— Комиссар Мегрэ…

Бэлль не узнавала себя. Она думала, что будет испытывать отвращение, глядя на подобные вещи и вообще при любом напоминании о том, через что ей пришлось пройти в Париже, но вместо этого испытала удивительное возбуждение. У нее между ног стало тепло.

Прошло не меньше десяти минут, пока она, словно оказывая ему великую услугу, со вздохом произнесла:

Пальцы мужчины исчезли в лоне Бетти. Девушка изгибалась всем телом, как будто ей это невероятно нравилось, и тихонько постанывала.

— Пройдите по лестнице «С». Подниметесь на четвертый этаж. Там вы найдете старшую сестру.

— У-у-м, как хорошо, любимый! — протянула она. — Ты заводишь меня. Я готова оседлать твоего большого друга.

По пути Мегрэ и Лапуэнту встречались санитары, молодые врачи, больные в халатах, а через открытые двери палат виднелись ряды коек.

Бэлль посмотрела на лицо мужчины и увидела, как он пожирает глазами грудь Бетти. По его раскрасневшимся щекам и торчащему члену было видно, насколько его возбуждают прикосновения.

На четвертом этаже им снова пришлось ждать; старшая сестра раздраженно разговаривала с двумя мужчинами, которые тщетно старались ее в чем-то убедить.

— Оседлай меня сейчас! — неожиданно воскликнул он, и Бетти тут же присела на него сверху, двигаясь медленно, пока он не вошел в нее. Она подалась вперед и оперлась на руки, давая мужчине возможность ласкать ее грудь и продолжая скакать на нем.

— Ничего не могу сделать, — бросила она напоследок. — Обращайтесь к администрации, не я устанавливаю порядки.

Мужчины удалились, проворчав сквозь зубы что-то нелестное. Старшая сестра повернулась к Мегрэ:

Мужчина едва не обезумел от удовольствия. Его голова металась по подушке, руки скользили по изгибам тела Бетти с явным восхищением. А та, казалось, контролировала происходящее: приподнималась повыше, потом опять приседала, и он задыхался и стонал от удовольствия все громче и громче.

— Вы по поводу бродяги?

А потом все внезапно закончилось. Мужчина издал какой-то бешенный рык и застыл, затем протянул руку и нежно погладил Бетти по лицу.

— Комиссар Мегрэ, — представился тот. Сестра тщетно пыталась вспомнить, кто это, но и ей имя комиссара ничего не говорило. Здесь был совсем другой мир — мир занумерованных кабинетов, разделенных перегородками отделений, коек, расставленных рядами в просторных палатах, и в ногах каждой койки — дощечка с начертанными на ней таинственными знаками.

Бетти, стараясь не обидеть клиента, осторожно соскользнула с него, обмыла ему пенис и протянула кальсоны и штаны. Пока мужчина обувался, она помылась сама. К тому времени как он был готов, Бетти уже ждала его у двери и встала на цыпочки, чтобы поцеловать на прощание в щеку.

— Как он себя чувствует?

— Пока, сладкий мой, — сказала она. — Ты очень скоро вернешься ко мне.

— Если я не ошибаюсь, его как раз сейчас осматривает профессор Маньен.

До этого момента они вообще не целовались. Когда Бетти закрыла за посетителем дверь, из-за ширмы выбралась смущенная Бэлль.

— Его оперировали?

— Видишь, ничего сложного! — засмеялась Бетти. — Ты заводишь их еще до того, как уложишь в постель, и они становятся пластилином в твоих руках. Знаешь, с этим молодчиком я бы и бесплатно переспала. Он милый, и мне кажется, он бы всю ночь ублажал меня, если бы я попросила.

— Кто вам сказал про операцию?

Бэлль помогла Бетти одеться, застегнула крючки и пуговки.

— Не помню… Я полагал…

— Почему ты его не целовала? — спросила она.

Здесь, в этой больнице, Мегрэ чувствовал себя явно не в своей тарелке и даже как-то робел.

— Потому что целуются только влюбленные, милая, — ответила Бетти. — От поцелуев идет кругом голова, они для любви, а не для притворства. Прибереги их для того, кого полюбишь. Поняла?

— Под какой фамилией он у вас значится?

Бэлль поняла все намного лучше, чем ожидала. Она не могла сказать, что с удовольствием поменялась бы местами с кем-нибудь из девушек, но теперь она противилась меньше и даже думала: если ей попадется такой же молодой мужчина, все будет не так уж плохо.

— Под той, что стоит в его удостоверении личности.

Всю следующую неделю Бэлль наблюдала за каждой из девушек, а однажды стала свидетельницей того, как Анна-Мария и Полли вдвоем ублажали одного клиента.

— Оно хранится у вас?

— За такое удовольствие платят гораздо больше, — объяснила Марта. — Обычно это пожилые богачи, но ты посмотришь, девушки сами не против; для них сложнее всего не рассмеяться.

— Могу вам его показать.

Бэлль уже поняла, что в доме у Марты много смеются. После полудня девушки любили посидеть в маленьком тенистом заднем дворике, попивая чай со льдом или лимонад и обсуждая яркие моменты предыдущего вечера. Они почти не сдерживались, описания получались красочными и живыми, часто очень смешными, особенно когда рассказывали Бетти и Сюзанна. Иногда девушки так много хохотали, что жаловались на икоту.

Сестра зашла в маленький кабинетик за стеклянной перегородкой в конце коридора и тотчас вернулась, неся засаленное удостоверение личности, еще влажное после пребывания в водах Сены.

Фамилия — Келлер.

Сперва Бэлль просто сидела в сторонке и слушала, но потом ее заставили рассказать о том, что ей довелось пережить в Париже. Тот кошмар, который она изо всех сил пыталась вычеркнуть из памяти, выглядел почти комично, когда она поведала о нем своим новым подругам. Бэлль поймала себя на том, что преувеличивает габариты одного насильника и почтенный возраст другого — так боль была меньше. Временами ее голос срывался и глаза наполнялись слезами, но девушки брали ее за руку и сочувственно пожимали. Они отпускали комментарии не только для того, чтобы выказать понимание, но часто чтобы развеять смехом ее слезы.

Имя — Франсуа Мари Флорантен.

— Если научишься смеяться над жалкими старыми козлами, у которых встает только от вида юных испуганных девочек, тогда все они будут у тебя в руках, — сказала Сюзанна с грустью, которая свидетельствовала о том, что она знает, о чем говорит. — Не позволяй мужчинам сломать тебе жизнь, Бэлль. Однажды ты встретишь человека, который покажет тебе, что секс может быть прекрасен. Но пока ты здесь, мы научим тебя смеяться и извлекать выгоду из создавшегося положения.

Профессия — тряпичник.

Бэлль поняла, что слова Сюзанны соответствовали истине, когда наблюдала за тем, как проститутки ведут себя с клиентами. Обе девушки, Анна-Мария с ярко-рыжими волосами и белокурая Полли, были полностью обнаженными. Их юные сильные тела и красивые лица резко контрастировали с веснушчатой физиономией толстого хвастливого техасца с огромным обвисшим животом. Пенис у него был очень маленький, но когда Анна-Мария встала на колени рядом с его лицом, расставив ноги, чтобы он мог поближе рассмотреть, как она себя ласкает, его член возбужденно подскочил. Полли тут же набросилась на него, наклонилась назад, поиграла с яичками, продолжая ритмично двигаться, а Анна-Мария подалась вперед, чтобы мужчина мог поласкать ее промежность языком.

Место рождения — Мюлуз, Нижний Реин.

Согласно документу, Келлеру минуло шестьдесят три года и проживал он в Париже в меблированных комнатах на площади Мобер. Мегрэ хорошо знал эти номера: они служили официальным местом жительства многих бродяг.

Бэлль с трудом верила своим глазам. Было совершенно очевидно, что здесь безраздельно властвуют девушки, а не мужчина. Бэлль смотрела на их лица. Полли изо всех сил сдерживала смех, тем не менее продолжая ласкать клиента и вращать бердами, как можно более эротично, чтобы он побыстрее кончил. Анна-Мария, казалось, получала настоящее удовольствие оттого, что мужчина лижет ей гениталии; она уверяла его, что это ее заводит, что это очень сексуально и она кончает. Создавалось впечатление, что она не лжет: лицо у нее раскраснелось, веки были полуопущены, а рот приоткрыт.

— Он пришел в сознание?

Техасец, когда кончал, ревел, как бык. Полли зажала себе рот рукой, чтобы заглушить смех. Анна-Мария продолжала раскачивать бедрами у лица мужчины; она обхватила его голову со словами, что уже кончает. Пот выступил у нее на лбу и заструился по груди.

Сестра хотела было забрать удостоверение, но комиссар положил его к себе в карман, и она недовольно проворчала:

Бэлль оставалась на своем месте, пока девушки прощались с клиентом. Он расплылся в улыбке, уверяя, что они доставили ему неземное блаженство.

— Это не положено. По правилам… — Келлер лежит в отдельной палате?

— Уж я бы точно не отказался иметь дома в постели двух таких проказниц, как вы, — сказал он, обнимая проституток и прижимая их к себе. — Теперь буду каждую ночь дрочить и вспоминать вас обеих.

— С какой стати?

Девушки проводили посетителя и закрыли дверь. Бэлль вышла из-за ширмы. Полли захихикала.

— Проводите меня к нему.

— Как тебе, крошка? Понравилось?

Сначала она заколебалась, но в конце концов уступила.

Анна-Мария сидела на краю кровати, пытаясь надеть сорочку. Она выглядела отрешенной.

— Вам все равно придется договариваться с профессором.

— Такое впечатление, что тебе на самом деле понравилось, — сказала ей Бэлль.

Пройдя впереди Мегрэ и Лапуэнта, сестра распахнула дверь, за которой виднелись два ряда коек, запятых больными. Большинство из них лежало неподвижно, с открытыми глазами, а двое или трое в больничных халатах стояли в глубине комнаты и о чем-то потихоньку толковали.

— Понравилось, — ответила та с легким французским акцентом, вспыхнула и захихикала. — Со мной такое впервые. Я действительно кончила.

Возле одной из коек, как раз посреди палаты, десяток юношей и девушек, одетых в белые халаты и шапочки, окружили коренастого человека с подстриженными бобриком волосами. Он тоже был в белом халате и, судя по всему, проводил с ними занятия.

Бэлль часто слышала это выражение у Марты в борделе. Она понимала, что оно означает, когда говорят о мужчинах, но до этой секунды понятия не имела, что женщины тоже кончают. Однако ее слова явно возродили у Полли какие-то воспоминания — девушка зашлась смехом.

— Сейчас профессору нельзя мешать. Как видите, он занят, — заметила сестра.

— Только представь, как он дрочит и думает о нас! — прыснула она.

Однако подошла к нему и прошептала несколько слов на ухо. Профессор взглянул на Мегрэ и продолжал что-то объяснять студентам.

Бэлль поднялась к себе в комнату, чтобы обе девушки могли помыться и одеться. Она села на кровать и поймала себя на том, что сбита с толку. И не тем, что увидела, а судьбой, которая выпала на ее долю. Все это явно было неспроста. Сможет ли она разгадать, что ей уготовано?

— Профессор освободится через несколько минут, — сказала сестра. — Он просит вас подождать у него в кабинете.

Она выросла в борделе, но не знала, что такое бордель. Стала свидетелем убийства проститутки, а ее мама солгала о том, кто совершил это убийство. Потом Бэлль похитили. Дальше были эти ужасные дни в Париже… Но затем она встретила Этьена, которого вначале боялась до дрожи, а позднее не только стала испытывать к нему симпатию, но, возможно, даже немножко влюбилась в него. Она должна быть вне себя от ужаса при мысли о том, что ее привезли сюда, чтобы она стала проституткой, — однако она ничуть не боится. Она должна была бы быть напугана Новым Орлеаном — однако город ей понравился. Бэлль даже не испытывала ни малейшего негодования из-за того, что Марта принуждает ее к работе, ради которой, собственно, и купила.

И она провела их в маленькую комнату, где стояло всего два стула. На письменном столе в серебряной рамке — фотография женщины с тремя детьми, склонившимися друг к другу.

Неужели все потому, что ей от рождения было суждено стать шлюхой? Неужели можно унаследовать предрасположенность к профессии, подобно тому, как люди наследуют форму носа или цвет волос?

Мегрэ поколебался, потом выбил трубку прямо а пепельницу, полную сигаретных окурков, и снова ее набил.

С одной стороны, Бэлль считала постыдным продавать свое тело, с другой, ее душа возражала против этого утверждения. Сегодня она видела восторг на лице мужчины, девушки сделали его счастливым. Разве это можно назвать безнравственным?

— Простите, что заставил вас ждать, господин комиссар. Когда сестра доложила мне о вас, я был несколько озадачен… В конце концов… Неужели и он тоже скажет: «Ведь это всего лишь бродяга»? Нет, не может быть!

Ставило ее в тупик и другое. Она скучала по Мог, в сердце Бэлль для нее всегда останется особое место, но здесь, в борделе Марты, среди проституток, она чувствовала себя уютнее, чем в дома в Лондоне. Почему? Не становится ли она предательницей?

— …в конце концов, дело весьма обычное, не так ли? — докончил профессор.

Девушка подозревала, что, если бы Этьен попытался овладеть ею, она не стала бы сопротивляться. Вот еще одно подтверждение ее распущенности. На самом деле создавалось впечатление, что она больше не различает, что хорошо, а что плохо — все смешалось, и грани стерлись или размылись.

— Пока я и сам почти ничего не знаю и надеюсь, что как раз вы прольете свет на это дело.

Бэлль вздрогнула от легкого стука в дверь. Она удивилась еще больше, когда к ней в комнату заглянула Марта.

— Что ж, пробит череп, к счастью — без сопутствующих трещин. Мой ассистент, должно быть, уже сказал вам об этом утром по телефону.

— Можно к тебе, дорогая? — спросила она.

— Тогда еще не было результатов рентгена.

— Конечно, — ответила Бэлль, чувствуя смущение оттого, что ее застали врасплох. — Я как раз собиралась спуститься вниз. Простите.

— Теперь снимок сделан… Возможно, потерпевший выкарабкается, поскольку мозг, кажется, не задет.

— Ерунда, — махнула рукой Марта, усаживаясь на узкую кровать. — Тебе необходимо собраться с мыслями, я понимаю.

— Мог ли этот пролом явиться результатом падения и удара о камни набережной?

Бэлль давно заметила, что эта женщина понимает мотивы, которые движут людьми. Она никогда не слышала, чтобы Марта повышала голос.

— Ни в коем случае. Ему был нанесен сильный удар каким-то тяжелым предметом… ну, скажем, молотком или гаечным ключом… — И от этого он потерял сознание?

— Рискну предположить: то, что ты сегодня увидела, немного тебя озадачило, — продолжала Марта.

— Бесспорно… И в результате сейчас находится в коматозном состоянии[4]… Кстати, он может пробыть в нем несколько дней, а может и в любую минуту прийти в себя… Перед мысленным взором Мегрэ возник крутой берег Сены, конура Тубиба, грязная вода, плескавшаяся в нескольких метрах от него, и почему-то вдруг вспомнилось, что говорил фламандец.

Бэлль ожидала, что она скорее употребит слово «шокировало», а не «озадачило», — однако именно последнее слово наиболее точно передавало ее ощущения.

— Простите, что я возвращаюсь к этому вопросу. Вы говорите, что ему нанесли удар по голове. Один удар?

— Да, мадам, — прошептала она, опуская глаза.

— А почему вы об этом спрашиваете?

— Ты не ожидала, что девушкам это настолько нравится? Что господа выходят такими довольными?

— Это может иметь значение для следствия.

Бэлль кивнула.

— Сначала я подумал, что ударов было несколько.

Марта глубоко вздохнула.

— Почему?

— Уважаемые, набожные люди не хотят признавать, что человек создан для того, чтобы наслаждаться сексом. Этим занимаются не только чтобы рожать детей, милая. Любить друг друга в физическом смысле полезно для всех, это ключ к счастливому браку. Если бы жены тех мужчин, которых мы обслуживаем, дали себе волю и полюбили трахаться, в таких местах, как мой бордель, отпала бы надобность.

— Потому что у него разорвано ухо и на лице имеется несколько неглубоких ссадин. Теперь же, когда больного обрили, я осмотрел его более тщательно.

Бэлль зарделась. В разговоре с остальными девушками Марта часто употребляла это слово. Бэлль оно смущало.

— И пришли к выводу?..

Марта пальцем приподняла ее подбородок.

— Простите, где это произошло?

— Смотри, как ты покраснела! Милое дитя, вот в чем все дело: пора научиться произносить это слово и отбросить стеснение. Как только ты поймешь, как приятно заниматься любовью с мужчиной, все сразу станет на свои места. Думаю, мне следовало попросить Этьена остаться с тобой на ночь. Он из тех мужчин, которые способны разбудить любую женщину.

— Под мостом Мари.

— Он женат! — возмутилась Бэлль.

— Была драка?

Марта засмеялась.

— Кажется, нет. Говорят, на потерпевшего напали ночью, во время сна. Как вы думаете, это правдоподобно?

— Милая, неужели ты думаешь, что меня волнует, женаты ли мужчины, которые приходят в этот дом?

— Вполне.

Бэлль фыркнула — она догадывалась, что больше половины мужчин, которые посещают это заведение, состоят в законном браке.

— И вы полагаете, что он сразу потерял сознание?

— Думаю, что нет.

— Я в этом почти убежден. А теперь, после того что вы мне рассказали, мне понятно, почему у него разорвано ухо и лицо в царапинах. Его вытащили из воды, не так ли? Эти второстепенные ранения доказывают, что беднягу не несли, а волокли по камням набережной. Там есть песок?

— Этьен обладает, как бы это сказать… — Марта запнулась, подбирая правильное слово, — …обаянием! Личным обаянием. Сомневаюсь, что он вообще платит женщинам.

— В нескольких метрах от этого места разгружают баржу с песком.

— Со мной он вел себя очень достойно, — сказала Бэлль.

— Я обнаружил песчинки в ране.

— И от этого женщина еще больше хочет чего-то непристойного, — захохотала Марта. — Милая, думаю, тебе уже пора бы это понять.

— Значит, по-вашему, Тубиб…

Ночью Бэлль приснился тревожный сон, похожий на явь. Она обнаженная лежит на огромной кровати в окружении мужчин, которые тянут к ней руки. Но они не хватают ее грубо, а нежно поглаживают, отчего ей кажется, что она вся горит.

— Как вы сказали? — удивился профессор.

Бэлль проснулась в поту, ночная сорочка задралась до подмышек, и девушка была почти уверена в том, что ласкала свою промежность, как делала это Анна-Мария чуть раньше.

— Так его зовут на набережных. Не исключено, что когда-то он был врачом.

И вдобавок первым врачом, которого комиссар за тридцать лет своей деятельности обнаружил под мостом Сены. Правда, в свое время Мегрэ как-то набрел там на бывшего преподавателя химии из провинциального лицея, а несколько лет спустя — на женщину, которая в прошлом была известной цирковой наездницей.

Глава семнадцатая

— Возможно ли, с медицинской точки зрения, чтобы человек, в бессознательном состоянии сброшенный в реку, сразу же очнулся от холодной воды и закричал? — спросил Мегрэ.

Джимми притаился на рынке за грудой ящиков с цветами, когда мужчина остановился с кем-то побеседовать. Паренек секунду подождал, потом выглянул из-за ящиков, чтобы посмотреть, чем он занимается.

Профессор почесал затылок.

Юноша был абсолютно уверен, что этот мужчина — Кент. За последние пару недель Джимми часами напролет следил за его конторой в разное время суток и в конце концов перестал подозревать мужчин, которые работали в типографии на первом этаже и сновали туда-сюда. В конторе Кента свет не зажигался никогда, и Джимми уже начал опасаться, что тот перестал пользоваться этой конторой, но неожиданно сегодня он появился.

— Хм… вы многого от меня требуете. Мне не хотелось бы утверждать безоговорочно… но я не вижу в этом ничего невозможного. Под воздействием холодной воды…

Было что-то такое в походке хорошо одетого мужчины, шагающего по Лонг-Акре — решительность, самоуверенность, — что заставило Джимми замереть на месте еще до того, как этот человек приблизился и юноша смог рассмотреть его крупный нос, ухоженные, как у военного, усы и широкие, сильные плечи. Он идеально подходил под описание.

— Он мог прийти в себя?

Когда мужчина вошел в здание, догадки Джимми подтвердились, но в то же время паренек оказался в затруднительном положении. Было уже начало одиннадцатого утра, он отсутствовал больше часа, и ему пора было возвращаться в паб. Но Джимми необходимо было как можно больше узнать об этом человеке, и это желание пересилило страх перед дядей. Юноша решил подождать еще час, и если Кент выйдет, проследить, куда он направится. К радости Джимми, Кент появился через десять минут.

— Не обязательно. Бывает, что в коматозном состоянии больные что-то говорят и мечутся. Не исключено…

Юноша последовал за ним прямо на цветочный рынок, потом в сторону Стрэнда, но, не доходя до него, Кент свернул на Мейден-лейн. Джимми держался далеко позади, прекрасно понимая, что его рыжие волосы бросаются в глаза.

— Во время вашего осмотра он не сказал ни слова?

— Несколько раз простонал.

Как и большинство старинных переулков, Мейден-лейн была узкой, грязной улочкой, со старыми зданиями, похожими на муравейники, по обе стороны. Сюда же выходили служебные входы двух театров, расположенных на Стрэнде, и когда Кент неожиданно исчез, Джимми сперва решил, что он скрылся в «Водевиле». Но подойдя к двери в театр, Джимми обнаружил, что она заперта. Соседняя же дверь была едва заметно приоткрыта — вероятнее всего, именно за ней и скрылся Кент.

— Когда его вытащили из воды, у него якобы были открыты глаза…

Джимми замер в нерешительности. Над дверью висела нарисованная от руки вывеска, на которой было изображено женское лицо, наполовину скрытое веером. Ни названия, ничего, что указало бы на то, что это за здание. Джимми предположил, что это какое-то питейное заведение. Может быть, Бэлль привезли сюда, если Кент и здесь хозяин?

— Это ничего не доказывает. Полагаю, вы хотели бы на него взглянуть? Пойдемте со мной.

Сердце юноши бешено колотилось. Он толкнул дверь и вошел. Отдавая себе отчет в том, что ему грозят большие неприятности, если его поймают за слежкой, Джимми решил: единственное, что ему остается — сделать вид, что у него здесь дело. Поэтому он решительно прошел по узкому коридору и поднялся по деревянной лестнице без ковра, поскольку на всех дверях на первом этаже висели амбарные замки.

Профессор Маньен повел полицейских в палату. Старшая сестра удивленно и неодобрительно смотрела на них.

Все больные молча следили за этими неожиданными посетителями, которые, пройдя по палате, остановились у изголовья одной из коек.

Лестница упиралась в очередную дверь с небольшим окошком. Джимми заглянул внутрь и увидел зал, большой, мрачный, без окон. Там стояли только столы и стулья. Пол был выстелен грубыми досками. Справа располагался бар, слева — небольшая сцена и пианино. В зале царила кромешная тьма, свет просачивался лишь через приоткрытую в дальнем углу дверь. Джимми услышал мужские голоса.

— Смотреть тут, собственно, почти не на что! — обронил профессор.

Он приоткрыл дверь пошире, и в нос ему ударил резкий запах, как будто его по лицу хлестнули зловонной половой тряпкой. Тошнотворно воняло прогорклым пивом, табаком, грязью и плесенью. Тогда Джимми спросил себя, хватит ли у него смелости войти, ведь если его остановят, он не сможет назвать вескую причину своего пребывания здесь. Но, несмотря на страх, ему ужасно захотелось подслушать, о чем говорят мужчины, и осмотреть комнату.

В самом деле, бинты, окутавшие голову и лицо бродяги, оставляли открытыми только глаза, ноздри и рот.

С бешено бьющимся сердцем юноша пробрался в зал, стараясь держаться поближе к стене. Он готов был в любой момент нырнуть под стол, если кто-нибудь войдет. Все время Джимми, навострив уши, пытался расслышать, о чем говорят мужчины.

— Сколько шансов, что он выкарабкается?

— Они сказали, что нужны еще две, но я не могу найти таких, как они хотят, — сказал один. Речь у него была правильной, поэтому Джимми решил, что это говорит Кент.

— Семьдесят из ста, а то и восемьдесят, ибо сердце довольно крепкое.

— Слай наверняка сможет привести парочку, — ответил мужчина с более грубым выговором.

— Благодарю вас, профессор.

— Нет. У него поджилки трясутся после последнего случая. Есть один паренек в Бермондси, который, я слышал, этим занимается. Но я не знаю, можно ли на него положиться.

— Вам сообщат, как только он придет в сознание. Оставьте старшей сестре номер своего телефона.

До чего же было приятно снова очутиться на улице, увидеть солнце, прохожих, желтый с красным автобус, что стоял у паперти Собора Парижской богоматери. Из автобуса выходили туристы.

Джимми подобрался ближе, вплотную к двери, и заглянул в щель между петлями. За дверью располагался кабинет с большим окном, выходящим на гостиницу «Савой» на Стрэнде. Кент стоял лицом к окну, а его собеседник сидел на стуле за письменным столом. Он напоминал короля Эдуарда, каким его изображают на картинах: крупный, лысый, с кустистой бородой. Через всю щеку тянулся ужасающего вида шрам. Под пиджаком мужчина носил красный жилет с золотой цепочкой от часов.

Мегрэ шел молча, заложив руки за спину, и Лапуэнт, чувствуя, что комиссар озабочен, не заговаривал с ним.

— Не стоит беспокоиться о том, можем мы доверять ему или нет, — хмуро усмехнулся лысый. — Как только он приедет с девушками, мы от него избавимся.

Они вошли в здание Сыскной полиции, поднялись по широкой лестнице, казавшейся особенно пыльной при солнечном свете, и, наконец, очутились в кабинете комиссара.

Джимми понял, что услышал уже достаточно. Если его застукают — оторвут руки и ноги. Юноша бочком попятился от двери и на цыпочках направился к выходу. Достигнув входной двери, он в мгновение ока слетел по лестнице, обливаясь пóтом от страха.

Прежде всего Мегрэ открыл настежь окно и проводил взглядом караван баржей, спускавшихся вниз по течению.

— Дурак чертов! О чем, скажи, ты думал, когда лез туда? — орал Гарт на Джимми.

— Нужно послать кого-нибудь сверху осмотреть его вещи.

Он испытал досаду, когда проснулся в девять часов и обнаружил, что его племянник куда-то ушел, ведь Гарт хотел послать его по поручению. Но когда Джимми не вернулся и к одиннадцати, его дядя не на шутку разозлился. Вот-вот должны были привезти пиво, и камин в пабе необходимо было вычистить и разжечь.

Наверху размещалась судебно-медицинская экспертиза, различные специалисты, техники, фотографы.

Когда раскрасневшийся, запыхавшийся Джимми вбежал в паб, Гарт тут же пришел к выводу, что парень совершил что-то предосудительное и сбежал от тех, кто его преследовал. Но когда после расспросов он выяснил, что Джимми следил за Кентом, Гарт разозлился еще больше.

— Лучше всего взять машину и перевезти сюда его пожитки.

Мегрэ отнюдь не боялся, что другие бродяги завладеют вещами Тубиба, но уличные мальчишки могли все растащить.

Несмотря на все свое бахвальство, Гарт не смог выйти на человека по имени Слай, и, кроме того, о Кенте тоже ничего не было слышно. Ной также вернулся ни с чем. Это во многом свидетельствовало о репутации Кента: никто не отваживался о нем говорить. Полиция тоже не проявляла ни малейшего желания арестовывать виновного в преступлении. Прошло уже три месяца с тех пор, как пропала Бэлль, поэтому почти с уверенностью можно было сказать, что она тоже мертва. Гарт сдался, хотя Мог этого и не показывал.

— Тебе придется пойти в управление мостов и дорог… Думаю, что в Париже не так уж много красных машин «Пежо-403». Перепиши все номера с двумя девятками… Возьми в помощь сколько нужно ребят: пусть они проверят эти машины и их владельцев.

Когда он узнал, что его племянник все равно пытается что-то предпринять, с одной стороны, он устыдился, а с другой, почувствовал собственную несостоятельность. А когда Гарт испытывал подобные чувства, лучшей его защитой становилось нападение.

— Ясно, шеф.

— Я кое-что выяснил об этом человеке, — сказал Джимми в свое оправдание. — Из того, что я сегодня услышал, я могу предположить, что они похищают и других девушек и увозят их куда-то. Я намерен забраться к Кенту в контору и посмотреть, что еще можно разузнать.

Оставшись один, Мегрэ прочистил и набил трубки и взглянул на ворох служебных бумаг, скопившихся на столе.

— Никуда ты не пойдешь! — зарычал Гарт. — Если тебя поймает кто-нибудь из этой шайки-лейки, тебя убьют и тело выбросят в реку.

В такую великолепную погоду ему не хотелось завтракать в кабачке «Дофин», и после недолгого раздумья он отправился домой.

— Я не попадусь, потому что знаю, как провернуть это дело, — упрямо возражал Джимми.

В этот час яркое солнце заливало столовую. На госпоже Мегрэ было платье в розовых цветочках, почему-то напомнившее комиссару розоватую кофту толстухи Леа.

— Ты и близко к этому месту не подойдешь! — заорал на него Гарт.

С рассеянным видом он ел телячью печенку, зажаренную в сухарях.

Джимми боялся, когда дядя так кричал на него, но продолжал стоять на своем и дерзко взглянул ему в глаза.

— О чем ты думаешь? — вдруг спросила его жена.

— О Бэлль вот уже несколько месяцев нет никаких известий, дядя. Мог убивается. Энни уехала, потому что мысли о пожаре, который унес все, что дорого ее сердцу, невыносимы для нее. И я хочу, чтобы этого ублюдка повесили за то, что он убил Милли. Я хочу вернуть Бэлль!

— О бродяге.

— Она уже мертва! — в приступе гнева выкрикнул Гарт. — Неужели ты этого не понимаешь?

— Каком бродяге?

Джимми покачал головой.

— О бродяге, который когда-то был врачом.

— Я чувствую, что она жива, и Мог тоже это чувствует. Но даже если мы ошибаемся и Бэлль мертва, я все равно хочу наказать Кента.

— А что он натворил?

Смелость и решительность племянника остудили гнев Гарта. Он устыдился своих слов.

— Насколько мне известно, ничего худого. А вот его, когда он спал под мостом Мари, ударили по голове и потом бросили в Сену.

— В таком случае тебе следует быть очень осторожным, — произнес он. — Меньше всего мы с Мог хотим, чтобы и ты исчез. В следующий раз, когда захочешь поиграть в детектива, ради всего святого, предупреждай, куда идешь!

— Он умер?

Джимми с улыбкой на губах убежал выполнять свои ежедневные обязанности. Он ожидал, что дядя устроит ему взбучку, но даже не надеялся найти понимание.

— Его вовремя вытащили речники.

После того как Джимми убежал, Гарт тяжело опустился на стул: он окончательно запутался в своих чувствах, был сбит с толку тем, как изменилась его жизнь после смерти сестры, когда он взял Джимми к себе. Если честно, Гарт не помнил, чтобы когда-либо испытывал какие-то эмоции — он был слишком занят ведением дел в «Бараньей голове». Прошлое вызывало у него лишь горечь.

— За что же его так?

В детстве они с Флорой не были дружны. Гарту было всего шесть, а его сестре — четырнадцать, когда ее взяли в ученицы к модистке. Туда она и переехала жить. Флора закончила обучение и осталась работать в том же ателье швеей, а потом, когда ей исполнилось двадцать пять, вышла замуж за художника-ирландца, Даррага Рейлли.

— Об этом-то я и думаю… Кстати, он родом из тех же мест, что и твой свояк.

Гарту было семнадцать, когда состоялась их свадьба. Он помнил, как отец говорил, что Флора выбрала в мужья ненадежного человека. Вскоре стало ясно, что отец был прав. Дарраг считал себя слишком великим художником, чтобы марать руки работой, которая приносила бы хоть какие-то деньги. Он исчез вскоре после рождения Джимми и больше не возвращался. Флора осталась единственной кормилицей в семье.

Сестра госпожи Мегрэ была замужем за дорожным инженером и жила в Мюлузе. Чета Мегрэ часто ездила к ним в гости.

Гарт делал все, что мог, чтобы помочь и поддержать сестру, когда ее бросил муж, но Флора оказалась такой искусной портнихой, что вскоре сама стала прилично зарабатывать. Гарт всегда восхищался ее работоспособностью, но они часто ссорились из-за ее отношения к Джимми. Гарт считал, что она слишком потакает сыну и из парня вырастет такой же транжира, как и его отец.

— Как его зовут?

— Келлер. Франсуа Келлер.

Сейчас он вынужден был признать, что ошибался. Джимми оказался трудолюбивым парнем, честным, преданным, — несомненная заслуга его матери. Он мог бы неплохо устроиться в жизни, если бы выбросил из головы мысли о Бэлль. Но пока рядом Мог, Джимми вряд ли забудет о девушке — Мог постоянно подливает масла в огонь.

— Странно, что-то знакомая фамилия… — Она довольно распространена в тех местах.

Энни съехала полтора месяца назад. Она сняла дом в Кинг-Кросс и собиралась сдавать комнаты постояльцам. Пока она жила у Гарта, она целыми днями бездельничала и ходила с таким видом, как будто повсюду дурно пахнет. Поэтому Гарт обрадовался, когда Энни уехала. Мог, вероятно, продолжала горевать о Бэлль, но свою боль держала в себе и оказалась превосходной экономкой. Гарт по-настоящему полюбил Мог и знал, что Джимми она тоже нравится.

— А не позвонить ли сестре?

Гарт как раз наливал себе виски, когда в паб вошла Мог.

Комиссар пожал плечами. Потом подумал: а почему бы и нет? Правда, сам он мало верил в успех этого предприятия, но знал, что жене приятно будет поговорить с сестрой.

— Рановато ты начал пить! — резко заявила она. Женщина бросила взгляд на камин, который до сих пор не почистили после вчерашнего вечера. — Сегодня опять холодно. Следует разжечь камин до прихода посетителей.

Подав кофе, госпожа Мегрэ вызвала по телефону Мюлуз. Ожидая вызова, она повторяла про себя, словно пытаясь вспомнить:

— Я здесь хозяин! — заметил Гарт. — И мне решать, что делать. А это — работа Джимми.

— Келлер… Франсуа Келлер… Раздался звонок.

— Алло, алло! Да, да, я заказывала Мюлуз. Это ты, Флоранс? Что? Да, это я. Нет, ничего не случилось… Из Парижа, из дому. Он рядом, пьет кофе. Чувствует себя хорошо… Все в порядке… У нас тоже. Наконец дождались весны… Как дети? Гриппом? Я тоже немножко прихворнула на прошлой неделе. Послушай, я тебе звоню по делу. Ты случайно не помнишь некоего Келлера, Франсуа Келлера? Что? Сейчас узнаю… Сколько ему лет? — повернувшись к мужу, спросила она.

— Он трудится в погребе и старается не попадаться тебе на глаза, — ответила Мог. — Поэтому камин растоплю я. Джимми так часто мне помогает, что это меньшее, чем я могу его отблагодарить.

— Шестьдесят три года.

— Ты добрая женщина, — прохрипел Гарт. Мог опустилась на колени перед камином, чтобы вычистить золу, и почему-то от этого зрелища его сердце размякло. — Честно признаться, не знаю, как мы справлялись без тебя. Теперь у нас белоснежные рубашки, вкусная еда и дом сверкает чистотой.

Мог выпрямилась и села. На ней был серый фартук, надетый поверх темного платья. Когда она заканчивала грязную утреннюю работу, то надевала белый передник.

— Шестьдесят три года… Да… Ты его лично не знала? Что ты говоришь?.. Не разъединяйте, барышня… Алло! Да, он был врачом. Добрых полчаса пытаюсь вспомнить, от кого я о нем слышала. Думаешь, от твоего мужа?.. Да, подожди! Я повторю мужу все, что ты сказала, ему ведь не терпится. Этот Келлер женился на девушке, по фамилии Мервиль. Кто такие Мервили? Советник суда? Значит, Келлер женился на дочери советника суда? Ну-ну… Тот умер? Давно? А дальше? Не удивляйся, что я повторяю твои слова, иначе я что-нибудь забуду. Почтенная семья, давно живущая в Мюлузе. Дед был мэром. Плохо слышу… Статуя? Вряд ли это имеет значение. Не беда, если ты в этом не уверена. Алло! Келлер женился на ней. Единственная дочь… На улице Соваж? Молодожены жили на улице Соваж. Чудак? Почему? Ты точно знаешь? Да, да, поняла! Такой же дикий, как и его улица[5].

— Я просто выполняю свою работу, — ответила Мог. — Но чаще всего это и работой трудно назвать. Джимми отличный паренек. Знаю, ты сердишься, из-за того что он не хочет забывать Бэлль, и, возможно, ты даже полагаешь, что это моя вина. Но я не имею никакого отношения к его порывам. Он как молодой бульдог, вцепившийся в кость.

Жена смотрела на Мегрэ с таким видом, будто хотела сказать, что делает все от нее зависящее.

Гарт не смог сдержать улыбку, потому что вспомнил, что, когда он сам был подростком, его мама так же говорила о нем.

— Да, да. Все равно, даже если это и неинтересно. С ним ведь никогда ничего не поймешь… Иной раз какая-нибудь мелочь. Да… В каком году? Значит, прошло почти двадцать лет. Она получила от тетки наследство. А он от нее ушел. Не сразу. Прожил еще с год. У них были дети? Дочь? За кого? Руслэ? Аптекарские товары? Она живет в Париже?

— Боюсь, что мальчишка наживет себе неприятности, — признался он.

Госпожа Мегрэ повторила мужу:

— Ты должен чаще улыбаться, — дерзко произнесла Мог. — Улыбка тебя украшает.

— У них была дочь, которая вышла замуж за сына Руслэ, фабриканта аптекарских товаров. Они живут в Париже.

И тут Гарт засмеялся. Он вдруг подумал, что с тех пор, как здесь появилась Мог, он стал много смеяться и улыбаться — не мог устоять перед ее обаянием.

Потом снова заговорила в трубку:

— Если мне нужно больше улыбаться, чтобы стать привлекательнее, в таком случае я считаю, что тебе следует носить что-нибудь понаряднее, чем это черное платье, — поддразнил он.

— Понимаю… Послушай, постарайся разузнать обо всем подробнее. Да, спасибо! Поцелуй за меня мужа и детей. Звони в любое время, я не выхожу из дому.

— Каков мех, такова и шуба, — ответила Мог, пристально глядя на него своими голубыми глазами. — Если я начну наряжаться, люди скажут, что я положила на тебя глаз.

В трубке послышался звук поцелуя. Теперь госпожа Мегрэ обратилась к мужу:

— И с каких это пор ты стала думать о том, что скажут люди? — удивился Гарт ее ответу.

— Я была уверена, что слышала эту фамилию. Ты понял? По всей вероятности, это тот самый Франсуа Келлер, что женился на дочери советника суда. Советник умер незадолго до их свадьбы.

— Я точно знала, кто я, когда работала у Энни, — задумчиво протянула Мог. — Я была ее служанкой, экономкой, нянькой для ее дочери. Может быть, я и была в курсе всего, что происходит в борделе, знала о наших посетителях такое, что у тебя волосы встанут дыбом, но все вокруг прекрасно понимали, что я не шлюха. И я гордилась этим, это наполняло меня чувством собственного достоинства.

— А его жена? — спросил комиссар. Госпожа Мегрэ пытливо взглянула на мужа: уж не подтрунивает ли он над ней?

— Это чувство никуда не делось, — сказал Гарт. — Ничего не изменилось.

— Не знаю. Флоранс ничего не сказала про нее. Лет двадцать тому назад мадам Келлер получила наследство от одной из своих теток. Теперь она очень богата. А доктор всегда слыл чудаком. Ты слушал, что я тебе говорила? По словам сестры, он настоящий дикарь. Семья Келлер переехала из прежнего дома в особняк, неподалеку от собора. Доктор еще год прожил с женой, а потом внезапно исчез. Флоранс сейчас позвонит своим приятельницам — конечно, тем, кто постарше, — чтобы разузнать подробности. А потом мне все сообщит. Тебе же это интересно?

— Люди только и ждут, когда я оступлюсь, — продолжала Мог. — Мало кто в округе любил Энни — она держалась слишком холодно и высокомерно. Так же они думают и обо мне, совершенно меня не зная. Теперь, когда Энни съехала, люди станут сплетничать обо мне. Намек на то, что я согреваю твою постель, чтобы обеспечить себе крышу над головой, даст новую пищу для пересудов.

— Мне все интересно, — вздохнул Мегрэ, поднимаясь с кресла, чтобы взять с подставки следующую трубку.

Мудрость Мог удивила Гарта. Он уже оценил ее умение вести хозяйство, но, к своему стыду, признался себе, что считал ее простушкой. Его вдруг осенило: она намного проницательнее, чем он. Мог продолжала работать у Энни только из-за Бэлль.

— А тебе не придется поехать в Мюлуз?

— Я никогда никому не давал повода считать, будто ты согреваешь мне постель, — заверил ее Гарт, удивляясь тому, что его вообще волнует то, что скажут о Мог посетители или соседи.

— Еще сам не знаю.

— Но я буду по-прежнему носить черные платья и фартуки, чтобы избавить тебя от кривотолков, — заявила она и продолжила чистить камин.

— Возьмешь меня с собой?

Они улыбнулись друг другу. Окно было распахнуто настежь. Ярко светило солнце, невольно нагоняя непрошеные мысли об отпуске.

Гарт принялся выставлять бутылки на полках бара, время от времени поглядывая на Мог, которая усердно вычищала совком золу из камина в небольшую коробку. Было очевидно, что она считает себя непривлекательной, и Энни, несомненно, поддерживала это мнение ради собственной выгоды. Но Гарта привлекала ее маленькая фигурка. В лице Мог он видел чистоту, идущую откуда-то изнутри. В молодости ему нравились веселые, красивые женщины, которые пользовались хитростью, чтобы добиться желаемого. Но Гарт на собственном опыте убедился, что такие женщины в большинстве своем неискренни. Они превращались в вероломных гарпий, если подарки, внимание и спиртное не проливались на них дождем. Мод, его последняя любовница, та, которая затронула его душу, была прекрасным тому примером. Когда она сбежала с другим, прихватив все сбережения Гарта, он поклялся, что больше никогда не впустит в свою жизнь женщину.

— До вечера… Я запишу все, что сестра мне расскажет. А потом можешь посмеяться над нами…

Два дня спустя, в четыре утра, когда дядин храп разносился по всей «Бараньей голове», Джимми выскользнул через черный ход на темную улочку. До рынка он всю дорогу бежал, останавливаясь только для того, чтобы уступить дорогу грузчикам, толкающим тяжелые тележки, груженные фруктами, цветами и овощами.

Вначале парнишка свернул на Мейден-лейн, но, как он и ожидал, на двери питейного заведения висел замок. Потом он оббежал здание со стороны Стрэнда, перебежал дорогу у гостиницы «Савой» и заглянул в окно с противоположной стороны. Большинство комнат над магазинами принадлежали владельцам магазинов или складов, расположенных внизу; иногда владельцы там жили. Кабинет, в который намеревался пробраться Джимми, он нашел без труда — окна там не мыли несколько лет, и, более того, в одном из них когда-то была разбита маленькая форточка и вместо нее вставили кусок фанеры — Джимми заметил это еще в первый раз, когда заглядывал в контору через приоткрытую дверь.

С крыши здания прямо на улицу спускалась крепкая на вид водосточная труба. Она находилась всего в полуметре от окна на первом этаже. Даже с противоположной стороны улицы Джимми смог разглядеть, каким широким был подоконник. В кармане пальто у него лежала связка ключей, пара свечей и несколько отмычек и других инструментов для взлома. Под пальто юноша обмотал грудь длинной крепкой веревкой. Но он увидел, что сможет пробраться в нужную комнату и без всех этих вещей.

Глава 3

Оглядевшись, чтобы убедиться в том, что вокруг никого нет, Джимми перешел улицу, подпрыгнул, ухватился за край водосточной трубы и стал по ней карабкаться. Он всегда отлично лазил по деревьям; мама говорила, что он ловкий, как кошка.

Юный Лапуэнт, видимо, бегал по Парижу, разыскивая красные машины марки «Пежо-403». Жанвье тоже не было на месте: его вызвали в клинику, и там он беспокойно мерил шагами коридоры, поджидая, когда жена подарит ему четвертого ребенка.

Оказавшись на подоконнике, юноша осмотрел разбитое окно и с радостью обнаружил, что фанера прибита гвоздями к раме, чтобы уберечь помещение от дождя или от холода, но никак не от грабителей. Движение ломиком, рывок… и фанера отлетела. Но прежде чем спрыгнуть с подоконника, Джимми крепко обвязал веревкой, которую снял с груди, водосточную трубу — на случай, если ему придется поспешно покинуть здание.

— У тебя срочная работа, Люка?

— Потерпит, шеф!