаза, Мегрэ заметил, как дрожат у нее руки, и чуть было не решился прекратить пытку.
- Ты по-прежнему утверждаешь, что приставала к мужчинам в общественном месте?
Уставившись прямо перед собой, она кивнула, судорожно сжав зубы, переступила через юбку; ее маленькие твердые груди натягивали ткань сорочки.
— Становись в очередь… Тебя осмотрят.
Словно ненароком он подобрал ее одежду и отнес в соседнюю комнату. Здесь, в лаборатории, среди пробирок и проекторов, эксперты выполняли сложнейшие исследования.
— Взгляни-ка сюда, Элуа, что скажешь об этих вещичках?
Высокий молодой человек взял у него костюм, со знанием дела пощупал ткань и указал на этикетку:
— Изготовлено в Бордо. Превосходный материал, хороший покрой. Это могла бы носить молодая женщина из состоятельной буржуазной семьи.
— Спасибо тебе.
Вернувшись на женскую половину, он услышал какую-то громкую перебранку, и вскоре к нему подошел фотограф из отдела опознания:
— Мне с ней не сладить! Только соберусь снимать, она надувает щеки, кривит губы, зажмуривается — короче, становится неузнаваемой.
— Ладно, пусть одевается! — устало кивнул Мегрэ. — Конечно, ее отпечатков у вас нет?
— Нет! Она еще никогда не имела дела с полицией. А вот и доктор вас ищет…
Мегрэ был хорошо знаком с этим молодым врачом.
Они отошли в сторонку и долго что-то обсуждали вполголоса. Когда разговор был окончен, появилась задержанная, уже одетая, с застывшим взором и до того бледная, что Мегрэ стало ее жалко.
— Ну что, теперь будете говорить?
— Мне нечего сказать.
Они снова были в кабинете Мегрэ, и, как ни странно, между ними установилась какая-то близость. Конечно, они не стали друзьями — скорее наоборот, но и совсем чужими уже себя не чувствовали.
— Знаете, что мне сказал врач? — Она покраснела и едва не расплакалась. — Думаю, вы и сами догадываетесь? Всего месяц назад вы…
— Прекратите!
— Значит, вы признаетесь, что стали женщиной не больше, чем месяц назад. Вам следовало бы также признаться, что вы назвались чужим именем!