— А как давно ты здесь?

— Пять лет.

— А где месье Жозеф ест?

— Почти всегда в пивной на бульваре Батиньоль.

— Он холостяк?

— Вдовец, так, по крайней мере, мне говорили.

— Он никогда не ночует вне дома?

— Кроме тех случаев, когда он в поездке, естественно.

— Он много разъезжает?

— Именно он ездит проверять счета в филиалах в провинции.

— Так в котором часу, ты сказал, он вернулся?

— Около половины десятого.

— Он потом никуда не выходил?

— Нет.

— Больше никто не приходил?

— Месье Гайярден.

— А ты откуда его знаешь?

— Потому что я часто открывал ему дверь. Раньше это был дружок патрона. Потом они поссорились, и вчера, впервые за долгое время, он…

— Ты открыл ему дверь?

— Месье позвонил мне и сказал, чтобы я его впустил.

Между кабинетом и швейцарской есть внутренняя телефонная связь.

— Это было в котором часу?

— Около десяти часов. Вы знаете, я больше привык узнавать время по солнцу и нечасто гляжу на часы. Особенно если те, что здесь, всегда спешат, по крайней мере на десять минут.

— Сколько времени он находился наверху?

— Может быть, с четверть часа.

— А как ты открыл ему дверь, когда он уходил?

— Нажав на грушу, вот здесь, как во всех швейцарских.

— Ты видел, как он выходил?

— Конечно.

— Ты посмотрел на него?

— Ну… — Он пребывал в нерешительности и начал казаться обеспокоенным. — Как сказать, это зависит от того, что вы понимаете под «посмотреть». Под аркой довольно темно. Я специально не присматривался. Я видел его, и все! Я его узнал. Я уверен, что это был он.

— Но ты не знаешь, в каком он был настроении?

— Конечно нет.

— Твой патрон тебе после позвонил еще раз?

— Зачем?

— Отвечай на вопрос.

— Нет… Мне кажется, что нет… Погодите… Нет! Я лег спать. Немного почитал газету в постели, а потом выключил свет.

— Значит, после ухода Гайярдена никто больше не входил в дом?

Виктор открыл было рот, но ничего не сказал.

— Это не совсем верно? — гнул свое Мегрэ.

— Конечно, это так. Но может быть, и не совсем так…

Очень трудно за несколько минут рассказать все о людях… Я даже не представляю, что вы знаете…

— Что ты хочешь этим сказать?

— А что они вам рассказали, там, наверху?

— Кто?

— Ну, мадемуазель Луиза, или Ноэми, или Жермена…

— Кто-то мог войти без твоего ведома прошлой ночью?

— Конечно!

— Кто?

— Ну, во-первых, патрон, который мог выйти и вернуться. Вы не заметили маленькую дверь со стороны улицы Прони? Это бывший черный ход, и у него от этой двери есть ключ.

— Он им иногда пользуется?

— Я не знаю.

— А у кого еще есть ключ от этой двери?

— У месье Жозефа, я в этом уверен, так как несколько раз видел, как он уходил утром, хотя не видел, как он возвращался накануне вечером.

— У кого еще?

— Может быть, у этой крали.

— Кого ты так называешь?

— Да последнюю любовницу патрона, маленькую брюнетку, имени которой я не знаю и которая живет где-то в районе площади Этуаль.

— Она приходила сюда прошлой ночью?

— Я вам еще раз говорю, что ничего об этом не знаю. Вы понимаете, однажды уже, когда произошла эта история, мне задавали так много вопросов, что заставили сказать о вещах, которые не существовали. Меня даже заставили это подписать, а потом, позже, сунули эти бумаги под нос.

— Ты любил своего патрона?

— А какое это имеет значение?

— Ты отказываешься отвечать?

— Я только хотел сказать, что это не имеет отношения к делу и касается только меня.

— Ну, как знаешь.

— Если я так с вами говорю…

— Я понял.

Да, лучше было больше не настаивать, и Мегрэ медленно поднялся на второй этаж.

— Мадам Фюмаль все еще не спустилась? — спросил он у секретарши.

— Она не хочет видеть мужа, пока его не приведут в порядок.

— Как она себя ведет?

— Как обычно.

— Она не показалась потрясенной?

Луиза Бурж пожала плечами. Она казалась более взволнованной, чем накануне. Мегрэ несколько раз заметил, что она принималась грызть ногти.

— Я не нашел никакого оружия, патрон. Спрашивают, можно ли его увозить в Институт судебной экспертизы.

— А что говорит следователь?

— Он согласен.

— В таком случае я тоже.

Виктор в этот момент принес почту, но не знал, следует ли отдать ее Луизе Бурж.

Писем было гораздо меньше, чем он предполагал. Вероятно, Фюмаль получал большую часть в своих многочисленных филиалах. Тут же были в основном счета, два или три приглашения на благотворительные праздники, письмо адвоката из Невера и, наконец, конверт, который Мегрэ тут же узнал. Из другого угла комнаты Луиза Бурж внимательно следила за ним.

Адрес был написан карандашом. На листе дешевой бумаги были написаны только два слова: «Последнее предупреждение».

Не принимало ли это гротескный характер?

Именно в этот момент положенный на носилки Фердинанд Фюмаль покидал особняк на бульваре Курсель, как раз напротив центрального входа в парк Монсо с мокрыми деревьями.

— Поищи мне в телефонном справочнике некоего Гайярдена, он живет на улице Франциска Первого.

Секретарша протянула Лапуэнту книгу.

— Роже? — спросил инспектор.

— Да. Позвони ему.

Но трубку снял не Гайярден.

— Извините за беспокойство, мадам. Я хотел бы поговорить с месье Гайярденом. Да. Что вы говорите?.. Его нет дома? — Лапуэнт взглядом спросил у Мегрэ, что ему делать дальше. — Это очень срочно… Может быть, он в своем бюро? Вы не знаете? Думаете, что он в отъезде?

Одну минуточку… не кладите трубку…

— Спроси у нее, ночевал ли он прошлой ночью на улице Франциска Первого.

— Алло. Скажите мне, пожалуйста, ночевал ли месье Гайярден вчера дома? Нет? Когда вы видели его последний раз? Вы вместе ужинали? В «Фуке»? И вы расстались в… Я не слышу… Около половины десятого. И он не сказал, куда направляется? Я понимаю… Да… Спасибо… Нет! Передавать ничего не надо. — Он объяснил Мегрэ: — Насколько я понял, это его любовница, а не жена, и похоже, он не привык отчитываться перед ней.

Уже давно прибывшие два инспектора помогали людям из прокуратуры.

— Ты, Неве, поедешь на улицу Франциска Первого.

Адрес найдешь в телефонной книге. Гайярден… Попытаешься узнать, взял ли он с собой какие-нибудь вещи, говорил ли о своем отъезде, еще что-нибудь. Ты раздобудешь фотографию. На всякий случай разошли его описание по вокзалам и аэропортам…

Это казалось слишком простым, и Мегрэ не решался поверить.

— Вы знали, — спросил он у Луизы Бурж, — что Гайярден должен был прийти вчера вечером к вашему патрону?

— Я же вам сказала, что кто-то позвонил и он ответил нечто вроде: «Хорошо».

— В каком он был настроении?

— В обычном.

— Месье Жозеф часто спускался к нему по вечерам?

— Кажется, да.

— А где сейчас месье Жозеф?

— Очевидно, наверху.

Если минуту назад он там и находился, то его больше там не было, потому что все увидели, как он вышел на лестничную площадку, с изумлением глядя по сторонам.

После суеты, царившей в доме, было довольно неожиданно увидеть, как по лестнице, как ни в чем не бывало, спустился маленький человечек с землистым цветом лица и спросил абсолютно естественным тоном:

— Что здесь происходит?

— Вы ничего не слышали? — сердито спросил Мегрэ.

— Что я должен был слышать? Где месье Фюмаль?

— Он умер.

— Что вы сказали?

— Я говорю, что он умер и его уже нет в доме. У вас крепкий сон, месье Жозеф?

— Я сплю как все люди.

— И вы ничего не слышали начиная с половины восьмого утра?

— Я слышал, как кто-то приходил к мадам Фюмаль, этажом ниже.

— В котором часу вы вчера легли спать?

— Около половины одиннадцатого.

— Когда вы ушли от патрона?

Казалось, маленький человечек все еще не понимал, что происходит.

— Почему вы задаете мне эти вопросы?

— Потому что месье Фюмаль был убит. Вы виделись с ним вчера после ужина?

— Я не спускался, но зашел к нему, когда вернулся.

— В котором часу?

— Около половины десятого. Может быть, чуть позже.

— А потом?

— Потом ничего. Я поднялся к себе, поработал с час и лег спать.

— Вы не слышали выстрела?

— Там не слышно ничего, что происходит на этом этаже.

— У вас есть оружие?

— У меня? Я никогда в жизни не держал в руках оружия. Я даже в армии не служил, так как был освобожден от воинской повинности.

— А у Фюмаля оно было?

— Он мне его показывал.

Наконец под бумагами, в ящике ночного столика, нашли пистолет бельгийского производства, которым не пользовались уже многие годы и который, таким образом, не имел отношения к трагедии.

— Вы тоже знали, что месье Фюмаль кого-то ждал?

В этом доме никто сразу не отвечал, и после каждого вопроса возникала пауза, как будто люди должны были повторить его про себя два или три раза, прежде чем понимали его.

— Ждал кого?

— Не валяйте дурака, месье Жозеф. Кстати, как ваше настоящее имя?

— Жозеф Гольдман. Вам его сказали вечера, когда нас представляли друг другу.

— Чем вы занимались, прежде чем поступить на службу к месье Фюмалю?

— Я двадцать два года был судебным исполнителем.

Что касается моей службы у него, это не совсем точно. Вы говорите обо мне как о слуге или подчиненном. На самом же деле я был другом, советчиком.

— Вы хотите сказать, что старались сделать более или менее законными его махинации?

— Осторожнее в выражениях, господин комиссар. Здесь есть свидетели.

— Ну и что?

— Я мог бы потребовать у вас отчета за ваши неосторожные слова.

— Что вы знаете о визите Гайярдена?

Маленький старичок сжал и без того необыкновенно тонкие губы.

— Ничего.

— Я также предполагаю, что вы ничего не знаете о некоей Мартине, которая живет на улице Этуаль и у которой тоже, вероятно, как и у вас, есть ключ от маленькой двери?

— Я никогда не имею дела с женщинами.

Мегрэ находился в доме едва ли полтора часа, а ему уже казалось, что он задыхается, хотелось поскорее выбраться отсюда, вдохнуть свежего воздуха, каким бы сырым он ни был.

— Попрошу вас остаться здесь.

— Я не имею права пойти на улицу Рамбюто? Меня там ждут для принятия важных решений. Вы, кажется, упускаете из виду, что мы обеспечиваем по меньшей мере восьмую часть поставок мяса в Париж и что…

— Тогда один из моих инспекторов пойдет с вами.

— Что это означает?

— Ничего, месье Жозеф. Абсолютно ничего!

Мегрэ был на пределе. Люди из прокуратуры в большом салоне заканчивали составлять протокол. Следователь Планш спросил у комиссара:

— Вы поднимались к ней?

Он явно говорил о мадам Фюмаль.

— Нет еще.

Нужно было туда идти. Нужно было также допросить Феликса и других слуг. Нужно было найти Роже Гайярдена и задать несколько вопросов этой Мартине Гийу, у которой, возможно, был ключ от маленькой двери.

Нужно было наконец разыскать как в бюро на улице Рамбюто, так и в Ла-Виллетт все свидетельства, которые могут…

Мегрэ заранее упал духом. Он чувствовал, что неправильно начал. Фюмаль пришел просить у него защиты.

Комиссар ему не поверил, и Фюмаль был убит выстрелом в спину. Без всякого сомнения, скоро министр внутренних дел позвонит директору криминальной полиции.

Мало ему было англичанки, которая бесследно испарилась.

Луиза Бурж смотрела на него издали с таким видом, будто пыталась понять, о чем он думает, а он думал как раз о ней, спрашивая себя, действительно ли она видела, как ее патрон писал одно из анонимных писем.

Если нет, то это все меняло.

Глава 4

Пьяная женщина и неслышно ступающий фотограф

Около тридцати лет назад, когда Мегрэ, недавно женившийся, был еще секретарем в комиссариате, его жена иногда заходила за ним в обеденное время. Они быстро перекусывали, чтобы больше времени осталось побродить по улицам и бульварам, и Мегрэ вспомнил, как однажды весной он оказался в этом самом парке Монсо, который стоял сейчас черно-белый под окнами особняка.

Тогда было больше нянек, чем теперь, и почти все в нарядной форменной одежде. Детские коляски говорили об изысканной роскоши, железные скамьи, стоявшие вдоль дорожек, были недавно покрашены в желтый цвет, пожилая дама в шляпке, украшенной фиалками, кормила хлебом птиц. «Когда я стану комиссаром…» — пошутил он. И они оба посмотрели на богатые дома, которые окружали этот парк с коваными решетками, завершавшимися позолоченными остриями, сверкавшими на солнце, и воображали себе элегантную и гармоничную жизнь за окнами этих домов.

А теперь, если кто-нибудь в Париже знал всю грубую действительность, если кто-нибудь день за днем обнаруживал истины, спрятанные за роскошными фасадами, это был именно Мегрэ, и в то же время он не мог отрешиться от веры в некоторые детские или юношеские представления.

Вполне вероятно, что в восьми из десяти роскошных домов, окружавших парк, было больше драм, чем гармонии. Но как бы то ни было, ему редко случалось находиться в такой тяжелой атмосфере, как та, что царила в этих стенах. Все казалось фальшивым, ненастоящим, начиная с комнаты консьержа-камердинера, который не был ни консьержем, ни камердинером, но, несмотря на свой полосатый жилет, всего лишь бывшим браконьером, убийцей, которого превратили в сторожевого пса.

А что делал этот подозрительный судебный исполнитель, месье Жозеф, в комнатах под крышей?

Даже Луиза Бурж казалась комиссару подозрительной: она мечтала выйти замуж за шофера, для того чтобы открыть трактир в Жьене.

Бывший мясник из Сен-Фиакр казался еще более не на своем месте, чем кто-либо другой, и высокие панели, мебель, которая, должно быть, была куплена одновременно с домом, выглядели чуждыми, как и две статуи, стоявшие на лестничной площадке.

Что больше всего смущало комиссара, так это злоба, которую он чувствовал за каждым движением Фюмаля, потому что всегда отказывался верить в существование чистой злобы, как таковой.

Было уже больше десяти часов, когда он начал медленно подниматься по лестнице со второго этажа, где работали его сотрудники, на третий. Никто не помешал ему открыть дверь в салон, в котором стояло пятнадцать или шестнадцать пустых кресел, и он был вынужден кашлянуть, чтобы сообщить о своем присутствии.

К нему никто не вышел. Ничто не шелохнулось. Он подошел к приоткрытой двери, за которой находился еще один салон, поменьше, где на одноногом столике стоял забытый поднос с завтраком.

Мегрэ постучал в третью дверь, прислушался. Ему показалось, что ответил приглушенный голос, и он повернул ручку.

Это была комната мадам Фюмаль, которая лежала в кровати и тупо смотрела на него.

— Прошу прощения. Я не встретил служанку, чтобы она сообщила о моем приходе. Думаю, они все внизу, с моими инспекторами.

Она была не причесана, не умыта. Ночная рубашка сползла и приоткрыла плечо и часть мертвенно-белой груди. Вчера он еще мог сомневаться, сейчас же был уверен, что перед ним женщина, которая выпила не только перед тем, как лечь спать, но и сегодня утром. В воздухе сильно пахло спиртным.

Супруга мясника продолжала смотреть на него бессмысленным взглядом, как если бы она испытывала некоторое облегчение, а может быть, и скрытую радость.

— Я думаю, вы уже в курсе дела?

Она кивнула, и ее глаза заблестели, но не от горя.

— Ваш муж умер. Его убили.

Тогда она сказала немного надтреснутым голосом:

— Я всегда думала, что этим все и закончится.

Женщина коротко засмеялась, и оказалось, что она еще более пьяна, чем подумал Мегрэ, когда вошел в комнату.

— Вы ожидали убийства?

— С ним я ожидала всего.

Она показала на постель, на неубранную комнату, пробормотала:

— Я прошу прощения…

— Вы не захотели спуститься?

— А зачем?

Внезапно ее взгляд стал более напряженным.

— Он действительно умер? — Так как комиссар кивнул, она вынула из-под одеяла бутылку и поднесла горлышко к губам. — За его здоровье! — пошутила она. Тем не менее даже мертвый Фюмаль продолжал нагонять на нее страх, так как она с ужасом посмотрела на дверь, а потом спросила у Мегрэ: — Он все еще в доме?

— Его увезли в Институт судебной экспертизы.

— А что с ним будут делать?

— Вскрывать.

Неужели известие о том, что будут копаться в теле мужа, заставило ее улыбнуться лукавой улыбкой? Неужели в ее глазах отразилось нечто вроде свершившейся мести, компенсации за все, что она вытерпела, живя с ним?

Вероятно, она была девушкой, молодой женщиной, похожей на всех остальных. Какую же жизнь устроил ей Фюмаль, чтобы привести в такое плачевное состояние?

Мегрэ случалось встречать таких, как она, но это почти всегда было в трущобах, в бедных кварталах, и нищета неизменно была в основе их деградации.

— Он приходил к вам вчера вечером?

— Кто?

— Ваш муж.

Она покачала головой.

— Он иногда приходил?

— Иногда приходил, но я бы предпочла его не видеть.

— Вы не спускались к нему в кабинет?

— Я никогда не спускалась в его кабинет. Именно в своем кабинете он виделся с моим отцом в последний раз, а через три часа отец повесился.

Казалось, именно в этом и заключался порок Фюмаля: разорять других, не только тех, которые встали ему поперек дороги или которые могли навредить ему, а разорять все равно кого, лишь бы утвердиться в своем могуществе, лишь бы убедить в этом себя самого.

— Вы знаете, кто приходил к нему вчера вечером?

Позже нужно будет приказать одному из инспекторов обыскать ее апартаменты. Мегрэ не хотелось делать этого самому. А провести обыск было необходимо. Ничто не доказывало, что эта женщина не набралась наконец смелости и не убила мужа, а тогда, вполне возможно, оружие находится где-то здесь.

— Я не знаю… Я не желаю ничего больше знать… Я хочу остаться совсем одна!

Мегрэ все еще стоял около кровати мадам Фюмаль, когда увидел, что ее взгляд остановился на чем-то за его спиной. Полыхнула вспышка, и в этот миг женщина, отбросив одеяло, с неожиданной энергией бросилась к фотографу, который неслышно появился в дверном проеме.

Он попытался уйти, но она уже вырвала у него из рук фотоаппарат, бросила его на пол, потом подобрала для того лишь, чтобы с удвоенной силой швырнуть снова.

Мегрэ узнал репортера одной из вечерних газет и нахмурился. Кто-то проинформировал прессу, многочисленных представителей которой он наверняка увидит внизу.

— Минутку… — властно сказал он, поднял с пола фотоаппарат и вытащил пленку. — Уходите, малыш, — сказал он молодому человеку и обернулся к мадам Фюмаль: — Ложитесь. Прошу прощения за все, что здесь произошло. Я распоряжусь, чтобы впредь вас не беспокоили. Однако необходимо, чтобы один из моих инспекторов обыскал ваши апартаменты.

Он торопился уйти из этой комнаты и очень хотел бы навсегда уйти из этого дома. Фотограф ждал его на лестничной площадке.

— Я подумал, что мог…

— Вы слишком далеко зашли. Ваши коллеги здесь?

— Некоторые.

— Кто их проинформировал?

— Я не знаю. Приблизительно с полчаса назад меня вызвал главный редактор и…

Наверняка кто-нибудь из Института судебной экспертизы. Везде есть люди, которые находятся в сговоре с прессой.

— Что произошло на самом деле, комиссар?

— Если бы я это знал, дети мои, меня тут уже не было бы. Я прошу вас дать нам возможность спокойно работать, и я обещаю вам, если мы что-нибудь обнаружим…

— Можно сфотографировать место происшествия?

— Да, только побыстрее…

Людей, которых предстояло допросить, было слишком много, чтобы везти их на набережную Орфевр. Поэтому для этой цели отвели большое пустовавшее помещение.

Лапуэнт был уже за работой, так же как и Бонфис, только что приехали Торранс и Лезюэр.

Торрансу комиссар поручил обыскать апартаменты на третьем этаже, а Бонфиса послал в жилище месье Жозефа. Тот еще не вернулся с улицы Рамбюто.

— Когда он вернется, допроси его на всякий случай, но я очень сомневаюсь, что он много расскажет.

Господа из прокуратуры уехали, большинство специалистов отдела установления личности тоже.

— Позовите одну служанку, только одну, Ноэми, которая прислуживает мадам Фюмаль, а остальные пусть подождут в салоне.

Когда в кабинете убитого раздался телефонный звонок, естественно, Луиза Бурж подняла трубку:

— Говорит секретарь месье Фюмаля. Да. Ну да, он здесь. Я передаю ему трубку. — Она повернулась к Мегрэ: — Это вас. С набережной Орфевр…

— Алло, да…

Говорил директор криминальной полиции.

— Мне только что звонил министр внутренних дел…

— Он уже знает?

— Да. Все в курсе.

— Один из журналистов сообщил на радио?

— Вполне возможно.

— Министр взбешен?

— Да нет, нельзя так сказать. Скорее раздосадован. Он просит, чтобы ему сообщали о ходе расследования. У вас есть какие-нибудь предположения?

— Никаких.

— Скоро поднимется большой шум. Этот человек был еще более влиятельным, чем сам считал.

— О нем сожалеют?

— Почему вы об этом спрашиваете?

— Так просто. На мой взгляд, люди скорее испытывают облегчение.

— Вы сделаете все возможное, не правда ли?

Ну конечно! И тем не менее комиссар никогда не испытывал так мало желания найти убийцу. Конечно, ему было любопытно узнать, кто решился убрать Фюмаля, какой мужчина или какая женщина не смогли больше терпеть и поставили все на карту. Но будет ли он испытывать неприязнь к этому человеку? Не защемит ли у него сердце, когда он наденет на него наручники?

У него редко было так много гипотез, все одинаково правдоподобные.

Мадам Фюмаль?

Ей пришлось бы только спуститься на один этаж, чтобы отомстить за двадцать лет унижений, и конечно же она в придачу к обретенной свободе получит в наследство состояние, целиком или частично.

Был ли у нее любовник? Это казалось маловероятным, но у Мегрэ все же имелись некоторые сомнения.

Месье Жозеф?

Он казался полностью преданным торговцу мясом, в тени которого жил. Одному Богу известно, какие грязные делишки обделывали они вдвоем. Не подчинил ли Фюмаль себе этого человека, как подчинял всех, кто ему служил?

Даже такие люди, как месье Жозеф, восстают!

Луиза Бурж, секретарша, которая пришла к Мегрэ на набережную Орфевр?

До настоящего момента она была единственной, кто говорил, что патрон сам написал анонимные письма. Феликс, шофер, был ее любовником. Оба хотели поскорее пожениться и уехать в Жьен. Предположим, что она или Феликс обокрали Фюмаля или же попытались выманить у него деньги, шантажируя его.

В этом деле у каждого имелись причины убить, включая Виктора, бывшего браконьера, которого патрон держал на коротком поводке.

Покопаться следует и в жизни других слуг. Был еще Гайярден, который не вернулся на улицу Франциска Первого, после того как побывал у Фюмаля.

— Вы уходите, патрон?

— Вернусь через несколько минут. — Он хотел пить, а еще хотел подышать другим воздухом. — Если меня будут спрашивать, пусть Лапуэнт принимает сообщения.

На лестничной площадке комиссару пришлось отделываться от журналистов, а внизу он увидел несколько машин, в том числе и машину с радио, которые стояли вдоль тротуара, привлеченные суматохой, возле них остановились несколько прохожих, а у дверей застыл полицейский в форме.

Засунув руки в карманы, Мегрэ быстро зашагал в сторону бульвара Батиньоль и вошел в первое попавшееся бистро.