Жорж Сименон
Пятница, 7 ноября. Приморский городок Конкарно безлюден. За полуразрушенными остатками крепостной стены старая часть города погружена во тьму. Светится лишь циферблат огромных часов, показывающих без пяти минут одиннадцать.
Прилив сейчас достиг высшего уровня. Под порывистым юго-западным ветром барки в гавани стукаются друг о друга бортами. Похоже, начинается буря. Ветер со свистом врывается в узкие улицы, и видно, как белые обрывки бумаги стремительно несутся над самой землей.
На Эгильонской набережной нет ни огонька. Все окна и двери закрыты, все спят. Лишь на углу набережной и площади светятся три окна гостиницы «Адмирал».
На окнах нет ставень, сквозь толстые зеленоватые стекла с трудом можно различить силуэты посетителей. Дежурный таможенник, забившийся в свою будку, стоящую в ста метрах от гостиницы, мучительно завидует людям, которые засиделись в кафе.
Перед таможенником — гавань. В ней стоит торговый парусник, в конце дня укрывшийся в Конкарно от непогоды. На палубе никого нет. Лишь жалобно поскрипывают блоки, да плохо зарифленный фок вздувается и хлопает на ветру Мерно шумит прибой, потом раздается перезвон громадных часов. Они бьют одиннадцать.
Дверь гостиницы открывается, в прямоугольнике света появляется человек. Он продолжает говорить с теми, кто остался в комнате. Вот он закрывает дверь, и сейчас же буря подхватывает его, треплет полы его пальто, срывает котелок с головы. Он успевает поймать котелок и нахлобучивает его по самые уши.
Даже издали видно, что человек навеселе. Ноги слушаются его плохо, он напевает. Таможенник следит за ним и улыбается: на таком ветру пьяный пытается закурить сигару. Начинается забавная борьба человека с пальто, которое ветер твердо решил сорвать, и со шляпой, убегающей вдоль тротуара. Котелок удается поймать, но десять спичек истрачено впустую.
Рядом с человеком — крыльцо в две ступеньки. Он поднимается на них и снова склоняется, защищаясь от ветра. Мелькнул короткий трепетный огонек. Пьяный зашатался и ухватился за ручку двери.
Таможеннику померещилось, что в посвист бури ворвался какой-то иной, странный звук, но он в этом не уверен. И он смеется, видя, как пьяный, неправдоподобно изогнувшись, делает несколько неуверенных шагов назад. Так и есть, он свалился.
Он лежит поперек тротуара, голова его свисает в кювет, по которому бежит дождевая вода. Таможенник ударяет по бокам, чтобы согреть замерзшие руки, и сердито глядит на хлопающий парус, который его раздражает.
Проходит минута, вторая. Таможенник опять посмотрел на пьяницу. Тот лежит неподвижно, и большой, неизвестно откуда взявшийся пес обнюхивает его лицо.
— Только тут я понял, что дело неладно! — скажет позднее таможенник, давая показания на следствии.
Почти немедленно после этого началась такая беготня, что описать невозможно. Таможенник подошел к лежащему с опаской: присутствие пса, крупного животного желтой масти и свирепой наружности, настораживало. Газовый фонарь горел шагах в восьми. Сначала таможенник не заметил ничего особенного, но, приглядевшись, увидел, что на светлом пальто пьяного зияет дыра, из которой медленно течет густая, темная кровь.
Таможенник бросился к дверям кафе и распахнул их. Там было почти пусто. Официантка подремывала, облокотясь о кассу За мраморным столиком двое мужчин, вытянув ноги и откинувшись на спинки стульев, докуривали сигареты.
— Скорее!.. Там убили человека!.. Я ничего не понимаю… - Таможенник обернулся и увидел, что желтый пес вошел следом за ним и улегся у ног официантки.
На лицах мужчин сначала отразилась растерянность, потом ужас.
— Это ваш друг, он только что вышел отсюда!..
Через полминуты три человека склонились над неподвижным телом. Мэрия, где находится жандармский пост, в двух шагах, а таможенник полон энергии. Он сбегал за жандармами, а теперь повис на звонке у дома врача. Он повторяет одно и то же: случившееся вновь и вновь проходит перед его глазами.
— Он пошатнулся, как пьяный, и сделал назад шага три, не меньше. - Вокруг тела уже стояли человек шесть… Потом семь… девять… Всюду приоткрываются окна, хлопают ставни, слышатся тихие голоса.
Врач опускается в грязь на колени и говорит:
— Пистолетный выстрел в упор. Пуля осталась в животе, надо немедленно оперировать. Позвоните в больницу.
Теперь все узнали раненого. Это некий мосье Мостагэн, крупнейший в городе судовладелец и виноторговец. Добродушный толстяк, всеобщий друг и любимец.
Подошли два полицейских в форме. Один из них даже не успел разыскать свою фуражку. Они в нерешительности, не знают, как приступить к расследованию.
Заговорил мосье Ле-Поммерэ, и сразу же становится ясно, что это человек уважаемый и почтенный.
— Мы в кафе играли в карты. Нас было четверо: я, Сервьер, доктор Мишу и… и он. Доктор ушел первым, полчаса назад. А Мостагэн, поскольку боялся жены, покинул нас ровно в одиннадцать часов…
Положение трагикомическое: все слушают мосье Ле-Поммерэ, о раненом забыли. А он внезапно открывает глаза, пытается приподняться и удивленно спрашивает:
— Что случилось?
Голос его такой слабый и жалобный, что официантка не может сдержать истерического смеха. Судороги сводят тело раненого. Губы его беззвучно шевелятся, мышцы лица напрягаются, доктор поспешно готовит шприц для укола.
Под ногами вертится желтый пес. Кто-то удивляется:
— Откуда взялась эта тварь?
— В первый раз вижу.
— Наверное, корабельная собака. - Загадочное происшествие даже пса делает каким-то таинственным. Может, потому, что он необычного грязно-желтого цвета? Пес на высоких ногах, очень худой и мордой похож не то на цепную дворнягу, не то на немецкого дога.
В пяти метрах от тесной кучки людей полицейские допрашивают таможенника, единственного свидетеля происшествия. Полицейские осматривают злополучное крыльцо. Оно ведет в большой богатый дом, ставни которого закрыты наглухо. На правой створке двери наклеено объявление, сообщающее, что дом будет продаваться с аукциона 18 ноября.
«Первичная оценка — 80000 франков…»
Сержант долго возится с замком, но не может его открыть. Тогда владелец соседнего гаража отверткой вывинчивает замок.
Подъезжает санитарная машина, мосье Мостагэна укладывают на носилки и увозят. Теперь зевакам нечем заняться, разве что пустым домом..
В доме не живут около года. В коридоре стоит тяжелый запах порохового и табачного дыма. При свете карманного фонаря полицейские находят на плиточном полу следы грязи и пепел от сигареты. Кто-то долго караулил здесь, за запертой дверью.
Мужчина в пальто, надетом прямо на пижаму, говорит ясене:
— Идем домой, больше смотреть не на что. Остальное узнаем завтра из газет… Раз мосье Сервьер здесь…
Сервьep — толстенький человечек в бежевом пальто. Он сидел в кафе вместе с мосье Ле-Поммерэ. Сервьер — редактор «Фар де Брест»[1] — каждое воскресенье дает свой материал в отделе юмора.
Сейчас в руках у него записная книжка, и вопросы, которые он задает полицейским, больше похожи на распоряжения.
В коридор выходит несколько дверей, но все они заперты на ключ. Лишь самая дальняя, выходящая в сад, открыта настежь. Сад окружен каменной стеной не выше полутора метров. По другую сторону ее — переулок, ведущий на Эгильонскую набережную.
— Отсюда пришел убийца! — провозглашает мосье Жан Сервьер.
На следующий день комиссар Мегрэ с весьма приблизительной точностью восстановил порядок событий. Месяц назад он прибыл в командировку в город Ренн, где необходимо было перестроить работу уголовной полиции. Там и застал его тревожный звонок мэра Конкарно.
Мегрэ приехал в Конкарно, прихватив с собой реннского инспектора Леруа, с которым ему еще не приходилось работать.
Буря все еще не кончилась. Ветер гнал с моря обрывки свинцовых туч. Над городом он вспарывал им животы, и из них лился ледяной дождь. Ни один корабль не вышел из порта, и пронесся слух, что в открытом море, на широте островка Гленан, какое-то судно терпит бедствие.
Мегрэ остановился в «Адмирале», который считался лучшей гостиницей города. Было всего пять часов, но тьма уже окутала Конкарно. Мегрэ спустился в кафе — длинный зал довольно мрачного вида. Неровный пол был посыпан опилками, зеленые отблески оконных стекол падали на мраморные столики.
Большинство столиков было занято. Среди посетителей сразу можно было узнать постоянных, солидных клиентов. К их разговорам прислушивались.
Навстречу комиссару из-за столика поднялся круглолицый, круглоглазый, улыбающийся человечек.
— Комиссар Мегрэ? Мой друг мэр известил меня о вашем прибытии. Я много слышал о вас… Разрешите представиться — Жан Сервьер. Хм… вы ведь парижанин? Не так ли? Я тоже! Я много лет руководил знаменитой «Рыжей коровой» на Монмарте, сотрудничал в «Пти Паризьен», в «Эксцельсиоре», в «Депеше»… Я был связан теснейшей дружбой с одним из ваших начальников, милейшим Бертраном… Уже год как он в отставке и огородничает у себя в Ньевре… Я последовал его примеру и, так сказать, ушел в частную жизнь… Правда, я сотрудничаю в «Фар де Брест», но это просто так, для развлечения…
Он подпрыгивал и размахивал руками.
— Разрешите, я вас представлю нашей компании… Последняя четверка веселых ребят в этом городе! Вот мосье Ле-Поммерэ, нераскаянный волокита, рантье и вице-консул Дании…
Человек, поднявшийся из-за столика и протянувший руку Мегрэ, был одет, как деревенский дворянин: клетчатые бриджи для верховой езды, до блеска начищенные краги и вместо галстука — шарф из белоснежного пике. У него были красивые серебряные усы, гладко прилизанные волосы и белая кожа, лишь на скулах приобретающая лиловатый, апоплексический оттенок.
— Весьма польщен, комиссар...
Жан Сервьер продолжал:
— Доктор Мишу… Сын покойного депутата. Врач он только по бумагам, ибо сроду не занимался практикой. Берегитесь, чтобы он не продал вам земельный участок, ему принадлежат лучшие земли Конкарно, а может быть, и Бретани..
Холодная, влажная рука. Острое, как клинок ножа, лицо, кривоватый нос. Рыжие волосы успели поредеть, хотя доктору вряд ли больше тридцати пяти лет
— Что вы будете пить?..
Мегрэ присел к столу
Помощник его, инспектор Леруа, в это время наводил справки в жандармерии и муниципалитете
Комиссару показалось, что не только табачный дым, но и еще что-то серое и туманное повисло в воздухе кафе В раскрытую дверь был виден обеденный зал. Служанки в бретонских костюмах накрывали столы к обеду
Вдруг Мегрэ заметил желтого пса, мирно лежавшего на полу возле кассы. Потом, медленно подняв глаза, он увидел черную шерстяную юбку, белый фартук, усталое лицо Женщина не была хороша собой, но было в ее лице нечто такое, что заставило комиссара поглядывать на нее во время дальнейшего разговора.
Впрочем, стоило ему отвернуться, как сама официантка впивалась в него беспокойным, лихорадочным взглядом
— Бедняга Мостагэн чертовски боится своей жены, но он чудеснейший парень на свете! И хотя я понимаю, что жизнь его на волоске, мне все время кажется, что все это скверная шутка или какая-то страшная ошибка..
Сервьер разглагольствовал без конца. Ле-Поммерэ фамильярно крикнул:
— Эй, Эмма!..
Официантка подошла.
— Итак, господа?.. Что будете пить?
Бутылки на столе уже наполовину опустели.
— Теперь час аперитива, — сказал журналист, — стало быть, час перно! Дай нам всем перно, Эмма! Согласны, комиссар?
Доктор Мишу сосредоточенно разглядывал свои запонки.
— Кто мог предвидеть, что Мостагэн полезет на это крыльцо, чтобы закурить сигару? — продолжал Сервьер своим звучным голосом. — Никто, не так ли? Ле-Поммерэ и я живем совсем в другой стороне и не ходим мимо этого пустого дома. А кроме нас троих, в этот час обычно весь город спит! У Мостагэна не было и не могло быть врагов, он — само добродушие, сама мягкость… Орден Почетного легиона в положенное время — ни о чем другом он и не мечтал!..
— А как операция?
— Надежда еще есть… Самое смешное, что его жена устроила ему скандал в больнице! Она уверена, что в него стреляли из ревности. Можете себе представить? А бедняга настолько запуган, что не посмел бы ущипнуть собственную машинистку!
— По двойной порции! — сказал Ле-Поммерэ официантке, разливавшей в стаканы скверную имитацию абсента. — И принеси нам льду, Эмма!..
Кафе опустело, близился час обеда. Порыв холодного ветра ворвался в дверь, в столовой на столах захлопали скатерти.
— Я написал по поводу убийства статью и тщательно изучу все гипотезы. Приемлема только одна: мы имеем дело с буйно помешанным… Но мы знаем весь город и знаем, что в нем рассудка никто не терял… Мы бываем здесь каждый вечер. Иногда, когда нужен партнер для бриджа, мы посылаем за часовым мастером, он живет через два дома…
— А что это за собака?
Журналист пожал плечами.
— Никто не знает, откуда она взялась… Вчера мы думали, что она с парусника «Святая Мария»… Оказывается, нет. У них на борту есть пес, но он — чистокровный водолаз. А этот… Держу пари, что ни один знаток не скажет, какой породы эта мерзкая тварь!
Продолжая говорить, журналист взял графин и подлил воды в стакан комиссара.
— Официантка здесь давно? — вполголоса спросил комиссар.
— Давно.
— Она не выходила отсюда вчера вечером?
— Она не трогалась с места. Ждала, когда мы кончим партию и пойдем спать… А мы с Ле-Поммерэ разговорились о добром старом времени, когда мы были молоды и красивы, и женщины любили нас без денег. Верно, Ле-Поммерэ?.. Молчит… А ведь когда заходит разговор на эту тему, Ле-Поммерэ согласен ночь не спать. Вы в этом убедитесь, когда познакомитесь с ним поближе. Знаете, как мы называем его дом напротив рыбного рынка? «Дом непристойностей», ха-ха-ха…
— Ваше здоровье, комиссар, — не без смущения сказал тот, о ком шла речь.
Тут Мегрэ заметил, что доктор Мишу, до сих пор не раскрывший рта, поднял свой стакан и начал рассматривать его, держа против света. Лоб его нахмурился, бескровное лицо заострилось еще больше и выражало крайнюю тревогу.
— Одну минуту! — сказал он после долгого колебания. — Подождите пить…
Он долго обнюхивал стакан, затем окунул в него кончик пальца, прикоснулся к нему языком и сплюнул. Сервьер захохотал во все горло:
— Так и есть! Он испугался истории с Мостагэном!..
— Итак, доктор? — спросил Мегрэ.
— Мне кажется, нам лучше не пить… Эмма!.. Сбегай к аптекарю и скажи, что я прошу его немедленно прийти… Далее если он сел обедать…
По кафе прошел холодок. Зал стал еще более мрачным и пустынным. Ле-Поммерэ нервно теребил усы. Даже журналист заерзал на стуле.
— Что ты придумал?
Доктор угрюмо молчал, продолжая рассматривать жидкость в стакане. Затем он поднялся, взял со стойки бутылку и стал разглядывать ее на свет. Мегрэ тоже посмотрел и увидел несколько крошечных белых зернышек, плававших в жидкости.
Официантка вернулась, следом за ней с полным ртом вошел аптекарь.
— Слушайте, Кердивон… Надо немедленно сделать химический анализ содержимого этой бутылки и этих стаканов.
— Сегодня?
— Сию же минуту!
— Какие реакции я должен проверить? Что вы предпочитаете?
Мегрэ был поражен: бледный признак ужаса возник в зале с удивительной быстротой. В одно мгновение остыла теплота взлядов, румянец на скулах Ле-Поммерэ казался грубо нарисованным.
Официантка, облокотясь о кассу, мусолила карандаш и подсчитывала колонки цифр в черной клеенчатой книжке.
— Ты сошел с ума! — закричал Сервьер, но голос его прозвучал фальшиво. Аптекарь держал в одной руке стакан, в другой — бутылку.
— Стрихнин… — тихо сказал доктор.
Он вытолкнул аптекаря за дверь и вернулся к столу изжелта-бледный, с низко опущенной головой.
— Почему вы решили позвать его?.. — начал Мегрэ.
— Не знаю… Случайно я увидел белую крупинку в своем стакане… Мне не понравился запах…
— Коллективное самовнушение! — уверенно сказал журналист. — Достаточно написать об этом в газете — и все кабаки Франции окажутся на грани разорения…
— Вы всегда пьете перно?
— Всегда перед обедом… Эмма настолько привыкла к этому, что, не дожидаясь заказа, подает новую бутылку, как только пустеет прежняя… У нас свои привычки… Вечером мы пьем кальвадос…
Мегрэ подошел к стойке и стал искать бутылку кальвадоса.
Ему крикнули:
— Не та!.. Ищите пузатенькую…
Он нашел бутылку, поднял ее к свету и увидел в кальвадосе несколько белых крупинок. Говорить было излишне, все поняли и так.
Вошел инспектор Леруа и сказал безразличным голосом:
— Жандармы не заметили ничего подозрительного. Бродяг вокруг города не обнаружено. Люди в полном недоумении.
Он удивился, так как никто ему не ответил, и только тогда понял, что тревога сжимает горло каждого. Табачный дым медленно вился вокруг электрических лампочек. Старый бильярд показывал зеленое сукно, похожее на истоптанный газон. Окурки сигар валялись на заплеванном полу среди опилок.
— Семь и один в уме… — бормотала Эмма, слюнявя карандаш.
Вдруг она подняла голову, крикнула: «Иду, мадам!» — и исчезла в задних комнатах.
Мегрэ набивал свою трубку. Доктор Мишу упорно смотрел в пол, и нос его казался еще фолее кривым, чем обычно. Краги Ле-Поммерэ сверкали, точно он никогда не ходил по земле. Жан Сервьер пожимал плечами, ведя молчаливый спор с самим собой.
Появился аптекарь с бутылкой, и все взгляды устремились к нему.
По-видимому, он бежал, так как еле переводил дух. В дверях он лягнул ногой, проворчав:
— Мерзкая собака!..
Едва войдя в кафе, он сказал:
— Плохи дела, господа! Надеюсь, никто не пил из этой бутылки?
— Что вы нашли?
— Стрихнин! Яд был всыпан в бутылку не более получаса назад!
Он с ужасом посмотрел на еще полные стаканы и пятерых мужчин, молча сидевших вокруг стола.
— Что это значит, господа? Это неслыханно! Черт возьми, имею же я право знать! Ночью рядом с моей аптекой убивают человека… А сейчас — это…
Никто не ответил. Мегрэ встал и взял бутылку из рук аптекаря. Вернулась Эмма, и снова над кассой появилось ее узкое равнодушное лицо. Как всегда, под глазами у нее были черные круги, тонкие губы поджаты, а белый бретонский чепец съехал с плохо причесанных волос. Эмма поправляла его поминутно, но он неизменно сползал.
Ле-Поммерэ крупными шагами ходил по комнате, любуясь отблеском света на новеньких крагах. Жан Сервьер сидел неподвижно, уставясь на стаканы. Вдруг он взорвался и крикнул, словно хотел заглушить рыдание:
— Дьявольщина!..
Доктор взглянул на него и еще больше сгорбился.
Глава 2
Доктор в халате
Инспектору Леруа было только двадцать пять лет. Он походил скорее на тех, кого принято называть «хорошо воспитанными молодыми людьми», чем на полицейского.
Леруа недавно окончил полицейскую школу и теперь вел свое первое дело. Он смотрел на Мегрэ грустными глазами, пытаясь незаметно привлечь его внимание. Наконец он не выдержал и, покраснев, тихо сказал:
— Простите меня, комиссар… Но отпечатки пальцев…
Он, очевидно, подумал, что его начальник принадлежит к старой школе и недооценивает научные методы расследования, потому что Мегрэ глубоко задумался и небрежно бросил:
— Сделайте одолжение!..
Инспектор Леруа тотчас же исчез. Как сокровище, отнес он бутылку и стаканы к себе в комнату и провел вечер за изготовлением образцовой упаковки по схеме, которая всегда была при нем, и которая гарантировала полную сохранность отпечатков при перевозке предмета.
А Мегрэ тем временем сидел в углу кафе. Хозяин гостиницы, в белой блузе и поварском колпаке, оглядывал зал с видом земледельца, подсчитывающего убытки после циклона.
Когда аптекарь умолк, остальные зашептались. Жан Сервьер поднялся первым и нахлобучил шляпу.
— Все это хорошо, но я человек женатый, и мадам Сервьер ждет меня… До скорого, комиссар!..
Ле-Поммерэ прервал свою прогулку по залу.
— Подождите меня, я тоже иду обедать… Ты остаешься, Мишу?
Доктор только пожал плечами. Аптекарю очень льстило играть первую скрипку. Мегрэ услышал, как он говорил хозяину:
— …разумеется, необходимо взять анализ содержимого всех бутылок!.. И раз здесь есть представитель полиции, он может мне это предписать!..
На стойке и на шкафу стояло не меньше шестидесяти бутылок разных аперитивов и ликеров.
— Ваше мнение, комиссар?
— Пожалуй… Это не мешает…
Аптекарь был маленький, тощий и нервный человечек. Он делал движений в два раза больше, чем это было нужно. Принесли корзинку, чтобы сложить в нее бутылки. Аптекарь позвонил в кафе Старого города и попросил передать своему помощнику, чтобы тот явился немедленно.
С непокрытой головой, он озабоченно бегал между гостиницей и прилавком своей аптеки, перетаскивая бутылки, и еще успевал перекинуться словечком с зеваками, собравшимися на тротуаре.
— А я? — застонал хозяин. — Что будет со мной, если у меня заберут все напитки?.. Обедов и так никто не заказывает… Вы будете обедать, комиссар?.. Нет? А вы, доктор? Или вы пойдете домой?
— Нет. Моя мать в Париже, а служанка в отпуске…
— Значит, вы будете ночевать у нас?..
Шел дождь. Черная грязь покрыла улицы, и ветер сердито трепал занавеси на окнах. Мегрэ пообедал в столовой гостиницы. Через два столика от него с похоронным видом ел доктор.
Сквозь зеленые стекла виднелись лица любопытных, иногда они прилипали к окну. Официантка отлучилась на полчаса — наверное, тоже обедала. Затем она появилась на своем обычном месте возле кассы и оперлась на нее локтем, перебросив полотенце через руку.
— Дайте-ка мне бутылку пива! — сказал ей Мегрэ.
Пока он пил, он ощущал на себе внимательный взгляд доктора. Тот, казалось, ожидал признаков отравления.
Жан Сервьер больше не показывался, как и обещал, Ле-Поммерэ тоже. Кафе опустело, никто не рисковал заходить в него, а тем более пить. На улице клятвенно заверяли, что бутылки отравлены все до одной.
— Хватило бы, чтобы умертвить весь город!..
Со своей виллы на Белых песках позвонил мэр. Он хотел точно знать, что происходит. Последовал неопределенный ответ, и вновь воцарилось унылое молчание. Доктор Мишу сидел в углу и просматривал газеты. Официантка застыла на месте. Мегрэ невозмутимо курил. Время от времени в кафе заглядывал хозяин — хотел, видимо, удостовериться, что новой трагедии не случилось.
Городские часы исправно отзванивали положенное время, на улице затихли шепот и шаги любопытных. Слышались лишь монотонные жалобы ветра да шум дождя, стучавшегося в окна.
— Вы ночуете здесь? — спросил у доктора Мегрэ. Его громкий голос прозвучал так неожиданно, что доктор и официантка вздрогнули.
— Иногда… Я живу с матерью в трех километрах от города, в огромной пустой вилле… Мать уехала на несколько дней в Париж, а служанка отпросилась в деревню, у нее женится брат…
Доктор встал и после небольшой паузы сказал поспешно:
— Доброй ночи!
Он поднялся по лестнице на второй этаж. Слышно было, как он вошел в комнату, расположенную как раз над комнатой Мегрэ, как упали на пол снятые башмаки. В кафе не осталось никого, кроме комиссара и официантки.
— Поди-ка сюда, — сказал Мегрэ, откидываясь на спинку стула.
Официантка подошла и остановилась перед ним. Ее поза, ее движения казались заученными.
— Присядь… Сколько тебе лет?
— Двадцать четыре…
Она была как-то преувеличенно скромна. Вечно опущенные глаза, бесшумная, скользящая походка, желание быть незаметной и привычка вздрагивать при каждом окрике — все это вполне вязалось с внешностью замарашки, запуганной и забитой. И все же в ней чувствовалась гордость, которую она всячески старалась подавить.
Малокровная и плоскогрудая, она была почти полностью лишена женской соблазнительности. И тем не менее что-то неясное, болезненное и унылое привлекало в ней.
— Что ты делала раньше, до этого кафе?
— Я сирота… Мой отец и брат погибли в море, на барке «Три волхва»… Мать умерла давно. Я работала продавщицей в писчебумажном магазине на Почтовой площади…
Почему у нее такой тревожный взгляд?
— У тебя есть дружок?..
Она молча отвернулась. Не спуская глаз с ее бледного лица, Мегрэ курил, медленно потягивая пиво.
— Наверное, клиенты пристают к тебе… Особенно постоянные, вроде тех, что сейчас ушли отсюда… Они бывают здесь каждый вечер и любят красивых девушек… Ну-ка, признавайся! Который из них?
Побледнев еще больше, она прошептала с усталой гримасой:
— Да нет… Никто… Разве только доктор…
— Вот как… Ты живешь с ним?
Она доверчиво посмотрела на него.
— Нет. Когда он здесь ночует, он требует, чтобы я оправляла ему постель…
Давно уже Мегрэ не приходилось выслушивать такой лаконичной исповеди.
— Он делал тебе подарки?
— Раз или два, когда уговаривал меня, чтобы я пришла к нему в свой свободный день… В последний раз это было позавчера… Он пользуется тем, что мамаша уехала… У него много женщин…
— А мосье Ле-Поммерэ?
— То же самое… Правда, у него я была только один раз, и то давно… Я пришла, а у него уже была девушка с консервной фабрики… И я ушла… Эти господа меняют девушек каждую неделю…
— А мосье Сервьер?
— Мосье Сервьер человек женатый, он совсем другое дело… Он ездит кутить в Брест. А здесь он только шутит да иногда ущипнет меня мимоходом…
Дождь не прекращался. Где-то очень далеко выла сирена корабля, разыскивавшего в тумане вход в порт.
— У вас всегда такая тоска?
— Что вы! Это зимой господа остаются одни и скучают. Только иногда разопьют бутылочку с каким-нибудь коммивояжером… А летом здесь полно приезжих. Наши господа гуляют с ними, пьют шампанское, ездят по богатым виллам… Летом здесь много машин, много красивых женщин, и мы сбиваемся с ног. Вместо меня в кафе работают три официанта, а я сижу в погребе и отпускаю вино…
Чего она ждала, чего искал ее тревожный взгляд? Она сидела в неудобной позе, на краешке стула, готовая вскочить по первому сигналу.
Прозвучал жиденький звонок. Эмма посмотрела на электрическое табло, помещавшееся над кассой, и перевела глаза на комиссара.
— Вы позволите?
Мегрэ кивнул. Эмма поднялась по лестнице, и в комнате доктора послышались приглушенные голоса.
С улицы вошел аптекарь, он был слегка навеселе.
— Все в порядке, комиссар! Сорок восемь бутылок проверено. И, могу поклясться, проверено на совесть! Яд обнаружен только в перно и кальвадосе… Хозяин может забрать остальные бутылки… А что скажете вы, комиссар? Дело рук анархистов, не так ли?..
Вернулась Эмма, вышла на улицу, закрыла ставни и села за кассу. Как только за аптекарем захлопнулась дверь, Мегрэ шутливо спросил:
— Ну как?
Эмма отвернулась, не отвечая. В позе ее было столько неожиданного целомудрия, что Мегрэ смутился. Он понял, что если задаст еще один вопрос, Эмма зальется слезами.
— Покойной ночи, девочка! — сказал он ласково.
Когда утром комиссар спустился в зал, ему показалось, что он встал слишком рано — таким темным было покрытое облаками небо. В окно он увидел пустынную гавань. Одинокий кран медленно разгружал баржу с песком. Редкие прохожие в непромокаемых плащах бежали по улицам, прижимаясь к стенам домов.
На середине лестницы Мегрэ встретил только что приехавшего коммивояжера. Носильщик с трудом тащил его чемодан.
Эмма подметала кафе. На мраморном столике остывала на дне чашки кофейная гуща.
— Инспектор? — спросил Мегрэ.
— Да. Он узнал у меня дорогу на вокзал и потащил туда огромный пакет.
— А что доктор?
— Проснулся. Я подала ему первый завтрак. Он нездоров и не хочет вставать…
Метла Эммы продолжала вздымать пыль, смешанную с опилками.
— Что вам подать?
— Черного кофе.
Чтобы попасть на кухню, ей пришлось пройти мимо Мегрэ. Он положил ей на плечи свои огромные лапы, повернул к себе и хмуро, но в то же время ласково посмотрел ей в глаза:
— Слушай, Эмма…
Она робко попыталась сбросить его руки и осталась стоять неподвижно, съежившись и стараясь казаться как можно меньше.
— Ты что-то знаешь, я вижу… Молчи!.. Я не хочу, чтобы ты лгала. Ты славная девочка, и я не хочу, чтобы у тебя были неприятности… Посмотри-ка на меня!.. Бутылка, да? Ну, а теперь говори!..
— Клянусь вам…
— Не клянись.
— Это не я!
— Я знаю, черт возьми, что не ты!.. А кто?
Веки ее мгновенно покраснели, брызнули слезы. Нижняя губа задрожала, и лицо официантки стало таким жалким, что Мегрэ отпустил ее.
— Доктор опять приставал к тебе?
— Нет! Он позвал меня, но… совсем не для того…
— А что ему было нужно?
— Он меня спрашивал, как и вы… Только он угрожал… Он хотел знать, кто брал бутылку. Он чуть не избил меня… А я ничего не знаю!.. Клянусь жизнью матери, я ничего не знаю!..
— Ладно. Принеси мне кофе.
Было восемь часов утра. Мегрэ прогулялся по городу и зашел купить себе трубочного табаку. Он вернулся около десяти часов и застал в кафе доктора. Тот был в халате и туфлях, шея его была повязана пестрым фуляровым платком. Лицо доктора осунулось, рыжеватые редкие волосы были растрепаны.
— Что с вами, доктор? Похоже, вы не в своей тарелке…
— Я заболел. Этого следовало ожидать, у меня больные почки. Если только я поволнуюсь хоть немного — приступ обеспечен. Я не спал всю ночь…
Он не сводил с входной двери своих зеленоватых глаз.
— Почему бы вам не поехать домой?
— Там никого нет. Здесь меня обслуживают, здесь мне удобнее…
На столе перед доктором лежали все утренние газеты, какие можно было найти в городе.
— Вы не видели никого из моих друзей, комиссар? Ни Сервьера, ни Ле-Поммерэ?.. Странно, что они не пришли узнать, как идут у вас дела…
— Они, наверное, еще спят, — вздохнул Мегрэ. — Кстати, я нигде не заметил этого ужасного желтого пса… Эмма!.. Вы не видели его? Не видели?.. Вот и Леруа… Леруа, вам не попадался этот пес?.. И вообще, что новенького?
— Бутылка и стаканы отправлены в лабораторию. Я заходил в мэрию и жандармерию… Вы спрашивали о псе? Какой-то крестьянин видел его в саду мосье Мишу…
Доктор вскочил, его белые пальцы дрожали.
— В моем саду? Как он попал в мой сад?..
— Говорят, он лежал на пороге вашего дома. Когда парень подошел поближе, пес зарычал так страшно, что у парня сразу пропало любопытство…
Мегрэ незаметно, но внимательно следил за лицами собеседников.
— А что, доктор, если нам вместе прогуляться до вашей виллы?
Доктор принужденно улыбнулся.
— В такой дождь? Да еще с приступом? Эта прогулка будет мне стоить недели постельного режима… И потом: какое отношение к делу может иметь эта собака? Обыкновенный бродячий пес…
Мегрэ надел пальто и шляпу.
— Куда вы, комиссар?
— Так, подышать воздухом… Прогуляемся, Леруа?..
Выйдя на улицу, они увидели в окне вытянутое лицо доктора. Толстое цветное стекло делало его зеленым и еще более длинным.
— Куда мы идем? — спросил инспектор. Мегрэ только пожал плечами. С четверть часа они гуляли вокруг доков, словно их очень интересовали корабли. Затем
Мегрэ свернул вправо от мола, и они пошли по дороге, на которой был указатель: «К Белым пескам».
— Если бы взять на анализ пепел от сигарет, найденный в пустом доме… — покашляв, начал Леруа.
— Что вы думаете об Эмме? — перебил его Мегрэ.
— Не знаю… По-моему, в таком городишке, как этот, где все знают друг друга, чертовски трудно раздобыть такую пропасть стрихнина…
— Я спрашиваю вас не о стрихнине, а об Эмме… Хотели бы вы, например, стать ее любовником?..
Бедный инспектор растерялся и не нашелся, что ответить. Мегрэ остановил его и попросил распахнуть пальто: укрывшись за полой, он раскурил трубку.