— Он на Ноба набросился.

— Ну да, — сказал Ноб. — Набросился на меня с гаечным ключом или типа того.

— С разводным ключом.

— Ну да, с разводным. Это смертельное оружие, между прочим.

Я смотрел и слушал то одного, то другого. И в башке, где и так был бардак, становилось еще бардачнее.

— Мы ему сказали, что ты хочешь его видеть, а он полез в драку, — сказал Дубина.

— А я не собираюсь стоять спокойно и ждать, пока он мне въебет своим смертносным гаечным ключом.

— Ну вот я его дубинкой и ебнул.

Ник снял свои очки и посмотрел на меня.

— Блэйк? Что ты на это скажешь?

Я пожал плечами и уставился в пол.

— Ладно, — сказал он. — Ладно. Вы оба — валите. Они переглянулись.

— Но, босс… — начал Нобби.

Кори не думала, что у шерифа Уоттса будет такая музыка, какая ей нравится.

— Давайте, проваливайте.

– Выбирайте на свой вкус.

— Но…

– Если что, у вас обоих есть право вето.

— Идите.

Уоттс покопался в телефоне, и из динамиков полилась песня «Gypsy Kings». Сама Кори ее бы не выбрала, но мелодия оказалась довольно приятной, к тому же она неплохо сочеталась с пейзажем.

Они вывалились наружу и закрыли за собой дверь. Остались только я и Ник Как-его-там, он с пистолетом, а я без малейшего, на хуй, понятия, что происходит. Но я знал, что все делаю путем, иначе бы он не сказал этим двоим валить.

Джип поехал на юг, к зубчатой линии гор, поднимающихся из коричневой пустыни. Затем свернул на дорогу Лесной службы США. Кори быстро запуталась в извилистом лабиринте проселочных дорог: одна дорога сменяла другую, и каждая следующая оказывалась более ухабистой и размытой, чем предыдущая. Они продвигались вперед со скоростью не больше пяти миль в час, то подскакивая вверх, то ухая вниз. Кори вцепилась в потолочную ручку, чтобы не слететь с сиденья. По мере того как они взбирались все выше в горы, кедры сменились желтыми соснами, а те – псевдотсугами Мензиса[4] и елями. На вершине перевала открывался потрясающий вид.

— Выпьешь? — спросил он.

Уоттс ненадолго остановил машину и махнул рукой:

Он пошел за стойку, оставив свой длинный пистолет на столе. И это для меня все решило. Он бы не оставил оружие, если бы собирался убить меня за то, что я сделал с Франкенштейном.

– К югу от нас пустыня Хорнада-дель-Муэрто и горы Сан-Андрес. Все это – часть ракетного полигона Уайт-Сэндс, где военные забавляются со своими ракетами.

Если, конечно, это не трюк. А что, если та пушка, которая на столе, не заряжена, а другая, заряженная, у него в кармане или за баром, или еще где. Видите, я умный. Я думаю о таких вещах. Вот поэтому я и рассказываю вам это, вместо того, чтобы стать кормом для червей под Харк-Вуд. Но вы и так знаете, что я умный. Если б не знали, стали бы вы тут сидеть и слушать меня, как же.

Фонтейн прибавил:

Я был на шаг впереди и мог немного расслабиться, поэтому уселся на табурет.

– В переводе с испанского Хорнада-дель-Муэрто означает «путь мертвеца»[5]. Старая испанская дорога от Мехико-Сити до Санта-Фе пересекала эту пустыню на протяжении сотни миль. Весь этот путь был усеян костями и крестами.

— Пива.

Кори обвела взглядом коричневую пустыню, раскинувшуюся в южном направлении.

Он налил пинту и поставил передо мной. В стакане было больше пены, чем пива, так что было понятно, что он за стойкой никогда не стоял.

– Еще дальше к югу, за горами, находится национальный парк Уайт-Сэндс, – продолжил Уоттс. – Были там когда-нибудь?

— Курить будешь? — спросил он, пока я смотрел, как опадает пена.

– Нет, я служу в Альбукерке всего восемь месяцев. А вы там бывали?

— А, ну да. — Я взял одну сигарету из его пачки и прикурил, потом прикурил еще одну для него. Все очень цивильно, типа. Два представителя манджелской общественности решили тихо потрепаться после тяжелого дня. Только вот у него в кармане была пушка, а я собирался схватить его и приложить башкой о барную стойку, как только он подойдет поближе.

– Много раз. Мое детство прошло в Сокорро, на папином ранчо. Мальчишкой я изъездил верхом всю округу. Национальный парк Уайт-Сэндс – одно из самых удивительных мест на земле: дюны белые, как снег, и тянутся на сотни тысяч акров.

— Выглядит херово, — сказал он, взглянув на мою голову. Взял бумажные полотенца, подержал их под краном и отдал мне.

– Вы здесь выросли?

Я приложил их к ране. Холодная вода полилась за воротник, я начал ежиться и думать, что зря я это сделал. Но сделанного не воротишь, так что я оставил все как есть.

— А что с ногой? — спросил он, заглядывая за стойку.

Уловив в тоне Кори недоверие, Уоттс рассмеялся.

— Ну это… — Я высунул ногу, чтобы мы оба могли на нее посмотреть. Меня сегодня только и делали, что посылали, хорошо, что кто-то для разнообразия обратил внимание.

Фонтейн добродушно произнес:

— Может, лучше снять штаны, чтобы я мог посмотреть. Я быстро отдернул ногу.

– Да, некоторым это удается.

— Пшел на хуй, — сказал я. — Это еще зачем?

Кори почувствовала, что краснеет:

— Да успокойся, — сказал он, отступая назад и поднимая руки. — Не хочешь, не снимай. Мне-то какое дело.

– Вы тоже родом из этих мест?

Я прищурился и посмотрел на него, думая, пидор он или нет. Он ебал Мону, но у него были длинные волосы, так что хуй проссыт. По-любому, я напрягся.

– Я из городка к северу от Сокорро, – ответил Фонтейн. – Городка под названием Лемитар.

— Ладно, у меня есть полпинты. И сигарета. Тебе есть что сказать — говори, — сказал я. Потому что нельзя страдать хуйней вечно.

Кори, понятия не имевшая, где это, просто кивнула.

— Лады, — сказал он, прислонившись к холодильнику для выпивки, где я не мог его достать. — Не знаю, слышал ли ты, — сказал он. — Но сегодня вечером тут кое-что случилось.

– Все не так плохо, как может показаться со стороны, – продолжил адвокат. – Здесь очень много интересных мест. Смотрите, справа гора Чимни, а вон там пик Осо, где Черный Джек Кетчум прятался со своей бандой. В былые времена этот грабитель наводил ужас на Сокорро, он много раз нападал на поезда. Ребята, которые его вешали, понятия не имели, как это делается, и в результате он оказался обезглавлен. Говорят, Кетчум приземлился на ноги и некоторое время стоял, прежде чем упасть.

— Да ну, — осторожно сказал я.

– Отличное чувство баланса, – заметила Кори.

— Да. Убили кое-кого.

Фонтейн рассмеялся:

— Убили, вот как?

– А к юго-востоку отсюда находится резервация индейцев-мескалеро. Очень красивые места. Здесь осели последние чирикауа-апачи под предводительством Джеронимо. Джеронимо, Кочис, Викторио – все эти великие вожди бродили по нашим горам.

— Да. Убили.

Фонтейн говорил о своей земле с большой любовью, и Кори невольно ему позавидовала. Сама она не испытывала ни малейшей нежности к своему родному городку, Медсин-Крик в штате Канзас, и скорее отправилась бы в преисподнюю, чем вернулась туда.

Я убрал руку от головы. Крови стало меньше, так что я снял с головы это мокрое месиво. Поднял стакан и выпил все, что там было.

— Убили? — повторил я. — Ну ни хуя себе.

Уоттс направил джип вперед и преодолел перевал, а затем двинулся по горной дороге, спускающейся крутыми поворотами к ряду пустынных плато, выступающих на южной стороне гор. Они потеряли большую часть набранной высоты, петляя по плохим дорогам, пока снова не очутились в засушливой местности, где на плато и между засохшими руслами ручьев кое-где росли кедры и можжевельники. А потом перед ними внезапно вырос тот самый город-призрак, расположенный на низком плато над широкой равниной. Трудно было представить себе более уединенное место. Уоттс съехал вниз по изъеденному эрозией серпантину, и уже через пять минут они оказались в городе.

— Не слышал?

– Добро пожаловать в Хай-Лонсам, – произнес шериф.

— А должен был?

6

— Не знаю. Должен был?

Это объявление было встречено короткой паузой.

— Да ебаный в рот…

– Название весьма подходящее[6], – вполголоса заметила Кори. – Вот это вид!

— Ладно. Слушай, я тебе еще вот что скажу, люди говорят, что это ты. Когда это случилось, там, перед входом, собралась целая толпа, и все говорили, что ты пырнул его из-за того, что он отобрал у тебя работу.

Через весь город тянулась единственная немощеная улица, вдоль которой по обе стороны выстроились здания из камня и кирпича-сырца. У некоторых домов сохранились крыши, другие были беззащитны перед стихиями.

— Ебаные лживые уроды, — заорал я, грохнув пустым стаканом об стойку. Стакан разбился. — Всегда на меня гонят.

— Кто?

— Эти уебки, — сказал я, кивнув на дверь.

— Какие уебки?

— Ну, типа уебки, в общем. Люди. Любой долбоеб в Манджеле.

— Да ладно, брат, ты ж знаешь, что такое слухи. Сейчас они уже по-любому говорят что-то другое.

— Кто?

— Ну эти, уебки, которые тебя достали.

— Ни хуя не другое. У меня такое уже бывало, брат. Потом твоя морда оказывается в газете, а под ней надпись УБИЙЦА.

— Я об этом слышал.

— О чем? Че ты слышал?

— Ну, про эту фигню пару лет назад. Мантоны, так ведь?

Я посмотрел на него, не слишком врубаясь, как это понимать. Одно дело, когда народ в Манджеле в курсе твоих дел, но при мысли, что о моих делах расспрашивает какой-то чужак, у меня аж стояк случился. То есть что-то в этом Нике было странное. Можно так сказать, он не был типичным чужаком. Но сейчас я вам ничего не скажу.

— Слушай, я тебе еще вот что скажу — я знаю, что ты не убивал Дина. Я ничего не знаю про твои старые дела, и не мое это дело, но я знаю, что этого ты делал. Ты не стал бы хладнокровно убивать парня из-за такой фигни. И полиции я то же самое сказал.

Я почесал репу.

— Кто такой Дин, бля?

— Дин — ебаный в рот, Блэйк, не тупи. Дин был моим вышибалой. Это Дина уби…

– Это бывшая гостиница, – сообщил Фонтейн, указывая на двухэтажное строение из грубого камня с тянущейся вдоль фасада покосившейся деревянной террасой. – Салун, магазины, дома старателей, церковь – жизнь в городе била ключом, после того как в начале восьмидесятых годов девятнадцатого века в горной котловине обнаружили золото. Поначалу эти места считались опасными: вокруг бродили апачи Джеронимо. Когда они наконец сдались, прибыли старатели и занялись разведкой эпитермального месторождения[7]. Рудник расположен среди скал внизу. Он представляет собой одну-единственную горизонтальную шахту, вырубленную в твердой породе. Мельница, при помощи которой измельчали руду, была установлена возле горного потока.

— Так че ты сказал легавым?

— Блэйк, уймись. Я сказал легавым, что ты этого не делал.

– Но как целый город смог уцелеть практически в нетронутом состоянии? – спросила Кори. – Мы будто на съемочную площадку вестерна попали.

— Почему?

– Вы сами видели, по какой дороге мы приехали, – ответил адвокат. – К тому же почти все здания в городе построены не из дерева, а из камня или из кирпича-сырца, поэтому пожары им не страшны. Как ни парадоксально, тот факт, что жители покинули город довольно внезапно, помог его сохранить.

— Что значит “почему”? Это ж хорошо, нет?

Кори заметила, как двое мужчин переглянулись.

— Ну да, но откуда ты знаешь, что это не я? В смысле — ты ж ни хрена обо мне не знаешь, так ведь?

– В чем дело? – спросила она.

Он не ответил. Я смотрел, как он жует губу и закрывает глаза. Ему сильно повезло, что я больше не собирался бить его мордой об стойку. Он отвел от меня легавых, и это главное. Но все-таки было в нем что-то очень странное.

Фонтейн прокашлялся:

А потом мне стало скучно париться по поводу него, и я налил себе еще пинту в пустой стакан, который стоял на стойке. Было приятно для разнообразия посидеть спокойно и побухать, я чувствовал, как кровь снова начинает течь по жилам. Я выпил этот стакан и налил следующий. Меня мучила невъебенная жажда, а пока что я даже слегонца ее не утолил. Я выпил пиво и налил еще.

– Места здесь живописные, а вот история этого городка закончилась совсем не красиво. Когда золотоносная руда стала иссякать, владельцы захотели выжать из истощенного месторождения все, что только можно, и зашли слишком далеко. Шахту не укрепили как следует. Легко догадаться, к чему это привело: она обрушилась, похоронив под завалами дюжину шахтеров.

— На самом деле, Блэйк, мне нужна твоя помощь, — сказал он. Я на мгновение вообще о нем забыл и, если честно, наслаждался этой передышкой.

– Похоронив заживо, судя по всему, – добавил Уоттс. – Обрекая их на медленную, мучительную смерть.

— А, ну да. — Я прикончил еще одну пинту и налил новую.

Фонтейн кивнул:

— Ты об этом знаешь. Я тебя уже просил. Вроде как.

– Если отойти на некоторое расстояние от города, можно заметить остатки кладбища. Двенадцать надгробных памятников с одинаковой датой смерти расположены все вместе, в одном углу. Но конечно, тел в могилах нет.

— Че? Когда?

Проехав через город, они приблизились к кучке зданий на краю плато. Стены из кирпича-сырца искрошились, на земле валялись расколотые балки. Уоттс остановил машину возле одного из домов, и все трое вышли из машины.

— Вчера. Помнишь? Попросил тебя побыть моим подручным. Ты сказал, что тебе надо с этой мыслью переспать.

– Мое внимание привлек столб пыли, поднимавшийся над подвалом, – сказал Уоттс. – Вон за теми домами. Видите?

— Да?

Шериф зашагал в ту сторону, Фонтейн и Кори последовали за ним.

— Да. С тобой все в порядке, Блэйк?

– Когда я заковал Риверса в наручники и убедился, что он не сбежит, то сразу заполз внутрь, чтобы посмотреть, ради чего такого важного меня чуть не пристрелили, – продолжил Уоттс. – Риверс успел раскопать верхушку черепа и кисть одной руки. Еще пятнадцать минут, и он бы вытащил из земли все останки и был таков.

— В порядке? Ну да… Только немного… — я знал слово, которое имел в виду, но не мог его вспомнить. Это… как его там. Ну, вы знаете это слово, когда север и юг от пупка не отличишь, и голова кружится, как будто провел полчаса в стиральной машине. Это…

— …Дизорнаметирован, — произнес я.

Ник посмотрел на меня как-то странно, потом кивнул. Некоторые люди умные, а некоторые нет. И если ты не понимаешь длинных слов — это твоя ебаная проблема. Я не собирался корчить из себя идиота ни ради него, ни ради кого-то еще.

— Может, притормозить с пивом, браток? Теперь была моя очередь смотреть на него странно.

Кори достала из сумки со снаряжением налобный фонарь и надела его на голову. Потом вытащила нитриловые перчатки и маску:

— Ты это о чем? — переспросил я, наливая еще пинту. Я ведь только парочку выпил.

– Пойду взгляну, что там такое, если вы не возражаете – одна.

Он понял, что тут он на зыбкой почве, поэтому решил сменить тему.

– Пожалуйста, – кивнул шериф.

— Дело в том, Блэйк, надо, чтобы ты начал прямо сейчас. Мне надо, чтобы ты прямо сейчас сделал для меня одно небольшое дельце.

Кори встала на четвереньки и заглянула в подвал. Темное помещение пересекали узкие полоски света. Потолок до сих пор сохранился, хоть и осел с левой стороны. Подвал был наполовину заполнен песком, занесенным ветром. Охотник за реликвиями Риверс повсюду оставил следы. Было совершенно очевидно, что он вырыл несколько ям. У стены справа, где проводились самые серьезные раскопки, Кори заметила череп, о котором упоминал шериф, а рядом с ним – кости руки и иссохший рукав рубашки, выглядывавший из-под куртки или клеенчатого плаща.

Я посмотрел на часы.

— Я знаю, что уже поздно, а ты устал и замудохан. Поверь мне, Блэйк, я не хотел, чтобы с тобой сегодня что-нибудь случилось. Просто попросил Нобби и Дубину съездить за тобой. Я думал, вы друг друга знаете.

Кори заползла внутрь, достала камеру и сфотографировала подвал с разных ракурсов. Передвигаться здесь можно было, только согнувшись в три погибели. Кори приблизилась к костям, снова опустилась на колени и сделала несколько снимков.

— Я их знаю, да. Знаю, что они уебки.

— Ну, я ж не знал.

— Да, блядь, ты не знал.

При ближайшем рассмотрении она заметила, что останки состоят не из одних костей: на них сохранилась довольно значительная часть мумифицированной плоти. Кори достала кисточку и принялась смахивать песок с черепа и руки. От движений кисточки волокнистые мышцы, напоминавшие вяленую говядину, потрескивали, будто сухие кукурузные стебли. Кори даже разглядела на предплечье пух волос и, несмотря на свою профессиональную подготовку, почувствовала легкое отвращение. Работая кисточкой, она принялась расчищать одежду, в том числе клетчатую рубашку, распадавшуюся на нити. На мизинце красовалось золотое кольцо. Присмотревшись, Кори разглядела на нем выгравированные буквы «Дж. Г.». Риверс наверняка бы его присвоил, но шериф поймал черного копателя раньше.

— Тебя во мне что-то настораживает, Блэйк?

Не зря он это спросил. Мне не особо нравился этот ублюдок, но язык следовало попридержать. Он все еще хотел, чтобы я был его подручным, так что бычить на него не стоило. Сначала надо упрочить позиции. Я пожал плечами и сказал:

Расчистив песок вокруг черепа, Кори обнаружила еще больше остатков гниющей одежды, обернутой вокруг шеи мужчины, – а судя по одежде и кайме волос на лысом черепе, это определенно был мужчина.

— Нет.

Кори прекратила работу. Извлекать останки из песчаных заносов – непростая работа. Если этот человек – жертва убийства и Кори решится выкопать кости самостоятельно, она рискует уничтожить улики. Кроме того, ее специализацией была судебная антропология, а для этого дела нужен археолог. Профессиональная подготовка позволяла Кори исследовать останки в лаборатории, но ее не учили, как нужно извлекать их из земли. С другой стороны, если она вызовет оперативную группу ФБР по сбору улик, им придется три часа тащиться в своем фургоне по ухабистым дорогам из Альбукерке, а потом обратно. И если после всего этого окажется, что мужчина погиб в результате несчастного случая, Кори будет выглядеть идиоткой. Решение проблемы казалось очевидным: ей нужен археолог, способный грамотно извлечь останки.

— Надеюсь, так, Блэйк. Я твой друг. Знаешь, если уж говорить о доверии, в этом мире есть только два человека, которым я доверяю. И один из них это я. Если ты себе не доверяешь, долго не протянешь. Особенно, если занимаешься тем, чем занимаюсь я.

Она сразу подумала о Норе Келли.

Я кивнул. Мой опыт управления “Хопперз” был таким же — если не доверять себе в плане того, когда стоит завязать с пивом, тогда клиентам ничего не останется. И что тогда будет с тобой?

Келли работала старшим куратором в Институте археологии Санта-Фе. Кори приходилось встречаться с ней по долгу службы. Их неожиданное сотрудничество послужило началом первого и пока что единственного важного дела в карьере Кори.

— А другой человек, которому я доверяю, — сказал он, — это ты.

И оно завершилось успешно. Это был ее первый, и единственный триумф.

Я как раз наливал себе еще пинту, когда он это сказал. Вообще, нет никого, кто разливал бы пиво лучше, чем я. Даже Рэйч делает это хуже. Но в стакане вдруг оказалось полно пены, и только дюйм или около того самого пива.

Сидя на корточках возле скелета, Кори обдумала свою идею. Несколько месяцев назад Келли руководила раскопками в горах Сьерра-Невада, но потом в процесс вмешалась Кори, расследовавшая дело, связанное с убийством и осквернением могил. Поначалу они с Келли конфликтовали, ведь характер у этой женщины не сахар – уж очень она упрямая и самоуверенная, – однако в ее компетентности сомневаться не приходится. Если речь все-таки идет об убийстве, из Келли получится идеальный свидетель-эксперт. Кори была уверена, что Морвуд, познакомившийся с Келли во время расследования того самого дела, одобрит ее кандидатуру. Он считал Келли женщиной с характером.

Понимаете, я знаю, что легенды о Ройстоне Блэйке разошлись далеко. И я говорю не только про Манджел. Когда ты легенда, вроде меня, Манджела тебе становится мало, даже если ты не можешь из него выбраться. Так что часть тебя переливается через край, типа того, и народ в Баркеттле и Тубере знает, какой ты клевый вышибала и как однажды ты был на самой вершине, хотя весь город жаждал твоей крови. Так что вполне резонно, что чуваки с Ист-Блоатер знают, насколько ты крут. Но чуваки из большого города, вроде этого Ника Как-его-там?

К тому же она у Кори в долгу.

Охуеть можно.

Сделав напоследок несколько снимков, Кори убрала кольцо в пакетик для улик и выбралась из подвала, моргая на ярком сентябрьском солнце. Уоттс и Фонтейн стояли возле дома и разговаривали. При появлении Кори оба повернулись к ней.

— Блэйк? Все нормально?

– Ну, что там? – спросил Уоттс, снимая шляпу и вытирая пот со лба.

Я вылил пену и налил себе нормальную пинту. Не каждый день человек узнает, что он знаменит на весь свет, И я это отпраздновал, выпив еще стакан.

– Без помощи в этом деле не обойтись, – ответила Кори. – Я приглашу специалиста, чтобы останки были извлечены из песка со всей осторожностью, на случай если это убийство.

— Блэйк, пожалуйста, прекрати нить. Я же сказал, у меня для тебя есть работа.

– Зачем вам специалист? – спросил Фонтейн. – Если этого человека действительно убили, преступника давно нет в живых.

— А, ну да, и че за работа? — последние два слова слились с нехеровой такой отрыжкой, секунд на пять или типа того. — Если нужно что-то сделать, ни один мудак не справится лучше… Ну, короче, если тебе… — меня вдруг повело. Херовая пинта, не иначе.

– Может быть, однако мы должны сохранить следы преступления в полной неприкосновенности, а эта задача по силам лишь профессиональному археологу. И лучше поторопиться. – Кори указала на кольцо. – Возможно, это не единственный ценный предмет.

Ну, по-любому я уселся ровно и слушал, пока он мне рассказывал, что надо сделать и почему он хочет, чтобы это сделал я. Все вроде было путем, так что я сказал:

– Отличный план, – широко улыбнулся шериф Уоттс. Он взглянул на часы. – Вообще-то, я проголодался, а мы не захватили с собой ничего съестного. В Сокорро есть одно приятное кафе, оно закрывается в три. Если поторопимся, успеем.

— Как скажешь, босс, — и снова рыгнул. Ник пошел по-ссать, а я выпил еще пару стаканов для улучшения самочувствия. Один я отнес за стол, на котором сидел этот Ник. Как я уже говорил, я не одобряю пушек, но надо признать — красивые они, засранцы. Сверкающие, твердые и тяжелые, как хуй знает что. Я взял пистолет и поводил им по залу, целясь в бутылки за баром и притворяясь, что это легавые. Потом мне это надоело, я положил пистолет и стал разглядывать баночку с конфетами, которая стояла рядом. Взял одну, поднес к свету. Че-то в них было очень знакомое. Но мелюзга целыми днями жрет конфеты, а я сам не так давно был мелким.

Кори сомневалась, что в Сокорро есть «приятные» кафе, но она тоже была не прочь перекусить. К тому же ей не хотелось ехать в Альбукерке сразу после долгого возвращения из Хай-Лонсама в Сокорро.

Я услышал, как сливают воду в сортире, так что закинул конфету в рот и съебался, прихватив по пути бутылку виски.

Фонтейн перевел взгляд с Уоттса на Кори, сообразив, что на него приглашение шерифа не распространяется.

– За меня не беспокойтесь, – коротко произнес он. – Я на диете.

Глава 14

– Завезу вас в офис, – предложил Уоттс.

В поисках кайфа: часть вторая. Стив Доуи, отдел криминальной хроники

— Ну, — спрашиваю я у своей домохозяйки, когда она пытается проскользнуть мимо меня в холле. — Как я выгляжу?

Она корчит гримасу и, как обычно, спешит воспользоваться ближайшим путем к отступлению. Но мне не нужно ее одобрение. Мне надо всего лишь посмотреть в зеркало, чтобы убедиться, что я выгляжу как подросток.

Нет, это не преждевременный кризис среднего возраста. И не маскарадный костюм. Я работаю под прикрытием. Если Стив Доуи, редактор криминальной хроники, не может получить доступ в “Хопперз”, может быть, это удастся Стиву Доуи, никому не известному подростку.

Сейчас 6:30 вечера — время сумерек, рабочие уже разошлись по домам, а любители выпить еще не вышли на тропу войны. Но Фрайер-стрит уже гудит от энергии, исходящей от “Хопперз”. Я увязываюсь за какими-то подростками — три мальчика, две девочки — и пытаюсь воспользоваться шансом. Подростки идут слегка пошатываясь, как будто их ноги едва касаются мостовой. Может быть, это эффект от Кайфа? Неважно, мне нужно делать так же, как они.

Грубый вышибала кивает и впускает их в темный анклав за своей спиной. Я переступаю через порог вслед за ними, чувствуя, как учащается пульс, и молясь, чтобы моя разболтанная походка его убедила.

— Эй ты, — рычит вышибала. Огромная рука упирается мне в грудь, отталкивая.

Он вытянул руку, и Кори передала ему пакетик с кольцом.

Я смотрю на него сразу удивленно и отрешенно, по крайней мере, надеюсь, что так.

— У тебя че, с ногами что-то? — спрашивает он. Я в первый раз замечаю, насколько он на самом деле молод. Это мальчик в теле гиганта. Но как бы то ни было, он стоит между мной и моим расследованием.

– Жаль, что инициалы не «Г. У.», – пошутил он, изучив украшение и вернув его Кори. – Колечко, похоже, как раз моего размера.

Я смотрю на свои ноги и пожимаю плечами.

– Между прочим, грабить мертвых – тоже уголовное преступление, – заметил Фонтейн, забираясь на заднее сиденье машины. – Но не волнуйтесь, шериф, – прибавил он, когда они пустились в долгий и трудный путь обратно к цивилизации. – Я вас отмажу.

Кажется, его волнует, чем от меня пахнет. Он нюхает воздух около меня. Я немного краснею, вспомнив, что сегодня утром забыл помыться. Может ли еле заметный запах стать причиной отказа? Я понимаю, что момент истины настал. Либо я войду в это место за спиной у вышибалы и выясню, что уничтожает молодежь Манджела, либо…

Либо я потерплю поражение.

7

Вдруг гранитная рука отпускает мою грудь, вышибала переходит к следующему клиенту. Путь свободен. Я, ссутулившись, иду вперед.

Стены маленькой пещеры, в которой когда-то жили индейцы-пуэбло, были покрыты глиной и выкрашены красной краской, однако прошедшие шесть веков оставили свой след. Нора Келли разглядывала заднюю стену в свете налобного фонаря. Круглый участок, где глину нанесли особенно толстым слоем, был покрыт пятнами сажи. Чем дольше Нора на него смотрела, тем сильнее росла ее уверенность, что именно здесь спрятан вход в заднюю часть убежища.

Оказавшись внутри, я не знаю, куда свернуть. Дети — в возрасте от десяти до восемнадцати лет — повсюду. Я настолько вызывающе не один из них, что мне кажется, они меня почуют. Но этого не происходит. Они слишком заняты: танцуют, слоняются, говорят друг с другом, говорят сами с собой или просто сидят, глядя в одну точку, будто смотрят воображаемый телевизор.

Ее аспирант Брюс Адельски вошел в пещеру и опустился на колени, присматриваясь к стене через плечо Норы:

Я не могу просто стоять и смотреть. Нужно что-то делать. Я иду к бару.

– Странная штукатурная работа.

Там я спрашиваю симпатичную барменшу, где тут автомат с сигаретами.

– Именно то, что я и думала.

— Да он пустой, — отвечает она. — Уже несколько недель пустой. — Она предлагает мне свою сигарету.

Нора подалась вперед и легонько постучала по стене ручкой специального археологического совка. Звук был гулкий.

Я закуриваю и тут же начинаю кашлять.

– Обалдеть! – воскликнул Адельски. – Там что-то есть!

— Что-то не так? — спрашивает она. — Погодь-ка, ты не куришь, так ведь?

– Уверена, что это захоронение. А значит, мы к этому не притронемся.

Я пожимаю плечами. Какой смысл скрывать.

– Да бросьте! Серьезно? – Адельски не смог скрыть разочарования. – Даже одним глазком не взглянем?

— Тогда зачем тебе зажигалка?

– Новый президент – еще большая поборница строгих правил, чем я. – Нора позволила себе слегка улыбнуться.

У репортера всегда должна быть зажигалка. Но я не могу сказать ей об этом. Я замечаю “Манджел Информер”, который она читала, и думаю, узнала она меня или нет.

— Слушай, я тебя знаю, — говорит она, внося ясность. — Ты этот…

Репутация Института археологии Санта-Фе на данный момент опустилась ниже плинтуса, и все из-за скандала, связанного с предыдущим президентом. Однако институт обладал достаточными финансовыми ресурсами и влиянием, чтобы быстро вернуть утерянные позиции, ну а пока нынешний старший археолог через месяц собирался в отставку, и Нора рассчитывала занять его место. Это повышение станет для нее ответственным шагом: тогда Нора встанет во главе «земляных червей», как их любовно называли коллеги, и будет отвечать за проведение всех активных раскопок, которыми занимается институт. Нора даже позволила себе помечтать о том, что в один прекрасный день ее назначат президентом. Да, прошлые раскопки обернулись катастрофой, но нынешние обещали увенчаться успехом: археологи готовы были завершить работу раньше срока, никаких проблем или спорных вопросов, местный совет пуэбло оказывал им полную поддержку, да и находки радовали. И, кроме того, ни одна из многочисленных проблем, возникших на раскопках лагеря Доннера, не могла быть возложена на Нору: свою работу она выполнила практически безукоризненно.

Я накрываю ее руку своей и подмигиваю. Это рискованный шаг. Либо она меня поймет и промолчит, либо меня отсюда вышвырнут. Она отодвигается и начинает наливать пиво. Я думаю, не лучше ли просто уйти. Может быть, это не моя глубина? Может быть, не стоило так прилежно учиться в школе?

– Любопытно, что они хоронили мертвых прямо у себя дома, – заметил Адельски.

Она ставит передо мной полный стакан. Я не пью, но об этом я ей не рассказываю. Она наклоняется ко мне. Природа не обделила ее прелестями, и я понимаю, что невольно начинаю ее хотеть. Я делаю глоток пива, чтобы успокоиться.

Нора улыбнулась ему. Да, поводов для хорошего настроения хоть отбавляй. Адельски – образцовый аспирант, добросовестный и надежный, а теперь у него достаточно опыта, чтобы самому руководить раскопками.

— Ты, кажется, нормальный, — говорит она. — Единственный, кому не наплевать.

– Древние пуэбло любили держать покойных членов семьи при себе, – ответила Нора. И добавила вполголоса: – Действительно любопытно. Однако вполне объяснимо. – Затем она взглянула на часы. – Пора сделать перерыв на обед.

На что?

Они выбрались из пещеры через узкое отверстие. Нора выпрямилась и огляделась по сторонам, потирая поясницу. Эта пещера, одна из многих вырубленных в мягком вулканическом туфе на севере Нью-Мексико, являлась частью древнего поселения индейцев-пуэбло под названием Цанкави. Оно имело отношение к Национальному монументу Бандельер – государственному заповеднику, состоявшему из комплекса пещер, лестниц, троп, а также руин, расположенных на плато. Вид оттуда открывался потрясающий: древние пуэбло явно были ценителями живописных пейзажей. За долиной реки Рио-Гранде на расстоянии двадцати миль высились горы Сангре-де-Кристо, покрытые свежевыпавшим снегом. И все это – в каких-то жалких нескольких милях от Лос-Аламосской национальной лаборатории, где разработали и собрали первую атомную бомбу. Контраст между руинами древней цивилизации и началом ядерного века всегда заставлял Нору испытывать когнитивный диссонанс.

— На этот город и на то, что происходит с детишками. Только посмотри на них, — говорит она, кивая на безумную разгоряченную толпу у меня за спиной. — Они все здесь. Это их дом, место, где все происходит. Что ж ты так долго ждал?

Я смотрю в глаза этой женщины и понимаю, первый раз за все время, что кто-то разделяет мои убеждения. Кто такой Ка-мэн?

Она нервно хихикает и отступает назад, прижимает палец к губам, ее глаза начинают бегать. Она ведет себя как пьяная. Но дело не в алкоголе, а в опасности ситуации. Убедившись, что никто нас не слышит, она снова наклоняется ко мне.

— Мой босс. Ка-мэн. Ник Нополи.

— Он ведь эти конфеты делает. Я видела, как он их делает, там, в своем кабинете. Мы никогда таких конфет в Манджеле не видели. Только после того, как он…

Она вдруг замолкает, кто-то из клиентов пришел за добавкой. Я понимаю, что это конец нашей беседы, и ощущаю неожиданную грусть. Она берет пустую кружку у клиента и отходит. У него жирные черные волосы и волчья пасть. Он ухмыляется мне, обнажая блестящие розовые десны. От этого мне становится паршиво, как будто он обманом заставил меня есть его экскременты. Я оставляю на стойке купюру, чтобы оплатить выпивку и отхожу. Человек забирает деньги себе, но я не собираюсь с ним спорить.

Выбираясь наружу, я бросаю быстрый взгляд на вышибалу, прикидывая, заметит ли он что походка у меня неожиданно стала нормальной. Но он меня не видит. Он смотрит в небо, будто колесницы с ангелами, которые он давно ждал, спускаются, чтобы забрать его к себе.

Я спал. Это я знал. Знал, потому что был в своей спальне и слышал, как мама и мой старик ссорятся. Но мама умерла, когда я был совсем мелким, и именно из-за этого я и просек, что это сон. Потому что я не был младенцем. Взрослым я тоже не был, но уже достаточно повзрослел, чтобы грабить. Я знал это, потому что смотрел портативный телик, который мы с Легсом и Финни вынесли из одного дома. Он был черно-белый, и нормальной картинки от него было не добиться. Но это было лучше, чем оказаться там, внизу.

По телику показывали Клинта. Кажется, “За пригоршню долларов”, но я не уверен. Он прятался за лошадью или еще за чем-то и смотрел, что происходит впереди, а там, похоже, ссорились мужик и баба. Я знал, что это мой старик и мама, еще до того, как их показали. А когда показали, это было и смешно и не смешно. Смешно, потому что на моем старике была ковбойская шляпа, а на маме красная штука с завязками, которую в таких фильмах носят проститутки. А не смешно, потому что он ее душил.

Снова показали Клинта, он потянулся за своей пушкой. Только пушки на месте не оказалось. Какой-то уебок ее забрал, и Клинт был ни хера не рад. Но его так просто не остановить. Он лезет в носок и вытаскивает охуитель-но огромный нож Боуи1. Он прищуривается и начинает вставать, тихо и осторожно.

Теперь я на кухне. Это сон, поэтому мне не надо рассказывать вам, как я туда попал, и вас это не должно парить. Ящик открыт, и я что-то оттуда достаю. Это секач. Я беру его и иду к лестнице. Но на, середине лестницы оказывается, что это уже не секач, а нож Боуи, как у Клинта. Старик наверху, в своей спальне орет что-то про маму, называет ее идиоткой, шлюхой и все такое. Мама издает какой-то булькающий звук, и он мне совсем не нравится. Но я ведь Клинт, так? У меня прищуренные глаза и коричневая шляпа, и огромный охуительный нож. Я поднимаюсь к дверям спальни и хочу осторожно ее открыть. Но у меня ни хера не получается. Это ж, блядь, фильм с Клинтом Иствудом. Так что я разбегаюсь и высаживаю дверь к едреням.

Крупный охотничий нож в ножнах, длиной 20—30 см, изобретенный братом Дж. Боуи Ризином Боуи. Такой нож обычно перековывали из напильника. Он пользовался большой популярностью среди пионеров — покорителей Запада.

Он быстро отскакивает от нее. Знает, что влип. За ним пришел Клинт, и ему бы лучше уняться. Но слишком поздно. Она лежит на кровати, мертвая. Это моя мама, ее блондинистые волосы и красные губы. Рот у нее открыт, а в больших синих глазах застыл ужас. И это сделал мой старик.

Он съеживается в углу, пытаясь спрятаться за шкаф. Я иду к нему. У меня в руке нож, и тут наступает темнота…

Не знаю, сколько было времени, когда я пришел в себя. Я лежал, вытянувшись на скамейке, где-то рядом текла вода. Через несколько минут до меня доперло, что я в парке Вомадж, в дальнем его конце, у Шэттер Крессент, а звук идет от Ссущего фонтана, который от меня в нескольких футах.

Ссущий фонтан назывался так из-за трех статуй мелких пацанов, которые вроде как ссали в фонтан, даже не придерживая члены руками. Они ссали туда, сколько я себя помню и, кажется, не собирались заканчивать. Между ними стояла голая телка, но разглядеть соски или пизду было нереально. Наверное, когда ее только поставили, все это было видно, но это было до хуя времени тому назад, и из-за погоды все, типа сгладилось.

Я сел и попытался сосредоточиться.

На земле валялась пустая бутылка из-под вискаря. Этикетка была грязная, как будто я эту бутылку в собачьем дерьме извалял. Руки у меня тоже были грязные, но не в собачьем дерьме. Какие-то они были липкие и жирные, вроде как в краске. Хуй знает, как так получилось, и мне, если честно, было все равно. А вот что творилось с моей башкой, было не все равно, а с башкой было плохо. Мне срочно нужна была вода, иначе не знаю, что бы я сделал. Где-то в парке был питьевой фонтанчик, но я не мог вспомнить, где тут что, слишком давно был в последний раз. Я поднял бутылку и пошел наполнить ее к Ссущему фонтану.

После этого слегка получшало. Но я по-прежнему не знал, который час. Ну, посмотрел на часы. Было как-то темно, и пришлось прищуриться.

— Только посмотри на себя, — сказала мама. — Хочешь знать, который час, а сам не знаешь, что ты вообще делаешь.

Я поднял глаза и увидел, что она стоит посреди фонтана, окруженная тремя зассанцами.

— Ничего себе, — сказал я. — Здоров, мам.

— Ты мне не мамкай. Знай я, что мой сын будет спать на скамейках в парке, я бы вообще не стала рожать. Ты тут три часа лежал. Три часа. — Ее лицо немного смягчилось, несмотря на то, что она была вроде как сделана из камня. — Я смотрела, как ты лежишь в своей кроватке, когда ты был совсем крохотным. Ты знаешь это, Блэйк? Ты помнишь?

— Я помню, мам, — сказал я. — Я все помню. И…

— Неужели, Ройстон. Ты помнишь, как я гладила тебя по щеке, она была такой мягкой, и шептала “Я тебя люблю”?

— Мам, я помню. Я.

— Мой мальчик.

— Я и сейчас твой мальчик, мам. Я все еще…

— И волосы твои я гладила, Ройстон. Я любила твои волосы. Я даже один раз подстригла их до того…

— До того, как что?

— До того, как ушла.

— Куда ушла, мама?

Надевая на плечи рюкзак, она вдруг заметила на тропе фигуру, идущую в их сторону. Должно быть, какой-то бесстрашный турист: желающих посмотреть на руины Цанкави было не так уж и мало. Но когда фигура приблизилась, Нора уловила в ней что-то знакомое. До боли знакомое.

— Все уходят, Ройстон.

– Вот черт, – пробормотала она.

— Я знаю, но…

– Да уж, – согласился Адельски, уставившись на вновь прибывшую. – Опять эта девица из ФБР.

— И когда они уходят, просто надо их отпустить.

Нора с упавшим сердцем стряхнула пыль с джинсов. Ну что ей опять надо, этой Кори Свенсон? Нора очень надеялась, что хотя бы на этот раз Свенсон не погрузит раскопки в длительный хаос. Она неохотно спустилась в долину, чтобы встретить Кори в тени палатки.

— Но мама…

Та подошла к ней с протянутой рукой.

— Прощай, Ройстон.

– Здравствуй, Нора, – сказала Кори, когда они обменивались рукопожатием. – Надеюсь, не помешала?

— Подожди минутку, мам. Мам?

Нора ответила:

Я перестал прижиматься лицом к ее груди, когда увидел, что из груди течет кровь. Она лилась между сиськами и исчезала в районе живота, наверное, ее впитывал камень. Потому что теперь это была не мама. Это снова была статуя телки, все выпуклости которой сглажены временем. Я вылез из фонтана и пошел.

Я шел по главной аллее через парк. Где-то на полпути, рядом с большой плакучей ивой, я заметил питьевой фонтанчик. У меня снова начался сушняк, и я решил хлебнуть воды. Но там уже был кто-то. Он встал, вытер рот и прищурился, глядя на меня.

– Смотря какое у тебя дело.

— Здоров, Блэйк, — сказал он.

— Здоров, Клинт.